CC BY
73Тенденция к антропоморфизму в современных науках о поведении животных
Никольская А.В.
Обсуждается вопрос о переходе наук, изучающих поведение (этологии и зоопсихологии) к постнекласси-ческой стадии развития, и соответственно, об изменении их онтологических, гносеологических и методр-логическихустановок. Подчеркивается, что с переходом к постнеклассической стадии развития происходит и переход от количественных методов к качественным. В психологию входит «понимающий метод», который используется многими учеными для понимания поведения животных, что приводитк«очеловечиванию» поведения животных, но оставляет открытым вопрос об истинности подобного знания. Ключевые слова: постнеклассический этап научного развития, антропоморфизм, гносеологические и онтологические установки современной науки, этология, зоопсихология.
NikolskayaAV.
Tendency to an anthropomorphism in modern sciences about behavior of animals
The question of transition of the sciences studying behavior (ethology and zoopsychology) to a post-nonclassical stage of development, and respectively, about change of their ontologic, gnoseological and methodological installations is discussed. It is emphasized that to transition to a post-nonclassical stage of development there is also a transition from quantitative methods to the qualitative, «the understanding method» which is used by many scientists for understanding of behavior of animals that leads to «hominifying» of behavior of animals enters into psychology, but leaves open a question of the validity of similar knowledge.
Keywords: post-nonclassical stage of scientific development, anthropomorphism, gnoseological and ontologic installations of modern science, ethology, zoopsychology.
В последнее время в науке происходят существенные изменения, связанные, согласно B.C. Степину [24] с переходом кпостнеклассичес-кому этапу научного развития.
Классический этап психологии начинается с развития ассоциативной парадигмы и заканчивается ее кризисом. Предметом ассоциативной психологии является сознание, что признается всеми психологами начала 19 в. Но методология, которая не уступала бы методам естественных наук и обеспечивала точность исследования душевной жизни, отсутствовала. Метод интроспекции не работал на животных и маленьких детях [6]. Требовался новый, объективный метод, и его появлению способствовало развитие физиологии, которая могла дать психологии такие методы исследования. На психологическую арену выходят физиологи (Э. Вебер, Г. Фехнер, Г. Гельм-гольц, Г. Эббингауз и др.), показывая, что психология может обладать своими строгими законами, измеряемыми в выражаемыми в математических величинах. В 1935 г. Ч. Шер-рингтон впервые постулировал наличие синоптических связей нейронов и принципов интегративной деятель-
ности нервной системы. Чуть позже И.П. Павлов представил свои опыты по выработке слюнного рефлекса, а В.М. Бехтерев-по оборонительным двигательным сочетательным рефлексам.
В свою очередь появление эволюционной теории Ч. Дарвина позволяло отойти от положений механического детерминизма. Возникает идея, что функция психики - это адаптация к среде, что позволяет включать в сферу психологии исследование психики животных.
Естественно, что такие успехи биологов и физиологов не могли не оказать влияния на развитие психологии. В. Вундт в своем труде «Душа человека и животных» (1894) неоднократно приводит примеры поведения животных с целью продемонстрировать сходство психических процессов у человека и животных. Дж. Уотсон (1913) выдвигает программу психологии, свободной от субъективных методов исследования, и предлагает сделать предметом исследования поведение, а В. Келлер (1930) заявляет о необходимости исследования целостного поведения и впервые ставит вопрос о наличии у животного интеллекта, разумности, подтверждающейся способностью к решению двухфазных задач и инсайту [21].
В результате науки о поведении животных фактически разделились на этологию, находившуюся на описательном уровне и страдавшую отсутствием обобщающих концепций, и зоопсихологию, имевшую дело с животными в лабораторных условиях, и использовавшую физиологические методы и психологическую терминологию (против чего, как известно, так яростно выступал И.П. Павлов) [21]. В результате появились крайние точки зрения на поведение и психику животных - от антропоморфизма до исключительно физиологических трактовок.
Интересно, что в 1928 г. Д.Н. Каш-каров (известный русский зоолог) писал, что зоопсихолог - это, прежде всего, психолог. Он должен оперировать такими понятиями, как ощущение, представление, ум, чувство, сознание и т.д. Мы ничего не можем сказать о психике животных, наблюдая их действия. Мы можем лишь интерпретировать их поведение на основе собственных психических процессов [11].
АВ.А. Вагнер [2], напротив, считал, что зоопсихологи не должны пользоваться психологическими терминами, отдавая предпочтение терминам биологическим.
Таким образом, все теории зоопсихологии XIX и начала XX века можно разделить на два направления: зоопсихологического антропоморфизма и атомистической зоопсихологии.
Так, исследователи, стоявшие на позициях зоопсихологического антропоморфизма, основывались на принципе единства психики человека и животных. Согласно этому подходу, все психические особенности человека, могут быть обнаружены и у животных.
С позиций антропоморфизма любая черта психики животных сопоставляется с соответствующими характеристиками человеческой психики (память, способность к обучению и пр.). С одной стороны, атро-поморфизм предполагает филогенетический подход, с другой стороны анализ филогенеза ведется при помощи выделения неких предполагаемых, очень гипотетических, уровней психики. Однако, антропо-морфзм задает истоки сравнительного подхода, в первую очередь, задаваясь вопросом о врожденном и приобретенном в поведении.
Основоположником направления атомизма в зоопсихологии стал Ж. Леб (1930), который основал учение о тропизмах. Согласно теории тро-
пизмов1 зрительное восприятие человека, например, не отличается от фототропизма простейших.
Открытия И. П. Павлова (и здесь нельзя особо не отметить Б. Скинне-ра с его теорией оперантного научения) привели к созданию теории научения. Поскольку результаты работ Павлова и Скиннера были легко воспроизводимы и наглядны, это направление исследований получило большое распространение и доминирует в физиологии нервной системы и экспериментальной зоопсихологии до настоящего времени [21].
Разница между этими подходами была втом, что натуралисты предполагали понимание того, как работают инстинкты, а экспериментаторы, не интересуясь инстинктами (которые, как они считали, можно вычленить из целостного поведения), сосредоточили свой интерес на изучении возможностей приспосабливаться к конкретной обстановке посредством научения. Общим же, что объединяло оба течения, - было стремление избавиться от антропоморфизма, в возможности которого верили многие ученые [11; 30]. С этой целью исследователи предлагали обратиться к объективным методам исследования. В первом случае - на объективное наблюдение, во втором - на контролируемый эксперимент с математической обработкой результатов множества однотипных опытов.
Таким образом, в соответствии с повышением объективности исследований из психологии животных была, по сути, удалена психика, это понятие было заменено не просто поведением, а расчленением его либо на отдельные поведенческие акты, либо на врожденные и приобретенные компоненты. Основной темой исследований на долгие годы стало научение, а основным объектом исследования - лабораторные крысы.
Наиболее известными продолжателями экспериментальной зоопсихологии стали Э.Толмен (1951), Б.Скин-нер (1986), а также К. Лешли (1930, 1933) который, который работал с приматами и поднял вопрос о важности изучения онтогенеза поведения.
В то же время в СССР наиболее сильной была физиологическая традиция, благодаря исследованиям И.П. Павлова. Приветствовался атомистический подход в зоопсихологии, сторонники которого полагали, что разнообразные сочетания найденных «атомов поведения» дадут возможность анализировать и прогнозировать поведение любых организмов - от простейших до человека. А попытки подойти к поведению животных с иных позиций строго пресекались. Благодаря работам А.Н. Леонтьева [17], Л.С. Выготского [4], К.Э. Фабри [25] строились гипотетические схемы филогенетического развития психики, которые доминировали над эмпирическими исследованиями сравнительного плана, среди которых особо стоит отметить H.H. Ладыгину-Котс [13] и Н.И. Жинкина [9]. Что же касается идей этологии, то ее суть в СССР замалчивалась и единственным исключением в этом отношении является книга Л.В. Крушинского [12] «Биологические основы рассудочной деятельности».
Неклассический тип научной рациональности возникает на ином фундаменте. Он учитывает связи между объектом познания и средствами (способами) получения знания, понимая, что процесс и продукты познания не могут быть абстрагированы от способов, которыми мы познаем мир. Его методология заключается в отсутствии универсальных научных методов и средств, их плюрализме. Но связи между внут-ринаучными и социальными ценностями и целями научного исследования еще не становятся предметом
научного осмысления. Онтологией неклассической психологии становится индетерминизм, системность, структурность, эволюционность систем и объектов. Основы гносеологии неклассической психологии -субъект-объектность научного знания, его гипотетичность, частичная эмпирическая и теоретическая вери-фицируемость.
Но противопоставление объекта и исследователя могло быть справедливым лишь для объектов, не наделенных психикой. Если же объект исследования сам является носителем психики, то исследователь должен рассматриваться как один из участников в специфической системе отношений.
В психологии на первый план выходит психоанализ, подчеркивающий непрозрачность субъективного. Психоаналитическиетрактовки вводят в гносеологию неклассической психологии интерсубъективность. Если субъект не очевиден, не прозрачен, то возникает серьезная методологическая проблема достижения познавательного консенсуса. Возникающий феноменологический подход подчеркивает возможности конструирования и конституирования действительности субъектом, исходя из его опыта и взаимодействия с другими. Такая идеология разрушает модель зеркального отражения окружающего мира и вводит идею активности субъекта. Активности - не просто как приспособительной деятельности, но активности творческой, преображающей [16].
В отечественной психологии неклассическую психологию представили культурно-историческая теория Л.С. Выготского, физиология активности H.A. Бернштейна, понятие «установки» Д.Н. Узнадзе, деятельност-ный подходА.Н. Леонтьева, субъект-но-деятельностный подход [6].
Как и на прежней, классической стадии, необходим был критический
анализ имеющихся направлений и согласование полученных данных с данными смежных дисциплин - теперь уже не только биологии и физиологии, но также социологии и истории. И здесь между отечественной и зарубежной психологией возникает серьезный раскол. В основе культурно-исторической теории Л .С. Выготского, также как и в основе теории деятельности А.Н. Леонтьева лежит методология марксизма. «Согласно марксистской схеме, надо элиминировать те факты, которые ей мешают, отвлечься от них, просто считать, что это нетипично, не так важно» - [5:110].
В то время как в западной психологии происходит формирование идей неокантианской методологии. В.Виндельбанд [3] и Г. Риккерт [22] доказывают, что человек не может постигнуть объективную реальность, что необходим анализ понятийного аппарата и познавательных средств. Неокантианская философия предлагает строить идеальную модель, которая уточняется и видоизменяется при поступлении нового эмпирического материала. Согласно этой методологии психология начала делать крен в сторону герменевтики, изучения уникальных событий, к пониманию, что личности какуниверсальной категории не существует, она меняется в зависимости от исторической эпохи [28].
Эта исследовательская парадигма привела к возникновению пост-неклассической стадии в развитии психологии. В постнеклассическом типе научной рациональности учитывается соотношение получаемых знаний об объекте со способами, с помощью которых были получены эти знания, и с ценностно-смысловыми ориентациями исследователя [15; 24].
Онтологическими принципами постнеклассической науки являются системность, структурность, много-
вариантный эволюционизм, телеоло-гизм. Она строится на таких гносеологических принципах как контексту-альность научного знания, полезность, экологическая и гуманистическая ценность [16].
Безусловно, в постнеклассичес-кой науке формируется и новый образ психологического познания, и соответствующая ему методология. Эта методология и этот образ познания основаны на «методологическом либерализме» [29], и включают не только новое отношение к психологическим теориям и т.п., но и новое отношение к источникам психологического знания, среди которых нет единственно правильного или «единственно научного», согласно таким методологам науки как С. Тулмин, П. Фейерабенд, Дж. Агасси и др.
Если для классической психологии знание было беспристрастным логико-понятийным анализом реальности, для неклассической психологии знание стало представлять собой эписистему (знание, согласованное с внутренними канонами рационального анализа реальности), то в постнекпассической психологии, когда мир взвешивается ценностями, вводится новая идеология рациональности - гуманистический антропоморфизм.
Всё это свидетельствует о том, что старое традиционное противопоставление мира «самого по себе» и человека, осваивающего и преобразующего этот мир, сходит со сцены, уступая место осмыслению человеком своей включенности в познаваемый мир и зависимости от него.
В психологии, это означает, что при изучении природы психического, психолог должен выходить за пределы носителя психического или, пользуясь словами С. Л. Рубинштейна, «психика выходит за пределы внутриорганических отношений» [23:15]. Чем более адекватно человек познает суть бытия, тем сильнее
он приближается к своему бытию. Человек и Мир становятся все больше похожи друг на друга. Интересно, что эта мысль высказывалась задолго до нашей эры такими китайскими философами как Лао-Цзы и Конфуций. Так, у Лао-Цзы находим, что по мере того, как человек обретает единство и цельность, увеличивается его способность слияния с миром с тем, что до того было «не им» [14]. Чем глубже человеческое познание, рефлексия самого себя и мира, тем больше мир входит в человека, и тем больше человек подчиняется интрапсихическим законам, а не законам не-психической реальности. Это не выход за свои пределы, но принятие в себя и себя самого и Мира таким, как он есть. Тогда бытийное познание другого существа возможно, если не постигать его, предоставить его самому себе, дать ему возможность жить по своим законам. Когда происходит такое понимание, оказывается, что интрапсихические законы и законы мира не являются антагонистами и могут быть сведены в целое. Согласно Э Гуссерлю [7] мы познаем «других» как управляющих, по аналогии с нами, своими телами и как познающих в опыте тот же самый мир, который познается нами. В свою очередь, животных мы познаем как «аномальные модификации» нас самих.
И тогда человек рассматривается как саморазвивающаяся часть природы, реализующая в своем развитие универсальные закономерности, лежащие в основе развития природы в целом [19]. Без анализа мира (его составляющих, структуры, норм и правил, которым он подчиняется, динамики и т.п.) невозможно охарактеризовать субъекта и формы его активности [1].
Но тогда мотивация человеческого поведения (и,вероятно, поведения высших позвоночных, в жизни которых огромную роль играет инди-
видуальный опыт) - это субъективная детерминация поведения человека или высокоразвитого животного миром. Только через такую мотивацию индивид оказывается включенным в контекст действительности. Значение предметов и явлений, их смысл для индивида, детерминируют его поведение в мире.
В постнеклассическом осмыслении действительности все стремительнее происходит снятие дихотомии внутренней и внешней реальности, современная методология все большее внимание начинаетуделять особенностям коммуникации, которая, согласно Ю.Хабермасу, является посредником между человеком и миром [26].
Со смещением предмета психологии с рационального сознания на непосредственное переживание в процессе взаимодействия с миром меняется и метод психологии. Необходимо включение души в сферу реальности, где под душой понимается сущность психического, мотива-ционные и чувственные взаимосвязи, которые можно только понять, но не объяснить. Поэтому сегодня в психологии все чаще говорят о «понимающем методе». Понимание становится жизненным опытом, а наше собственное переживание через пережитое понимание чужой жизни содержательно расширяется и обогащается (Дильтей, 1996). Появляется ли такое понимание научным? Согласно Дильтею, элементарное понимание происходит непосредственно. В процессе взаимодействия каждый хочет понимать, чего хочет другой. Другим признаком элементарного понимания Дильтей считает конкретные взгляды, жесты, поведение, которые понимаются как выражение внутренних и чувственных переживаний. Это оказывается верным не только в отношении человеческого социума, но и в отношении животных [36], и в отношении взаи-
модействия человека и животного [18].
Методом понимающей психологии становится выделение одинаковых по форме составных частей и взаимосвязей чужой душевной жизни. Тогда главной задачей понимающей психологии будут дефиниции и классификация, которые уже представляют собой научное представление результатов анализа [10]. Заметим, что и многие проявление душевной жизни животных мы можем понять: реакция матери в ответ на угрозу детенышам, стремление к совместному грумингу и пр., о чем упоминал еще Дильтей [8]. Но всегда ли достаточно такого понимания? Зачастую нам не ясны мотивы поведения другого, либо мы можем приписывать ему свои собственные мотивы. Является ли такое понимание научным? Согласно М. Хайдеггеру [27] на основе изначального, имманентно присущего понимания, строится научное, критическое понимание как метод.
Но опора на понимающий метод приводит ктому, что в наукахо поведении антропоморфизм остается доминирующей идеей. Хорошо это или плохо?
Приведем насколько примеров.
Так, английские исследовательницы слонов Карен Мак-Комб, Люси Бейкер и Синтия Мосс [38], провели следующий интересный эксперимент. Африканским слонам в кенийском национальном парке Амбосели предъявлялись черепа, бивни и кости слонов, черепа носорогов и буйволов, атакже деревяшки. Было обнаружено, что слоны проявляют явно больший интерес к черепам и бивням представителей своего вида, но при этом они не демонстрировали особенной реакции в отношении черепов и бивней умерших родственников. Вывод: слоны понимают категорию «смерть» (elephants categorize death). Это свидетельствует о том,
что эти животные проявляют черту, которая ранее считалась исключительно человеческой.
Но можно ли говорить о понимании животными абстрактной категории? И нельзя ли выдвинуть встречную гипотезу, что слоны, например, реагируют на запах останков, поскольку в статье описано, что они дотрагиваются до останков хоботом, нюхают их.
Возможно, еще одно объяснение. Так, ряд американских авторов в своей статье «Проявляют ли слоны эм-патию?» [32] показывают, что слоны обладают сложной социальной организацией. Результаты 35-летних наблюдений за дикими африканскими слонами позволили выявить у них такие черты как формирование коалиций, оказание помощи другим, уход за детенышами всеми членами группы, помощь тем животным, которым сложно самостоятельно передвигаться, удаление из тела сородича инородных объектов. Эти наблюдения, считают авторы, демонстрируют, что слоны способны понимать цели и намерения сородичей, их эмоциональное и физическое состояние, и отличать их от своих собственных. Подобные наблюдения свидетельствуют о наличии у слонов модели психического, но в нашем контексте важно, что в группе слонов обнаруживается выраженная привязанность к сородичам и, следовательно, должна быть выражена реакция на утрату сородича. Эта мысль подтверждается другими данными наблюдений.
Так в статье под названием «Поведенческие реакции слонов на умирание и умершую самку-вожака (мат-риарха)» [34] описываются наблюдения (с применением непосредственного наблюдения и дистанционного зондирования) за группой африканских слонов, вожаком у которых была самка по имени Элинор. После ее смерти к ее телу приближались пять
семей, одной из которых была ее собственная семья.
Вывод авторов: степень, в которой слоны проявляют поведенческие черты, свойственные человеку, релевантна этике, как мы ее понимаем. Наблюдения показывают, что слоны, подобно людям, обеспокоены болезнью или смертью другого слона, оказывают помощь больному и проявляют интерес ктрупам представителей своего вида. У них есть общее понимание смерти и любопытство в отношении умерших. Что заставляет сделать заключение, что слоны обладают генерализованной реакцией на страдание представителя своего вида, независимо от родственных связей с ним. Это пример того, как слоны и люди могут разделять такие эмоции как сострадание и испытывать интерес к смерти и понимание ее (elephants and humans may share emotions, such as compassion, and have an awareness and interest about death).
Как видим, вывод о том, что слоны обладают пониманием смерти, сделан и в этой статье. Однако, выдвинутая нами гипотеза, что животные испытывают привязанность к сородичу и дистресс в связи с его гибелью, что заставляет их снова и снова подходить к его трупу, не может быть фальсифицирована этими данными. Такая гипотеза в большей степени соответствует канону Ллойда- Моргана, поскольку не прибегает к объяснениям более высокого порядка (таким, как понимание категории «смерть»). Такая гипотеза вполне допускает, что животные испытывают эмоции печали, что подтверждается и данными нейрофизиологических исследований мозга слонов, которые показывают, что у слонов обнаружены веретенообразные нейроны, которые у человека связаны с ощущением горя [37].
Между тем, скорбь по умершему не является уникальной для этого
вида. Так, подобное поведение наблюдается у дельфинов-касаток [43] и шимпанзе [31].
В последней статье[31]особенно обращает на себя внимание та степень, в которой исследователи ищут копии человеческого поведения и поведения шимпанзе. Вот цитата из этой работы: «Когда Пэнси2 умерла, другие обезьяны, казалось, проверяли, не сохранилось ли признаков жизни - внимательно обследовали ее рот и манипулировали конечностями (проверка пульса и дыхания). Вскоре после этого взрослый самец атаковал мертвую самку, возможно, в попытке пробудить ее (попытка возвращения к жизни). Возможно, нападения выражали гнев или фрустрацию (отрицание, чувство гнева к умершему). Взрослая дочь оставалась у трупа матери в течение всей ночи (ночное бдение), в то время как Блоссом делал груминг Чиппи экстраординарно длительное время (утешение, социальная поддержка). Все три шимпанзе часто меняли положение во время сна (нарушенный сон). На следующее утро они удалили солому с тела Пэнси (чистка тела)».
Такого рода трактовки поведения животных не приближают нас к пониманию сути их поведения, но, наоборот, уводят в плоскость того, что любые поведенческие проявления животных любого вида можно объяснить по аналогии с поведением человека.
Американские психологи Митчелл и Хэмм [39], например, выдвигают мнение, что использование понятий из области человеческих взаимоотношений (таких, например, как обман и ревность) в отношении животных есть вовсе не антропоморфизм, но адекватное «прочитывание поведенческого контекста». Они зачитывали студентам-психологам короткие тексты с описанием поведения животных в их взаимоотношения с людьми или друг с другом. Затем
испытуемых опрашивали, а разногласия в мнениях обсчитывали статистически.
Другие американцы [40] пишут, что собаки, которые давали лапу просто за одобрение человека, перестали делать это, когда на их глазах другим собакам за подавание лапы давали подкрепление в виде лакомства. Вывод, который делают исследователи: отсутствие подкрепления вызывает у собак чувство несправедливости.
Чрезмерным антропоморфизмом грешат и исследования С. Се-ведж-Рембо с коллегами, которые начали новый проект с целью изучения когнитивных способностей шим-панзе-бонобо, теперь уже в их общении не только с людьми-воспитателями, но и друг с другом.
Местом проведения исследований стал филиал Центра по изучению языка в штате Айова. Здесь почти 30 лет формировали группу бонобо, численность которой достигла 8 особей (4 самца и 4 самки). Часть обезьян родились в неволе от диких матерей и были выращены ими, другая часть, родившись в неволе, воспитывалась людьми в обогащенной среде, приобретая с возрастом навыки жизни вусловиях человеческой культуры, наконец один самец был пойман в природе уже подростком, а одна самка по имени Матата была выловлена уже в зрелом возрасте. Благодаря особенностям биографий обезьян Севедж-Рембо рассматривает обезьян и их воспитателей как сообщество, разделяющее «культуру» бонобо, носителем которой является Матата, и американскую культуру Среднего запада, и называет ее двухвидовой культурой (bi-species Pan/Homo culture) [41 ].
Особое место в статье посвящено изготовлению обезьянами каменных орудий. Так, 3 обезьяны научились делать каменные ножи, наблюдая за работой археолога [41]. Но в
статье ничего не говорится о том, как обезьяны использовали орудия. И если об этом не упоминается, то возникает подозрение, что изготовление орудий представляло собой просто подражание действиям других. Но тогда имеет ли смысл говорить о «сознании» бонобо, усовершенствованном обогащенной средой? Как пишет E.H. Панов, то, что авторы статьи выдают за рациональное поведение бонобо, в основе которого лежит их «сознание», выглядит смехотворным по сравнению с действиями диких шимпанзе, которые добывают термитов, используя два разных инструмента [21 ].
Наконец 2-16 января 2011 г. состоялся симпозиум под названием «Языкчеловека-сознание человека», организованный С. Севедж-Рембо [42].
Дискуссия началась с выступления Севедж-Рембо, суть которого сводится к важности раннего онтогенеза. Севидж-Рембо утверждает: «Когда обезьяны оказываются выращенными людьми и постоянно слышат их разговоры, они уже к шести месяцам жизни начинают демонстрировать свойственные человеку осознание самого себя (self-awareness)». «Оставаясь представителями вида бонобо, - продолжает она, - обезьяны приобрели тот сорт языка (kind of language), который (за вычетом тех главных компонент, которые им еще предстоит усвоить) есть язык человека в вашем и моем употреблении и понимании (is human language as you and I speak it and know it). Таким образом, хотя биологически они остаются обезьянами, их сознание начинает меняться под воздействием языка (as a function of the language), что накладывает отпечаток на их мышление (minds) и оказывает эпигенетическое влияние на последующие генерации».
В своем заключительном слове она говорит: «Мы произвели су-
ществ, которые знают, что они субъекты, что их показывают по телевидению, и что их изучают с целью показать, что они уже не обезьяны (they are studied for their "apeness"). Мы произвели существ, которые осознают, что большинство людей не могут понять их, и что большинство людей рассматривает их как некую причуду. Мы произвели существ, которые знают, что люди относятся к ним предвзято. Язык имеет свойство давать тем, кто обладает им, способность думать о мире вокруг них и размышлять над их ситуацией - в том числе и о справедливости всего этого».
Эта цитата убедительно показывает, что бонобо уже не рассматриваются Севедж-Рембо как обезьяны. Окультуренные животные фактически превратились в людей.
Реакция участников симпозиума на эти выводы в целом сводилась к тому, что они с большей или меньшей категоричностью отвергли тезис о том, что бонобо обладают языком.
Так Агустин Фуэнтес (Fuentes) обращает внимание на то, что бонобо, выращенные людьми, действительно усваивают множество человеческих сигналов и поз и даже перенимают определенное поведение, но это не означает, что разница между человеком и шимпанзе - это разница в развитии. Сходство морфологической структуры и физиологии может приводить к определенному диапазону наложения (a range of overlap), когда один вид развивается в культурном контексте другого. Нечто похожее происходит с собаками, но отсутствие у них противопоставляемых больших пальцев и менее развитый неокортекс ограничивает число совместных действий, которые они могут осуществлять с человеком. Благодаря филогенетическому сходству между человеком и бонобо, мы ожидаем больших совпадений меж-
ду ними, чем между людьми и собаками. Но ничто не говорит за предположение, что, выращенные в культурной среде, бонобо становятся в большей степени людьми. Соответствующая среда приводит ктому, что бонобо используют диапазон поведения, эффективный для коммуникации с людьми. Это говорит, главным образом, о высоком социальном интеллекте и поведенческой гибкости бонобо, чем о преобразовании бонобо в человека, обладающего языком [42].
Столь резкие несовпадения во взглядах Севедж-Рембо с коллегами и целого ряда специалистов, - это результат фундаментальных различий в исходных установках тех и других, что естественным образом влечет за собой неодинаковые интерпретации того, что можно назвать первичными эмпирическими данными.
Характер этих данных исключает возможность их однозначной трактовки. Крайне важно здесь то, что сами наблюдатели оказались включенными в исследуемый ими процесс в качестве его участников, следовательно, их интерпретации происходящего не могут избежать субъективизма. Отсюда создается ощущение невозможности отделить факты от их интерпретаций авторами проекта.
Как видим, Севедж-Рембо и ее коллеги окультуривают животных, считая их поведение сознательным, а их самих-способными кусвоению языка. Противники этой точки зрения, выдвигают разные теории развития животных в окультуренной среде, суть которых, тем не менее, можно свести ктому, что животные, вынужденные адаптироваться кчеловеческой среде обитания, научаются вступать в коммуникацию с человеком, ориентируясь на ситуативный контекст и историю отношений.
Пока мы говорили об очеловеченных млекопитающих. Ниже речь пой-
дет о птицах.
В статье «Интеллект врановых и человекообразных обезьян: случай конвергентной эволюции?» [43] авторы пишут, что Западные сойки обладают способностью к мысленным путешествиям во времени, способностью использовать память о прошлом опыте и планировать будущее, которая традиционно считается чисто человеческой чертой.
В лабораторных исследованиях они выявили, что сойки, которые имеют опыт воровства еды у других птиц из скрытых тайников, используют это знание, когда прячут собственные запасы.
Вывод: животные способны к планированию и осознанному пониманию, что некоторые события в прошлом влияют на то, как некий индивид поведет себя в будущем. Следовательно, сойки обладают моделью психического, т.е. способны к пониманию намерений и желаний другого.
В другой серии экспериментов было показано, что сойки делают запас провизии на будущее, одновременно отдавая предпочтение тем местам, где, как они знают, они будут голодны следующим утром, так и дифференцированно пряча особый тип еды в том месте, в котором этот тип еды будет недоступен следующим утром.
Вывод: До сих пор предполагалось, что знание и планирование будущего является уникально человеческим, только люди способны разделять свои текущие и будущие потребности, животные же неспособны предугадывать будущие потребности, а любое поведение, ориентированное на будущее, которое они демонстрируют, обусловлено либо их настоящим мотивационным состоянием, либо является фиксированным поведенческим паттерном. Теперь показано, что некоторые врановые способны к этому.
Итак, сойки обогнали человекообразных обезьян и в своих когнитивных способностях поднялись до человека. На волне подобного энтузиазма ученые утрачивают критичность, и начинают предлагать малоправдоподобные гипотезы.
Так, в статье «Являются ли врано-вые птицы «оперенными человекообразными обезьянами»? [35] автор приравнивает психические способности новокаледонской вороны к таковым у шимпанзе.
Но орудийная деятельность шимпанзе в естественных условиях обусловлена тем, что каждый индивид учится манипулированию с орудиями (камнями, палками), а также учится их использованию у взрослых особей. Более того, существуют локальные особенности использования орудий в разных популяциях шимпанзе, что говорит о культурной преемственности [20].
В случае с новокаледонской вороной все не совсем так. В экспериментах, подопытные птицы вылупились в лаборатории из инкубатора. В природе они используют тонкие прутики, которые отламывают с веток, чтобы добывать насекомых из щелей коры. В возрасте 79 дней все вороны, выращенные в лаборатории, доставали пищу из углублений с помощью прутиков. Этот прием удавался всем с первого раза [33].
Итак, целесообразное поведение не всегда является следствием глубокого интеллекта. Почему же у исследователей появляется склонность к тому, чтобы уподобить тот или иной вид животного человеку?
Думается, тому есть несколько причин.
Во-первых, наблюдая за поведением животных, нельзя не согласиться, что это поведение выглядит разумным, т.е. животное обладает пониманием происходящего. Но это понимание совершенно иного рода, это нечеловеческое понимание. Нач-
нем с того, что разные животные, обладая разными сенсорными системами, воспринимают мир по-разному. Разница в восприятии сказывается на действияхживотного в окружающем мире. Во-вторых, для разныхживот-ных разные объекты являются биологически значимыми и нейтральными, что тоже сказывается на поведении. Наконец, их картина мира представляет собой образы или когнитивные карты (кстати, эти образы не обязательно являются зрительными), и у представителей разных видов эти картины мира различны.
Во-вторых, и особенно это касается исследователей, которые не просто исследует животное как объект в лаборатории, но начинают взаимодействоватьсживотным, подобно С. Севедж-Рембо, между человеком и животным возникает привязанность, после чего вступает в силу психология. Животное перестает восприниматься как животное, но начинает восприниматься как близкое существо. Но раз оно близко мне, значит оно почти, как я. В сознании человека объективно существующий биологический вид партнера по взаимодействию вытесняется и замещается субъективным знанием, обусловленным индивидуальным опытом взаимодействия и устойчивым эмоциональным состоянием привязанности. А поскольку у человека нет иной категориальной сетки мышления, кроме человеческой, то находящемуся рядом животному приписывается та же категориальная сетка.
Вероятно, такие трактовки вписываются в понимающий метод пост-неклассической психологии, однако, они требуют серьезного критического осмысления.
Литература
1. Барабанщиков, В.А. Методы психологического познания: системный взгляд//Труды ярославского методологического семинара. -
Ярославль: Т.З. Метод психологии 2005. -14-23с.
2. Вагнер В.А. 1912. Биологические основания сравнительной психологии./!". 2. Инстинкт и разум. - СПб.-М- 428с.
3. Виндельбанд, В. Философия культуры и трансцендентальный идеализм. Логос. // Международный ежегодник по философии культуры -М.: Мусагет, 1910, кн. 2, с. 1-14.
4. Выготский Л.С. Проблема возраста//Собр. соч. Т. 4. М., 1984.
5. Гуревич А.Я. История историка. М.: РОССПЭН, 2004.288 с
6. Гусельцева М.С. Понятие прогресса и модели развития исторической науки// Методология и история психологии. 2007. Том 2. Выпуск 3. С. 107-120
7. Гуссерль Э. Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии, Ь., Лабиринт. 1994,110с
8. Дильтей, В. Описательная психология./ В.Дильтей - СПб.: Алетейя, 1996. - 160 с.
9. Жинкин, Н.И. Звуковая коммуникативная система обезьян// Известия АПН РСФСР, 1960, № 113, - С. 73-86
10. Залевский Г.В. Объяснение и понимание в психологи// под.ред. А.Л. Журавлева, А.В.Юревича. М.: изд-во ИП РАН, 2007. С. 195-222.
11. Кашкаров, Д.Н. Современные успехи зоопсихологии /Д.Н. Кашкаров-М.Л: ГИЗ, 1928-425 с.
12. Крушинский, Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности // 2-е изд.- М.: Изд-во МГУ, 1986. -270 с.
13. Ладыгина-Коте, H.H. Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях/ H.H. Ладыгина-Коте - М.: Издание Гос. Дарвиновского Музея, 1935
14. ЛаоЦзыДаодеЦзин, М.: - ИГ Весь, 2008, 168с.
15. Лекторский В.А.Познавательное отношение: пути исследования
его природы. Автореф.дисс.док.фи-лос.наук.М., 1978
16. Лебедев С.А. Современная философия науки. М.: Воронеж: МПСИ, МОДЭК, 2010. — 384 с
17. Леонтьев, А.Н. Проблемы развития психики / А.Н.. Леонтьев// Избр. психол. произведения. М., 1983
18. Никольская A.B. Зоопсихология и межвидовая психология. М.: Эксмо, 2010, 354 с.
19. Панов, В.И. Экологическая психология - М.:Наука, 2006. - 196с.
20. Панов E.H. Знаки, символы, языки - М.: Смысл, 2005. - 247с.
21. Панов, E.H. Дифференциация зоопсихологии на этологию и сравнительную психологию на рубеже 19 и 20 веков // Этология и зоопсихология, № 1,2010.-www.etholpsy.ru
22. Риккерт, Г. Границы естественнонаучного образования понятий. С-Пб: Наука, 1997. - 532 с.
23. Рубинштейн, С.Л. Человек и мир/С.Л. Рубинштейн - М.: Педагогика, 1973. - 276с
24. Степин, B.C. Философия науки: Общие проблемы. / B.C. Степин -М., 2008. -384с.
25. Фабри, К.Э. Основы зоопсихологи - М.: Психология, 2003.-462 с.
26. Хабермас, Ю. философский дискурс о модерне. - М.: Весь мир, 2003. -416 с.
27. Хайдеггер, М. Бытие и время / М. Хайдеггер - М.: Республика, 1997. -452с.
28. Шуман А.Н. Трансцендентальная философия -М.: Экономпресс, 2002. -416 с.
29. Юревич A.B. Методы интеграции психологического знания//Груды ярославского методологического семинара. Т.З. Метод психологии, 2005, Ярославль. С. 377-397
30. Ясперс, К. Общая психопатология - М.: Практика 1997. -375 с.
31. Aiderson, J., Gillies, А, & Lock, L. (2010). Pan thanatology// Current
Couho
Biology, 20 (8).
32. Bates L, Phyllis C. Lee, Norah Njiraini, Joyce H. Poole, Katito Sayialel, Soila Sayialel, Cynthia J. Moss and Richard W. Byrne. Do Elephants Show Empathy? //Journal of Consciousness Studies, 15, No. 10-11, 2008, pp. 204-225
33. Bluff L. A, Weir AAS, Rutz C., WimpennyJ. H., and KacelnikA 2010. Tool-related cognition in New Caledonian Crows. Compar. Cognition Behav. Rev. 2:1 -25.
34. Douglas-Hamilton I/, Shivani Bhalla George Wittemyer, Fritz Vollrath. Behavioural reactions of elephants towards a dying and deceased matriarch//Applied Aiimal Behaviour, 2012, in press
35. Emery N.J. 2004. Are corvids 'feathered apes'? Cognitive evolution in crows, jays, rooks and jackdaws. In S. Watanabe (Ed.), Comparative analysis of minds pp. 181-213
36. Gardenfors, P. Slicing the Theory of Mind // www.lucs.lu.se /people/ Peter.Gardenfors//articles/slicing TOM.html.2003
37. Hart B.L, Lynette A Hart, Noa Pinter-Wollman, Large brains and cognition: Where do elephants fit in?// Neuroscience and Biobehavioral Reviews 32 (2008) 86-98
38. McComb, Baker, Moss (2006), "African elephants show high levels of
interest in the skulls and ivory of their own species", Biology Letters, 2-1
39. Mitchell R.W., Hamm, M. (1997) The interpretation of animal psychology: Anthropomorphism or behavior reading? Behaviour 134,3-4:173-204
40. Range F., Horn L., Viranyi Z., Huber L. The absence of reward induces inequity aversion in dogs, PNAS (Proceedings of the National Academy of Science of the Unites States of America), January, 6, 2009, vol.106, no.1. P.340-345)
41. Savage-Rumbaugh, S., Fields, W.M.,Segerdahl, P., &D.M. Rumbaugh. (2005) «Culture Prefigures Cognition in Pan/Homo Bonobos.»Theoria 20(3).
42. Savage-Rumbaugh, S. 2011. Human language - human consciousness, http:// www.sympose.com
43. Seed, A M., Emery, N. J. & Clayton, N. S. (2009). Intelligence in corvids and apes: a case of convergent evolution? Ethology 115,401 -420
43. Simmonds, M. (2006). Into the brains of whales Applied Animal Behaviour Science, 100 (1-2), 103116.
Ссылки:
1 Тропизмы - простые реакции растений и животных на свет, химические вещества, электромагнитные поля и т.д.
2 Пожилая шимпанзе
