CC BY
42
Т.В. Мордовцева
ТЕОРЕТИКО-ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ НАСИЛИЯ И НЕНАСИЛИЯ В СОЦИАЛЬНЫХ ПРАКТИКАХ
В статье излагается ряд существующих подходов к определению феноменов «насилие» и «ненасилие» в социально-философском контексте. Указывая на разнообразные проявления насилия, автор анализирует его формы и типичные причины, отмечает философские аспекты. В статье представлены некоторые тенденции понимания насилия и ненасилия в российском и зарубежном философском дискурсе.
Ключевые слова: насилие, ненасилие, воля, общество, государственная власть, поведение, мораль.
Насилие, анализируемое в социальном контексте как проявление человеческой деструктивности и агрессивности, связано с изучением комплекса причин применения силы с целью принуждения людей к определенному поведению, т.е. установлению господства одной воли над другой, нередко связанное с угрозой жизни. Сложившиеся традиции исследования феномена насилия (Т. Гоббс, Ф. Ницше, К. Маркс, З. Фрейд, Э. Фромм и др.) свидетельствуют о том, что оно является неизменным спутником всех социальных, эволюционных и революционных изменений. Глубокая укорененность насильственных форм поведения в человеческой жизни спровоцировала исследователей перешагнуть барьер психологизма и подойти к решению вопроса о конструктивных альтернативах насилия через морально-нравственную рефлексию, что и привело к выделению бинарной связи насилия и ненасилия, которая выражается в двух ценностно-смысловых позициях: первая исходит из стремления подавления противоположной стороны, навязывания ей своей воли через систему власти; вторая опирается на принцип равноправия сторон, стратегию диалога, компромисса, баланса сил, отказа от репрессивных форм власти. Во взаимодействии этих ориентаций и выявляется эволюция форм насилия в истории, причем налицо две тенденции: движение от явных форм насилия к более скрытым и стремление к ограничению насилия в контексте утверждения неотъемлемых прав человека.
По мнению А. Гусейнова [1], насилие и ненасилие как категории философского анализа являются не столько диалектической парой, как правое и левое, сколько характеризуют разные стадии одного процесса как последовательно сменяющие друг друга способы действия. При концептуализации феномена насилия он считает вполне оправданным выделять два основополагающих подхода к его пониманию - абсолютистский и прагматический. Согласно первому понятие «насилие» имеет четко выраженную негативную оценочную нагрузку, которая распространяется на все формы физического, психологического, экономического подавления и соответствующие им душевные качества -ложь, ненависть, лицемерие и т.д. В таком контексте насилие отождествляется со злом, и тем самым нивелируется возможность толкования его как вынужденной меры, т.е. использования в относительно конструктивных целях, а также в равной мере изобличается порочность лица, его применяющего. В рамках прагматического подхода насилие получает смысл физического или экономического ущерба, в том числе сюда относят убийство, ограбление и т.п., не исключающие определенных уступок в сторону его оправданности, использования в крайних
случаях и вынужденных обстоятельствах, в частности, для предотвращения еще большего насилия, которое невозможно устранить иными способами.
Именно прагматический подход в силу своей реалистичности и адекватности типичным формам поведения человека приобрел наибольшую популярность. Развивая его, можно дискутировать не только о моральной оправданности насилия, но и вводить некие критерии измерения насилия, предлагать варианты и способы решения проблемы предотвращения насилия, в частности, обосновывая его связь со свободной волей и властью. По мнению того же А. Гусейнова, «насилие есть один из способов, обеспечивающих господство, власть человека над человеком» [1], при этом он делает важное дополнение, что насилие - это не принуждение вообще и не вообще ущерб жизни и собственности, «а такое принуждение и такой ущерб, которые осуществляются вопреки воле того или тех, против кого они направлены. Насилие есть узурпация свободной воли. Оно есть посягательство на свободу человеческой воли» [1]. Понятно, что такой смысл насилия не позволяет редуцировать его просто к разрушительной силе, но обосновывает возможность более широкой философской рефлексии, отличающей его от инстинктивных природных свойств человека: агрессивности, воинственности, плотоядности, а с другой стороны, от других форм принуждения в обществе, таких как право и закон.
В поле философской рефлексии находится также вопрос о субъекте насилия, поскольку абсолютистский взгляд всегда фокусировался на объекте, на том, против кого оно было направлено, что неизбежно оставляло без внимания идею легитимации воли и принуждения ей. «Ведь недостаточно решить, кто может стать жертвой. Надо еще ответить, кто достоин стать судьей» [2]. А это значит, что в основе проблемы насилия и ненасилия лежит проблема добра и зла, ответственности человека и общества за принимаемые оценочные суждения. И подобно тому, как критерии добра, красоты, истины заключены в абсолютном начале, в нем же обнаруживается стремление оправдать или осудить насилие, что непосильно ни человеку, ни человечеству.
И тем не менее проблема существует. Этически правомерно знать, по какой причине лицо, совершающее насилие, избирает этот путь разрешения ситуации. И может ли оно, напротив, явить пример ненасилия? Очевидно, что выбор ненасилия способен в принципе блокировать деструктивные проявления человеческой свободы посредством поиска компромисса, установления диалога, согласия, т. е. ненасилие может быть ответным решением на проявление насилия с целью минимизации его разрушительного воздействия, ибо оно способно породить только ответное насилие. Однако этот путь не из легких, поскольку требует от субъекта конструктивного действия - отказаться от монополии на истину и, в частности, от абсолютистских оценок, быть готовым к изменениям и самокритике, к умению занять другую позицию и проявить максимум эмпатии, т.е. требуется сменить основания выбора.
Тактика ненасилия в основном реализуется в трех формах: пассивной капитуляции и покорности; ответном насилии и борьбе; активном ненасильственном сопротивлении. Именно последняя форма предполагает, что ненасилие переводит цели и средства борьбы в качественно однородную нравственную плоскость, оно направлено на устранение не только эмпирических результатов несправедливости, но и их внутренних оснований, оно разрывает цепь насилия, поднимает человеческие отношения на другой уровень.
Любопытно, что ненасилие в форме пассивной капитуляции и покорности подвергается нравственной критике не в меньшей степени, чем само насилие. По крайней мере Б.Г. Капустин [4, с. 157-195], анализируя подобную точку зрения на моральные аспекты принуждения, отмечает, что политика ненасилия прежде всего сталкивается с проблемами не в лице угнетателя, а угнетенного, который, проявляя покорность, лишается способности к освободительному действию вообще, а нередко и пассивно принимает смерть от угнетателя.
В свою очередь политика ответного насилия также нуждается в моральной легитимации, поскольку ориентирована на ее оправдание в качестве ответного вызова. И. А. Ильин по этому поводу писал: «Тот, кто сопротивляется злодеям силою и мечом, тот должен быть чище и выше своей борьбы: иначе он поведет ее и не он завершит ее победою, а она увлечет его, исказит его обличие и извергнет его, сломленного, униженного и порочного. Владеть силою и мечом может лишь тот, кто владеет собой, т. е. своими страстями и своим видением» [3, с. 53-54]. Здесь же можно отметить, что ответное насилие, вероятно, в большей мере, чем исходное, нуждается в критериях добра и справедливости, ибо невозможно дать объективную оценку условиям, оправдывающим его необходимость.
Анализируя современные социальные практики и способы коммуникации, исследователи дискутируют о том, какая из форм поведения превалирует - конструктивная или деструктивная [5]. С одной стороны, возрастание уровня конфликтогенности в разных регионах мира, обусловленного межэтническими, межнациональными,
межконфессиональными столкновениям, очевидно свидетельствует о неизбежном приоритете тактики подавления, вплоть до физического уничтожения и массовой гибели людей. С другой стороны, факт нарастания темпов развития мировой цивилизации доказывает преимущественное существование ненасильственных способов разрешения конфликтов, которые при условии имеющихся средств военного вооружения многих стран уже давно могли привести к гибели все человечество. Поэтому в реальном историческом процессе в целом ненасилие, превалирующее над насилием, является преобладающей тенденцией.
Но можно ли быть уверенным в том, что баланс сил действия и противодействия сохранится?
Именно сомнения в положительном ответе на этот вопрос актуализируют исторический характер проблемы насилия и ненасилия, опосредуя необходимость поиска конкретных социальных практик и технологий ненасилия в современном мире.
Литература
1. Гусейнов А. А. Понятие насилия и ненасилия // Вопросы философии. 1994. № 6.
2. Гусейнов А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? // Вопросы философии. 2004. № 3.
3. Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Собр. соч.: В 10 т. М., 1995. Т. 5.
4. Капустин Б.Г. Насилие в политике: теоретические парадоксы и их практическое разрешение // Общественная мораль: философские, нормативно-этические и прикладные проблемы / Под ред. Р.Г. Апресяна. М., 2009.
5. Ненасилие: философия, этика, политика. М., 1993.
