CC BY
73
Виталий КАФТАН
ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОТИВОБОРСТВО ВОКРУГ КОНЦЕПТА «ТЕРРОРИЗМ»
В статье указывается на необходимость институционализации в России специальной межпредметной научной дисциплины - террологии для изучения терроризма. Рассмотрена проблема создания понятийно-категориального аппарата террологии. Изучены возможности манипуляции центральным термином террологии - терроризмом в рамках ведения терминологического противоборства.
The article discusses the necessity for Russia in urgent institutionalization of such a specific discipline as «terrology» for studying the phenomenon of terrorism. The author analyzes the problem of creation of conceptual categorical apparatus for «terrology» and possibilities for manipulation with the «terrorism» concept within the frames of a terminological confrontation.
Ключевые слова:
терроризм, противоборство, терминологическая война; terrorism, opposition, terminological confrontation.
В настоящее время всё расширяющаяся террористическая активность в мире требует создания специальной научной дисциплины — террологии. Её институционализация предполагает разработку понятийно-категориального аппарата, особой системы терминов, которые выступают опредмеченной формой мысли. Именно наличие такой системы является свидетельством существования научной дисциплины, а также профессионализма исследователей в той или иной области знания. Между тем терроло-гия разрабатывается на разной мировоззренческой и методологической основе. Вследствие этого не только не сформировался её единый категориальный аппарат, но и характерной чертой описания и анализа предмета науки оказывается терминологическое противоборство.
В информации, распространяемой средствами массовой коммуникации, часто можно встретить не только небрежное отношение к терминам, но даже определённое жонглирование понятиями, за которым стоят далеко идущие планы. Так, по словам немецкого драматурга Б. Брехта, «чрезвычайно важны понятия, которые составляются о чём-нибудь. Это захваты, с помощью которых можно двигать вещами»1.
Еще в начале ХХ в. русский поэт В. Хлебников писал: «Языки изменили своему славному прошлому. Когда-то слова разрушали вражду и делали будущее прозрачным и спокойным... Дикарь понимал дикаря и откладывал в сторону слепое оружие. Теперь они... служат делу вражды. языки как таковые служат разъединению человечества и ведут призрачные войны»2.
Разные авторы, пользуясь одним и тем же термином, часто понимают под ним несколько разные вещи. Сложность языка как раз и состоит не только во множестве значений каждого отдельно взятого слова, но и в возможности смешения этих значений, в неясности, какое значение в данный момент подразумевается.
С.Л. Катречко считает, что философия использует язык символов для создания точки опоры исследователя и фиксации наблюдаемого. Символам ничего не соответствует в мире, у них нет денотатов3: сим-
1 Цит. по: Леске М., Редлов Г., Штилер Г. Почему имеет смысл спорить о понятиях. — М. : Политиздат, 1987, стр. 27.
2 Хлебников В. Творения. — М., 1986, стр. 17.
3 Денотат (лат. de-notation — обозначение) — множество онтологически артикулированных предметов, обозначаемых данным именем; употребляется безотносительно к их отличительным свойствам.
КАФТАН Виталий
Викторович —
к. филос. н., старший
преподаватель
кафедры философии и
религиоведения
Военного
университета МО РФ
волы или знаки в этом смысле близки к «пустым» знакам (типа «круглого квадрата»)1.
Австрийский философ Л. Витгенштейн в книге «Философские исследования», вышедшей в 1953 г., писал, что термин «языковая игра» призван подчеркнуть, что «говорить на языке — компонент деятельности или форма жизни». Он утверждал, что «значение слова есть его употребление в языке». Выяснить способ употребления слова — значит, выяснить значение слова. Таким образом, нельзя смешивать различные употребления слов. Проблемы возникают из-за непонимания другими людьми того, что они участвуют в различных языковых играх. Люди часто не разумеют, что язык имеет множество различных употреблений, и смешивают их, что приводит к философским проблемам. «Когда мы философствуем, мы похожи на дикарей, которые, слыша выражения цивилизованных людей, ложно истолковывают их, а затем выводят из них самые странные заключения».
Вместе с тем французский философ А. Бадью утверждает, что концепция языковых игр — проявление чрезвычайной деградации, которая заключается в возврате философствования к методологии софистов. Сторонника языковых игр, по мнению В. Мейстера, в его отношении к истине можно уподобить софисту, которого интересовала не истина, а возможность игровой победы над соперником2.
В настоящее время большое влияние на языковые игры оказывает понятие философии постмодернизма — симулякр (от фр. simulacres, simulation — симуляция, копия копии). По формулировке П. Клоссов-ски, «там, где язык уступает безмолвию, — там же понятие уступает симулякру», «в си-мулякрах понятий... выраженная мысль неизменно подразумевает особую восприимчивость собеседника». Это означает, что в соответствии с концепцией постмодернизма (отказ от всякой центричности, привилегированных научных теорий) любой термин представляет собой в каждом случае его использования лишь один из возможных вариантов его прочтения, что
1 Катречко С.Л. Философия как «языковая игра» // Материалы XI Международной конференции «Логика, методология, философия науки». — М., Обнинск, 1995, т. 5, стр. 44-48.
2 Мейстер В. Идеология и язык: эссенциальный подход // http://scepsis.ru/library/id_79.html.
создает огромное пространство для его истолкований. Ж. Бодрийяр, исследуя проблему симулятивного влияния на общество, полагает, что современный терроризм использует эксплуатацию образов в реальном времени, их мгновенное распространение по всему миру. Реальность привносится в образ как примесь страха, как содрогание. Это не только ужасно, это ещё и реально. Наш внутренний театр жестокости - единственное, что нам остаётся — явление экстраординарное, объединяющее в себе наибольшую зрелищность и максимальный вызов3.
Всё сказанное помогает понять полисемантику термина «терроризм». С ним связаны самые разные смысловые ассоциации: философская идея, политическая доктрина, убеждение, технология власти, метод борьбы, вид преступления, способ ведения боевых действий и т.п.
Слово это стало одним из самых популярных в лексиконе политиков начала XXI в., считает Б. Кагарлицкий. По его мысли, слово это сильное, страшное, вызывающее в сознании самые мрачные ассоциации. Но при всём при том понятие «терроризм» остаётся двусмысленным, туманным, удобным для манипуляций4. Следует признать, что определённая вольность в толковании термина «терроризм» — одна из основных причин неопределён-ности, недостаточной результативности в организации противодействия данному явлению.
Исследователь терроризма Б. Хоффман отмечает: «Большинство людей имеет обобщённое и достаточно смутное представление о том, что являет собой терроризм, многим недостает ясного и по-настоящему правильного толкования данного слова. Подобная неясность поддерживается отчасти современными СМИ, чьи попытки передать сложную и запутанную информацию при наименьших затратах эфирного времени и печатного пространства привели к беспорядочному клеймению словом «терроризм» проявлений насилия самого широкого спектра. Откройте любую газету, включите любой канал телевидения, и в одной и той же программе или статье вы найдете несопоставимые между собой действия, названные одним
3 См.: Бодрийяр Ж. Дух терроризма //
http://www.inosmi.ru/2001/11/06/1005042843. html.
4 Кагарлицкий Б. Анатомия террора // Свободная мысль, 2005, №4.
словом — «терроризм», будь то подрыв здания, убийство главы правительства, расстрел мирных жителей военным подразделением, отравление продуктов питания на полках магазинов или преднамеренное заражение лекарственных препаратов, отпускаемых без рецепта в аптеке»1.
Определение терроризма часто выглядит крайне субъективным. «Что назвать терроризмом, — писал Б. Дженкинс, сотрудник корпорации РЭНД, — зависит от нашей точки зрения. Использование этого термина подразумевает внутреннее осуждение. И если одна сторона успешно навешивает ярлык «терроризм» на своего противника, то косвенно убеждает других принять свои моральные принципы». Следовательно, добавляет Б.Хоффман, решение называть кого-либо террористом или вешать ярлык на какую-либо организацию, безусловно, становится субъективным и по большей части зависит от того, симпатизируем или противопоставляем мы себя человеку/движению/делу, о котором идёт речь2.
Представляет особый интерес разница в оценках терроризма между западными и восточными мыслителями. Так, М. Ро-денсон, Ф. Фукуяма ввели в оборот термин «исламофашизм». Ф. Фукуяма в 2002 г. утверждал, что сегодняшний «конфликт цивилизаций» — это не просто борьба с терроризмом и не борьба с исламом как религией или цивилизацией, а скорее «борьба с исламофашизмом», т.е. с радикально нетерпимой и антисовременной доктриной, отрицающей ценности западной цивилизации, которая недавно получила распространение во многих частях исламского мира3. После совершения крупномасштабных терактов 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке выражение «исламофашизм» было использовано президентом США Дж. Бушем-младшим в официальном заявлении: «Противостояние терроризму — первостепенная задача XXI века. Это только начало длительной борьбы с идеологией, идеологией реальной и глубокой. Это
— исламофашизм. Он выступает в разных обличьях, но его последователи применяют единую тактику, направленную на
1 Хоффман Б. Терроризм — взгляд изнутри. — М.: Ультра.Культура, 2003, стр. 5—6.
2 Там же, стр. 30.
3 Фукуяма Ф. Началась ли история опять? // Русский Журнал // www.russ.ru/politics/ 20021112-fuku.html.
уничтожение людей и имущества ради воцарения хаоса, в надежде на то, что их видение мира станет доминирующим на Ближнем Востоке»4. Между тем мусульманские улемы на конференции в Мекке 14 января 2002 г. определили терроризм как «любое необоснованное нападение на человека, его религиозные взгляды, покушение на жизнь, собственность и честь, а также любой акт насилия или угроза с целью запугать или подвергнуть его жизнь опасности, осуществлённое отдельными лицами, группами или государствами». К терроризму приравниваются «убийство, бандитизм, нанесение ущерба окружающей среде, общественным, частным владениям и природным источникам»5.
Однако А. Дугин говорит о том, что метафора исламизма как фашизма есть концептуальный инструмент глобализации. Исламизм есть точная копия реформации, в нём нет ничего средневекового, архаического, по-настоящему фундаментального6.
Н. Хомский подвергает критике американскую концепцию «Global War on Terrorism» (глобальной войны с терроризмом), потому как это понятие само по себе
— абсурд. Утверждая, что основными источниками международного терроризма являются ведущие мировые державы, например США, он использует определение терроризма, имеющееся в руководствах армии США, описывающее терроризм как «преднамеренное использование насилия или угрозы насилия для достижения политических или религиозных идеологических целей через запугивание или принуждение». Автор отмечает, что «беспричинное убийство невиновных гражданских лиц — это терроризм, а не война с терроризмом. Серьёзная аналитическая ошибка — говорить, как это общепринято, что терроризм — оружие слабых. Как и другие средства насилия, это, в первую очередь, оружие сильных. Он рассматривается как оружие слабых, потому что сильные также контролируют
4 Президент Буш о Ливане // Голос Америки //
http ://www. voane ws. com/russian/archive / 2006-08/
2006-08-12-voa3.cfm.
5 Мусульманские богословы дали в Мекке определение терроризму // http:// txt.newsru.com/re-ligy/15jan2002/mekka_confer.html.
6 Дугин А. Малый шайтан исламофашизма // Геополитика постмодерна. — М. : Амфора, 2007, стр. 21-22.
систему доктрин, и их террор не считается террором»1.
Каким же образом воздействует на людей «терминологическая война»?
Исламофашизм является оксюмороном
— лингвистической конструкцией, риторическим тропом, заключающимся в соединении слов, называющих взаимоисключающие понятия («живой труп», «мучительно счастлив»). Смысловая функция оксюморона — отражение сложности и противоречивости описываемого лица, предмета, явления, процесса. Этот приём применяется и состоит в соединении двух противоположных идей или образов, шокирующих мозг так, что он создает новую нейронную цепь. Этот слоган на самом деле ничего не сообщает. В нём нет никакой информации. Человек её домысливает сам. Реакцией становится замешательство, «открытость для ввода данных».
Другим важным инструментом терминологической войны является метафора. Метафора прочно вошла в публицистический арсенал активных средств воздействия на читателя. По мнению Н.Д. Арутюновой, метафора служит тем орудием мысли, при помощи которого нам удаётся достигнуть самых отдалённых участков нашего концептуального поля2.
Метафора представляет собой перенесение наименования с одного объекта (предмета, лица, явления) на другой, сходный с первым в каком-либо отношении. Другими словами, это употребление автором определённого слова, переосмысленного на базе образно-ассоциативного подобия, которое возникает в результате субъективного впечатления, ощущения, эмоционального восприятия. С одной стороны, она отражает реальный мир и объективное знание о нём, закреплённое в языке, а с другой — способ создания СМИ индивидуального, образного мира, в котором каждый может найти то, что ему необходимо. Ассоциативность, вызываемая метафорическим употреблением слова, помогает более ярко представить описывае-
1 Хомский Н. На наследстве Рейгана: Буш возродил «большинство экстремистских, высокомерных, сильных и опасных элементов» Белого дома времён Рейгана// http://www.democracynow.org/2004/6/7/ noam_chomsky_on_reagans_legacy_bush.
2 Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория
метафоры. — М., 1990, стр. 9.
мую журналистом реальность, имеет высокую силу убеждения и эмоционального воздействия.
Д. Рашкофф в своей книге «Медиавирусы» описывает так называемые «мемы» — медиавирусы. «Как индивидуумы все мы подвергаемся воздействию инфосферы каждый раз, когда вступаем в контакт с коммуникационными технологиями — такими, как телевидение, компьютерные сети, журналы, видеоигры, факсы, радиошоу, компакт-диски или видеокассеты, — считает мыслитель. — Люди, лишённые политической власти в традиционном её понимании, но всё равно стремящиеся воздействовать на развитие культуры — «медиаактивисты», рассматривают инфосферу как кровеносную систему, в кото-рой циркулируют информация, идеи и образы, они постоянно вводят в неё новые идеи. «Послания» наших медиа преподносятся нам в упаковке, подобной троянскому коню. Они проникают в наш дом под некой личиной, но, оказавшись внутри, начинают вести себя совершенно не так, как мы ожидали. Эти информационные «бомбы» за считанные секунды разлетаются по всей информационной сети. Внутри каждой медиасенсации заключены идеи, вопросы и концепции — зачастую намеренно туда помещённые, — которые воздействуют на нас не так прямо»3.
Таким образом, сегодня некоторыми субъектами социальной жизни осознанно осуществляется подмена понятий, некоторым влиятельным политическим силам выгоднее употреблять термин «терроризм» вместо понятия повстанчество, национально-освободительное движение, движение Сопротивления, партизанство и т.д. Для того чтобы говорить на одном языке и понимать друг друга, требуется решительно преодолевать терминологическую неразбериху и вседозволенность, явно и ясно определять основные понятия и термины, используемые в теоретической и практической деятельности по противодействию терроризму. Без этого в любом деле, а тем более в обеспечении безопасности социума, нельзя рассчитывать на успех.
3 Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. — М.: Уль-тра.Культура, 2003, стр. 299-322.
