УДК 2(091) "04/14" : 930.2 (47 57) "1960/1990"
В. Д. Карандашов, А. О. Карпова
Тема религиозного сознания средневекового западноевропейского общества в отечественных исследованиях второй половины 1960-х - начала 1990-х гг.
В статье рассматриваются основные проблемы и методы исследования религиозного сознания западноевропейского средневекового общества в трудах отечественных исследователей. Вычленяются источники, темы и проблемы исследований. Автор анализирует основные подходы к изучению «народной культуры» и религиозного сознания масс.
The article considers the basic problems and research methods of the religious consciousness of Western European medieval society in the works of Russian scholars. Sources, topics and questions of the researches are defined. The author analyzes the main approaches to the study of "popular culture" and religious consciousness of the masses.
Ключевые слова: ментальная история, религиозное сознание, культура Средневековья, католицизм, историография.
Key words: mental history, religious consciousness, culture of the Middle Ages, Catholicism, historiography.
Гуманитарные науки советского времени к 60-м гг. XX столетия накопили огромный фактический материал, зачастую не вписывающийся в пятичленную схему исторического процесса [25], что привело к пониманию сложности и противоречивости общественного развития, к осознанию важности личности и личностных отношений, значимости религиозных и правовых традиций, отличия средневекового мышления и мировоззрения от современного.
Начиная со второй половины 60-х гг. XX в. изучение средневековой ментальности в отечественной науке постепенно выходит на качественно иной уровень, происходит отказ от некоторых стереотипов, существенная корректировка научной парадигмы [26]. На прошедшей в мае-июне 1966 г. научной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Западной Европе» исследователи-медиевисты нового поколения, ученики Е.А. Косминского, А.И. Неусыхина, С.Д. Сказкина, такие как А.Я. Гуревич, М.А. Барг, Ю.Л. Бессмертный, Л.В. Данилова, Е.М. Штаерман, призвав к творческому развитию идеологии марксизма, предложили новое видение феодализма и фор-мационной теории.
© Карандашов В. Д., Карпова А. О., 2017
В частности, авторы докладов отмечали, что вследствие замены реального хода истории абстрактно-логической схемой последовательности формаций в этой схеме выделялись только «чистые» фор-мационные признаки и нивелировалась неравномерность историче-исторического развития. Творческое переосмысление марксизма, в свою очередь, привело к поиску новой проблематики. В 1968 г. вышел сборник «Проблемы истории докапиталистических обществ», в котором были широко представлены мнения «творческих марксистов».
В это время в исторической науке начинают использоваться междисциплинарные методы исследования, в первую очередь методы психологии и социологии. Целесообразность взаимодействия истории и психологии в медиевистике отстаивал Б. Ф. Поршнев [22]. Вслед за ним необходимость обращения к методам социальной психологии подчеркивал А. Я. Гуревич, выступивший в апреле 1964 г. на конференции в секторе истории средних веков ИИ АН СССР с докладом «Общественно-историческая психология» [13]. Однако Б. Ф. Поршнев не вышел за рамки подхода, распространенного в 50-е гг. XX в., применяя методы социологии для исследования исключительно идеологических представлений средневекового человека в процессе классовой борьбы.
В 70-е гг. XX в. произошло потепление в отношениях с Западом,
с __с
«железный занавес» приоткрылся. В это время становится традицией участие советских историков в международных конгрессах как в России, так и за рубежом. Разумеется, советские ученые и ранее посещали подобные мероприятия, однако попасть в делегацию было довольно сложно, а порой и невозможно. Кроме того, такие визиты были весьма непродолжительны. По меткому выражению Е.В. Гутновой, эти поездки советские историки совершали в качестве «научных туристов» [19, с. 293]. В 1970-е гг. советские исследователи выезжают на Запад уже не только для участия в конференциях, но и для работы в библиотеках, чтения лекций. Благодаря этим взаимным визитам расширяются личные контакты с западными специалистами [8, с. 384].
Надо сказать, встречи советских и западных медиевистов происходили и ранее. Так в 50-х гг. XX в. по приглашению Е.А. Косминского в СССР приезжали английские историки Р. Хилтон, К. Хилл, Э. Хобсбаум, а в конце 50-х гг. Москву посетил Ф. Бродель [19, с. 313-314]. Однако это были все еще встречи противоборствующих историографий, между которыми едва только наметился диалог.
В результате этих процессов в конце 1960-х гг. ряд советских медиевистов оказывается готовым воспринимать и даже пропагандировать идеи и концепции зарубежных историков. Так, большой вклад в популяризацию школы «Анналов», особенно трудов М. Блока и Л. Февра, внес А. Я. Гуревич, при непосредственном участии которого в 1973 г. был опубликован перевод «Апологии истории» М. Блока. В начале 1970-х гг. А. Я. Гуревич одним из первых стал публиковаться в журнале «Анналы» [10, с. 188]. Ряд исследователей сосредоточил свое внимание на работах Ф. Броделя.
В 70-80-е гг. XX в. выходят четыре основных монографии А.Я. Гуревича (Категории средневековой культуры, 1972; Проблемы средневековой народной культуры, 1981; Культура и общество средневековой Европы глазами современников, 1989; Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства, 1990), ознаменовавшие качественно новый этап в исследовании ментальности человека эпохи Средневековья и во многом определившие характер отечественной истории ментальностей. Итогом исследований 1960-х гг. стала вышедшая в свет в 1970 г. работа «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе», в которой А.Я. Гуревич предложил новое понимание феодализма с учетом личностных отношений в обществе [14]. Работа подверглась серьезной критике за применение «буржуазного» метода социологических моделей и отклонения от марксистской линии.
Новый взгляд на народную религиозную культуру эпохи средних веков предложил М.М. Бахтин в монографии, посвященной творчеству Ф. Рабле и вопросам неофициальной культуры средних веков и Ренессанса [14]. Суть этой культуры, по мнению исследователя, характеризуется понятиями «гротеск» и «карнавал», способностью увидеть мир через призму смеха, уничижающего и уничтожающего повседневность [2, с. 79]. Эта неофициальная народная жизнь соседствовала с официальным христианством, причем «...средневековые люди были равно причастны к двум жизням - официальной и карнавальной, двум аспектам мира - благоговейно-серьезному и смехово-му. Эти два аспекта сосуществовали в их сознании.» [2, с. 17]. Средневековый человек, по М.М. Бахтину, обладал сложным, неоднородным сознанием, жил одновременно в двух мирах - официальной церковной культуры и народной смеховой культуры.
В 80-х гг. XX столетия к проблеме религиозного сознания средневекового общества обращается Е.В. Гутнова. Ее основная работа «Классовая борьба и общественное сознание крестьянства» хронологически охватывает XI-XV вв. на территории главным образом Франции и Германии. Е.В. Гутнова анализирует английскую героическую, лирическую, а также политическую поэзию (поэма «О Петре Пахаре» У. Легленда, «Песня землепашца», «Страна Кокейн»), рассматривает
программы и хартии крестьянских войн и восстаний, проповеди, протоколы инквизиции, крестьянские утопии, прокламации Джона Бола, «покаянные книги». Столкнувшись с проблемой отсутствия собственно крестьянских источников, Гутнова следует предложенному А.Я. Гуревичем методу источниковедческого анализа, который предполагает выявление народных представлений, отраженных в официальных источниках, написанных для использования в простонародной среде, с применением языка и образов, доступных крестьянской аудитории.
Обращаясь к новым для отечественной медиевистики того времени проблемам и методам, Е.В. Гутнова тем не менее не выходит за рамки традиционной методологии, постулирующей верховенство идеи классовой борьбы как движущей силы истории. Однако исследовательница анализирует предпосылки классового антагонизма Средневековья уже не только в политической и социально-экономической сфере, но и в ментальной. Рассматривая идеологию как единый мировоззренческий комплекс, Гутнова тем не менее четко разграничивает идеологию и психологию. Идеологическую составляющую мировоззрения, по мнению историка, составляют социально-политические взгляды, в то время как к сфере обыденного сознания или социальной психологии автор относит религиозные, этические и эстетические представления.
Е.В. Гутнова предлагает следующую схему изучения идеологии средневекового крестьянства: 1) материальный срез (экономическое и правовое положение крестьян, формы эксплуатации, характер классовой борьбы); 2) социально-бытовой срез (повседневная жизнь деревни, деятельность феодала и общины как социального органа, роль церкви и приходского священника, специфика обрядов и праздников); 3) психологический срез (этические, религиозные, эстетические представления).
Надо отметить, что даже обращаясь к социально-психологическому срезу крестьянского сознания, Е.В. Гутнова соотносит его с идейными, классовыми представлениями, именно через их призму трактуя события средневековой истории. Автор признает, что «идейная жизнь средневекового крестьянина не может быть сведена к ее отдельным проявлениям в моменты революционных взрывов». И поясняет:
«На складывание крестьянского мировоззрения наряду с крупными восстаниями влияли другие многочисленные и разнообразные факторы: будничная, повседневная классовая борьба, политическая и религиозная борьба эпохи, религиозные воззрения, взаимоотношения с другими классами и т. д.» [18, с. 72].
Таким образом, даже в повседневной жизни крестьянства звучат мотивы классовой борьбы, а религиозность сознания рассматривается как результат негативной роли церкви, которая использовала невежество крестьян, проповедуя «идею о всеблагом Боге», что порождало лишь «злоупотребление символами, образами и выражениями из священного писания» [17, с. 72].
Несмотря на то, что основная тема рассмотрения Е. В. Гутновой -классовая борьба, исследовательница, анализируя ее условия и предпосылки, делает ряд важных выводов относительно особенностей средневекового крестьянского сознания, выделяя ряд присущих ему характеристик:
1) религиозный характер мировоззрения;
2) консерватизм и традиционность мышления;
3) неразвитость абстрактных представлений, конкретность мышления;
4) монархические иллюзии (вера в «доброго» короля);
5) противоречие между консерватизмом крестьянского сознания и «революционным бунтарством» [18, с. 59].
Однако не всегда обоснованным представляется противопоставление автором крестьянского мировоззрения и мировоззрения сеньоров. Акцентируя внимание на их противоборстве, Е.В. Гутнова не учитывает, что ряд категорий и характеристик сознания имели надклассовый характер и были присущи представителям всех слоев общества.
Роль церкви и религии в повседневной жизни средневекового человека оценивается исследовательницей преимущественно отрицательно. По её мнению, в XII в.:
«церковно-феодальное мировоззрение в своих наиболее примитивных модификациях, по-видимому, еще владело умами и душами крестьян. И это не удивительно, поскольку их главную духовную пищу составляли поучения и проповеди приходского священника, обычно пользовавшегося в деревне большим авторитетом. Он усердно внедрял в сознание безграмотных, суеверных крестьян систему ортодоксальных религиозных и социальных ценностей. Выступая в качестве единственных учителей в сельских школах, они с детства внушали своим прихожанам кротость, терпение, безупречность поведения - качества, необходимые крестьянину с точки зрения феодалов, чтобы безропотно сносить свою тяжелую судьбу» [17, с. 85].
Церковь, будучи крупным феодалом, безусловно, стремилась погасить классовый антагонизм, однако, представляется, что Гутнова недооценивает роль прихода в повседневности средневекового человека, вся жизнь которого была проникнута религиозными представлениями, символами и обрядами. Тем не менее Е.В. Гутнова признает тотальность религиозного мировоззрения средневекового человека.
Психологические аспекты крестьянской культуры затронуты и в работах В. П. Даркевича. Вслед за М. М. Бахтиным исследователь обращается к праздничной, карнавальной культуре Средних веков. В качестве источников В. П. Даркевич рассматривает произведения искусства IX-XVI вв.: миниатюры, барельефы, работы резчиков и ювелиров, «маргиналии» (рисунки по ходу готического текста), отмечая, что в сознании человека того времени будничное и праздничное мировосприятие сосуществуют.
Говоря о праздничном мировосприятии, В. П. Даркевич постулирует антиномичность средневекового религиозного сознания, в котором сосуществуют возвышенное и низменное:
«Непримиримые, на первый взгляд, категории «верха» и «низа» - дух и плоть, аскеза и чувственность, небесная благодать и адская пропасть - сосуществовали, как равно необходимые аспекты целостной структуры сознания» [20, с. 188].
Исследователь отмечает, что подобный дуализм мировосприятия наглядно просматривается в отношении средневекового человека к смеху. Официальная церковь, с одной стороны, отрицала смех как явление, не достойное христианина, с другой стороны, - допускала его и даже считала необходимым. Автор находит оправдание смеха и актерской игры даже в трудах Фомы Аквинского [20, с. 213]. Со стороны же народной культуры смеховое мировосприятие выражалось в форме «гротеска» - цинично-сатирической интерпретации идеала. Причем прежде всего смеховое восприятие распространялось на церковь, религию, религиозную символику и обрядность.
Так, например, В. П. Даркевич анализирует «Фаблио» о жонглере, который при жизни был заядлым картежником и, попав в ад после смерти, получил задание поддерживать огонь под котлом, в котором мучились другие грешники (воры, монахи, попы и рыцари). Жонглер, изначально справлявшийся с этим заданием, как только сатана отлучился из ада, проиграл все вверенные ему души в карты апостолу Петру и был изгнан из ада в рай. И в этом В. П. Даркевич видит пример мировоззренческого дуализма, амбивалентного отношения к смеху [20, с. 212].
Любопытно, что этот же источник ранее рассматривала в своей работе Н. А. Сидорова [24]. Однако исследовательница иначе трактует праздничную культуру Средневековья и, анализируя тот же текст, приходит к другим выводам. Она находит в тексте проявления классового самосознания, отмечая, что жонглер резко противопоставлен другим грешникам, а именно попам, рыцарям и монахам.
Таким образом, исследователи в разное время задают источнику разные вопросы и приходят к соответствующим выводам. Очевидно, что постепенно акцент с идеологической составляющей народной культуры смещается в область психологических трактовок и анализа повседневности и народной религиозности.
К проблемам ментальной истории Средневековья обращается и Ю. Л. Бессмертный. Исследователь рассматривает народную культуру через такие категории, как семья и брак, жизнь и смерть, молодость и старость, на материале демографической ситуации во Франции 1Х-ХУШ вв. [3]. Автор освещает такие вопросы, как понятие семьи и брака, восприятие детства и статус женщины, продолжительность жизни и численное соотношение полов, отношение к возрасту, старости, смерти. Своей основной целью исследователь считает «увидеть в демографической динамике Средневековья не только сухой баланс числа рождений и смертей, но и исполненное внутреннего драматизма борение интенций живых людей» [3, с. 222].
Ю.Л. Бессмертный отмечает, что во Франции вплоть до XIV-ХУ вв. наряду с церковным браком существуют и другие формы супружества. «Альтернативная церковному браку форма супружеского союза выступала во Франции ХП-ХШ вв. то как антитеза ему (в первую очередь в среде молодежи и клириков), то как дополнение к нему (внебрачные связи), то как преддверие (добрачные связи)» [4, с. 107]. Важно отметить, что в ту эпоху все эти формы признавались правом, общественной моралью и церковью, вполне на равных конкурируя с официальными церковными браками. В инструкциях для проповедников, пенитенциалиях и даже в высказываниях богословов присутствует вполне терпимое отношение к добрачным и внебрачным связям, причем «...если женщина незамужняя или если тот, кто ее познает, холост, то это меньший грех, если женат - больший грех» [4, с. 101]. При определенных обстоятельствах могут считаться законными и дети, рожденные вне брака [4, с. 98-99].
Неоформленные церковью брачные союзы практиковались и в среде простолюдинов. «В нарративном, актовом материале мы узнаем о беременных крестьянках, не имеющих законных супругов, и о назначении им таковых сеньором, в грамотах упоминаются крестьянские дети, рожденные от тайных брачных союзов» [4, с. 103]. Объясняя подобную практику, Ю.Л. Бессмертный называет три основных причины. Во-первых, обряд церковного бракосочетания был дорог и «громоздок сам по себе»; во-вторых, церковные правила ограничивали «круг брачующихся»; в-третьих, еще прочны были варварские обычаи, «которые ориентировались не столько на церковные каноны,
сколько на дохристианские социокультурные нормы, принятые высшей светской аристократией» [4, с. 105].
Ю.Л. Бессмертный приходит к важным выводам, касающимся отношения к смерти в Средние века. Исследователь отмечает, что постепенно все более усиливается мотив признания «самоценности» жизни. Это, по мнению автора, было связано в первую очередь с отказом от пассивного, фатального восприятия смерти. Человек отказывается от смирения перед лицом смерти и начинает активно ей противодействовать, утверждая жизнь как «самоценность».
В качестве доказательства данной тенденции Бессмертный приводит «медицинский бум» во Франции XII-XIII вв., когда вследствие появления информации о болезнях и методах их лечения люди убеждаются в том, что болезни преодолимы и, значит, смерть можно победить. Кроме того, именно в это время возрастает внимание к старости и старческим недугам, уважение к старикам, сочетающееся с признанием их физической и интеллектуальной немощи.
В большинстве текстов конца X - начала XII вв., отмечает исследователь, подчеркнутое внимание уделяется прежде всего физиологическим симптомам приближающейся смерти. О психологических муках умирающих, об их сопротивлении приближающейся смерти речи не идет. Основное внимание уделяется заботам о душевном спасении, политическим последствиям кончины того или иного знатного человека, а также публичному изъявлению скорби. А вот в романах XIII в. уже считается само собой разумеющимся, что герой сопротивляется смерти. Сколь ни желанно грядущее спасение, все - и сам герой, и его близкие - озабочены в первую очередь продлением земного существования. Самоценность жизни рыцаря не вызывает ни у кого сомнений. Характерно, что сама смерть выступает не столько как орудие Господа, сколько как самостоятельная сила, с которой человек вправе бороться. Фатализм в решении последних вопросов бытия при таковом подходе существенно ограничивается. Впрочем, наряду с этой новой тенденцией продолжает существовать пессимистическое отношение к смерти, усилившееся в XIV-XV вв. в связи с эпидемией чумы.
Ю.Л. Бессмертный отмечает, что изменения в отношении к смерти повлекли за собой изменение поведенческой практики средневековых людей. С одной стороны, люди бережнее стали относиться к своему здоровью и здоровью близких, с другой стороны, похоронные процедуры все более усложняются, причем «земные почести бренному телу теснят ныне заботы о потустороннем блаженстве» [4, с. 110]. Еще одно важное изменение, отмеченное Бессмертным, - распростра-
нение практики завещаний. Все эти тенденции, смещение акцентов на земное существование, безусловно, отражают определенные сдвиги религиозного сознания средневекового человека.
Таким образом, к концу 80-х гг. ХХ в. интерес к западной исторической науке, в первую очередь к школе «Анналов», становится устойчивым явлением. Отечественные исследователи постепенно отходят от критики трудов западных коллег в пользу их теоретического осмысления, организовывают конференции и совместные встречи, все чаще публикуются переводы наиболее значимых работ западных исследователей, выходят в свет историографические работы, обобщающие опыт изучения повседневности Средних веков, появляются статьи и разделы в монографиях, посвященные персоналиям. В 1987 г. при Научном совете по истории мировой культуры Президиума АН СССР начинает работу семинар по исторической психологии под руководством А.Я. Гуревича. В 1989 г. выходит первый выпуск ежегодника «Одиссей» - специализированного издания антропологически ориентированной истории [21].
К концу 80-х гг. XX в. окончательно сложились два основных подхода к исследованию «народной культуры» Средневековья. К первому можно отнести авторов, сосредоточившихся на изучении классового, идейного уровня народной культуры с акцентом на идеологических представлениях, таких как С.Д. Сказкин, Б.Ф. Поршнев, Н.А. Сидорова, Ю.М. Сапрыкин, А.Д. Люблинская, Е.В. Гутнова. Эти исследователи занимались преимущественно изучением социальной истории средних веков через призму классовой борьбы и, соответственно, анализировали главным образом те элементы народного сознания, которые задействовались в периоды социальных взрывов. Авторы сходились в отрицательной оценке феодального государства и католической церкви как «охранителей существующего порядка», а «народную культуру» крестьянства и горожан противопоставляли мировоззрению господствующего класса.
Для второго подхода характерен анализ социально-психологического аспекта «народной культуры» через выделение неявных мировоззренческих категорий (М.М. Бахтин, В.П. Даркевич, А.Я. Гуревич), исследование, по большей части надклассовых категорий повседневного сознания: представлений о жизни и смерти, пространстве и времени и т. д. Акцент в этих исследованиях делался на изучении религиозного сознания, на особенностях смехового мировосприятия и «народной религиозности». Представители данного направления вводят в широкий научный оборот сравнительно новые источники: «пенитенциалии», «видения», «Ехатр1а» и по-новому
анализируют источники, уже ставшие традиционными в отечественной медиевистике (богословские трактаты, жития святых), обнаруживая в них пласт образов и представлений, целью которых была адаптация текста к познавательным способностям простолюдин, и зачастую отличающихся по своему содержанию от официальных церковных трактовок.
В целом вторая половина 1960-х - начало 1990-х гг. - особый этап в изучении религиозного сознания средневекового западноевропейского общества. Целый ряд изменений, таких как ослабление идеологического контроля и творческое переосмысление марксизма, антропологический сдвиг в западной медиевистике и расширение научных связей отечественных и зарубежных ученых, междисциплинарный характер исследований, позволил отечественным ученым по-новому взглянуть на проблемы средневекового религиозного миросозерцания.
Список литературы
1. Барг М. А. О некоторых предпосылках формализации исторического исследования // Проблемы всеобщей истории. Вып. 1. - Казань, 1967.
2. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М., 1990.
3. Бессмертный Ю. Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. - М., 1991.
4. Бессмертный Ю. Л. К изучению матримониального поведения во Франции XII-XШ вв. // Одиссей. Человек в истории. 1989. - М., 1989.
5. Бессмертный Ю. Л. Система внутриклассовых отношений среди сеньоров Северной Франции и Западной Германии XIII в. // Средние века. Вып. 30. -М., 1967.
6. Грабски А. Ф. Ф. Бродель: вопросы методологии истории // Новая и новейшая история. - 1990. - № 5.
7. Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. - М., 1990.
8. Гуревич А. Я. Историк среди руин. Попытка критического прочтения мемуаров Е. В. Гутновой // Средние века. Вып. 63. - М., 2002.
9. Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. - 1988. - № 1.
10. Гуревич А. Я. История историка. - М., 2004.
11. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. - М., 1972.
12. Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. - М., 1989.
13. Гуревич А. Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории // Вопросы истории. - 1964. - № 10.
14. Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. - М.,
1970.
15. Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. - М., 1981.
16. Гуревич А. Я. Социальная история и историческая наука // Вопросы философии. - 1990. - № 4.
17. Гутнова Е. В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средние века в Западной Европе (XI-XV вв.). - М., 1984.
18. Гутнова Е. В. Некоторые проблемы идеологии крестьянства эпохи средневековья // Вопросы истории. - 1966. - № 4.
19. Гутнова Е. В. Пережитое. - М., 2001.
20. Даркевич В. П. Народная культура средневековья. - М., 1988.
21. Одиссей. Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. - М., 1989.
22. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. - М., 1966
23. Проблемы истории докапиталистических обществ. - М., 1968.
24. Сидорова Н. А. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. К вопросу о реакционной роли католической церкви в развитии средневековой культуры. - М., 1953.
25. Харитонова М. Е. Связь смысла человеческого существования со смыслом истории: моногр. - СПб.: Изд-во ЛГУ им. А. С. Пушкина, 2007. - 104 с.
26. Штаерман Е. М. К проблеме структурного анализа в истории // Вопросы истории. - 1968. - № 6.