ТЕМНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И ЕЕ ДРУГИЕ: СУДЬБА ТЕОРИИ ПОСЛЕ 1980-Х ГОДОВ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Темная антропология и ее другие: судьба теории после 1980-х годов

Шерри Ортнер

Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе (UCLA), США, [email protected].

Ключевые слова: антропологическая теория; неолиберализм; Карл Маркс; Мишель Фуко; благополучие; мораль; критика; сопротивление.

В статье рассматриваются несколько направлений в антропологии, возникших в начале 1980-х годов на фоне подъема неолиберализма как одновременно экономической и прави-тельной формации. Эти направления описываются как кластер трех пересекающихся исследовательских областей: первая связана с возникновением того, что автор называет «темной антропологией», включая как теорию, так и этнографию; вторая охватывает «антропологии блага», диалектически связанные с исследованиями в области темной антропологии; третья область включает в себя повторное возникновение исследований «сопротивления», которые на правах зонтичного термина охватывают ряд новых критических этнографических и теоретических исследований.

Рассматривая первую область, область «темной антропологии», автор поясняет, что речь идет об антропологии, фокусирующейся на неприглядных сторонах социальной жизни (власти, господстве, неравенстве и подавлении), равно как

и на субъективном восприятии этих сторон в форме депрессии и безнадежности. При этом среди «темных антропологов» автор выделяет два основных типа исследователей — рассматривающих неолиберализм как экономическую систему, и тех, кто видит в нем прежде всего особого рода правительность. Во вторую область, область «антропологии блага», автор включает исследования как «благой жизни» и «счастья», так и морали и этики. Исследователи, представляющие данную область, интересуются тем, как в условиях тьмы неолиберализма сообщества людей могут вести осмысленное существование и создавать проекты лучшей жизни. В заключение автор рассматривает третью область, которую можно считать новым видом антропологии блага, а именно новые направления в антропологии критики, сопротивления и активизма. Особое внимание среди данных работ уделяется проектам, которые предполагают деятельное соучастие исследователя, то есть «активистской антропологии».

Академическую работу, по крайней мере в социальных науках, нельзя отделять от условий реального мира, в котором она осуществляется. На используемые нами теоретические рамки и феномены, избираемые для исследования, по-разному влияют политические, экономические и культурные обстоятельства, в которых мы проводим наши исследования, даже касающиеся отдаленного прошлого или далеких краев. Как на протяжении десятилетий доказывали исследователи в области науковедения, даже изучение физических объектов и сил, отдаленных от дел человеческих, обусловливается историческими обстоятельствами научной работы.

Случай, рассматриваемый в данной статье, относится, помимо всего прочего, к трансформации современной антропологии в ее связи со становлением социо-экономико-политического порядка, называемого «неолиберализмом». Хотя далее в этой статье я определю этот термин точнее, здесь я должна сказать о нем пару слов. В рассматриваемый период — приблизительно с середины 1980-х и до середины 2010-х годов — неолиберализм как новая и куда более бесчеловечная форма капитализма быстро распространялся по земному шару. В его тылу, в американской экономике 1980-х годов началось то, что историк Роберт Бреннер назвал «долгим спадом»1 — он дошел до крайней точки, остановившись в шаге от обвала фондового рынка в 2008 году, и затем последовала глубокая рецессия. Банки, ставшие «слишком большими, чтобы позволить им обанкротиться», после кризиса были взяты на поруки за счет средств налогоплательщиков, благодаря чему их высшее руководство сразу же получало гигантские премии. Вдобавок к этому разрыв между богатыми и бедными в Америке в течение этого периода постепенно увеличивался

Перевод с английского Алексея Салина по изданию: © Ortner Sh. Dark Anthropology and Its Others: Theory Since the Eighties // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2016. Vol. 6. № 1. P. 47-73. Публикуется по лицензии Creative Commons.

1. Бреннер Р. Экономика глобальной турбулентности: развитые капиталистические экономики в период от долгого бума до долгого спада, 1945-2005. М.: ИД ВШЭ, 2014.

и в итоге превзошел разрыв, существовавший до Великой депрессии 1930-х годов, — экономисты смотрят все более пессимистично на попытки развернуть этот тренд вспять2. В то же время на глобальном уровне Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк осуществляли неолиберальную экономическую политику, которая, по сути, разрушила экономики меньших и более бедных стран мира3.

Я пишу, разумеется, из перспективы Соединенных Штатов, где ситуация была из ряда вон выходящей, особенно в связи с переходом богатств от низов к верхам и его влиянием на американскую политику, а также за счет серьезного усугубления неравенства. Конечно, между конкретными государствами и локальными ситуациями существует множество различий. Айва Онг предостерегает нас от того, чтобы считать неолиберализм «волной прилива... которая проносится от крупнейших стран

4

к меньшим» , и вместо этого подводит нас к изучению сложных «ассамбляжей»5, в состав которых в различные эпохи и в различных местах входит неолиберализм. Вдобавок к этим типам вариаций, ситуация активно изменяется в разных частях света, даже во время написания этой статьи. Антропологи начинают документировать креативные адаптации к неолиберализму, равно как и движения сопротивления ему, — и всякий раз некоторые страны справляются с этим лучше других. Поэтому, повторюсь, эта статья не предполагает некоторого единого развития неолиберализма повсюду, она использует американский кейс в качестве фона и в тот период, когда условия существования особенно «темны».

Данная статья также не предполагает, что неолиберализм объясняет все плохое, происходящее как в Соединенных Штатах, так и по всему миру. Проблемы расы и гендера, религиозного и этнического насилия имеют собственные локальные истории и соб-

2. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ad Marginem, 2015.

3. Ferguson J. Expectations of Modernity: Myths and Meanings of Urban Life on the Zambian Copperbelt. Berkeley, CA: University of California Press, 1999; Dumenil G., Levy D. Capital Resurgent: Roots of the Neoliberal Revolution / D. Jeffers (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004; Кляйн Н. Доктрина шока. М.: Добрая книга, 2011; Ortner Sh. Theory in Anthropology Since the Sixties // Comparative Studies in Society and History. 1984. Vol. 26. № 1. P. 126-166.

4. Ong A. Neoliberalism as Exception: Mutations in Citizenship and Sovereignty. Durham, NC: Duke University Press, 2006.

5. Global Assemblages: Technology, Politics and Ethics as Anthropological Problems / A. Ong, S. J. Collier (eds). Malden, MA: Blackwell Publishing, 2005.

ственную внутреннюю динамику, хотя и не могут избежать переплетений с неолиберальными формами экономики и управления там, где появляются последние.

И наконец, я не претендую на то, чтобы охватить все пути развития антропологии в рассматриваемый период. Многие интересные и важные направления не обсуждаются, включая «онтологический поворот»6, «аффективный поворот»7 и поворот к «этнографической теории»8, помимо прочих. Настоящее эссе скорее фокусируется на кластере трех пересекающихся областей исследования, которые я считаю связанными с проблематизацией неолиберализма: (1) возникновение того, что я называю «темной антропологией», включая как теорию, так и этнографию; (2) диалектически связанное с ним возникновение антропологий, которые получили название «антропологий „блага"»; и (3) возрождение исследований «сопротивления», которые на правах зонтичного термина охватывают ряд новых критических этнографических и теоретических исследований.

Триумф темной антропологии

Как я писала в одном из ранних эссе9, в 1960-е и 1970-е годы в американской антропологии царил раскол между «культуралистским» крылом, возглавляемым Клиффордом Гирцем10 и его студентами, и марксистским или материалистическим крылом Эрика Вульфап

6. См., напр.: Costa L., Fausto C. The Return of the Animists: Recent Studies of Amazonian Ontologies // Religion and Society: Advances in Research. 2010. Vol. 1. P. 89-109; Graeber D. Radical Alterity Is Just Another Way of Saying 'Reality': A Reply to Eduardo Viveiros de Castro // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2015. Vol. 5. № 2. P. 1-41; Salmond A. Transforming Translations (Part 2): Addressing Ontological Alterity // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2014. Vol. 4. № 1. P. 155-187; Цзин А. Л. Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма. М.: Ad Marginem, 2017.

7. См., напр.: Mankekar P. Unsettling India: Affect, Temporality, Transnation-ality. Durham, NC: Duke University Press, 2015; Mazzarella W. Affect: What Is It Good for? // Enchantments of Modernity: Empire, Nation, Globalization / S. Dube (ed.). L.: Routledge, 2009. P. 291-309; Rutherford D. Affect Theory and the Empirical // Annual Review of Anthropology. 2016. Vol. 45.

8. Da Col G., Graeber D. Foreword: The Return of Ethnographic Theory // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2011. Vol. 1. № 1. P. vi-xxxv.

9. Ortner Sh. Theory in Anthropology Since the Sixties.

10. См., напр.: Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004.

11. См., напр.: Wolf E. Europe and the People Without History. Berkeley, CA: University of California Press, 1982.

и его коллег12. Вдохновленные в основном Максом Вебером, Гирц и его последователи интересовались новыми способами мыслить культуру — тем, как она наделяет жизнь людей смыслами, и тем, как антропологи могут понимать эти смыслы. С другой стороны, Вульф сотоварищи в основном вдохновлялись Марксом, интересуясь тем, как жизни людей формировались, в меньшей степени — их культурой и в большей степени — игрой экономических и политических сил, как локальных, так и глобальных. С точки зрения культуралистов, политэкономические исследования были редукционистскими: мотивы людей сводились к простым «интересам», а их жизнь рассматривались как отражение механических сил. Напротив, с точки зрения материалистов, работа культуралистов была в основе своей бесплодной: рассматривая культуру как литературные тексты, они игнорировали суровую реальность власти, которая так много определяла в человеческой истории.

Культуралистская перспектива преобладала на протяжении большей части 1960-1970-х годов, по крайней мере в Соединенных Штатах. В то же время, отчасти пересекаясь с марксистским/ политэкономическим подходом, возникали новые типы критики, которые также подчеркивали важность вопросов власти, неравенства, господства и эксплуатации. Особенно важным было становление постколониальной теории в широком спектре многих дисциплин. В рамках антропологии одной из первых и очень важных публикаций был сборник статей Талала Асада «Антропология и колониальное столкновение»". Начало 1970-х годов также было отмечено подъемом феминистских исследований, опять же во многих дисциплинах. Главными выходами антропологов на это поле стали «Женщина, культура и общество» Мишель Ро-залдо и Луиз Ламфер" и «К антропологии женщин» Рейны (Рэпп) Рейтер15. Хотя проблема расы вышла на первый план чуть поз-

12. См., напр.: Reinventing Anthropology / D. Hymes (ed.). N.Y.: Pantheon Books, 1972.

13. Anthropology and the Colonial Encounter / T. Asad (ed.). Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1973. Пятью годами позже Эдвард Саид опубликовал работу «Ориентализм» (Саид Э. В. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: Русский Мiръ, 2006), которую славили за оригинальность, хотя он выдвигал тезисы, в сущности, идентичные тезисам Асада.

14. Woman, Culture and Society / M. Z. Rosaldo, L. Lamphere (eds). Stanford: Stanford University Press, 1974.

15. Toward an Anthropology of Women / R. R. Reiter (ed.). N.Y.: Monthly Review Press, 1975.

же", критические исследования колониализма и постколониализма были в значительной степени ориентированы на критику расизма.

Те, кто работал в данном направлении, не обязательно соглашались друг с другом: политэкономы скорее игнорировали проблему гендера (и даже расы); исследователи колониализма часто спорили с политической экономией; а исследователи гендера не обязательно соглашались с всеми прочими. Но все они, по крайней мере имплицитно, признавали, что антропологии давно стоило уделить внимание проблемам власти и неравенства, и где-то с 1980-х годов они взяли верх. Вопросы власти и неравенства стали доминировать в теоретическом ландшафте, как на уровне теоретических «предшественников» (Маркс, Вебер и др.), так и на уровне наиболее заметных тем современных исследований (колониализм, неолиберализм, патриархат, расовое неравенство и т. д.). Я называю это подъемом «темной антропологии», то есть антропологии, которая делает акцент на неприглядных и жестоких аспектах человеческого опыта, а также на структурных и исторических условиях, которые их производят. Этот переход к темной антропологии (включая и «темную теорию», и «темную этнографию») по крайней мере отчасти является ответом на внутреннюю критику, которую я только что описала, но он также — и я хотела бы это продемонстрировать — является откликом на все более усложняющиеся условия реального мира при неолиберализме^.

Для начала рассмотрим смену теоретических предшественников. В 1971 году Энтони Гидденс опубликовал один из главных бестселлеров по социальным наукам всех времен — книгу «Капитализм и современная социальная теория)/8. Он утверждал, что современная социальная теория началась с работ Карла Маркса, а также Эмиля Дюркгейма и Макса Вебера, которые отчасти реа-

16. Szwed J. F. An American Anthropological Dilemma: The Politics of Afro-American Culture // Reinventing Anthropology. P. 153-181.

17. Очевидно, в тот момент за этим переходом стояло множество других факторов. Помимо прочего, стоило бы присмотреться повнимательнее к другим напряжениям в этом поле, в частности к тем, что окружали публикацию «Культуры письма» (Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography / J. Clifford, G. E. Marcus (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 1986). Я в долгу перед Джонни Пэрри за то, что он особо указал мне на это, но, к несчастью, ограничения данной статьи не позволяют мне разобраться с этим.

18. Giddens A. Capitalism and Modern Social Theory: An Analysis of the Writings of Marx, Durkheim and Max Weber. Cambridge: Cambridge University Press,

1971.

гировали на работы Маркса. Это ознаменовало значительный разрыв с существовавшими ранее конвенциями в социальных науках, которые в силу разных причин по обеим сторонам Атлантики оставляли работы Маркса за пределами теоретического канона. Связка Маркс-Дюркгейм-Вебер до сих пор, вероятно, фигурирует во многих или даже в большинстве базовых курсов, однако я выдвину предположение о том, что роль этих трех фигур в определении ключевых теоретических проблем в дисциплине значительно изменилась в процессе сдвига фокуса, который обсуждается в этой статье. Поскольку Дюркгейм в первую очередь ассоциировался со статичной функционалистской перспективой и проявлял сравнительно мало интереса к власти и неравенству, его влияние значительно ослабло, хотя возникают и некоторые неодюркгей-мианские течения, к которым я вернусь позднее. Поскольку работы Вебера ассоциировались преимущественно с темами культуры, а по факту—с аполитическим по своей сути понятием культуры у Клиффорда Гирца, то влияние Вебера также несколько поблекло, хотя его работы о культурных истоках капитализма и формах в большей степени способствуют поддержанию интереса. В то же время влияние Маркса невероятно возросло в самых различных аспектах. Его общая модель капиталистической модерности (modernity), акцент в которой делается на экономической эксплуатации и классовом неравенстве, если и не является господствующей, то принимается очень широко, даже если ее аргументы были опровергнуты и сама она была усложнена в бессчетном множестве форм в рамках различных нео- и постмарксизма/ов. Более того, господствующая версия используемого сегодня понятия культуры — это вдохновленное марксизмом понятие гегемонии, результат политического заострения антропологического понятия культуры за счет марксистского понятия идеологии19. В то же время влияние Фуко, которое было почти незаметно в англоязычной антропологии в 1970-е годы, возросло в значительной степени. Фуко развил теоретическую рамку, глубоко связанную с формами и различными модальностями власти. Он дал нам новый и цельный словарь языка власти, включающий «гувернаменталь-ность»2°, «биополитику», «субъективацию» и прочие термины, ко-

19. Williams R. Marxism and Literature. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1977.

20. Фукианский термин gouvernamentalite также переводится на русский как «правительность» или «управленчество». О переводческой дискуссии см.: Каплун В. Перестать мыслить «власть» через «государство»: gouvernemen-talite, Governmentality Studies и что стало с аналитикой власти Мишеля Фуко в русских переводах // Логос. 2019. Т. 29. № 2. С. 179-220. — Прим. ред.

торые направлены на то, чтобы охватить многообразие способов,

за счет которых явно и неявно осуществляется власть в совре-? 1

менном мире .

Работы Маркса и Фуко (каждого по-своему) определяют и представляют переход к «темной теории», которая требует от нас смотреть на мир почти исключительно в терминах власти, эксплуатации и хронического всепроникающего неравенства. Некоторые работы Фуко являются почти идеальным образцом подобной концепции, по сути тотализирующей теории мира, когда власть гнездится в любой расщелине нашей жизни и по отношению к власти нет ничего внешнего22. Его мысль, разумеется, развивалась по ходу его карьеры, и некоторые из его последних работ далеко отходят от проблематики неослабевающей власт^3. Тем не менее я полагаю, что будет справедливо утверждать, что именно темный Фуко — или Фуко паноптикума, «Надзирать и наказывать»/4, капиллярной власти и множественных форм гувер-наментальности — оказал наибольшее влияние на теорию социокультурной антропологии. То же самое можно было бы сказать и о Марксе. Хотя в марксистской теории есть определенные оптимистические аспекты, тот Маркс, что «в ходу» в сегодняшней антропологической теории — это в первую очередь темный Маркс, который делал акцент на обогащении имущих и властвующих за счет бедных и безвластных, а также на неумолимой глобальной экспансии капитализма как жестокой и дегуманизирующей социально-экономической формации.

Как только подбор теоретических предшественников сместился в сторону «темной теории», многие темы и объекты этнографических исследований, в свою очередь, развернулись к темной проблематике. Прежде всего в этой статье будет рассмотрен пример широко распространенного поворота к изучению неолиберализма и его последствий. Но сначала важно в двух словах сказать об аналогичном подъеме исследований всего колониального.

21. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999; Он же. Воля к знанию // Он же. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. С. 97-268; Он же. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978-1979 учебном году. СПб.: Наука, 2010; см. также: The Foucault Effect: Studies in Governmentality / G. Burchell et al. (eds). Chicago: University of Chicago Press, 1991.

22. См., напр.: Фуко М. Воля к знанию.

23. См. особенно: Он же. Технологии себя // Логос. 2008. № 2 (65). С. 96-122.

24. Он же. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы.

Сложно переоценить, насколько колониальная тематика переопределила отношение современной антропологии к миру. Когда я училась в бакалавриате, а затем магистратуре и аспирантуре, слово «колониализм», если мне не изменяет память, практически не упоминалось. Антропологи, подобные Бернарду Кону25, которые интересовались колониализмом в то время, рассматривались как странные и маргинальные фигуры. Но после исследований Та-лала Асада, Эдварда Саида, а затем и многих других эта область исследований практически полностью изменилась. Стало невозможно рассматривать так называемый третий мир вне понимания его как составной части истории колониальной (а для марксистов и капиталистической) экспансии. Сегодняшнее разделение мира на богатые и бедные страны стало трактоваться, помимо всего прочего, как результат изъятия богатств из колоний в прошлом. Многие социальные и культурные формации, которые назывались в более ранних антропологических работах «вневременными», предстали в другом свете, когда их стали рассматривать на фоне колониальной историй6. Подробные истории колониального столкновения27 рассказывают о беспрестанном перемалывании народов и культур в условиях западного (то есть миссионерского и колониального) вторжения и господства, которые просто не были частью повестки, когда я училась на антрополога, и которые отражают одну из многих обсуждаемых здесь темных трансформаций дисциплины.

В конечном счете темы постколониализма и неолиберализма начнут соприкасаться, поскольку большинство постколониальных стран будут подвергнуты неолиберализации тем или иным способом. И поэтому здесь я перехожу к феномену неолиберализма.

25. Cohn B. S. Colonialism and Its Forms of Knowledge: The British in India. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996.

26. См. об этническом конфликте: Mamdani M. Citizen and Subject: Contemporary Africa and the Legacy of Late Colonialism. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996; см. о кастах: Dirks N. B. Castes of Mind: Colonialism and the Making of Modern India. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.

27. О случае Америки см.: Comaroff J., Comaroff J. L. Of Revelation and Revolution. Vol. 1: Christianity, Colonialism, and Consciousness in South Africa. Chicago: University of Chicago Press, 1991; Idem. Of Revelation and Revolution. Vol. 2: The Dialectics of Modernity on a South African Frontier. Chicago: University of Chicago Press, 1997; о случае Гавайев см.: Merry S. E. Colonizing Hawai'i: The Cultural Power of Law. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000.

Неолиберализм в мире и в антропологии

Если неолиберализм (помимо всего прочего) стоит за подъемом темной теории, то мы можем сказать, что он также простирается и перед ней: неолиберализм и его последствия стали одновременно и объектами изучения, и рамками для понимания других объектов во множестве антропологических работ28. Как и в случае колониализма, сложно переоценить степень, в которой эти темы стали господствовать в дисциплине. Я остановлюсь на двух наиболее крупных группах работ, написанных об этом с 1980-х годов. Одна рассматривает неолиберализм как особый тип экономической системы и исследует влияние неолиберальной экономической политики как на Глобальном Севере, так и на Глобальном Юге. Авторы другой считают неолиберализм специфической формой гувернаментальности, исследуя множество форм, которые она принимает в различных контекстах. Я рассмотрю их по отдельности, подчеркнув, что это деление не является жестким и между этими двумя разновидностями работ есть масса пересечений. Я также подчеркну, что не претендую на исчерпывающий анализ неолиберализма как такового, а скорее пытаюсь выделить некоторые из наиболее значимых видов исследований, проведенных по этой теме антропологами.

Экономика: накопление путем лишения прав собственности

Дэвид Харви начинает свою краткую и при этом ценнейшую историю неолиберализма со следующего базового определения:

Неолиберализм представляет собой в первую очередь политэко-номическую теорию, выводы которой стали широко применять на практике. Согласно этой теории, индивид может достигнуть благополучия, применяя свои предпринимательские способности в условиях свободного рынка, хотя и в определенных институциональных границах — сильного права собственности, свободного рынка и свободной торговли. Роль государства при этом сводится к созданию и сохранению этих институциональных структур29.

28. Для начала см.: Ethnographies of Neoliberalism / C. J. Greenhouse (ed.). Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2010; The Insecure American: How We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Beste-man (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010.

29. Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. М.: Поколение, 2007. С. 10.

Эти институциональные структуры предполагают, помимо всего прочего, отмену государственного регулирования бизнеса; урезание способности трудящихся выдвигать требования; сокращение рабочей силы как таковой; приватизацию многих общественных благ и институтов; а также радикальное сокращение программ социальной поддержки бедных. Следствием всего этого стал рост крайнего неравенства как внутри самих стран, так и между ними, когда горстка богатых индивидов существенно богатеет, массы бедных значительно беднеют, а средний класс сохраняется — там, где он сохраняется,—лишь ценой непомерно тяжелого труда и самоэксплуатации. Харви описал это как систему «накопления путем лишения прав собственности»3^ посредством которого богатства перераспределяются снизу вверх внутри и среди капиталистических экономик.

Важно отметить, что неолиберализм возник на фоне долгого периода процветания на Глобальном Севере после Второй мировой войны, породившего в то время чувство безопасности и невероятный оптимизм относительно будущего. В Соединенных Штатах это выразилось в «американской мечте», идее, что всякий может достигнуть экономической безопасности для себя и своей семьи, если будет достаточно усердно работать и придерживаться правильных взглядов31. На мировом уровне это приняло форму программ «модернизации» и «развития», предполагавших, что бедные страны Глобального Юга могли бы «нагнать упущенное» с помощью разумного внедрения материальных и технологических ресурсов, позаимствованных у «более развитых» стран. Хотя в каком-то смысле всё это идеология, тем не менее такие мысли основывались на реальных материальных условиях: Глобальный Север переживал экономический бум, и степень неравенства снижалась; на Глобальном же Юге экономики многих бедных стран росли, а вместе с ними росли и надежды на будущее.

Начиная с 1980-х годов, с Рейгана в Соединенных Штатах и Тэтчер в Великобритании, все начало меняться. При неолиберальной политике сокращения рабочих мест и офшоринга в целях роста прибыльности многие заводы и прочие производственные предприятия были закрыты и сотни тысяч людей остались без работы. В то же время под влиянием неолиберальных теорий о необходимости ограничения роли государства и отмены или по край-

30. Там же. С. 212.

31. См., напр.: Ortner Sh. New Jersey Dreaming: Capital, Culture, and the Class of '58. Durham, NC: Duke University Press, 2006.

ней мере максимального сокращения практически всех программ социальной поддержки все меньше ресурсов оставалось в распоряжении людей и семей, страдавших от безработицы и неполной занятости. Более того, эти теории насаждались и в других странах как цена тех займов, которые выдавались сильными мира сего. Многие индивиды и целые страны (опять же, со многими различиями) стали стремительно терять все ресурсы, накопленные в прошлом.

С начала 1990-х годов антропологи принялись документировать протекание этого процесса в их собственных странах и за рубежом, причем не только негативные экономические эффекты, но и возникновение новых болезненных «структур чувств»з2. В 1993 году Пьер Бурдьё вместе с коллегами опубликовал большой том под названием «Тяжесть мира. Социальное страдание в современном обществе». Основываясь на интервью с коренными французами и иммигрантами из французского рабочего класса, он представляет рассказы от первого лица о жизненных неурядицах при новой экономике, а также размышления ученых о них. Я приведу один пример из более чем шестисот страниц, на которых собраны в основном крайне тревожные интервью. Бурдьё приводит слова представителя профсоюза о последствиях безработицы:

Много боли, много страданий, психических и физических, люди все страдают и страдают <...>. Безработица разделяет нас и взращивает все худшее: индивидуализм, ревность, зависть.

В 1999 году Джеймс Фергюсон опубликовал отчет о том, как Замбия, которая казалась одним из самых обещающих мест успешной модернизации и развития в Африке, прошла одновременно через деиндустриализацию и неолиберализацию, а также о преобладающем чувстве утраты былых надежд. Он пишет о разделяемом многими современными замбийцами ощущении того, что он называет «отверженностью», «заброшенностью [и] выброшенно-стью» , а также оторванности, «отсоединения» от мировой системы в той точке, куда, помимо прочего, больше не летают основные авиалинии. В 2013 году Энн Эллисон опубликовала обширное

32. Williams R. Op. cit.

33. Bourdieu P. et al. The Weight of the World: Social Suffering in Contemporary Society / P. P. Ferguson et al. (trans.). Stanford, CA: Stanford University Press, 1993. P. 318.

34. Ferguson J. Op. cit. P. 236.

исследование того, что она называет «прекарной Японией»35, где она подробно описывает, каким образом различные японцы всех возрастов страдают от новых условий экономической и социальной незащищенности. В главе о том, что она называет «обыкновенным беженством», она обсуждает рост числа суицидов и форм социального эскапизма, включая добровольную бездомность «беженцев в интернет-кафе» и хорошо известный сегодня феномен хикикомори — молодых людей, которые удаляются в свои комнаты в домах родителей и годами отказываются выходить оттуда.

Обратившись к Соединенным Штатам, антропологи начали с рассмотрения последствий деиндустриализации экономики в 1980-х годах. Когда фабрики и другие промышленные предприятия (например, шахты) закрылись, тысячи рабочих оказались на улице, и американский рабочий класс был практически уничтожен как в экономическом, так и в политическом отношении. Несколько этнографических исследований задокументировали влияние закрытия заводов на рабочих и сообщества внутри рабочего класса. Кэтрин ДадлиЗ® провела исследование долгосрочных последствий закрытия автозавода Chrysler для города Кеноша, штат Висконсин; подзаголовок ее книги обыгрывает исчезновение одновременно как автозавода, так и всякой надежды: «в конце линии» (the end of the line). А Кристин УоллиЗ' написала автоэтнографическую работу о закрытии завода Wisconsin Steel Works на юго-востоке Чикаго и его влиянии на свою семью наряду со всем сообществом. Она рассказывает нам, помимо прочего, каким образом депрессия ее отца усиливалась на фоне его незанятости и как он впоследствии перестал бриться, переодеваться или выходить из домаЗ®.

Закрытие заводов в 1980-е годы представлялось как необходимое следствие глобализации, в ходе которой достижения в области коммуникационных и транспортных технологий делали доступными рынки дешевой рабочей силь^9. Американская

35. Allison A. Precarious Japan. Durham, NC: Duke University Press, 2013.

36. Dudley K. M. The End of the Line: Lost Jobs, Lives in Postindustrial America. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

37. Walley C. J. Exit Zero: Family and Class in Postindustrial Chicago. Chicago: University of Chicago Press, 2013.

38. Ibid. P. 128. Сходным образом документальный фильм Майкла Мура «Роджер и я» (1989) дает отчет о запустении его родного города Флинта, штат Мичиган, в результате закрытия там автозавода General Motors.

39. Эти «рынки дешевой рабочей силы» также изучались антропологами, начиная с Онг (Ong A. Spirits of Resistance and Capitalist Discipline: Factory Women in Malaysia. Albany, NY: State Univerity of New York Press, 1987)

промышленность заявляла, что она «вынуждена» выводить производство за рубеж, чтобы конкурировать на мировом рынке. Однако неолиберализм, по-видимому, способствует тому высокомерному отношению к рабочим классам и бедноте, что выходит за рамки получения прибыли. Это отношение проявляется в сократившейся роли государства и медленной смерти всех его социальных функций и услуг, о которой говорилось ранее, и реализуется различным образом в разных слоях общества. Так, помимо деиндустриализации мы видим множество активных военных действий против бедных, что также этнографически зафиксировано в самых различных местах и контекстах. Например, Джейн Коллинз40 исследовала то, каким образом Walmart разрушает целые сообщества и разоряет своих работников в стране и за рубежом. Она утверждает, что это разрушение — не случайный побочный продукт рационального бизнес-плана, а скорее «целостное, намеренное и многостороннее отношение между Walmart и бед-ностью»4\ Бретт Уильямс задокументировала рост высокодоходных предприятий-кредиторов, которые осуществляют свою деятельность в основном в бедных районах, а также «агрессивного и насильственного промысла коллекторов», которые преследуют заемщиков, когда те не могут платить по своим долгам. Согласно ее выводу, «с плохой кредитной историей вы больше не человек»^.

За глубинным этнографическим исследованием влияния неолиберализма на бедное сообщество, разоренное стихийным бедствием, мы можем обратиться к исследованию Винсэн Адамс о Новом Орлеане до и после урагана «Катрина» в 2005 году. Наводнение, которое разрушило многие бедные районы, было вызвано не самим ураганом, а прорывом дамб, защищавших го-

и включая исследования условий жизни рабочих на границе между США и Мексикой (Fernandez-Kelly M. P. For We Are Sold, I and My People: Women and Industry in Mexico's Frontier. Albany, NY: State University of New York Press, 1983; Sklair L. Assembling for Development: The Maquila Industry in Mexico and the United States. San Diego, CA: Center for U.S.-Mex-ico Studies, 1993; Wright M. W. The Dialectics of Still Life: Murder, Women, and Maquiladoras // Millenial Capitalism and the Culture of Neoliberal-ism / J. Comaroff, J. L. Comaroff (eds). Durham, NC: Duke University Press, 2001. P. 125-146).

40. Collins J. The Age of Wal-Mart // The Insecure American. P. 97-112.

41. Ibid. P. 99.

42. Williams B. Body and Soul: Profits From Poverty // The Insecure American. P. 224-237. См. также о «наказании бедноты»: Wacquant L. Punishing the Poor: The Neoliberal Government of Social Insecurity. Durham, NC: Duke University Press, 2009.

род от окружающих вод. Таким образом, предпосылками бедствия были запущенность и износ дамб, и Адамс рассказывает нам о возрастающем влиянии на федеральное правительство таких крупных частных подрядчиков, как Halliburton и Blackwa-ter, которые играли важную роль в перераспределении средств и внимания в пользу более прибыльных сфер деятельности, сделав дамбы крайне уязвимыми. С другой стороны, после урагана и сильного наводнения в штате было объявлено чрезвычайное положение, однако Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям (FEMA) сходным образом было «повязано» с этими и другими крупными подрядчиками, получавшими заказы на устранение последствий чрезвычайных ситуаций, даже если у них вообще не было опыта по работе в подобных условиях. Адамс называет спасательную операцию «бедствием второго порядка»43, в ходе которого почти никто не получил обещанную помощь, а район и жизни его обитателей остались в руинах.

В целом в самых худших случаях, то есть среди бедноты, возрастает нищета, ухудшаются условия жизни и растут ощущение безнадежности и депрессия. Но даже средние классы чувствуют сокращение благосостояния44 и рост незащищенности в настоящем и будущем, утрачивая оптимизм.

Все эти мрачные настроения не могли ускользнуть от общедоступной культуры — кино, телевидения, рекламы, прессы, — от всего того, что должно охватывать всякое расширенное определение этнографии. Например, стоит отметить, что упомянутое ранее понятие «обыкновенного беженства» у Энн Эллисон в действительности было навеяно документальным фильмом под (переводным) названием Net café refugees — The drifting poor («Беженцы в интернет-кафе — дрейфующая беднота»)45, который наделал много шума в Японии после выхода. Моя собственная недавно вышедшая книга, «НеГолливудИ6, документирует подъем американского независимого кино в 1980-х и 1990-х годах. Независимые кинопроизводители гордились своим суровым реализмом в противовес тому, что они считали фальшивым лоском гол-

43. Adams V. Markets of Sorrow, Labors of Faith: New Orleans in the Wake of Kat-rina. Durham, NC: Duke University Press, 2013. P. 1.

44. Newman K. S. Declining Fortunes: The Withering of the American Dream. N.Y.: Basic Books, 1993.

45. Mizushima H. Net Café Refugees and Poverty in Japan (film in Japanese). Tokyo: Nihon terebi hoso kabushiki kaisha, 2007.

46. Ortner Sh. Not Hollywood: Independent Film at the Twilight of the American Dream. Durham, NC: Duke University Press, 2013.

ливудских фильмов. Во многих, если не в большинстве независимых фильмов эмоциональное насилие является преобладающей формой социальных отношений, тьма и депрессия — господствующим настроением, а счастливых концовок, по сути, не бывает. Наконец, «Жестокий оптимизм» Лорен Берлант, также основанный на исследовании общедоступной культуры, прекрасно отображает «крушение фантазий» о «вертикальной мобильности, охране труда, политическом и социальном равенстве, теплых и долгих отношениях» в неолиберальную эпоху, а также эмоциональные последствия этих исчезающих аспектов достойной жизни47. Центральным тропом этой книги является рефрен в заголовке, то есть «жестокий оптимизм», который определяется как отношение, в котором «то, чего ты желаешь, на самом деле является препятствием для твоего процветания»/8 и отсылает к тому факту, что люди до сих пор цепляются за устои старого порядка, даже если они больше не действуют в мире, в котором мы теперь обитаем.

Важно упомянуть здесь, что большинство этих работ не обязательно заканчивается на минорной ноте. Большинство из них указывают на локальные формы критики нового порядка и противостояния ему. Например, в «Прекарной Японии» Эллисон мы знакомимся с Юаса Макото, соучредителем «Сети против бедности» (Reverse Poverty Network) и содиректором Моаи, открытого центра поддержки в основном бездомных людей, которым нужна как сама социальная поддержка, так и практическая помощь по возвращению к нормальной жизни. В моем «НеГолливуде» я посвящаю отдельную главу политической активности документалистов, демонстрирующих нам не только многие из обсуждаемых здесь темных сторон неолиберализма, но также индивидов и группы, которые пытаются бросить вызов всем этим тенденциям. Я рассмотрю сопротивление и активизм более подробно в финальной части этой статьи.

Гувернаментальность: республика страха4®

Понятие гувернаментальности у Фуко было весьма продуктивным и стало отправной точкой самых различных исследователь-

47. Berlant L. Cruel Optimism. Durham, NC: Duke University Press, 2011. P. 3.

48. Ibid. P. 1.

49. Словосочетание отсылает к заголовку работы Ланкастера (Lancaster R. Republic of Fear: The Rise of Punitive Governance in America // The Insecure American. P. 63-76).

ских траекторий в антропологии. Одна из них отталкивается от его тезиса о производстве либерального субъекта — свободно выбирающего индивида — как господствующей форме гувер-наментальности в неолиберальном мире5о. В этом контексте антропологи интересовались в основном не последствиями неолиберализма как экономической политики, о которых шла речь в предыдущем разделе, а скорее тем, как неолиберализуется общество, то есть как его заставляют функционировать по неолиберальным принципам рыночной эффективности и настраивают на производство самоуправляющихся предприимчивых неолиберальных субъектов5\ Другая исследовательская траектория, также восходящая почти напрямую к Фуко, связана с пересечениями между гувернаментальностью и контролем за населением. Так, Айва Онг исследует формы гувернаментальности, используемые государствами и прочими агентами для управления добровольной и недобровольной мобильностью «мобильных субъектов», будь то элит, например китайских бизнесменов, или «фактических рабов», например домашней прислуги в Юго-Восточной Азии52. Тогда как Ахил Гупта53 изучил «структурное насилие», которое применяется против бедноты в рамках гувернаментальных механизмов бюрократии в Индии.

Однако существует еще одна траектория антропологических исследований гувернаментальности в широком смысле, которой уделялось несколько меньше внимания, — а именно изучение того, что Роджер Ланкастер назвал «карательным управлением»^, или умножением форм насилия со стороны государства по отношению к своим гражданам. Связь между неолиберализмом и умножением форм государственного насилия, включая войну

50. Rose N. Governing 'Advanced' Liberal Democracies // Foucault and Political Reason / A. Barry et al. (eds). Chicago: University of Chicago Press, 1996. P. 3764; Brown W. Neo-liberalism and the End of Liberal Democracy // Theory and Event. 2003. Vol. 7. № 1.

51. Ong A. Neoliberalism as Exception; Фуко М. Рождение биополитики; Urci-uoli B. Neoliberal Education // Ethnographies of Neoliberalism / C. J. Greenhouse (ed.). Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2010. P. 162-176.

52. Ong A. Flexible Citizenship: The Cultural Logics of Transnationality. Durham, NC: Duke University Press, 1999; Idem. Neoliberalism as Exception; см. также: Gregory S. The Devil Behind the Mirror: Globalization and Politics in the Dominican Republic. Berkeley, CA: University of California Press, 2007.

53. Gupta A. Red Tape: Bureaucracy, Structural Violence, and Poverty in India. Durham, NC: Duke University Press, 2012.

54. Lancaster R. Op. cit. P. 74.

и не только, была основательно изучена Наоми Кляйн55. Суть ее тезиса в «Доктрине шока» в том, что случаи крайнего насилия, будь то стихийные бедствия или политические перевороты, повсюду были частью стратегии насаждения неолиберальной экономической политики: как в городах, например в Новом Орлеане, так и в целых странах, как в Чили или Польше. Она также отмечает широко распространенную связь между насаждением неолиберальных экономических мер и использованием пыток в Соединенных Штатах и других регионах мира. Она цитирует уругвайского писателя Эдуардо Галеано: «Как можно поддерживать это неравенство, если не ударами электрического тока?»56

В Соединенных Штатах подобный тип насилия государства над своими собственными гражданами проявляется, помимо прочего, в росте числа тюрем. Роджер Ланкастер называл Соединенные Штаты, используя термин Фуко, «тюремным государством» и утверждал, что «карательное управление является подлинной культурной логикой неолиберализма»57. Ланкастер приводит статистику, согласно которой Соединенные Штаты сегодня лидируют как по доле заключенных среди всего населения (каждый 99-й взрослый житель страны находится за решеткой), так и по их абсолютному числу (2,26 миллиона)»^8. В свою очередь, большую долю этих заключенных составляют афроамериканцы, которые страдают вдвойне от своей нищеты и расовой принадлежности. Но тюремное государство — это не просто государство, где много заключенных, а скорее государство, в котором «раздутая тюремная система является источником норм для системы управления в целом»59. В этом обратная сторона неолиберальной гувернамен-тальности: если в классической/фукианской модели неолиберальная гувернаментальность работает за счет согласия якобы свободных субъектов, то одним из способов защиты этой свободы является заточение, а зачастую и убийство тех, кто предположительно угрожает ей, — не только преступников, разумеется, но и тех, кого в мире после 11 сентября считают «террористами».

Если, как утверждает Ланкастер, тюремное государство «является источником норм для системы управления в целом», то оно также является своеобразным источником перевернутой и извра-

55. Кляйн Н. Указ. соч.

56. Там же. С. 21.

57. Lancaster R. Op. cit. P. 63, 74.

58. Ibid. P. 64.

59. Ibid. P. 63.

щенной модели для обыденной общественной жизни. В социальной истории Лос-Анджелеса социального критика Майка Дэви-са60 есть глава под названием «Крепость Лос-Анджелеса», где он исследует новую архитектуру Лос-Анджелеса и то, каким образом своеобразная тюремная эстетика стала преобладать во всем городе. При помощи иллюстраций он показывает, как здания и дома стали больше походить на тюрьмы, тогда как тюрьмы «архитектурно натурализуются»^1. На обложке книги изображена фотография городского следственного изолятора в деловом квартале Лос-Анджелеса, который он называет «постмодернистской Бастилией»^2. Что касается тезиса о том, что здания и дома становятся все более похожими на тюрьмы, тут мы можем обратиться к нескольким этнографическим исследованиям охраняемых жилых комплексов. Сета Лоуб3 зафиксировала увеличение количества подобных жилых комплексов в Соединенных Штатах. Мы узнаем, что все больше людей переезжает в охраняемые жилые комплексы, чтобы почувствовать большую защищенность от «преступности», но Лоу демонстрирует на этнографическом материале, что обитатели подобных комплексов на самом деле начинают чувствовать себя менее, а не более защищенными:

Жизнь за воротами усиливает чувство, что люди, которые живут вовне, опасны или злонамеренны. Это социальное разделение существовало всегда, но стены и ворота усиливают социальные различияб4.

Тереза Калдейраб5 провела исследование закрытых сообществ в Сан-Паулу в Бразилии. Она называет Сан-Паулу «городом стен» и, подобно Майку Дэвису, иллюстрирует свой рассказ фотографиями, рассказывая о том, как «эстетика безопасности» распространяется по всему городу66.

Что за логика связывает рост числа тюрем и сходных с ними моделей архитектурной среды с неолиберальной экономической теорией? Как и в случае со всеми остальными проявления-

60. Davis M. City of Quartz: Excavating the Future in Los Angeles. N.Y.: Vintage Books, 1992.

61. Ibid. P. 256.

62. Ibid. P. 257.

63. Low S. A Nation of Gated Communities // The Insecure American. P. 27-44.

64. Ibid. P. 35.

65. Caldeira T. P. R. City of Walls: Crime, Segregation, and Citizenship in Sao Paulo. Berkeley, CA: University of California Press, 2001.

66. Ibid. P. 291.

ми неолиберализма, есть логика верхов и логика низов. С точки зрения государства и других инстанций управления, рост числа тюрем — часть войны против бедноты и расово отличных низов: в рамках логики виктимблейминга они подгоняются под стереотип безответственных неолиберальных субъектов (если бы они были ответственными, то не обеднели бы) и отправляются в тюрьму при малейшем намеке на проступок, а иногда и без всякого намека. С точки зрения низов — то есть коренного населения, — подобная логика связана с атмосферой незащищенности в более широком смысле, порожденной проблемами с трудоустройством и связанной с ними культурой прекарности. Прекар-ность жизни при неолиберализме проецируется вовне как угроза, исходящая от бедноты и других рас; историческое возникновение закрытых жилых комплексов коррелирует, как отмечали многие исследователи67, не с ростом преступности — в действительности число жестоких преступлений сокращалось в этот период, — а с наступлением неолиберальной экономик^8. В качестве эпилога к этой истории отметим, что и сами тюрьмы не могут устоять перед неолиберализацией; многие тюрьмы в Соединенных Штатах приватизированы и теперь управляются как коммер-

69

ческие предприятияб .

Наконец, можно прийти к выводу, что карательное управление включает в себя экономическую рациональность, рассмотренную в предыдущем разделе, и мы можем увидеть это и на этнографическом материале. Ранее я отмечала, что, хотя сокращение рабочей силы в США представлялось своего рода неизбежным эконо-

67. См., напр.: Ibidem; Ortner Sh. Not Hollywood: Independent Film at the Twilight of the American Dream.

68. Согласно неолиберальной экономической логике, распространение закрытых жилых комплексов можно интерпретировать в связи с потребностью в «приватизации». Однако термин «приватизация» в экономическом контексте касается не личной «приватности», а продажи общественного имущества частному бизнесу. При этом в каком-то смысле результат всегда тот же: когда общественное имущество распродается или когда люди сбегают в частные охраняемые комплексы, в результате слабеет публичная сфера.

69. Эта история, отвратительная сама по себе, приняла еще более радикальную форму в ставшей известной схеме откатов в Пенсильвании, где двое судей договорились с владельцами местной частной колонии для несовершеннолетних, что они будут отправлять тысячи детей в тюрьму, дабы владельцы/тюремщики получали выплаты за каждого из них (фильм Майкла Мура «Капитализм: история любви» (2009); Ecenbarger W. Kids for Cash: Two Judges, Thousands of Children, and a $2,8 Million Kickback Scheme. N.Y.: The New Press, 2012).

мическим злом, связанным со всемирной конкуренцией, за ним в действительности стоит куда более иррациональная мотивация, на грани жестокости, которую я описала на различных примерах войны с бедными. Однако карательную иррациональность сокращений также можно увидеть и на куда более высоком уровне занятости, как свидетельствует, например, исследование банкиров с Уолл-стрит, проведенное Карен Хо70. Хо показывает, как инвестиционные банки с Уолл-стрит проходят через циклы наймов и увольнений, которые лишь отчасти связаны с подъемами и спадами рынка. Скорее, идея незащищенности труда глубоко нормализовалась и ценится как способ создания видимой гибкости и динамичности фирм.

Действительно, новая экономика вынудила работников приспособиться к жизни, в которой труд прекарен, незанятость вероятна, а проводить долгие отрезки времени в качестве «независимого подрядчика» нормально. Ричард Сенне^1 называл это логикой «краткосрочности»; любой труд сегодня совершенно не-защищен и может быть прерван в любой момент. Поэтому, как и в случае с самоуправляющейся личностью и тюремной эстетикой, это явление стало частью общей культуры. В связи с этим Дэвид Харви начинает свою краткую историю неолиберализма с цитаты из Жана-Франсуа Лиотара72 о состоянии постмодерна, в котором

... временные контракты вытесняют постоянные институты в профессиональной, эмоциональной, сексуальной и культурной областях, в международных отношениях, а также — в области политик^3.

Антропологии блага

Я представила краткий обзор процесса, который я назвала поворотом к «темной антропологии» — к теориям повсеместной власти и неравенства, этнографическим исследованиям экономической незащищенности (в лучшем случае) и карательной гувер-наментальности. Однако поворот к темной антропологии был

70. Ho K. Liquidated: An Ethnography of Wall Street. Durham, NC: Duke University Press, 2009.

71. Сеннетт Р. Коррозия характера. Новосибирск: Тренды, 2004.

72. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.; СПб.: Институт экспериментальной социологии; Алетейя, 1998.

73. Харви Д. Указ. соч. С. 13.

не бесспорным, на самом деле спровоцировав сильную реакцию нескольких сторон. Отмечая «значительный рост числа антропологических работ об опыте насилия и жестокости», тот же Тобиас Келли задается вопросом: «В какой момент этнография страданий превращается в вуайеристскую квазипорнографию?»74 В действительности есть несколько разновидностей работ, которые можно рассматривать как определенное сопротивление темному повороту; здесь я сделаю их краткий обзор.

В своей известной статье «По ту сторону страдающего субъекта: к антропологии блага» Джоэл Роббинс утверждает:

Сегодня страдающий субъект, живущий в боли, нищете или в условиях насилия или подавления очень часто находится в центре антропологических исследований75.

Вместо этого Роббинс стремится разработать «антропологию блага. сосредоточивающуюся на таких темах, как ценности, мораль, благополучие, воображение, сочувствие, забота, дар, надежда, время и перемены»/6.

Одним из основных исследовательских ориентиров из этого перечня стал термин «благополучие» (well-being). Например, работа Эдварда Э. Фишера «Благая жизнь: стремление, достоинство и антропология благополучия»^ исследует представления о благополучии немцев среднего класса и производителей кофе в Гватемале. Как и в случае с «антропологией блага» Роббинса, Фишер считает, что его книга вносит вклад в то, что он называет «позитивной антропологией»/8. Именно с идеей благополучия тесно связано «счастье». В прошлом году HAU опубликовал специальный выпуск под заглавием «Счастье: Горизонты стремлений» (vol. 5, № 3), который состоял из ряда статей о счастье в широком спектре этнографических кейсов. Во введении редакторы указывают на «не-

и « 79

давний „поворот к счастью в социальных науках» и призывают

74. Kelly T. A Life Less Miserable? // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2013. Vol. 3. № 1. P. 213.

75. Robbins J. Beyond the Suffering Subject: Toward an Anthropology of the Good // Journal of the Royal Anthropological Institute. 2013. Vol. 19. № 3. P. 448.

76. Ibidem.

77. Fischer E. F. The Good Life: Aspiration, Dignity, and the Anthropology of Well-being. Stanford: Stanford University Press, 2014.

78. Ibid. P. 17.

79. Walker H., Kavedzija I. Introduction: Values of happiness // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2015. Vol. 5. № 3. P. 2.

антропологов развивать это направление. Размышляя о причинах относительного отсутствия антропологии в этой области исследований, они утверждают, что антропологи испытывают

...определенное подозрение по отношению к счастью как буржуазной теме по своему существу, которое все более ассоциируется с неолиберальной повесткой и в потенциале не согласуется с политикой эмансипации8°,

а также что

... дисциплину часто притягивали более «негативные» формы человеческого опыта, такие как страдание, боль или нищета8\

Таким образом, они также в итоге призывают к созданию более позитивной антропологии, при этом стоит отметить, что аргументация некоторых статей свидетельствует о том, что счастье является гораздо более сложным и противоречивым явлением, чем предполагает соответствующий термин, по крайней мере в американском/английском.

Эта серия работ являются одновременно интересной и значимой. Я согласна, что необходимо пристально изучать то, «что придает жизни ощущение цели или осмысленности, и каким образом люди стараются жить наилучшим образом — даже в самых страшных обстоятельствах и враждебном окружении»^2, как и с тем, что «счастье» кажется удачным введением в эту тему. Я также согласна с тем, что антропологи почти наверняка лучше справятся с подобными вопросами, чем исследователи общественного мнения, которым сегодня, по-видимому, принадлежит большая часть исследований счастья. Но, признаюсь, я была ошарашена «поворотом к счастью» посреди всей той тьмы, о которой я говорила в предыдущем разделе этой статьи. Однако по размышлении становится ясно, что это скорее реакция на подобные исследования.

Еще одна обширная область исследований, которые реагировали на темный поворот, — это работы о морали и этике. Майкл Лэмбек начинает свой важный сборник «Обыкновенная этика» со следующего утверждения:

Этнографы обычно обнаруживают, что встречающиеся им люди стараются делать хорошее или правильное, по их мнению, что

80. Ibid. P. 4.

81. Ibidem.

82. Ibid. P. 17.

их оценивают в соответствии с критериями правильного и хорошего или что они обсуждают, в чем состоит человеческое благо. Тем не менее антропологическая теория, как правило, игнорирует все это, отдавая предпочтение анализу, который выделяет структуру, власть и интерес83.

И затем он приводит список тем, поднимаемых в сборнике, который, возможно, был источником вдохновения для списка Роббин-са (см. выше): «свобода, суждение, ответственность, достоинство, самоорганизация, забота, сочувствие, характер, добродетель, истина, разум, справедливость и благая жизнь для человечества»/4.

Антропология морали и этики к настоящему времени стала крупным, обширным и несколько дискуссионным подполем для исследований и теоретизирования, которое включает в себя как более социальный аспект, отчасти восходящий к исследованиям Дюркгейма, так и более индивидуальный — который в основном развивался в противовес дюркгеймианской парадигме. Я отмечаю это, прежде всего, в связи с заявленным выше тезисом о том, что позиция Дюркгейма как теоретического предшественника значительно ослабла. Влияние Дюркгейма определенно померкло в связи с отходом от функционализма и холистского взгляда на общество, преобладавшего в антропологии с начала до середины XX века. Оно также померкло в связи с развитием теорий власти, господства и эксплуатации, о которых он говорил мало. С другой стороны, будучи теоретиком общества как морального универсума, он вновь обрел значимость для этой серии работ в качестве как союзника, так и противника85.

Моральное/этическое направление является еще одним важным дополнением к темному повороту в антропологической теории и этнографических исследованиях, который я обсуждала в первой части этой статьи. Внимание к тому, как реальные акторы пытаются разрешать моральные дилеммы и осуществлять этический выбор, может быть рассмотрено в качестве позитивного и гуманистического противовеса тьме работ о неолиберальном подавлении и принуждении. Сходным образом, внимание к та-

83. Lambek M. Introduction // Ordinary Ethics: Anthropology, Language, and Action / M. Lambek (ed.). N.Y.: Fordham University Press, 2010. P. 1.

84. Ibid. P. 6.

85. Ordinary Ethics; Yan Y. How Far Can We Move Away From Durkheim? Reflections on the New Anthropology of Morality // Anthropology of This Century. October 2011. № 2; Fassin D. The Ethical Turn in Anthropology: Promises and Uncertainties // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2014. Vol. 4. № 1.

P. 429-435.

ким темам, как забота, любовь, сочувствие, ответственность, к попыткам — даже неудачным — поступать правильно представляет собой свежий и ободряющий контраст по отношению к монотонной диете из (раннего) Фуко, когда ни одно доброе дело не остается безнаказанным, а всякое потенциально позитивное действие попросту преумножает сети власти, в которых мы живем.

В связи со всеми этими (подчеркиваю, ценными) исследованиями, включая как более психологическую/медицинскую версию с ее акцентом на счастье и/или благополучии (и стремлении к ним), так и более моральную/этическую версию с ее акцентом на добродетели и благе (и стремлении к ним), — меня при этом немного беспокоит, что иногда между ними и уже обсуждавшимися исследованиями власти, неравенства и насилия проводится четкая разделительная линия. Вместо того чтобы противопоставлять их, было бы уместнее рассмотреть работы, которые стремятся к их объединению. Подходящим отправным пунктом могло бы стать эссе Вины Дас из сборника Ламбека под названием «Обручаясь с жизнью другого: любовь и повседневная жизнь»86. Эта статья о браке мужчины-индуиста и женщины-мусульманки из бедного района в Дели и о том, как он медленно развивался в тени длительной и непрекращающейся истории вражды и насилия между индуистами и мусульманами. В этой статье Дас лавирует между формированием повседневных отношений невесты, жениха и их семей, с одной стороны, и более широкими политическими последствиями с потенциалом насилия, который заключается в межкастовых и межрелигиозных браках, — с другой. Она призывает нас

... уделять внимание тому, каким образом моральные устремления проявляются в повседневной заботе друг о друге, даже в тех контекстах, где отношение определяется обоюдным антагонизмом8?.

Дидье Фассен также посвятил немало работ исследованиям этических сложностей в контексте политических ситуаций неравенства и насилия. Например, в своей лекции/эссе «Мутные воды: у слияния этики и политики»^ он разбирает три кейса различ-

86. Das V. Engaging the Life of the Other: Love and Everyday Life // Ordinary Ethics. P. 376-399.

87. Ibid. P. 398-399.

88. Fassin D. Troubled Waters: At the Confluence of Ethics and Politics // Four Lectures on Ethics: Anthropological Perspectives. Chicago: HAU Books, 2015. P. 175-210.

ного масштаба: европейское и американское военное вторжение в Ливию в соответствии с принципом ООН «Ответственность за защиту»; общенациональная реакция во Франции по отношению к террористическим атакам на Charlie Hebdo и кошерный супермаркет в Париже; а также то, каким образом полиция обращается с молодежью в пригородах Парижа, населенных в основном иммигрантами и меньшинствами. Разрабатывая веберовское «эвристическое различие между этикой убеждения и этикой ответственности», он утверждает, что его «нужно определять для каждого исторического и политического контекста, учитывая более детально властные отношения и игры власти, в которые они включены»/9.

В целом я склонна согласиться с исследователями благой жизни в том, что изучение власти и неравенства, а также наносимого ими вреда не может быть чем-то, что полностью охватывает антропология. Я также согласилась бы с исследователями морали и этики в том, что важно принимать в расчет заботу и этические измерения человеческой жизни: ведь в чем смысл противостоять неолиберализму, если мы не можем представить себе лучшую жизнь и лучшее будущее? Как мы можем одновременно быть реалистами в отношении ужасающих реалий современного мира и оптимистами в отношении возможности их изменить? Теперь я перейду к финальному разделу этой статьи, чтобы рассмотреть другой вид антропологии блага: антропологию критики, сопротивления и активизм.

Сопротивление возвращается

Я использую здесь термин «сопротивление», чтобы охватить множество различных способов (антропологического) участия в политических действиях: критические теоретические дискуссии; критические этнографические исследования; исследования всякого рода политических движений; активистская антропология, и т. д. В этом разделе я выделю нечто из этого многообразия и подведу итог целой серии важных работ, относящихся к тому же периоду времени, когда господствовала «темная антропология».

У антропологии сопротивления в ее различных формах были свои взлеты и падения. В 1980-х годах теоретический и этногра-

89. Ibid. P. 195.

фический интерес к данному вопросу зашкаливал^. Но к тому времени, когда я в середине 1990-х годов опубликовала статью по этой теме, если и не сам концепт, то его формулировка вызывала определенное неприятие". Димитриос Теодоссопулос утверждал, что сопротивление было «патологизировано» и «эк-зотизировано», утратив легитимность как объект изучения". Почему и как сформировалось это «сопротивление сопротивлению», неясно; возможно, это происходило совершенно по-разному в зависимости от исследовательского контекста. Общим местом является утверждение о том, что данное понятие использовалось слишком широко — Рабиновиц указывает на его «теоретическую косность»93 — и слишком часто. Возможно, это действительно так, но в связи с задачами данной статьи я бы указала и на ряд других факторов: а именно на то, что в 1990-е годы реальный мир становился темнее по мере того, как надежды социальных движений 1960-х и 1970-х годов начинали таять, а молодежь, рожденная в это время, ощутила начало конца «американской мечты»94. «Сопротивление» могло представать менее реалистичной или даже абсурдной перспективой, тогда как «гу-вернаментальность», множество различных способов формирования индивидов, популяций и контроля за ними, могли казаться все более релевантными условиям жизни в реальном мире. Возможно, это не просто совпадение, что именно в это время возникло множество теорий «постмодерна», включая, помимо прочего, «конец больших нарративов», например о сопротивлении и революций5. Но даже если избежать дальнейших рассу-

90. Comaroff J. Body of Power, Spirit of Resistance: The Culture and History of a South African People. Chicago: University of Chicago Press, 1985; Ong A. Spirits of Resistance and Capitalist Discipline; Scott J. C. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven, CT: Yale University Press, 1985; Idem. Domination and the Arts of Resistance: Hidden Transcripts. New Haven, CT: Yale University Press, 1990.

91. Ortner Sh. Resistance and the Problem of Ethnographic Refusal // Comparative Studies in Society and History. 1995. Vol. 37. № 1. P. 173-193.

92. Theodossopoulos D. On De-pathologizing Resistance // History and Anthropology. 2014. Vol. 25. № 4. P. 415.

93. Rabinowitz D. Resistance and the City // History and Anthropology. 2014. Vol. 25. № 4. P. 476.

94. Ortner Sh. Generation X: Anthropology in a Media-Saturated World // Cultural Anthropology. 1998. Vol. 13. № 3. P. 414-440; Idem. Not Hollywood: Independent Film at the Twilight of the American Dream.

95. Джеймисон Ф. Постмодернизм, или культурная логика позднего капитализма. М.: Издательство Института Гайдара, 2019; Лиотар Ж.-Ф. Указ. соч.

ждений о связях с реальным миром, представляется очевидным, что антропология сопротивления вернулась во всем многообразии своих форм.

Мы можем начать с различения, которое проводит Чарльз Хейл

о о 96

между «активистским исследованием» и «культурной критикой» . Термином «активистское исследование» он обозначает исследование, которое проводится при личном участии в изучаемом политическом противостоянии; термином «культурная критика» он обозначает этнографическое исследование, открыто признающее политическую солидарность автора с одной из изучаемых сторон, причем этнограф напрямую не вовлекается в исследуемое политическое противостояние. Хейл выражает «принципиальный отказ» от использования культурной критики как «пристанища для антропологических исследований и письма»97. Однако, как мы увидим, сегодня оба этих типа работы процветают в антропологии, и я предпочитаю рассматривать их — наравне с прочими — как часть широкого массива критических антропологических исследований, в которых различные элементы поддерживают и обогащают друг друга.

Я выделила бы по крайней мере три обширные области, в которых сегодня ведутся важные исследования: (1) «культурную критику» (в пику Хейлу), включающую критические этнографические работы об условиях неравенства, власти и насилия в различных частях света; (2) серию по преимуществу теоретических работ, направленных на переосмысление капитализма как системы; и наконец (3) серию работ о социальных движениях, которые сформировались в неолиберальном мире. Я выскажусь в нескольких словах о каждой из них.

Вначале под рубрикой «культурной критики» я вновь обращусь ко всем критическим эмпирическим исследованиям, освещенным в первой части данной статьи, включая как этноисторические работы в случае колониализма, так и этнографические работы в более строгом смысле. Последние включали этнографические исследования сообществ, испытавших экономическое влияние неолиберализма, в которых демонстрировалось, каким образом индивиды и сообщества переживали последствия деиндустриализации, глобализации, потери рабочих мест и возможностей. Эта

96. Hale C. R. Activist Research v. Cultural Critique: Indigenous Land Rights and the Contradictions of Politically Engaged Anthropology // Cultural Anthropology. 2006. Vol. 21. № 1. P. 96-120.

97. Ibid. P. 97.

группа также включала исследования бизнеса и промышленности, организованных с целью извлечения прибыли из этих потерь. Помимо экономики, мы рассмотрели исследования неолиберальной гувернаментальности, включая рост числа тюрем, разрастание «тюремного государства» и распространение «тюремной эстетики». Я снова говорю обо всем этом здесь, так как в этих работах важно видеть не примеры «порнографии мучений» (темные, насколько это возможно), а примеры нового и важного жанра критической этнографии, проливающего свет на внутреннее устройство мира, в котором мы сегодня живем.

Я бы также включила в эту группу критические исследования в обширной области антропологии медиа. Например, знаковый сборник «Медиамиры: антропология в новых землях>/8 под редакцией Фэйе Д. Гинсбург, Лилы Абу-Лагход и Брайана Ларкина включает эссе по широкому ряду предметов, в том числе по темам использования медиа в политике коренных народов, использования медиа национальными государствами в крупных идеологических и культурных проектах, циркуляции медиатехнологий на местах среди диаспор и т. д. Я бы также включила сюда мое собственное исследование независимого кино, которое эксплицитно использует понятие культурной критики, чтобы показать, каким образом американские и другие независимые кинопроизводители используют кино в борьбе с новыми условиями жизни при неолиберальном порядке99.

Далее, под рубрикой «переосмысления капитализма» прежде всего оказываются недавние теоретические работы за пределами антропологии, из которых можно привести несколько примеров: «Империя»^ литературоведа Майкла Хардта и социолога Анто-нио Негри утверждает, что мы должны понимать современный мир в терминах новых конфигураций денег, власти и права, которые почти полностью являются постнациональными; «Новый дух капитализма»"! социологов Люка Болтански и Эв Кьяпелло исследует, каким образом капитализм как система всегда подвергался и продолжает подвергаться внутренней критике; а «Переосмысляя капиталистическое развитие: первичное накопление,

98. Media Worlds: Anthropology on New Terrain / F. D. Ginsburg et al. (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2002.

99. Ortner Sh. Not Hollywood: Independent Film at the Twilight of the American Dream.

100. Хардт M., Негри А. Империя. M.: Праксис, 2004.

101. Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М.: НЛО, 2011.

<j i п?

правительность и постколониальный капитализм» ° экономиста Кальяна Саньяла изучает последствия исключения все большего числа бедных людей из центральных структур капиталистических экономик.

Антропологи также «переосмысляют капитализм» и «экономику» в современном мире. Эти исследования включают в себя важный сборник Кейт Харт, Жана-Луи Лавилля и Антонио Дэвида Каттани под названием «Человеческая экономика»1^, который утверждает, что мы должны рассматривать скорее реальный мир различных экономических практик, чем «капитализм» как монолитное образование, и содержит множество статей, посвященных, помимо прочего, «экономике с человеческим лицом» и «моральной политике». Сходную линию аргументации можно найти в работах группы «Порождение капитализма»^. Эта группа создала «феминистский манифест исследований капитализма», который настаивает на важности признания того факта, что капитализм включает в себя не только «экономику», но и вообще все способы производства стоимости. Они основываются на

... феминистской критике Маркса, которая утверждала, что родство, личность, домашнее хозяйство и общественное воспроизводство плотно укоренены в капиталистическом производстве стоимости^.

Помимо этого, стали появляться этнографические работы, которые вдохновлены этими новыми перспективами. Среди недавних примеров можно назвать «Дай человеку рыбу: размышления о новой политике распределения» Джеймса Фергюссона1°6 и «Зоны мечтаний: в предвкушении капитализма и развития в Индии»"7 Джейми Кросс. Эти и другие работы пытаются одновременно до-

102. Sanyal K. Rethinking Capitalist Development: Primitive Accumulation, Gov-ernmentality, and Post-Colonial Capitalism. L.; N.Y.: Routledge, 2007.

103. The Human Economy / K. Hart et al. (eds). Cambridge: Polity Press, 2010.

104. Bear L. et al. Generating Capitalism // Fieldsights: Theorizing the Contemporary. Society for Cultural Anthropology. 30.03.2015. URL: https://cu-lanth.org/fieldsights/series/generating-capitalism; Idem. Gens: A Feminist Manifesto for the Study of Capitalism // Fieldsights: Theorizing the Contemporary. 30.03.2015. URL: http://www.culanth.org/fieldsights/652-gens-a-feminist-manifesto-for-the-study-of-capitalism.

105. Ibidem.

106. Ferguson J. Give a Man a Fish: Reflections on the New Politics of Distribution. Durham, NC: Duke University Press, 2015.

107. Cross J. Dream Zones: Anticipating Capitalism and Development in India. L.: Pluto Press, 2014.

полнить и разобрать на части монолитную концепцию капитализма и подготовить площадку для куда более общих и разнообразных социальных и политических проектов.

Наконец, я перехожу к антропологии сопротивления в ее классической форме, то есть к исследованиям социальных движений. Я начну с пары замечаний о Пьере Бурдьё, который участвовал в движении антиглобализма/антинеолиберализма и чья небольшая книга «Акты сопротивления: против тирании рынка»108 была одной из первых работ, написанных антропологом-активистомЮ9. В конце одной из своих ранних статей о состоянии антропологии"0 я утверждала, что теоретические труды Бурдьё, наряду с работами других, привели к серьезному разрыву с предыдущими ограничительными теориями социальной жизни, поскольку он настаивал на гипотезе о том, что общество и культура производятся и воспроизводятся в рамках человеческой практики. Хотя в целом Бурдьё подчеркивал, каким образом социальные практики приводили скорее к воспроизводству, а не к изменению мира"!, преобразовательный потенциал того, что я тогда назвала «теорией практики», для меня был совершенно очевиден. Проще говоря, если мы создаем мир посредством социальной практики, то сможем разобрать его и переделать посредством социальной практики. Или, как писал позднее Дэвид Грэбер, «окончательная, скрывающаяся истина мира заключается в том, что это мы его делаем и могли бы так же просто сделать его по-другому»"2. Я не уверена относительно выражения «так же просто», но в любом случае работы Бурдьё в частности и теория практики в целом"3 должны считаться теоретическими основаниями работ, направленных как на само сопротивление, так и на его изучение.

108. Bourdieu P. Acts of Resistance: Against the Tyranny of the Market / R. Nice (trans.). N.Y.: The New Press, 1998.

109. Я понимаю, разумеется, что технически Бурдьё социолог, но он также был крупной фигурой и в антропологии.

110. Ortner Sh. Theory in Anthropology Since the Sixties.

111. Но о Бурдьё и истории см.: Bourdieu and Historical Analysis / P. S. Gorski (ed.). Durham, NC: Duke University Press, 2013; Ortner Sh. Bourdieu and 'History'. Review of "Bourdieu and Historical Analysis", edited by Philip S. Gorski // Anthropology of This Century. October 2013. №3. URL: http://aotcpress. com/articles/bourdieu-history.

112. Graeber D. Direct Action: An Ethnography. Oakland, CA: AK Press, 2009. P. 514.

113. См., напр.: Sahlins M. Historical Metaphors and Mythical Realities: Structure in the Early History of the Sandwich Islands Kingdom. Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1981.

Стоит ли говорить, что существуют всевозможные разновидности социальных движений за и против всего на свете: феми-низм(ы), экологические движения, движения за расовую справедливость, права коренных народов, права инвалидов и многие другие. Здесь, придерживаясь общей тематики данной статьи, я отдельно обращаю внимание на рост числа работ по антиглоба-лизму/антинеолиберализму. Исследования в этой области начали множиться в первом десятилетии XXI векап4. Появилось несколько важных сборников эссе, включая «Вступая в противоречия: теория, политика и методы активистского исследования» Чарльза Хейла"5, «Бунтарские столкновения: транснациональный активизм, этнография и политическое» Джеффри Джуриса и Алекса Хаснабиша"б и «Переосмысляя сопротивление в XXI веке: история и антропология» Димитриоса Теодоссопулоса"' Все они содержат множество эссе о движениях сопротивления во многих частях мира, написанных как начинающими, так и опытными исследователями. Они наглядно демонстрируют взрыв интереса к подобной работе, разнообразие проблем, на которые ориентируются современные движения, а также ряд трудностей, связанных с проведением этнографического исследования в этих контекстах.

Вдобавок у нас есть небольшое число подробных этнографических исследований нескольких движений, проведенных антропологами, всесторонне в них участвовавшими. «Погружая будущее в сеть: движения против глобализации корпораций» Джеффри Джуриса"8 — это исследование крупной активистской сети, которая базируется в Барселоне, но осуществляет свои действия в разных точках по всему миру, включая весьма успешную мобилизацию в Сиэтле в 1999 году против заседаний Всемирной торговой организации. «Прямое действие: этнография» Дэвида Грэ-бераИ9 — это исследование деятельности базирующейся в Нью-Йорке группы под названием «Сеть прямого действия» в тот

114. Отличный обзор см. в: Kurik B. Emerging Subjectivities in Protest // Forthcoming in The Sage Handbook of Resistance / S. Vallas, D. Courpasson (eds). Thousand Oaks, CA: Sage Publications, n.d.

115. Engaging Contradictions: Theory, Politics, and Methods of Activist Scholarship / C. R. Hale (ed.). Berkeley, CA: University of California Press, 2008.

116. Insurgent Encounters: Transnational Activism, Ethnography, and the Political / J. S. Juris, A. Khasnabish (eds). Durham, NC: Duke University Press, 2013.

117. History and Anthropology. 2014. Vol. 25. № 4. Special Issue: Rethinking Resistance in the 21st Century.

118. Juris J. S. Networking Futures: The Movements Against Corporate Globalization. Durham, NC: Duke University Press, 2008.

119. Graeber D. Direct Action: An Ethnography.

момент, когда они разработали, а затем реализовали крупную кампанию прямого действия против Саммита Америк в Квебеке в 2001 году. Наконец, мы располагаем несколькими эссе Арджуна Аппадураи120 о его работе в городе Мумбаи в Индии с транснациональной организацией под названием «Международные обитатели трущоб», которая занимается проблемами обеспечения бедных жильем.

Во многих подобных исследованиях новым является именно поворот к «активистской антропологии»: то есть к работе, в рамках которой антропологи не только проводят исследование, но и непосредственно участвуют в самих движениях. Антропологи, изучавшие социальные движения в прошлом, нередко вовлекались в них в той или иной степени, но сегодня антрополог зачастую является их полноправным участником в той же мере, что и наблюдателем. Это привело к появлению живой и увлекательной литературы о многих противоречиях и парадоксах, возникающих в ходе полевой работы, и одновременно к более обобщенным размышлениям о том, на что это сопротивление могло бы реалистически надеяться. В качестве иллюстрации этого явления возьмем антропологическую реакцию на «Захвати Уолл-Стрит» в 2011 году. События в Нью-Йорке вызвали лавину антропологических публикаций, начиная с майского номера American Ethnologist за 2012 год. На обложке журнала были помещены фотографии участников захвата, в нем также были две статьи и комментарий по поводу событий^. В другом журнале Ханна Аппель опубликовала этнографические заметки о захвате^, а в 2014 году она выпустила статью «Захвати Уолл-Стрит и экономическое воображение»^. В этом случае (как и во многих других, отмеченных ранее) участие/наблюдение этнографа не просто предоставляет этнографию демонстраций «из гущи событий» (хотя оно определенно это

120. Appadurai A. The Future as Cultural Fact: Essays on the Global Condition. L.; N.Y.: Verso, 2013.

121. Juris J. S. Reflections on #Occupy Everywhere: Social Media, Public Space, and Emerging Logics of Aggregation // American Ethnologist. 2012. Vol. 39. № 2. P. 259-279; Razsa M., Kurnik A. The Occupy Movement in Zizek's Hometown: Direct Democracy and the Politics of Becoming // American Ethnologist. 2012. Vol. 39. № 2. P. 238-358.

122. Appel H. Dispatches From an Occupation: Ethnographic Notes From Occupied Wall Street // Social Text Online Journal. 2012. URL: http://www.socialtextjour-nal.org/blog/topics/dispatches-from-an-occupation/.

123. Idem. Occupy Wall Street and the Economic Imagination // Cultural Anthropology. 2014. Vol. 29. № 4. P. 602-625. URL: https://journal.culanth.org/index. php/ca/article/view/ca29.4.02/325.

делает), но еще и открывает путь к гораздо более обобщенным теоретическим размышлениям — о природе демократии и политическом участии в целом, а в данном конкретном случае — и о том, что Аппель называет «экономическим воображением».

За другим примером вновь обратимся к работе Арджуна Аппа-дураи с локальными группами, действующими в Индии и являющимися частью сети «Международных обитателей трущоб». Вовлеченные в них люди — беднейшие из бедных, массы людей, которых Кальян Саньял описывал не просто как дно капитализма, а как его постоянно производимое «внешнее». Аппадураи описывает различные действия по предоставлению жилья, в которых участвовала группа, а также организованную им в сотрудничестве с этой группой инициативу, предполагавшую обучение основным исследовательским методам, под слоганом «Документирование — это Вмешательство»124. Кроме того, Аппадураи использует все это, чтобы шире представить значение активизма как для вовлеченных в него людей, так и для современной антропологии. Прямо обращаясь к тьме, связанной с продолжительным периодом настоящего времени, он проводит различие между тем, что он называет этикой вероятности, и этикой возможности. Этика вероятности делает ставку на то, что мы называли темной стороной мира и антропологии (Аппадураи отдельно указывает на работу Наоми Кляйн о «капитализме катастроф»), тогда как этика возможности основывается на «тех способах мыслить, чувство-

и 1 ? S

вать и действовать, которые расширяют горизонты надежды» . Аппадураи призывает антропологов

... быть посредниками, пособниками и учредителями этики возможности... которая может предоставить более инклюзивную платформу для улучшения качества жизни на планете и дать место всему многообразию взглядов на благую жизнь^6.

Краткие выводы

Прежде чем перейти непосредственно к выводам, стоит еще раз признать, что в своей оценке как неолиберализма, так и антропологии данная статья не претендует на выход за пределы американской перспективы. Возможны разные мнения, как по той причине, что дела обстоят совсем иначе в других местах, так и потому,

124. Appadurai A. Op. cit. P. 280.

125. Ibid. P. 295.

126. Ibid. P. 299.

что люди, конечно, всегда будут иметь самые различные мнения. Я так же не утверждаю, что неолиберализм — это причина всех бед в этом мире, ведь есть еще немало иных осей неравенства, конфликтов и насилия — гендер, раса, этнос, религия, — которые имеют свою собственную динамику, даже если/когда смыкаются с агрессивным неолиберальным порядком.

В этой статье я начала с поворота к «темной антропологии», доказывая, что примерно с 1980-х годов появление неолиберального капитализма оказало глубокое влияние на дисциплину как на уровне как теории, так и на уровне этнографических исследований. Маркс (включая различные пост- и неомарксизмы) и Фуко с их теориями, подчеркивающими эксплуатацию, неравенство и механизмы власти, начали теоретически господствовать в этой области. Кроме того, появилось большое число этнографических исследований, рассматривавших последствия неолиберализма и как экономической системы, и как системы гувернаментально-сти. Этнография, подобно теории, часто оказывается темной, делая акцент на грубой, насильственной и карательной природе неолиберализма, а также на депрессии и безнадежности, в которые столь часто погружаются люди при неолиберальных режимах.

В следующем разделе я рассмотрела работы по «антропологии блага», причем идея «блага» в данном случае включала как благополучие («благую жизнь», «счастье»), так и мораль и этику. Эти работы были важным дополнением к темным антропологиям, которые обсуждались в первой части статьи, однако отношения между ними иногда представляются проблематичными. В некоторых случаях авторы противопоставляют работы о благе работам о подавлении и неравенстве (которые отбрасываются как «порнография бедствий»), а в других они просто игнорируют широкие контексты игр власти и неравенства. В ответ на это я старалась подчеркнуть важность сочетания этих двух типов работы или, говоря шире, этих двух перспектив, скорее активно взаимодействующих друг с другом, чем противостоящих. Так как насилие власти и неравенства заключается не просто в физической силе и/ или лишениях, но также неизменно в тех способах, которыми оно ограничивает и деформирует проекты того, что Вина Дас назвала «повседневностью»: проекты заботы и любви, счастья и благой жизни.

В заключительном разделе статьи я обратила внимание на стремительный рост новых работ о сопротивлении и активизме. Я использовала термин «сопротивление» в широком смысле, чтобы охватить несколько различных типов исследований: критическую

этнографию, включая критическую этнографию медиа, представленную в категории «культурной критики»; новые теоретические и этнографические исследования, которые стремятся переосмыслить кажущуюся монолитной категорию «капитализма», открывая тем самым новые перспективы для альтернативных полит-экономий; и, наконец, этнографические исследования социальных движений, включая обширное подмножество тех, где антрополог является активным участником. Этнографически насыщенные отчеты о сопротивлении во всех этих категориях важны не только для осознания того, как много есть творческих подходов, позволяющих бросить вызов существующему порядку, но и для осознания альтернативных представлений о будущем, укорененных в таких движениях.

Я хотела бы закончить замечанием о том, что антропология сопротивления, по крайней мере в том виде, в котором я определяю ее здесь, включает как «культурную критику» — то есть критические исследования существующего порядка, — так и исследования, которые сосредоточены на размышлении об альтернативном политическом и экономическом будущем («переосмысление капитализма» и социальные движения). Культурная критика склоняется к темной стороне, подчеркивая то, что Арджун Аппадураи называл «этикой вероятности», в то время как остальные виды исследований — по крайней мере отчасти — ориентируются на изображение более позитивных альтернатив, реализуя то, что Аппадураи назвал «этикой возможности». По всей видимости, антропология всегда будет нуждаться и в том, и в другом. Поэтому уместно будет закончить известным афоризмом Антонио Грамши: пессимизм разума, но оптимизм воли.

Библиография

Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М.: НЛО, 2011. Бреннер Р. Экономика глобальной турбулентности: развитые капиталистические экономики в период от долгого бума до долгого спада, 1945-2005. М.: ИД ВШЭ, 2014. Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004.

Джеймисон Ф. Постмодернизм, или культурная логика позднего капитализма.

М.: Издательство Института Гайдара, 2019. Каплун В. Перестать мыслить «власть» через «государство»: gouvernementalite, Governmentality Studies и что стало с аналитикой власти Мишеля Фуко в русских переводах // Логос. 2019. Т. 29. № 2. С. 179-220. Кляйн Н. Доктрина шока. М.: Добрая книга, 2011.

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.; СПб.: Институт экспериментальной социологии; Алетейя, 1998.

Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ad Marginem, 2015.

Саид Э. В. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: Русский Мiръ, 2006.

Сеннетт Р. Коррозия характера. Новосибирск: Тренды, 2004.

Фуко М. Воля к знанию // Он же. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. С. 97-268.

Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.

Фуко М. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978-1979 учебном году. СПб.: Наука, 2010.

Фуко М. Технологии себя // Логос. 2008. № 2 (65). С. 96-122.

Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. М.: Поколение, 2007.

Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004.

Цзин А. Л. Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма. М.: Ad Marginem, 2017.

Adams V. Markets of Sorrow, Labors of Faith: New Orleans in the Wake of Katrina. Durham, NC: Duke University Press, 2013.

Allison A. Precarious Japan. Durham, NC: Duke University Press, 2013.

Anthropology and the Colonial Encounter / T. Asad (ed.). Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1973.

Appadurai A. The Future as Cultural Fact: Essays on the Global Condition. L.; N.Y.: Verso, 2013.

Appel H. Dispatches From an Occupation: Ethnographic Notes From Occupied Wall Street // Social Text Online Journal. 2012. URL: http://www.socialtextjournal. org/blog/topics/dispatches-from-an-occupation/.

Appel H. Occupy Wall Street and the Economic Imagination // Cultural Anthropology. 2014. Vol. 29. № 4. P. 602-625. URL: https://journal.culanth.org/index. php/ca/article/view/ca29.4.02/325.

Bear L., Ho K., Tsing A., Yanagisako S. Generating Capitalism // Fieldsights: Theorizing the Contemporary. Society for Cultural Anthropology. 30.03.2015. URL: https://culanth.org/fieldsights/series/generating-capitalism.

Bear L., Ho K., Tsing A., Yanagisako S. Gens: A Feminist Manifesto for the Study of Capitalism // Fieldsights: Theorizing the Contemporary. 30.03.2015. URL: http://www.culanth.org/ fieldsights/652-gens-a-feminist-manifesto-for-the-study-of-capitalism.

Berlant L. Cruel Optimism. Durham, NC: Duke University Press, 2011.

Bourdieu and Historical Analysis / P. S. Gorski (ed.). Durham, NC: Duke University Press, 2013.

Bourdieu P. Acts of Resistance: Against the Tyranny of the Market / R. Nice (trans.). N.Y.: The New Press, 1998.

Bourdieu P. et al. The Weight of the World: Social Suffering in Contemporary Society / P. P. Ferguson et al. (trans.). Stanford, CA: Stanford University Press, 1993.

Brown W. Neo-liberalism and the End of Liberal Democracy // Theory and Event. 2003. Vol. 7. № 1.

Caldeira T. P. R. City of Walls: Crime, Segregation, and Citizenship in Sao Paulo. Berkeley, CA: University of California Press, 2001.

Cohn B. S. Colonialism and Its Forms of Knowledge: The British in India. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996.

Collins J. The Age of Wal-Mart // The Insecure American: How We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Besteman (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010. P. 97-112.

Comaroff J. Body of Power, Spirit of Resistance: The Culture and History of a South African People. Chicago: University of Chicago Press, 1985.

Comaroff J., Comaroff J. L. Of Revelation and Revolution. Vol. 1: Christianity, Colonialism, and Consciousness in South Africa. Chicago: University of Chicago Press, 1991.

Comaroff J., Comaroff J. L. Of Revelation and Revolution. Vol. 2: The Dialectics of

Modernity on a South African Frontier. Chicago: University of Chicago Press, 1997.

Costa L., Fausto C. The Return of the Animists: Recent Studies of Amazonian Ontologies // Religion and Society: Advances in Research. 2010. Vol. 1. P. 89-109.

Cross J. Dream Zones: Anticipating Capitalism and Development in India. L.: Pluto Press, 2014.

Da Col G., Graeber D. Foreword: The Return of Ethnographic Theory // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2011. Vol. 1. № 1.

Das V. Engaging the Life of the Other: Love and Everyday Life // Ordinary Ethics:

Anthropology, Language, and Action / M. Lambek (ed.). N.Y.: Fordham University Press, 2010. P. 376-399.

Davis M. City of Quartz: Excavating the Future in Los Angeles. N.Y.: Vintage Books,

1992.

Dirks N. B. Castes of Mind: Colonialism and the Making of Modern India. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.

Dudley K. M. The End of the Line: Lost Jobs, Lives in Postindustrial America. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

Duménil G., Lévy D. Capital Resurgent: Roots of the Neoliberal Revolution / D. Jeffers (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004.

Ecenbarger W. Kids for Cash: Two Judges, Thousands of Children, and a $2,8 Million Kickback Scheme. N.Y.: The New Press, 2012.

Engaging Contradictions: Theory, Politics, and Methods of Activist Scholarship / C. R. Hale (ed.). Berkeley, CA: University of California Press, 2008.

Ethnographies of Neoliberalism / C. J. Greenhouse (ed.). Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2010.

Fassin D. The Ethical Turn in Anthropology: Promises and Uncertainties // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2014. Vol. 4. № 1. P. 429-435.

Fassin D. Troubled Waters: At the Confluence of Ethics and Politics // Four Lectures on Ethics: Anthropological Perspectives. Chicago: HAU Books, 2015. P. 175-210.

Ferguson J. Expectations of Modernity: Myths and Meanings of Urban Life on the Zambian Copperbelt. Berkeley, CA: University of California Press, 1999.

Ferguson J. Give a Man a Fish: Reflections on the New Politics of Distribution. Durham, NC: Duke University Press, 2015.

Fernández-Kelly M. P. For We Are Sold, I and My People: Women and Industry in Mexico's Frontier. Albany, NY: State University of New York Press, 1983.

Fischer E. F. The Good Life: Aspiration, Dignity, and the Anthropology of Wellbeing. Stanford: Stanford University Press, 2014.

Giddens A. Capitalism and Modern Social Theory: An Analysis of the Writings of Marx, Durkheim and Max Weber. Cambridge: Cambridge University Press,

1971.

Global Assemblages: Technology, Politics and Ethics as Anthropological Problems / A. Ong, S. J. Collier (eds). Malden, MA: Blackwell Publishing, 2005.

Graeber D. Direct Action: An Ethnography. Oakland, CA: AK Press, 2009.

Graeber D. Radical Alterity Is Just Another Way of Saying 'Reality': A Reply to Eduardo Viveiros de Castro // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2015. Vol. 5. № 2. P. 1-41.

Gregory S. The Devil Behind the Mirror: Globalization and Politics in the Dominican Republic. Berkeley, CA: University of California Press, 2007.

Gupta A. Red Tape: Bureaucracy, Structural Violence, and Poverty in India. Durham, NC: Duke University Press, 2012.

Hale C. R. Activist Research v. Cultural Critique: Indigenous Land Rights and the

Contradictions of Politically Engaged Anthropology // Cultural Anthropology. 2006. Vol. 21. № 1. P. 96-120.

History and Anthropology. 2014. Vol. 25. № 4. Special Issue: Rethinking Resistance in the 21st Century.

Ho K. Liquidated: An Ethnography of Wall Street. Durham, NC: Duke University Press, 2009.

Insurgent Encounters: Transnational Activism, Ethnography, and the Political /

J. S. Juris, A. Khasnabish (eds). Durham, NC: Duke University Press, 2013.

Juris J. S. Networking Futures: The Movements Against Corporate Globalization. Durham, NC: Duke University Press, 2008.

Juris J. S. Reflections on #Occupy Everywhere: Social Media, Public Space, and

Emerging Logics of Aggregation // American Ethnologist. 2012. Vol. 39. № 2. P. 259-279.

Kelly T. A Life Less Miserable? // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2013. Vol. 3. № 1.

Kurik B. Emerging Subjectivities in Protest // Forthcoming in The Sage Handbook of Resistance / S. Vallas, D. Courpasson (eds). Thousand Oaks, CA: Sage Publications, n.d.

Lambek M. Introduction // Ordinary Ethics: Anthropology, Language, and Action / M. Lambek (ed.). N.Y.: Fordham University Press, 2010.

Lancaster R. Republic of Fear: The Rise of Punitive Governance in America // The Insecure American: How We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Besteman (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010. P. 63-76.

Low S. A Nation of Gated Communities // The Insecure American: How We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Besteman (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010. P. 27-44.

Mamdani M. Citizen and Subject: Contemporary Africa and the Legacy of Late Colonialism. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996.

Mankekar P. Unsettling India: Affect, Temporality, Transnationality. Durham, NC: Duke University Press, 2015.

Mazzarella W. Affect: What Is It Good for? // Enchantments of Modernity: Empire, Nation, Globalization / S. Dube (ed.). L.: Routledge, 2009. P. 291-309.

Media Worlds: Anthropology on New Terrain / F. D. Ginsburg, L. Abu-Lughod, B. Larkin (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2002.

Merry S. E. Colonizing Hawai'i: The Cultural Power of Law. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000.

Mizushima H. Net Café Refugees and Poverty in Japan (film in Japanese). Tokyo: Ni-hon terebi hoso kabushiki kaisha, 2007.

Newman K. S. Declining Fortunes: The Withering of the American Dream. N.Y.: Basic Books, 1993.

Ong A. Flexible Citizenship: The Cultural Logics of Transnationality. Durham, NC: Duke University Press, 1999.

Ong A. Neoliberalism as Exception: Mutations in Citizenship and Sovereignty. Durham, NC: Duke University Press, 2006.

Ong A. Spirits of Resistance and Capitalist Discipline: Factory Women in Malaysia. Albany, NY: State Univerity of New York Press, 1987.

Ortner Sh. Bourdieu and 'History'. Review of "Bourdieu and Historical Analysis", edited by Philip S. Gorski // Anthropology of This Century. October 2013. №3. URL: http://aotcpress.com/articles/bourdieu-history.

Ortner Sh. Dark Anthropology and Its Others: Theory Since the Eighties // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2016. Vol. 6. № 1. P. 47-73.

Ortner Sh. Generation X: Anthropology in a Media-Saturated World // Cultural Anthropology. 1998. Vol. 13. № 3. P. 414-440.

Ortner Sh. New Jersey Dreaming: Capital, Culture, and the Class of '58. Durham, NC: Duke University Press, 2006.

Ortner Sh. Not Hollywood: Independent Film at the Twilight of the American Dream. Durham, NC: Duke University Press, 2013.

Ortner Sh. Resistance and the Problem of Ethnographic Refusal // Comparative Studies in Society and History. 1995. Vol. 37. № 1. P. 173-193.

Ortner Sh. Theory in Anthropology Since the Sixties // Comparative Studies in Society and History. 1984. Vol. 26. № 1. P. 126-166.

Rabinowitz D. Resistance and the City // History and Anthropology. 2014. Vol. 25.

№ 4.

Razsa M., Kurnik A. The Occupy Movement in Zizek's Hometown: Direct Democracy and the Politics of Becoming // American Ethnologist. 2012. Vol. 39. № 2. P. 238-358.

Reinventing Anthropology / D. Hymes (ed.). N.Y.: Pantheon Books, 1972.

Robbins J. Beyond the Suffering Subject: Toward an Anthropology of the

Good // Journal of the Royal Anthropological Institute. 2013. Vol. 19. № 3.

Rose N. Governing 'Advanced' Liberal Democracies // Foucault and Political Reason / A. Barry, T. Osborne, N. Rose (eds). Chicago: University of Chicago Press, 1996. P. 37-64.

Rutherford D. Affect Theory and the Empirical // Annual Review of Anthropology. 2016. Vol. 45.

Sahlins M. Historical Metaphors and Mythical Realities: Structure in the Early History of the Sandwich Islands Kingdom. Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1981.

Salmond A. Transforming Translations (Part 2): Addressing Ontological Alteri-ty // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2014. Vol. 4. № 1. P. 155-187.

Sanyal K. Rethinking Capitalist Development: Primitive Accumulation, Governmen-tality, and Post-Colonial Capitalism. L.; N.Y.: Routledge, 2007.

Scott J. C. Domination and the Arts of Resistance: Hidden Transcripts. New Haven, CT: Yale University Press, 1990.

Scott J. C. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven, CT: Yale University Press, 1985.

Sklair L. Assembling for Development: The Maquila Industry in Mexico and the United States. San Diego, CA: Center for U.S.-Mexico Studies, 1993.

Szwed J. F. An American Anthropological Dilemma: The Politics of Afro-American Culture // Reinventing Anthropology / D. Hymes (ed.). N.Y.: Pantheon Books, 1972. P. 153-181.

The Foucault Effect: Studies in Governmentality / G. Burchell, C. Gordon, P. Miller (eds). Chicago: University of Chicago Press, 1991.

The Human Economy / K. Hart, J.-L. Laville, A. D. Cattani (eds). Cambridge: Polity Press, 2010.

The Insecure American: How We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Besteman (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010.

Theodossopoulos D. On De-pathologizing Resistance // History and Anthropology. 2014. Vol. 25. № 4.

Toward an Anthropology of Women / R. R. Reiter (ed.). N.Y.: Monthly Review Press, 1975.

Urciuoli B. Neoliberal Education // Ethnographies of Neoliberalism / C. J. Greenhouse (ed.). Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 2010. P. 162-176.

Wacquant L. Punishing the Poor: The Neoliberal Government of Social Insecurity. Durham, NC: Duke University Press, 2009.

Walker H., Kavedzija I. Introduction: Values of happiness // HAU: Journal of Ethnographic Theory. 2015. Vol. 5. № 3.

Walley C. J. Exit Zero: Family and Class in Postindustrial Chicago. Chicago: University of Chicago Press, 2013.

Williams B. Body and Soul: Profits From Poverty // The Insecure American: How

We Got Here and What We Should Do About It / H. Gusterson, C. Besteman (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 2010. P. 224-237.

Williams R. Marxism and Literature. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1977.

Wolf E. Europe and the People Without History. Berkeley, CA: University of California Press, 1982.

Woman, Culture and Society / M. Z. Rosaldo, L. Lamphere (eds). Stanford: Stanford University Press, 1974.

Wright M. W. The Dialectics of Still Life: Murder, Women, and Maquiladoras // Mille-nial Capitalism and the Culture of Neoliberalism / J. Comaroff, J. L. Comaroff (eds). Durham, NC: Duke University Press, 2001. P. 125-146.

Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography / J. Clifford, G. E. Marcus (eds). Berkeley, CA: University of California Press, 1986.

Yan Y. How Far Can We Move Away From Durkheim? Reflections on the New Anthropology of Morality // Anthropology of This Century. October 2011. № 2.

DARK ANTHROPOLOGY AND ITS OTHERS: THEORY SINCE THE EIGHTIES

Sherry Ortner. University of California, Los Angeles (UCLA), USA, sortner@ anthro.ucla.edu.

Keywords: anthropological theory; neoliberalism; Karl Marx; Michel Foucault; well-being; morality; critique; resistance.

The article observes several emergent trends in anthropology since the 1980s against a backdrop of the rise of neoliberalism as both an economic and a governmental formation. Those trends are presented as a cluster of three interrelated areas of work: the first area involves the emergence of what the author calls "dark anthropology," including both theory and ethnography; the second area has to do with the dialec-tically related emergence of what has been called "anthropologies of 'the good'"; the third area embraces the re-emergence of the study of "resistance," which the author treats as an umbrella term for a range of new critical ethnographic and theoretical work.

Considering the first area, i.e. "dark anthropology", the author explains that this is anthropology that focuses on the harsh dimensions of social life (power, domination, inequality, and oppression), as well as on the subjective experience of these dimensions in the form of depression and hopelessness. In doing so, she discerns two main types of "dark anthropologists": researchers that study neoliberalism as an economical system and those who see it as a specific form of governmentality. The second area, i.e. "anthropologies of 'the good'", includes studies of "the good life" and "happiness," as well as studies of morality and ethics. Researchers involved in this area try to find out how communities of people can lead a meaningful existence and create projects of a better life in dark conditions of neoliberalism. Finally, the author considers what may be thought of as a different kind of anthropology of the good, namely new directions in the anthropology of critique, resistance, and activism. Among those works, author pays special attention to the projects necessitating researcher involvement, i.e. "activist anthropology."

DOI: 10.22394/0869-5377-2022-2-1-41