CC BY
51
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2013. № 3
Д.Ю. Карасев, асп. кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
ТЕОРИЯ РЕВОЛЮЦИЙ ДЖОНА ФОРАНА
В статье представлен опыт построения теории постмодерновыа революций на основе преодоления дискурсов "конца" компонентов теорий модерновых революций. Д. Форан демонстрирует некоторые компоненты постмодерновых революций на примерах сапатистов и движений за глобальную справедливость, сравнивает компоненты модерновых и постмодерновых революций на основе теоретических представлений о политической культуре оппозиции.
Ключевые слова: Джон Форан, революция, постмодерн, глобализация, политические культуры оппозиции.
The article presents John Foran's experience of bulding a theory of postmodern revolution based on overcoming the discourses of "the end" of modern revolution theorie's components. It illustrate a set of postmodern revolution's components, which Foran marked out in examples of the Zapatistas and the global justice movement. It contains the experience of postmodern and modern revolution's components compare in the baise of concept of political culture of opposition.
Key words: John Foran, revolution, postmodern, globalization, political cultures of opposition.
Джон Форан — профессор социологии Университета Санта-Барбары (Калифорния, США). Он занимается компаративными исследованиями революций XX в. и радикальных социальных изменений XXI в., в сферу его научных интересов входят также развитие, климат, глобализация и движения за глобальную и климатическую справедливость. Форан — автор монографий ("Fragile resistance: social transformation in Iran from 1500 to the revolution" (1993), "Taking power: on the origins of revolutions in the Third world" (2003)), эссе, редактор сборников ("Theorizing revolutions" (1997), "The future of revolutions: re-thinking radical change in an age of globalization" (2003), "Feminist futures: re-imagining women, culture and development" (2003), "Revolution in the making of the modern world: social identities, globalization, and modernity" (2008)).
Свою теорию постмодерновых революций Форан начинает с обоснования отказа от тезиса о конце революции. По мнению Фо-рана, окончена лишь эпоха модерновых революций, и если исторически связывать революцию с процессом модернизации (как это делает школа исторической социологии, в частности Т. Скоч-
* Карасев Дмитрий Юрьевич, e-mail: [email protected]
пол), то вместе с водой можно выплеснуть и ребенка. Американский социолог разделяет мнение о том, что на смену модерновым обществам, ассоциирующимся с индустриальным способом производства и определяемым через него, приходят постмодерновые общества, которые однозначно (по аналогии с модерновой отсылкой к технологии или способу производства) определить нелегко. Подобным же образом на смену модерновым революциям приходят постмодерновые. Кроме того, сам модерн, по мнению автора, можно понимать в трех смыслах: как философскую идею, как определенный тип общества (индустриальный) и как разновидность опыта. Естественно, не во всех из этих трех "смыслов" модерн завершен. Постмодерн Форан определяет "через недоверие к мета-нарративам прогресса и классовым характеристикам модерна"1. С развитием постиндустриального общества классово организованные формы общественных движений заменяются движениями на основе различных идентичностей — гендера, культуры, этнической группы, нации, религии, расы. Таким образом, "конец рабочего класса" и класса в целом не перечеркивает революции. Просто класс как объективное положение, занимаемое в соответствии с местом в системе общественного производства и т.д., заменяется идентичностью, "связанной с тем способом, каким люди причисляют или ассоциируют себя с прочими, формируя социальные группы или коллективы". И далее: "Идентичность дискурсивная и культурно конструируемая в этом смысле является прямой противоположностью социальным классам как объективным структурам социального неравенства и жизненных шансов"2.
Форану также приходится "защищать" революцию от теорий и теоретиков постиндустриального общества и глобализации. Основным сходством этих двух групп теорий является трансформация представлений о власти в целом и политической власти национального государства в частности на основе представлений о природе знания и информации. В эпоху глобализации само понятие революции как борьбы за государственную власть с целью осуществления всеобъемлющих изменений становится "избыточным", поскольку мировые денежные потоки, потоки власти и информации обходят и минуют национальные государства, растворяя власть последних. Подобным же образом избыточность или устарелость представлений о революции демонстрируют теоретики постиндустриального общества (Форан выделяет Р. Арона, Д. Белла, А. Турена и М. Кастельса), постулирующие, что в современных постиндустри-
1 Foran J. et al. Revolution in the making of the modern world // Revolution in the making of the modern world: social identities, globalization, and modernity / Ed. by J. Foran, D. Lane, A. Zivkovic. N.Y., 2008. P. 1.
2 Ibid. P. 6.
альных, информационных, сетевых, программируемых обществах научное знание, шире — информация выступает источником, основой богатства и власти. Последнее, используя сравнение З. Баумана, делает тщетными действия по захвату кабины пилота, управляющего лайнером, поскольку она попросту пуста.
В ответ на эту констатацию утери национальным государством власти и соответственно свойства быть решающим субъектом социальных изменений Форан замечает, что "постиндустриальные или постмодерновые общества оканчивают собой эру модерновых революций, в частности революции как борьбу за государственную власть"3. И далее: «В противоположность модерновым революциям как насильственной борьбе за государственную власть "постмодерновые революции" являются ненасильственными и подразумевают "изменение мира без захвата власти"4»5. В этом свете революция больше не связана с коллективным действием "по разрушению и реконструкции государственной власти", а связана с неопределенными общественными движениями, подрывающими власть поисками автономии от нее (по сути, поисками идентичности). Кроме того, открытым остается вопрос о влиянии развития информационных технологий на укрепление или ослабление этой автономии от государственной власти. «Постмодерновые революции, с одной стороны, теряют свою политическую составляющую и совпадают с технической революцией "информационного века", а с другой — они становятся движениями, которые ищут возможность уклониться от угнетающих форм инструментальной рациональности и авторитарных характеристик модерна»6.
Что касается глобализации, то о ее существовании мы узнаем прежде всего по волнам протеста в ответ на ее последствия, по подъему новых общественных движений. «Под глобализацией мы понимаем: 1) новый способ производства теперь действительно транснациональный по отношению к товарам и услугам, которые могут быть произведены в различных местах в сжатые сроки и доставлены на сколь угодно огромные расстояния; 2) развитие коммуникации и массмедиа, которые направляют большие сектора глобальной экономики и одновременно генерируют новые потребности и желания; 3) скорость и объем финансовых операций и во-латильность финансовых рынков; 4) изменение рабочей силы и рабочего времени вместе с обостряющейся политизацией класса, расы, нации и гендера как между, так и внутри общества; 5) новую транснациональную элиту или класс капиталистов, менее укорененных в национальном контексте, управляющую огромными транс-
3 Ibid. P. 5.
4 Holloway J. Change the world without taking power. L., 2002.
5 Foran J. et al. Op. cit. P. 5.
6 Ibid.
национальными корпорациями, доминирующими в мировой экономике; 6) рост международных регулирующих агентств, таких, как ВТО и МВФ, которые функционируют за пределами национальных правительств; 7) рост таких мировых экологических угроз, как глобальное потепление, ускорение истощения ископаемого топлива и неблагоприятные последствия биогенетической революции в питании и медицине; 8) трансформация биполярного антагонизма "холодной войны" с началом нового периода конфликтов, определенного милитаристской международной политикой США и их агрессивных поисков мировой гегемонии, основанных на такой конструкции, как "война с терроризмом"»7. Именно в ответ на неолиберальную глобализацию и возрождение империй появляются новые теории и модели революции, в основе которых — новый социальный субъект и идентичность. Таким образом, несмотря на то что глобализация упраздняет традиционное пространство революции, размывая власть национального государства, через борьбу за которую определялись модерновые революции, она не отменяет самой революции, даже наоборот — наполняет постмодерновые революции новым содержанием.
Подытожим: вопреки дискурсам конца модерна, конца рабочего класса и — шире — классов, конца политического или национального государства, конца социальных изменений (больше известного нам как "конец истории"), Форан отказывается признать конец революции, постулируя лишь конец модерновых революций, на смену которым придут постмодерновые революции, на смену классу — идентичность, на смену борьбы за государственную власть — борьба за идентичность и против инструментальной рациональности и "авторитарных характеристик модерна", на смену социальному изменению, направляемому идеологией и унифицированным "смыслом истории" (прогрессу), — ненаправленное изменение, подвергающееся периодическому авторитарному влиянию, влиянию культурных и массовых идеологем ("приватизация прогресса", словами З. Баумана).
Однако если постмодерновые революции настолько отличаются от модерновых и фактически не имеют строгих пространственно-временных границ, то можно ли говорить о них в терминах феномена революции? По мнению Форана, вполне, поскольку и первые и вторые представляют собой выражение того, что американский социолог называет "политической культурой оппозиции". По мере того как традиционные источники групповой идентичности сдвигаются из "социальной сферы" к "культурным реалиям" исследо-
7 Foran J. New political cultures of opposition: what future for revolutions? // Revolution in the making of the modern world: social identities, globalization, and modernity / Ed. by J. Foran, D. Lane, A. Zivkovic. N.Y., 2008. P. 10.
вателям революции ничего не остается, как только последовать за ними.
"Если верно, что революция действительно является продуктом и структурных условий, и человеческой агрессии и что последние порождаются политико-экономическими и культурными причинами, то встает вопрос: в текущих структурных, политико-экономических условиях глобализации каковы человеческое и культурное измерения революционных социальных изменений в современном мире?"8 В своих компаративных исследованиях революций XX в., в частности Иранской революции 1979 г. и пр., Форан описывает связь между структурными условиями и формированием коалиций социальных сил, достаточно обширных, чтобы захватить власть, именно в терминах артикуляции политической культуры оппозиции и сопротивления. Комплексное понятие политической культуры оппозиции определяется через ссылку на процессы, "посредством которых и обыкновенные граждане, и революционные лидеры приходят к восприятию экономических и политических реалий своих обществ, а также к формированию ряда представлений, которые одновременно создают ощущение этих условий, дают возможность выразить претензии и обнаружить дискурс, способный предписать другим участвовать вместе с ними в попытке переделать их общества"9.
Форан предлагает следующую схему, демонстрирующую связь компонентов политической культуры оппозиции, из которых она складывается (рис. 1).
Рис. 1
Источник: Foran J. New political cultures of opposition... P. 238.
Истоки революционной политической культуры лежат в многообразии человеческого опыта, в субъективных эмоциях, революционных дискурсах, оформленных в сознательно артикулируемые идеологии, перетекающие от революционных групп вовне, а также циркулируют между революциями; в народных "идиомах", "живущих" в сообществах и направляющих повседневное сознание людей к таким понятиям, как честность, справедливость или свобода. "Политическая культура выковывается из столкновений этих различных элементов и оформляется, когда группы людей самоорганизуются в сети и организации с целью изменить существующий порядок"10. Форан также замечает, что в одном обществе может существовать более одной политической культуры оппозиции, поскольку люди не обязательно испытывают один и тот же опыт, чувства, говорят в терминах одних и тех же идиом или подвержены одним и тем же идеологиям. Функционирует политическая культура оппозиции посредством создания революционным движением общей цели (например, свержения режима) и привлечения достаточного количества преданных последователей, путем обращения к их опыту, популистским идиомам, идеологии и т.д. Кроме того, Форан замечает, что появление новой достаточно яркой и действительно успешной политической культуры оппозиции как результат деятельности множества людей представляет собой явление в истории человечества столь же редкое, как и революции.
В эпоху постмодерна, глобализации политическая культура оппозиции претерпевает значительные изменения — таков основной тезис Форана. Чтобы его подтвердить, необходимо сравнить между собой политическую культуру, которая воодушевляла великие социальные революции XX в. в Мексике, России, Китае, Иране, Никарагуа и на Кубе с еще только формирующейся постмодерновой культурой оппозиции, действия которой автор усматривает в Са-патистском восстании 1994 г., в "движениях за глобальную справедливость" ("движении движений" или "движении антиглобалистов") и в приходе к власти левых правительств в значительной части латиноамериканских стран.
Субъективными истоками революций XX в. автор считает тяготы военной катастрофы, зависимое развитие, эксплуатацию и политическую эксклюзию, а также порожденные ими эмоции — злость, гнев, агрессию, негодование. Центральными формальными дискурсами или идеологиями этих революций стали национализм, социализм и радикальные интерпретации религии. Наиболее сложной задачей автору представляется выявление общих популистских идиом, вдохновляющих модерновые революции. В качестве при-
мера последних приводятся идиомы, выражающие недоверие к иностранным властям или союзу правительства с ними (например, "Смерть Америке!", "Мексика для мексиканцев!"), а также недовольство диктаторской монополизацией власти, отчуждение от политики и требования социальной справедливости (например, "Свобода, Земля и Воля!", "Вся власть Советам!"). В качестве организационной характеристики всех революционных движений XX в. Форан выделяет наличие вооруженных групп мятежников, сформированных по классовому принципу зачастую в коалиции с армией (или ее частью), реже — с клиром. "Красной нитью, проходившей через все эти случаи, была иерархическая структура движений с хорошо известными фигурами во главе"11. На вершине иерархической структуры располагается лидер, ниже — хорошо организованный арьергард революции, еще ниже — прочие приверженцы, ведомые первыми двумя. Схематично и упрощенно политическая культура оппозиции модерновых революций изображена на рис. 2.
Идеологии социализма,
радикальных религий, национализм
Субъективное Политическая Партизанские армии,
выражение опыта/ - культура - политические партии,
эмоций гнева оппозиции религиозные движения
Культурные идиомы равенства, справедливости, общественного правосудия
Рис. 2
Источник: Foran J. New political cultures of opposition. P. 240.
По вопросу постмодерновых политических культур оппозиции, которые еще только выкристаллизовываются, Форан отмечает: "Несмотря на то что элементы остаются теми же, что и у старых политических культур, они (новые культуры. — Д.К.) придают им различную значимость, помещают в разный контекст и придают различные новые формы"12. Кроме того, новые политические куль-
туры оппозиции характеризуются различием результатов, к которым они приводят: от захвата власти путем выборов (как в случае Венесуэлы) до установления автономных сообществ без продолжения революции на национальном уровне (как в случае сапати-стов в Мексике) и организации действий по всему миру без отчетливых или декларируемых целей (как в случае антиглобалистов). Итак, прежде чем перейти к более подробной характеристике радикальных отличий новых политических культур, укажем основные их них, которые заключаются в сдвиге:
— значимости от формальной идеологии к народным идиомам;
— принципов организации от иерархической линейно-функциональной структуры к горизонтальной самоорганизующейся гетерогенной сетевой структуре движений;
— целей и методов революции от осуществления социальных изменений путем захвата государственной власти к искоренению власти, господства как такового "системы", основанной на доминировании и угнетении.
Субъективная сторона новой политической культуры оппозиции крайне интересна. Субъективный опыт в общем и целом остается когерентным опыту модерновых политических культур: опыту политического исключения, социального и культурного неравенства, эксплуатации, однако этот опыт усиливается действием глобализации. "Что касается субъективной стороны опыта и эмоций, важно подчеркнуть, что именно любовь к жизни, к людям, к справедливости часто создает жизненную силу, которая побуждает людей к экстраординарным действиям. Опыт надежды и оптимизма, который она дарит, является антиподом тем другим воодушевляющим эмоциям ненависти и злости. Я не утверждаю здесь, что это изменение выковывает эмоциональное звучание революции как таковое, но предполагаю, что эта линия набирает все больше сил по мере того, как движения собираются воедино новым спосо-бом"13. Применительно к этому Форан напоминает, что сапати-стов часто называют "профессионалами надежды". Американский социолог также настаивает на значимости в новой культуре таких эмоций и опыта, как достоинство, доброта, забота и креативность.
По-прежнему революционными остаются идеологии социализма, национализма, к ним также добавляется демократия. По поводу первых двух (как в целом и третьей) необходимо добавить, что это уже не привычные нам формальные конструкции со знакомым набором аксиом, а сильнейшим образом размытые, смешанные с народными идиомами и преобразованные под волюнтаристским мировоззрением лидеров представления. Так, боливийский социа-
лизм под воздействием Э. Моралеса превращается в почитание "матери-земли", смешиваясь с консенсусной демократией и общинным солидаризмом. Венесуэльский национализм под воздействием У. Чавеса представал в виде конституционно закрепленной "боливаризации", смешиваясь с антиимпериализмом, социализмом и пр. Народные идиомы, доминирующие над идеологией и трансформирующие последнюю, выражают в основном множество эмоций и чувств, описанных выше. Особый интерес вызывает опыт сапатистов, народные идиомы которых выражают представления национальных меньшинств и культуры индейцев (коренных жителей), к которым обратились за знанием молодые студенты-интеллектуалы, вместо того чтобы в соответствии с классическим "модерновым рецептом" попросту возглавить их, руководствуясь хорошо разработанной идеологией: "достоинство и надежда" ("dignidad y esperanza"), "мы пришли, чтобы спросить" ("caminamos preguntando"), "никогда снова мир не будет без нас" ("nunca jamás un mundo sin nosotros"), "все для каждого и ничего для нас" ("todo para todos y nada para nostros")14. (В обращении к народной культуре, национальным меньшинствам, идиомам применительно к формированию культуры оппозиции Форану видится действие того, что Р. Робертсон называет "глокализацией".)
Иногда в силу значительной размытости идеологий новые движения называют "движениями с отсутствующей идеологией". В ответ на это Форан приводит меткую цитату Д. Грейбера: "В них не отсутствует идеология. Новые формы организации являются их идеологией. Они связаны с разработкой и принятием горизонтальных сетей... основанных на принципах децентрализации, неиерархической консенсусной демократии"15. Новая форма организации отражает не только поворот от формальной идеологии к народным идиомам прямой демократии, но также изменение в стратегии и целях борьбы, характере врага, а также принципиальную гетерогенность движений.
Путем захвата власти саму власть, доминирование и угнетение не искоренить. В качестве примера Форан вновь обращается к са-патистской попытке включить всех членов группы в политику (посредством прямой круговой демократии), дающей каждому члену сообщества шанс побыть правительством. Цель подобной практики не в том, чтобы, используя власть, осуществить изменения, а в том, чтобы отказаться от всякой вышестоящей власти, преодолев тем самым эксплуатацию, доминирование и политическое отчуждение.
14 Ibid. P. 246.
15 Graeber D. The new anarchists // Globalize liberation: how to uproot the system and build a better world / Ed. by D. Solint. San Francisco, 2004. P. 201—215.
Под стать новым целям и характеру революции появляются новые модели и методы борьбы, направленные не на воспроизведение систем доминирования, а на их подрыв: сидячие забастовки, бойкоты, пикеты, гражданское неповиновение, оккупация земли или фабрик. Изменился также характер врага в лице транснациональных корпораций, пришедших на смену образа внутреннего и внешнего врага модерновых революций. Изменившийся характер врага подразумевает необходимость изменения организации движений протеста. Вот основные характеристики изменившегося врага: транслокальность, системность (поддерживается множеством различных медиа- и консюмеристских практик), скрытность (местонахождение врага все чаще оказывается скрытым за множеством международных организаций глобального капитала).
Во главе постмодерновых движений стоит новая фигура лидера, который (опять же по выражению сапатистов) "mandar obedeciendo" ("управляет, подчиняясь"). Согласно этому видению, лидеры служат сообществу и борются за его интересы, а не сообщество служит продвижению видения лидеров. Пример лидера нового типа — Ча-вес, отдалившийся от своей партии ради более близкого общения с народом и практиковавший еженедельные радиообращения на простом и понятном языке. Это "субкоманданте Маркос", лидер сапатистов, известный силой воздействия своих речей и текстов, скрывающий свою личность под маской и выражающий всем этим свое подчинение сапатистам как общине и их команданте (он лишь субкоманданте). Это также женщины, которые все чаще появляются во главе феминистских движений и движений за глобальную справедливость (например, команданте Рамона). Гетерогенный характер движений как нельзя лучше отражен в обобщенном названии движений за глобальную справедливость — их называют "движением движений". Даже сапатисты, стремящиеся отделить свой Чьяпос от остального мира и Мексики, развивались вместе и как часть этих движений. Движение антиглобалистов "не имеет международных штаб-квартир, политической партии, традиционных политических лидеров, претендующих на посты, единообразной идеологии или программы из десяти пунктов"16. Это движение по восстановлению демократии, которое не выступает против организации как таковой, а создает новую организацию. Ее суть в том, чтобы организация отражала собой видение нового мира, представление о ценностях, которые должны лежать в его основе. Помимо всего прочего новые движения не вооружены и не стремятся к коалиции с военными. Сапатисты были вооружены лишь в той мере, в какой это необходимо, чтобы не позволить мексиканским
16 Foran J. New political cultures of opposition... P. 248.
властям и армии распространить свой контроль на Чьяпас, а после и вовсе распустили свой военизированный фронт народного освобождения.
На рис. 3 отражено мнение Форана о развитии новых политических культур оппозиции, проявление которой он видит в сапа-тистском движении, движениях за глобальную справедливость, приходу к власти левых правительств в Латинской Америке.
Субъективный опыт эксплуатации и исключения глобализацией/ эмоции гнева, любви и надежды
Идеологии социализма,
национализма, формальной демократии
Рост культурных идиом
прямой демократии, достоинства, социальной справедливости
Не-ирархические
сети, прямое действие групп
(и левые политические)
Политическая - культура — оппозиции
Рис. 3
Источник: Foran J. New political cultures of opposition. P. 249.
Форан задается вопросом: "Способны ли эти новые политические культуры создать некую разновидность революции?"17 По его мнению, возможность этого во многом зависит от того, насколько новая политическая культура оппозиции будет основываться (build on) на модерновой, а также насколько им удастся учесть опыт друг друга. Высоки и цели, которые ставит перед собой проект постмодерновой революции: "Бороться с системой не так легко, как свергнуть государство (хотя и последнее редко удавалось в большинстве случаев в прошлом веке)"18. К тому же, несмотря на все преимущества горизонтального принципа организации и прямой демократии, распространение этих организационных характеристик новых политических культур оппозиций едва ли представля-
ется возможным в глобальном масштабе. Способны ли эти движения противостоять мощи неолиберального капитализма? Возможно, только если миллионы простых людей последуют за этими движениями по всему миру (профессор Форан особенно выделяет эти "возможно" и "если").
В работе "Будущее революций: переосмысление радикальных изменений в эпоху глобализации" (2003) Форан рассматривает новые парадоксы и вызовы, с которыми столкнулись "новые" революции:
— найти язык, способный объединить разделенные силы и выразить не всегда совместимые желания;
— найти организационные формы, которые позволили бы проводить дебаты, если потребуется, действовать решительно как в каком-либо конкретном месте, так и за его пределами;
— артикулировать альтернативу неолиберализму и капитализму, которая могла бы быть противопоставлена систематическому грузу прошлого и распространению враждебной глобальной системы, существующей в настоящее время;
— со временем сделать все это возможным во многих местах и на различных уровнях (локальных, национальных, "глобальных"), работая и с "глубокой силой", и со "слабостями опыта и эмоций человеческой свободы"19.
Форан также отмечает глубокое влияние, оказанное терактами 11 сентября, а также ответом на него США на новые политические культуры оппозиции. По мнению американского социолога, этот ответ "милитаризовал ход глобализации", а также надломил рост движений за глобальную справедливость путем начала "дискурса войны с терроризмом". Он также отмечает печальное влияние на революционный дискурс авторитарного характера, который приняла социалистическая революция XX в. в России, ее внезапный конец, а также конец революции в Никарагуа и в целом превращение большинства революционных проектов XX в. в памятник "несбывшихся надежд и невыполненных обещаний". Тем не менее очертания постмодерновой революции, по мнению Форана, становятся все более отчетливыми, если концентрировать внимание не на национальном уровне, а на уровнях выше и ниже него, поскольку "будущее наступает уже сейчас" ("the future may be now").
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Foran J. New political cultures of opposition: what future for revolutions? // Revolution in the making of the modern world: social identities, globalization, and modernity / Ed. by J. Foran, D. Lane, A. Zivkovic. N.Y, 2008.
19 The Future of revolutions: rethinking radical change in the age of globalization / Ed. by J. Foran. N.Y., 2003.
Foran J. et al. Revolution in the making of the modern world // Revolution in the making of the modern world: social identities, globalization, and modernity / Ed. by J. Foran, D. Lane, A. Zivkovic. N.Y., 2008.
Graeber D. The new anarchists // Globalize liberation: how to uproot the system and build a better world / Ed. by D. Solint. San Francisco, 2004.
Holloway J. Change the world without taking power. L., 2002.
The future of revolutions: rethinking radical change in the age of globalization / Ed. by J. Foran. N.Y., 2003.
