CC BY
136
УДК 316.61 + 379.823 ББК С562.1 + Ч738
Турышева Ольга Наумовна
кандидат филологических наук, доцент
кафедра зарубежной литературы Уральский государственный университет им. А. М. Горького
г. Екатеринбург Turysheva Olga Naumovna Candidate of Philology,
Assistant Professor Chair of Foreign Literature Ural State University named after A.M. Gorky Yekaterinburg
«Реальный» читатель как объект литературной науки The “Real” Reader as the Object of Literature Science
Статья выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научнопедагогические кадры инновационной России» при поддержке гранта Министерства образования и науки Российской Федерации № НК-643П-50.
Статья посвящена методологическим вопросам исследования «реального» читателя. Выдвигается гипотеза относительно позднего характера теоретического осмысления в науке категории эмпирического читателя. Обосновываются возможности исследования реального чтения на путях синтезирования инструментария, выработанного в рамках разных рецептивных подходов: социологического и феноменологического.
The article is dedicated to the methodological issues of exploring the “real” reader. The hypothesis of relatively late character of theoretical apprehension in science of empirical reader category is introduced. The opportunities of investigating a real reader on the path of synthesizing toolkit worked out in different receptive approaches - sociological and phenomenological - are proved.
Ключевые слова: реальный читатель, социология чтения, феноменология чтения, анкетирование читателя, контекст чтения, художественная рецепция.
Key words: real reader, sociology of reading, phenomenology of reading, reader’s questionnaire, context of reading, artistic reception.
Изучение «реального» читателя составляет актуальный аспект новейшего
литературоведения. В качестве самостоятельного предмета исследования он получил свою новую актуализацию в последние десятилетия ХХ века на почве критической реакции на семиотическую (У. Эко) и рецептивно-эстетическую (В. Изер, Г.-Р. Яусс, М. Рифффатер и др.) традиции в исследовании художественного восприятия. При наличии целого ряда теоретикометодологических отличий, и рецептивно-эстетический, и семиотический подходы рассматривают художественную рецепцию как потенциальную
процедуру, закодированную текстуально, - в силу того, что текст трактуется как носитель некой коммуникативной «стратегии», осуществление которой в отношении читателя обеспечивается системой структурных механизмов, определенным образом программирующих восприятие. При этом сама «стратегия текста» (Г.-Р. Яусс) рассматривается как совокупность
коммуникативных «заданий», «предписаний», «инструкций», «указаний»,
адресованных читателю и требующих своего осуществления. В рамках данного подхода «читатель» фигурирует как абстракция, как модель, конструируемая текстом a priori, вне эмпирического акта чтения. Такой угол зрения в решении проблемы художественной рецепции породил в западной критике, по выражению А. Усмановой, «целую толпу» теоретических номинаций так
понимаемого читателя: «Фактически каждый теоретик предлагал свою
классификацию различных типов читателей, среди которых можно выделить, например, «метачитателя», «архичитателя», «действительного», «властного», «когерентного», «компетентного», «идеального», «образцового»,
«подразумеваемого», «программируемого», «виртуального», «реального»,
«сопротивляющегося» и даже читателя «нулевой степени»» [1, 961].
При таком угле зрения в исследовании художественной рецепции из поля исследовательского внимания фактически исключается проблематика контекстной, ситуативной обусловленности чтения, которую, впрочем, представители семиотического и рецептивно-исторического подходов сознательно элиминировали. Возможно, данная редукция была предпринята исходя из задач полемики с «превращением филологии в химеру» (А. Компаньон), чем обернулось обоснование принципиальной субъективности и относительности понимания у М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера. Напомним, что Хайдеггер и Гадамер, впервые связав рецепцию с ситуацией реципиента, описали ее как деятельность субъективно-индивидуальную,
детерминированную целой совокупностью факторов контекстного плана, как-то: «историчностью бытия», «культурной традицией», экзистенциальным и эстетическим опытом читателя, - что в свою очередь и стало фактором обоснования принципиальной смысловой множественности любого
произведения искусства и относительности любого понимания. Открытие и обоснование того факта, что текст обладает «стратегией», которая моделирует «читательский отклик» определенным образом, позволило критикам семиотической и рецептивно-эстетической парадигм «примирить» идею потенциальной множественности значений текста с идеей наличия в нем спектра устойчивых смыслов. Но, как мы предположили выше, это потребовало дистанцирования от учета фактора реального контекста чтения: проблема рецепции почти целиком была переведена в плоскость исследования читателя как идеальной абстракции, моделируемой текстом. (Впрочем, в рамках
рецептивной теории это дистанцирование не выглядело столь радикальным: по Изеру, восприятие обусловлено не только «текстовыми заданиями», но и принадлежностью читателя к контексту (историческому, социальному, культурному), его психологическими характеристиками и его эстетическим опытом. Однако признание этого факта не было тематизировано в плане изучения эмпирического читателя).
Переход от исследования читателя, «подразумеваемого» текстом, к читателю «реальному», конкретно-историческому, был в последние десятилетия ХХ века осуществлен, как известно, феминизмом, «культурными исследованиями», а также различными теориями исторической рецепции кино и литературы [1, 961]. Это теории, в рамках которых начал свое осуществление «социологический поворот» в исследовании рецепции - в силу учета обусловленности чтения такими факторами, как читательская идентичность (классовая, политическая, этническая, сексуальная и пр.) и социо-идеологический контекст восприятия.
В то же время категория «реального» читателя представляется современной критике категорией даже более проблематичной нежели категория «подразумеваемого», «образцового», «виртуального» читателя: «реальное» восприятие (и особенно восприятие современного читателя) крайне трудно поддается достоверному изучению в силу ряда факторов. Оно сугубо индивидуально, так как осуществляется в процессе уединенного и интимного общения с текстом. Оно ситуативно, и потому обусловлено бесконечным
количеством особенностей, сопровождающих развертывание акта чтения во времени и вряд ли поддающихся рефлексивному осмыслению со стороны самого реципиента. Оно не имеет текстового закрепления и вне фактора «принуждения» со стороны исследователя (в ситуации анкетирования, например) не образует той материальной формы, которая могла бы стать предметом научной обработки. С достаточной степенью научной достоверности социология художественной рецепции изучает формы, особенности и круг чтения, характерные для читателя той или иной эпохи или той или иной референтной для него группы, а также содержание взглядов на роль и ценность чтения внутри различных читательских сообществ и в разные исторические периоды. Однако в отношении реального акта чтения исследователь, по мнению А. Г. Усмановой, обречен на блуждание «в порочном круге гносеологических категорий» [1, 961].
Очевидно, что единственным инструментом исследования читательского восприятия является тот, который позволит ему отлиться в текстовую форму или форму высказывания со стороны реципиента, а таковым может быть только анкетирование. В связи с этим не кажется неверным предположение о том, что исследование «образцового» читателя в семиотике и рецептивной критике имманентно представляет собой не что иное, как попытку исследователя данного текста ответить на вопросы им же самим виртуально созданной «анкеты», нацеленной на отслеживание его собственных читательских реакций на те «усилия», которые «предпринимает» текст по организации собственного прочтения. Недаром В. Изер аналитику «подразумеваемого» читателя активно подкрепляет наблюдениями за собственными впечатлениями или впечатлениями, «подслушанными» у других критиков.
Поэтому в исследовании реального акта чтения (в плане выявления его детерминант) нам не кажется верным противопоставление собственно социологического подхода, главной категорией которого является «реальный» читатель той или иной эпохи или той или иной группы, и подходов феноменологического плана (семиотического и рецептивно-эстетического), главной категорией которых является абстрактный, «подразумеваемый»
читатель. И та, и другая категории имеют отношение к выявлению детерминант реального чтения, но первая («реальный» читатель) акцентирует внимание на детерминантах внешнего контекста чтения, а вторая («подразумеваемый» читатель) - на тех детерминантах, которые задает сам объект чтения, текст. На путях сопряжения исследовательского внимания к тем аспектам чтения, которые задаются теми или иными признаками идентификации читателя (национальными, классовыми, политическими, идеологическими, психологическими, сексуальными и пр.), с теми аспектами чтения, которые задаются самим текстом, мы полагаем возможным изучение реального акта чтения.
Размышляя над возможной формой анкетирования реального читателя, мы предлагаем предметом выявления сделать три детерминирующих фактора.
Первый - тот, который задается текстом. В данном случае предполагается отслеживание «читательского отклика» на текстовые «провокации» в духе рецептивной критики. Например, предложив анкетируемому читателю размышление над теми смысловыми лакунами («пустыми местами», по Изеру), которые содержит текст, исследователь может выявить характер их рецептивного заполнения, наблюдая в то же время то, как он сочетается с требованиями других регуляторов восприятия, задаваемых текстом (композиционных, жанровых и пр.). Формулировка вопросов этой категории должна апеллировать к опыту чтения конкретного текста, в отношении «разговора» о котором между анкетируемым и анкетирующим должна быть достигнута предварительная договоренность.
Второй фактор, детерминирующий чтение и требующий своего исследования, - тот, который задается самим читателем, а именно его психофизиологическими и культурными характеристиками. В отношении данного случая продуктивной представляется опора исследователя на выработанные в рамках рецептивистики понятия «читательской установки» и «горизонта читательского ожидания».
Соответственно данной традиции характер читательской установки непосредственно связывается с объемом и возможностями «эстетического
опыта» читателя, а также его рецептивными навыками. Проблема обусловленности чтения совокупностью рецептивных возможностей читателя получила свою разработку в центральных сочинениях Г.-Г. Гадамера, Р. Ингардена, В. Изера и Г.-Р. Яусса. Опора на данную теоретическую традицию позволила бы выявить «механику» самого процесса восприятия.
Соответственно Г.-Г. Гадамеру, взаимодействие читателя с текстом всегда осуществляется в акте узнавания, характер которого детерминирован имеющимся у читателя личностным опытом. Гадамер выделяет три формы узнавания, возможные в акте эстетического восприятия.
Первая форма узнавания предполагает, что читатель узнает в неком образном комплексе произведение искусства. Чтобы понимание состоялось, произведение искусства должно быть опознано в качестве такового, а этого может и не произойти, если эстетический опыт понимающего субъекта исключает воспринимаемый объект из разряда художественных.
Вторая форма узнавания - это встреча читателя с самим собой: наполняя произведение своими собственными представлениями, неизбежно возникающими на почве восприятия художественного произведения, читатель узнает в нем самого себя. Как и в предыдущем случае, этот процесс является сугубо субъективным, так как характер трансцендирования читателем собственного Я в образ героя зависит от целого ряда факторов, имеющих свое специфическое действие только в рамках «истории» конкретного читателя.
Третья форма узнавания - это «узнавание чего-то существенного» в процессе постижения содержательной стороны произведения. Данная форма узнавания, как и две предыдущих, глубоко индивидуальна, так как представление о сущностном зависит от личностной ситуации и личностных характеристик читателя.
В концепции Р. Ингардена та же идея зависимости рецепции от индивидуальных особенностей реципиента была развернута в известной теории, соответственно которой чтение всегда осуществляется как конкретизация читателем той структуры, носителем которой является текст, и всегда - соответственно его личностным качествам, навыкам, опыту, ситуации.
В. Изер в работе «Процесс чтения: феноменологический подход» (1972) проследил то, в совокупности каких ментальных актов осуществляется конкретизация художественного произведения. Отмечая, что чтение -«творческий процесс, значительно более сложный, чем простое восприятие написанного», Изер описывает его как взаимодействие текста с воображением читателя. Воображение в свою очередь осуществляет свою работу посредством процессов (1) антиципации (предвосхищения, предугадывания возможного хода событий), (2) ретроспекции, (3) формирования «целостного образа» текста через придание ему последовательности и логичности, результатом чего становится то, что текст раскрывается для сознания читателя «как живое событие». Этот процесс «создания гештальта литературного текста» и «возникающее при этом впечатление жизнеподобия» всегда сопровождается «вовлечением читателя в его «действительность», которую «он сам [читатель] и создает», что Изер называет «формированием иллюзий».
Процесс формирования иллюзий в акте чтения Изер уподобляет процессу приобретения жизненного опыта, так как читателю «приходится временно отказаться от понятий и позиций, свойственных [ему] лично, чтобы войти в незнакомый мир литературного текста» и обнаружить то, «что раньше ускользало» от его сознания [2, 221, 224]. Таким же потенциалом обладает и процесс «разрушения иллюзий» - возможный способ конкретизации
художественного вымысла. При этом процесс усвоения читателем чужого опыта Изер отказывается именовать идентификацией с миром прочитанного, настаивая на том, что в процессе чтения происходит не идентификация, а «искусственный передел личности читателя», так как читающий человек становится субъектом мысли, но мысли, заданной другим - автором: «Нашей темой становится то, чем мы не являемся» [Там же, 223].
Г.-Р. Яусс связывает процесс конкретизации художественного произведения с категорией «горизонт ожидания читателя», под которой понимается система читательских установок и представлений о произведении искусства, соответственно которой и осуществляется чтение. Горизонт ожиданий читателя задается его эстетическим опытом и сложившимися у него
критериями художественного вкуса. Включение в опросный лист вопросов, связанных с прояснением степени подвижности горизонта читательских ожиданий, позволил бы выявить специфическую предрасположенность читателя той или иной группы к тому или иному жанру, а также характер его реакций на «неожиданный» текст, текст, предлагающий незнакомый эстетический опыт.
Таким образом, в рамках данного блока анкетирование читателя может апеллировать к его психологическим характеристикам, культурному статусу, рецептивным навыкам, эстетическому опыту и ожиданиям, проясняя при этом характер работы его воображения, характер его взаимодействия с миром художественного вымысла.
Третий фактор, детерминирующий художественное восприятие, - тот, который задается историческим, социальным, идеологическим контекстом. Именно этот фактор является предметом первостепенного выявления в рамках социологии и истории чтения. В первом случае, в рамках социологии чтения, художественное восприятие рассматривается как особый вид культурной активности человека, характер которой обусловлен целой совокупностью фактов его взаимодействия с социумом. При этом чтение становится предметом социологической рефлексии не только с точки зрения своей социальной обусловленности, но и с точки зрения «участия» в опыте социализации человека, как своего рода «политический акт» читателя, имеющий определенное прагматическое содержание.
Во втором случае, в рамках истории чтения, последнее рассматривается как исторически изменчивая форма общения человека с письменным текстом, детерминированная тем «порядком чтения» (Р. Шартье), который в рамках каждой эпохи имеет свой особенный характер. Он складывается на почве специфических для каждой эпохи представлений о значении книги и сложившейся модели читательского взаимодействия с ней, непосредственно связанной с материальными параметрами самого носителя текста (кодекс или экран).
Если в рамках изучения первого и второго блока детерминирующих факторов исследование реалий современного чтения будет нацелено на выявление того, как читает реальный реципиент (в плане того, на какие ментальные акты опирается его восприятие), то в рамках изучения данного блока возможно будет решение других задач. Во-первых, это конкретизация специфики читательского поведения в плане исследования зависимости его характеристик от типа чтения (традиционное или экранное). Во-вторых, это выявление причин и целей конкретного чтения, то есть выявление того, что составляет материал реального чтения конкретного читателя, а также того, почему и зачем определенными читателями определенные произведения читаются определенным образом.
Итак, продуктивное исследование «реального» читателя видится нам на путях совмещения исследовательского внимания к тому, что, как, почему и зачем читает современный читатель. Фактически, в составлении той формы, которая позволила бы конкретизировать такую абстракцию как «реальный» читатель, мы предлагаем синтезировать установки разных рецептивных парадигм. Таковых, соответственно типологии рецептивных подходов, предложенной Дж. Стэйгер, существует три.1
Первую парадигму образует так называемый «textual-activated» подход, представленный исследованиями семиотического и рецептивно-эстетического плана, в рамках которых, напомним, читатель рассматривается как абстракция, конституируемая самим текстом (У. Эко, В. Изер, М. Риффатер, С. Фиш).
Вторая парадигма рецептивных исследований именуется «reader-activated» подходом. Его образуют постструктуралистские и деконструктивистские концепции чтения, подчеркивающие активность читателя в процессе конституирования смысловой стороны текста и детерминирующие семантику последнего индивидуальными особенностями реципиента, его сознанием и спецификой его мировидения (Ж. Деррида, феминистская критика, Х. Блум и др.).
1 Типология Дж. Стейгер приводится по статье А. Р. Усмановой «Читатель» в энциклопедии «Постмодернизм» (Минск, 2001). Первоисточник: Staiger, J. Interpreting Films. Studies in the Historical Reception of American Cinema. Princeton University Press, 1992.
В рамках третьей парадигмы рецептивных исследований - «context-activated» (социология и история чтения) - подчеркивается принципиальная значимость контекста рецепции: исторического, политического,
идеологического и того контекста, который задается формами и способами чтения (чтение традиционное или чтение экранное).
Соединив внимание к читательским реакциям на текстовые стратегии управления чтением, внимание к содержанию индивидуальной ситуации читателя и внимание к социокультурной составляющей рецепции, мы можем надеяться на приближение к категории «реального» читателя. Очевидно, что такое приближение возможно только на путях множественных фрагментарных исследований, по отдельности подразумевающих конкретный аспект исследования рецепции или конкретную читательскую аудиторию. В зависимости от того, какой аспект становится предметом изучения, данная модель может варьироваться. Так, параметры может задавать тип текста, восприятие которого составляет интерес исследовательской группы, или тип исследуемой читательской аудитории.
Конкретизируем данную мысль на примере возможного исследования рецепции инокультурного текста. Очевидно, что при таком аспекте первостепенный интерес исследования будет сосредоточен на выявлении характера активности читателя в отношении текста и значимости того культурного контекста, в рамках которого осуществляется его рецепция. Изучение активности читателя может касаться выяснения того, как он «справляется» с незнакомыми ему реалиями, нашедшими в тексте то или иное выражение; посредством каких мыслительных процедур нейтрализует дистанцию, отделяющую его от чужой культурной традиции; на какие ассоциации опирается, создавая иллюзорную «действительность текста» (образ мира, им создаваемый); как реагирует в ситуации «разочарования» в тех ожиданиях, которые возлагал на текст (меняет свой «горизонт ожидания» или прерывает чтение) и др.
Изучение значимости контекста в данном случае может касаться выяснения того, какого рода причины побудили читателя к выбору данного
текста (предрасположенность к жанру, рекомендация авторитетного читателя, реклама, знакомство с другими произведениями автора, интерес к культуре, репрезентируемой текстом, образовательная или профессиональная необходимость и др.), на какой результат был нацелен выбор (декларация знакомства с модным автором, релаксация, «наслаждение от текста»,
извлечение «урока» или «встреча с самим собой» («самоформирование», по Изеру), нравственная или философская рефлексия и др.), оправдался ли он, как чтение инокультурного текста обусловлено той «культурной традицией» (Гадамер), к которой принадлежит реципиент.
Предлагаемая методика изучения «реального» читателя придает социологическому исследованию феноменологический разворот и позволяет приблизиться к осуществлению «антропологической реформы» литературной науки, о необходимости которой В. Изер пишет в работах последнего десятилетия [3]. По Изеру, антропологически ориентированное литературоведение должно быть сосредоточено на исследовании тех функций литературы, благодаря которым она «сопровождает человечество с самого начала его исторической памяти» и по сей день. В этом случае критике удастся объяснить, «зачем у нас существует такой коммуникативный медиум, как литература, и почему мы постоянно его обновляем», какие антропологические потребности и нужды он удовлетворяет и что он «открывает нам относительно нашего собственного человеческого устройства».
Возможность ответа на эти вопросы Изер увязывает с необходимостью изучения того, как в разные исторические эпохи функционирует художественный вымысел, каким контекстным потребностям он соответствует. Исследуя функции художественного вымысла по отношению к конкретным историческим эпохам, антропология литературы могла бы, как пишет Изер, «диагносцировать условия человеческого существования», характерные для данной эпохи, то есть выявить те ценности, желания, нужды и потребности соответствующего культурного контекста, которые выразили себя только в фантазийной форме, форме художественного вымысла. Изер называет совокупность этих переживаний «обратной стороной культуры». Доступ к ней,
с точки зрения Изера, возможен только через исследование литературных образов, созданных в рамках данного времени, ибо образы воображаемого «питаются идеями и желаниями» эпохи, которые не могут сохранить свое содержание вне того фантазийного воплощения, которое придает им литература.
Изер, таким образом, осуществление антропологической реформы связывает с аналитикой художественной образности. Однако достижение тех целей, которые он ставит перед антропологией литературы (выявление ценностей, нужд и потребностей конкретно-исторического читателя), представляется вполне возможным и в непосредственном изучении рецепции. Правда, достижение этих целей осуществимо только в отношении читателя, который является современником исследователя, так как только ему исследователь может предложить такую форму высказывания о прочитанном тексте, которая была бы релевантна для целенаправленной научной обработки.
Библиографический список
1. Усманова А. Р. Читатель [Текст] / А. Р. Усманова // Постмодернизм. Энциклопедия.
- Минск: Интерпресссервис; Книжный Дом, 2001. - С. 958 - 963.
2. Изер В. Процесс чтения: феноменологический подход [Текст] / В. Изер // Современная теория литературы: Антология. - М.: Флинта; Наука, 2004. - С. 201 - 225.
3. Изер В. К антропологии литературы [Текст] / В. Изер // НЛО. - 2008. - № 6(94). -С. 7 - 21. Изер В. Вымыслообразующие акты. Глава из книги «Вымышленное и воображаемое: Набросок литературной антропологии» [Текст] / В. Изер // НЛО. - 1997. -№ 27. - С. 23 - 41.
Bibliography
1. Izer, V. Proccess of Reading: Phenomenological Approach [Text] / V. Izer // Modern Theory of Literature: Anthology. - M.: Flinta; Science, 2004. - P. 201 - 225.
2. Izer, V. Towards Anthropology of Literature [Text] / V. Izer // NLO. - 2008. - № 6(94).
- P. 7 - 21. Izer V. Fiction-Forming Acts. The chapter from the Book “The Fictitious and the Imaginary: A Sketch of Literature Anthropology” [Text] / V. Izer // NLO . - 1997. - № 27. - P. 23
- 41.
3. Usmanova, A. R. Reader [Text] / A.R. Usmanova // Postmodernism. Encyclopedia. -Minsk: Interpressservice; Knizhnyi Dom, 2001. - P. 958 - 963.
