CC BY
95
УДК 343. 81 (47) (063)
А. А. Иванов
СОВРЕМЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ СИБИРСКОЙ ССЫЛКИ НА САЙТЕ WWW.PENPOLIT.RU
Приведен историографический анализ содержания сайта по истории пенитенциарной и охранительной политики Российского государства в Сибири в XVIII-XX вв. Автор рассматривает статьи некоторых специалистов, останавливаясь на проблемах современного изучения истории уголовной и политической ссылки.
Ключевые слова: пенитенциарная политика, Сибирь, ссылка, законодательство Российского государства, историография.
The current researches in the field of the history of Siberian exile on the web-site www.penpolit.ru
ALEXANDER A. IVANOV (Irkutsk State University, Irkutsk).
The article offers a historiographical analysis of the contents of the web-site dealing with the history of the penitentiary and protective policy of the Russian State in Siberia of the 19th - 20th centuries. The author considers the entries to the site made by certain experts and centres upon the current studies of the history of criminal and political exiles.
Key words: penitentiary policy, Siberia, exile, legislation of the Russian State, historiography.
Иркутск всегда был одним из центров изучения истории тюрьмы, каторги и ссылки в Сибирь. Основы исследования этой проблематики заложили здесь еще В.И. Огородников, Б.Г. Кубалов, Ф.А. Кудрявцев, продолжили и развили - А.В. Дулов, С.Ф. Коваль, С.В. Кодан, А.С. Кузнецов, Т.А. Перцева, Б.С. Шостакович, Н.Н. Щербаков и др. Явлением в историографии этой темы стало издание сборников научных трудов «Сибирь и декабристы» [17] и «Сибирская ссылка» [18], аккумулировавших многолетние поиски ученых не только региона, но и страны.
В наши дни эта тема приобретает новые направления. Дополнительный импульс «тюремная» и «ссыльнокаторжная» проблематика получила благодаря использованию новых коммуникационных и информационных технологий. Сегодня интернет-пространство - не только источник дополнительных знаний, но и средство научного общения, обмена результатами исследований историков различных регионов, стирающее границу между «центрами» науки и «периферией».
Одним из таких средств стал сайт, название которого вынесено в заголовок настоящей статьи. Он был открыт в качестве постоянного информационного органа Совета по исследованию истории пенитенциарной политики Российского государства в Сибири в XVII-XX вв., созданного при Иркутском государственном университете в 2008 г. На сайте представлены результаты исследований профессиональных историков, специа-
листов по этой проблематике из Иркутска, Улан-Удэ, Читы, Барнаула, Новосибирска, Омска, Братска, других городов Сибирского региона. За первый год своего существования сайт объединил более 50 ученых, опубликовавших здесь около 150 статей по историографии и источниковедению истории революционной и уголовной ссылки, осуществлению политики «штрафной колонизации» сибирского региона, деятельности тюремных ведомств и жандармских управлений, посвященных анализу вклада политических ссыльных в социально-экономическое, культурное и общественное развитие края, а также истории плена, политзаключенных и спецпереселенцев советского периода.
Несмотря на то что сайт существует недавно, он уже стал своеобразным барометром, отражающим интересы и новые направления в исследовании пенитенциарной проблематики. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим здесь лишь несколько работ.
Прежде всего очевидно внимание современных исследователей к истории применения государством уголовной ссылки и каторги в Сибирь. Когда-то эта тема активно изучалась специалистами русской научной школы. Ученые-криминалисты, практики пенитенциарной системы М.Н. Галкин-Врасской, С.К. Го-гель, П.К. Гран, С.П. Мокринский, А.А. Пионтковский, С.В. Познышев, А.П. Саламон, Н.С. Таганцев и другие рассмотрели правовые, организационные и финансовые аспекты этого явления. Их интересовала прежде
ИВАНОВ Александр Александрович, доктор исторических наук, профессор кафедры политологии и отечественной истории исторического факультета (Иркутский государственный университет, Иркутск). E-mail: [email protected] © Иванов А.А., 2011
всего эффективность функционирования института ссылки. В начале ХХ в. в результате многочисленных дискуссий большая часть исследователей были за отмену ссылки в пользу поселения и замены ее тюремным заключением, сопровождаемым обязательными каторжными работами. Ссылка в Сибирь, как и в северные отдаленные губернии страны или на Кавказ, признавалась дорогостоящей и неэффективной [19, с. 311].
Наряду с пенитенциарными институтами государства изучалась ссылка как таковая. Ученых-правоведов и историков интересовали социальные корни этого явления, а также состав ссылки, жизнь крупных тюремных коллективов, влияние поселенцев на местное общество, их вклад в экономическое развитие региона.
В начале ХХ в. историография уголовной ссылки и каторги в Сибирь составляла десятки монографий и сотни крупных разноплановых статей - от путевых заметок, корреспонденций с мест до статистических обобщающих обзоров, служебных докладов, историкоправовых исследований, мемуарных комплексов. Специалистами права, историками, этнографами, политическими и общественными деятелями, изучавшими те или иные аспекты темы, был накоплен, систематизирован и обобщен огромный пласт фактического материала, детально исследованы многие проблемы пенитенциарной практики российского государства.
После октября 1917 г., с коренным изменением государственного строя, работы криминалистов и историков XIX в. оказались невостребованными. Приоритетом научных интересов историков стала ссылка политическая, прежде всего «деятельность» револю-ционеров-большевиков в «сибирской неволе». История уголовной ссылки и тюрьмы по существу была предана забвению [6, с. 75].
С началом 1990-х годов пенитенциарная политика Российского государства как научная проблема вновь становится актуальной и востребованной. Сегодня можно выделить несколько подходов, один из них -стремление специалистов всесторонне исследовать законодательные основы тюремного дела в империи. Именно этим аспектам посвящена, например, статья Л.М. Дамешека и А.В. Филатова, анализирующих режим и правовое положение заключенных каторжных тюрем Восточной Сибири», помещенная в разделе «Досоветские исследования» сайта [4].
Авторы указывают, что правовое положение каторжников в местах отбывания наказания регулировалось соответствующими законодательными актами государства, важнейшими из которых были Устав о ссыльных и Уложение о наказаниях, Устав о содержащихся под стражей, Положение о полицейском надзоре. Вместе с тем, утверждают авторы, о режиме содержания нельзя судить только по этим документам. Следует учитывать, во-первых, что на протяжении всего периода существования каторги в качестве дополнения к нормативным актам правительством издавались
различные инструкции и циркуляры, внутриведомственные директивы, которые существенно корректировали правовое положение арестантов, во-вторых, в каждой тюрьме администрация нередко устанавливала свои порядки, что было продиктовано отнюдь не нарушением устава службы, а конкретной ситуацией, связанной, например, с наполняемостью помещений, укомплектованностью штатного расписания, урожаем или неурожаем, климатическими особенностями, которые в немалой степени влияли, а нередко и определяли условия содержания заключенных.
Выявленная авторами особенность тюремного режима, его зависимость от конкретных обстоятельств имеет важное методическое значение для объективного понимания и оценки пенитенциарной политики и практики в Сибирском регионе. Именно местные сибирские особенности - нехватка обученных кадров служителей тюремного ведомства, низкая квалификация конвойных команд, формировавшихся практически на 100% из запасников военного ведомства или инвалидов, отсутствие промышленной инфраструктуры в регионе, делавшее труд в тюрьме непозволительной роскошью и обрекавшее заключенных на праздность и бездеятельность, а также некоторые другие, и определяли содержание режима в каторжных тюрьмах Сибири.
Подчеркнем еще раз объективность и научную обоснованность подобного метода изучения.
Между тем есть немало современных исследований истории пенитенциарной политики государства в Сибири, авторы которых лишь по законодательным и подзаконным актам делают выводы о содержании того или иного тюремного режима. В таких работах на протяжении многих страниц просто цитируются нормативные документы, многочисленные инструкции Главного тюремного управления МВД, уставы и положения. Картина, которую рисуют историки с помощью такого «метода», не отражает реальность, а значит и выводы
о «суровом, каторжном» режиме не могут быть объективными.
Приведем показательный, на наш взгляд, пример «взгляда со стороны» - англичанина Ю. Прайса, объехавшего сибирские тюрьмы в конце Х1Хв. и написавшего об этом путешествии книгу. Нигде, в том числе и в Иркутске, Прайс не увидел заключенных, занятых каторжным трудом. Его поразила общая практика «праздности» тюремной жизни, а также то, что двери камер намеренно открывались и оставались «без замка» в течение всего дня; ссыльные свободно «перемещались» не только внутри одного здания, но и по территории всей тюрьмы; «в отверстие тюремной стены можно было подать деньги и купить у местных жителей все, что угодно»; «постоянное потребление чая в камерах больше походило на бесконечный пикник» [24, р. 97-108].
Но наиболее сильное впечатление на Прайса произвело существование имущественной дифференциации
среди тюремных сидельцев. Англичанин, воспитанный на многовековых традициях равенства любого гражданина перед законом, был поражен, встретив, например, в иркутской тюрьме камеры привилегированных ссыльных, «в которых было все для жизни джентльмена»: отдельное питание, собственный гардероб, возможность заниматься любимым делом (читать, рисовать, «ничего не делать»), переписка с Европейской Россией и т.д. Журналист называет подобную систему «странной», а «живейшее и, по всей видимости, небескорыстное участие тюремной администрации» и даже крупных местных чиновников в судьбах богатых заключенных «противоестественным» [24, р. 111].
Читатель сайта наверняка братит внимание на статью Н.Г. Степановой «Правовое регулирование сибирской каторги в первой половине XIX века», расположенную в том же разделе досоветских исследований [22]. Эта тема уже разрабатывалась в 1970-х годах. Так, известны несколько работ С.В. Кодана [9], касавшегося в большей мере политической ссылки, а также пребывания в Восточной Сибири «государственных преступников 14 декабря», и исследования А. Д. Марголиса, решавшего проблемы правовой базы каторжной практики попутно с установлением общей численности сибирских уголовных ссыльных [13].
Н.Г. Степанова, весьма плодотворно занимающаяся в последнее время проблемами каторжной политики Российского государства в Сибири, о чем свидетельствуют публикации в сборнике «Сибирская ссылка» [20, 21], фокусирует свое внимание на двух исторических документах: Уставе о ссыльных и (в качестве дополнения к нему) Уставе об этапах 1822 г. Автор совершенно справедливо считает их «основой законодательного регулирования сибирской каторги, ступенью законодательной эволюции института каторжных работ в Российской империи, установившими в первой половине XIX в. нормы отправления в ссылку, препровождения ссыльных, их прием и распределение в Сибири, «употребление» в работы».
Трудно не согласиться с автором. Устав о ссыльных положил начало длительному позитивному процессу не только законодательного формирования системы сибирской ссылки, но впервые упорядочил ее практическое применение. Достаточно сказать о том, что именно с принятием этих уставов начался систематический учет ссыльных, проходящих в Сибирь через Тобольский приказ, - до этого исследователи пользовались отрывочными и часто противоречивыми сведениями путешествовавших через Сибирь иностранцев, реже - соотечественников, изучавших суровый край с точки зрения наличия полезных ископаемых, водных и лесных ресурсов.
Н.Г. Степанова, говоря об Уставе о ссыльных 1822 г., не могла обойти вниманием и фигуру М.М. Сперанского. До Сперанского, справедливо полагает автор, в России не было единой государственной системы управления сибирской ссылкой. Автор подробно рас-
сматривает Устав о ссыльных, анализируя многие его статьи, подразделявшие каторжан на несколько категорий в зависимости от тяжести совершенных ими преступлений: работающих на заводах или в качестве прислуги, строящих дороги, живущих сельскохозяйственным трудом.
Следует подчеркнуть, что при создании устава М.М. Сперанский использовал и личный опыт, приобретенный в Сибири. Зимой 1820 г. реформатор посетил Забайкалье: побывал в Селенгинске, Кяхте, Верхнеудинск, а в конце февраля осматривал Нерчин-ский завод. Спускался и в шахту. «Ужас сего места; процессия в стране мертвых со свечами; контраст мальчиков и их голосов, работающих вместе с преступниками», - помечал он в своем дневнике. А дочери написал: «Вчерашний день я возвратился из преисподней... Я видел своими глазами последнюю линию человеческого бедствия и терпения. Ничто не может быть поучительнее сего впечатления». Организацию производства на Нерчинских рудниках он нашел, как указывает В.И. Вагин, в крайне жалком состоянии. «Хижины и развалины» - назвал увиденное генерал-губернатор [2, с. 51, 58].
Но почему устав так и не стал эффективным инструментом управления сибирской каторгой и ссылкой? Только ли потому, что, как полагает Н.Г. Степанова, детально не проработаны многие его положения или были еще какие-либо причины? На наш взгляд, основная причина такого неудовлетворительного результата кроется в том, что этот законодательный акт не учитывал все возраставших масштабов ссылки, а также того, что местные промышленные предприятия просто не в силах были вместить такого количества осужденных, обеспечив их работой. Например, если в 1812-1821 гг. в Сибирь было отправлено 39 761 чел., то в следующем десятилетии - 91 709, в 1832-1841 гг. - еще 78 823 чел. Всего же, по данным Марголиса, с 1807 по 1881 гг. Сибирь приняла 635 319 ссыльных [13, с. 30].
Отдельное внимание в статье Н.Г. Степановой уделено этапированию ссыльных. До Сперанского этой проблемой занимались от случая к случаю. Еще в 1816 г. в Сибири была учреждена внутренняя стража, на которую и возлагалась обязанность по препровождению арестантов. Однако отправленные в Сибирь ссыльные в дороге по существу не были закреплены за каким-либо ведомством. Именно с этапов совершалось абсолютное большинство побегов. Бродяги становились настоящим бедствием для сибирских губерний. Сбиваясь в группы, они буквально терроризировали притрактовые села, вымогая у крестьян подаяние, а если получали отказ, совершали поджоги и потравы. Образ «несчастного» ссыльного, бездомного, всеми гонимого, обездоленного и покорного судьбе, созданный нашей демократической литературой, очень редко совпадал с действительным обликом сибирского бродяги. Кусок хлеба, оставляемый крестьянами на задворках своей усадьбы, вовсе не был проявлением сострадания
к ссыльным, а являлся своеобразным способом откупиться от них, лишь бы не трогали и шли дальше.
Отношение местных жителей к бродягам хорошо рисуют строки из адресованного А.И. Чернышову1 рапорта С.Б. Броневского, генерал-губернатора Восточной Сибири, о возможности побегов из Забайкалья каторжан или уголовных ссыльных: «Байкал и горные голодные пустыни не доставляют средств без твердого знания местности проникнуть сюда; а кочевые буряты и тунгусы для собственной своей безопасности, со свойственной им зоркостью всегда выслеживают беглых в самых непроходимых местах. Мщение их за многие несчастия, от Нерчинских каторжных претерпенные, таково, что весьма немногим удается пройти Братскую степь или пробраться через горы кругом Байкала к Иркутску, но и тут буряты и земская полиция довольно деятельно захватывают их»2.
На каждые 100 ссыльных в Забайкальской области в конце XIX в. приходилось 9,7 преступлений и 9,1 осужденных преступников, в Иркутской губернии - 8,9 и 6,9, Енисейской - 11,3 и 3,8 соответственно. Рассматривая эту статистику, следует иметь в виду ее несовершенный характер: на деле преступлений было, конечно же, гораздо больше, так как нет возможности сосчитать, сколько преступлений оставались не обнаруженными и не зафиксированными местными властями3.
Статья М.В. Шиловского (Новосибирск) посвящена исследованию каторжного труда в Сибири во второй половине XIX - начале ХХ в. [23] В отечественной историографии этот вопрос до сих пор решается неоднозначно, в нем, как в фокусе, проявляются политические пристрастия многих исследователей. Историки и публицисты XIX в. решали эту научную проблему по-разному: одни - для того, чтобы доказать пагубное влияние уголовной ссылки на сибирское общество (их точка зрения: ссылка - настоящее бедствие Сибири); другие - стремясь показать преобладание народной колонизации над государственной, третьи - пытаясь обосновать необходимость замены сибирской ссылки тюремным заключением с принудительным трудом по месту совершения преступления.
В советской историографии эта тема также имела ярко выраженную идеологическую окраску. Ее решение было продиктовано стремлением или «обличить» царизм, каравший каждодневным многочасовым непосильным каторжным трудом ссыльного в Сибири, или показать грабительский, неэффективный характер колониальной политики государства за Уралом. Так или иначе, в отечественной историографии сложилось и существует до сих пор стойкое представление о «не-
1 Александр Иванович Чернышов - с 1827 по 1852 г. военный министр, с 1848 г. - председатель Государственного Совета Российской империи.
2 Государственный архив Иркутской области, далее ГАИО. Ф. 600. Оп. оц. Д. 256. Л. 81, 82.
3 ГАИО. Ф. 600. Оп. оц. Д. 5. Л. 13.
значительной роли» уголовной ссылки в хозяйственном освоении огромного региона. Однако его можно оспорить только на конкретном материале, исследовав роль ссылки по каждому сибирскому региону на протяжении полутора-двух столетий - как представляется, современные ученые именно этим и занимаются - идет кропотливый поиск доказательной базы.
М.В. Шиловский рассматривает различные формы занятости ссыльных, в основном по Забайкалью и Амурской области, привлекает большой массив фактического материала, анализирует работу каторжан на строительстве железных дорог и в горнодобывающей промышленности. Автор приходит к выводу о низкой экономической эффективности использования каторжного труда в этом регионе Сибири во второй половине XIX - начале ХХ в.
Значительно меньше места отведено на сайте исследованиям истории становления и деятельности в Сибири жандармской полиции. Лишь К.В. Плюта (Иркутск) коснулся этой темы [16]. Уже первые процессы над народническими кружками и масштабное «дело пропаганды в империи» показали неготовность правоохранительной системы к террористическим методом революционеров. Тогда-то правительство и приступило к реформированию силовых структур. В первую очередь были усилены жандармские подразделения, куда пришло новое пополнение из армейских частей, а общая численность увеличена практически вдвое.
Повышению роли жандармерии в борьбе с антигосударственными проявлениями способствовало наделение губернских управлений полномочиями в открытом порядке расследовать вместе с представителями прокуратуры преступления на правах судебных следователей. Жандармерия, таким образом, становилась не только органом политического надзора, но могла самостоятельно вести расследование политических преступлений. В это же время были созданы сыскные секретно-розыскные отделения, которые со временем возникли во всех губерниях.
Статья К.В. Плюты четко выявила слабые стороны изучения данной проблематики. Это, с одной стороны, недостаточное количество исследований в целом по России (монография З.И. Перегудовой «Политический сыск России», изданная еще в 2000 г., и по сей день остается единственным серьезным научным трудом), с другой - отсутствие основательных работ на региональном уровне, в первую очередь по Сибири. Тема истории деятельности Иркутского губернского жандармского управления - не исключение.
Между тем введение в научный оборот документов Иркутского губернского жандармского управления (ГЖУ) из фондов ГАИО позволяет по-новому оценить размах революционного движения в Восточной Сибири, дает представление о формах, методах и эффективности деятельности жандармов. Вот, например, объяснительная записка начальника Иркутского ГЖУ в Департамент полиции с изложением причин медлен-
ного производства дознаний по политическим делам от 27 сентября 1906 г.: «В течение января и февраля месяца мною был препровожден прокурору Иркутского окружного суда целый ряд переписок: о мятежных организациях на Забайкальской железной дороге, таких же организациях на Сибирской железной дороге, по делу учительского и крестьянского союзов, о союзе союзов, по делу социал-демократической организации, по делу организации социалистов-революционеров, и по делу террористического кружка, подготавливавшего покушение на жизнь начальника охранного отделения ротмистра Гаврилова.
Начиная с 10 января при вверенном мне управлении не было ни адъютанта, ни помощника, так как последние были командированы для следственных действий в свои районы и Забайкальскую область, а адъютант не назначался с июня прошлого года. При подобных условиях, ведя громадную текущую переписку по канцелярии, имея до 600 человек арестованных, производя лично разборку всех вещественных доказательств, формируя и направляя все вышеупомянутые переписки, которые необходимо было снабдить пояснительными записками, и располагая для всей этой работы помощью двух еле грамотных писарей, я лишен был физической возможности лично производить дознания»1.
Анализ документа хорошо передает накал революционной борьбы в Иркутске в 1905-1906 гг., а также объем работы охранного отделения того периода. Можно сделать вывод и о хронической нехватке специалистов в управлении жандармского ведомства, а также о квалификации служащих нижнего звена.
А вот еще один любопытный документ, рисующий жизнь охранного отделения «изнутри» - приказ начальника Иркутского ГЖУ по личному составу: «Согласно приказа по Сибирскому жандармскому округу от сего февраля за № 10, предписываю в течение предстоящего Великого Поста всем чинам вверенного мне управления исполнить священный долг Исповеди и Св. Причастия, установив для нижних чинов очереди; по исполнении чего помощникам моим представить мне списки по установленной форме с отметками о бытности каждого и их семейств.. .»2.
Как видим, выполнение «священного долга» исповеди было также под строгим контролем, как и деятельность революционных организаций.
На сайте достойно представлена богатая событиями и именами история Нерчинской каторги. Надо подчеркнуть, что эта область сибирской ссылки сегодня активно продолжает изучаться. В давно осваиваемом, казалось бы, объекте познания находятся новые грани. Так, З.В. Мошкина (Чита) исследует внутренний мир политических каторжанок [14]. Несколько десятков молодых женщин, решивших изменить к лучше-
1 ГАИО. Ф. 600. Оп. 1. Д. 834. Л. 77-78.
2 Там же. Л. 82.
му российскую действительность, осужденных за это и отправленных через всю страну в Забайкалье, были собраны на длительное время в одном замкнутом пространстве деревянного барака Мальцевской тюрьмы. На первый взгляд, женщины пользовались относительной свободой: много гуляли, разводили цветы, шили, читали любимые книги. Кандалы одевались лишь по просьбе смотрителей, ждущих очередной жандармской проверки, да и почтовая связь с Европейской Россией существовала.
Но тюрьма есть тюрьма, и, наверное, самое страшное испытание здесь - вынужденное общение, когда невозможно уединиться, отказаться от общих разговоров и обсуждения проблем. В этой ситуации в первую очередь страдает психика человека, его душевное равновесие. Неслучайно среди женщин-каторжанок было так много больных, издерганных и нервных людей. В такой атмосфере любая попытка ограничения в правах встречала резкий болезненный протест, и крайняя мера - самоубийство - уже не казалась проявлением слабости духа.
З.В. Мошкина отдельно рассматривает историю пребывания на Нерчинской каторге Е.К. Брешко-Брешковской. Сначала эсеровская партийная пропаганда сделала из этой женщины символ освобождения «крестьянина-мужика», «заступницы и страдалицы за народ», затем большевистская идеологическая машина превратила в карикатуру, «выжившую из ума старуху из компании Керенского и Милюкова». Характерна, например, карикатура на обложке одного из номеров журнала А. Аверченко «Новый сатирикон» за 1917 г.: гротескные дедушка русской революции П.А. Кропоткин и «бабушка» Брешковская, прогуливаясь возле загородного дома, склонились над только что сломанным маленьким деревцем, олицетворяющим, по мысли автора карикатуры, хрупкую народную демократию февраля-октября 1917 г. в России. Старые народники расстроены, едва не плачут, а сидящий на заборе Лев Троцкий строит ехидную рожицу: смотрите, мол, что мы сделали с вашей демократической революцией!
Из Иркутской тюрьмы Брешковская была отправлена с конвоем на Кару в сентябре 1878 г., а вернулась в Иркутск в 1892 г. Четырнадцать лет провела она в Забайкалье, назвав эти годы впоследствии «самыми пустыми и грустными». Всего же «ссыльный» стаж этой женщины составил четверть века (1878-1896, 1910-1917) - и это без тюремного заключения.
Е.К. Брешковская поступила в Баргузин после каторги в начале 1879 г. Здесь проживало всего три-четыре «политика», не было совершенно никакой работы, а значит, и средств к существованию. Решение бежать из ссылки появилось у нее еще во время этапа, все мысли, как она вспоминала, были направлены на скорейшее возвращение к активной работе. Бежали четверо - Н. Тютчев, К. Шамарин, И. Линев и Е. Брешковская. Этот побег вызвал настоящую панику в рядах сибирской администрации, действия которой
получили жесткую оценку на самых «верхах». О серьезности положения может свидетельствовать телеграмма министра внутренних дел иркутскому генерал-губернатору с предложением «принять самые решительные меры к розысканию скрывшихся государственных преступников и доложить мне для доклада Его Величеству»1.
История этого побега хорошо описана Н.С. Тютчевым, воспоминания о нем оставила и сама Е.К. Бреш-ковская. Беглецы, пытаясь пройти тайгой, сбились с дороги, заблудились, проводник их бросил. Они потеряли всех лошадей, запасы продуктов и, окруженные чинами полиции, мобилизовавшими местных жителей, были вынуждены, не приняв боя, сдаться. Их привезли в Верхнеудинск и содержали в здании военной гауптвахты. Следствие о побеге закончилось в августе 1881 г.: Линев, Тютчев и Шамарин были высланы в Якутскую область, Брешковскую же решено было, наказав розгами, отправить повторно на Кару.
В 1884 г. Екатерина Константиновна получила назначение в Селенгинск. Здесь государственная преступница обучала грамоте детей и взрослых, занималась самообразованием, шила одежду. По ее мнению, это были трудные годы самых суровых испытаний «В Селенгинске, мертвом, “сером”, ... как в клетке, томилась я целых восемь лет. Одинокая, вечно рвущаяся - выходила я в степь и громким голосом изливала тоскующее по свободе сердце.» [5, с. 8].
Изучение Нерчинской каторги как самой большой тюрьмы на востоке империи продолжает молодой исследователь из Читы А.В. Волочаева [З]. Автор рассматривает богатую историю Нерчинска, используемого когда-то в качестве опорного форпоста для движения русских на Амур и к Тихому океану. Уже в 1722 г. последовал указ о ссылке преступников в Даурию на серебряные заводы и о переводе 300 семейств туда же для поселения на удобных для хлебопашества землях. Началом массовой ссылки в Сибирь стали 1760-е годы. 13 декабря 1760 г. был принят указ «О приеме в Сибирь на поселение от помещиков, дворцовых, синодальных, архиерейских, монастырских, купеческих и государственных крестьян, с зачетом их за рекрут». Помещику предоставлялось право самостоятельно определять состав преступления своего крепостного и наказывать его ссылкой в Сибирь.
Сколько же ссыльных было отправлено в Забайкалье по «рекрутским» указам? Согласно подсчетам А.Д. Колесникова, в Сибирь в 1761-1781 гг. было выслано не менее 35 000 душ мужского пола. Если же иметь в виду, что женщины в этот период составляли около 75-80% от числа сосланных, то можно полагать, что в Сибирь за 20 лет прибыло около 60 тыс. ссыльных и членов их семей. Часть этих посельщиков были отправлены, как того и требовали указы, в Забайкалье [10, с. 354, 355].
1 ГАИО. Ф. 24. Оп. 3. Д. 82. Л. 8.
17 октября 1799 г. именным указом, данным Сенату, повелено было заселить южную часть Восточной Сибири, прилегающую к китайским границам, между Байкалом, Ангарой, Нерчинском и Кяхтой, с предоставлением различных выгод желающим поселиться. Выполнение и этих планов было организовано плохо. Оказалось, что часть людей отправлены помещиками без необходимой одежды; большинство не имело в дороге кормовых денег. Такое «переселение» увеличило бродяжничество в крае. Ситуация с заселением Забайкалья ссыльными не изменилась и в течение всего XIX в: по-прежнему в этом деле царила неразбериха, отсутствовала планомерность и последовательность.
Отдельно в статье А.В. Волочаевой исследуется труд каторжан на строительстве Забайкальской и Амурской железных дорог. Несмотря на то что количество преступников каторжного разряда в железнодорожных работах было небольшим, труд этот (в отличие от труда на предприятиях Кабинета2), приносил финансовую и стратегическую выгоду государству. Размещались арестанты во временных бараках и без особой охраны. Кроме того, срок работ преступников сокращался с года до 8 месяцев.
История политической и уголовной ссылки в Сибирь представлена на сайте в работах и других авторов. Так, С.П. Исачкин (Омск) рассматривает влияние ссыльных социал-демократов на партийное подполье Сибири, журналистскую деятельность Н. Рожкова в ссылке, а также историографические проблемы дальнейшего изучения темы [7]; П. Л. Казарян (Якутск) исследует практику внесудебной, административной расправы по политическим мотивам в России конца XIX в. [8]; Н.П. Курусканова (Краснодар) анализирует архивные материалы о следовании через Сибирь на каторгу группы политссыльных эсерок во главе с М.А. Спиридоновой [12]; И.Н. Никулина (Барнаул) поднимает проблемы политической ссылки 1820-1890-х годов на Алтае [15].
История репрессивной политики советского государства также отражена в ряде разноплановых статей. Вызывает интерес работа О.В. Афанасова (Усть-Илимск) [1]. Автор справедливо указывает на практически полное отсутствие в свободном доступе материалов по этой тюрьме, больше известной специалистам как Александровский централ. Однако если царский период функционирования тюрьмы представляется относительно изученным, то ее деятельность при советской власти до сих пор не рассматривалась в исторических исследованиях.
В архиве ГУВД по Иркутской области автору удалось обнаружить лишь отдельные делопроизводственные документы, затрагивающие агентурную работу с заключенными и личным составом рассматриваемого
2 Кабинет Его Императорского Величества - учреждение, заведывавшее личной движимой и недвижимой собственностью царской семьи. Существовал с 1704-го по 1917 г.
тюремного учреждения. В 1953 г. лимит содержания заключенных здесь составлял 1000-1100 чел., имелось 40 общих и 9 одиночных камер, 11 карцеров и 8 больничных палат. Однако в изучаемый период в тюрьме помещалось чуть более 400 заключенных, из них «спецконтингент» составлял 330 чел., хозяйственная обслуга - 74.
О.В. Афанасов выявил и некоторые категории «особо опасных государственных преступников»: «агентов иностранных разведок» - 115, включая представителей американской - 25, английской - 9 чел., немецкой - 20, японской - 25, французской - 15, австрийской - 3, а также 19 «троцкистов», 25 «террористов», 19 «диверсантов», 16 «националистов», 57 «бандитов» и 79 прочих осужденных. Как видим, история Александровской тюрьмы советского периода представляет интересный объект для дальнейшего научного исследования.
Из материалов по истории пенитенциарной системы этого периода заслуживают внимания статьи С.И. Кузнецова [11]. Профессор Кузнецов, ведущий российский специалист по данной проблематике, посвятил одну из своих работ положению японских военнопленных на территории Иркутской области. Автор сравнивает послевоенную Сибирь с огромным концентрационным лагерем и для граждан СССР, и для иностранцев. Он считает, что в Иркутской области можно было наблюдать все типичные процессы развития советской лагерной системы: в регионе располагалось множество мест заключения, через них прошли сотни тысяч людей, многие из которых, не выдержав суровых климатических условий, нечеловеческого обращения со стороны охраны, тяжелого физического труда нашли здесь последнее пристанище.
Кузнецов приводит следующие цифры: осенью 1945 г. в Иркутскую область было направлено более 70 тыс. пленных японцев (для сравнения: в 1898 г. в Иркутской губернии насчитывалось около 70 тыс. уголовных ссыльных всех категорий). Иркутские лагеря военнопленных были самыми многочисленными в стране. На территории области развернули три крупных управления лагерей для японских военнопленных: Тайшетлаг, Черемховлаг и Иркутсклаг. Кроме того, около 1000 японцев, размещенных в Иркутской области, подчинялись 30-му управлению лагерей Бурятской АССР. На строительство железной дороги Тайшет-Братск японцы прибывали в составе батальонов бывшей Квантунской армии, причем с прежними боевыми командирами.
Иностранных военнопленных использовали как дешевую рабочую силу. Военнопленный был обязан не только возместить своим трудом стоимость содержания в лагере, но и приносить доход государству. При этом в лагерях отсутствовали нормальные жилищно-бытовые условия, не хватало продовольствия, топлива, медикаментов, обмундирования и обуви - в условиях непривычного сурового климата Сибири это привело к многочисленным людским потерям: по дан-
ным японского министерства здравоохранения, в лагерях Иркутской области умерло свыше 6 500 военнопленных.
Исследования истории исправительных учреждений для уголовных преступников современного периода на настоящем сайте представлены в меньшей степени. Скорее всего это связано с отсутствием в свободном доступе необходимо архивного материала и статистических данных.
Как видим, сегодня специалистов, занимающихся этой темой, интересует прежде всего история уголовной ссылки и каторги, правовые аспекты деятельности тюремной администрации и чиновников Главного тюремного управления. Определенное внимание уделяется выявлению роли штрафной колонизации в экономическом освоении Сибири. Привлекает внимание деятельность правоохранительных органов, а также структур политического и уголовного сыска региона. По-прежнему исследуется история Нерчинской каторжной системы. Гораздо меньше изучается революционная ссылка, ее участие в формировании радикальных политических партий и движений. Практически прекратилось исследование легальной и конспиративной работы большевиков в сибирской ссылке, что может быть объяснимо как сравнительной изученностью отдельных сюжетов этой темы, так и ее сегодняшней «непопулярностью».
В целом же историографический анализ материалов иркутского сайта дает основание заключить, что исследование истории пенитенциарной и охранительной политики государства в Сибирском регионе не только продолжается, но приобретает комплексный, «сквозной» характер.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Афанасов О.В. К истории Александровской особой тюрьмы МВД СССР в Иркутской области. URL: http:// www.penpolit.ru/authors/profile_view.php?id=481 (дата обращения: 25.03.2011).
2. Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М.М. Сперанского с 1819 по 1822 год. Т. 1. СПб., 1872. 801 с.
3. Волочаева А.В. Нерчинская уголовная каторга во второй половине XIX века. URL: http://www.penpolit.ru/authors/ profile_view.php?id=485 (дата обращения: 23.03.2011).
4. Дамешек Л.М.,Филатов А.В. Содержание, правовое и материальное положение заключенных каторжных тюрем Восточной Сибири. URL: http://www.penpolit.ru/papers/ ?ELEMENT_ID=1031 (дата обращения: 23.03.2011).
5. Е.К. Брешко-Брешковская о самой себе. ПГ., 1917. 18 с.
6. Иванов А.А. Историография политической ссылки в Сибирь второй половины XIX-начала XX в. Иркутск, 2001. 275 с.
7. Исачкин С.П. Идейно-политическая ориентация объединений ссыльных и местных социал-демократов Томска в 1907-1917 гг. URL: http://www.penpolit.ru/authors/pro-file_view.php?id=494 (дата обращения: 23.03.2011).
8. Казарян П.Л. Административная расправа по политическим мотивам в России (конец XIX - начало XX вв.). URL: http://www.penpolit.ru/authors/profile_view.php?id=495.
9. Кодан С.В. Сибирская ссылка декабристов (историкоюридическое исследование). Иркутск, 1983. 280 с.
10. Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVIII-начале XIX вв. Омск, 1973. 440 с.
11. Кузнецов С.И. Лагеря ГУЛАГ а и ГУПВИ на территории Иркутской области. URL: http://www.penpolit.ru/papers/ ?ELEMENT_ID=940 (дата обращения: 28.03.2011).
12. Курусканова Н.П. «Мы вернемся в свободную Россию свободными и вольными гражданами.». URL: http:// www.penpolit.ru/authors/profile_view.php?id=517 (дата обращения: 28.03.2011).
13. Марголис А.Д. Тюрьма и ссылка в императорской России: исследования и архивные находки. М.: Лантерна: Вита, 1995. 280 с.
14. Мошкина З.В. Поведение политических узниц в условиях содержания на Нерчинской каторге в 80-е годы XIX века. URL: http://www.penpolit.ru/authors/profile_view. php?id=503 (дата обращения: 20.04.2011).
15. Никулина И.Н. Из истории политической ссылки на Алтай в XIX в. (20-е - 90-е гг.). URL: http://www.penpolit. ru/authors/profile_view.php?id=505 (дата обращения:
20.04.2011).
16. Плюта К.В. Антитеррористическая политика российского правительства во второй половине XIX - начале XX вв. URL: http://www.penpolit.ru/authors/profile_view. php?id=507 (дата обращения: 22.04.2011).
17. Сибирь и декабристы. Иркутск. 1978-2009. № 1-6.
18. Сибирская ссылка. Иркутск. 1973-2009. № 1-17.
19. Ссылка в Сибирь: Очерк ее истории и современного положения. Для Высочайше учрежденной комиссии о мероприятиях по отмене ссылки. СПб., 1900. 340 с.
20. Степанова Н.Г. Каторга первой половины XIX в.: проблема формирования новой концептуальной модели российского законодательства // Сибирская ссылка: сб. науч. ст. Вып. 16. Иркутск: Оттиск, 2007. С. 154-173.
21. Степанова (Шенмайер) Н.Г. Правовое регулирование сибирской каторги в первой половине XIX века // Сибирская ссылка: сб. науч. ст. Вып. 17. Иркутск: Оттиск, 2009. С. 223-240.
22. Степанова Н.Г. Правовое регулирование сибирской каторги в первой половине XIX века. URL: http://www.pen-polit.ru/papers/?ELEMENT_ID=1001 (дата обращения:
20.04.2011).
23. Шиловский М.В. Экономическая эффективность каторжного труда в Сибири во второй половине XIX - начале XX вв. URL: http://www.penpolit.ru/authors/profile_ view.php?id=518 (дата обращения: 25.04.2011).
24. From the Arctic ocean to the yellow sea by Julius M. Price, special artist of the “London News”. L., 1892. 384 p.
