CC BY
37
АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПРОСОВ
Юрий ЛЕВАДА
Заметки о "проблеме поколений"
Современный интерес к проблематике и механизму "смены поколений" связан, как представляется (помимо общетеоретических и исторических внутринаучных факторов), прежде всего с некоторыми обстоятельствами отечественной истории последних десятилетий. Во-первых, с оценкой роли уходящего поколения "шестидесятников", как будто проложившего путь к современным трансформациям, но, как это чаще всего бывает, не нашедшего в них своего места. Во-вторых, с представлениями о факторах развития страны на ближайшие десятилетия, т.е. с вопросом о том, что несет с собой "племя младое, незнакомое". Эмоциональная окраска дискуссий на эти темы, в том числе в рамках "поколенческого" семинара Т.Шанина, в особых комментариях не нуждается. Настоящие заметки — попытка выделить некоторые моменты перевода проблемы в плоскость социологического анализа.
Фантомные категории. Само перенесение на общественные процессы понятийного аппарата, характерного для рассмотрения "фамильной" преемственности, приводит к ряду мнимых конструкций — таковы, например, "смена", "конфликт", "разрыв" поколений. "Временная" организованность общества (система связей, обеспечивающих воспроизводство его основных структур, в том числе нормативно-ценностной, при смене "человеческого материала") обеспечивается прежде всего системой его социальных институтов. Соответственно, общественно значимые перемены связаны преимущественно с трансформациями социальных институтов. "Поколенческая" составляющая перемен сводится к тому, что одним из факторов перемен оказывается деятельность относительно небольших групп молодых людей, ориентирующихся на нетрадиционные (часто внешние) образцы и способных влиять на элитарные слои и атмосферу общественной жизни.
"Разрыв поколений", о котором принято говорить, — это, по существу, ценностный раскол, воплощенный в противостоянии небольшой, но значимой группы доминирующей традиции, системе, строю. Такой раскол становился возможным в определенных обстоятельствах социально-исторического развития. В России он наблюдался дважды — в XIX и XX вв.
Знаменитая "проблема отцов и детей" российского XIX в. — и связанные в ней судьбы отечественной интеллигенции — отражает катаклизмы начальных стадий перехода традиционного российского общества на общецивилизационный путь модернизации. А проблема "шестидесятников" следующего, XX в., — попытка как-то повлиять на возвращение страны в утраченное цивилизационное русло. При всем различии количественных параметров (в том числе длительности существования) обеих групп, каждая из них составляла небольшое, статистически незначимое меньшинство и в обществе, и в своих (демографически измеримых) поколениях. Значение деятельности каждой из этих групп хорошо известно.
Дело, однако, не только в некоторой близости исторических функций упомянутых групп различных веков. Имелось и определенное сходство их положения по отношению к доминирующим общественным институтам. В обеих ситуациях "оторвавшиеся" группы противостояли жестко и вертикально организованным институциональным
системам. "Вертикально" организованными можно считать общественные системы, опорные структуры которых легитимированы прошлыми, нередко сакрализованными установлениями, нормами, авторитетами, текстами. В них действует иерархия авторитетов, как бы опрокинутая во времени назад (высшим считается более древний, "исконный"). В таких системах условием социализации, показателем зрелости служила (или в поздние времена считалась) верность традициям, "заветам отцов", принятой догматике и т.д. Отсюда, естественно, неизбежные стремления к закрытости от внешних влияний и постоянная неофобия, боязнь перемен. Угрозе "разрыва" поколений противостояла жесткая система традиционных институтов социализации и социального контроля. Редкие и индивидуальные исключения ("казус Гамлета"), если и не были плодом позднейшего литературного воображения, не меняли общей картины.
Дореформенная Россия — почти идеальный пример такого "вертикально" организованного закрытого общества, в котором дворянство и монархия служили хранителями традиционной косности. Конечно, уже с XVIII в. эта закрытость все более превращалась в фантом, все более лицемерный, но постоянно воспроизводимый до конца XIX в., при этом все попытки в какой-то мере расшатать систему исходили от различных по составу и ориентациям групп людей молодых и хлебнувших какого-то "чужого" воздуха, хотя бы книжного. Отсюда и характерное для тогдашней литературной идеологии представление о "разрыве поколений" ("Отец понять его не мог..." и т.д.). В "разрывающей" группе последовательно оказывались молодые люди, принадлежавшие примерно к трем поколениям (Герцена, "шестидесятников" и перелома XIX-XX вв.)
Но ведь и советское государство, вопреки собственным идеологическим вывескам ("молодость мира"), строилось как вертикальная структура, постоянно оправдывавшая себя обращением к "заветам основоположников" и непогрешимой доктрине. Всякая инициатива пересмотра "основ" (если, конечно, она не исходила от непогрешимого авторитета верховного лидера) представлялась опаснейшей ересью, равно как и всякая попытка апеллировать к молодым силам (в начале 20-х годов — безуспешное обращение Л.Троцкого к революционной молодежи, в 30-е годы — борьба против "комсомольского авангардизма", в начале 60-х годов — кампания против "молодежных" уклонений в искусстве, философии и др. и т.д.). Обращения к молодежи, призывы к самопожертвованию в военных и трудовых условиях, муштровки и накачки — все было допустимо только при полном подчинении "вертикали" авторитетов. (Небольшой, но показательный пример: в конце 40-х годов А.Фа-дееву, знаменитому литературному вождю, пришлось переписать уже прославленную "Молодую гвардию", чтобы добавить линию "партийного руководства".)
Поэтому нарождавшийся в расшатанной системе общественный протест (во всех его направлениях — радикальных и осторожных, левых и либеральных, религиозно- и национально окрашенных) неизбежно выглядел "разрывом поколений". На деле, как и столетием ранее, речь шла не о противостоянии поколений, а о вызове определенных групп "вертикально" организованной косной общественной системе. Выразителями его оказывались 30-летние в 60-х и 60-летние в конце 80-х годов.
Существует ли такой конфликт сегодня? После этих отступлений к фактам общеизвестным можно подойти к проблеме сегодняшней: имеется ли, возможен ли подобный конфликт в современных условиях?
В нынешнем российском обществе можно (как известно, в частности, из опросов общественного мнения), обнаружить различия позиций и оценок между различными группами, особенно между людьми старших и более молодых возрастов (например, моложе и старше 40 лет). На эту тему много написано. Но ни "разрыва" поколений, ни "молодежного" вызова сегодня как будто не существует, трудно усмотреть и возможности для его возникновения в обозримом будущем. Объяснения этому положению можно видеть в следующем:
— замкнутая, "вертикальная" структура общества необратимо разрушена в минувшее десятилетие. При всех катаклизмах и противоречиях произошедших переломов, появились определенные контуры общества, которое вынуждено обращаться не к традиционным, а к современным референтам;
— нынешние носители власти (или часть их) воспринимаются значительной частью населения, прежде всего молодыми людьми, как выразители, даже инициаторы модернизационных перемен*;
— власть в стране в руках представителей поколения, условно говоря, 50-летних (45-55 лет) — наиболее "молодого" из поколений, которые реально могут претендовать на власть ("поколение отцов"). Никакие сдвиги группового или персонального порядка этого положения не изменят. Все конфликты и колебания курса, сколь бы велики они ни оказались, могут происходить лишь внутри этой поколенческой труппы и этой правящей элиты.
Наконец, в обществе практически отсутствует "внешняя" оппозиция по отношению к правящей группе и ее формальному лидеру ■.(президенту). Действуют лишь различные группы давления на властные структуры.
Молодежь в обществе: функции и претензии. Известно, что в средневековом обществе социальные позиции (статус, владения, привилегии, обязанности) часто наследовались в 16-20 лет. Социальный статус отца (и соответствующие нормы поведения, ценности, связи и пр.) автоматически доставался сыну, В современном обществе, при других возрастных параметрах жизни людей, поколения сопряжены друг с другом скорее "внахлест", чем “встык", т.е. в среднем довольно долго сосуществуют и влияют друг на друга. Для такого общества характерно взаимодействие представителей трех поколений — "детей", "родителей" и "дедов". С этим, в частности, связано и значительное увеличение периода социализации (до 25-30 лет в минувшем XX в.). Пдзэтому социальные позиции (власть, авторитет и пр.) переходят "по наследству" скорее не от "отцов" к "детям", а от "дедов" к "отцам" (в определенной мере и к "матерям", но это другая проблема), т.е., условно говоря, не от "40-летних" к "20-летним", а от "60-летних" к "40-летним" (понятно, что где 40, там и 45-50 лет).
А это значит, что "лицо" общества в перспективе каждое поколение сегодняшних молодых людей сможет определять только после того, как перестанет быть молодым, перейдя в статус "отцов".
Сказанное подводит нас к вопросу о месте и функции "молодежи" как специфической группы в процессах социального воспроизводства в современных условиях. Собственно, в других условиях такой проблемы и таких функций просто не существовало: молодежь — сравнительно недавняя социальная категория, почти ровесница XX в., продукт уже упомянутой растянутой социализации. Социальная статистика относит к ней лиц в возрасте 15-24 лет, это примерно 16-17%российского населения. В отличие от иных ка -
* Так, по одному из недавних опросов (февраль 2002 г.) президентскую партию "Единая Россия" считают выразителем демократических ценностей значительно чаще, чем любую иную.
тегорий населения она обладает статусом универсальной и преходящей (все должны "пройти" через молодежный статус, и никто не может остаться в нем). В этой категории неизбежно сосредоточиваются максимальные социальные и личные надежды, иллюзии, устремления.
В знаменитых переворотах и катаклизмах прошлого молодые, наименее отягощенные грузом традиций, "горячие головы", увлеченные пафосом перемен и преувеличенными ожиданиями относительно их результатов, выступали носителями новых социальных ожиданий и иллюзий, самоотверженными ниспровергателями "старых" порядков и т.д. Как правило, именно они становились и первыми жертвами разочарований, и "стабилизирующих" акций, но иногда и инструментами таковых.
Когда-то Ж.Сартр заметил, что "культурная революция" в Китае середины 60-х годов являлась своего рода бунтом "дедушек", т^е. ортодоксов революции, против "отцов"-оппортунистов, который совершался руками "внуков", имелись в виду движения хунвейбинов и цзаофаней, "молодых гвардейцев" и "бунтарей", руками которых осуществлялись массовые расправы с неугодными деятелями. Некоторые аналогии подобных "поколенческих" ситуаций можно найти и в истории идеологических кампаний советских лет, например, в начале 30-х или в конце 40-х годов, когда молодежь, студенты использовались для организованной партийными властями травли "уклонистов", "космополитов" и тд. Политическая наивность, безоглядное доверие молодежных активистов власти и "отцу народов", впрочем, не без участия карьерных факторов, служили непременным условием подобных акций. Правда, в отличие от китайской ситуации здесь речь шла в принципе скорее о расправах с "ортодоксами" и "старыми кадрами" для упрочения господства команды державных прагматиков.
"Встроенные" в современные общественные институты механизмы перемен практически исключают (или делают заведомо неэффективными, а потому и маловероятными) сокрушительные катаклизмы. Соответственно, утрачивают смысл как "авангардистские" фикции, так и жертвенные роли молодежи в общественных переменах. И в нашей сегодняшней ситуации, по крайней мере, в данный момент, внутри- и околовластные интриги не нуждаются в апелляции к молодежной, да и какой-либо иной массовой поддержке.
Что же касается собственно "молодежных" выступлений и "бунтов" последнего времени (примерно второй половины XX в., например, знаменитой волны 1968 г. в ряде стран), то они непосредственно были направлены главным образом на решение сугубо "молодежных" проблем, т.е. на расширение возможностей (временных и нормативных) продленного детства, на присвоение атрибутов "взрослого" мира в качестве элементов игры, развлечения. Понятно, совершенно иной смысл имеют, например, студенческие демонстрации с требованиями поддержки образования, предоставления работы и др.
На протяжении XX в. молодежные выступления, движения, организации действовали под различными флагами, преимущественно радикальными и экстремистскими — от коммунистических и леворадикальных до националистических, фашистских, религиозно-политических (наподобие бирманской "армии бога") и т.п. Восторженный энтузиазм и максимализм требований нередко сочетался при этом с предельно упрощенными критериями, фанатизмом, этическим утилитаризмом, бескомпромиссностью и жестокостью по отношению к реальным или выдуманным противникам и пр. Да и готовность к низвержению старых порядков или авторитетов часто оборачивалась преклонением перед "новыми" идолами. Это относится и к нарочито "правильным" движениям ("причесанные" под государственного лидера мальчики-девочки в противовес "растре-
панным"). Такая зеркально-перевернутая модель молодежных бунтарей минувшего века неоднократно использовалась в первую очередь "партиями порядка", различными по лозунгам и близкими по способам действия. Нетрудно заметить, что к таким феноменам относятся и недавно появившиеся "идущие вместе".
По известной характеристике М.Мид, современная цивилизация "проспективна", обращена к будущему, поэтому в ней старшие поколения как бы учатся у младших. Последнее соображение, видимо, нуждается в определенных оговорках. Старшие, а собственно, и все "учатся", а точнее, пожалуй, "заражаются" от молодых (все менее многочисленных, но все дольше и, по-видимому, сильнее действующих на общество) некоторыми элементами стиля поведения, речи, моды и т.п., может быть, и своего рода "энергетикой" действия, но преимущественно игрового действия. Во "взрослый" мир из подросткового перешли спорт, в том числе "зрительский", туризм, "игровой" секс и т.п. Когда-то приходилось писать, что, играя с детьми, взрослые в то же время "играют в детей". Признавая молодежную субкультуру (мир "продленного детства"), любуясь ею или даже негодуя по ее поводу, мы как бы играем в подростков. Конечно, в нормальном состоянии взрослые не становятся ни детьми, ни подростками, но лишь выстраивают параллельный, игровой мир наряду с "серьезным" миром работы, семьи, социальной ответственности и обязанностей.
Соотношение этих миров далеко не стабильно. Сугубо игровая спортивно-зрительская горячка довольно давно получила весомые экономические связи (тотализатор, реклама), а в последнее время приобрела способность "запускать" механизм массовой и даже межгосударственной социально-политической истерии. Недавний пример — мобилизация "патриотических" страстей в России вокруг зимних Олимпийских игр 2002 г., имитирующая худшие образцы "холодной войны"*. Дело вовсе не в массовом интересе к содержанию каких-то соревнований или судейским оценкам. Околоспортивные (зрительские) страсти, как оказывается вновь, с легкостью укладываются в русло агрессивно-обиженного противостояния "чужим", "Западу", "заговору" и пр. Все эти психологические модели, отработавшие свое в советскую эпоху (кто не помнит установок типа: "Эй, вратарь, готовься к бою..." и т.д.), очевидно, сохраняют свою "боеготовность".
Вот почему никакие, сколь угодно обстоятельные, данные о настроениях, ценностях, установках сегодняшних молодых людей не могут приоткрыть нам картину "завтрашнего" общества, если остается неясным, в какие социальные рамки выльются интересы и энергия молодых. Иными словами, дело не столько во взрослении сегодняшних молодых, а во "взрослении", формировании институциональной зрелости общества. Претенциозно-пошлые лозунги типа "молодежь — наше будущее" фальшивы. На деле "наше" (общества) будущее — это то, что социальные институты и обстоятельства сделают с бывшими молодыми. Только в условиях развитого, социально "зрелого" общества подростковый или юношеский примитивизм (все равно — примитивно-бунтарский или примитивно-патерналистский, вождистский, ксенофобский...) может уступить место "взрослым" формам социальной активности и ответственности. При отсутствии таких условий возникают "старческие" воспроизведения той же "подростковой" наивности, зависимости,жестокости, безответственности, но уже в окостеневших (или склеротических) державнобюрократических конструкциях.
* Согласно одному из исследований ВЦИОМ (февраль
2002 г.), 75% опрошенных — без заметньи отличий по возрасту
и уровню образования! — интересовались не мастерством атле-
тов, а только успехами российской команды.
Борис ДУБИН
Поколение: социологические границы понятия*
В последнее десятилетие проблематика поколения, смены поколений и межпоколенческой трансляции ценностей, установок, опыта не раз привлекала внимание отечественных социологов и историков**. К ней обращались и исследователи ВЦИОМ***. Ряд социологических и исторических работ европейских специалистов появился в недавнее время в русском переводе****. По-моему, имеет смысл обобщить и накопленные эмпирические разработки, и предложенные концептуальные подходы. Я буду рассматривать понятие "поколение” лишь в нескольких специальных планах: социокультурный контекст возникновения понятия в его современных смыслах; основные вехи в истории исследований "проблемы поколения"; смысловая структура понятия в его эмпирическом употреблении и проблематизадии исследователями; проблема поколения в российском, но прежде всего в советском и постсоветском обществах. В качестве концептуально исходной я держу в уме типологическую ситуацию "современного" социума или, иначе говоря, полной структуры общества, когда среди прочих и понятие "поколение" проявлено во всей его смысловой полноте, различиях, сопряженности, взаимоналожении в нем разных функциональных планов. Исходным же в эмпирическом плане я мысленно полагаю наиболее молодое и наиболее проблематичное сегодняшнее "поколение-один" (условно говоря, рос-
* В основе статьи — доклад на семинаре по проблеме поколений в российской истории XX века под руководством Теодора Шанина (Московская высшая школа социальных и экономических наук, февраль 2002 г.). После обсуждения текст доработан с учетом замечаний Л.Д.Гудкова, ВЛ.Данилова, Ю.АЛевады, Т.Шанина, В.АЯдова
** Коровицына Н.В. Среднее поколение в социокультурной динамике Восточной Европы во второй половине XX века. М., 1999; Савельева И.М., Полетаев А.В. Смена поколений // Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время: В поисках утраченного. М., 1997. С. 360-371; Семенова B.C. Дифференциация и консолидация поколений // Россия: Трансформирующееся общество. М., 2001. С. 256-271; Чудакова М. Заметки о поколениях в советской России // Новое литературное обозрение. 1998. № 2 (30). С. 73-91.
*** Дубин Б. Старшие и младшие: Три поколения на переходе // Дружба народов. 1994. № 2. С. 159-170; Он же. Социальный статус, культурный капитал, ценностный выбор: Межпоколенческая репродукция и разрыв поколений // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1995. № 1. С. 12-16; Он же. О поколенческом механизме социальных сдвигов // Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития. М., 1995. С. 237-247; Он же. Дети трех поколений // Экономические и социальные перемены... 1995. № 4. С. 31-33; Он же. К вопросу о поколенческих и региональных параметрах социокультурных перемен // Куда идет Россия?... Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996. С. 327-334; Он же. Жизнь по привычке: Быть пожилым в России 90-х годов // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 6. С. 18-27; Левада Ю.А. Три "поколения перестройки” // Экономические и социальные перемены... 1995. № 3. С. 7-10; Поколения XX века: Возможности исследования // Мониторинг общественного мнения... 2001. № 5. С. 7-14; Седов Л. Проблема смены политических элит: Поколение "next" // Мониторинг общественного
мнения... 2000. № 3. С. 22-25.
**** Берто Д., Берто-Въям И. Наследство и род: Трансляция и социальная мобильность на протяжении пяти поколений // Вопросы социологии. 1992. № 1/2. С. 106-122; Мангейм К. Проблема поколений // Новое литературное обозрение. 1998. № 2 (30). С. 7-47 (текст 1928 г.); Он же. Поколение как место памяти // Новое литературное обозрение. 1998. № 2 (30). С. 48-72; Ортега-и-ГасеетХ. Тема нашего времени // Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М., 1991. С. 3-7; Он же. Вокруг Галилея // Он же. Избр. труды. М., 1997. С. 251-294.
