CC BY
192
Теория межкультурного диалога н.с. трубецкого и неоевразийство
Зиновьев Илья Викторович, кандидат философских наук, докторант кафедры истории философии факультета философии Уральского государственного университета им. А.М.
Горького.
Аннотация. В статье представлена теория межкультурного диалога основателя евразийства Н.С. Трубецкого (1890-1938). Показана связь этой теории с современными российскими концепциями историософского характера представителей неоевразийства. Отмечена плодотворность идей Трубецкого для разработки теории межкультурного диалога на современном этапе.
Ключевые слова: диалог, евразийство, межкультурный диалог, Н.С. Трубецкой, Л.Н. Гумилев, А.С. Панарин, А.Г. Дугин.
Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938) проявил себя в истории русской мысли как лингвист, филолог, философ. Наиболее известной его работой, послужившей базой для формулирования будущей евразийской доктрины, стала «Европа и человечество» (1920).
Европейские космополиты, пишет в этой работе Трубецкой, «под «цивилизацией» разумеют ту культуру, которую в совместной работе выработали романские и германские народы Европы. Под цивилизованными народами - прежде всего опять-таки тех же романцев и германцев, а затем и те другие народы, которые приняли европейскую культуру. Приравнивая космополитизм к шовинизму, мыслитель тем самым обвиняет европейцев в целенаправленном насилии, одном из важнейших следствий их эгоцентризма, над неромано-германскими народами, прежде всего, в культурном отношении.
Для всякого же народа исключительно важно следовать своим историческим путем, не навязывая собственные «цивилизационные» стереотипы другим народам. Это возможно лишь с помощью углубленного самопознания, значение которого для самостоятельного исторического развития всякого народа рассматривается в статье «Об истинном и ложном национализме» (1921): «Внешним образом истинное самопознание выражается в гармонически самобытной жизни и деятельности данной личности. Для народа - это самобытная национальная культура. Народ познал самого себя, если его духовная природа, его индивидуальный характер находят себе наиболее полное и яркое выражение в его самобытной национальной культуре и эта культура вполне гармонична, т.е. отдельные ее части не противоречат друг другу. Создание такой культуры и является истинной целью всякого народа...» [1].
Практической реализацией принципа народного самопознания и следования выявленным чертам органической народной культуры является выработка принципов истинного национализма, который формулируется автором «Европы и человечества» через противопоставление ложному национализму. Последний предстает в обличиях сепаратизма, шовинизма, консерватизма. Истинный национализм, которого в послепетровской России, по мнению автора брошюры, еще не было, всецело основывается на народном самопознании, в процессе которого только и может быть построена подлинно самобытная культура всякого народа. Понятно, что на данном поприще более других преуспели как раз романо-германские народы, пользующиеся этим своим преимуществом и насаждающие собственные цивилизационные подходы. Размышляя над тем, какими чертами должен обладать носитель истинного национализма, Трубецкой одновременно формулирует правила межкультурного диалога для конкретного историко-географического ареала - России-Евразии: «В своих отношениях к другим народам истинный националист лишен всякого национального тщеславия или честолюбия. Строя свое миросозерцание на самодовлеющем самопознании, он всегда будет принципиально миролюбив и терпим по отношению ко всякой чужой самобытности. Он будет чужд и искусственного национального обособления. Постигнув с большой ясностью и полнотой самобытную психику своего народа, он с особенной чуткостью будет улавливать и во всяком другом народе все черты, похожие на его собственные. И если другой народ сумел дать одной из этих черт удачное воплощение в виде той или иной культурной ценности, то истинный националист не задумается заимствовать эту ценность, приспособив ее к общему инвентарю своей самобытной культуры» [2].
Благодаря добровольному соблюдению правил межкультурного диалога, поскольку получены они в ходе глубокой самостоятельной работы, народы-соседи, находящиеся в процессе длительной межкультурной коммуникации, смогут образовывать культуры, схожие в основных своих чертах, но имеющие и свою специфику. Важным моментом, с точки зрения Трубецкого, является принципиальное отличие такого, органично сформированного, культурного объединения от искусственного смешения культурных традиций в результате «поработительских стремлений одного из сожительствующих друг с другом народов» [3]. Так Трубецкой уравнивает в культурных правах все народы, населяющие Россию-Евразию. Что же до европейского влияния, то и оно признается благотворным, но в определенных границах, которые для каждого народа различны и могут быть выявлены лишь в процессе самопознания.
Судя по содержанию не только рассматриваемой работы, но и других сочинений, идейная эволюция мыслителя во многом определялась его этнографическими и лингвистическими интересами. Западный исследователь А. Либерман связывает формировавшуюся на протяжении нескольких лет под влиянием Трубецкого доктрину евразийства с «теорией национализма, исходящей из признания языкового и культурного разнообразия как неизменного закона. В соответствии с последним выдвигалась идея языковых союзов или культурных зон, распространяемая на провозглашенную территорию Евразии» [4]. Важным элементом концепции межкультурного диалога Трубецкого являлась православная традиция, передаваемая посредством церковнославянского языка, значительное влияние которого всегда испытывал литературный русский язык, а через него и другие языки России-Евразии.
Базируясь на идеях Трубецкого, евразийцы на первом этапе (1921-1926) заметно продвинулись в понимании задач глобальной политики ХХ века по сравнению с предшественниками - славянофилами и западниками, Н.Я. Данилевским и К.Н. Леонтьевым. «Столь характерное для Трубецкого превознесение туранства и превращение именно его в символ и знак неевропейской идентичности русских - пункт, в котором евразийцы особенно резко отошли от ранних славянофилов, для кого (отчасти в силу романтической рецепции антитезы Иран-Туран, как она разработана в только что открытой тогда европейцами поэме Фирдоуси «Шах-наме») Туран есть символ рабства, - так что начало туранства усматривается ими в чем угодно (вплоть до католицизма), только не в русском Православии» [5].
Усилив акцент на азиатской составляющей многоосновной культуры России, в том числе пробросив нить взаимосвязи от современности к монгольской государственности, евразийцы отказались от панславистских притязаний России. Они сосредоточили свой интерес на развитии культуры и государственности в евразийском ареале, очерченном границами СССР. Евразийцами впервые отчетливо формулируется перспектива межкультурного диалога с целью взаимного обогащения славянских, финно-угорских и тюркских народов, некогда составивших основу русской нации.
Большое значение посылы автора «Европы и человечества» имеют для разработки теории межкультурного диалога на современном этапе, который, в числе прочих интенций, характеризуется отталкиванием от атлантизма как современного варианта европоцентризма и поиском мультикультурного базиса с учетом национальных традиций народов мира. Развитием идей Н.С. Трубецкого об исторической необходимости развития межкультурного диалога разных народов является неоевразийство. В последнее годы евразийская проблематика стала предметом обстоятельных дискуссий в таких изданиях, как «Вопросы философии», «Философская мысль», «Свободная мысль», «Начала» и других. Все это свидетельствует об актуальности евразийских идей.
Первым среди продолжателей евразийской теории следует назвать Льва Николаевича Гумилева (1912-1992), который именовал себя «последним евразийцем». Эмигрантское учение возродилось в трудах советского ученого в 1960-е годы, когда увидели свет его публикации по вопросам происхождения этносов. Они включали оригинальную концепцию пассионарности, связанную с необыкновенными качествами некоторых людей, формируемыми благодаря избытку биохимической энергии живого вещества биосферы. «Мы не беремся судить: лежит ли в основе пассионарности единый ген или комбинация генов, рецессивный этот признак или доминантный, связан ли он с нервной или гормональной деятельностью организма. На эти вопросы пусть ответят представители других наук. Наша задача, этнологическая, выполнена. Мы обнаружили наряду с
общественными биогеографическое развитие антропосферы и причину ее вызвавшую» [6]. Избыток энергии возникает вследствие так называемого пассионарного толчка, что приводит к появлению новых этнических систем. Важно зафиксировать, что евразийство было для Гумилева не только научной теорией, но и способом скрытого политического действия, что также роднит его с предшественниками.
Сам Гумилев утверждал, что контуры концепции сложились у него стихийно. Озарение настигло его неожиданно в Ленинградской пересыльной тюрьме. Согласно другой версии, арестованный в 1945 году П.Н. Савицкий общался в одном из лагерей с молодым Гумилевым и передал ему основные идеи евразийской доктрины. В 1989 году был опубликован важнейший труд Гумилева «Этногенез и биосфера Земли», написанный, правда, еще в предыдущее десятилетие. В этой книге ученый развивал, в частности, концепцию культурно-исторических типов Н.С. Трубецкого.
Подобно евразийцам Гумилев приписывал особую роль в этногенезе природному ландшафту, при этом биологизируя этнос. Гумилев отрицал западничество и либерализм, видел отечественную историю с Востока. Однако заметно формальное различие между наследием евразийцев и их последователем. Основной массив сочинений первых евразийцев написан в строгом научном стиле или на него ориентирован. Гумилев же выражался всегда вызывающе эффектно, парадоксально, не особенно заботясь о сопутствующем научном аппарате. Источники, полагал Гумилев, нередко противоречат друг другу, поэтому стройной теории на их основе не получится.
Содержательное отличие, которое заметно всякому непредубежденному читателю, заключается в чрезмерной идеализации Гумилевым татаро-монгольского нашествия с последующим порабощением Руси и прямом отрицании его негативных последствий. По словам Гумилева, «поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того времени» [7]. Евразийцы же считали последствия ига благотворными, но не могли не видеть и его негативных сторон [8].
В предисловии к работам Трубецкого его последователь утверждал, что в настоящее время «называть Русь «провинцией» империи вряд ли корректно... Взаимосвязь ... событий дает право на понимание ситуации Русь-Орда как военно-политического союза... О каком иге можно говорить?..
Н.С. Трубецкой придерживался традиционной точки зрения о существовании татарского ига на Руси, что не вполне увязывается с представлениями автора о евразийском единстве... Тезис Трубецкого ... неверен как по существу, так и с позиций евразийства, отстаиваемого автором» [9].
В завершение необходимо указать на то, что теория этногенеза, этнических циклов, связанных с моделью пассионарности, как и идеи Гумилева о слиянии истории, географии и этнографии в единое целое имеют весьма отдаленное отношение к евразийскому наследию. Так, в представлении Гумилева, от биологических, природных механизмов зависит вся история этносов, что явно противоречит идеям ранних евразийцев о ведущей роли духовно-религиозных факторов при создании народа.
В конце 1980-х годов с евразийством знакомится молодой идеолог Александр Гельевич Дугин. Он начинает развивать теорию Н.С. Трубецкого и П.Н. Савицкого с учетом современной политической ситуации. В итоге по инициативе Дугина образуется общественно-политическое движение «Евразия», а затем и одноименная партия. Политически неоевразийство стало вырисовываться как реальность на страницах газеты «День» (в 1993 году она получила название «Завтра»). За несколько лет главный редактор газеты А.А. Проханов и инициатор движения «Евразия» А. Г. Дугин сплотили под флагом неоевразийства правых и левых государственников.
Оценивая евразийские идеи, Дугин писал: «Евразийцы сверстали нам полноценный, логически совершенный, удивительно притягательный идеал, объемное, многомерное открытое ко всестороннему развитию национальное мировоззрение, глубоко патриотическое по сути, но заключающее в себе заведомо действенное противоядие против вырождения до вульгарного шовинизма. Это - мировоззрение, приветствующее модернизм, жесткость и авангард, социальных технологий большевиков, но отбрасывающее порочную загипнотизированность экономикоматериальными формулами. Мировоззрение глубоко христианское и православное, но преодолевшее двухсотлетнее синодальное отчуждение и формалистический официоз, а вместе с
тем открытое к созидательному и веротерпимому диалогу с иными традиционными евразийскими конфессиями» [10].
После сотрудничества в газете «День» Дугин стал редактором журнала «Элементы» и советником председателя Государственной Думы Г.Н. Селезнева. Он занял центральное место в евразийском движении, издав книгу «Основы геополитики» (1997). По мнению самого автора, в этом учебнике «содержится геополитический проект развития Российской Федерации, анализ проходящих процессов, прогностические представления, концепция геополитического будущего России» [11]. Если говорить предельно кратко, то в данном труде развивается идея геополитического и культурного противостояния морских и сухопутных держав.
Противоречие между «морем» и «сушей» для Дугина соответствует противоборству Запада и Востока. Сухопутные сообщества, по мнению идеолога неоевразийства, ориентированы на духовные ценности, морские же сообщества культивируют потребительские установки не только в отношении материальных благ, но и духовных основ жизни человека. «Запад, - пишет Дугин, -верит в то, что есть, в актуальное. Восток в то, что может быть, в то, что должно быть, в потенциальное. <...> Геополитическая и даже онтологическая проблема современности - нового тысячелетия - формулируется таким образом: актуальное против потенциального.
Однополярность доминирующей актуалистской цивилизации против потенциальной двуполярности, где второй полюс латентно представляет собой цивилизацию, настаивающую на превосходстве потенциального (идеального, отвлеченного)» [12].
В более ранней работе «Великая война континентов» (1991), которая в обновленном виде вошла составной частью в книгу «Основы конспирологии» (2005), Дугин последовательно проводит противопоставление атлантизма и евразийства. С его точки зрения, атлантизм - это цивилизационное понятие, под которым следует понимать современную внешнюю политику США, ориентированную в том числе и на формирование общей цивилизационной основы для стран-членов НАТО. Евразийство является антитезой атлантизму и формируется на основе объединения России с «третьим миром» и некоторыми другими странами, которые не согласны с политикой США. Обобщая, Дугин считает евразийство «моделью, наиболее точно соответствующей стратегическим интересам современной России. Она дает ответы на самые сложные вопросы, предлагает выходы из самых головоломных ситуаций. В евразийстве открытость и ориентация на диалог сочетаются с верностью историческим корням и последовательным отстаиванием национальных интересов. Евразийство предлагает непротиворечивый баланс между русской национальной идеей и правами многочисленных народов, населяющих Россию, шире Евразию» [13]. При этом Дугин утверждает, что евразийство как обобщающее понятие не может быть определено окончательно, поскольку отражает постоянно меняющуюся живую действительность.
Обратившись к евразийству в современной академической среде, необходимо выделить наследие Александра Сергеевича Панарина (1940-2003). Из-под пера заведующего кафедрой теоретической политологии МГУ профессора А.С. Панарина вышло немало книг [14], в основе которых лежат евразийские идеи, в том числе основанные на работах Н.С. Трубецкого. Их актуальность философ отметил в одном из своих выступлений. По его мнению, «позиция евразийцев, которые категорически возражали против западнического униформизма, отстаивали проблему плюрализма цивилизации, плюрализма культур, разнообразия мира, в контексте постиндустриальной эпохи еще раз раскрывается и еще раз подтверждается» [15].
Впрочем, ориентированный на наследие Н.С. Трубецкого с его книгой «Европа и человечество» и другие идейные искания евразийского движения, Панарин демонстрировал разные политические симпатии в разные периоды. Современный исследователь отмечает, что «за период последних десяти-пятнадцати лет мыслитель прошел весь круг идейного развития - от либерального западничества до умеренного и даже радикального консерватизма» [16]. При этом уже на первом либеральном этапе ученый внимательно исследовал особенности российского исторического опыта и критиковал бездумное подражательство Западу в проведении реформ. Для мыслителя был интересен проект народного капитализма, который он противопоставлял элитарнономенклатурному. Он проявлял свои симпатии твердого государственника во всех вопросах, связанных с развитием рыночных отношений, отстаивая примат их государственного регулирования.
Кроме того, первоначально Панарин являлся сторонником либерального варианта евразийской альтернативы политики «атлантизма», насаждаемой США и их геополитическими партнерами. Таким образом, он старался размежеваться с неоевразийцами радикального толка, исповедующих коммунистические или националистические идеи. В отличие от них, ученый на первом этапе следования евразийским идеям полагал, что России есть чему поучиться у либеральной западной цивилизации.
В 1992 году Панарин указал на определенные черты поражения ориентированного на западничество процесса реформирования России. И предложил политикам задуматься над тем, почему демократизация сопровождается нарастанием центробежных сил в государстве. Панарин отмечал необходимость конструктивного переосмысления теории «русской идеи». Он увязывал российский тип духовности с особой геополитической идеей, ранее основанной на Православии. Подобная же идея в современных условиях связана с укреплением государственности и морального духа народа. Впоследствии философ конкретизировал эту идею, обозначив ее как «цивилизованное евразийство».
Первоначально такое неоевразийство не расходилось с прежними либеральными основами мировоззрения Панарина, способствуя их утверждению. Главное для него заключалось в политической стабильности и социальном равновесии различных общественных движений, в том числе этнического характера. «Евразийство Панарина было либеральным и потому, что органически взаимодействовало с другими сформулированными философом принципами национально-либеральной реформации. Среди них три представляют важность и сохраняют свою актуальность: принцип отделения власти от собственности, приоритет активизации мелкого и среднего предпринимательства и сильная президентская власть, необходимая для осуществления общего руководства реформами» [17].
Однако с середины 1990-х годов Панарин начал менять свои либерально ориентированные взгляды на будущее России, присоединяясь к жесткой критике рыночных реформ и прозападной ориентации властной верхушки. Философ много усилий прикладывал к тому, чтобы развенчать западные культурные устои и противопоставить им евразийские идеи, понимаемые в духе ранее критикуемых им коммунистов и даже националистов. Ограничивая потенциал капитализма аскетическим поведением потребителей, ученый сформулировал собственное понимание новой евразийской государственности как исключительной ценности, стоящей над самостоятельным экономическим индивидуумом и гражданским обществом. Во многом такая радикализация философа была связана с реализуемой в России политикой ориентированных на западные нормы либеральных реформ, которая приводила к нарастающему разделению общества на малую кучку сверхбогатых и огромную массу живущих за чертой бедности.
Постепенно недовольство политикой Запада, поддерживавшего антинародную, по мнению Панарина, политику правящего клана, привело к отказу ученого от прежних либеральных симпатий. Он уже почти не говорил о поддержке бизнеса и рыночных реформ, зато все более настойчиво призывал к собиранию державы под крыло сильной власти, которая сможет проводить последовательную и мощную внутреннюю и внешнюю политику. Постепенно философ встал в один ряд с ранее критикуемыми представителями ультраконсервативного лагеря. Характерными для этого периода явились публикации в журнале «Москва», редакция которого почувствовала близость панаринской «смены курса» к собственным идеологическим предпочтениям. Поздние работы Панарина - «Россия в циклах мировой истории (1999), «Искушение глобализмом» (2000), «Глобальное политическое прогнозирование» (2000) - имели ярко выраженную
антизападническую направленность.
В конце 1990-х годов будущность российской цивилизации виделась Панарину исключительно в противоборстве с западной цивилизацией, для чего необходимо возродить не только Православие, но и авторитарное государство. При этом, в отличие от более ранних взглядов, философ призывал за мудростью обращаться не к Западу, а к Востоку. Последний, по мнению философа, обладает гораздо более древней и устойчивой цивилизационной структурой, не культивирующей погоню за деньгами и ничем не сдерживаемый, а скорее наоборот -стимулируемый, рост потребностей индивидуумов. Однако и западная цивилизация должна меняться вслед за евразийским континентом. Назначение России видится Панарину еще и в том,
чтобы «спровоцировать и возродить на Западе цивилизационную иронию и критику, показать пагубность происходящих в этой цивилизации процессов» [18].
Как точно подмечено в одном из исследований, «новые работы Панарина все определеннее ставят крест на развиваемой им ранее концепции «цивилизованного евразийства» и все определеннее утверждают ранее подвергавшееся им критике «геополитическое» или конфронтационное евразийство» [19].
Несмотря на негативные оценки современного положения России и соответствующую критику текущего политического курса российского руководства, Панарин до конца своих дней оставался историческим оптимистом. Он возлагал немалые надежды на потенциал евразийского духовного пространства, куда включено и обновленное Православие, и преображенная «русская идея», и возрождаемый, пусть и с великими трудностями и лишениями, межкультурный диалог разных народов. Благодаря этому, по мнению ученого, «в основе нового цивилизационного мироустроения, которое придет на смену западному гегемонизму, будет лежать принцип диалогизма, а не конфронтации» [20].
Стоит также добавить к сказанному, что Панарин предпринял весьма плодотворные попытки развития теории межкультурного диалога Н.С. Трубецкого и евразийства в целом. В частности, можно указать на исследуемый ученым проект третичной модернизации; развернуто обозначенную им проблему диалога с природой как субъектом исторического процесса; исследовательски плодотворное противопоставление «язычества» Америки «византийству» России; наконец, требующее новых разработок представление о европейском провинциализме и деградации как следствии европейского гегемонизма. Впрочем, все это - темы для новых научных изысканий, которые будут предприняты (и не только на материале наследия А.С. Панарина), как мы надеемся, в недалеком будущем.
Оценивая в целом политический и социальный потенциал идейного наследия Н.С. Трубецкого и его сподвижников, необходимо указать на исключительную плодотворность наследия евразийцев. Подтверждает эту точку зрения тот факт, что сегодняшние их последователи, обозначаемые как неоевразийцы, демонстрируют широкий спектр теоретических мнений и практических предпочтений в делах сегодняшней российской политики. В завершение хотелось бы указать на необходимость тщательного отделения «зерен от плевел», дабы сохранить те идеи Н.С. Трубецкого и других евразийцев, которые направлены на межкультурный диалог и консолидацию народов Евразии, а не на их культурное обособление и политическую изоляцию.
Литература
1. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. - М., 1995. - С. 117-118.
2. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. - М., 1995. - С. 124.
3. Там же. С. 124.
4. О Евразии и евразийцах : библ. указ. / сост. А. В. Антощенко, Р. М. Беляева, Н. Г. Евсеева. -
Петрозаводск, 2000. - С. 28.
5. Аверинцев С. С. Несколько мыслей о «евразийстве» Н. С. Трубецкого: опыт беспристрастного
взгляда // Новый мир. - 2003. - № 2. - С.146.
6. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - Л., 1990. - С. 276.
7. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. - М., 1989. - С. 519.
8. См.: Вернадский Г. В. Монголы и Русь. - Тверь, 1997; Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана //
Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. - М., 1995; Савицкий П. Н. Степь и оседлость // Континент Евразия. - М., 1997.
9. Гумилев Л. Н. Историко-философские сочинения князя Н.С.Трубецкого: заметки последнего
евразийца // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. - М., 1995. - С. 40-41.
10. Дугин А.Г. Преодоление Запада: эссе о Николае Сергеевиче Трубецком //Основы Евразийства.
- М., 2002. - С. 519.
11. Дугин А.Г.: « Я - за многополярную глобализацию» // Основы Евразийства. - М., 2002. - С. 543.
12. Дугин А.Г. Геополитика и структура мира в новом тысячелетии // Основы Евразийства. - М.,
2002. - С. 563.
13. Дугин А.Г. Основные принципы евразийской политики //Основы Евразийства. - М., 2002. - С. 573.
14. См. список трудов А.С. Панарина в публикации Малинова А. В. Историософские мотивы
гуманитарной политологии А.С. Панарина // Вече : альманах русской философии и культуры. -СПб., 2003. - № 15. - С. 130-151.
15. Евразийство: за и против, вчера и сегодня : материалы «круглого стола» // Вопросы
философии. - 1995. - № 6. - С. 36.
16. Цыганков А. П. Александр Панарин как зеркало российской революции // Вестн. Моск. ун-та.
Сер. 18, Социология и политология. - 2005. - № 4. - С. 167.
17. Цыганков А.П. Александр Панарин как зеркало российской революции // Вестн. Моск. ун-та.
Сер. 18, Социология и политология. - 2006. - № 1. - С. 120-121.
18. Малинов А. В. Историософские мотивы гуманитарной политологии А.С. Панарина // Вече :
альманах русской философии и культуры. - СПб., 2003. - № 15. - С. 141.
19. Цыганков А. П. Александр Панарин как зеркало российской революции // Вестн. Моск. ун-та.
Сер. 18, Социология и политология. - 2006. - № 1. - С. 125-126.
20. Малинов А.В. Историософские мотивы гуманитарной политологии А.С. Панарина // Вече : альманах русской философии и культуры. - СПб., 2003. - № 15. - С. 142.
