CC BY
28
www.hjournal.ru
Journal of Institutional Studies, 2022, 14(2): 70-80 DOI: 10.17835/2076-6297.2022.14.2.070-080
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНАЛИЗА ОПЫТА ЦИФРОВИЗАЦИИ УПРАВЛЕНИЯ ЭКОНОМИКОЙ (НА ПРИМЕРЕ ПОЗДНЕГО СССР)
ДМИТРИЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ ДИДЕНКО,
Российская академия народного хозяйства и государственной службы
при Президенте Российской Федерации, г. Москва, Россия, e-mail: [email protected]
Цитирование: Диденко Д.В. (2022). Теоретико-методологические аспекты анализа опыта цифровизации управления экономикой (на примере позднего СССР). Journal of Institutional Studies 14(2): 70-80. DOI: 10.17835/2076-6297.2022.14.2.070-080
Цель статьи состоит в апробации неоинституциональных теорий общественного выбора и политических рынков для анализа накопленного в научной литературе эмпирического материала о реализованных и нереализованных проектах создания цифровых систем поддержки принятия решений для государственного управления экономикой в позднем СССР (середина 1950-х - конец 1980-х гг.). Обосновывается, что их методологический инструментарий, разработанный на основе изучения экономических и политических явлений преимущественно западных обществ с рыночной экономикой, способен объяснить подобные явления в индустриальном обществе другого типа. Таким образом, основной вклад настоящей статьи состоит в интерпретации данных историко-экономических феноменов через призму указанных неоинституиииональных теорий. Показано, как различные формы институциональной конкуренции позволили создать ведомственные цифровые системы, в то время как фактически блокировали создание общенациональных. Указываются следующие важные факторы институциональных взаимодействий на политическом рынке позднего СССР, повлиявшие на результаты реализации цифровых проектов. Во-первых, сверхдорогостоящие проекты создания общенациональных систем во многом являлись отражением технократических представлений, свойственных научной и политической элите позднего СССР, но институциональные коалиции в пользу их развития оказались нежизнеспособными в отсутствие явно выраженной поддержки на самых верхних уровнях государственного аппарата. Во-вторых, устойчивое игнорирование советской бюрократией необходимости масштабных социальных изменений, которыми неизбежно сопровождается смена технологических укладов. В-третьих, технократизм мышления ученых-экономистов, субъективно придерживавшихся принципов научной рациональности и максимизации общественного благосостояния, также мешал их эффективному взаимодействию на политическом рынке позднего СССР. Делается вывод, что неоинституциональные теории общественного выбора и политического рынка дают возможность адекватно описывать и анализировать практики взаимодействия политической и экономической сфер и механизмы функционирования централизованно управляемой экономики СССР, в качестве предпосылки для оценки возможного влияния цифровых интеллектуальных систем на управленческие процессы в экономике РФ.
Ключевые слова: неоинституциональные теории; коллективные действия; цифровая экономика; СССР; экономическая история; Общегосударственная автоматизированная система учета и обработки информации (ОГАС); Автоматизированная система плановых расчетов (АСПР)
© Диденко Д.В., 2022
Благодарность: Статья подготовлена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, грант № 19-010-00680 «.Исследование институциональных механизмов взаимодействия науки и управления экономикой в СССР (середина 1950-х - конец 1980-х гг.) в контексте развития системы стратегического планирования в государственном секторе экономики РФ». Статья написана на основе докладов, сделанных автором на конференциях «Информационное развитие России: состояние, тенденции и перспективы» в Среднерусском институте управления - филиале РАНХиГС (декабрь 2019 г.) и «Рональд Коуз и новая институциональная теория» в Финансовом университете (сентябрь 2020 г.). Автор признателен за интересные вопросы и полезные замечания участникам указанных конференций.
THEORETICAL AND METHODOLOGICAL ISSUES OF ANALYZING DIGITIZATION IN ECONOMIC MANAGEMENT: THE CASE OF THE LATE USSR
DMITRY V. DIDENKO,
Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration,
Moscow, Russia, e-mail: [email protected]
Citation: Didenko D.V. (2022). Theoretical and methodological issues of analyzing digitization in economic management: The case of the late USSR. Journal of Institutional Studies 14(1): 70-80 (in Russian). DOI: 10.17835/2076-6297.2022.14.1.070-080
The article aims to test the new institutional theories of public choice and political markets for our analysis of the empirical evidence collected by the research literature on the realized and unrealized projects of the digital systems development for support of decision-making by the state management of the economy in the late USSR (mid-1950s - late 1980s.). We argue that their methodological instruments, developed on the basis of studies of economic and political phenomena of predominantly Western societies with market economy, can explain similar phenomena in industrial society of another type. Therefore the major contribution of the article is our interpretation of the economic history phenomena through the lens of the new institutional theories. We show how various forms of institutional competition led the way to development of departmental digital systems, while actually blocked the creation of nationwide ones. The following important factors of institutional interactions in the political market of the late USSR, which influenced the results of implementation of the digitization projects, are indicated. First, extra-expensive projects for creating national systems were largely a product of the technocratic thinking of the scientific and political elite of the late USSR, but institutional coalitions in favor of their development turned out to be unviable lacking explicit support at the highest levels of the state apparatus. Second, persistent disregard by the Soviet bureaucracy of the need for large-scale social changes, which inevitably accompany the change in technological structures. Third, technocracy of thinking by academic economists, who subjectively adhered to the principles of scientific rationality and maximization of public welfare, also hindered effectiveness of their interaction in the political market of the late USSR. We conclude that the new institutional theories of public choice and political market allow to adequately describe and analyze the practices of interaction between the political and economic spheres and the mechanisms of functioning of the centrally administered economy of the USSR, as a prerequisite for assessing possible influence of digital intelligent systems on management processes in the RF's economy.
Keywords: new institutional theories; collective actions; digital economy; USSR; economic history; Nationwide Automated Data Processing and Control System (NACS); Automated System of Plan Calculations (ASPC)
Acknowledgment: This publication has been prepared in the framework of the project funded by the Russian Foundation for Basic Research (project № 19-010-00680) "A research into the institutional mechanism of interaction between academic research and economic management in the USSR (mid-1950s - late 1980s) in light of strategic planning development in the public sector of Russia's economy". The article is based on the authors' papers presented at the conferences "Information development of Russia: current state, trends and prospects" (Central Russian Institute of Management - Branch of RANEPA), 'Ronald Coase and the new institutional theory" in the Financial University (September 2020). The author is grateful to the participant of these conferences for their interesting questions and useful comments
JEL: B52, D72, D73, N44, N74, O33, P39
Введение
В контексте все более весомой доли участия государства в развитии национальной экономики на новом качественном уровне поднята дискуссия о роли и возможностях применения методов его текущего и стратегического планирования. В этом тренде идут соответствующие теоретические разработки в экономической литературе (Бузгалин и Колганов, 2016, 2017; Мамедов, 2016). Соответственно, сохраняет актуальность изучение институциональной практики функционирования преимущественно нерыночных секторов и систем хозяйствования, в том числе опыта применения в них цифровых систем поддержки управленческих решений.
Количественные показатели роста экономики страны и характер структурных изменений в ранний период (1930-1950-е гг.) позволяют утверждать, что они происходили в целом в соответствии с трендами, обозначенными модернизационной парадигмой (Диденко, 2015: 20-35, 235-264, 320-322). К середине 1950-х гг., с завершением проводившейся мобилизационными методами ускоренной индустриализации, в стране было создано среднеразвитое индустриальное общество, использующее технологии широкого применения на уровне мировой границы (хотя и в меньших масштабах). К числу таких технологий относятся и цифровые методы обработки информации. Соответствующим знаковым событием стало создание в 1959 г. Вычислительного центра Госплана СССР (с 1963 г. ставшего Главным). В СССР централизованное планирование выступало важнейшей технологией государственного управления экономикой территорий разного уровня. В этой связи проект ее цифровизации, во многом осуществленный, как и менее удачные попытки использовать цифровые технологии для управленческих процессов более высокого уровня, представляют собой важные исторические примеры.
Данный аспект анализа продолжает оставаться актуальным в свете того, что задачи позднеиндустриальной модернизации во многом не сняты с повестки дня экономического развития современной России. Как следует из базы данных проекта международных сопоставлений Maddison Project Database1, по ВВП на душу населения страна недалеко ушла от уровня конца 1980-х гг.; во всяком случае, разрыв с экономически развитыми странами за последние 30 лет скорее расширился, чем сократился. И магистральный путь преодоления этого разрыва, как и тогда, политической элитой, научным, экспертным сообществом консенсусно видится в цифровизации управленческих процессов. В отношении развития информационного общества, использующего цифровые технологии широкого применения, Президентом и Правительством РФ приняты стратегические решения2. Однако степень их реализации зависит от наличия и актуализации интересов соответствующих социально-экономических и политических субъектов.
Предпринимаемые в настоящее время попытки цифровизации управления экономикой имеют определенные аналоги в практиках позднего СССР. В этой связи нашей целью является апробация
1 См.: Maddison Project Database, version 2018. Bolt J., Inklaar R., de Jong H., van Zanden J.L. (2018). Rebasing 'Maddison': new income comparisons and the shape of long-run economic development. Maddison Project Working paper 10. (https://www.rug.nl/ggdc/ historicaldevelopment/maddison/releases/maddison-project-database-2018 - Дата обращения: 16.09.2020).
2 В первую очередь, к ним относятся Указ Президента РФ № 203 от 09.05.2017 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации». (http://www.kremlin.ru/acts/bank/41919); Распоряжение Правительства РФ № 1632-р от 28.07.2017 «Об утверждении «Программы цифровой экономики Российской Федерации». (http://government.ru/docs/28653/); Распоряжение Правительства РФ № 1189-р от 03.07.2019 «Об утверждении «Концепции национальной системы управления данными». (http:// government.ru/docs/36940/).
неоинституциональных теорий общественного выбора и политических рынков для анализа накопленного в научной литературе эмпирического материала в области создания цифровых систем поддержки принятия решений для государственного управления экономикой в позднем СССР.
Неоинституциональные теории и советская экономика
Новые институциональные теории общественного выбора и политических рынков сформировались на междисциплинарном стыке институциональной экономики, политической экономии, социологии политики и политологии. Это предполагает объемный и системный взгляд на историко-экономические явления и процессы.
В данном контексте теория общественного выбора ценна тем, что фокусируется на изучении процессов формирования и реализации экономической политики, роли в них субъектов с собственными специфическими интересами и их коллективных действиях (Бьюкенен, 1997; Олсон, 1995; 2012; 2013). Она дает инструментарий для описания, анализа и определения закономерностей экономического поведения таких субъектов, как публичные политики, государственный аппарат (бюрократия), различные группы интересов внутри общества. Ключевыми объектами анализа выступают используемые ими методы максимизации власти и влияния (лоббирование, создание коалиций и другие формы рентоориентированного поведения). Важное методологическое значение имеет разграничение политического и экономического типов рациональности, в том числе, поскольку их субъекты взаимодействуют на политических рынках с определенным уровнем трансакционных издержек (Афонцев, 2010).
При этом дискуссионным является то, насколько указанные модели, основанные на неоклассической аксиоматике и разработанные на основе обобщения эмпирического материала западных обществ с рыночной экономикой, могут объяснить подобные явления в индустриальных обществах другого типа. Важным аргументом в пользу положительного ответа выступает то, что в определенной степени адаптированный инструментарий теории общественного выбора для анализа практик взаимодействия политической и экономической сферы в позднем СССР использовался в концепции административного рынка (экономика согласований, экономика иерархического торга), с описанием процессов обмена властных ресурсов на хозяйственные (Гайдар, 1997, т. 1: 5-275; Найшуль, 1991: 31-62; Кордонский, 2000).
Другие попытки изучить практики советского планирования с позиций ряда концепций неоинституционализма были предприняты в работах П. Грегори и М. Харрисона. Они тестировали сформулированные М. Олсоном модели реализации диктаторской власти, описывая практики лоббирования и административного торга на разных уровнях управления (Грегори, 2008: 2123, 182-184, 317-322; Harrison, 2015: 113, 243, 309, 325, 371-406). Эти явления определялись наличием конфликта интересов между принципалом (взявшим ответственность за национальную экономику) и его агентами (которым поручено отвечать за отдельные отрасли и территории, но которые одновременно представляют их интересы).
Одновременно П. Грегори убедительно показал, что даже в условиях диктаторского политического режима агенты имели реальную переговорную силу и возможность фактически голосовать «за» или «против» того или иного решения принципала путем снижения интенсивности прилагаемых трудовых усилий, манипулирования передаваемой вверх по вертикали информацией, формированием выгодных для себя ожиданий (Грегори, 2008: 110— 142, 181-184, 330-333), т.е. посредством различных форм оппортунистического поведения. Более того, П. Грегори утверждал, что в большинстве случаев именно агенты, в силу обладания более детальной и достоверной информацией, чем принципал, фактически реализовывали свои экономические интересы: на разных уровнях сталинской экономики вместо вертикальной субординации осуществлялись лоббирование и административный торг.
М. Харрисон указывал на тенденцию к возрастанию трансакционных издержек информационного мониторинга и принуждения агентов (Harrison, 2015: 391-392, 412-413). Этот фактор является ключом к объяснению эволюции советского политического режима в направлении ослабления репрессивного принуждения.
Таким образом, еще большие возможности для административного торга открывались в период позднего СССР, когда институциональная система потеряла значительную часть прежней мобилизационной энергии и репрессивного воздействия, оставляя политическим и экономическим субъектам больше места для горизонтальных взаимодействий в процессах планирования и распределения ресурсов (Грегори, 2008: 320—322, 330—336). Вряд ли из этого следует равенство переговорных возможностей обеих сторон торга, но именно поэтому трансакции на политическом рынке характеризуются как «квази-рыночные».
На применимость концепций «лоббирование особых групповых интересов», «институционального склероза» к изучению «обществ советского типа» указывал и сам М. Олсон (Олсон, 2013: 7-10).
Основные этапы и направления цифровизации в экономике СССР
В русле преобладавшего в рассматриваемое историческое время понимания тенденций общественного развития, впервые вопрос о необходимости создания автоматизированной системы управления (АСУ) всей национальной экономикой был поставлен заместителем начальника Вычислительного центра Минобороны СССР А.И. Китовым. В 1959 г. он написал два письма руководителю страны Н.С. Хрущёву с предложением реализовать свой проект создания такой системы на базе общей сети вычислительных центров для вооруженных сил и народного хозяйства страны (Кутейников, 2012: 598-599). Однако идея такого объединения была крайне негативно воспринята руководством Минобороны (чей приоритет в использовании крайне редкой тогда цифровой техники мог в этом случае пострадать). В результате А.И. Китов был уволен с работы и исключен из КПСС, хотя продолжал публиковаться в научных изданиях, партийных экономических СМИ, вскоре был восстановлен в КПСС и стал выезжать на научные мероприятия за рубежом, в том числе в США (Шилов и Китов (ред.), 2020: 87-91, 442, 483, 588). В тех условиях такое вряд ли было возможно без сильной поддержки со стороны не только академических структур, но и части высшего государственного аппарата (при по меньшей мере нейтральной позиции его идеологической части), структур государственной безопасности.
В начале 1963 г. академик В.М. Глушков собрал коллектив ученых из разных организаций (Институт кибернетики АН УССР, Лаборатория экономико-математических методов В.С. Немчинова — основа будущего ЦЭМИ АН СССР, ВЦ АН СССР и др.), первым результатом работы которого стало коллективное письмо в ЦК КПСС о катастрофическом отставании СССР от США в области развития вычислительной техники и ее использования как в экономических исследованиях, так и в хозяйственной практике (Кутейников, 2012: 599). В данном случае это было скорее риторическим преувеличением: основоположник кибернетики Н. Винер после посещения СССР в начале 1964 г. оценивал его отставание в аппаратуре как небольшое и небезнадежное, признавая опережение в разработке теории автоматизации (Винер, 1983: 325). Близкие оценки имеются и в постсоветской научной литературе (Бокарёв, 2007: 151).
Тем не менее, данный лоббистский прием академического сообщества, в системе ряда других, оказался результативным. Уже в мае 1963 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о внедрении вычислительной техники и АСУ в экономику, которое инициировало разработку «Предэскизного проекта Единой государственной сети вычислительных центров». При этом ученые настаивали на том, что управлять сетью должен специально созданный госкомитет при Совете Министров СССР. Проект был готов уже в 1964 г., но вызвал значительные возражения со стороны Центрального статистического управления (ЦСУ). После смещения Н.С. Хрущёва в октябре 1964 г. и с приходом к власти коллективного руководства Л.И. Брежнева и А.Н. Косыгина данный проект в июле 1965 г. был отправлен Президиумом Совета Министров СССР на доработку в то же ЦСУ (Кутейников, 2012: 600).
Межведомственная конкуренция ЦСУ и Госплана СССР привела к тому, что к концу 1960-х гг. консенсусное мнение в высших структурах политической власти стало склоняться к тому, что основой сети должны были стать ведомственные системы (Кутейников, 2012: 600-607). Эта позиция выглядела рациональной, особенно после упразднения в 1965 г. территориальных
органов управления (совнархозов) и восстановления отраслевых министерств. Кроме того, ведомства согласились признать необходимость создания в стране автоматизированной системы при условии, что она не будет управляющей, а ограничится информационно-вычислительной функцией (Кутейников, 2012: 609).
Первоначальный проект ЕГСВЦ, подготовленный группой ученых, был чрезмерно оптимистичен как в отношении темпов увеличения выпуска промышленных компьютеров3, так и в отношении реальных возможностей применения экономико-математических методов в управлении экономикой. Он не был направлен на решение проблем, которые имелись у разнообразных хозяйственных ведомств при реализации их функций, претендуя на то, чтобы эти функции взял на себя новый политико-экономический субъект. Проблема неэффективности управленческих решений в том виде, в котором она была сформулирована, являлась проблемой советской экономики «в целом», а не отдельных ведомств. Как следствие не был ясен субъект (институция), чью проблему мог бы решить данный проект. Таким образом, он не учитывал ведомственные интересы и вместо решения вытекающих из них конкретных проблем предлагал вариант, не реализуемый вследствие наличия теоретических, технических и политических ограничений (Сафронов, 2020: 26, 36).
Таким образом, идея ЕГСВЦ трансформировалась в проект Общегосударственной автоматизированной системы учета и обработки информации (ОГАС). Задача ее создания была поставлена в 1971 г. в докладах первых лиц страны и в директивах XXIV съезда КПСС, в развитие очередного постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР по вычислительной технике (КПСС, 1971, т. 1: 92; т. 2: 53, 309—310). Таким образом, прямое противодействие созданию данной сети становилось нелегитимным. Однако разработка и согласование проекта с ведомствами затянулись до 1980 г., когда был выпущен «Эскизный проект ОГАС». Во второй половине 1980-х гг. проект был остановлен вследствие как технологических (микропроцессорная революция — вытеснение громоздких электронно-вычислительных машин (ЭВМ) на микросхемах персональными компьютерами), так и политических обстоятельств (экономические реформы в условиях нараставшего социально-экономического и политического кризиса) (Кутейников, 2012: 613-614).
Тем не менее, с точки зрения концепций неоинституциональных теорий, представляет интерес эволюция данного проекта в направлении децентрализации и автономности структурных элементов, происходившая под воздействием лоббирования, борьбы разных групп интересов в государственном аппарате, в академическом сообществе и создания их коалиций. При этом борьба между ведомствами шла не только посредством лоббирования. Ее субъектами выступали представители науки, которые формировали институциональные коалиции с представителями ведомств, выступая не только на комиссиях и совещаниях, но и в публичном пространстве (СМИ, научные и научно-популярные журналы) (Сафронов, 2020: 25-30).
С конца 1960-х гг., когда третье поколение сетевых ЭВМ стало по всем параметрам значительно превосходить механические и аналоговые вычислительные машины, начинается широкое внедрение цифровых систем в экономику СССР (Бокарёв, 2007: 151). Внедрение АСУ в ведомствах и на предприятиях страны являлось важнейшей составляющей государственной научно-технической политики до конца 1980-х гг. (Кутейников, 2012: 596). Однако, за счет ускоренного развития отраслевых АСУ, министерства возвели мощные технологические барьеры на пути создания общенациональной компьютерной системы управления. Они стали средством консервации существующего экономического и политического порядка (ОетоуйоЬ, 2008: 346-347). В то же время, острота проблемы несовместимости технических стандартов ведомственных сетей могла ослабеть по мере их обновления. И со временем эти сети могли стать (пусть и с небольшой вероятностью) основой для более совершенных проектов общенациональных профессиональных сетей и альтернативных Интернету решений.
3 В рассматриваемое историческое время наиболее часто употребительным термином стал «электронные вычислительные машины - ЭВМ», который вытеснил ранний термин «электронные цифровые машины» (Китов, 1956), указывающий на технологическую специфику работы с информацией и универсальность в отношении сферы применения.
Одной из важнейших АСУ стала Автоматизированная система плановых расчетов (АСПР), которую удалось создать и внедрить в практику работы Госплана СССР, и которая рассматривалась ее создателями как ядро будущей ОГАС. Комплексная группа по разработке АСПР была создана в 1965 г., проект одобрен в мае 1972 г., а первая очередь системы введена в эксплуатацию в 1976 г. (Китов и Сафронов, 2019: 21-22).
С помощью таких особенностей АСПР, как переход от идеи единой к идее объединенной сети, ведомственный статус на начальном этапе работ с заложенной в дизайн системы опцией расширения до межотраслевого уровня, постепенное развертывание (по мере готовности) технической и теоретической базы, Госплан переиграл ЦСУ и других конкурентов, лишив их возможности тормозить разработку и внедрение. Фактически, Госплан придумал тактику, которая, сохраняя первоначальную цель (повышение качества планирования и управления, информационная прозрачность, общегосударственный масштаб сети и т.п.), позволила ему выстроить работу таким образом, что первые результаты служили аргументом для расширения полномочий, которые в свою очередь позволяли получать более серьезные результаты и на их основе требовать еще больше полномочий (Сафронов, 2019: 406-407). Таким образом, взаимодействие ученых и плановиков, в случае с АСПР, оказалось результативнее, чем в случае с ЕГСВЦ/ОГАС.
Эффективность процессов цифровизации и ее факторы
Одной из важнейших причин того, что проект ОАГС реализовывался лишь частично, оказались сверхвысокие трансакционные издержки согласований и достижения равновесия на политическом рынке. На реализацию проекта в 1980 г. разработчиками запрашивалось 40 млрд руб. (против 5 млрд руб. в первоначальном варианте 1964 г.) (Кутейников, 2012: 613). Это соответствовало порядка 6,3% ВНП СССР за 1980 г. (637,6 млрд руб. в текущих ценах по оценке Д. Штейнберга (Steinberg, 1990)).
Другой важной причиной оказались технологические недостатки. В настоящее время с достаточно большой степенью определенности можно утверждать, что предлагавшаяся иерархическая и централизованная архитектура советских общенациональных цифровых сетей уступала их американскому аналогу (созданной под эгидой Министерства обороны США в 1969 г. сети ARPANET, ставшей прообразом Интернета (Peters, 2016)). И вряд можно было ожидать от реализации проекта ЕГСВЦ/ОГАС значительного прямого экономического эффекта, что интуитивно ощущали руководители советской экономики, выступавшие в роли принципала, к которому обращались разработчики.
Институциональная среда централизованного планирования определяла иерархическую и закрытую структуру ведомственных АСУ. В данном случае имела место попытка импорта цифровых информационных технологий без заимствования и адаптации институтов, обеспечивающих их эффективное применение. Стремление к заимствованию научно-технических достижений и технологических укладов, освоенных в странах-лидерах мирового развития, при тенденции к консервации социально-экономических институтов, имеет глубокие традиции в российской истории и экономической политике (Нуреев и Латов, 2010; Диденко, 2011: 159-160).
В отношении рассматриваемой сферы заслуживают доверия имеющиеся в научной литературе свидетельства, что если в СССР до середины 1960-х гг. велись самостоятельные разработки проектов оборудования и программного обеспечения (и до середины 1980-х гг. АСУ), впоследствии их открытое и скрытое заимствование из-за рубежа привело к нарастанию технологической зависимости и отставания (Бокарёв, 2007: 145, 154-162; Кастельс, 2000: 458-459).
Следует отметить, что попытки широкого внедрения в СССР цифровой техники (ЭВМ) и технологий (АСУ) не сопровождались необходимыми изменениями в управлении предприятиями и наталкивались на незаинтересованность их руководителей, поскольку на первых порах такая автоматизация усложняла функции оперативного руководства и мешала выполнять текущие плановые задания (Бокарёв, 2007: 170), т.е. увеличивала трансакционные издержки экономических агентов.
Кроме того, преобладавшая картина мира и образ мышления и ученых, и политиков формировались в условиях раннего индустриального общества и адаптации к ним марксистских схем развития его исторических вариантов - капитализма и социализма. И во многом сверхдорогостоящие проекты цифровизации являлись отражением технократических представлений, свойственных научной и политической элите позднего СССР. В то же время, созданные в пользу их реализации институциональные коалиции оказались нежизнеспособными в отсутствие явно выраженной поддержки на самых верхних уровнях государственного аппарата (в противоположность тому, какая имелась при реализации ядерного и космического проектов).
Другим социальным фактором, повлиявшим на результаты реализации цифровых проектов в позднем СССР, являлось длительное игнорирование советской бюрократией необходимости масштабных социальных изменений, которыми неизбежно сопровождается смена технологических укладов. В ее понимании цифровые системы не являлись принципиально новыми средствами работы с информацией, а могли быть более удобными хранилищами текстов, более мощными калькуляторами, а главное - эффективными средствами автоматизации процессов материального производства. В этом направлении ведомства не сопротивлялись идее компьютеризации плановой экономики, скорее они модифицировали ее в соответствии со своими потребностями и интересами и в соответствующем виде реализовывали (Сафронов, 2020: 37). Но когда ведущей тенденцией стал переход к персональным компьютерам, советское руководство даже к концу 1980-х гг. не определило свою стратегию в отношении их использования (Грэхэм, 2014: 116).
С одной стороны, представители ведомств опасались, что распространение цифровых систем, действующих на принципах технической рациональности, приведет к сокращению сферы их информационного монополизма и сузит пространство для их автономного поведения по отношению к принципалу (высшему партийному руководству).
С другой стороны, ученые, субъективно придерживавшиеся принципов научной рациональности и максимизации общественного благосостояния, не располагали достаточной информацией о микроэкономических механизмах, позволявших снизить «провалы» государства в условиях централизованного планирования и управления. Технократизм их мышления, не учитывавший наличие не всегда явно выраженных целей, лежащих за пределами собственно экономической сферы, также мешал их эффективному институциональному взаимодействию на политическом рынке позднего СССР. В частности, технократизм авторов цифровых систем для управления национальной экономикой базировался на вере в возможность создать такую систему, которая бы в реальном времени собирала, передавала экономическую информацию и могла бы регулярно высчитывать «оптимальные» цены, по существу взяв на себя функции рыночного механизма на основе единого для экономики критерия оптимальности (Сафронов, 2020, 35-36). Завышенные ожидания быстрых и прямых экономических результатов от распространения цифровой техники того времени сочетались с низкой надежностью ее функционирования (Сафронов, 2019: 406), что также не позволяло в достаточной степени доверить ей принятие даже ограниченных решений по эконометрическим моделям, разработанным учеными и отобранным экспертами.
Таким образом, неудивительно, что прямой экономический эффект от внедрения АСУ в СССР оценивается намного ниже, чем он имел место в экономически развитых странах Запада и чем ожидалось их адептами (Кутейников, 2012: 615; Бокарёв, 2007: 160). Тем не менее, даже ограниченное распространение цифровых технологий в СССР приводило к позитивным экстерналиям, в том числе в виде накопленного человеческого капитала. Навыки значительных слоев программистов и технических работников данной сферы оказались востребованными на рынке труда после перехода на преимущественно рыночные принципы функционирования в 1990-е гг. Подтверждением такому выводу служит экспертное суждение Л. Грэхэма, который критически оценивал институты российской инновационной системы, но признавал, что Россия, в области производства и экспорта программного обеспечения, в постсоветский период смогла добиться очевидного успеха (Грэхэм, 2014: 130).
Заключение
Приведенные исторические примеры показывают воздействия со стороны политических институтов и процессов на принятие решений в сфере экономической политики в условиях идеократического общества с централизованно управляемой экономикой. Они демонстрируют, как различные формы институциональной конкуренции позволили создать ведомственные цифровые системы (в том числе АСПР), в то время как фактически блокировали создание общенациональных ЕСВЦ/ОГАС.
И советский, и нынешний российский официальные дискурсы существенно сглаживают имеющиеся противоречия между различными социальными, политическими и экономическими субъектами. В частности, то, что цифровизация ведет к изменениям в распределении и экономической, и политической власти между ними, пока недостаточно осознается основными акторами связанных с ней перемен. В то время как неоинституциональные теории общественного выбора и политического рынка дают ключ к идентификации возникающих в этой сфере проблем, что необходимо для разработки конструктивных социальных технологий.
Таким образом, применяя понятия рассмотренных неоинституциональных теорий, мы можем адекватнее описывать и анализировать механизмы функционирования директивно планируемой и централизованно управляемой экономики СССР. В этом контексте исторические примеры позволяют обозначить исследовательскую повестку в отношении современной российской экономики, а именно - уточнить границы применимости цифровых интеллектуальных систем и степень их возможного влияния на управленческие процессы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ/REFERENCES
Афонцев С.А. (2010). Политические рынки и экономическая политика. М.: КомКнига. 384 с. [Afontsev
S.A. (2010). Political markets and economic policy. Moscow: KomKniga. 384 p. (In Russian).] Бокарёв Ю.П. (2007). СССР и становление постиндустриального общества на Западе, 1970-1980-е годы. М.: Наука. 381 с. [Bokarev Iu.P. (2007). The USSR and the coming of post-industrial society in the West, 1970-1980s. Moscow, Nauka. 381 p. (In Russian).] Бузгалин А.В., Колганов А.В. (2016). Планирование: потенциал и роль в рыночной экономике XXI века. Вопросы экономики (1): 63-80. (https://doi.org/10.32609/0042-8736-2016-1-63-80 -Дата обращения: 16.09.2020). [Buzgalin A.V., Kolganov A.V. (2016). Planification: Potential and role in XXI century market economy. Voprosy ekonomiki (1): 63-80. (In Russian).] Бузгалин А.В., Колганов А.В. (2017). Планирование в экономике XXI века: какое и для чего. Terra Economicus 15(1): 29-43. (https://doi.org/10.18522/2073-6606-2017-15-1-29-43 - Дата обращения: 16.09.2020). [Buzgalin A.V., Kolganov A.V. (2017). Planning in the economy of the XXI century: what kind of and what is it for? Terra Economicus 15(1): 29-43. (In Russian).] Бьюкенен Дж. (1997). Сочинения. Серия: «Нобелевские лауреаты по экономике» Т. 1. Фонд экономической инициативы; Гл. ред. кол.: Нуреев Р.М. и др. М.: «Таурус Альфа». 546 с. [Buchanan J. (1997). Works. "Nobel laureates in Economics" Series. Vol. 1. Economic Initiative Foundation; Nureev R.M. et al. (eds). Moscow: "Taurus Alpha". 546 p. (In Russian).] Винер Н. (1983). Кибернетика или управление и связь в животном и машине. 2-е изд. М.: Наука. 344 с. [Wiener N. (1983). Cybernetics or Control and Communication in the Animal and the Machine. 2nd ed. Moscow: Nauka. 344 p. (In Russian).] Гайдар Е.Т. (1997). Экономические реформы и иерархические структуры / Сочинения в 2 томах. Т. 1. М.: Евразия. 558 с. [Gaidar E.T. (1997). Economic reforms and hierarchical structures. Works in 2 volumes. Vol. 1. Moscow: Evraziia. 558 p. (In Russian).] Грегори П. (2008). Политическая экономия сталинизма. 2-е изд. М.: РОССПЭН; Фонд Первого президента России Б.Н. Ельцина. 398 с. [Gregory P. (2008). The Political Economy of Stalinism. 2nd ed. Moscow: ROSSPEN; The First President of Russia B.N. Yeltsin Foundation. 398 p. (In Russian).] Грэхэм Л. (2014). Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России. М.: Манн, Иванов и Фербер. 290 с. [Graham L. (2014). Lonely Ideas: Can Russia Compete? Moscow: Mann, Ivanov i Ferber. 290 p. (In Russian).]
Диденко Д. (2011). Инновационное и догоняющее развитие: две стратегии модернизации российской интеллектуалоемкой экономики. Экономическая политика (1): 159-160. [Didenko D. (2011). Innovation and catch-up development: two modernization strategies for the Russian knowledge-intensive economy. Economic Policy (1): 159-160. (In Russian).] Диденко Д.В. (2015). Интеллектуалоемкая экономика: человеческий капитал в российском и мировом социально-экономическом развитии. СПб.: Алетейя. 407 с. [Didenko D.V. (2015). Knowledge-intensive economy: human capital in Russian and global socio-economic development. St. Petersburg: Aletheia. 407 p. (In Russian).] Кастельс М. (2000). Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ. 608 с. [Castells M. (2000). The Information Age: Economy, Society and Culture. Moscow: HSE Publ. House. 608 p. (In Russian).] Китов А.В. (1956). Электронные цифровые машины. М.: Изд. Советское радио, 276 с. [Kitov A.V.
(1956). Elektronnye tsifrovye mashiny. Moscow: Sovetskoe radio Publ., 276 p. (In Russian).] Китов В.А., Сафронов А.В. (2019). Страницы истории Главного вычислительного центра Госплана СССР. Цифровая экономика 5(1): 17-24. (http://digital-economy.ru/ - Дата обращения: 16.09.2020). [Kitov V.A., Safronov A.V. (2019). Pages of the History of the Main Computing Center of the Gosplan of the USSR. Digital Economy 5(1): 17-24. (In Russian).] КПСС (1971). 24-й съезд. Стенографический отчет. 30 марта - 9 апреля 1971 года. В 2-х т. М.: Политиздат. Т. 1. 598 с. Т. 2. 592 с. [CPSU (1971). 24th Congress. Transcript report. 30 March -9 April, 1971. 2 vols. Moscow: Politizdat. Vol. 1. 598 p. Vol. 2. 592 p. (In Russian).] Кордонский С.Г. (2000). Рынки власти: Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ. 240 с. [Kordonskii S.G. (2000). Power Markets: Administrative Markets of the USSR and Russia. Moscow: OGI. 240 p. (In Russian).] Кутейников А.В. (2012). Проектирование автоматизированной системы управления народным хозяйством СССР в условиях экономической реформы 1965 г. / Экономическая история: Ежегодник. 2011-2012. / Отв. ред. Л.И. Бородкин, Ю.А. Петров, С.А. Саломатина. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 596-617. [Kuteinikov A.V. (2012). Designing an automated system for managing the national economy of the USSR in the context of the economic reform of 1965. In L.I. Borodkin, Iu.A. Petrov, S.A. Salomatina (eds.). Economic History: Yearbook. 2011-2012. Moscow: ROSSPEN. 596-617. (In Russian).] Мамедов О.Ю. (2016). «Троянский конь» директивности. Terra Economicus 14(2): 6-25. (https://doi. org/10.18522/2073-6606-2016-14-2-6-25 - Дата обращения: 16.09.2020). [Mamedov O.Iu. (2016). «Trojan horse» of directive planning. Terra Economicus 14(2): 6-25. (In Russian).] Найшуль В.А. (1991). Высшая и последняя стадия социализма / Погружение в трясину: Анатомия застоя / Сост. и общ. ред. Т.А. Ноткиной. М.: Прогресс. 31-62. [Naishul' V.A. (1991). The highest and last stage of socialism. In T.A. №Лкта (ed.). Getting bogged down: Anatomy of Stagnation. Moscow: Progress, 31-62. (In Russian).] Нуреев Р.М., Латов Ю.В. (2010). Россия и Европа: эффект колеи (опыт институционального анализа истории экономического развития). Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта. 530 с. [Nureev R.M., Latov Iu.V. (2010). Russia and Europe: Effect of the Path Dependence (A study in institutional analysis of the history of economic development). Kaliningrad: Immanuel Kant Russian State University Publishing House. 530 p. (In Russian).] Олсон М. (1995). Логика коллективных действий: общественные товары и теория групп. М.: ФЭИ. 174 с. [Olson M. (1995). The Logic of Collective Action: Public Goods and the Theory of Groups. Moscow: FEI. 174 p. (In Russian).] Олсон М. (2012). Власть и процветание. Перерастая коммунистические и капиталистические диктатуры. М.: Новое издательство. 224 с. [Olson M. (2012). Power and Prosperity Outgrowing Communist and Capitalist Dictatorships. Moscow: Novoe izdatel'stvo. 224 p. (In Russian).] Олсон М. (2013). Возвышение и упадок народов: Экономический рост, стагфляция и социальный склероз. М.: Новое издательство. 324 с. [Olson M. (2013). The Rise and Decline of Nations Economic Growth, Stagflation, and Social Rigidities. Moscow: Novoe izdatel'stvo. 324 p. (In Russian).]
Сафронов А.В. (2019). Автоматизированная система плановых расчетов Госплана СССР как необходимый шаг на пути к общегосударственной автоматизированной системе учета и обработки информации (ОГАС). Экономическая история 15(4): 395-409. (https://doi. org/10.15507/2409-630X.047.015.201904.395-409 - Дата обращения: 16.09.2020). [Safronov A.V.
(2019). The Gosplan Automated Planning System as a Necessary Step Toward the Nationwide Automated Data Processing and Control System (NACS). Ekonomicheskaya istoriya = Russian Journal of Economic History 15(4): 395-409. (In Russian).]
Сафронов А.В. (2020). Компьютеризация управления плановой экономикой в СССР: проекты ученых и нужды практиков. Социология науки и технологий 11(3): 26-36. [Safronov A.V.
(2020). Computerization of the Planned Economy in the USSR: Projects of Scientists and the Needs of Practitioners. Sociology of Science & Technology 11(3): 26, 36. (In Russian).]
Шилов В.В., Китов В. А. (ред.). (2020). Анатолий Иванович Китов. М.: МАКС Пресс. 687 с. [Shilov V.V., Kitov V.A. (eds.). (2020). Anatolii Ivanovich Kitov. Moscow: MAKS Press. 687 p. (In Russian).] Gerovitch S. (2008). Inter-Net: Why the Soviet Union Did Not Build a Nationwide Computer Network.
History and Technology 24(4): 335-350. Harrison M. (2015). The Economics of Coercion and Conflict. London: World Scientific Publishing. 428 p.
Peters B. (2016). How not to network a nation: the uneasy history of the Soviet internet. Cambridge,
Massachusetts: MIT Press. 298 p. Steinberg D. (1990). The Soviet Economy 1970-1990: A statistical analysis. San Francisco: Intern. Trade Press, 1990. 338 p.
