CC BY
71
Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6, 2004, вып. 1 (№ 6)
Л. В. Шаповалова
Тематизации субъекта научной деятельности *
Представляется самоочевидной возможность подхода к постановке и рассмотрению проблем философии науки, когда сама наука (как некий специфический феномен) выступает предметом философского вопрошания и как таковая определяется в своих сущностных характеристиках. В этом случае наука предварительным образом может быть охарактеризована как определенный вид активной человеческой деятельности, ориентированной на всеобщее и необходимое как результат. При этом со времен И. Канта очевидно, что рассмотрение трансцендентальных структур субъективности выступает в качестве условия прояснения возможности всеобщности и необходимости как критериев «научности» познания. Речь, однако, не только об этом. Наука в самом широком смысле'слова, т.е. именно теоретическое отношение к действительности (в отличие от практического и технического), зарождается в качестве предприятия, ориентированного на «бесконечную задачу» (идею) и вследствие этого предполагает радикальную смену установки субъекта такого рода деятельности. «Естественная жизнь характеризуется... как наивная именно благодаря своей вжитости в мир — в мир, который всегда определенным образом осознан как наличествующий горизонт, но не тематизирован. Тематизировано то, к чему человек обращен, на что он направлен. Жизнь бодрствующего — это всегда направленность на что-то, как на цель или средство, на важное или неважное, на интересное или безразличное, на приватное или общественное, на предписанное повседневностью или возбуждающее новое. Все это умещается в горизонте мира, нужен, однако, особенный мотив, чтобы все это, схваченное в такой вот жизни мира, в результате перемены установки стало само для себя темой, привлекло к себе устойчивый интерес»1.
Таким образом, предметом теоретической установки, по мнению Э. Гуссерля, является собственно «направленность жизни бодрствующего», тем самым она (установка) оказывается по существу «критической» с обязательной чертой универсальности своих выводов. «Самое важное в теоретической установке философского человека — это подлинная универсальность критической позиции, решимость не принимать без вопросов ни одного готового мнения, ни одной традиции, чтобы одновременно вопрошать всю традиционно заданную вселенную об истине самой по себе, об идеальности»2.
В самом общем смысле характеристика научной деятельности в качестве теоретической, по крайней мере в истоках своей определенности, предполагает направленность субъективности на себя в своей деятельности по конституированию универсальной картины мира. Такое утверждение выглядит далеко не очевидным, особенно для комплекса «современным образом» понятого естественнонаучного знания. Ряд тезисов, приведенных ниже, могли бы помочь прояснить данное положение.
1. Естествознание, как и вся наука вообще, относится она к объектам природы или к так называемым культурным феноменам, представляет собой, по словам Э. Гуссерля, «духовную деятельность, а именно деятельность сотрудничающих ученых; как таковое оно наряду с прочими духовными явлениями относится к кругу фактов, подлежащих духовно научному прояснению»-'. В данном тезисе определяется существо необходимой дополнительности, если не зависимости позитивистского понимания научной деятельности от рассмотрения таковой в качестве предмета в системе социогуманитарного знания.
' Работа выполнена при поддержке гранта Министерства образования РФ «Темпоральная аналитика социальной реальности: философско-антропологинеский и политико-экономический аспекты» (Г02-1.1-270).
О Л. В. Шиповалова, 2004
2. Критическая позиция субъекта любой научной деятельности по отношению к самому себе в своей конституирующей научную картину мира функции (формализации, идеализации, типизации и т.п.) не просто отвечает определенному положению дел, но и задает требование и определяет возможность ответственности ученого в самом конкретном смысле слова. Такого рода позиция есть условие осмысления собственной социальной и исторической укорененности.
3. Со времен неокантианства достаточно очевидной представляется специфика социо-гуманитарного знания по отношению к естественнонаучному. При этом одним из основных критериев различия природы подлежащих рационализации «реальностей» является допустимость позиции «стороннего абсолютного наблюдателя» во втором случае и включенность субъекта в предметное поле в первом. Однако уже современное естествознание (в частности, теория относительности и квантовая механика) опровергает строгость и однозначность этого различия, констатируя определенную зависимость эффектов наблюдения от его средств и возможностей. '
4. Знаменитый тезис4 о соотношении точности и адекватности или полноты и непротиворечивости любой формальной (научной) системы отсылает к пространству самообосновывающей деятельности. Любая точная теория по необходимости будет содержать положения, истинность которых не доказывается в рамках этой системы и предполагает выход на некоторый метауровень. Иными словами, никакого полного и точного описания реальности существовать не может. Из подобной ситуации возможны как минимум два выхода: первый - минимализм как отказ от претензий на полноту5, что неизбежным образом ведет к научному позитивизму с идеей бесконечного прогресса «объективизацию). Второй - попытка осуществить такой подход к предметам исследования, который дает их исчерпывающим образом6, что, очевидно, будет означать выход в некоторое- пространство самообоснования (где формальная логика приносится в жертву, скажем, герменевтическому кругу). При этом, по существу, безразлично, «объектный» или «субъектный» полюс выступает начальным пунктом анализа. Проблема состоит в том, чтобы раскрыть амбивалентность смысла предмета анализа как обосновываемого и обосновывающего (конституированного и конституирующего)7. Следуя второму выходу, философия науки расширяет свое тематическое пространство за пределы собственного определения только лишь в качестве теории науки. Социогуманитарная специфика ее методологии в данном случае позволяет работать «на границе» или даже «за границей» всякой научной «идеализации» или «формализации», определяя при этом их возможность и необходимость.
Изложенные тезисы позволяют прояснить, в каком смысле тематизация субъекта научной деятельности если и не полагается как непосредственный предмет конкретных естественных и социальных наук, то всегда должна ими предполагаться как важный элемент критического самообоснования — рефлексии собственных оснований. Потому такая задача необходимо должна пониматься как одна из основных в проблематике философии науки.
Феноменологическая философия обнаруживает себя в качестве реализации задачи самообоснования8. В этом смысле она и осуществляет предварительную методологическую функцию обоснования деятельности научного субъекта, и сама при этом выступает в качестве гуманитарной науки. Такая специфика феноменологии связана прежде всего с определением ее тематического пространства через описание и прояснение деятельности сознания одновременно и в его функции конституирования смыслов и значений, и в его генетической предопределенности структурами жизненного мира.
Трансцендентальная субъективность, а также предметное содержание ее опыта рассматриваются как конституированное и конституирующее одновременно. В этом смысле задача феноменологии как философии науки соотносится с проблематичностью социогуманитарно-
го знания, на которую указывает, в частности, Г. Зиммель, определяя его предмет как «общественное единство, которое реализуется только своими собственными элементами, ибо они сознательны, синтетически активны»9. В связи с этим он видит специфическую задачу гуманитарного знания как научного в следующем: определить, «какова же именно всеобщая и априорная основа, какие предпосылки должны действовать для того, чтобы отдельные, конкретные процессы в индивидуальном сознании были реальными процессами социализации; какие из содержащихся в них элементов делают возможным в качестве результата, абстрактно выражаясь, производство из индивидов общественного единства»10. Задача социогумани-тарного знания как науки заключается не просто в определении необходимой связи объекта и субъекта познавательной деятельности, но в указании, описании и прояснении тех структур человеческого опыта, которые раскрываются и в «субъектной», и в «объектной» определенности. Понятая таким образом задача принадлежит проблематике философии науки в качестве определяющей условия возможности научной деятельности вообще или открывающей универсальный фон любого, в том числе и научного, опыта. Тематизация субъекта научной деятельности должна определить изначальную социальность человеческого бытия, однако не в смысле указания на трансцендентные основания его различенности или редукции человеческого к имманентной пребывающей субстанции, а в смысле понимания социальности как исторической «креативной нетождественности» (Гуссерль), обнаруживающейся в глубине человеческого как такового.
В этой связи и определяется поле деятельности феноменологии как проясняющей трансцендентальные условия активной деятельности субъекта. При этом конструктивность феноменологического метода в определении возможности самообоснования заключается в последовательном осуществлении различия между предметным содержанием и способом его данности, что касается в данном случае опыта субъективности.
Предполагается, что феноменологический метод дает возможность дескрипции предельного рода автореференции, когда исследователь стоит перед задачей определения себя самого в своей деятельности. В некотором смысле он должен оказаться видимым и видящим одновременно. Допустимо ли это в принципе и разрешимо ли это в пределах «классической феноменологии», если иметь в виду сферу анализа трансцендентальной субъективности? Может ли увидеть взгляд себя смотрящим? В этой связи неизбежным становится обращение к опыту темпоральной аналитики сознания, которая имеет место в «Лекциях по феноменологии внутреннего сознания времени» Э. Гуссерля, поскольку именно здесь впервые эксплицитно обнаруживается принципиальная двусмысленность традиционно толкуемых оснований сущего как такового — конституируемого и конституирующего, видимого и смотрящего, двусмысленность, которая коррелятивна сущности самой трансцендентальной сферы. Как уже было сказано, использование феноменологического метода в применении к проблематике самообоснования связано с последовательным проведением различия между содержанием и способами его данности в опыте субъективности, иными словами, между «что» и «как» того или иного рассматриваемого специфического предмета. Впервые такое различение можно провести по отношению к ретенциально удержанному, т. е. первая возможная данность есть данность во времени. Временные различия внутреннего опыта субъективности (теперь, раньше. позже) выступают как основания всех возможных дальнейших различений и одновременно как основание феноменологической рефлексии, тематизации. «Фазы потока сознания, в которых феноменально конституируются фазы того же самого потока сознания, не могут быть идентичны этим конституируемым фазам. И они не таковы. То, что становится явлением в мгновенно-актуальной точке потока сознания, это сутьцрошедшие фазы потока сознания в ряду его ретенциальных моментов»11.
Таким образом, определенным оказывается основание интерсубъективности как внут-
ренней структуры трансцендентальной субъективности, в качестве которого выступает временной синтез. В «Картезианских размышлениях» Гуссерля имеет место «статический» анализ интерсубъективности. При этом самообоснование субъекта имеет вид самоидентификации. «Я», понятое как полюс трансцендентального*субъекта, его первопорядковый мир, выступает непременным базисом соприсутствия моего «здесь» и чужого «там», того, что само никогда не может достичь самоприсутствия. Смысл Другого определяется как то, «самоданность» чего невозможна и что может быть познано в опыте посредством изначальной данности собственного «живого присутствия». Для прояснения того, как аподиктически данное в результате трансцендентальной редукции эго опосредует меня и другого в опыте в качестве феноменов ему данных, Гуссерль использует временные синтезы в качестве проясняющей аналогии. Позиция «Я» определена как настоящее. Поскольку непосредственным образом в настоящем может быть дано только настоящее, а данность прошлого (как Другого) должна быть некоторым образом опосредована, то вопрос здесь может состоять только в том, различается ли в данном контексте настоящее как позиция «Я» «здесь» и настоящее в его опосредующей функции «здесь» и «там». Если они различаются, то, как уже было отмечено, мы имеем дело с «приведением к настоящему»,, где настоящее взято в своей опосредующей функции, с самоидентификацией или самоподтверждением. Строго говоря, при этом идет речь не о Другом, а о другом «Я»12. Внутреннее аналитическое различие не может быть продуктивным, а потому не может выступать в качестве основания ни для чего, кроме как для подозрения в солипсизме. Вместе с тем если указанные временные позиции совпадают, то о какого рода различии между обосновываемым и обоснованным может идти речь?
Уже в рамках «статического» анализа интерсубъективности намечается возможность выхода из кажущегося тупика. Являясь итогом аналогизирующих переносов и актов вчув-ствования, Другой не может оказаться лишенным идеи Другого. Трансцендентальная субъективность предполагает по необходимости «активную» проблематизацию собственной идентичности, но оказывается не в состоянии этого «пережить». Однако является ли трансцендентальный субъект предельным пунктом феноменологии вообще или феноменологический метод со своей претензией полноты, исчерпывающего рассмотрения предмета и самообоснования допускает и определяет возможность и значение «переоценки» трансцендентальной сферы - от трансцендентального субъекта к трансцендентальному полю происходящего?
Необходимо отметить, что еще в контексте темпоральной аналитики сознания Гуссерль указывает на возможность нетемпорального различия, которое должно предполагаться вопросом об истоке и основании временных различий. Модификация, ретенция как первичное временное различие возможна только на основе «осознанного содержания» как формы различения, однако еще не временного в рамках первичного сознания, не опосредованного различающим сознанием. Необходимо отметить, что Гуссерль проводит необходимые границы между ретенцией, рефлексией и осознанием. Ретенция есть сохранение, удерживание истекшего в «хватке», благодаря чему возможна всякая ретроспекция, т. е. новый взгляд на удержанное. «Так как я удерживаю ее (истекшую фазу) в схватывании, я могу обратить на нее внимание в некотором новом акте, который мы называем рефлексией»13. Осознание же есть отношение собственно данного и способа его данности, причем, как подчеркивает Гуссерль, это отношение может быть непредметным именно в специфической форме «теперь». «Нельзя... это пер'вичное сознание, это первичное схватывание — назвать можно как угодно — понимать как схватывающий акт»14. Необходимость введения термина «первичное сознание» подчеркивает очевидность последовательного вопрошания к основанию временных различий, которое для того чтобы выступать в качестве такового (основания), также некоторым образом должно быть различено; «непредметность» осознания определяет непосредственный характер этого различия в основании. Форма этого «первичного сознания» дальше не рассматрива-
ется Гуссерлем в данном контексте темпоральной аналитики сознания. Дотемпоральная специфика и определенность «непосредственного различия», которое обнаруживается в анализе начальной фазы конституирующего переживания (абсолютная временная позиция, теперь), остается проблематичной, хотя и определяется в положительном смысле.
Пространство «генетического» анализа интерсубъективности, а также трансцендентальное поле происходящего, специфическое «непосредственное различие», которые предполагаются в связи с требованием предельного вопрошания об основаниях субъекта, на последовательность хода к которым указывает феноменология, не могут быть достижимы в результате сколь угодно радикальных редукций трансцендентального эго (что невозможно по определению, поскольку редукция есть «дело» субъективности). Однако возможно другое - допустить редукцию действия к действующему в качестве первоначального условия субъективности как таковой, а затем припомнить, что редукция «должна заботиться о том, как бы не стать забвением или отрицанием, отвлечением или обесцениванием того, что она методически под-нимает-из осадка или нейтрализует»'5. И если при этом понимать под одной из основных характеристик феноменологического метода последовательное проведение различий между содержанием предмета и способом его данности, то можно утверждать следующее. Если справедливо, что субъект преддан миру, а мир дан в его активной деятельности по конституирова-нию смыслов, то в «границах» феноменологии справедливо в той же мере, что мир преддан субъекту как конституированному. М. Хайдеггер определяет сущностное единство полной структуры трансцепдепции следующим образом: «То, что делает возможным испытывание, одновременно осуществляет возможным вообще доступное для опыта, т.е. испытываемое как таковое»16. В этом определении и опыт сознания и опыт мира соотносятся в своей определенности самообоснования.
Представляется возможным в виде тезисов сформулировать некоторые основные ходы, к которым обращается феноменология в своем развитии, имея в виду вышеизложенные проблемы тематизации субъекта, особенно в связи с обоснованием научной деятельности.
1. «Генетический» анализ трансцендентальной субъективности, основными понятиями которого можно считать «самоаффицирование» — возможность осуществляться одновременно и в качестве действующего и в качестве претерпевающего, а также «пассивные временные синтезы», не исходящие из временных различий, но продуцирующие их.
2. Исследование конституирования научных идеальностей способом их редукции к структурам донаучного жизненного мира с постоянным воспроизведением вопроса о том, «как априорности научной объективности могут конституироваться, исходя из априорностей жизненного мира»17. В указанных двух пунктах необходимо отметить в первую очередь работы Э. Гуссерля позднего периода и М. Мерло-Понти.
3. Одна из возможностей определения роли феноменологической философии как философии науки связана с ее интенцией фундировать деятельность субъекта науки в жизненном мире как горизонте значений, при этом феноменология (в частности, в качестве конститутивной феноменологии естественной установки, развиваемой в работах А. Шюца) определяет собственную задачу как научное описание этого жизненного мира как мира повседневности.
Таким образом, если согласиться, что рассмотрение оснований деятельности научного субъекта является одной из важных тем в проблемном горизонте философии науки, и определить некоторые основные черты предметного поля и методологических особенностей феноменологии, то очевидным окажется следующее. Феноменология демонстрирует собственную продуктивность в определении трансцендентальных условий активной деятельности субъекта, при этом, с одной стороны, подчиняясь формальному требованию научности как априорности, и с другой — определяя конкретным образом социальность и историчность в качестве таких условий. Благодаря тому, что феноменология предполагает возможность самообосно-
вания, имея в виду тематизацию субъекта научной деятельности как собственную задачу, в самом общем смысле оказывается очерченной проблематика ответственности. Субъект оказывается ровно настолько же активным в своей смыслополагающей деятельности, насколько сама эта деятельность является его ответствованием по отношению к активности бытия.
Summary
The author argues that research agent is a valid subject of philosophy of science and uses the phenomenological approach to consider this question.
1 Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия. Минск, 2000. С. 641.
2 Гам же. С. 648.
1 Там же. С. 630.
J Проблема теоремы Геделя - все непротиворечивые аксиоматические формулировки теории чисел содержат неразрешимые суждения - в общем смысле может быть определена и как то, что понятие доказуемости слабее понятия истинности вне зависимости оттого, какую аксиоматическую систему мы выбираем (см.: Хофштадтер Д. Гедель, Эшер, Бах: 3ta бесконечная гирлянда. Самара, 2001. С. 20).
5 См. по этому поводу, напр.: Хэтчер У. Минимализм. СПб., 2003.
" В данном случае следует указать, например, на определение феноменологической редукции как особого методологического хода в том смысле, в котором ее понимает М. Хайдеггер, а именно возведение исследующего «взгляда от какого бы то ни было определенного схватывания сущего к пониманию бытия этого сущего» (Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб., 2001. С. 26).
7 При этом может быть рассмотрен как субъект, с одной стороны, в собственном активном действии по конституированию смыслов и преобразованию реальности и, с другой - мотивированный ею в своей активности, так и сама реальность. Так, например, А Н. Исаков в статье «Социальная реальность и методологические парадигмы современной философии» отмечает «двойственность философского подхода к социальной реальности, которая, с одной стороны, подлежит истинному определению, а с другой - сама является источником смысла бытия как такового».
8 В связи с этим можно привести высказывание М. Мерло-Понти, который полагал, что «феноменология доступна только феноменологическому методу» {Мерло-Понти M Феноменология восприятия. М., 1999. С. 6).
'Зшшель Г. Как возможно общество // Избранное. Т. 2: Созерцание жизни. М., 1996. С. 510.
"'Там же. С. 513.
" Гуссерль Э. Лекции по феноменологии внутреннего сознания времени. М., 1994. С. 88.
12 П. Рикер, в частности, полагает, что проблема анализа интерсубъективности в «Картезианских размышлениях» состоит в том, что Гуссерль пытается разрешить «противоречие между требованием конституировать Другого во мне, т. е. поле опыта трансцендентального феноменологического субъекта, и требование конституировать его как Другого» (Ricoeur P. Husserl. Evanston, 1907. P. 116).
"Там же. С. 138.
14Там же. С. 139.
13Деррида Ж. Введение // Деррида Ж. Э. Гуссерль. Начало геометрии. М., 1996. С. 157.
Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М., 1997. С. 68.
17 Деррида Ж. Введение. С. 159.
Статья поступила в редакцию 22 октября 2003 г.
