CC BY
133
УДК 930.1:165
Л. Г. Подлевских
Терминология и теоретизация исторического познания:
к постановке проблемы
В статье развивается представление о терминологии как необходимой части теоретизации исторического познания. Дальнейшее развитие теории исторической эпистемологии видится в совершенствовании инструментария познавательной деятельности. В противном случае наступает стагнация. С этой точки зрение представляется, что постмодернистский вызов не является случайным. На протяжении длительного времени представители научного сообщества неоднократно приходили к мысли о серьезном изъяне в основах исследовательской деятельности, но каждый раз останавливались на стадии формулирования проблемы. И это не могло не вызвать скептицизм. Сомнения должны были возникнуть, прежде всего, в степени научности исторической сферы знания. В дальнейшем предстоит отвечать на вопрос, является ли история наукой или только искусством, где полотно создается воображением художника и возможностями его фантазии и вкуса.
The article develops the idea of terminology as a necessary part of theoretical historical knowledge. Further development of the theory of historical epistemology is seen in the improvement of the tools of cognitive activity. Otherwise, sets stagnation. From this point sight it seems that the postmodern challenge is not accidental. For a long time representatives of the scientific community has repeatedly come to the thought about the serious flaw in the fundamentals of research activities, but every time staying at the stage of formulation of the problem. And this could not cause skepticism. Doubts were to occur, primarily in the degree of scientific historical disciplines. In the future she will have to answer the question whether the history of science or only art, where the canvas is created by the imagination of the artist and his imagination and taste.
Ключевые слова: эпистемология, терминология, понятийный аппарат.
Keywords: epistemology, terminology, conceptual-categorical apparatus.
Системность научного познания предполагает гармоничное развитие всех его элементов. В историческом знании по степени обобщения можно выделить уровни: конкретно-исторический, обобщающий, теоретический [1].
На рубеже XX-XXI вв. исследователи констатировали факт нарастания кризиса в историческом познании. Причина усматривалась в невнимании к ее философским и методологическим аспектам, что «с течением времени породило... пагубную тенденцию, связанную с резким сокращением количества обобщающих трудов и непомерным ростом числа частных исследований. Синтез стал уходить из науки, а в ее структуре начала формироваться серьезнейшая структурная диспропорция» [2]. Состояние характеризовалось одним понятием -«кризис» [3]. Мнения были подытожены А. А. Искендеровым: «Хотя все признают наличие глубокого кризиса нашей науки. кризис этот сильнее всего поразил именно теорию исторического познания. Сейчас нужен. ответ на вопрос: насколько методология. отвечает современным требованиям, позволяет ли она получить полную и достоверную информацию о прошлом» [4]. В начале 2000-х гг. эта диспропорция должна была сократиться благодаря многочисленным теоретическим публикациям. Но насколько значимым стало воздействие этих работ на преодоление кризиса в историческом познании? И могло ли это воздействие быть существенным?
Для эпистемологии значимой является проблема терминологии. Стремление к адекватному познанию мира исторического нуждается в совершенствовании инструментария. Без этого не сформировать соответствующий стиль мышления, без этого немыслимо познание (в том числе историческое). Вопрос этот выделился при становлении истории в качестве науки. В конце XIX - начале XX в. проблема уже существовала: «Одним из главных недостатков языка исторических сочинений является злоупотребление терминологией» [5]. Необходимость развития комплекса исторических понятий была выражена в этот же период [6].
В чем виделась проблема? Было признано, что состояние терминологии не соответствовало требованиям: историки понимают термины неоднозначно и каждый по-своему. Были сформулированы нормы словоупотребления: «Правила: 1. Если термин имеет строго устано-
© Подлевских Л. Г., 2014 28
вившееся, общепринятое значение, то всякий должен употреблять его только в этом значении. 2. Если термин не имеет общепринятого значения, то... автор вправе условиться употреблять его в том смысле, какой будет для него наиболее удобным (но всегда в одном и том же). 3. Если в науке нет термина. то. автор вправе его создать, давши ему строгое определение» [7]. Иногда правилам следовали [8]. Но проблема, выделенная в начале XX в., разрешена не была. Инструментарий познавательной деятельности характеризовался нелестно: «туман несообразной терминологии», «муть и путаница понятий».
В указанный период главный шаг был сделан представителями германской мысли: это нашло отражение в тезисе о различении естественнонаучных и исторических понятий. Продолжения данная работа не получила, и (уже в начале XXI в.) Н. Е. Копосов справедливо подчеркивал: «Но что мы знаем о формах разума, сквозь призму которых рассматриваем историю? До странности мало, особенно если учесть, что программа критики исторического разума была. сформулирована сто с лишним лет назад. Среди "основоположников" более других размышляли об этом неокантианцы Юго-Западной немецкой школы. Их. мысль. в том, что в отличие от генерализирующих понятий наук о природе исторические понятия носят индивидуализирующий характер. Однако вопрос о логической структуре индивидуализирующих понятий остался. непроработанным» [9]. В 1970-х гг. Н. П. Французова отмечала отсутствие в истории единой терминологии [10].
Со второй четверти XX в. Л. Февр и М. Блок связали эту проблему с вопросом о критериях научности. Им историческая терминология не соответствовала: исследователи продолжали «с важным видом пользоваться метафорами, дошедшими до нас из глубины веков» [11]. Но и для представителей французской гуманитаристики разработка системы понятий самостоятельной задачей не стала, хотя Блок рассматривал термин в качестве исследовательского инструмента: «Ибо всякий анализ прежде всего нуждается в орудии - в подходящем языке, способном точно очерчивать факты с сохранением гибкости, чтобы приспосабливаться к новым открытиям. без зыбких и двусмысленных терминов. Это и есть наше слабое место» [12].
Вклад Блока в формулирование проблемы состоял еще и в выделении ее структуры. Ее части воплотились в специфике познавательной деятельности: отсутствие единства в заимствованиях, отсутствие системы символов, не связанных с национальным языком, иерархический билингвизм, двусмысленность и мнимая точность терминологии социальных реальностей, приблизительность профессиональной лексики, различное происхождение и отклонения смыслов в совокупности с эмоциональными излучениями, инстинктивное применение, навязывание прошлому исследовательской терминологии [13]. Таким образом, акцентирование слабых мест состоялось: набор научных фактов сам по себе не способен сформировать целостную картину. Подчеркивая это, М. И. Бацер в качестве тенденции развития исторического познания XX в. выделил именно теоретическое осмысление: «Потребность в теоретическом осмыслении фактов осознается ныне на Западе как определяющая характеристика. процесса познания» [14]. Неразработанности понятийного аппарата сопутствовала специализация познавательной деятельности. Так, С. И. Жук отмечал, что спецификой эпохи стала «узкая специализация, фрагментация историографии и "наукообразность" жаргона, вошедших в моду среди историков США после "эпистемологической революции" 19601970-х гг. Достаточно сказать, что сегодня уже невозможно представить ведение серьезных дискуссий среди историков США за пределами их узко специализированных групп» [15].
Итак, на протяжении столетия (1890-1990-х гг.) проблема трансформировалась в своеобразную константу. Но как повлияло на ситуацию периодически возникавшее внимание к ней и единодушное признание важности ее немедленного разрешения? Как в целом для 2000-х гг. оценивалось состояние исторической науки? «Блестящий разброд» (Г. Нэш), «раскрошенная история» (Ф. Досс), «история - гибрид, не поддающийся классификации» (Д. Тош), «фрагментация истории» (Л. П. Репина), понятийная дискретность исторической науки (А. Филюшкин). Для всех характеристик общим по-прежнему являлось понятие «кризис». Обобщив, И. Л. Зубова перечислила причины этого: «Истоки. усматриваются в отсутствии общепризнанной парадигмы и единого научного стандарта исторического исследования. Парадоксальность ситуации. в том, что кризисное состояние исторического познания возобновляется уже на протяжении более ста лет,. с того момента, когда были предприняты. попытки обосновать его научный статус» [16].
Проблема терминологии влияет на статус сферы знания и определяет степень научности познания. Неразработанность этого сегмента эпистемологии не могла не вызвать кризис. И нет ничего удивительного в том, что постмодернизм, заявив о себе как о парадигмаль-ном явлении, приступил к развенчанию именно исторического познания.
Зададимся тем же вопросом: действительно, является ли история наукой? Является ли историческое познание научным? Каковы критерии научности знания? Это заставляет также задать вопрос: как возможно историческое знание? Подобная формулировка создавалась И. Кантом. Как возможно понимание? Относительно более общего круга объектов этот вопрос был сформирован В. Дильтеем. Необходимо задаться аналогичными вопросами и по отношению к исторической науке. Но соответствие критериям научности подразумевает и наличие, и постоянное совершенствование терминологии. Важность этого подчеркивал П. Вен: «Нет, выяснять, научна ли история - не пустые разговоры, поскольку "наука" - не возвышенное слово, а точный термин, и опыт показывает, что равнодушие к спорам о словах обычно сопровождается путаницей в представлениях о предмете» [17]. В начале XXI в. были подведены итоги: в теоретической отрасли современной российской исторической мысли господствуют негативизм и анархия. Один из путей выхода из кризиса виделся в возвращении к периоду конституирования истории в качестве науки. Предлагалось разобраться в терминологии XIX в., надеясь, что это поможет упорядочить современный понятийный аппарат [18]. Но можно ли простое возвращение к идеям более чем вековой давности считать решением?
Констатировав необходимость обращения к аппарату, который разрабатывался в середине XIX в., реализовался в публикациях конца XIX в., а устоявшимся стал в начале XX в., мы перечеркиваем все последующее развитие, в том числе неоспоримость достижений поколения исследователей, к которому принадлежат Н. Кареев и С. Лаппо-Данилевский. Но после всех вызовов науке в XX в. более приемлемым будет критическое осмысление их результатов с развитием на новом уровне. Справедливым представляется мнение В. П. Золотарева: «Если теоретизирующие историки действительно хотят преодолеть терминологическую путаницу... то они должны договориться (как сказали бы древние) о словах, т. е. о системе терминов и их содержании. Только при таком условии возможно двинуть вперед теорию истории. За ней же потянутся и другие отрасли исторической науки» [19].
В более категоричной форме эта мысль выражена А. А. Искендеровым: «Исторической науке XXI в. ... придется уделить серьезнейшее внимание совершенствованию. понятийного аппарата, который играет важную роль в процессе исторического познания и. характеризует ее состояние и уровень развития. Арсенал научных понятий и категорий, терминов и дефиниций. не только крайне ограничен и беден, но и чрезвычайно несовершенен. Используя. понятия и термины, отражающие новейшие исторические события и процессы. многие историки. "подтягивают" историю к современности. подгоняют исторический материал к уже готовым формулам. оценкам и выводам. В идеале историку надо научиться с каждой исторической эпохой разговаривать на ее языке, используя присущую ей систему понятий и терминов» [20]. Проблема совершенствования терминологии соотносится также с темой концептуализации научного исторического знания [21].
Таким образом, развитие исторического познания с момента его конституирования сопровождается постоянным кризисным положением в сфере терминологии. Современный период развития исторической эпистемологии (время «после-постмодернизма») позволяет констатировать:
1. Научность исследования подразумевает адекватный инструментарий.
2. В XX в. подвергнуты сомнению познавательные стандарты восприятия прошлого, его конструирования и отражения в виде системы понятий.
3. Возник скептицизм в отношении единства понимания терминов, входящих в состав специальной лексики. Возникает вопрос: возможно ли создание такой единой системы научных понятий, которая смогла бы адекватно описать прошлое? Без этого невозможно проведение исследовательских операций. Так, при описании анализа деятельности человека и социальных групп Блок отмечал взаимосвязь классификации и терминологии [22].
4. Категоризация до сих пор не рассматривается как особый вид исследовательского труда.
5. Для заполнения лакун встречается произвольное обращение к терминологии других сфер знания (из гуманитаристики или естественнонаучной сферы).
6. В исторической науке исчезает такое явление, как терминологические споры. Дискуссия по поводу понятийного аппарата позволяет выявить границу между сферой познанного и непознанного, между объясненным и необъясненным (а может быть, и не поддающимся объяснению). Внутри сферы познанного терминологический спор даст возможность уточнить знание. Такой спор способен привести к выявлению степени некорректности познанного, выйти на новый круг исследовательских вопросов, сформировать новую проблематику.
7. Проблема понятийного аппарата связана с вопросом о научной рациональности в историческом познании, ее возможностях, специфике.
8. Не ставилась проблема и не находил выражения в сколько-нибудь четкой формулировке вопрос о соотношении категорий и понятий. И есть ли вообще необходимость проводить подобное разграничение в историческом познании? Оправданно ли это? Каково отношение исследователей к их разделению?
Дальнейшее развитие теории исторической эпистемологии видится, прежде всего, в исследовательском интересе к совершенствованию инструментария познавательной деятельности. И можно согласиться с Х. Кёллнером: во-первых, кризис есть начало всего, иначе наступает стагнация. Во-вторых, проблемы исторического познания суть кризис профессии [23].
Перспектива развития исторического познания видится в ответах на сформулированные вопросы. И не надо думать, что постмодернистский вызов был случайным: если на протяжении длительного времени представители научного сообщества неоднократно приходили к мысли о серьезном изъяне в основах исследовательской деятельности, но каждый раз останавливались на стадии формулирования проблемы, то это не могло не вызвать скептицизм. Сомнения должны были возникнуть, прежде всего, в степени научности этой сферы знания. В дальнейшем предстоит отвечать на вопрос, является ли история наукой или только искусством, где полотно создается воображением художника и возможностями его фантазии и вкуса.
Примечания
1. Хмылев Л. Н. Структурный кризис исторической науки // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 25. Томск, 1999. С. 70-79.
2. Там же. С. 72.
3. См., например: Могильницкий Б. Г. Понятие кризиса исторической науки // Исторический ежегодник. Омск, 2000. С. 11-16.
4. Актуальные теоретические проблемы современной исторической науки / / Вопросы истории. 1992. № 8-9. С. 159.
5. Смоленский И. История как наука и как предмет преподавания. Одесса, 1905. С. 74.
6. Бубнов Н. М. Пособие по методологии истории. Киев, 1914. С. 3.
7. Смоленский И. Указ. соч. С. 76-77.
8. См., например: Eckermann W, Mohr H. Einfohrung in das Studium der Geschichte. Berlin, 1966. S. 29-31.
9. Копосов Н. Е. Как думают историки. М., 2001. С. 10.
10. Французова Н. П. Методологические и логические вопросы исторического познания: автореф. дис. ... д-ра филос. н. М., 1973. С. 4; 8-10; 11.
11. Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 31.
12. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973. С. 86.
13. Блок М. Указ. соч. С. 86-101.
14. Бацер М. И. От нарратива к теории. Англо-американская историография Английской революции XVII в. // Новая и новейшая история. 1997. № 5. С. 42.
15. Жук С. И. Заметки о современной американской историографии // Вопросы истории. 1995. № 10. С. 162.
16. Зубова И. Л. Современное состояние исторической науки: о некоторых результатах поиска новых парадигмально-методологических ориентаций // Фигуры истории, или «общие места историографии»: II Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. СПб., 2005. С. 57.
17. Вен П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003. С. 5.
18. Золотарев В. П. Договоримся о словах! // Историческая наука и методология истории в России XX века: I Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. СПб., 2003. С. 19; 24.
19. Там же. С. 15; 26.
20. Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. № 4. С. 28.
21. Тимофеев И. С. Проблема концептуализации историко-научного знания // Методология развития научного знания. М., 1982. С. 45-54; Ракитов А. И. Историческое познание. Системно-гносеологический подход. М., 1982. С. 128-129.
22. Блок М. Указ. соч. С. 86.
23. Кёллнер Х. // Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. М., 2010. С. 78.
Notes
1. Khmylev L. N. Strukturnyj krizis istoricheskoj nauki [Structural crisis of historical science] // Me-todologicheskie i istoriograficheskie voprosy istoricheskoj nauki - Methodological and historiographical issues of historical science. Is. 25. Tomsk. 1999. Pp. 70-79.
2. Ibid. P. 72.
3. See for example: Mogilnitsky B. G. Ponyatie krizisa istoricheskoj nauki [Concept of crisis of historiography] / / Istoricheskij ezhegodnik - Historical Yearbook. Omsk. 2000. Pp. 11-16.
4. Aktual'nye teoreticheskie problemy sovremennoj istoricheskoj nauki [Recent theoretical problems of modern historical science] / / Voprosy istorii - Questions of history. 1992, № 8-9, p. 159.
5. Smolensky I. Istoriya kak nauka i kak predmet prepodavaniya [History as a science and as a subject]. Odessa. 1905. P. 74.
6. Bubnov N. M. Posobie po metodologii istorii [Guide to the methodology of history]. Kyiv. 1914. P. 3.
7. Smolensky I. Op. cit. Pp. 76-77.
8. See for example: Eckermann W, Mohr H. Einfohrung in das Studium der Geschichte. Berlin, 1966. Pp. 29-31.
9. Koposov N. E. Posobie po metodologii istorii [How historians think]. Moscow. 2001. P. 10.
10. Frantsuzova N. P. Metodologicheskie i logicheskie voprosy istoricheskogo poznaniya: avtoref. dis. ... d-ra filos. n [Methodological and logistical issues of historical knowledge: Author. dis. Dr. ... Philosophy]. Moscow. 1973. Pp. 4; 8-10; 11.
11. Fevr L. Boi za istoriyu [Fighting for history]. Moscow. 1991. P. 31.
12. Block M. Apologiya istorii, ili Remeslo istorika [Apology of history, or Craft of historian]. Moscow. 1973. P. 86.
3. Block M. Op. cit. Pp. 86-101.
14. Batser M. I. Ot narrativa k teorii. Anglo-amerikanskaya istoriografiya Anglijskoj revolyutsii XVII v. [From narrative to the theory. Anglo-American historiography of the English Revolution of the XVII century] / / Novaya i novejshaya istoriya - Modern and Contemporary History. 1997, № 5, p. 42.
15. Zhuk S. I. Zametki o sovremennoj amerikanskoj istoriografii [Notes on modern American historiography] // Voprosy istorii - Questions of history. 1995, № 10, p. 162.
16. Zubova I. L. Sovremennoe sostoyanie istoricheskoj nauki: o nekotorykh rezul'tatakh poiska novykh paradigmal'no-metodologicheskikh orientatsij [The current state of historical scholarship: some of the results to search for new paradigmatic and methodological orientations] / / Figury istorii, ili «obshchie mesta istoriografii»: II Sankt-Peterburgskie chteniya po teorii, metodologii i filosofii istorii - Figures of history, or "common places historiography»: II St. Petersburg Readings on theory, methodology and philosophy of history. St. Petersburg. 2005. P. 57.
17. Wen P. Kak pishut istoriyu. Opyt ehpistemologii [How to write a story. Experience epistemology]. Moscow. 2003. P. 5.
18. Zolotarev V. P. Dogovorimsya o slovakh! [Agree on words!] // Istoricheskaya nauka i metodologiya istorii v Rossii XX veka: I Sankt-Peterburgskie chteniya po teorii, metodologii i filosofii istorii - Historical science and methodology of history in Russia XX century: I St. Petersburg Readings on theory, methodology and philosophy of history. St. Petersburg. 2003. Pp. 19; 24.
19. Ibid. P. 15; 26.
20. Iskenderov A. A. Istoricheskaya nauka na poroge XXI veka [Historical science in the XXI century] // Voprosy istorii - Questions of history. 1996, № 4, p. 28.
21. Timofeev I. S. Problema kontseptualizatsii istoriko-nauchnogo znaniya [The problem of conceptualization of historical and scientific knowledge] // Metodologiya razvitiya nauchnogo znaniya - Methodology development of scientific knowledge. Moscow. 1982. Pp. 45-54; Rakitov A.I. Istoricheskoe poznanie. Sistemno-gnoseologicheskij podkhod [Historical knowledge. System-epistemological approach]. Moscow. 1982. Pp. 128129.
22. Block M. Op. cit. P. 86.
23. Кёllner H. // Domanski E. Filosofiya istorii posle postmodernizma [The philosophy of history after postmodernism]. Moscow. 2010. P. 78.
