CC BY
105
УДК 323.2/327.8
В. Л. ЛАРИН
Тихоокеанская Россия
как объект и субъект российской
и международной политики
Это короткое эссе - попытка найти ответ на вопрос: почему Россия, которая вышла на берега Тихого океана без малого четыреста лет назад (в середине XVII в.), в начале XXI столетия в очередной раз ставит перед собой задачу интеграции в Азиатско-Тихоокеанский регион. И при этом никак не может сформулировать стратегию такой интеграции, раз за разом проваливает планы и программы освоения своего тихоокеанского пространства, а ее лучшие умы, как свидетельствует пробуксовка с исполнением поставленной полтора года назад Президентом РФ задачи, никак не могут выработать адекватную программу социально-экономического развития Дальнего Востока и Забайкалья до 2025 г., одинаково отвечающую интересам государства, общества и населения этого региона.
Знаю, что самой постановкой проблемы я подрываю каноны традиционной политологии, в которой территория не рассматривается ни как объект, ни тем более как субъект политики. Однако наша сессия посвящена истории России, а в отечественной и региональной истории последних полутора столетий российский Дальний Восток, по крайней мере, объектом политики государства, и не только российского, был всегда. Причем до того, как эта территория стала российской, она таким объектом явно не была. Здесь обитали коренные этносы, через нее проходили мощные миграционные потоки, но базовые цивилизации региона - китайскую, японскую, корейскую - эта территория по большому счету не интересовала, потому и была к моменту появления здесь русских практически пустынной, если исходить из плотности проживавшего здесь аборигенного населения.
Что сделало Дальневосточный регион объектом внимания и политики Российского государства? Сама территория? Природные богатства? Отчасти да, но не это главное. Причина интереса к этому региону заключается в его стратегической и геополитической значимости, значимости именно для России. Закрепившись в середине XIX в. на Тихоокеанском побережье Северо-Восточной Азии, Россия приобрела статус тихоокеанской и мировой державы. Эта территория стала ее восточным рубежом, границей, фронтиром и одновременно - потенциальным плацдармом для дальнейшей экспансии. И именно с этого момента российский Дальний Восток вошел в орбиту пристального интереса других тихоокеанских держав, прежде всего Китая, Японии, а также Соединенных Штатов Америки. И с этого же времени тихоокеанскую часть страны начали считать объектом особой региональной политики России, причем задолго до того, как о региональной политике заговорили в Европе и Америке. Россия вынуждена платить за пребывание этого региона в своем составе, платить за обеспечение его безопасности и проживание в нем населения. Это тяжелая ноша, и не случайно и 150 лет назад, и сегодня были и остаются политики, журналисты и обыватели, которые считают эту ношу излишней, видят в ней тяжелое бремя, мешающее России быть «нормальным» европейским государством.
Именно стратегическая значимость и громадные пространства Дальнего Востока определили суть российской политики в отношении региона. Главной целью политики государства были и остаются не судьбы и интересы людей, проживающих в этой части страны,
ЛАРИН Виктор Лаврентьевич - доктор исторических наук, профессор, директор (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). E-mail: [email protected]
а укрепление позиций российского государства на берегах Тихого океана, обеспечение безопасности его восточных рубежей и территориальной целостности. Это та логика, которая лежала в основе принятия решений и царского правительства, и советской власти, и современного руководства России. Население в таком конструкте не более чем стратегический ресурс, необходимый для выполнения военных, политических и экономических задач. В этом как раз и заключается коренное противоречие и ключевая проблема, уже длительное время не позволяющая эффективно решать задачу освоения региона: противоречие между интересами государства, решающего стратегические и геополитические задачи, с одной стороны, и населения Дальнего Востока, которое в большинстве своем хочет просто лучшей и более комфортной жизни, с другой. Это противоречие как-то смягчалось в рамках самодержавия и советского режима, но становится очень острым и проблемным в условиях демократии и гражданского общества.
Природные богатства Дальнего Востока - золото, уголь, нефть, газ, древесина, морские биологические ресурсы - способны лишь облегчить, но не устранить финансово-экономическое бремя, которое государство вынуждено нести по содержанию региона. Может, я ошибаюсь, и экономисты меня поправят, но для государственной казны Дальний Восток всегда был обузой, его содержание никогда не окупалось, а доходы от немногочисленных прибыльных проектов - магаданского золота, якутских алмазов или сахалинской нефти - не могли компенсировать гигантские затраты на поддержание жизни даже на тех территориях, где они реализовывались. Почти двадцать лет качают нефть с сахалинского шельфа, но не видно, чтобы жизнь на Сахалине стала похожей на жизнь в Эмиратах.
Так что Тихоокеанская Россия всегда была не экономическим, а геополитическим проектом Российского государства. Это Сибирь является ресурсной базой для развития страны, ее прочным тылом, хотя и ее некоторые зарубежные исследователи называют проклятием России1. У Дальнего Востока иная функция. Это передовой рубеж, который надо оберегать, для чего необходимы вооруженные силы, централизованное управление и минимальный человеческий ресурс для обеспечения жизнедеятельности территории. Последнему служили переселение казаков в Приамурье в 1850-1860-е годы, безземельных крестьян на рубеже Х1Х-ХХ вв., организованные наборы и комсомольские призывы 1930-1970-х годов, на это нацелены и последние программы переселения соотечественников в регион. У демографических проектов государства, включая и политическую ссылку советского времени, была еще одна задача: регион служил «резервуаром» для чрезмерно деятельных людей из европейской части России, чья социальная активность угрожала устоям империи. Но для Дальнего Востока энергия этого активного слоя общества являлась мощнейшим ресурсом, способствовавшим развитию региона в прошлом. Сегодня такие рычаги не вписываются в модель развития российского общества, и социально деятельные граждане России предпочитают проявлять свою активность в Москве или за пределами страны, но отнюдь не на ее восточных рубежах.
В совокупности своей все эти обстоятельства обусловили цикличный характер тихоокеанской политики России и ставшее уже традиционным расхождение между грандиозными планами социально-экономического развития Дальнего Востока и реальной политикой.
Теоретических обоснований необходимости развития Дальневосточного региона за последние 160 лет было немало: от идей Н.Н. Муравьева-Амурского о заселении и обустройстве Приамурского края до последней Стратегии социально-экономического развития Дальнего Востока и Забайкалья до 2025 г. Однако между теоретическими обоснованиями и конкретными действиями всегда была огромная дистанция, сопоставимая по протяженности с Транссибирской магистралью. Сил, средств и времени на реальное освоение этой огромной территории государству никогда не хватало, почти всегда находились более
1 См., к примеру, Hill F., Gaddy C. The Siberian Curse. How Communist Planners Left Russia out in the Cold. Washington: Brooking Institution Press, 2003.
важные и неотложные дела в Европе или на Ближнем Востоке. Практических действий было гораздо меньше, чем рассуждений о важности Дальнего Востока для страны, предпринимались они лишь эпизодически, раз в 20-25 лет, и продолжались максимум в пределах десятилетия. Парадоксально, но каждый раз это делалось как бы впервые, опыт прежних попыток и уроки, полученные предшественниками, быстро забывались и оставались невостребованными. Так что замечание американского историка С. Коткина о том, что «каждому поколению... предопределено было заново открывать Россию в Азии»2, является вполне справедливым.
Причиной периодического возрождения интереса к региону со стороны государства было, говоря современным языком, появление вызовов с Востока, прежде всего обострение военно-политической обстановки на восточной границе России. Импульсом, заставлявшим центр обращать внимание на восточноазиатские и дальневосточные дела, как правило, служили события, ставившие вопрос об угрозе российским владениям на Тихом океане. Государство принимало специальные политические решения, вырабатывало особые административные и экономические меры, направленные на укрепление обороноспособности России и умножение славянского населения на дальневосточных окраинах. Параллельно с этим создавалась промышленность, преимущественно военного профиля, необходимая для нужд обороны региона, строилась транспортная инфраструктура стратегического характера (Транссиб, БАМ, автодороги к линии границы). Человеческий ресурс всегда был не более чем средством для решения имперских стратегических и геополитических задач. Когда «угрозы» миновали, интерес властей к Дальнему Востоку угасал. Правительство переключало свой взор на запад или юг страны, а Дальневосточный регион переходил в стадию инерционного развития. Таким образом, развитие этой территории носило волновой характер, определялось интересами и политикой государства, идеями сбережения тихоокеанских владений и, по мере возможности, эксплуатации его природ-но-ресурсного потенциала в интересах всей страны.
Были ли угрозы реальными или они являлись продуктом разгоряченной фантазии отдельных политиков и инструментом опытных региональных администраторов, которые знали, чем можно привлечь внимание центра? И да, и нет. Мифическими, но эффективными с точки зрения воздействия на умы российских правителей были угрозы «дальневосточного сепаратизма» и «демографической экспансии» Китая. Вполне реальными являлись опасения установления контроля над Приамурьем со стороны Англии и угроза потери Камчатки в середине XIX в., военная агрессия Японии в 30-е годы ХХ в. (бои у оз. Хасан в Приморском крае) и вооруженный конфликт с КНР в 1969 г. (о-в Даманский в Приморском крае).
20 декабря 2006 г. Совет безопасности Российской Федерации принял решение об ускоренном комплексном развитии Дальневосточного региона. В основе этого решения лежала оценка ситуации в регионе как критической и угрожающей национальным интересам России. На заседании Совета безопасности Президент РФ В.В. Путин сформулировал положение о том, что «убыль населения, глубокие диспропорции в структуре производства и внешнеэкономических связей» Дальневосточного региона, его слабая привязанность к общероссийскому экономическому, информационному, транспортному пространству, неэффективное использование его естественных конкурентных преимуществ представляют «серьезную угрозу для наших политических и экономических позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе, для национальной безопасности - без всякого преувеличения, для национальной безопасности России в целом»3. Это положение, как уже было не раз в
2 Rediscovering Russia in Asia. Siberia and the Russian Far East / eds S. Kotkin, D. Wolff. N.Y.; London: M.E. Sharp, 1995. P. 4.
3 http://archive.kremlin.ru/appears/2006/12/20/1548_type63374type63378type82634_115648.shtml
истории, стало основой для принятия ряда мер кардинального характера для очередного «спасения» Дальнего Востока.
Каков характер современных угроз и почему они побудили Президента России вплотную заняться регионом? Сегодня не стоит вопрос об утрате страной ее восточных окраин. Проблема сложнее, она касается будущего самой России. Вопрос в том, сможет ли Россия использовать эту территорию для своего продвижения в самый динамичный регион мира, удастся ли ей реализовать сложившиеся в АТР благоприятные возможности для модернизации страны. Именно такое понимание ситуации продемонстрировал президент на заседании президиума Госсовета 29 ноября 2012 г.: «Сегодня наша страна сможет успешно двигаться вперед только при условии качественного и динамичного развития этих территорий. ... Исторической миссией наших поколений является, безусловно, то, что мы должны обеспечить ускоренное, устойчивое развитие этих территорий, с тем чтобы и сами эти территории развивались эффективно, и чтобы они стали важнейшим фактором процветания и роста могущества России в целом»4. Президент говорил о Дальнем Востоке и Забайкалье, т. е. как раз о той территории, под которой большинство понимает Тихоокеанскую Россию.
Таким образом, будущее России напрямую увязывается с успехами в модернизации ее тихоокеанского пространства. Это принципиально иная ситуация, которая требует новых подходов и нетрадиционных решений. Найдутся ли такие решения? Не повторится ли известный сценарий, который неоднократно разыгрывался в прошлом? Каковы наши возможности, чтобы избежать этого? Наконец, как будут действовать наши соседи, каковы их интересы?
Оставим пока на время Россию и посмотрим на наших соседей. Очень кратко о том, как они воспринимали северо-восточное побережье Тихого океана в прошлом и как видят его в будущем.
Начнем с Китая. Китай никогда не уделял особого внимания этой территории. Лишь с выдвижением русских на Амур в середине XVII в. у Пекина пробудился интерес к дальневосточным землям, но этот интерес моментально иссяк, как только «северные варвары» были отброшены подальше от границы китайской империи. В 1860 г. маньчжурская династия легко рассталась с этими землями в обмен на посредничество России в урегулировании конфликта Цинской империи с европейскими державами. В последующие 150 лет единственное, на чем настаивал Китай, - это на уточнении линии границы, на приведении ее в соответствие с Пекинским договором 1860 г. и международным правом. Даже освоение Маньчжурии, начавшееся в последнее десятилетие XIX в., было обусловлено не инициативой цинского двора, а интересами и политикой России, а затем и Японии, которые фактически обеспечивали развитие этого региона Китая вплоть до 60-х годов ХХ в.
Сегодня Пекин смотрит на Россию через призму прежде всего глобального стратегического партнерства, в котором Дальний Восток существенной роли не играет. Периодически всплывающий в СМИ и муссируемый китайскими историками образ России как агрессора, который силой в царские времена захватил и удерживает китайские террито-рии5, - это запасной вариант на случай крушения идеи партнерства, вариант, призванный держать Россию в напряжении и укреплять патриотический дух китайского народа. Рассуждения о насильственном захвате Россией этих территорий и требование их возврата -это не козырная карта Пекина в отношениях с Россией, а крапленый валет, которым могут блефовать, но всегда пожертвуют ради стратегической стабильности и безопасности на севере страны.
Закономерный вопрос: может ли рост национализма в Китае, который мы сегодня наблюдаем, привести к реанимации территориальных претензий? На мой взгляд, маловероятно.
4 http://xn--d1abbgf6aiiy.xn--p1ai/%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8/16990
5 Подробнее см.: Ларин В. Л. «Горячие точки» российско-китайских отношений в современной китайской исторической и экономической мысли // Тр. ИИАЭ ДВО РАН. Т. 15. Востоковедение. Владивосток: Дальнаука, 2011. С. 5-23.
Во-первых, слишком высокой будет экономическая и политическая цена обострения отношений с Россией, особенно в свете растущего американо-китайского соперничества (в 1970-е годы оборонительное строительство на границе с СССР обошлось Китаю исключительно дорого и серьезно сказалось на экономическом положении страны6). Во-вторых, возрождение национализма, направленного вовне, приведет к обострению внутренних национальных проблем в Синьцзяне, Внутренней Монголии и на Тибете.
Сегодня даже у северо-восточных провинций Китая интерес к Дальнему Востоку весьма ограничен. Ограничен с экономической, демографической и иных точек зрения. Китай, конечно, готов взять все, что будет для него доступно, но явно не намерен серьезно инвестировать в развитие этого региона. Для него Дальний Восток не более чем объект эксплуатации, источник ресурсов для развития собственной страны, но не территория для экспансии и дальнейшего освоения.
Что касается Японии, то ее движение на север и заселение Хоккайдо в прошлом также было стимулировано действиями России. Это был ответ на освоение русскими Сахалина и Курильских островов. Фактически с начала XIX в. Япония рассматривает Россию как угрозу своей безопасности и своим интересам, поскольку в результате экспансии на Восток наша страна овладела территориями с важнейшими для Японии стратегическими ресурсами: морепродуктами, углем, нефтью, газом. Отсюда проистекают ее более чем вековая борьба за Сахалин и Курильские острова, планы японских милитаристов по захвату восточных земель первой половины ХХ в. И в истории, и в современных российско-японских отношениях территориальный вопрос и экономические интересы двух государств в Тихоокеанском регионе тесно переплетаются, являются причиной застарелых противоречий и проблем в их двустороннем сотрудничестве.
Южная Корея также смотрит на Россию преимущественно через призму ресурсного и политического потенциала российского Дальнего Востока. Главный ее интерес - расширение взаимодействия с КНДР, обеспечение стабильности на Корейском полуострове, упрочение своей энергетической безопасности. Но Корея тоже не горит желанием вкладываться в развитие региона.
Интерес Вашингтона в этом регионе связан прежде всего с «китайским фактором». Да и вообще США воспринимают Тихоокеанскую Россию как часть Европы, смотрят на нее не через Тихий океан, а через Атлантику. Для них российский Дальний Восток не является объектом особого внимания и специальной политики, во всяком случае до тех пор, пока они не почувствуют чрезмерного, на их взгляд, усиления в этом регионе позиций Китая. К слову сказать, в период Гражданской войны американский экспедиционный корпус высадился во Владивостоке главным образом для того, чтобы не дать японцам укрепить свои позиции на Дальнем Востоке.
Итак, у Тихоокеанской России как объекта международных отношений перспективы не кажутся особо благоприятными. У Москвы хватает проблем в Европейской России, на южной и западной ее границах, и, как показывает исторический опыт, ее энтузиазм в отношении Дальнего Востока может скоро иссякнуть. Для соседей же регион интересен разве что в плане выкачивания из него ресурсов. Что в таком случае регион может сделать сам, сделать как субъект, который, по идее, должен иметь собственную политику развития?
Как известно, в политологии субъектом политики считается участник политического процесса, способный действовать свободно и самостоятельно, у которого имеются свои потребности и интересы. Любая общность становится совокупным субъектом политики, когда, самоорганизуясь и осознавая свои интересы, она не только противостоит другим социальным группам или позитивно взаимодействует с ними, но и вступает в конфликт или
6 да^. ФШШШ ВиЖ^ФЭЭ^Й^ — Фэн Юйцзюнь. Перспективы развития китайско-российских отношений и национальные интересы Китая // ФШ^.Ж^Ш^-ЩЩ^С—Ш) — Sino-Russia Relations: History and Reality — История и современное состояние китайско-российских отношений. Вып. 2 / отв. ред. Г. Гуйхай, Л. Цзинхэ. Пекин: Шэхуй кэсюэ вэньсянь чубаньшэ, 2009. С. 797.
сотрудничает с существующей политической властью7. В этом смысле о Тихоокеанской России как субъекте внутренней и внешней политики говорить не приходится. Конечно, у населения региона есть общие специфические интересы, отличающие его от жителей остальной России: например, «левый руль» или безвизовый обмен с Китаем. Но этого явно недостаточно для самоорганизации, осознания и, главное, отстаивания своих интересов. Поэтому дальневосточники сегодня «голосуют ногами», уезжая в более благополучные и лучше обустроенные регионы страны. Тем самым они опосредованно влияют на политику государства: угроза депопуляции территории становится достаточно серьезной, чтобы власти продолжали не замечать ее проблем, но это как раз не тот результат, который вызывает положительные эмоции.
Дальневосточный федеральный округ как единый организованный субъект политики пока не состоялся. Но в регионе есть субъекты, которые пытаются выражать особые интересы как всей Тихоокеанской России, так и ее территорий и общностей. Это коренные народы, местные политические элиты, в том числе главы регионов, общественные организации и движения, СМИ, наконец частные лица с активной жизненной позицией. Они имеют возможность влиять на политику государства. К сожалению, территории Дальнего Востока, скорее, конкурируют между собой, чем действуют согласованно. А вот научное сообщество реально способно осознать, сформулировать и декларировать общие интересы региона.
На последнем заседании президиума Госсовета Президент страны раскритиковал Мин-востокразвития за срыв подготовки программы развития Дальнего Востока и Забайкалья. Министерство и министр оказались в логическом тупике. От них требуют создать концепцию успешного развития региона в рамках старой парадигмы, чего сделать принципиально невозможно. Для утверждения же новой концепции необходим мощный политический ресурс, которым обладает только глава государства. Требуется принятие решения на самом высоком уровне, решения стратегического характера. Сначала следует определиться, для чего России, исходя из ее геополитических и стратегических интересов и задач обеспечения национальной безопасности, необходимо развивать свои тихоокеанские территории, сколько страна готова вложить в этот проект, и лишь затем писать программы и планы, давать поручения министерствам.
Вчера на заседании президиума ДВО РАН говорилось о необходимости участия Дальневосточного отделения в разработке программы развития Дальнего Востока и Забайкалья до 2025 г. Я полагаю, что участвовать нам надо не столько в разработке самой программы, сколько в формулировании идеологии и стратегии дальнейшего развития региона. Это значительно более важная, сложная и поистине фундаментальная, в отличие от написания программ, научная проблема. Но эта идеология будет понята и принята государством только в том случае, если в ее основу будут положены интересы всей России. Те лидеры России и СССР, кто предпринимал конкретные шаги по развитию восточных окраин, - от Н.Н. Муравьева до В.В. Путина, были и остаются государственниками, которые во главу угла ставят интересы всей страны. Чтобы быть услышанными, необходимо говорить на понятном и близком им языке.
Никто сегодня не подвергает сомнению высокую стратегическую и геополитическую значимость Дальнего Востока для России в целом. Вот только результативность использования его богатейшего потенциала оставляет желать лучшего. Академической науке нашего региона вполне по силам эту эффективность существенно повысить.
7 Ирхин Ю.В., Зотов В.Д., Зотова Л.В.. Политология: учебник. М.: Юрист, 2002. 511 с.
