CC BY
109
УДК 82:001.8
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2014. Вып. 1
В. Г. Тимофеев
ТЕРМИН И ПОНЯТИЕ «МОДЕРНИЗМ»
В АНГЛО-АМЕРИКАНСКОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ (ЧАСТЬ ПЕРВАЯ)
Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9
История использования англо-американским литературоведением слова "Modernism" для описания литературных явлений двадцатого века не продолжительна и много короче, чем соответствующая история в отечественном литературоведении. В статье проверяются две гипотезы, которые могли бы объяснить терминологическую неустойчивость "Modernism". Первая — термин неустойчив, потому что прошло мало времени его уверенного употребления. Вторая — устойчивости термина мешала его «врожденная» многозначность. Для преодоления этой полисемии требуется, чтобы выявилось значение-победитель, поддержанное научным сообществом при помощи частотного употребления. Приведенные в статье результаты анализа многочисленных работ англо-американских литературоведов, не позволяют сделать вывод о формировании общепринятых подходов для описания литературных явлений двадцатого века в категориях школы, направления, методы, близких к тем, которые все еще распространенны в отечественном литературоведении. Библиогр. 12 назв.
Ключевые слова: модернизм, современность, Новое/Новейшее время, история литературы.
MODERNISM AS A TERM AND NOTION IN ANGLO-AMERICAN LITERARY CRITICISM. PART 1
V. G. Timofeev
St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation
The use of "Modernism" as either a word, a term, or a notion in the English language literary criticism has been progressing soundly during the last fifty years. The paper investigates the history of the word's use from its zero start in the 1960-1970-ies when, for example, The Encyclopedia Americana had no "Modernism" entry whatsoever, up to the first decade of the 21 century when "Modernism" seems to turn into one of the most popular academic issues. The word though is still considered vague and too misleading to be used as a valid literary term. The paper examines two hypotheses that might account for the word's imperfection. The first one — the term is still instable because the period of time it is being used is too short. The second one — the word has an inherent ambiguity due to its semantic link to contemporarily. The paper examines the sources for the distinction between different conceptions of Modernism in the English language literary criticism. It suggests that there be only few that correlate with approaches that are still popular among Russian scholars. Refs 12. Keywords: Modernism, modernity, literary history, literary criticism.
В XXI веке англо-американское литературоведение ежегодно пополняется десятками монографий, коллективных трудов, справочников и пособий, посвященных модернизму.
Единственное, что теперь, кажется, смущает современных авторов, так это некоторая семантическая несостоятельность термина, его всевозрастающая и неустрашимая contradictio in adjectum. Предисловие к седьмому изданию авторитетнейшего «The Cambridge Companion to Modernism» не без иронии начинается со слов: «Модернизмом мы все еще продолжаем называть эпоху, стремительно уходящую в прошлое нашей культуры, несмотря на очевидную аномальность (despite the anomaly) такого именования. "Модернизм" — название для эпохи начала прошлого века»
[1, р. I].
Здесь может показаться, что эти сомнения вызваны естественным для филологов обостренным чувства языка. Возможно, кто-то может подумать, что указанная аномальность в английском языке ощущается острее, чем, скажем, в русском в силу того, что modern как прилагательное весьма частотно1. Но если мы посмотрим на русское словоупотребление слова «модерн», то выясним, что его значение близится к «ультрасовременный», как в следующем примере: «В нашем салоне вы найдете все: от классики до модерна». Понятно, что этот рекламный слоган используется магазином современной мебели, а не антикварным салоном, как это было бы в случае терминологического словоупотребления для обозначения предметов, произведенных в период от XVIII века до рубежа XIX-XX веков.
Предположить, что авторитетное издание Кембриджского университета рассчитано на так называемого «широкого читателя», которого можно было бы заподозрить в незнании терминологического modernism, нельзя. Издание рассчитано на специалистов, а ирония, с которой мы столкнулись в предисловии, действительно является следствием неустойчивости терминологического значения, точнее многозначностью слова modernism.
Случается, что одно и то же слово имеет различные терминологические значения в разных научных областях. Но многозначность и неустойчивость термина в одной дисциплине — большая редкость и для этого должны быть весьма веские причины, в которых мы и попытаемся разобраться.
Гипотеза № 1. Термин неустойчив, потому что не устоялся, прошло мало времени его уверенного употребления.
В 1975 году в своей статье «О понятии "модернизм" В. Днепров писал: «Вот уже несколько десятилетий с достойным внимания единодушием буржуазные критики повторяют одно и то же рассуждение: Никакого "модернизма" на самом деле нет. Его придумали марксисты, чтобы оправдать свой эстетический консерватизм» [2, с. 458].
Наблюдение советского специалиста по модернизму сходу трудно как подтвердить, так и опровергнуть. Утверждения, что «модернизма» на самом деле нет, которое принадлежало западному (буржуазному) ученому, пока не удалось найти, что вовсе не означает, что такого утверждения не было. Наблюдение хоть и выглядит (пока) голословно, но, кажется (и с каждым десятилетием все больше), имеет под собой некоторые основания.
Число работ, в которых в середине 1970-х годов использовалось слово (не обязательно как термин) modernism в англоязычном литературоведении, измерялось единицами. Так в Encyclopedia Americana, самой авторитетной энциклопедии США, в издании 1970-1980-х годов нет даже минимальной статьи о «Modernism». За три послевоенных десятилетия было издано всего четыре (!) книги и не более десяти статей, в которых бы использовалось слово «Модернизм». «Чем был модернизм?» была одной из первых статей в этом ряду. Программность названия работы подкреплялась авторитетом ученого: Гарри Левин2 был на тот момент едва ли не са-
1 Впервые modern для обозначения эстетического противостояния старого и нового было использовано при описании спора Буало и Перро, происходившего во Франции в 1690 году (в оригинале — moderne). Первая английская версия этой дихотомии была представлена Джонатаном Свифтом в памфлете 1704 года «Спор старых и новых книг».
2 Гарри Левин (1912-1994) — выдающийся гарвардский профессор и литературный критик. Премия Гарри Левина присуждается за лучшую работу по сравнительному литературоведению.
мым именитым литературоведом в США. Именно в этой небольшой работе автору удалось определить некоторые и, едва ли не основные, области научной мысли по нашей проблеме на ближайшие пятьдесят лет. Гарри Левин использовал слова «the moderns», «the modernist writers», «modernism» в нескольких значениях, в том числе и в тех, которые теперь называются «термин в узком и широком значении». По Левину, the modernist writers (но не «modernists») — это писатели из числа the moderns, демонстрирующие некоторую эстетико-этическую общность главным образом в восприятии и реализации идей «современности». При этом «раз мы все еще принадлежим современности [In so far as we are still moderns], я утверждаю, что мы дети гуманизма и Просвещения» [3, с. 329].
Таким образом, по Левину, модернизм как литературное явление относится к конкретному периоду начала ХХ века, с позиции 1962 года — это безвозвратное прошлое (what WAS modernism), но его идейно-эстетическая природа укоренена в огромном культурном массиве европейской истории.
Через год вышла книга Стивена Спендера «The Struggle of the Modern» [4], в которой, впрочем, весьма сложно выявить терминологическое значение встречающегося несколько раз слова modernism. Спендер анализирует литературную ситуацию начала ХХ века изнутри, как участник процесса, а не как сторонний наблюдатель. Возможно, отчасти поэтому его взгляд гораздо уже, чем у Гарри Левина, но и заметно острее. Для Спендера the moderns это только те из современников (здесь мы использовали противопоставление the moderns vs. the contemporaries), которые остро ощущали «беспрецедентность настоящего», его невиданную ранее новизну. В. Дне-пров, впрочем, с таким подходом бы не согласился, поскольку он с точностью до наоборот повторяет его идею: «Мертвая, обветшалая идея гальванизируется благодаря соприкосновению с новой формой — она держится и корчится как мертвая лягушка под воздействием электричества <...>. Это и есть модернизм» [2, с. 458].
В 1968 году вышел сборник статей Фрэнка Кермоуда [8], в которой британский исследователь выделяет уже несколько видов модернизмов: палео-модернизм (19101920-е годы) и нео-модернизм (после 1930-х годов и до настоящего времени). Он проводит различия между the modern и avant-garde и даже устанавливает отношения между модернизмом и постмодернизмом.
И только в 1976 году появляется большой том «Modernism: A Guide to European Literature 1890-1930» под редакцией Малькома Брэдбери и Джеймса МакФарлена, которому суждено было оказаться «ключевым пособием по модернизму в мировой литературе» (как без лишней скромности писали его редакторы в 1991 году) [6, с. 11].
Успешность и авторитетность данного исследования, возможно, объясняется, с одной стороны, широтой охвата проблем и тем, с другой, разнообразием научных школ, которые были представлены авторами издания. Почти половина этого замечательного исследования была написана известными европейскими славистами и германистами, работающими в ведущих университетах США и Великобритании. Последний факт хотя бы частично объясняет то, что в последующие десятилетия число исследований, посвященных проблеме, стало возрастать в геометрической прогрессии: к работе подключались все новые и новые ученики, а затем и ученики учеников.
Несмотря на то, что абсолютно все авторы издания являются буржуазными критиками (по терминологии В. Днепрова), ни один из них изобретение модернизма
марксизму не приписывал, хотя некоторая связь между этими явлениями прослеживается в ряде статей, пусть и не всегда явная3.
В первой статье «Название и природа модернизма» Бредбери и МакФарлен, пользуясь преимуществом главных редакторов, предвосхищают разнообразие подходов своих соавторов, вводят читателя в круг проблем, одной из которых, бесспорно, была проблема термина, точнее, невозможность найти для него однозначное и непротиворечивое определение.
Возможно, благодаря этим авторам английские и американские терминологические справочники и энциклопедии, выходившие впоследствии, если и содержали статьи Modernism, то начинались они, как правило, с оговорки — термин сложный, но расплывчатый (comprehensive but vague term) [7, с. 515].
Расплывчатость, если не сказать «мутность», термина оказывается следствием того, что под зонтик слова «модернизм» попадают, с одной стороны, эпоха, точнее некоторый период времени, а еще точнее, несколько периодов времени, границы которых зависят как от географии (во Франции все началось раньше и продолжалось дольше, чем в Великобритании, а в России началось раньше, чем в Британии, но позже, чем во Франции, и к тому же закончилось раньше, чем в любой другой стране), так и от широты авторского взгляда и угла зрения на явление. А с другой стороны, под этим же зонтиком оказываются и основные идейные и эстетические тенденции эпохи, что, оказывается, «работает» на предельную неоднозначность, так как объединению в этом случае подлежат не только идеи, внутренне противоречивые сами по себе, но и идеи, взаимоисключающие друг друга.
Авторы вводной статьи ставят перед собой весьма непростую задачу — обобщить предлагаемые соавторами наблюдения и утверждения так, чтобы они представляли собой не просто сумму взглядов, а некоторую систему с общим знаменателем. Нередко этот общий знаменатель оказывается величиной отрицательной. Именно так происходит в случае поиска общих стилистических признаков модернизма. «Модернизм представляет собой не стиль, а скорее поиск стиля, который характеризуется высокой степенью индивидуализма» [8, с. 28]. Тупик двойного противоречия, которое содержится в определении, преодолевается, как представляется авторам, следующим положением, предложенным Ирвингом Хоу (Irving Howe) еще в 1967 году: «Модернизм не устанавливает доминирующего собственного стиля; а если устанавливает, то отрицает сам себя, так как в этом случае престает быть модернизмом (thereby ceasing to be modern)» [8, с. 32].
Не найдя общих стилистических признаков, авторы превращают их отсутствие и, более того, их невозможность как таковых, в характеристику определяемого явления.
Нельзя не отметить, что при явном незнакомстве с марксистски маркированной и в силу этого на тот момент (1967 г., 1976 г.) географически изолированной теорией художественных методов наши авторы демонстрируют убежденность в том, что какие-либо общие стилистические признаки, по крайней мере, ожидаемы. За-
3 Следует отметить, что марксизм в американском литературоведении был достаточно влиятельной силой. В отдельные периоды, особенно в 1920-1930-е годы, его влияние оказывалось довольно сильным. Впрочем, в 1950-е годы марксизму уже приходилось скрывать себя, а к 1970-м, когда он мог окрепнуть, в моду вошли его новейшие версии, например, деконструктивизм. При этом сил для построения исторической типологии, которая бы удовлетворила советских коллег, ему всегда не доставало.
бегая вперед, отметим, что через двадцать пять-тридцать лет ситуация изменится едва ли не радикально. С одной стороны, В. Днепров недвусмысленно провозгласит собственные представления ошибочными. С другой, среди огромного множества справочников и пособий, выпущенных в США и Великобритании в XXI веке, будут нередко попадаться и те, в которых без каких-либо оговорок модернизм описывается как литературно-художественное течение, которое характеризуется длинными рядами общих стилистических признаков [4, 6, 9].
Таким образом, первая гипотеза о недостаточности времени для того, чтобы термин устоялся, подтвердилась лишь частично. Обычно для того, чтобы термин мог уверенно войти в научный обиход, требуется период времени гораздо короче тридцатилетнего.
Что мешало?
Гипотеза № 2. Устойчивости термина мешала его «врожденная» многозначность. Для преодоления многозначности необходимо, чтобы выявилось значение-победитель, поддержанное научным сообществом при помощи частотного употребления. Как заметил Питер Гей в 2008 году, «гораздо легче приводить примеры Модернизма, чем дать ему определение» [10, с. 1].
Для проверки этой гипотезы вернемся назад, к началу истории словоупотребления для того, чтобы выявить основные значения modernism.
«Одна из черт описываемой эпохи заключается в том, что в ней отчетливо наблюдается историцизм (remarkably historist), а ее исторические взгляды основаны на вере в конец света и кризисы» [6, с. 20]. Это замечание Мальколма Брэдбери и Джеймса МакФарлена представляется чрезвычайно точным, лаконично увязывая очевидные наследственные и благоприобретенные черты эпохи: с одной стороны, романтический историзм, укрепленный марксистским историцизмом, вера в прогресс, боязнь прогресса, с другой, подростковое отрицание собственной наследственности, не всегда выражаемое последовательно диалектически как отрицание отрицания. Таким образом, помимо тенденции к стремлению к обновлению, общей для, по крайней мере, двух столетий, появилась еще одна: яростное отрицание предшествующего опыта, заменив то, что казалось дискретной мутацией, и то, к чему привыкли как к неизбежному «историческому развитию», на революционный скачок, Великий Разрыв (The Great Divide), как определил ситуацию Клайв Льюис [11, с. 17].
Для описания причин Великого Разрыва авторы обращаются к авторитету французского ученого Ролана Барта, который объясняет это явление распространением мировоззренческого плюрализма (pluralization of world-views), ставшего следствием эволюции новых классов и средств коммуникации, случившейся в середине XIX века. В литературе плюрализм привел к полной дезинтеграции, «после Флобера и до наших дней ставшей чистой языковой проблематикой» [6, с. 39]. Мировоззренческий плюрализм пришел на смену единомыслию.
Но есть ли этим утверждениям какие-либо достоверные доказательства? Доказательства необходимы, во-первых, потому что Ролан Барт точностью исторических наблюдений не отличался и, во-вторых, его утверждение уж очень похоже на экстраполяцию актуальной для 1960-х гг. ситуации, повторяя популярное и казавшееся вполне убедительным утверждение М. МакЛюэна.
Мировоззренческий плюрализм действительно в тех или иных формах имел место как объект литературы. Общим местом в романах середины ХХ века стало столкновение идеологических позиций, и порой нескольких.
Сопоставляя эту ситуацию с предшествовавшей ей, а именно с романтизмом, можно заметить, что принципиально новым было не само изображаемое столкновение различных мировоззрений. Романтизм, как известно, построен на противопоставлении истинного, пусть и утраченного почти всеми, воззрения ложному, но общепринятому. Главное различие заключается даже не в том, что тотальная критика ложных идей сменилась обсуждением их природы и последствий, а в том, что новый, неромантический автор перестал восприниматься обществом как пророк. Впрочем, и сам автор более не использует принятый романтиками способ утверждения единственной истины. Со второй половины XIX века становятся привычными ситуации, когда разные читатели (критики), рассуждая об авторской точке зрения, часто приходят к противоположному мнению. (Такой пример есть в русской культуре: редкое школьное сочинение о романе «Отцы и дети» обходится без небесспорного утверждения — «желая наказать "детей"», Тургенев высек «отцов».)
Это был, без всяких сомнений, лишь беглый анализ описания эпохи, но он, как нам представляется, позволил выявить определенную авторскую логику.
Период 1890-1930 гг. характеризуется как эпоха, определяющие черты которой оказываются гипертрофией наследственности. Не все наследство удалось сохранить, да и не все представляло интерес. Но многое было не просто сохранено, а стократ приумножено. Полученная картина весьма серьезно подрывает терминологический потенциал использования modernism. В первую очередь, из-за того, что основные тенденции, характеризующие эпоху, уходят в прошлое, возникает угроза размывания границ. Именно так в скором времени и произошло. Теперь определение «modern» применяется в трех случаях:
1. Для обозначения эпох и, соответственно, характеристик, с ними связанных4.
2. Для обозначения эпохи (1890-1930 гг. или 1910-1930 гг. и т. д.) в зависимости от географии.
3. Для обозначения и описания сегодняшних явлений.
Понятно, что такое многообразие значений не может предвещать легкой терминологической судьбы ни одному слову. При взгляде из нашего «далека» отчетливо видно, что корни эпохи уходят в прошлое, но участникам исторических событий искренне казалось, что они творят свою эпоху буквально из ничего, и все, чем они живут, ново по определению. The moderns, т. е. современные люди, пестуют свою современность, переживают ее, часто ужасаясь ею, но именно через нее и определяют себя.
Такое видение себя и мира, которое характеризуется повышенным вниманием к современности, по-английски называется modernism. Проблема только в том, что в силу устойчивости морфологического механизма слово modernism, как всякое существительное с суффиксом -ism, свое значение получает в зависимости от того, образовано оно от существительного или от прилагательного. В первом случае это направление мысли, характер действия, стиль и т. д. А во втором случае мы получаем существительное, которое характеризуется мотивирующим его прилагательным (ср. русск. архаизм, пушкинизм).
4 В отечественной историографии эти эпохи традиционно обозначались как «Новое время».
В английском языке для образования modernism использовалось слово modern, которое может служить как существительным, так и прилагательным, что обрекает modernism на описанную выше многозначность. Более того, в силу марксистской маркированности классификаций по направлениям и идейным течениям первое значение modernism (как направление мысли) было обречено. Поэтому слово чаще использовалось во втором значении. Этим словом можно было обозначить скорее художественный прием или ход мысли (как в русском вульгаризм, пушкинизм), чем систему представлений. Именно поэтому до 1970-х годов слово modernism употреблялось очень редко.
Большая (по сравнению с английским словом) терминологичность русского модернизм объясняется тем, что в наш язык это слово пришло из французского парой модернист — модернизм и сразу заняло свое место в серьезном ряду коммунист — коммунизм, анархист — анархизм. Слово модерн вошло в обиход позже, после того, как терминологичность модернизма закрепилась для обозначения стиля и направления мысли. Во всяком случае, в 1908 году даже в весьма периферийном издании «Модернисты, их предшественники и критическая литература о них», изданном в Одессе обществом взаимного вспомоществования приказчиков-евреев [12], модернизм и модернисты оказываются терминологически уместными, неся на себе следы французского происхождения от modernité. К слову сказать, английское modernity гораздо менее частотно, чем его французский родственник, и в книгах про эпоху 1890-1930 гг. практически не встречается.
Вторая гипотеза получила подтверждение, и таким образом мы хотя бы частично нашли факторы, которые объясняют ограниченность терминологичности слова modern. Первый — лингвистический, и для его преодоления требуется, чтобы одно из значений имело в научной литературе более регулярное употребление, чем другое или другие. Второй фактор — политический, и здесь нет серьезных оснований не верить В. Днепрову, который был искренне убежден, что буржуазные коллеги осознанно отказываются от марксистского термина.
Вернемся к первому фактору и попытаемся разобраться в том, что англо-американскому литературоведению мешало регулярно использовать modernism для обозначения стиля, категории общенаучной и политически нейтральной. Одна из причин была уже выявлена и содержалась в приведенном ранее рассуждении Хоу о стиле, об обязательном стремлении к обновлению, которое не предполагает вырабатывания устойчивых форм, без которых стиль не уловим. Понятно, что размышления Хоу — рассуждения теоретика, находящегося, что в данном случае абсолютно очевидно, в плену языка. Гиперсемантизация, т. е. слишком буквальное понимание слова modern, не позволяет ученому сузить значения до необходимого для его терминологического бытования. Это, впрочем, не означает, что англо-американское литературоведение не пыталось найти общих стилистических черт у авторов эпохи.
Литература
1. The Cambridge Companion to Modernism / ed. by Michael Levenson. CUP, 2005.
2. Днепров В. О понятии «модернизм» // Современная литература за рубежом. Сборник четвертый. М.: Советский писатель, 1975.
3. Levin Harry. What Was Modernism // Varieties of Literary Experience. N. Y., 1962.
4. Spendler S. The Struggle of the Modern. University of California Press, 1963.
5. Kermode F. The Sense of an Ending: Studies in the Theory of Fiction. London, Oxford, & New York: OUP, 1968.
6. Modernism. A Guide to European Literature 1890-1930 / eds M. Bradbury, J. MacFarlane. Penguin Books, 1991.
7. Dictionary of Literary Terms and Literary Theory. The third edition. London: Penguin, 1991.
8. Howe I. The Culture of Modernism // The Decline of the New. N. Y.: Harcourt Brace, 1971.
9. Brooker P. Modernism/Postmodernism. London: Longman, 1992.
10. Gay P. Modernism: the lure of heresy from Baudelaair to Beckett and beyond. New York: W. W. Norton & Co, 2008.
11. Lewis C. S. They Asked for a Paper. London, 1962.
12. Модернисты и их предшественники и критическая литература о них. Каталог библиотеки общества взаимного вспомоществования приказчиков-евреев имени учредителя ее С. Л. Бернфельда. Одесса, 1908.
Статья поступила в редакцию 18 декабря 2013 г.
Контактная информация
Тимофеев Валерий Германович — кандидат филологических наук, доцент; vg@smolny.org Timofeev Valery G. — Candidate of Philology, Associate Professor; vg@smolny.org
