CC BY
110
Новый филологический вестник. 2020. №3(54). --
И.В. Кузнецов, Н.В. Максимова (Новосибирск)
ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ СТАТУС И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЭПИТЕТА:
по рассказу В. Набокова «Облако, озеро, башня»
Аннотация. Термин «эпитет» не обладает точным понятийным содержанием. Это его свойство констатируется и в поэтике, и в лингвистике. Определить теоретический статус эпитета помогает переход от формально-семантической трактовки понятия к функциональной. Статья представляет собой анализ функционирования эпитетов, выполненный на материале рассказа В. Набокова «Облако, озеро, башня». Данный рассказ показателен, поскольку его отличает многочисленность эпитетов, их оригинальность, окказиональная сочетаемость и значительный семантический радиус действия. Кроме того, эпитеты в этом рассказе помогают усилить инвариантную для набоковского творчества тему «счастья». Взаимно связанные концепты «счастье» и «судьба» появляются в тексте, будучи сильно актуализированными при помощи эпитетов. Анализ рассказа показывает, что в нем образное содержание ряда эпитетов предвосхищает дальнейшее развитие действия, выполняя по отношению к сюжету криптографическую функцию. Сделанные наблюдения позволяют дать функциональное определение эпитета и предложить функциональные же основания для типологии эпитетов. Это степень охвата контекста действия, включенности в создание художественного образа; степень значимости определяемого слова для картины мира автора; степень оригинальности самого эпитета; степень оригинальности сочетания эпитета с определяемым словом. Так возникает представление об эпитете как полевой структуре, о его ядерных и периферийных свойствах. Возможность сформулировать индекс значимости эпитета в конкретном тексте или художественной системе закладывает теоретический фундамент для создания актуальных словарей эпитетов того или иного автора.
Ключевые слова: эпитет; функциональный подход; В. Набоков; «Облако; озеро; башня»; типология эпитетов; словарь эпитетов.
I.V. Kuznetsov, N.V. Maksimova (Novosibirsk)
Theoretical Status and Functioning of Epithet: By V. Nabokov's Story "Cloud, Lake, Tower"
Abstract. The term "epithet" has no precise conceptual content. This property of it is stated in both poetics and linguistics. The transition from formal-semantic interpretation of the concept to functional one helps to determine the theoretical status of the epithet. The article gives an analysis of epithets functioning, made on the material of V. Nabokov's story "Cloud, lake, tower". This story is representative, because it is distinguished by the large number of epithets, their originality, occasional compatibility
and significant semantic range. In addition, the epithets in this story help to strengthen the invariant for Nabokov's creativity theme of "happiness". The interdependent concepts of "happiness" and "destiny" appear in the text, being strongly actualized by epithets. The analysis of the story shows that the number of epithets' figurative content anticipates the further development of the action, performing a cryptographic function in relation to the plot. The observations allow us to give a functional definition of the epithet and offer the same functional basis for the typology of epithets. This is the degree of coverage of the context of action, involvement in creation of an artistic image; the degree of importance of the defined word for the picture of the author's world; the degree of originality of the epithet; the degree of originality of the combination of epithet with defined word. So there is an idea of the epithet as a field structure, its nuclear and peripheral properties. The ability to formulate an index of the significance of an epithet in a particular text or artistic system lays the theoretical foundation for the creation of relevant dictionaries of epithets of an author.
Key words: epithet; functional approach; V. Nabokov; "Cloud, lake, tower"; typology of epithets; dictionary of epithets.
Термин «эпитет» в филологии является проблемным. При кажущейся со школьной скамьи узнаваемости эпитета обозначающий его термин не имеет точного понятийного содержания. Все ли прилагательные являются эпитетами? Все ли прилагательные в переносном значении - эпитеты? Только ли прилагательные могут выступать в этой роли? Наконец, достаточно ли вообще формального критерия для определения этого понятия?.. Более того, сама постановка вопроса о критериях выделения «эпитета» в современном научном контексте отсутствует. Термин «эпитет» используется регулярно, но имеет маргинальный статус в теоретической поэтике, в стилистике, в лингвистической теории языковых средств выразительности и в теории иносказания в целом. Неслучайно словарная статья «эпитет» отсутствует как в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» [Лингвистический 1990], так и в актуальном литературоведческом словаре «Поэтика» [Поэтика 2008] (в нем есть только отсылка к статье «Лирика»). Тогда как другие тропы представлены отдельными словарными статьями. А.П. Квятковский так определял эпитет: «Образная характеристика какого-либо лица, явления или предмета посредством выразительного метафорического прилагательного» [Квятковский 1966, 359]. Квятковский ввел понятия «эпитетные прилагательные», «эпитетные местоимения». При этом он отмечал (более 50 лет назад): «История эпитета и его роль в стилистике еще не разработана» [Квятковский 1966, 359]. С тех пор ситуация отчасти изменилась только в практическом аспекте: появился опыт составления авторских словарей эпитетов (Словарь эпитетов Бунина [Краснян-ский 2008], Словарь эпитетов Рубцова [Бесперстых 2016]). Но со стороны теории все остается по-прежнему. В «Словаре эпитетов», вышедшем в начале 2000-х гг., читаем: «Законченной и общепринятой теории эпитета пока не существует. В науке нет еще единого взгляда на понятие "эпитет". Термин этот используется в самых разных смыслах» [Горбачевич 2002, 4].
Таким образом, проблема понятийного содержания эпитета не раз обозначалась впрямую.
Нерешенность вопроса об объеме понятия обусловлена, во-первых, неоднородностью признаковых конструкций, функционирующих в текстовом материале разных литературных эпох. Во-вторых, она усугубляется появлением нового отношения к слову в произведениях Х1Х-ХХ вв. (особенно по сравнению с фольклорными текстами, да и с традиционной нормативной поэзией): слово здесь начинает мыслиться как инструмент преображения действительности. «Искусство <...> должно одухотворить, пресуществить нашу действительную жизнь», - определил задачу литературы и вообще искусства В. Соловьев [Соловьев 1991, 89]. Поэтому в литературе XX в. (и, в частности, у Набокова, о котором речь далее) функционирование языковых средств выразительности приобретает экспериментальный характер [Очерки 1995]. Ведь при помощи слова осуществляется творчество мира. Сильно повлиявший на XX в. Андрей Белый, считавший свое время «органическим» (в ницшеанской терминологии) периодом культуры, писал: «Мы бессознательно чувствуем, что в самом звуковом и образном выражении скрыт глубочайший жизненный смысл слова - быть словом творческим» [Белый 1994, 134].
На наш взгляд, недостаточно ставить вопрос только о широком и узком понимании эпитета - подобно тому, как это делается, например, в [Горба-чевич 2002]. Следует задаться вопросом о функциональной природе эпитета - в отличие от ее формально-семантической трактовки. Представляется, что сделать это можно на материале рассказов Владимира Набокова, среди которых мы остановимся на рассказе «Облако, озеро, башня» (далее - ООБ). В нем атрибутивная семантика создает одну из концептуально значимых линий, порождая разные формы выражения - в том числе разнообразные виды признаковых слов, большая часть из которых традиционно называется эпитетами. Функционирование эпитетов не только позволяет обнаружить и раскрыть специфику строения сюжета рассказа и создаваемых в нем образов. Данный рассказ (взятый в контексте всего творчества Набокова) дает возможность осмыслить само понятие эпитета, актуализировать его существенные признаки в теоретическом аспекте. Для этого в рассказе имеются несколько оснований. Это
- высокая плотность эпитетов в словесной ткани ООБ;
- их языковая оригинальность;
- окказиональная лексико-семантическая сочетаемость «эпитет + определяемое слово»;
- значительный «семантический радиус действия» [Ильенко 2003] ряда эпитетов, которые своим сквозным характером создают целостность смысла и текста ООБ.
Приведем из ООБ примеры «эпитетных конструкций», обладающих как концептуальным зарядом, так и языковой оригинальностью (они появляются с самого начала рассказа): кроткий холостяк; лето в полном разливе; рубашка вольного фасона, - одна из тех, которые с таким не-
терпением ждут стирки, чтобы сесть; поездка, навязанная ему случайной судьбой в открытом платье; утро - парное, с внутренним солнцем; с устрашающей легкостью; Шрам, с чем-то неопределенным, бархатно-гнусным, в облике и манерах. Такие определения, обладающие перечисленными выше признаками, в тексте ООБ функционируют весьма выразительно, создавая второй, атрибутивно-символический план. Их актуализация достигается разными способами: используются окказиональные эпитеты-прилагательные (бархатно-гнусный), окказиональная сочетаемость «эпитет + существительное» (бездейственно ропщущая чаща), необычно (иногда чрезмерно) развернутые определительные конструкции (причастный оборот, придаточное определительное, обособленное приложение, предикат с группой второстепенных членов) в функции эпитета, часто по принципу матрешки включающие внутрь себя определения новой ступени подчинения (самая дюжинная комнатка, с красным полом, с ромашками, намалеванными на белых стенах, и небольшим зеркалом, наполовину полным ромашкового настоя; см. также пример со словом «поездка», который приводится ниже).
В ООБ ряд эпитетов относится к словам, соотнесенным с ключевыми концептами набоковской картины мира. Это касается слова «счастье» и связанного с ним понятия. Тема счастья была сквозной у Набокова с того раннего времени, когда он подписывал свои произведения многозначительным псевдонимом: Сирин [Кузнецов 2000]. В прозе европейского периода эта тема просто-таки лежит на поверхности. Первый сборник рассказов «Возвращение Чорба», по сути, представляет собой манифестацию этой темы. Он и возник как цикл сюжетно разъединенных глав неосуществленного романа «Счастье»: «Сборник "Возвращение Чорба" весь, как околосолнечная система, поворачивается вокруг романа "Счастье"» [Толстой 1991, 148]. «Рассказы в "Возвращении Чорба" разнообразны по своей тональности, и пожалуй наиболее удивительным является острое ощущение счастья жизни. <...> Мотив жизнелюбия - сквозной для сборника» [Мулярчик 1997, 96].
Для самого писателя как личности счастье - это некий первообраз, архетип. А.К. Жолковский ввел для обозначения такого первообраза в индивидуальной творческой системе понятие «инвариантной темы»: «Инвариантная тема - это та любимая мысль автора, в свете которой он - вольно или невольно - видит вещи. Художественный смысл любого фрагмента образуется совмещением некой локальной темы (изображаемых объектов, выражаемых чувств) с инвариантной» [Жолковский 1976, 33]. Такой темой в творчестве Владимира Набокова и была тема счастья.
С другой стороны, утверждение темы счастья у Сирина / Набокова порождалось особенностями жизненной установки писателя, повлиявшей и на его эмигрантскую биографию. Набоков, как многие эмигранты, пережил трагическую зависимость от образа России, но совершенно по-особому. «Стержень творчества Набокова до отъезда за океан составляет изживание ностальгии» [Иванова 1989, 159]. Если посмотреть на писателя
сквозь призму этой задачи, то в концепцию личности Сирина-Набокова легко вписываются и установление дистанции с соотечественниками-эмигрантами, и последующий отказ от русского языка. Слово «счастье», как можно заметить, в самом лексиконе русской культуры представлено слабо. Зато в европейской культуре, во многом гедонистической, это понятие очень важно. И настойчивое утверждение его у Набокова объяснимо. Для писателя, поставившего себе целью войти в иную культуру, оно было своеобразным мостом. Введя в свой тезаурус слово «счастье», он тем самым расширил потенциальную аудиторию, задействовав также и ожидания носителей европейской культуры.
В ООБ концепт «счастье» четырежды представлен самим этим словом. При этом трижды - в окружении эпитетов, которые нестандартно сочетаются со словом «счастье». Первое употребление - «дрожащее счастье». Окказиональность этого словосочетания подтверждается его отсутствием в Словаре эпитетов русского языка [Горбачевич 2002], в Русском ассоциативном словаре [Русский 2002], в Национальном корпусе русского языка [Национальный корпус]. Необычность построения - знак актуального авторского смысла, привлекающий читательское внимание к разгадыванию намеченной здесь текстовой загадки. При помощи такого окказионального сочетания автор как бы говорит читателю: КБ! Этот фасцинирующий прием здесь усиливается еще и тем, что словосочетание «дрожащее счастье» включено в более широкую определительно-сравнительную конструкцию, занимающую почти семь строк книжного текста. Приведем только ее часть: чудное, дрожащее счастье, чем-то схожее и с его детством, и с волнением, возбуждаемым в нем лучшими произведениями русской поэзии, и с каким-то когда-то виденным во сне вечерним горизонтом, и с тою чужою женой, которую он восьмой год безвыходно любил (но еще полнее и значительнее всего этого). В свою очередь это определение входит в более широкий определительный контекст, предметом которого является «поездка» - центральное сюжетное событие рассказа. (При этом актуализация образа-мотива зыбкости, призрачности, «дрожания» в тексте поддерживается еще одним употреблением того же эпитета: горел дрожащей звездой фонарь.) Здесь перед нами яркий пример укрупнения атрибутивной семантики, создаваемого по принципу матрешки (несколько уровней атрибуции).
Второй раз слово «счастье» появляется в кульминационной части рассказа, в одной фразе с ключевыми образами, вынесенными в заголовок. Предложение наглядно разделено при помощи тире на две части: внутренность комнаты / вид из окна. Вторая часть противопоставлена первой и стилистически (бытовое / возвышенное), и рематически (акцент конца предложения). В ней ничего не было особенного, - напротив, это была самая дюжинная комнатка, с красным полом, с ромашками, намалеванными на белых стенах, и небольшим зеркалом, наполовину полным ромашкового настоя, - но из окошка было ясно видно озеро с облаком и башней, в неподвижном и совершенном сочетании счастья. Здесь «счастье», с одной
стороны, входит в состав выразительного развернутого эпитета к «озеру с облаком и башней», а с другой - само имеет нестандартный эпитетный контекст (неподвижное и совершенное сочетание счастья). Соединение облака, озера и башни в кругозоре героя актуализирует идеал счастья: зыбкого, нестандартного, уникального, неожиданного.
Третья конструкция «счастье + эпитет» относится к так называемым у Квятковского эпитетным местоимениям (ссылка, с. ...): то самое счастье, о котором он как-то вполгрезы подумал. Эта разновидность («тот самый..., который...») дополняет конструкции эпитетных местоимений. Показательно, что в рассказе только одно (четвертое) употребление слова «счастье» остается вне эпитетного контекста: «прозевал счастье».
В ООБ слово «счастье» актуализирует свое значение, близкое к слову «судьба». Слово «судьба» также появляется в рассказе; и его появление так же отмечено неординарными индивидуально-авторскими эпитетами: случайной судьбой в открытом платье; (старался высмотреть хоть одну) замечательную судьбу - в форме скрипки или короны, пропеллера или лиры. Употребление индивидуально-авторских эпитетов способствует маркированию лексем «счастье» и «судьба» и их смысловому сближению.
Итак, роль эпитетов в ООБ не сводится к образному определению лексем. В ряде случаев именно эпитеты выражают концепты художественного мира Набокова - те мотивационные (мировоззренческие) категории, «которые работают в пределах данной индивидуальной системы художественного мышления» [Борухов 1992, 9-15]. И в этих самых случаях проявляется другая функция эпитетов в рассказе - проспективная, предвосхищающая, когда читательские действия остановки-удивления, разгадывания текстовой загадки [Фуксон 2007, 8-9], прогнозирования организованы с опорой на рематизацию эпитета. Функционирование эпитета часто связано с предстоящим развитием действия. Из-за подчеркнутой яркости эпитетов - сквозной для рассказа - возникает второй план действия, сюжета. Предвосхищение интриги происходит так: эпитет концентрирует нечто непонятное, что объясняется далее по ходу сюжета. (Почему холостяк -кроткий? Что значит лето - в полном разливе? Как это понять: воспоминание любви, переодетое лугом? Что имеется в виду: рюкзак - чудовищный?) Читатель разгадывает эту «криптограмму» эпитетов, если, конечно, не проходит мимо. Можно говорить о криптографической функции эпитета у Набокова: образная форма эпитета намечает смыслы, открывающиеся с развитием действия. Так создается не только второй план действия, но и второй событийный план («событие рассказывания») - читательский; возникает свойственная набоковским текстам «вторичная дискурсивность» [Дымарский 1999, 263-266].
* * *
Сделанные наблюдения приводят к идее систематической типологии эпитетов, имеющей функциональные основания. Параметрами для функционального описания эпитета выступят следующие позиции:
(1) степень охвата контекста действия, включенности в сюжетопостро-ение, в создание художественного образа. Охватывает ли данный эпитет ближайший контекст высказывания, соседних высказываний, фрагмента текста или же является сквозным для текста, его композиции, концепции?
(2) степень значимости определяемого слова (к которому относится эпитет) для индивидуальной картины мира автора, связь определяемого предметного концепта с опорными понятиями авторской художественной системы. Определяет ли эпитет ядерное в системе художественного мышления автора слово или относящееся к ее периферии?
(3) степень оригинальности (окказиональности) лексико-семантиче-ского сочетания «определяемое слово + эпитет». Является ли данное сочетание общеупотребительным, распространенным, общеязыковым или создается автором в данном тексте, принадлежит авторскому идиолекту?
(4) степень оригинальности (окказиональности) самого эпитета как определения. Является ли данный эпитет общеупотребительным, общеязыковым или создается автором в данном тексте, принадлежит авторскому идиолекту?
Определение контекстуальной значимости (1 и 2 позиции) требует читательской и исследовательской культуры - контекстного мышления [Максимова 2016]. А степень оригинальности / окказиональности эпитета (3 и 4 позиции) выявляется на основе его сравнения с данными, зафиксированными в таких источниках, как словарь эпитетов русского языка, словари эпитетов разных авторов, ассоциативные словари русского языка, корпусные данные (Национальный корпус русского языка, Корпус русского литературного языка), словари языка писателей, словари сочетаемости, а также иллюстративный материал толкового и других словарей.
Функциональная направленность типологии предопределяет иное содержание самого понятия «эпитет». Эпитет - это окказиональное (лексически, синтаксически) определение, образная значимость которого устанавливается контекстуально (сообразно включенности в концепцию текста). Функциональный принцип также связывает вопрос о статусе таких сочетаний, как «голубое небо», с их функционированием в конкретном тексте. Эпитет в функциональном понимании - это не слово, не словосочетание, а функция, устанавливаемая 1) по отношению к конкретному тексту 2) с применением сформулированных выше критериев. Интенсивность этой функции поддается квалификации. Приведем примеры:
дрожащее счастье - 1+, 2+, 3+, 4".
Шрам, с чем-то неопределенным, бархатно-гнусным, в облике и манерах - 1+, 2", 3+, 4+.
одно сборное, мягкое, многорукое существо, от которого некуда было деться - 1+, 2", 3+, 4".
чистое, синее озеро с необыкновенным выражением воды - 1+, 2+/_, 3+, 4".
каменными глазами - 1", 2", 3+, 4".
Соотношение «плюсов» и «минусов» по указанным критериям пока-
зывает степень ядерности или периферийности эпитета при его функционировании в тексте. Так, эпитет дрожащее (счастье) имеет три «плюса» -по первым трем критериям (1-2-3) и «минус» - по последнему критерию, поскольку само слово «дрожащее» не является окказионализмом. А эпитет бархатно-гнусным тоже обладает тремя плюсами, но с иными индексами (1-3-4), поскольку «бархатно-гнусный» - явный окказионализм, но не определяющий ядерное для авторской картины мира слово-концепт. Аналогично распределяются другие индексы к приведенным выше примерам: одно сборное, мягкое, многорукое существо, от которого некуда было деваться ++ (1-3); чистое, синее озеро с необыкновенным выражением воды +++ (1-2-3). Последний пример по второму критерию имеет обозначение «+ / -», поскольку определяемое слово является ключевым в контексте рассказа, но не в контексте всего творчества Набокова. Как видно, практический анализ и интерпретация конкретного текста указывает на возможность и потребность в более тонкой градации по тому или иному критерию.
Тот же практический анализ позволяет констатировать иерархичность системы эпитетов конкретного произведения (а также и в целом творчества автора). Одни эпитеты должны быть выделены и описаны в первую очередь, а другие - во вторую, третью и т.д. Представление о ядерных и периферийных свойствах функционирования эпитета, полевое по своей природе, открывает возможности идеографического описания эпитетов. Для каждого эпитета в конкретном тексте или в художественной системе автора можно сформулировать свой индекс значимости: тогда эпитеты с максимальным индексом составят ядро такого описания, а убывание индекса характеризует его периферию.
В этом контексте открывается и возможность создания актуальных (идеографических) словарей эпитетов разных авторов. Такие словари преодолеют два наиболее существенных недостатка имеющихся словарей эпитетов. Первый недостаток: построение существующих словарей эпитетов [Горбачевич 2002], [Бесперстых 2016] обыкновенно идет не от эпитета, а от определяемого слова (чтобы найти тот или иной эпитет, нужно обратиться к слову, которое он определяет). В практическом плане это существенно затрудняет поиск эпитета в словаре; не дает возможности сравнения эпитетов, оперирования ими. А в теоретическом плане - снижает статус эпитета как самостоятельного явления. Использование предложенных критериев позволяет идти в словаре не от определяемого существительного, а от эпитета. В таком случае слово-эпитет (и конструкцию-эпитет) можно расположить в качестве заголовочного компонента словарной статьи. Тогда словарь будет состоять не из определяемых слов, а из словарных статей, начинающихся именно эпитетом. По такому принципу впервые был построен словарь эпитетов И. Бунина [Краснянский 2008], однако обилие эпитетов, расположенных в алфавитном порядке и описываемых в словарной статье лишь иллюстративным способом, не позволило высветить специфику эпитета И. Бунина в отличие от эпитетов других
писателей.
Второй недостаток существующих словарей эпитетов: доминирование алфавитного порядка. Алфавитный принцип уравнивает все эпитеты, делая словарный список чрезмерно объемным, немаркированным, безразличным к степени значимости эпитетов для художественной системы данного автора. Целесообразно выделить «индексальные блоки» эпитетов, т.е. блоки с тем или иным показателем актуальности эпитета для конкретного текста или творчества автора в целом. Алфавитный же принцип может сохраняться, но внутри блока эпитетов с определенным индексальным показателем. (При этом следует учитывать и переходные случаи.) Тогда словник словаря эпитетов будет не только состоять из заголовочных эпитетов, но и начинаться ядерным для автора блоком эпитетов. Далее будут располагаться эпитеты, характеризующиеся меньшим индексом значимости. Блоков может быть несколько; внутри них алфавитный принцип может сохраняться - а может и вытесняться принципом частотности (степени встречаемости конкретного эпитета в текстах автора).
Гипотетически охарактеризованный словарь будет действительно словарем эпитетов (а не определяемых ими слов), и при этом - словарем эпитетов автора, отражающим его ценностное отношение к слову, мировоззренческие установки и индивидуальный словесный код. Такой словарь поможет как описанию авторского слова, так и исследованию концептос-феры автора.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белый А. Магия слов // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 131-142.
2. Бесперстых А.П. Словарь эпитетов Николая Рубцова (поэзия). Вологда, 2016.
3. Борухов Б.Л. Введение в мотивирующую поэтику // Филологическая герменевтика и общая стилистика. Тверь, 1992. С. 8-18.
4. Горбачевич К.С. Словарь эпитетов русского языка. СПб., 2002.
5. Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. СПб., 1999.
6. Жолковский А.К. К описанию одного типа семиотических систем (поэтический мир как система инвариантов) // Семиотика и информатика. Вып. 7. М., 1976. С. 27-61.
7. Иванова Е. Владимир Набоков: выломавшее себя звено // Литературная учеба. 1989. № 6. С. 153-161.
8. Ильенко С.Г. О семантическом радиусе действия предложения в тексте // Ильенко С.Г. Русистика: избранные труды. СПб., 2003. С. 352-358.
9. Квятковский А.П. Поэтический словарь. М., 1966.
10. Корпус русского литературного языка. URL: http://www.narusco.ru (дата обращения 12.07.2019).
11. Краснянский В.В. Словарь эпитетов Ивана Бунина. М., 2008.
12. Кузнецов И.В. Мистерия Сирина: анализ новелл Владимира Набокова, материалы для занятий. Новосибирск, 2000.
13. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
14. Максимова Н.В. Культура ассоциирования как концептуальная база контекстного мышления // Концепт и культура: сб. статей VI Международной научной конференции. Кемерово; Ялта, 2016. С. 63-68.
15. Мулярчик А.С. Русская проза Владимира Набокова. М., 1997.
16. Национальный корпус русского языка. URL: http://www.ruscorpora.ru (дата обращения 12.07.2019).
17. Очерки истории языка русской поэзии ХХ века: опыты описания идиости-лей / под ред. В.П. Григорьева. М., 1995.
18. Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. М., 2008.
19. Русский ассоциативный словарь: в 2 т. / Ю.Н. Караулов и др. М., 2002.
20. Соловьев В.С. Общий смысл искусства // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 73-89.
21. Толстой Ив. Рассказ В. Набокова «Лик» - Малая Вселенная // Грани. 1991. № 159. С. 147-156.
22. Фуксон Л.Ю. Чтение. Кемерово, 2007.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Ivanova E. Vladimir Nabokov: vylomavsheye sebya zveno [Vladimir Nabokov: The Broken Himself Link]. Literaturnaya ucheba, 1989, no. 6, pp. 153-161. (In Russian).
2. Tolstoy Iv. Rasskaz VNabokova "Lik" - Malaya Vselennaya [V. Nabokov's Story "Leek" - The Small Universe]. Grani, 1991, no. 159, pp. 147-156. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Belyy A. Magiya slov [The Magic of Words]. Belyy A. Simvolizm kak miro-ponimaniye [Symbolism as World-Understanding]. Moscow, 1994, pp. 131-142. (In Russian).
4. Borukhov B.L. Vvedeniye v motiviruyushchuyu poetiku [Introduction to Motivational Poetics]. Filologicheskaya germenevtika i obshchaya stilistika [Philological Hermeneutics and General Stylistics]. Tver, 1992, pp. 8-18. (In Russian).
5. Il'yenko S.G. O semanticheskom radiuse deystviya predlozheniya v tekste [On the Semantic Range of the Sentence in the Text]. Il'yenkoS.G. Rusistika: izbrannyye trudy [Russian Studies: Selected Works]. St. Petersburg, 2003, pp. 352-358. (In Russian).
6. Maksimova N.V. Kul'tura assotsiirovaniya kak kontseptual'naya baza kontekst-nogo myshleniya [The Culture of Association as the Conceptual Base of Context Thinking]. Kontsept i kul 'tura: sb. statey 6 Mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii [Concept and Culture: The Collection of Articles of 6th International Scientific Conference]. Ke-
merovo; Yalta, 2016, pp. 63-68. (In Russian).
7. Solov'yev V.S. Obshchiy smysl iskusstva [General Sense of Art]. Solov'yev V.S. Filosofiya iskusstva i literaturnaya kritika [Philosophy of Art and Literary Criticism]. Moscow, 1991, pp. 73-89. (In Russian).
8. Zholkovskiy A.K. K opisaniyu odnogo tipa semioticheskikh sistem (poetiches-kiy mir kak sistema invariantov) [To the Description of One Type of Semiotic Systems (Poetic World as the System of Invariants)]. Semiotika i informatika [Semiotics and Informatics]. Issue 7. Moscow, 1976, pp. 27-61. (In Russian).
(Monographs)
9. Besperstykh A.P. Slovar' epitetov Nikolaya Rubtsova (poeziya) [Nikolay Rubtsov's Epithets Dictionary (in Poetry)]. Vologda, 2016. (In Russian).
10. Dymarskiy M.Ya. Problemy tekstoobrazovaniya i khudozhestvennyy tekst [Problems of Text Formation and Literary Text]. St. Petersburg, 1999. (In Russian).
11. Fukson L.Yu. Chteniye [The Reading]. Kemerovo, 2007. (In Russian).
12. Gorbachevich K.S. Slovar' epitetov russkogo yazyka [Russian Dictionary of Epithets]. St. Petersburg, 2002. (In Russian).
13. Grigor'yev VP. (ed.) Ocherki istorii yazyka russkoy poezii 20 veka: opyty opisaniya idiostiley [Essays on the 20th century Russian poetry Language History: Idio-styles Describing Experiences]. Moscow, 1995. (In Russian).
14. Karaulov Yu.N. et al. (eds.) Russkiy assotsiativnyy slovar' [Russian Associative Dictionary], in 2 vols. Moscow, 2002. (In Russian).
15. Krasnyanskiy VV Slovar' epitetov Ivana Bunina [Ivan Bunin's Epithets Dictionary]. Moscow, 2008. (In Russian).
16. Kuznetsov I.V Misteriya Sirina: analiz novell Vladimira Nabokova, materialy dlya zanyatiy [Mystery of Sirin: Vladimir Nabokov's Novels Analysis, Materials for Studies]. Novosibirsk, 2000. (In Russian).
17. Kvyatkovskiy A.P. Poeticheskiy slovar' [Poetic Dictionary]. Moscow, 1966. (In Russian).
18. Lingvisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Encyclopedic Dictionary in Linguistics]. Moscow, 1990. (In Russian).
19. Mulyarchik A.S. Russkaya proza Vladimira Nabokova [Vladimir Nabokov's Russian Prose]. Moscow, 1997. (In Russian).
20. Tamarchenko N.D. (ed.) Poetika: slovar'aktual'nykh terminov iponyatiy [Poetics: Dictionary of Actual Terms and Concepts]. Moscow, 2008. (In Russian).
Кузнецов Илья Владимирович, Новосибирский государственный театральный институт.
Доктор филологических наук, доцент. Профессор кафедры истории театра, литературы и музыки. Сферы научных интересов: эстетика, теория литературы, история русской литературы. Организатор просветительского проекта «Теоретическая история русской литературы».
E-mail: eliah2001@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-9629-4012
Максимова Наталия Викторовна, Новосибирский институт повышения квалификации и переподготовки работников образования.
Доктор филологических наук, доцент. Профессор кафедры гуманитарного образования. Сферы научных интересов: синтаксис современного русского языка, лингвистика текста, коммуникативные стратегии речевого поведения, междисциплинарное изучение словесности.
E-mail: maksimova1@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-6312-7824
Ilya V. Kuznetsov, Novosibirsk State Theatre Institute.
Doctor of Philology, Associate Professor. Professor at the Theatre, Literature and Music History Department. Research areas: aesthetics, theory of literature, Russian literature history. Organizer of enlightening project "Theoretic history of Russian literature".
E-mail: eliah2001@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-9629-4012
Natalia V. Maksimova Victorovna, Novosibirsk Teachers' Professional Re-Training Institute.
Doctor of Philology, Associate Professor. Professor at the Department of Humanitarian Education. Research areas: modern Russian syntax, linguistics of text, communicative strategies of discursive behavior, cross-discipline studies of saying.
E-mail: maksimova1@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-6312-7824
