CC BY
39
ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ
УДК 1:3 +1:93
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Е.А. Кротков
Белгородский государственный национальный исследовательский университет
e-mail: [email protected]
Ведущую позицию в системе параметров, специфицирующих научно-исторический дискурс, занимает параметр времени: этот дискурс имеет своей предметной областью прошлое. Хотя прошлое онтологически не детерминировано настоящим, не может измениться под его влиянием, однако социальная история пишется не только по формуле «как это в действительности было», но и согласно императиву «потребного» прошлого: в фокус внимания социального историка попадают, как правило, события и процессы исторической реальности, ретроспекция которых, согласно его понятиям или интуиции, способна дать надежду нации (её будущим поколениям) «понять» себя и «укорениться» во мнении собственной значимости.
Ключевые слова: история, наука, прошлое, методология, плюрализм, идеология, истина.
«История является огромной сетью гипотез, которые при помощи общих высказываний, чаще всего взятых из житейской практики, объясняют данные в опыте факты, т.е. памятники, документы, сооружения, существующие сегодня обычаи. Таким образом, история не является воссозданием прошлого, но лишь его созданием. Правда, мы стараемся, чтобы это творение по возможности было верным, но мы не знаем и никогда не узнаем, является ли оно в сущности таковым».
Ян Лукасевич. О творчестве в науке
Социальная история как наука в некотором смысле олицетворяет социогуманитарное научное познание. Именно она привлекла внимание В. Дильтея, В. Виндельбанда и Г. Риккерта, выдвинувших тезис о наличии существенных различий между историческими науками («науками о культуре») и естествознанием.
Ни для кого также не секрет, что методология социальной истории пока не может сравниться с достижениями методологической мысли природоведческих наук.
Этим она и привлекательна для сопоставления разных типов научной рациональности.
1. Исторический дискурс универсален в том смысле, что не имеет фиксированной области объектов его интереса: в фокусе исторического исследования могут находиться объекты самой различной природы - физической, биологической, психической, социокультурной etc. Поэтому ведущую позицию в системе параметров, специфицирующих научно-исторический дискурс, занимает параметр времени: этот дискурс имеет своей предметной областью прошлое, и с этим едва ли кто будет спорить. Однако что понимать под прошлым, как далеко оно отстоит от настоящего? События вчерашнего дня, к примеру, тоже следует отнести к сфере исторического познания?
Прошлое имеет место, прежде всего в границах жизни каждого человека: это все то, что в этой жизни представляется ему как безвозвратно ушедшее, которое уже не изменишь, и существует в его настоящем в форме памяти. Важно подчеркнуть: принятие той или иной конвенции в отношении границ социального прошлого релевантно решению проблемы научной рациональности исторической науки в целом. Дело в том, что изучение прошлого предполагает обращение к изучению «останков», или «следов», прошлых событий. По этим следам ушедшие в прошлое события надлежит реконструировать с возможной степенью полноты и достоверности. Однако известно и другое: по времени какие-то предикаты прошлого безвозвратно исчезают, «не оставляя считываемых следов»1, и по этой причине степень желаемой полноты и достоверности реконструкции непрерывно отдаляющегося от нас прошлого приближается с физической необходимостью к нулю.
Широко известен экстравагантный тезис: любая реальность есть история, а любое знание и сознание являются историческими феноменами (Б. Кроче и Р.Д. Коллингвуд). Чтобы уйти от парадокса универсализации историзма (все дискурсы исторические, значит, нет оснований для выделения и самого исторического дискурса) представляется целесообразным принять следующие соглашения.
Социальное настоящее: а) это все то в универсуме социального бытия, что происходит «здесь и сейчас»; б) было в недавнем физическом прошлом, отчетливо и полно отображено в свидетельствах и имеет актуальную значимость в том смысле, что происходившее ранее оказывает существенное влияние на «дела» ныне живущих; в) наступит в ближайшем физическом будущем, сравнительно точно прогнозируемо и потому ожидаемо (принимается во внимание в «сегодняшней» деятельности).
Социальное прошлое: а) имело место в отдаленном физическом прошлом; б) только фрагментарно воспроизводимо по вещным «свидетельствам» и/или по текстам; в) его сопоставление с настоящим способно произвести лишь психологический и/или идеологический эффект.
Социальное будущее: а) приходит на смену социальному настоящему и лишь частично детерминируется им; б) в настоящем может существовать только виртуально; в) способно повлиять на мотивы и цели деятельности ныне живущих.
2. Вторым по значимости конституирующим параметром социально-исторического дискурса является его аксиологическая составляющая, релевантная не только коммуникативному, но и когнитивному его аспектам. Хотя прошлое онтологически не детерминировано настоящим, не может измениться под его
1 Мейен С.В. Исторические реконструкции в естествознании и типология // Эволюция материи и её структурные уровни. М., 1981. С. 90-93.
влиянием, однако социальная история пишется не только по формуле «как это в действительности было», но и согласно императиву (под диктат) «потребного» прошлого. Говорят же, что каждое поколение заново переписывает историю, проецируя на нее свои ожидания: прошлое всегда переосмысливается и преобразуется в свете настоящего; «пересмотр отдаленного прошлого в свете более недавних событий в высшей степени характерен для научного исследования, именуемого историографией»2.
3. В теоретико-методологическом плане прошлое воссоздается из исторических фактов. Если не принимать во внимание «продукцию» откровенных фальсификаторов истории, то в этом плане эпистемологический статус исторического исследования незначительно отличается от любой другой области научного познания. И это несмотря на то, что в истории полно лакун, «относительно которых источники оставляют нас в неведении, да так, что мы не ведаем о своем неведении»3. Но факты, упорядоченные в их хронологической последовательности - это еще не социально-исторический образ («картина социального прошлого»). Последний возникает проецированием на них идеологем, таких как «смысл истории», «национальная идея», «честь нации», ее «враги» и «союзники», «историческая справедливость», «чувство Родины» и т.п. (в нашей номинации идеологизм относится к разряду мировоззренческих и социокультурных пресуппозиций субъекта научного дискурса). В частности, в фокус внимания социального историка попадают, как правило, события и процессы исторической реальности, ретроспекция которых, согласно его понятиям или интуиции, способна дать надежду нации (её будущим поколениям) «понять» себя и «укорениться» во мнении собственной значимости.
Однако идеологизм социально-исторического дискурса не является следствием недобросовестности и, тем более, умышленной предвзятости историков. Любой нормальный человек (не исключая и историка) нуждается в обретении «непреходящего» смысла своей жизни, что возможно лишь в контексте тех социокультурных общностей, с которыми он себя идентифицирует. Но смысложизненные векторы социального и индивидуально-личностного бытия невозможно «вывести» из окружающего нас мира природы или биологической конституции homo sapiens посредством проведения научных экспериментов и построения научных теорий. Они формируются в головах «эзотериков» (мудрецов, философов, проповедников, летописцев, вождей etc.) - хранителей и трансляторов коллективного опыта - как рационализация (в психологическом смысле этого термина) архетипической потребности в «племенной» (кастовой, национальной, классовой etc.) идентичности и эмоционального неприятия неизбежности конца индивидуального жизненного пути. Затем эти смыслы и ценностные ориентиры инкорпорируются в общественное сознание и проецируются не только на настоящее и будущие, но и на прошлые поколения, т.е. формируется социокультурная идентичность в транстемпоральном измерении. В итоге создается эффект социально-исторической иммортализации: хотя бы частично преодолевается ощущение случайности и эфемерности земного бытия, укрепляется чувство причастности к чему-то значительному, трансцендентому.
4. В социуме, разделенном на множество конфликтующих национальных государств, на богатых и бедных, «своих» и «чужих», не существует единой системы идеологем. Поскольку историки сами интегрированы в различающиеся
2 Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. 1986. С. 184.
3 Поль Вен. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003. С. 22.
социокультурные общности, дифференцированы по этнонациональным, социально-классовым, конфессиональным, образовательным etc. признакам, социально-исторический дискурс не может не иметь отчетливо выраженного плюралистического характера. Усугубляется плюрализм социально-исторического дискурса диверсификацией интерпретативных (герменевтических) процедур, обусловленной различиями в социологических, политических, экономических, психологических теориях, посредством которых разные историки интерпретируют одни и те же исторические факты. Кроме того, отсутствие в социуме «жёстких» структурных и эволюционных зависимостей, невозможность осуществлять актуальные наблюдения и производить реальные эксперименты над социальным прошлым, а также неустранимость идеологических проекций, диверсификация интерпретативных процедур обусловливают атрибутивный статус пробабилизма социально-исторического дискурса и генетическую близость его с художественным вымыслом (мифотворчеством). По этим причинам было бы наивным полагать, что существует или когда-нибудь будет создана «аутентичная» (в смысле: «единственно истинная») социальная история какой-либо страны. Тем не менее, социальному историку не стоит по этому поводу огорчаться: как справедливо отмечает проф. Алан Мегилл, «в профессиональной историографии истина далеко не единственный критерий, которым мы квалифицируем качество исследований»4.
5. В связи с изложенным следует рассматривать в качестве опасной иллюзии претензии на преимущественное право обладания исторической «правдой»: эти самонадеянные грезы историков, ориентированных на национальную идею, порождают антагонизм социальных историографий, который, как известно, чреват реальными политическими конфликтами и насилием. Ясно и другое: многое из социального прошлого могло быть полнее и точнее реконструировано посредством научных методов, если бы историки не превращали свои штудии в ремесло по заготовке «исторических аргументов» для политического дискурса. Реализации этой возможности могло бы способствовать усиление роли принципов толерантности в социально-историческом дискурсе, что, несомненно, могло бы увеличить шансы коллективного научно-исторического разума на сближение с исторической реальностью5. Однако этот вполне романтический проект предполагает принятие хотя бы одного императива эпистемологии классической истины: историк как профессионал не имеет права формулировать утверждения, вступающие в противоречие с твердо установленными историческими свидетельствами (фактами). В противном случае социальной историографии грозит полная утрата статуса научного дискурса.
6. Историография уделяет большое внимание вопросам методологии исторического исследования. Следует учитывать, что в ней нет отдельного специализированного метода исследования («исторического метода»), который позволял бы отграничить этот дискурс от других научных дискурсов: применяемые в исторической науке методы широко представлены и в других научных дисциплинах (приемы работы с источниками и их критика, интерпретация фактов, синтез, ретроспекция и прогнозирование, и т.п.). Известный палеоантрополог Р. Фоули пишет: «Разница между информацией о прошлом и настоящем состоит не столько в
4 Мегилл Алан. Некоторые соображения о проблеме истинностной оценки репрезентации прошлого // Эпистемология и философия науки. Т. XV. 2008. № 1. С. 54-55.
5 Толерантность как нравственная ценность и поведенческий императив исследован автором в работе: Кротков Е.А. Анатомия толерантности: феноменологический анализ // Толерантность -мировоззрение современного общества: Сб. науч. тр. Белгород, 2002. С. 66-72.
различии между прямым и косвенным наблюдением, сколько в разной длине цепочки умозаключений и силе сцепления составляющих ее звеньев. Вполне возможно, что любая информация о прошлом должна базироваться на более длинной и более труднодоступной цепочке выводов, чем информация о настоящем, но эпистемология остается по сути той же самой»6. По сути такой же точки зрения придерживается специалист по гражданской истории М. Блок: «Между исследованием далекого и исследованием совсем близкого различие ... лишь в степени. Оно не затрагивает
у
основы методов» . Речь может идти только о специфике комплекса общенаучных методов, который характерен для решения задач историографического плана.
Список литературы
1. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986.
2. Вен Поль. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003.
3. Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. 1986.
4. Кротков Е.А. Анатомия толерантности: феноменологический анализ // Толерантность -мировоззрение современного общества: Сб. науч. тр. / Под ред. проф. И.Ф. Исаева. Белгород, 2002. С. 66-72.
5. Мегилл Алан. Некоторые соображения о проблеме истинностной оценки репрезентации прошлого // Эпистемология и философия науки. Т. XV. 2008. № 1. С. 54-55.
6. Мейен С.В. Исторические реконструкции в естествознании и типология // Эволюция материи и её структурные уровни. М., 1981. С. 90-93.
7. Фоули Р. Еще один неповторимый вид. Экологический аспект эволюции человека. М., 1990.
THEORETICAL-METHODOLOGICAL ANALYSIS SOCIO-HISTORICAL DISCOURSE
E.A. Krotkov
Belgorod state national research university e-mail: [email protected]
Leading position in the system parameters, specifying scientific and historical discourse, is the time setting: this discourse has as its subject area past. Though the past is ontologically real is not deterministic, not subject to change under its influence, but social history is not written only by the formula «as it actually was», but according to the imperative «needs» of the past: the focus of attention of the social historian to get, as a rule, the events and processes of historical reality, retrospection which, according to his notions or intuition, can give hope of the nation (future generations) to «understand» and «root» in the opinion of self-worth.
Keywords: history, science, history, methodology, pluralism, ideology, truth.
6 Фоули Р. Еще один неповторимый вид. Экологический аспект эволюции человека. М., 1990.
С. 108.
7 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 35.
