CC BY
526
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 1
УДК 821.161.1 - 31 Е.Г. Николаева
ТИП ПЕТЕРБУРГСКОГО МЕЧТАТЕЛЯ В ПОВЕСТИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «БЕЛЫЕ НОЧИ»
Рассматривается тип петербургского мечтателя в повести Достоевского «Белые ночи» на примере героя-рассказчика и Настеньки. Проводятся параллели между рассказчиком и петербургскими типами Гоголя (Пискарев из повести «Невский проспект») и Пушкина (Германн из повести «Пиковая дама»). Рассмотрены связи образа Настеньки с героинями произведений Карамзина, Пушкина и Гоголя. Делаются выводы о природе конфликта героя повести с миром.
Ключевые слова: тип петербургского мечтателя, Достоевский, повесть «Белые ночи», межтекстовые связи, Гоголь, повесть «Невский проспект», Пушкин, повесть «Пиковая дама».
Исследователи не раз обращались к поиску литературных прототипов Мечтателя в повести Ф.М. Достоевского «Белые ночи». При этом отмечалось, что «неудовлетворенность окружающей жизнью, стремление уйти в идеальный мир от убожества повседневности сближает Мечтателя "Белых ночей" с гоголевским Пискаревым из повести "Невский проспект" (1835), мечтателями Э.Т.А. Гофмана, В.Ф. Одоевского и других представителей западного и русского романтизма» [6. С. 558-559].
Однако данный тип в «Белых ночах» Достоевского можно точнее определить как тип петербургского мечтателя. Он, безусловно, имеет сходство с героями-мечтателями произведений западных романтиков, но связи его с петербургскими героями детальнее и сложнее. Герой сам «осознает» свою принадлежность типу петербургского мечтателя (ср.: Гоголь также делает акцент на том, что Пискарев - «художник петербургский»): «...есть в Петербурге довольно странные уголки <...>. В этих углах, милая Настенька, выживается как будто совсем другая жизнь, не похожая на ту, которая возле нас кипит, а такая, которая может быть в тридесятом неведомом царстве <...> в этих углах проживают странные люди - мечтатели. Мечтатель - если нужно его подробное определение - не человек, а, знаете, какое-то существо среднего рода» [3. С. 166].
Герой Достоевского понимает, что он живет вымышленным миром, основу которого составляет чужая жизнь - жизнь литературных, исторических героев, персонажей живописных полотен и музыкальных произведений: «Вы спросите, может быть, о чем он мечтает? К чему это спрашивать! Да обо всем... об роли поэта, сначала не признанного, а потом увенчанного; о дружбе с Гофманом; Варфоломеевская ночь, Диана Вернон, геройская роль при взятии Казани Иваном Васильевичем, Клара Мовбрай, Евфия Денс, собор прелатов и Гус перед ними, восстание мертвецов в Роберте (помните музыку? Кладбищем пахнет!), Минна и Бренда, сражение при Березине, чтение поэмы
у графини В-й-Д-й, Дантон, Клеопатра е1 8ио1 ашапй, домик в Коломне, свой уголок...» [3. С. 171].
Сама наррация повести складывается из известных читателю литературных схем и ситуаций, которые создают фон для разворачивания типа петербургского мечтателя, живущего литературными, живописными, музыкальными схемами и моделями. В качестве примера приведем описание сцены встречи Мечтателя с Настенькой: «Она была одета в премиленькой желтой шляпке и в кокетливой черной мантильке. "Это девушка, и непременно брюнетка", - подумал я» [3. С. 157]. Данный фрагмент отсылает читателя к повести Гоголя «Невский проспект», к сцене разговора художника Пискарева и поручика Пирогова о встреченной на Невском проспекте даме: « - Стой!» закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. -Видел? - Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка. - Да ты о ком говоришь? - Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Всё положение и контура, и оклад лица - чудеса! - Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?» [2. С. 12]. «Непременно, брюнетка»1- это замечание Мечтателя из «Белых ночей» связывает рассказчика с идеальным образом случайно встреченной Пискаревым брюнетки, словно сошедшей с картины «Поклонение волхвов» Перуджино: «Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Всё, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, - всё это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах» [2. С. 14]. Герой Достоевского, как и гоголевский Писка-рев, видит в сцене встречи с брюнеткой явление идеала, беззащитного сущест-ва2. Художник, хотя и отринув грубое предложение Пирогова3, решается на преследование девушки: «С тайным трепетом спешил он за своим предметом,
1 Позже герой убедится в своем предположении: «Я мельком взглянул на нее: она была премиленькая и брюнетка - я угадал; на ее черных ресницах еще блестели слезинки недавнего испуга или прежнего горя» [3. С. 159].
2 Однако сам женский образ решен в повестях Гоголя и Достоевского по-разному: образ, который Пискарев сравнивает с Мадонной, оборачивается своей противоположностью: брюнетка оказывается петербургской падшей женщиной. При этом Пирогов сразу указывает Пискареву на возможность «волочиться», Пискарев же категорически не склонен сомневаться в идеале: «- О, как можно! - воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. - Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту; это должна быть очень знатная дама» [2. С. 12]. Настенька в «Белых ночах» сохраняет чистоту образа, при этом героиня сама становится петербургской мечтательницей, родственной душой рассказчику.
3 «Он не смел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на внимание улетавшей вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какой намекал ему поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба» [2. С. 13].
так сильно его поразившим, и, казалось, дивился сам своей дерзости» [2. С. 14]. Мечтатель, обладая той же робостью, что и Пискарев, также решается на преследование незнакомки: «. девушка очнулась, оглянулась, спохватилась, потупилась и скользнула мимо меня по набережной. Я тотчас же пошел вслед за ней, но она догадалась, оставила набережную, перешла через улицу и пошла по тротуару. Я не смел перейти через улицу. Сердце мое трепетало, как у пойманной птички» [3. С. 159].
Важно отметить, что Мечтатель в определенный момент осознает литературность ситуации: «.непременно бы произнес: "Сударыня!" - если б только не знал, что это восклицание уже тысячу раз произносилось во всех русских великосветских романах» [3. С. 157]. Однако Достоевский показывает, что осознание «чужой роли» происходит не всегда. Так, например, Мечтатель претендует на роль защитника Настеньки: «По той стороне тротуара, недалеко от моей незнакомки, вдруг появился господин во фраке, солидных лет, но нельзя сказать, чтоб солидной походки. <...> Вдруг <...> мой господин срывается с места и летит со всех ног, бежит, догоняя мою незнакомку. Она шла как ветер, но колыхавшийся господин настигал, настиг, девушка вскрикнула, - и ... я благодарю судьбу за превосходнейшую сучковатую палку, которая случилась на этот раз в моей правой руке. <...> Незваный господин мигом понял, в чем дело...» [3. С. 159]. Здесь мы видим, с одной стороны, отсылку к «Невскому проспекту» Гоголя, с другой - к рыцарским романам, пародийно освещенным в сцене, где Мечтатель выступает защитником Дамы, благородным рыцарем, в руках которого вместо меча оказывается «сучковатая палка».
Тип петербургского мечтателя осложняется у Достоевского еще и тем, что в нем соединены несколько литературных типов. Это не только художник Пискарев из «Невского проспекта», но и Германн из «Пиковой дамы» Пушкина. Связь Мечтателя из «Белых ночей» с образом Германна отчетливее видна при рассмотрении его образа в совокупности с другими основными героями повести: Настенькой, ее бабушкой и их жильцом. Подобное рассмотрение обусловлено двумя моментами. Во-первых, Настенька тоже относится к типу петербургского метателя. Во-вторых, эти герои реализуют структурную схему: «Тиран - сиротка - освободитель», которая связана с триадой героев из «Пиковой дамы» Пушкина. В «Пиковой даме» эта формула наполняется следующим содержанием: роль благодетельницы играет графиня, при которой воспитывается сиротка. Роль воспитанницы - Лизавета Ивановна: «Лизавета Ивановна была пренесчастное создание. Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи? <...> Лизавета Ивановна была домашней мученицею. Она разливала чай и получала выговоры за лишний расход сахара; она вслух читала романы и была виновата во всех ошибках автора...» [5. Т.6. С. 216,217]. А роль освободителя - Германн, который хоть и через «убийство» графини, но все же освобождает от ее тирании Лизу, которая «была самолюбива, живо чувствовала свое положение и глядела кругом себя, с нетерпением ожидая избавителя» [5. Т.6. С. 217].
Настенька реализует в романе «Бедные люди» роль «воспитанницы»: «Есть у меня старая бабушка. Я к ней попала маленькой девочкой, потому что у меня умерли и мать и отец. Надо думать, бабушка была прежде богаче, потому что и теперь вспоминает о лучших днях. Она выучила меня по-французски и потом наняла мне учителя...» [3. С. 176, 177].
Старая бабушка Насти выступает как «тиран». В приведенном фрагменте мы видим ее сходство с графиней в «прежнем богатстве» и в постоянном припоминании «лучших дней »4. Кроме того, родство бабушки со старухой-графиней задается и через владение домом и связь с таким предметом, как кресло: «бабушка в это время заснула в креслах», «у бабушки свой дом, то есть маленький домик». Еще добавим, что бабушка с Настей точно так же выезжают в «свет», как и старуха-графиня с Лизаветой Ивановной: «тотчас же мы собрались, снарядились и поехали...», «расспрашивал, что она (Настя. -Е.Н.), выезжает ли в свет, есть ли знакомые...» [3. С. 180].
Образ бабушки как тирана создается с «учетом» пристрастия пушкинской старухи-графини к романам, при этом обе героини обсуждают книги с точки зрения морали: «...жилец и присылает сказать с Феклой, что у него книг много французских и что все хорошие книги, так что можно читать; так не хочет ли бабушка, чтоб я ей почитала, чтоб не было скучно? Бабушка согласилась с благодарностью, только все спрашивала, нравственные книги или нет, потому что если книги безнравственные, так тебе, говорит, Настенька, читать никак нельзя, ты дурному научишься» [3. С. 178]. В романе «Белые ночи» задается также повторяемость судьбы «тирана» и «воспитанницы», характерная для текста-прототипа5: бабушка Насти в молодости играла Розину -«Я сама в старину на домашнем театре Розину играла» [3. С. 80], а у Мечтателя с Розиной ассоциируется сама Настя.
Итак, бабушка Насти реализует роль графини-тирана, но Достоевский преображает подлинное тиранство в тиранство формальное: «...у вас, верно, есть бабушка, как и у меня. Она слепая и вот уже целую жизнь меня никуда не пускает, так что я почти разучилась совсем говорить. А когда я нашалила тому назад два года <...> призвала меня да и пришпилила булавкой мое платье к своему - и так мы с тех пор и сидим по целым дням; она чулок вяжет, хоть и слепая, а я подле нее сиди, шей или книжку читай - такой странный обычай, что вот уже два года пришпиленная... Одним словом, в первое время отойти никак нельзя было: и работай, и читай, и учись - все подле бабушки» [3. С. 177]. Связь данного фрагмента с пушкинским текстом очевидна: Настя, как и воспитанница, вышивает или вяжет «работу», также должна читать «тирану», роль которого в «Белых ночах» совершенно иная: бабушка для сиротки
4 Так графиня в «Пиковой даме» вспоминает свою молодость, рассказывая внуку Павлу Александровичу Томскому анекдот про то, как она была пожалована во фрейлины.
5 Напомним, что Лиза вышла замуж за сына «бывшего управителя графини», а муж графини был «род бабушкина дворецкого»; у Лизы также воспитывается бедная воспитанница, как и у графини, воспитывалась она сама. Можно указать и на другие соответствия этих двух героинь.
Настеньки является благодетелем. Так, бабушка сама хочет выдать Настю замуж, «освободить» ее6, и Настя впоследствии понимает это: «. про себя думаю: что же это бабушка сама меня надоумливает, спрашивает, хорош ли, молод ли жилец? <...> У нас там, наверху, мезонин; он пустой <...> бабушка, я знаю, хочет молодого человека пустить; я говорю: "Зачем же молодого человека?" А она говорит: "Да так, я уже стара, только ты не подумай, Настенька, что я за него тебя хочу замуж сосватать". Я и догадалась, что это для того... » [3. С. 178-198]. Настя же в роли «воспитанницы» сама «с нетерпением» ожидает избавителя, как и Лиза из «Пиковой дамы»: «Мечтатель? Позвольте, да как не знать? Я сама мечтатель! Иной раз сидишь подле бабушки и чего-чего только в голову не войдет. Ну, вот и начнешь мечтать, да так раздумаешься -ну, просто за китайского принца выхожу...» [3. С. 165]. Но это не просто ожидание, это активные действия:7 «Завтра ему (жильцу. - Е. Н.) уезжать, а я порешила, что все кончу вечером, когда бабушка уйдет спать. Так и случилось. Я навязала в узелок все, что было платьев, сколько нужно белья, и с узелком в руках, ни жива, ни мертва, пошла в мезонин к нашему жильцу. <... > Когда же отворила к нему дверь, он так и вскрикнул, на меня глядя. Он думал, что я привидение, и бросился мне воды подать...», «... я сказала, что не могу жить у бабушки, что убегу от нее, что не хочу, чтоб меня булавкой подшпиливали, и что я, как он хочет, поеду с ним в Москву, потому что без него жить не могу» [3. С. 181].
Образ Настеньки, безусловно, имеет и другие литературные прототипы (героини «Домика в Коломне» и «Графа Нулина», Татьяна Ларина8). Но, вы-
6 Напомним, что и старуха-графиня предписывает Германну жениться на ее воспитаннице.
7 Возможно, и Лиза являет собой активное начало, ведь переписка и встреча, на которую она соглашается, происходят слишком быстро для отведенного в те времена времени для ухаживания, и героиня это сама понимает.
8 Образ жильца связан не только с проекцией Германна-«освободителя», но и с образом Евгения Онегина: «Послушайте, моя милая Настенька! <...> Клянусь вам, что если когда-нибудь я буду в состоянии жениться, то непременно вы составите мое счастье». Ср. в «Евгении Онегине»:
Когда бы жизнь домашним кругом Я ограничить захотел; Когда б мне быть отцом, супругом Приятный жребий повелел <.. .> Когда б семейственной картиной Пленился я хоть миг единый, То верно б, кроме вас одной, Я верно б вас одну избрал В подруги дней моих печальных, Всего прекрасного в залог И был бы счастлив ... сколько мог! [5. Т. 5. С. 79-81].
Об отражении романа в стихах в творчестве Достоевского см. также: Викторович В.А. «Старый муж», или Читал ли Достоевский «Евгения Онегина»? [1. С. 205-213].
бирая активную роль, которая свойственна героиням пушкинских произведений, Настенька отвергает другой литературный путь - путь карамзинской Лизы. Намек на возможность трагического финала дан и в опасениях бабушки: «Молодые люди соблазняют благонравных девиц <...> под предлогом того, что хотят их взять за себя, увозят их из дому родительского, как потом оставляют этих несчастных девиц, и они погибают самым плачевным образом»9 [3. С. 178], и в отрицании подобной развязки самой героиней: «Да я спокойна. Полноте! Это слезы, это просохнет! Что вы думаете, что я сгублю себя, что я утоплюсь?..» [3. С. 192].
В своем желании «освободиться» Настя, действительно, активна. Это желание в какой-то момент начинает превалировать над ее любовью. В ситуации, когда «претендент» (жилец) не выполняет отведенной ему роли «освободителя», героиня выстраивает новую линию, ведущую к той же цели: «Я - я не люблю его, потому что я могу любить только то, что великодушно <... > и он не достоин меня, - ну, бог с ним! Он лучше сделал, чем когда бы я потом обманулась в своих ожиданиях и узнала, кто он таков...10 <...> может быть, и вся любовь моя была обман чувств, воображения, может быть, началась она шалостью, пустяками, оттого, что я была под надзором бабушки? Может быть, я должна любить другого, <...> который пожалел бы меня» [3. С. 196, 197].
Как возможного претендента на роль освободителя героиня рассматривает и Мечтателя: «Я его люблю; но это пройдет, это должно пройти, это не может не пройти <...> я вас, наконец, люблю сама... да, люблю, потому, что вы лучше его, потому, что вы благороднее его...» [3. С. 196, 197]. Но в финале романа истинным освободителем, уже не связанным с образом Германна, оказывается все-таки «жилец».
Общность Мечтателя и Германна заключается в том, что оба героя одержимы мечтой, оба терпят крах. Однако если жизнь Германна рушится от столкновения двух несовместимых идей (страсти и расчета, «огненного воображения» и «немецкого способа накопления»), то причина краха героя «Белых ночей» - в конфликте «литературной» и «живой» жизни. Связь мечты героя с литературой, ее искусственность быстро почувствовала Настя, о которой несколько раз упоминается в тексте, что она читала произведения Пушкина. А потому ее смех в ответ на высказанную рассказчиком мечту для читателя является знаком, что к речи «несчастного человека» нужно относиться с недоверием.
Катастрофичность столкновения «литературы» и жизни Достоевский передает в финале романа с помощью отсылки к «Пиковой даме», скомпилированной из нескольких фрагментов пушкинского текста: «Я долго перечитывал письмо; слезы просились из глаз моих. Наконец оно выпало у меня из рук,
9 Опасения бабушки тоже в некотором роде литературны. Они, с одной стороны, напоминают судьбу бедной Лизы, с другой - мысли Самсона Вырина о судьбе Дуни: «Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою...».
10 Здесь мы видим возможный намек на уже известную читателю литературную ситуацию, когда в своих ожиданиях в отношении Германна обманулась Лиза.
и я закрыл лицо. - Касатик! А касатик! - начала Матрена. - Что старуха! - А паутину-то я всю с потолка сняла: теперь хоть женись, гостей созывай, так в ту ж пору... Я посмотрел на Матрену... Это была бодрая, молодая старуха, но, не знаю отчего, вдруг она представилась мне с потухшим взглядом, с морщинами на лице, согбенная, дряхлая... Не знаю отчего, мне вдруг представилось, что комната моя постарела так же как старуха. Стены и полы полиняли, все потускнело; паутины развелось еще больше <... > дом, стоявший напротив, тоже одряхлел и потускнел в свою очередь <... > стены из ярко-желтого яркого цвета стали пегие...» [3. С. 202]. В этом фрагменте изображено «новое видение» прежней старухи, что и у Германна. С образом старухи в тексте Достоевского связан и сюжетный ход - «предписание жениться на воспитаннице», только в «Белых ночах» данный сюжет дан как предположение.
Столкновение реальной и «литературной» жизни приводит к разрушению созданного Мечтателем мира. В «Пиковой даме» крах настигает самого героя: сознание Германна разрушает «неподвижная идея», которая не может вместить многомерную реальную жизнь. Однако если для Германна - это катастрофа, то для «мечтателя» - прозрение: «...передо мной промелькнула так неприветливо и грустно вся перспектива моего будущего, и я увидел себя таким, как теперь, ровно через пятнадцать лет, постаревшим, в той же комнате, таким же одиноким, с той же Матреной, которая нисколько не поумнела за эти годы» [3. С. 202]11. В результате этого прозрения герой Достоевского понимает цену «живой» жизни и ее отличие от «литературной»: «Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хотя бы и на всю жизнь человеческую!» [3. С. 202]. Заключительная глава, которая символически называется «Утро», подтверждает это. Начало дня, несмотря на его описание: «Мои ночи кончились утром. День был нехороший. Шел дождь и уныло стучал в мои стекла; в комнате было темно, на дворе пасмурно» [3. С. 202], - противопоставлено здесь ночи как времени романтическому, мечтательному, поэтическому. Это утро возвращает героя в реальность, автор останавливает повествование на этой сцене, давая понять, что именно здесь для Мечтателя зарождается возможность «живой» жизни.
11 Предчувствие, что фантастический мир может обернуться катастрофой, охватывало Мечтателя еще в самом начале повести: «Ты жил или нет? Смотри, говоришь себе, смотри, как на свете становится холодно. Еще пройдут годы, и за ними придет угрюмое одиночество, придет с клюкой трясучая старость, а за ними тоска и уныние. Побледнеет твой фантастический мир, замрут, утонут мечты твои и осыплются, как желтые листья с деревьев... О, Настенька! ведь грустно будет оставаться одному, одному совершенно, и даже не иметь чего пожалеть - ничего, ровно ничего... потому что все, что потерял-то, все это, все было ничто, глупый, круглый нуль, было одно лишь мечтанье!» [3. С. 175].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Викторович В. А. «Старый муж», или Читал ли Достоевский «Евгения Онегина»? // Время и текст. СПб., 2002.
2. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994.
3. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988.
4. Николаева Е.Г. Тема сиротства в «Неточке Незвановой» Ф.М. Достоевского // Сибирский филологический журнал. 2006. № 4.
5. Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. Л., 1978.
6. Семенов Е.И., Коломина Н.Н. Комментарии: Ф.М. Достоевский. Белые ночи // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988. Т.2.
Поступила в редакцию 25.02.08
E.G. Nicolaeva
Type of Peterburg's dreamer in the novel of F.M.Dostoevsky "White nights"
In the given article the type of a Saint Petersburg dreamer in the story by Dostoevsky White nights is described, at the example of a storyteller and Nastenka. The parallels are drawn between a storyteller and Petersburg types by Gogol (Piskarev from the story Nevsky Prospekt) and by Pushkin (Herman from the story The Queen of Spades) The correlations of Nastenka's image with those of the characters by Karamsin, Pushkin and Gogol are brought to attention. In the article we see the ideas about the nature of the main character's conflict with world.
Николаева Екатерина Геннадьевна ИФМИП НГПУ (г. Новосибирск) 630126, Россия, г.Новосибирск ул. Вилюйская, 28 E-mail: [email protected]
