CC BY
16
Наука. Общество. Оборона 2311-1763
2020. Т. 9. № 1 Online ISSN
Science. Society. Defense 2020. Vol. 9. № 1
УДК: 94(4):327(98+481) «1918/1920» DOI: 10.24412/2311-1763-2021-1-5-5
Поступила в редакцию: 12.11.2020 г. Submitted: November 12, 2020
Опубликована: 24.02.2021 г. Published online: February 24, 2021
Для цитирования: Nielsen, Jens Petter. The Civil Wars in the High North (1918-1920) and their consequences for Norway. Наука. Общество. Оборона. Москва. 2021. Т. 9. № 1(26). С. 5-5. DOI: 10.24412/2311-1763-2021-1-5-5.
For citation: Nielsen, Jens Petter. The Civil Wars in the High North (1918-1920) and their consequences for Norway. Nauka. Obsestvo. Oborona = Science. Society. Defense. Moscow. 2021;9(1):5-5. DOI: 10.24412/2311-17632021-1-5-5.
Конфликт интересов: Ранее опубликовано на русском языке в сборнике материалов международной научной конференции «Международная интервенция и Гражданская война в России и на Русском Севере: ключевые проблемы, историческая память и уроки истории» (Москва: Пятый Рим, 2020. С. 177-186).
Conflict of Interest: Previously published in Russian in the collection of materials of the international scientific conference "The international intervention and the Civil War in Russia and the Russian North: the key issues, historical memory and the lessons of history" (Moscow: Fifth Rome, 2020. S. 177-186).
INTERNATIONAL RELATIONS
Original Paper
The Civil Wars in the High North (1918-1920) and their consequences for Norway
Nielsen, Jens Petter 1
1 The University of Troms0 -The Arctic University of Norway, Troms0, Norway,
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-0659-7544, e-mail: jens.petter.nielsen@uit.no
Abstract:
The present article deals with Norwegian threat perceptions during the Russian and Finnish civil wars. The most serious challenges to Norway were thought to be Finnish intentions to annex part of the Murman coast (Pechenga) and the possibility that this would also include a bit of Norwegian territory. In addition there was a fear that thousands of Russian subjects would seek refuge in Norway because of these wars. Even if none of these apprehensions in the end materialized, it is interesting to study the Norwegian countermeasures and diplomatic activity related to them, because they say a lot about Norwegian attitudes towards both its old neighbor in the North (Russia) and its new neighbour (Finland). Material international scientific conference "The international intervention and the Civil War in Russia and the Russian North: the key issues, historical memory and the lessons of history» (Arkhangelsk, Russian Federation, 2020). Previously published in Russian in the collection of materials of the international scientific conference "The international intervention and the Civil War in Russia and the Russian North: the key issues, historical memory and the lessons of history" (Moscow: Fifth Rome, 2020. S. 177-186).
Keywords:
Russia, Finland, Pechenga, civil wars, Norwegian threat perceptions, Arctic Ocean,
Versailles Peace Conference
INTRODUCTION
The 1917-1920s became in many ways a turning point in Russia's relations with European countries, including Norway. Today, many ordinary Norwegians are of the opinion that the idea of a Russian military threat to Norway arose as a result of the Russian revolution and Soviet communism. But this is far from being the case. Russophobia in Norway is much older than 1917 and dates at least back to the era of the Napoleonic Wars. With the defeat of Napoleon and the sudden appearance of the Russian army in Western Europe in 1813-1814, first in the battle of Leipzig in October 1813, and then with the Russian entry into Paris on March 31, 1814, the European bourgeoisie, according the Bruno Naarden, assumed that Russia threatened the European civilization. Many imagined that Russia would soon take control of the continent in order to carry out the Russification of all of Europe [9, p.31].
THE ORIGINS OF RUSSOPHOBIA IN NORWAY
In Norway, Russophobia established itself a little later, in the 1830s. Then there were fears that Russia needed ice-free ports on the coast of Northern Norway, necessary for the development of the Russian navy. This idea became in many ways decisive for the Swedish-Norwegian policy towards Russia until 1905, when the Swedish-Norwegian union collapsed and Norway became an independent state [10, p. 451-478]. However, fear of the Russian great power did not disappear in Norway after 1905, but one might say it was toned down. Even in 1915, the Norwegian General Staff noted that Russia was the only country that could attack Finnmark, i.e. the northernmost province of Norway, bordering on Russia [4, p. 135]. However, when Emperor Nicholas II abdicated the throne two years later, leading Norwegian politicians immediately declared that the old, tsarist Russia, which was now dying, had in fact been a peaceful neighbor; that there had never been a war between Norway and Russia; etc. They were directly concerned that Norway might lose such a good neighbor in the northeast, where the two countries had had a common border since 1826 [4, p. 155, 158].
A PERIOD OF LESS APPREHENSION
Instead of viewing 1917 as the source of Norwegian Russophobia, it would be more correct to look at the revolutionary events of that time as a period of temporary cessation of fear (later, towards the end of the 1930s, it returned again). First of all, we note that as a result of the revolution and the subsequent Civil War, Russia was greatly weakened militarily, and Norway clearly had little to fear. But in December 1917 Finland became an independent state and soon made its way to the Arctic Ocean. As a result of these changes, from 1920 Norway no longer had a common border with Russia, which, in fact, became a Norwegian-Finnish border. The proximity and ties with Russia became significantly weaker, and in the following years, the country featured less and less in Norwegian military scenarios.
As if instead of the traditional Russian threat, the newly independent Finland was immediately perceived as another and very serious threat to Norway. True enough, the fear of Finnish expansionism existed earlier, in the 18th - 19th centuries, due to the large wave of immigration to Northern Norway of the so-called Kvens, i.e. immigrants from Finland. Initially, concern about the Kvens was seen as an aspect of the Russian threat, since the Kvens were subjects of the Russian Empire. But when Finland seceded from Russia in December 1917, it turned out to be an independent problem for the security of Norway. After the secession, the Norwegians considered a possible Finnish expansion towards the Arctic Ocean, which could also affect Norway. But the main goal of the new Finnish government, as believed in Norway, was the annexation of the territory of Pechenga (in Finnish, Petsamo) into the new, independent Finland.
Finnish politicians had long cast their eyes on Pechenga. Back in 1864, Alexander II signed a decree on the exchange of "territories" between Russia and Finland, when the rifle factory located in Sestroretsk on the Karelian Isthmus was transferred to the Petersburg province. In connection with this move, Finland seems to have been promised a strip of land on the Murmansk coast [7, p. 155-156]. As a result, interest in Pechenga among Finnish politicians increased significantly, and the deplorable fact that Finland, as a result of the Norwegian-Russian border demarcation in 1826 (in which Finland did not participate), was completely fenced off from the Arctic Ocean, was often mentioned. The border issue was again raised by the Uleaborg governor in 1882, and then by the Finnish parliament. However, the claims of
the Finns were firmly rejected and removed from the agenda by the Russian Ministry of Internal Affairs. The question of reaching the Arctic Ocean was again raised by the Finns in 1917-1920, when the revolutionary events of 1917 and the Civil War in Russia made the Finnish dream more realistic.
A FINNISH MENACE TO NORWAY
According to Norwegians authorities, the Finnish expansionism towards the north may well affect Norway too. Thus, the book of the Finnish educator and historian Gunnar Sarva Finland's Access to the Arctic Sea, translated into Norwegian in 1918, caused a great stir in Norway [4, p. 133]. In it G. Sarva repeated, in particular, regrets that during the delimitation of Norway and the Russian Empire in 1826, Finland lost all its ancient rights off the coast of the Arctic Ocean. In Norway, such a statement was taken as a confirmation that in the highest circles of finnish society there were people, who looked at Southern Varanger and part of the Murmansk coast as territories capable of lengthening Finland. In the same year (1918), the social democrat and politician Veino Vojonmaa published another book Suomi Jaamerella (Finland at the Arctic Ocean), where he confirmed that Finland has undoubted "historical, national and economic rights" to establish itself at the Arctic Ocean. "The issue of the Arctic Ocean is an important matter for the whole of Finland," Vojonmaa said. In addition, he wrote about the possible construction of a Finnish port in Southern Varanger, i.e. on Norwegian territory, and the need to build a railway in the future in this area [13, 4, p. 137].
The appearance of such outspoken Finnish publications was perceived as an open threat to Norway, which in such a situation allegedly risked losing Southern Varanger. It did not help that high-ranking politicians in Finland, including Prime Minister P.O. Svinhufvud, denied the Norwegians' perception of a "Finnish threat" as completely unfounded. However, the Norwegian authorities did not trust the Finns and increased border guards in the north of the country. What is less known is the secret plans of the Norwegian authorities to carry out preventive measures, which included Norwegian territorial expansion in the same area that the Finns planned to capture.
Norway's territorial aspirations were initiated by Fredrik Wedel Jarlsberg, Norway's envoy in Paris and a relative of Fridtjof Nansen [14]. Norwegian historians Knut Einar Eriksen and Einar Niemi, who published their pioneering book Den finske fare (The Finnish Menace) in 1981, note that these plans were not only defensive, but also bore the imprint of Norwegian ethnocentrism and nationalism, the same features that in the interwar period, by the way, led to the Norwegian territorial annexations in the Arctic and Antarctic. Norwegian nationalism, which until 1905, basically remained liberal, in the 1920s and 1930s acquired clear features of the right wing [5, p.25-52].
When we read about these plans and statements today, a hundred years later, it seems, nevertheless, that Norwegian leading politicians were quite cautious in their concern about the border in the northeast. This is primarily due to the fact that the issue resolutely affected not only bilateral Norwegian-Finnish relations, but also Russia, which seemed to lurk somewhere behind the scenes. In addition, the Finnish Civil War was raging in the winter of 1918. In such circumstances, Norwegian politicians and officials increasingly turned their eyes to the northern borderland with concern. Could the struggle between the red and white Finns affect the Norwegian territories? Fortunately, this did not happen, although there were small skirmishes in the Pasvik Valley, very close to the Norwegian border. There was a risk that the entire civilian population then living on the Russian side of the Pasvik Valley cold be forced to seek refuge in Norway [4, 134-135]. But this did not happen. However, the Russian Sami, the so-called Skolts (indigenous inhabitants of the border territories), were in fact forced to flee to Norway during the Finnish advance towards Pechenga in 1920. They stayed in Norway for a few months before returning to their homes.
RUSSIAN EMIGRATION TO NORWAY
Simultaneously with the events taking place in the border territories, Russian emigrants began to arrive in Norway through the northern harbors. The peak of their appearance came at the end of February 1920, when the icebreaker "Kozma Minin", arrived from Arkhangelsk, and came alongside quay in the harbor of the city of Troms0, the capital of the Norwegian North. On board were General E.K. Miller and his government of the Northern Region, as well as other white officers and supporters of the white movement. They fled from Arkhangelsk at the last minute, when the Bolsheviks returned to the city. The icebreaker headed for Murmansk, but on the way, the refugees learned that red units had seized power in this city, and therefore General Miller decided to continue into Norwegian waters [2].There were more than a thousand people on board the "Kozma Minin", but on the way to Norway, some of them, due to the overload
of the ship, were transferred to the passenger steamer "Lomonosov", which was also heading to Norway - from Murmansk.
Many passengers feared that they would be treated harshly in Norway, as they had heard before that Norwegian workers sympathized with the Bolsheviks. In fact, this turned out to be not so far from the truth. Already in 1919, the Norwegian Workers' Party, which organized almost all the socialist forces in the country under its leadership, became a member of the Communist International and thus identified itself with the revolutionary struggle. Moreover, the Norwegian Workers' Party was especially strong in the North. Nevertheless, to their surprise, the Russian refugees, upon their arrival in the cities of Hammerfest and then in Troms0, were warmly received by the North Norwegian rural bourgeoisie, which strongly sympathized with these victims of the Russian Revolution and Civil War [8, p. 62-88].
Most of the emigrant passengers who arrived on the Kozma Minin soon left Norway, heading for the large colonies of the Russian emigration at more southerly latitudes in Europe. Others returned to southern Russia, where the Civil War had not yet ended, in order to continue the fight against the Bolsheviks. The few refugees who remained in Norway were able to quickly integrate into Norwegian society, however, not without experiencing a certain social degradation. In the early days after their arrival, the emigrants had to endure obvious discontent from the Norwegian workers' press, which wrote that the Russian refugees were far from industrious, accustomed as they were to living off the work of others in luxury. And now they allegedly took away jobs from Norwegian workers [12, p. 76-78].
The Norwegian bourgeoisie, on the other hand, feared that the Norwegian socialists, under the influence of the October Revolution, could try to seize power in Norway. But this "red threat" was, first of all, an internal threat to the Norwegian society and differed from the traditional "Russian menace", which was associated in the country with fear of Russia as an external military threat. Meanwhile, as we have already noted, the "Russian menace" more or less disappeared after the revolution, because Russia was engulfed in a long internal revolutionary struggle, during which it lost its common border with Norway and was weakened as a military power [6, p. 77-84].
NORWEGIAN COUNTERMEASURES
Meanwhile, during this period, numerous questions arose that tormented and worried the Norwegian authorities more and more: How would the Kvens react to Finland's possible seizure of Norwegian territory in the North? In general, would the bourgeois government of Finland really move towards the Arctic Ocean? And would Finland occupy not only Petsamo, but also part of Norwegian territory, perhaps even in cooperation with Germany, which had not yet lost the First World War?
In search of answers to these questions, various plans had matured to expand the territory of Norway in the border area, i.e. the area between Norway and the territory of Western Murman, that was still considered to be Russian territory, but which Finland actively claimed part of. Such an offensive approach on the part of Norway, as it was then believed, could become an effective barrier against possible Finnish plans to seize Norwegian land, for instance Southern Varanger. There were various proposals for expanding Norwegian territory eastwards. The forest manager Magnus Clerk, who served and lived in the border area, warned, for example, that Finland would be an unpleasant neighbor for Norway in the north. At the same time he emphasized the economic benefits for Norway in the event that it became the master of both sides of the Pasvik Valley [4, p. 155-156]. But more weigthy in the list of proposals was the text of the telegram received by the Minister of Foreign Affairs of Norway at the time, Niels Ihlen, from the Norwegian envoy in Paris, Baron Frederick Wedel Jarlsberg. In the message, Wedel Jarlsberg drew attention to the possibility of expanding the borders of Norway, and that this question could be brought up on the agenda of the Versailles Peace Conference, which met in January 1919.
Norway, however, did not participate in the First World War and, probably, did not have a legitimate claim to partake in sharing the fruits of victory. However, according to the Norwegian envoy in Paris, Norway had still significantly contributed to the victory of the Allies, because its large merchant fleet during the war had sailed for the Entente countries. Therefore, according to Wedel Jarlsberg, Norway could in its own right lay claim to new territories. Wedel Jarlsberg was ready to demand not only the Spitsbergen Islands, which still had the status of no man's land, but also a part of the Murman coast, and even the so-called Finnish wedge, a narrow strip of Finnish land located between Sweden and Norway in the north. The envoy even wanted to acquire a German colony in East Africa for Norway, which
could become a supplier of raw materials for the Norwegian industry. However, the Norwegian government forbade Wedel Jarlsberg to put forward any demands for colonies in Africa, or for the Murmansk coast [14, p. 371-372].
DIPLOMATIC NEGOTIATIONS
Meanwhile, Wedel Jarlsberg was given permission to work further on the Spitsbergen issue. As a result, in February 1920, a treaty was signed that gave Norway sovereignty over the Spitsbergen archipelago. Work in this direction was facilitated by the fact that Russia, engulfed in revolutionary events, was not invited to the negotiations that took place during the Versailles Peace Conference. However, the Norwegian authorities wanted to secure the signature of Soviet Russia before Norway took possession of the Spitsbergen Islands. Only four years later, in 1924, the Soviet government promised to recognize the treatise on the Spitsbergen Islands. A reciprocal gesture from the Norwegians was the recognition of the Soviet government and the establishment of diplomatic relations with the Soviet Union [3, p. 154-173].
Another task with which the Norwegian envoy in Paris could go on working concerned the demand for the Russian Pasvik as a defensive line against the Finnish expansion in the area. Wedel Jarlsberg told the Norwegian Foreign Minister that the Entente powers sympathized with the Norwegian plans to expand the border to the east. However, they stressed that this issue should be resolved through negotiations between the involved parties, and would not be considered at the Versailles Peace Conference [14, p. 365-372].
Wedel Jarlsberg was of the opinion that, despite the outcome of the civil wars in the High North, negotiations with Finland should be started as early as possible in order to get ahead of the Finnish occupation. He emphasized that Norway should use this opportunity to get rid of the old easements of the Russian Skolt Sami on the Norwegian side of the border, in particular their rights to fish salmon in the rivers in Southern Varanger. Wedel Jarlsberg's ideas were supported by Andreas Tostrup Urbye, then Norway's envoy to Finland and former governor of Finnmark. Urbye was also of the opinion that there was no need to demand special border regulations if Russia continued to be our neighbor. But unlike Wedel-Jarlsberg, Urbye pointed out to the country's leadership that Norway should support Finland in this matter, because in the future it would be better to have a small country as Norway's neighbor in the north than a great power. In this question, however, Urbye was not supported by another former governor of Finnmark, Nikolai Grove Prebensen, Norway's first and last envoy to Tsarist Russia (1905-1918). He warned that if Norway supported Finland's demand for the Murmansk coast, then "Russia, when the country puts [its things] in order again, will not forget what we did" [4, p. 159].
It turns out that, in general, Norway in 1918-1920 officially encouraged the Soviet government to adhere to Pechenga, no matter how strange it sounds today. The Finns, for their part, felt insulted and asked themselves the question: Why does Norway prefer communist Russia to bourgeois Finland? In April 1920, the Norwegian government sent an official note to Soviet Russia stating that it would not demand a settlement of the border line in the North if Pechenga remained Russian territory. However, if Soviet Russia abandoned Pechenga in favor of some other state, then Norway would still raise the question of expanding its territory in the border area [4, p. 173]. Note that the diplomatic procedure in this matter was somewhat unusual, since Norway during this period did not have diplomatic relations with Soviet Russia. In turn, Finland received only a copy of the note sent by the Norwegians to Russia in April 1920, and did not receive a note of its own, despite the fact that diplomatic relations had already been established between Norway and the newly independent Finland.
The Norwegian-Finnish border negotiations did not begin "as early as possible", as the envoy Wedel-Jarlsberg advised at one time, but only in 1922, two years after the Dorpat Peace, according to which Soviet Russia finally abandoned Pechenga in favor of an independent Finland. The Norwegian authorities moved too slowly in this matter, and in the end Finland presented Norway with a fait accompli. In hindsight, it can be stated that such a negative outcome of the case turned out to be the most favourable outcome for Norway in the long run. Firstly, because Finland did not touch the border, which now became a Norwegian-Finnish state border. Secondly, because any change in the configuration of the border in favor of Norway would have been badly received by the Russian side and could have created additional problems in Norway's bilateral relations with the Soviet Union after the Second World War, when Pechenga again became part of the Soviet Union. The only "benefit" Norway achieved in its negotiations with Finland was the abolition of the easements of the Russian Sami on Norwegian soil, which were granted to them in the 1826 border treatise and in the additional protocol of 1834. This result was the only one of the proposals forwarded by envoy Wedel Jarlsberg, which was implemented in practice. The indigenous population of the border zone, the Russian Skolt Sami, took this
result clearly as an unfavorable decision for them, despite the fact that the Norwegian government paid a small amount of 12 thousand kronor in gold intended for the Russian Skolt Sami as compensation for the losses they suffered [1, pp. 154-64].
CONCLUSION
So, from the point of view of the Norwegian authorities, the consequences of the Russian and Finnish civil wars of 1918-1920 for Norway were not particularly discernible. Even the problems related to refugees or emigrants from two neighboring countries, Russia and Finland, were not very demanding. A more serious concern among the Norwegians, of course, was that the disintegration of the Russian Empire resulted in Norway getting a new neighbor in the northeast, i.e. independent and "unpredictable Finland" - instead of the traditional neighbor, Tsarist Russia. The Norwegian authorities had worked more or less openly in order to prevent the transfer of Pechenga to Finland, but in this they did not succeed. It was even more important, however, to prevent the Finns from going further in their possible plans to take possession of Norwegian territory on the shores of the Arctic Ocean. In this regard, the Norwegians decided in those tense years to put forward a counter demand to the Finns for the division of the "booty", i.e. to split Pechenga. Fortunately, this did not lead to anything, and in connection with the capture of Pechenga in 1920, the Finns did not touch the Norwegian land. Indeed, the Finnish authorities most likely never had such plans.
References
1. Andresen A., 1989, Sii'daen som forsvant. 0stsamene i Pasvik etter den norsk-russiske grensetrekningen i 1826 [The Sii'da that Disappeared. The Eastern Sami after the Norwegian-Russian Border Delimitation in 1826]. Kirkenes: S0r-Varanger Museum, 1989. 192 s. (In Norwegian).
2. Barr W., 1980, General Miller's Flight from Arkhangelsk. February 1920. - Polar Record, Vol. 20. No 125. 1980. Pp. 119-125.
3. Berg R., 1995, Norge pa egen hand: 1905-1920 [Norway on its Own: 1905-1920]. Oslo: Universitetsforlaget,
1995. 401 s. (In Norwegian).
4. Eriksen K.E., Niemi E., 1981, Den finske fare. Sikkerhetsproblemer og minoritetspolitikk i nord 1860-1940 [The Finnish Menace. Boundary Problems and Minority Policy in the North (1870-1940)]. Oslo-Bergen-Troms0: Universitetsforlaget, 1981. 479 s. (In Norwegian).
5. Fure O-B., 1996, Mellomkrigstid 1920-1940 [The Interwar Period 1920-1940]. Oslo: Universitetsforlaget,
1996. 434 s. (In Norwegian).
6. Holtsmark S.G. (red.), 2015, Naboer i frykt og forventning. Norge og Russland 1917-2014[Neighbours in Apprehensions and Expectations. Norway and Russia 1917-2014]. Oslo: Pax Forlag, 2015. 748 s. (In Norwegian).
7. Lahteenmaki M., 2007, The flexible Frontier. Change and Continuity in Finnish-Russian Relations. Helsinki: University of Helsinki, 2007. 266 s. (In Finnish).
8. M0rck S., 2010, Pappa - en russisk flyktning [Daddy - a Russian refugee]. Oslo: Aschehoug, 2010. 173 s. (In Norwegian).
9. Naarden B., 1992, Socialist Europa and Revolutionary Russia: perception and prejudice 18481923. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. 595 s.
10. Nielsen J.P. (ред.)., 2007, Sblizheniye. Rossiya i Norvegiya v 1814-1917 godakh[Rapprochement. Russia and Norway in 1814-1917]. Moscow: Ves' Mir, 2007. 708 s. (In Russian).
11. Nyyssonen J., 2005, The Finnish Presence on the Murman Coast - the Era of Petsamo 1920-1944. -Yurchenko A., Nielsen J.P. (eds.). In the North My Nest is Made. Studies in the History of the Murman Colonization 1860-1940. St Petersburg: European University, 2005, Pp. 197-239.
12. Tevlina V.V., 2020, Russian Emigration to Norway after the Russian Revolution and Civil War. - Myklebost K.A., Nielsen J.P., Rogatchevski A. (eds.). The Russian revolution of 1917. The Northern Impact and Beyond. Boston: Academic Studies Press, 2020. Pp. 69-78.
13. Voionmaa V., 1919, Suomi Jaamerella [Finland at the Artic Ocean]. Helsinki 1919: Edistysseurojen kustannusoy. 152 s. (In Finnish).
14. Wedel Jarlsberg F., 1932, Reisen gjennem livet [The Travel through Life]. Oslo: Gyldendal Norsk Forlag, 1932. 427 s. (In Norwegian).
Information about the author
Nielsen, Jens Petter, Cand. Philol., Professor of history, The University of Troms0 - The Arctic University of Norway, Troms0, Norway.
Corresponding author
Nielsen, Jens Petter, e-mail: jens.petter.nielsen@uit.no
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Оригинальная статья
Гражданские войны на Крайнем Севере (1918-1920 гг.) и их последствия для Норвегии
Й. П. Нильсен 1
1 Университет Тромсё - Арктический университет Норвегии, г. Тромсё, Норвегия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-0659-7544. e-mail: jens.petter.nielsen@uit.no
Аннотация:
В данной статье рассматривается восприятие угроз в Норвегии во время гражданских войн в России и Финляндии. Самыми серьезными проблемами для Норвегии считались намерения Финляндии аннексировать часть побережья Мурманской области (Печенга) и возможность того, что это также распространится и на часть норвежской территории. Вдобавок существовали опасения, что тысячи русских подданных будут искать убежища в Норвегии из-за этих войн. Даже если ни одно из этих опасений в конце концов не сбылось, интересно изучить норвежские контрмеры и связанную с ними дипломатическую деятельность, потому что они много говорят об отношении Норвегии как к своему старому соседу на Севере (России), так и к новому соседу (Финляндия). Материал международной научной конференции «Международная интервенция и Гражданская война в России и на Русском Севере: ключевые проблемы, историческая память и уроки истории» (г. Архангельск, Российская Федерация, 2020). Ранее опубликован на русском языке в сборнике «Международная интервенция и Гражданская война в России и на Русском Севере: ключевые проблемы, историческая память и уроки истории» (Москва, Пятый Рим, 2020. С. 177-186).
Ключевые слова:
Россия, Финляндия, Печенга, гражданские войны, восприятие угроз со стороны Норвегии, Северный ледовитый океан, Версальская мирная конференция
ВВЕДЕНИЕ
1917-1920-е годы стали во многом переломными в отношениях России со странами Европы, в том числе, и с Норвегией. Сегодня среди норвежцев бытует такое мнение, что представление о русской военной угрозе для Норвегии как раз возникло в результате Русской революции и советского коммунизма. Но это на самом деле не так. Русофобия в Норвегии намного старше 1917 года и уходит корнями еще в эпоху Наполеоновских войн. С поражением Наполеона и внезапным появлением русской армии в Западной Европе в 1813-1814 годах, сначала в сражении под Лейпцигом в октябре 1813 года, а затем при вступлении в Париж 31 марта 1814 года во главе с императором Александром I, буржуазия Европы предположила, что Россия якобы угрожает европейской цивилизации. Многие представляли себе, что Россия вскоре возьмет контроль над континентом, чтобы провести русификацию всей Европы [9, c.31].
ИСТОКИ РУСОФОБИИ В НОРВЕГИИ
В Норвегии русофобия появилась чуть позже, в 1830-е годы. Тогда возникли опасения, что России нужны незамерзающие порты на побережье Северной Норвегии, необходимые для развития российского военно-морского флота. Такое представление стало определяющим для шведско-норвежской политики по отношению к России вплоть до 1905 года, когда шведско-норвежская уния распалась и Норвегия стала самостоятельным государством [10, c.451-478]. Однако страх перед российской великой державой не исчез в Норвегии и после 1905 года, но, можно сказать, он стал более приглушенным. Даже в 1915 году норвежский генеральный штаб
отмечал, что Россия - это единственная страна, которая могла бы атаковать Финнмарк, то есть самую северную губернию Норвегии, граничащую с Россией [4, с.135]. Между тем, когда император Николай II два года спустя отрёкся от престола, ведущие норвежские политики незамедлительно заявили, что старая, царская Россия, которая теперь погибает, на самом деле была мирным соседом; что между Норвегией и Россией никогда не было войны; и т.д. Они прямо беспокоились о том, что Норвегия может потерять такого хорошего соседа на северо-востоке, где две страны с 1826 года имели общую границу [4, с. 155, 158].
ПЕРИОД ВРЕМЕННОГО ПРЕКРАЩЕНИЯ СТРАХА
Вместо того, чтобы рассматривать 1917 год как источник норвежской русофобии, было бы правильнее посмотреть на революционные события того времени как на период временного прекращения страха (позже, к концу 1930-х годов, он опять вернулся). Прежде всего, отметим, что в результате революции и последующей за ней Гражданской войны Россия оказалась сильно ослаблена в военном отношении, и Норвегии явно нечего было бояться. Зато Финляндия в этот период стала независимым государством и вскоре пробила себе дорогу к Ледовитому океану. В результате этих изменений, с 1920 года у Норвегии уже не было общей границы с Россией, которая, фактически, отодвинулась дальше, на восток. Близость и связи с Россией стали значительно слабее, и в последующие годы страна все реже и реже фигурировала в норвежских военных сценариях.
Как бы взамен традиционной русской угрозе, ставшая независимой Финляндия, сразу была воспринята как очередная и очень серьезная угроза для Норвегии. Правда, страх перед финским экспансионизмом существовал и раньше, в XVШ-XIX веках, из-за большой волны иммиграции в Северную Норвегию так называемых квенов, то есть выходцев из Финляндии. Первоначально беспокойство по поводу квенов рассматривалось как аспект русской угрозы, поскольку квены были подданными Российской империи. Но когда Финляндия отделилась от России в декабре 1917 года, она оказалась уже самостоятельной проблемой для безопасности Норвегии. После отделения норвежцы считали возможной финскую экспансию в направлении Ледовитого океана, которая могла бы также затронуть Норвегию. Но главной целью нового финского правительства, как полагали в Норвегии, являлось включение территории Печенги (по-фински, Петсамо) в состав новой, независимой Финляндии.
Финские политики уже давно бросали свои взоры на Печенгу. Еще в 1864 году Александр II подписал указ об обмене «территориями» между Россией и Финляндией, когда завод по производству винтовок, расположенный в Сестрорецке на Карельском перешейке, был переведен в Петербургскую губернию. В связи с этим переездом Финляндии вроде бы была обещана полоска земли на Мурманском берегу [7, с. 155-56]. В результате этого, интерес к Печенге среди финских политиков существенно возрос, и все чаще упоминался тот плачевный факт, что Финляндия в итоге норвежско-русского разграничения и установления границы в 1826 году, в котором Финляндия не участвовала, оказалась совсем отгорожена от Ледовитого океана. Вопрос о границах был вновь поднят Улеаборгским губернатором в 1882 году, а затем и финским парламентом. Однако притязания финнов были решительно отвергнуты и сняты с повестки дня российским Министерством внутренних дел. Вопрос о выходе к Ледовитому океану был снова поднят финнами только в 1917-1920 годах, когда революционные события 1917 года и Гражданская война в России сделали финскую мечту уже более реалистичной.
ФИНСКАЯ УГРОЗА НОРВЕГИИ
По мнению норвежцев, финский экспансионизм в северном направлении мог вполне затронуть Норвегию. Так, книга финского педагога и историка Гуннара Сарвы «Доступ Финляндии к Ледовитому морю», переведенная на норвежский язык в 1918 году, вызвала большой переполох в Норвегии [4, с. 133]. В ней Г. Сарва повторил, в частности, сожаления о том, что при разграничении Норвегии и Российской империи в 1826 году, Финляндия потеряла все свои старинные права у берега Ледовитого океана. В Норвегии такое высказывание было воспринято как утверждение о том, что в высших кругах финского общества есть люди, которые смотрят на Южный Варангер и часть Мурманского берега как на земли, способные удлинить Финляндию. В том же, 1918 году, социал-демократ и политик Вейно Войонмаа издал другую книгу <^иотн JaamereNa» («Финляндия у Ледовитого океана»), где он подтверждал, что у Финляндии есть несомненные «исторические, национальные и экономические права» на то, чтобы добраться до Ледовитого океана. «Вопрос о Ледовитом океане является важным делом для всей Финляндии», - утверждал Войонмаа. В дополнение, он написал о возможном строительстве финского порта в Южном Варангере, то есть на норвежской территории, и о необходимости проложить в перспективе в данной местности железную дорогу [13, 4, с. 137].
Появление столь откровенных финских изданий было воспринято как открытая угроза Норвегии, которая в такой ситуации якобы рисковала потерять Южный Варангер. Не помогло даже то, что высокопоставленные политики Финляндии, в том числе, премьер-министр П.О. Свинхуфвуд, опровергли представления норвежцев о «финской угрозе» как полностью необоснованные. Однако норвежские власти не доверяли финнам и усилили пограничную охрану на севере страны. То, что менее известно, так это секретные планы норвежских властей провести превентивные мероприятия, которые заключались в территориальной экспансии в том же районе, который финны планировали захватить.
Инициатором территориальных устремлений Норвегии стал Фредрик Ведель Ярлсберг, посланник Норвегии в Париже и в то же время двоюродный брат Фритьофа Нансена [14]. Норвежские историки Кнут Эйнар Эриксен и Эйнар Ниеми, которые в 1981 году издали новаторскую книгу «Den finske fare» (Финская угроза) отмечают, что эти планы были не только оборонительные, но несли в себе отпечаток норвежского этноцентризма и национализма, то есть тех же черт, которые в межвоенный период, между прочим, привели к норвежским территориальным аннексиям в Арктике и Антарктике. Норвежский национализм, который до 1905 года, в основном, оставался либеральным, в двадцатые и тридцатые годы ХХ века приобрел явные черты правого толка [5, с. 25-52].
Когда мы читаем об этих планах и высказываниях сегодня, спустя сто лет, кажется, тем не менее, что норвежские ведущие политики вели достаточно осторожную линию в вопросе о границе на северо-востоке. Это, прежде всего, объясняется тем фактом, что вопрос решительно касался не только двухсторонних норвежско-финских отношений, но и России, которая как бы притаилась где-то за кулисами. Кроме того, зимой 1918 года полыхала финская Гражданская война. В таких условиях норвежские политики и чиновники с беспокойством все чаще обращали свои взоры на северное приграничье. Могла ли борьба между красными и белыми финнами затронуть норвежские территории? К счастью, этого не случилось, хотя имели место маленькие стычки в долине Пасвик, совсем рядом с норвежской границей. Был риск, что всё гражданское население, проживающее тогда на русской стороне долины Пасвик, было бы вынужденно искать убежище в Норвегии [4, 134-135]. Но такого исхода дела не случилось. Однако российские саамы, так называемые скольты (коренные жители приграничных территорий), в большинстве своём были вынуждены действительно убежать в Норвегию во время продвижения финнов в Печенгу в 1920 году. Они оставались в Норвегии в течение нескольких месяцев, прежде чем вернулись обратно в свои дома.
РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В НОРВЕГИИ
Одновременно с происходившими событиями на приграничных территориях через северные гавани в Норвегию начали прибывать русские эмигранты. Пик их появления пришелся на конец февраля 1920 года, когда ледокол «Козьма Минин», прибывший из Архангельска, причалил в гавани города Тромсё, столицы норвежского Севера. На борту судна был генерал Е.К. Миллер и возглавляемое им правительство Северной области, а также другие белые офицеры и сторонники белого движения. Они бежали из Архангельска в последнюю минуту, когда большевики вернулись в город, и взяли курс на Мурманск. Но по дороге беженцы узнали, что красные части захватили власть и в этом городе, и поэтому приняли решение туда не заходить, а продолжать движение на ледоколе в норвежские воды [2]. На борту «Козьмы Минина» было более тысячи человек, но по пути в Норвегию часть из них из-за перегруза судна была пересажена на пассажирский пароход «Ломоносов», который шёл также в Норвегию - из Мурманска.
Многие пассажиры боялись, что в Норвегии с ними обойдутся сурово, так как они уже слышали раньше, что норвежские рабочие сочувствуют большевикам. На деле это оказалось не так и далеко от правды. Уже в 1919 году Норвежская рабочая партия, которая организовала под своим началом почти все социалистические силы страны, стала членом Коммунистического Интернационала и, таким образом, отождествляли себя с революционной борьбой. Более того, Норвежская рабочая партия была особенно сильна именно на Севере. Тем не менее, к своему удивлению, российские беженцы по прибытии в города Хаммерфест и затем в Тромсё, были тепло приняты проживавшей в них северо-норвежской буржуазией, которая сильно сочувствовала этим жертвам Русской революции и Гражданской войны [8, с. 62-88].
Большая часть пассажиров-эмигрантов, которые прибыли на «Козьме Минине», вскоре покинули Норвегию, устремившись в крупные колонии русской эмиграции в южные широты Европы. Другая часть пассажиров ледокола вернулись на юг России, где Гражданская война еще не закончилась, чтобы продолжить борьбу с большевиками. Те немногие беженцы, которые остались в Норвегии, оказались способны достаточно быстро интегрироваться в норвежское общество, правда, пережив при этом определенную социальную деградацию. В первое время после приезда эмигрантам приходилось терпеть явное недовольство со стороны норвежской рабочей прессы. Она писала, что русские беженцы нетрудолюбивые, привыкли жить за счет работы других в роскоши, и что они якобы отбирают работу у норвежских рабочих [12, с. 76-78]. Буржуазия Норвегии, напротив, беспокоилась о том, что норвежские социалисты под влиянием Октябрьской революции могли реально захватить власть в Норвегии. Но данная «красная угроза» была, прежде всего, внутренней угрозой и отличалась от «русской угрозы», которая ассоциировалась в стране со страхом перед Россией, воспринимаемой как внешняя военная угроза. Между тем, как мы уже отметили, такая угроза более или менее исчезла после революции, потому что Россия была охвачена длительной внутренней революционной борьбой, в ходе которой потеряла общую границу с Норвегией [6, с.77-84].
Между тем, в этот период появились многочисленные вопросы, которые мучали и беспокоили норвежские власти всё больше и больше: Как отнеслись бы квены к коммунистическому перевороту в Норвегии или к возможному захвату Финляндией норвежской территории на Севере? Будет ли вообще буржуазное правительство Финляндии продвигаться к Северному Ледовитому океану? Займет ли Финляндия не только Петсамо, но и часть норвежской территории, может быть даже в сотрудничестве с Германией, которая еще не проиграла Первую мировую войну?
КОНТРМЕРЫ НОРВЕГИИ
В поисках ответов на возникшие вопросы, созрели различные планы по расширению территории Норвегии в приграничье, на участке между Норвегией и теми землями, которые всё ещё считалась российской территорией, но на которую активно претендовала Финляндия. Такой наступательный подход со стороны Норвегии, как тогда считалось, мог бы стать эффективной преградой против возможных финских планов по захвату норвежской земли. Поступали разные предложения о расширении норвежской территории. Так, лесничий Магнус Клерк, служивший в приграничье, предупредил, например, о том, что Финляндия будет неприятным соседом на севере, но одновременно подчёркивал экономические выгоды в том случае, если Норвегия становится хозяином обеих сторон долины Пасвик [4, с. 155-156]. Но более серьёзным в перечне предложений стал текст телеграммы, которую получил Министр иностранных дел Норвегии того времени Нильс Илен от норвежского посланника в Париже, барона Фредерика Веделя Ярлсберга. В послании барон обратил внимание на возможности расширения границ Норвегии, которые могли бы дать стране решения Версальской мирной конференции, собравшейся в январе 1919 года.
Норвегия, правда, не участвовала в Первой мировой войне и, наверно, не имела значительных прав вкушать плоды победы после неё. Однако, по мнению посланника в Париже, Норвегия всё же существенно содействовала победе союзников, потому что её большой торговый флот во время войны помогал странам Антанты. Поэтому, по мнению барона Веделя Ярлсберга, Норвегия в полной мере могла претендовать на новые территории. Ведель Ярлсберг был готов требовать не только Шпицбергенские острова, которые имели статус ничейной земли, но и часть Мурманского берега, и ещё так называемый Финский клин, узкую полоску финской земли, расположенную между Швецией и Норвегией на севере. Посланник даже хотел приобрести для Норвегии немецкую колонию в Восточной Африке, которая могла бы стать поставщиком сырья для норвежской индустрии. Однако норвежское правительство запретило Веделю Ярлсбергу выдвигать какие-либо требования о колониях в Африке, а также о Мурманском береге [14, с. 371-372].
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ
Между тем, Веделю Ярлсбергу было дано разрешение работать дальше по Шпицбергенскому вопросу. В итоге, в 1920 году был подписан трактат, который дал Норвегии суверенитет над Шпицбергенским архипелагом. Работа в данном направлении оказалась облегчена тем фактом, что охваченная революционными событиями Россия не была приглашена на переговоры, которые проходили в ходе Версальской мирной конференции. Тем не менее, норвежские власти хотели заручиться подписью Советской России, прежде чем Норвегия могла бы вступить во
владение Шпицбергенскими островами. Только спустя четыре года, в 1924 году, советское правительство пообещало признать трактат по Шпицбергену. Ответным жестом со стороны норвежцев стало признание советского правительства и установление дипломатических отношений с Советским Союзом [3, с.154-173].
Другая задача, с которой посланник Норвегии в Париже мог работать дальше, касалась как раз требования о получении русского Пасвика как оборонительного рубежа против финской экспансии в этом районе. Ведель Ярлсберг сообщил норвежскому Министру иностранных дел, что державы Антанты сочувствуют норвежским планам о расширении границы на севере. Между тем, они подчеркнули, что этот вопрос должен найти свое решение в переговорах между всеми сторонами, и не будет рассмотрен на Версальской мирной конференции [14, с. 365-372].
Ведель Ярлсберг был того мнения, что, несмотря на исход гражданских войн на Крайнем Севере, переговоры с Финляндией надо начать как можно раньше, чтобы опередить финскую оккупацию. Он подчеркивал, что Норвегия должна использовать такой случай, чтобы избавиться от старых сервитутов русских саамов-скольтов на норвежской стороне границы, в частности, их прав на ловлю сёмги в реках в Южном Варангере. Идеи Веделя Ярлсберга поддерживал Андреас Тоструп Урбю, в то время посланник Норвегии в Финляндии и бывший губернатор Финнмарка. Урбю тоже был того мнения, что не надо требовать особых регулирований границы, если Россия продолжит быть нашим соседом. Но в отличие от Веделя-Ярлсберга, Анреас Урбю убеждал руководство страны в том, что Норвегия должна поддерживать Финляндию в этом вопросе, потому что в перспективе лучше иметь как соседа маленькую страну, чем великую державу. В этом мнении его, наоборот, не поддерживал другой бывший губернатор Финнмарка, Николай Груве Пребенсен, влиятельный на протяжении 1905—1918 годов первый и последний посланник Норвегии в царской России. Он предупредил, что если Норвегия поддержит требования Финляндии на Мурманский берег, то «Россия, когда страна снова приведет [свои дела] в порядок, не забудет нам этого» [4, с. 159].
Получается, что, в целом, Норвегия в 1918-1920 годах официально поощряла Советскую власть придерживаться Печенги, как бы странно это сегодня не звучало. Финны, со своей стороны, чувствовали себя оскорблёнными, и задавали себе вопрос: почему Норвегия предпочитает коммунистическую Россию буржуазной Финляндии? В апреле 1920 года норвежское правительство отправило Советской России официальную ноту, где заявило, что не потребует урегулирования вопроса о границе на Севере, если Печенга останется русской территорией. А если Советская Россия откажется от Печенги в пользу какого-либо другого государства, то тогда Норвегия всё-таки будет требовать решения вопроса о расширении своей территории в приграничье [4, с. 173]. Заметим, что дипломатический характер действий в этом вопросе был несколько необычным, поскольку у Норвегии в этот период не было дипломатических отношений с Советской Россией. В свою очередь, Финляндия получила только копию посланной в апреле 1920 года ноты, которую норвежцы отправили России, и не удостоилась собственной ноты, несмотря на то, что между Норвегией и новой самостоятельной Финляндией уже были установлены дипломатические отношения.
Норвежско-финские переговоры о приграничье начались не «как можно раньше», как советовал в свое время посланник Ведель-Ярлсберг, а только в 1922 году, два года спустя после Дерптского мира, по которому Советская Россия окончательно отказалась от Печенги в пользу независимой Финляндии. Норвежские власти двигались слишком медленно в этом деле, и Финляндия поставила Норвегию уже перед свершившимся фактом. Задним числом можно констатировать, что такой отрицательный исход дела в перспективе оказался самым удачливым результатом для Норвегии. Во-первых, потому, что Финляндия не трогала границу, которая теперь стала норвежско-финской государственной границей. Во-вторых, как не парадоксально, потому, что Норвегии не удалось воплотить в жизнь свои наступательные планы по урегулированию границы. Любое изменение в конфигурации границы в пользу Норвегии было бы плохо воспринято российской стороной и могло бы создать дополнительные проблемы в отношениях между Норвегией и Советским Союзом уже после Второй мировой войны, когда Печенга снова стала частью России. Единственная «выгода», которую Норвегия добилась в переговорах с Финляндией - это отмена сервитутов русских саамов на норвежской земле, которые были предоставлены им в пограничном трактате 1826 года и в добавочном протоколе 1834 года. Этот итог стал единственным из предложений посланника Веделя Ярлсберга, которые были осуществлены на практике. Коренное население пограничной зоны, русские саамы-скольты, восприняли этот итог явно как невыгодное для них решение, несмотря на то, что норвежское правительство выплатило небольшую сумму в 12 тыс. крон
золотом, предназначенную для русских саамов-скольтов как компенсацию за понесённые ими потери [1, с.154-64].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, с точки зрения норвежских властей последствия от русской и финской гражданских войн 1918-1920-х годов для Норвегии не стали особо чувствительными. Даже проблемы, связанные с беженцами или эмигрантами из двух соседних стран, России и Финляндии, не оказались очень сложными. Более серьёзное беспокойство среди норвежцев, безусловно, было по поводу того, что разложение Российской империи может кончиться тем, что Норвегия получит нового соседа на северо-востоке, то есть независимую и непредсказуемую Финляндию -взамен традиционного соседа, царской России. В такой обстановке норвежские власти были вынуждены работать более или менее открыто для того, чтобы препятствовать переходу Печенги к Финляндии, а если этого не удавалось, мешать финнам идти дальше в их возможных планах по захвату части норвежской территории на берегу Ледовитого океана. В связи с этим, норвежцы решили в те напряжённые годы выдвинуть финнам встречное требование по разделению «добычи», то есть разделить Печенгу. К счастью, можно сказать, это ни к чему не привело, и в связи с захватом Печенги в 1920 году финны всё равно не тронули норвежские территории. Парадоксально, но таких планов у финских властей, скорее всего никогда и не было.
1. Andresen A. Sii'daen som forsvant. 0stsamene i Pasvik etter den norsk-russiske grensetrekningen i 1826. Kirkenes: S0r-Varanger Museum, 1989. 192 s.
2. Barr W. General Miller's Flight from Arkhangelsk. February 1920. - Polar Record, Vol. 20. №125. 1980. Pp. 119-125.
3. Berg R. Norge pâ egen hând: 1905-1920. Oslo: Universitetsforlaget, 1995. 401 s.
4. Eriksen K.E., Niemi E. Den finske fare. Sikkerhetsproblemer og minoritetspolitikk i nord 1860-1940. Oslo-Bergen-Troms0: Universitetsforlaget, 1981. 479 s.
5. Fure O-B. Mellomkrigstid 1920-1940. Oslo: Universitetsforlaget, 1996. 434 s.
6. Holtsmark S.G. (red.) Naboer i frykt og forventning. Norge og Russland 1917-2014. Oslo: Pax Forlag, 2015. 748 s.
7. Lähteenmäki M. The flexible Frontier. Change and Continuity in Finnish-Russian Relations. Helsinki: University of Helsinki, 2007. 266 s.
8. M0rck S. Pappa - en russisk flyktning. Oslo: Aschehoug, 2010. 173 s.
9. Naarden B. Socialist Europa and Revolutionary Russia: perception and prejudice 1848-1923. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. 595 s.
10. Nielsen J.P. (ред.). Сближение. Россия и Норвегия в 1814-1917 годах. Москва: Весь Мир, 2007. 708 с.
11. Nyyssönen J. The Finnish Presence on the Murman Coast - the Era of Petsamo 1920-1944. - Yurchenko A., Nielsen J.P. (eds.). In the North My Nest is Made. Studies in the History of the Murman Colonization 18601940. St Petersburg: European University, 2005, Pp. 197-239.
12. Tevlina V.V. Russian Emigration to Norway after the Russian Revolution and Civil War. - Myklebost K.A., Nielsen J.P., Rogatchevski A. (eds.). The Russian revolution of 1917. The Northern Impact and Beyond. Boston: Academic Studies Press, 2020. Pp. 69-78.
13. Voionmaa V. Suomi Jäämerellä. Helsinki 1919: Edistysseurojen kustannusoy. 152 s.
14. Wedel Jarlsberg F. Reisen gjennem livet. Oslo: Gyldendal Norsk Forlag, 1932. 427 s.
Нильсен Йенс Петтер, кандидат филологических наук, профессор, профессор истории, Университет Тромсё -Арктический университет Норвегии, г. Тромсё, Норвегия.
Список литературы
Информация об авторе
Автор-корреспондент
Нильсен Йенс Петтер, e-mail: jens.petter.nielsen@uit.no
Наука. Общество. Оборона 2020. Т. 9. № 1
2311-1763 Online ISSN
Science. Society. Defense 2020. Vol. 9. № 1
