Научная статья на тему 'Tim Ingold. Lines: a brief history. Oxon and new York. Routledge, 2007. 186 pp'

Tim Ingold. Lines: a brief history. Oxon and new York. Routledge, 2007. 186 pp Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
360
105
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИНИИ / LINES / АНТРОПОЛОГИЯ / ANTHROPOLOGY

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Трубина Елена Германовна

Рецензия посвящена необычной книге британского социального антрополога Тима Ингольда, избравшего предметом своего исследования разного рода линии и создавшего их компаративную антропологию, исследующую практики ходьбы, плетения, наблюдения, пения, рассказывания историй, рисования и письма. Взгляд автора, а тем более предмет его исследования, настолько нетривиальны, что рецензент воздержалась от критических замечаний, посвятив свой текст передаче существа книги.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Tim Ingold. Lines: A Brief History. Oxon and New York. Routledge, 2007. 186 pp

The review is devoted to a highly unusual book by the British social anthropologist Tim Ingold. The author of the review enthusiastically describes Ingolds attempt to create a comparative anthropology of the line and thus achieve better understanding of how movement, knowledge and description are related through line-making.

Текст научной работы на тему «Tim Ingold. Lines: a brief history. Oxon and new York. Routledge, 2007. 186 pp»

•с

OS <

Tim Ingold. Lines: A Brief History.

Oxon and New York: Routledge, 2007. 186 pp.

Елена Германовна Трубина

Уральский государственный университет им. А.М. Горького, Екатеринбург eletru@hotmail.com

«Нам лучше бы развивать амбициозную антропологию, рассказывающую о всеохватной человеческой истории на глобальном уровне и на протяжении длительного времени, нежели ту, что создает противоположность между Западом и остальным миром, а затем просто рассматривает последние двести лет колониальной истории, <...> почти переопределив себя как исследование условий перехода от модерности к постмодерно-сти», — заявил в недавнем интервью [Jones 2003: 7] Тим Ингольд — профессор социальной антропологии в университете Абердина. «Краткая история линий» написана им в полемике с теми, кто историю человечества отождествляет с модерностью, понимая под историческим контекстом своего исследования лишь последние двести-три-ста лет. Мысль в этот период, как известно, работала дихотомически. В результате сложились противопоставления природы и культуры, технологии и искусства, репрезентации и опыта, разума и материи, умозрения и чувственного восприятия, интеллекта и интуиции, традиции и новации, цивилизации и дикости, модальностей слуха и зрения, ограниченность которых увлеченно демонстрирует сегодня целый ряд авторов. Среди них — французский социолог науки Брюно Латур, показавший, как гибридные объекты исследования были разведены по ведомствам естествознания и социального

знания [Latour 1993], и британский географ Найджел Трифт, в рамках своей «не-репрезентативной теории» осваивающий невербальные и предискурсивные способы обретения людьми идентичностей [Thrift 2007].

Ингольд, черпая вдохновение в феноменологической традиции1, исходит из того, что люди и другие живые существа населяют землю, не столько занимая то или иное место, сколько участвуя в становлении самого мира, прокладывая свой путь по земле и вплетая его в полотно жизни. Его цель — попытка создания компаративной антропологии линий, объединяющих между собой такие значимые практики, как ходьба, плетение, наблюдение, пение, рассказывание историй, рисование и письмо (С. 1). Прежде всего линии движения, а не вещи образуют мир — убежден Ингольд. Линии обитания на земле он защищает от линий овладения землей, или линий ее оккупации, проложенных с пренебрежением к уже существующим и плотно переплетенным людским путям так, как если бы перед колонизаторами лежала чистая поверхность. Знание обитателя местности и знание ее оккупанта создаются по-разному, они связаны с двумя модальностями путешествия — странствием и транспортом. В первом случае путник всегда где-то, и это «где-то» — на пути еще куда-то (С. 81). Реальность буквально упорядочивается им по ходу дела1. Так, называние мест здесь увязано с историями о том, как до этих мест добираются. Во втором случае каждое движение сориентировано на особую цель, а покоритель пространства, выехав из пункта А и направляясь в пункт Б, мыслит пространство между этими ориентирами как «нигде». Нефтепровод или железная дорога прокладываются по прямой поверх нахоженных людьми и животными дорог и тропок. Они открывают доступ к прежде недоступным ресурсам ценой потревоженных жизней тех, кто жил здесь от века.

Модерность придала особую значимость прямой линии, воплощавшей торжество детерминистского мышления и рационального замысла над хаосом природного мира, неуклонного культурного прогресса, над отдельными проявлениями не-

Феноменологическая теория Мерло-Понти весьма подробно обсуждается и интересно используется Ингольдом в другой его книге: [IngoLd 2000]. В этой книге он касается и феноменологии М. Хай-деггера. Значимость феноменологической традиции для антрополога определяется ее критичностью по отношению к модерности и, в частности, к тем вариантам модернистской парадигмы, что воплощают собой конгитивная наука, неодарвинизм, психолингвистика и рационалистическая философия. Философская критика картезианства, осуществленная Мерло-Понти и другими феноменологами, считает он, может быть объединена с критикой неодарвинизма современными биоло-гами-девелопменталистами и критикой традиционной культурной антропологии сторонниками теории практики.

См. об этом подробнее: [IngoLd 2000].

IГ управляемости. Целеустремленная прямизна движения по

i плану противостоит всевозможным колебаниям и отклонени-

1 ям. Линейная логика модерного интеллекта утверждает себя за

< счет критики уклончивости и извилистости путей мышления

! других людей, культур и времен. Ингольд замечает, что в анг-

^ лийском языке содержится немало метафор, припечатыва-

ет ющих разного рода аномалии указанием на их «непрямизну»:

j «перекрученный» разум извращенца, «кривой» — преступника,

£ «увертливый» — афериста и «блуждающий» — идиота (С. 153).

! Отклонившихся и сбившихся с пути нужно было направить на

£ путь истинный, предварительно разметив вверенную террито-

| рию прямыми линиями. Неслучайна связь между проведением

| прямых, «нормальных» линий и функционированием власти.

^ Эта связь содержится в английском слове ruler, два главных

значения которого — правитель (тот, кто контролирует территорию) и линейка (инструмент для проведения прямых линий). ! Правитель намечает курс действий, линейку используют для

изготовления планов и чертежей. Если прежде в ходе возведения зданий линии наносились на землю по ходу дела, с большой долей импровизации, то постепенно архитекторы перестали быть «бригадирами» строителей, сосредоточившись на создании чертежей. Власть чертежей и планов, часто изготовленных вдали от строительства, подкрепляется сегодня законами и контрактами. В компьютерном же архитектурном дизайне исчезают и последние следы движения человеческой руки. Но интимная связь между жестом и надписью на поверхности оказалась сломанной уже в работе печатного станка. Сегодня вооруженный компьютером автор выражает свои чувства выбором слов, а не экспрессивностью линии, порожденной его рукой. С точки зрения Ингольда, современное письмо, обходящееся без механической работы руки на листе бумаги, венчает процесс разделения языка и музыки, речи и песни, рисования и письма.

Вот почему автор сосредоточивается вначале на тесной связи исполнения («перформанса») и познания, декламации и медитации, сложившейся в Античности и Средние века и проявившейся в специфическом понимании практик чтения, письма и пения. Надписи и тексты были предназначены для оглашения. Право на голос имели даже артефакты: горшок VIII в. до н.э., найденный неподалеку от Неаполя, гласил: «Укравший меня — ослепнет» (С. 14). Чтение предполагало произношение написанных слов. Когда мы умиленно смотрим на шевелящего губами при чтении ребенка, помним ли мы о феномене voces paginarum («голоса страниц»), обозначавшем проборматыва-ние священных книг, что заполняло голову клерика хором голосов? Постижение священной истины и телесная активность

были сплетены воедино не только в декламации, но и в запоминании текста посредством его прочтения: «память насыщалась чтением подобно тому, как желудок — едой» (С. 17). Песни запоминались со слуха, а первые ноты служили опять чисто мнемоническим целям — помочь певцам запомнить песню вместе со словами. Ингольд показывает, как постепенно музыку отделили от слов: первоначальное единство было разделено на два регистра — языка и музыки, для каждого из которых сложилась своя система записи: «слова, когда-то существенные для музыкальности песни, сегодня "добавляются" к музыке как аксессуары» (С. 24). Мелодия, так же как и письмо, оказалась отделенной от жестов, с помощью которых она была произведена, а ее запись перестала быть записью жестов.

Затем автор обращается к проблеме связи линий и поверхностей, на которые они наносятся. Он делит линии на нити и следы. Нить может быть переплетена с другой нитью или подвешена в трехмерном пространстве. Моток шерсти, ожерелье, рыболовная сеть, водопровод, электропроводка, колючая проволока, подвесной мост, корни деревьев, ризомы, грибной мицелий — все это линии-нити. Способность к изготовлению нитей и их переплетению указывает на возникновение специфически человеческой формы жизни (С. 42). Есть две причины, по которой это обстоятельство недостаточно изучено историками и археологами: во-первых, многие нити и полотна сделаны из органических материалов, которые плохо сохраняются, а во-вторых, плетение традиционно мыслится как женская работа.

Линии-следы — это долговечные отметки, сделанные на твердой поверхности посредством непрерывного движения (С. 43). Аддитивные следы оставляют на поверхности дополнительный слой — мела на доске, угля на бумаге. Редуктивные следы, напротив, достигаются удалением материала с поверхности процарапыванием, выжиганием и т.д. Слизистый след улитки аддитивен, а отпечатки коровьих копыт на глине редуктивны. К нитям и следам антрополог добавляет еще разрезы, трещины и складки. Плуг или лопата врезаются в землю, создавая новую поверхность. Погода и время расщепляют камни и деревья и собирают складками кожу. Все это линии, которые присутствуют в окружающей среде и в телах живых организмов. Есть, однако, еще призрачные линии. Не такими ли являются созвездия — невидимые линии, которыми издавна упорядочивали звездное небо?

Есть условные линии, нарушение которых имеет реальные последствия. Автор, главное «поле» которого было в Лапландии, вспоминает участие в охоте на оленей неподалеку от российско-финской границы четверть века назад. Граница пред-

IT ставляла собой полоску леса и, предполагалось, проходила по-

середине этой полоски, будучи только изредка отмеченной 1 столбами. Пересеки ее автор случайно — с советской стороны

< раздался бы выстрел. Кроме пограничных линий, времен-

! ные, рыболовные и воздушные зоны невидимо, но властно де-

^ лят мир.

S Понятно, что такая своеобразная оптика исследования — де-

I монстрация созданности мира линиями — предполагала осво-

|е ение большого числа археологических, исторических, этногра-

* фических, литературных и художественных источников. Не

I были забыты ни дневники Кандинского, ни перформанс анг-

§ лийского художника Ричарда Лонга, ходившего по зеленому

£ лугу до тех пор, пока не он оставил отчетливую линию. Приме-

! ры Ингольда охватывают собой поистине всю историю чело-

g вечества. География их также весьма широка: от надрезов на

™ ушах, которыми метили своих оленей саами, до ритуальных

5 спиралеобразных рисунков народа Уолбири в Центральной

Австралии. Но книга хороша еще и другим. Автор не скрывает, как его одержимость линиями позволяла приобщать к делу и множество эпизодов повседневности.

Вот он сидит возле трех леди на пароме. Делясь друг с другом эпизодами из жизни, они заняты каждый своим делом: одна пишет письмо перьевой ручкой, вторая вяжет, а третья вышивает. Каждое занятие строится на разной связи линии и поверхности: в первом случае к поверхности страницы добавляется след от пера, во втором — нить превращается в ровную поверхность шарфа, а в третьем — сквозь готовую поверхность продевается вышивальная нить. Поверхности возникают, когда нити превращаются в следы, и исчезают, когда происходит обратный процесс. Не это ли происходит, когда путник пускается в путь по лабиринту? Поверхность земли исчезает. Лабиринт Кносса и лабиринт подземного мира мертвых, который Владимир Богораз зарисовал по рассказам чукчей Северо-Восточной Сибири, объединяет их архетипическая связь с миром мертвых. Если, двигаясь по поверхности земли, Тезей и чукотский шаман ориентировались по следам, оставленным предшественниками, то через средоточие земли их могли провести лишь нити.

Примером же того, как происходит обратное превращение (нитей в следы) и создание поверхностей, является сама этимология слова «линия». Линия, как явствует из словаря Сэмюэля Джонсона, имеет значение «корпии или хлопка» (С. 61). Корпия (lint) восходит к латинскому linea, первоначально означавшему нить, сделанную из льна (linum). Из таких нитей ткали полотно, которое мы сегодня называем льняным (linen). Оно

использовалось в качестве подкладки (line), делая одежду более теплой. Линия на плетеной поверхности возникает на основе накопления зигзагообразных (вперед-назад) движений. Так что линия началась не как след, но как нить, а первым текстом было переплетение нитей, а не совокупность нанесенных на поверхность следов: и text, и textile (текстиль) происходят от texere (влетать). Но как нить ткача стала следом писца? По туманной версии одного китайского мудреца, начало письма — в моменте, когда птичьи следы заменили узлы. Ин-гольд прослеживает, как долгая традиция плетения текстов окончательно прервалась с изобретением Гуттенбергом печатной доски (С. 70), когда готовые буквы, собранные в строчки и страницы, начали отпечатывать на подготовленной поверхности.

Нас окружает все меньше и меньше следов человеческих жестов и все больше сфабрикованных отпечатков. Непрерывность линий уступила место соединению точек на поверхности. Вспомним многочисленные анкеты, заполняемые нами при поступлении на работу или перед поездкой за границу. Помогающие нам ограничители, часто состоящие из точек, по которым мы «печатаем» буквы, воплощают для Ингольда современную бюрократию: движение линии в них разбито на серию точек, подписаться над которыми — не проложить путь, но оставить отпечаток среди тех вещей, что подлежат присвоению в многочисленных местах оккупации (С. 94). Мы не странствуем, но летим из пункта А в пункт Б, не рассказываем истории, но, зевая, узнаем повсюду вариации одних и тех же сюжетов. Нарисованные от руки наброски маршрутов давно уступили место фабричным картам (а теперь и GPS-навигации). Ин-гольд, правда, считает, что нарисовать что-то на готовой карте — дело сомнительное, сопоставимое с испещрением текста книги своими пометками, по-моему, пренебрегая тем, как часто мы рисуем именно на готовых картах, приспосабливая их индифферентность к своей занятости и помечая, к примеру, путь от гостиницы к университету.

Ингольд выразительно описывает обреченность современных городских обитателей на жизнь в окружении, спланированном и построенном не в целях обитания, но в целях овладения. Опираясь на известное различение стратегий и тактик М. де Сер-то, он торжествующе подчеркивает упорство и изворотливость людей и иных обитателей городов. Они все же умудряются прокладывать и прогрызать свои пути в обход прямых линий, проложенных стратегами. В том, что прежде было неприступно и закрыто, прокладываются проходы, а замкнутые пространства размыкаются. Это выявляет главную характеристику ли-

ний — их незамкнутость. Говорим ли мы о линиях жизни или истории, социальных отношений или мыслительных процессов, главное — чтобы у других был шанс продолжить их там, где мы остановились, и в том направлении, что им подходит. Где бы вы ни были, отсюда можно пойти еще куда-то, — заключает Ингольд, и можно лишь согласиться с теми, кто заявляет, что после прочтения этой книги к своим путям на этом свете они не смогут относиться по-прежнему.

Библиография

Ingold T. ThePerception of the Environment. Essays on Livelihood,

Dwelling and Skill. L., 2000. Jones A. From the Perception of Archaeology to the Anthropology of Perception. An Interview with Tim Ingold // Journal of Social Archaeology. 2003. Vol. 3 (1). P. 7. Latour B. We Have Never Been Modern / Trans. C. Porter. Cambridge, Mass., 1993.

Thrift N. Non-Representational Theory. Space, Politics, Affect. Oxford, N.Y., 2007.

Елена Трубина

Sonja Luehrmann. Alutiiq Villages under Russian

and U.S. Rule. Fairbanks: University of Alaska Press, 2008. 204 p.

Евгений Васильевич Головко

Институт лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург evggolovko@yandex.ru

Рецензируемая книга имеет довольно скромный объем, скромное же (в смысле — конкретное, не претендующее на глобальные обобщения) название, выпущена в издательстве скромного американского университета (сказано, разумеется, не в обиду университету, с которым у рецензента давние и тесные отношения сотрудничества).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.