CC BY
150
А. А. Скоропадская
Тема рая в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго»
Христианская направленность творчества Бориса Пастернака не вызывает никаких сомнений. Наиболее сильно поэта волновали вопросы жизни и смерти, воскресения и бессмертия, и ответы на эти вопросы он попытался дать в романе «Доктор Живаго». Бессмертие возможно в творчестве. По точному наблюдению О. Седаковой, «существо творчества и артистического вдохновения, как об этом в стихах и прозе многократно и в разных словах говорит Пастернак, — это память об Эдеме, память особого рода: не ностальгическое воспоминание о навеки утраченном золотом веке, но память о рае как вечно действующей силе <...>. Творчество <...>, по Пастернаку, обладает силой очищения и возрождения, поскольку сама жизнь — уже воскресение из небытия»1.
Представление о Рае есть практически во всех мировых религиях. Трудности и тяготы настоящего хочется оправдать будущим блаженством, пусть даже оно и наступит после смерти. Уже со времен греческих мифов существуют представления об Элизиуме и Аиде как двух полярных вариантах жизни после физического конца. Христианское мышление создает свои образы Рая и Ада, которые являют собой более оформленные и осмысленные реальности. И реальности они именно потому, что их можно описать словом. Исследователь Е. Рейн, рассматривая проблему отражения образов Рая и Ада в мировой литературе, приходит к следующим выводам: «...идея Ада и Рая не является личностным человеческим изобретением, она не прагматична, а онтологична. Она — следствие мысли о жизни как создании высшей силы, даровавшей ей свободу воли и свободу выбора. В этом смысле Ад и Рай — от-
ражение добра и зла, двух полюсов, между которыми и поместилось все плотское бы-тие»2. Вся мировая литература в процессе своего развития, по мнению исследователя, отталкивается от этих понятий.
Истоки представлений о рае находим уже в фольклоре. Так, например, наиболее частый мотив волшебных сказок — поиск «иного царства», которое называется тридесятым, трехсотым. Путь к нему сопряжен с рядом трудностей, возникающих на пути героя. Подробное описание возможных вариантов «иного царства» дано в статье Е. Трубецкого «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке». «Иное царство» может восприниматься как страна вечной сытости и богатства, как вариант первой социальной утопии, где все равны в правах, как страна добра и красоты. Проанализировав все возможные модели «иного царства», Е. Трубецкой приходит к выводу, что именно сказка стала одной из ступеней, через которую в народное сознание стало проникать христианство: «...сказка заключает в себе богатое мистическое откровение, ее подъем от житейского к чудесному, ее искание «иного царства» представляет собою великую ценность духовной жизни и несомненную ступень в той лестнице, которая приводит народное сознание от язычества к хрис-тианству»3.
В христианской традиции Рай — это «сообщество избранников по блаженной вечной жизни, созерцающих Бога»4. Однако в Ветхом и Новом заветах понятие «рай» понимается по-разному. В Ветхом Завете «рай» — прежде всего сад, Эдем, который насадил Господь и в котором поселил первого человека. До своего грехопадения люди жили
в Раю в единении с Богом и в безгрешной открытости друг перед другом. После грехопадения они были изгнаны из Божьего сада. Ветхозаветные пророки стали переносить представления о доисторическом Рае, Эдеме, на конечные времена, когда земли Израилевы станут подобны Эдемскому саду.
В дохристианской апокалипсической литературе (эфиопская версия Книги Еноха и Книги Ездры, которые не включены в канонические священные тексты) местонахождением рая называется уже не сад, а город — новый Иерусалим. Важнейшая особенность рая, по мнению авторов дохристианских апокалипсисов, состоит в том, что именно в этом благословенном месте происходит прямое общение человека с Богом. Тождественность образов сада и города в сознании древнего человека проявляется на языковом уровне (например, славянское слово град означало и «город» и «огород, сад»), и это можно объяснить тем, что эти образы «эквивалентны как образы пространства «отовсюду огражденного» <... > и постольку умиротворенного, укрытого, упорядоченного и украшенного, обжитого и дружественного человеку — в противоположность «тьме внешней» (Матф. 22:13), лежащему за стенами хаосу»5. Кроме этого, связь города и сада заключается в том, что оба эти локуса — творения рук человека, символизирующие его стремление подчинить себе природу, быть равным в своем творении с Богом. Но если сад создается в процессе преображения, искусственного улучшения природы, то в устройстве города человек пытается от природы отойти6.
Авторы Нового Завета стараются избегать слова «рай», поскольку за ним закрепилась прочная ассоциация с плотскими радостями, а основное предназначение рая — близость к Богу — отодвигается на второй план. В Новом Завете рай является местом пребывания праведной души в период между смертью и воскресением.
После принятия Русью христианства в народное сознание стали проникать представ-
ления о рае, соединяющие в себе православные и языческие черты. По критическому наблюдению советского историка русской церкви М. Н. Никольского, «христианские представления о боге, рае и аде <... > преломились до неузнаваемости, пройдя сквозь призму славянской первобытной религии <...> Рай уже на небе, а не под землею; но чтобы туда попасть, не нужно никаких подвигов; достаточно взобраться до неба по лестнице, прорубить в нем дыру и пролезть туда, а райское блаженство заключается в том, что в раю стоят чудесные жернова — как повернутся, тут тебе каша да пироги»7. Народное сознание пытается максимально материалистично объяснить существование рая и описать его, поэтому наиболее частым в зарождающейся русской литературе становится мотив обретения рая. Рай мыслится реально существующим, но в отдаленных, труднодоступных землях. Желание материально представить рай приводит к тому, что в древнерусских письменных памятниках зачастую отождествляются рай и святая земля, Иерусалим. Особое внимание этому уделила М. В. Рождественская, которая в своей работе «Святая земля и Иерусалим как воплощение рая»8, исследуя древнерусские тексты, выявляет сходные мотивы в описаниях путешествия в Иерусалим и пути в рай. Во-первых, это мотив опасности, подстерегающей путника: разбойники, дикие звери, болезни. Вторая общая черта Святой земли и рая — их изобилие, богатство. В-третьих, древнерусская литература не мыслит путешествия в рай и Святую землю без чудесного помощника, проводника. Еще одной общей их чертой является яркий небесный свет, сияние, ослепляющее смертного. Особый интерес для нас представляет и то, что Иерусалим и рай связаны между собой образом сада, который своим процветанием и плодоношением символизирует святость.
Теперь рассмотрим, каким образом тема рая раскрывается в «Докторе Живаго». Вторая книга романа описывает жизнь Юрия Живаго на Урале, куда семья Живаго решает переселиться после всех испытаний, выпав-
ших на ее долю в революционной Москве. Совет «посидеть на земле», с одной стороны, близок доктору, который планировал «испросить полоску под Москвой, развести огород», но с другой стороны, его настораживает неизвестность, которая ждет их в далеком уральском имении, куда собрались ехать его жена и тесть. Варыкино представляется Живаго своего рода утопичным местом, а переезд туда — неосуществимым. Но тем не менее он подчиняется желанию близких и соглашается ехать. Как объясняет
В. С. Баевский, «Юрий Андреевич несколько раз упорно стремился построить свой сперва скромный, потом все более бедный и, наконец, просто нищий идиллический мир. Сначала в Москве с Тоней. Потом с Тоней же в Варыкине. Потом в Варыкине же с Ларой. Наконец, в Москве с Мариной»9.
Варыкино в романе несет на себе черты некогда утраченного и вновь обретенного рая. При описании дороги к усадьбе подчеркивается единство всего сущего на земле: равнина «опирается» на возвышенность, а возвышенность, в свою очередь, «обносит оградою небо», трава озаряется «с земли», как бы питаясь ее светом. Небо и земля, лес и поле, трава и деревья соединились, составляя цельную картину бытия. Растения здесь подобны стражникам, охраняющим высокую ограду, отделяющую человека от райского сада. И доктору кажется, что он может одолеть эту стену...
Опираясь на цитированную выше статью М. В. Рождественской, выявившей на примере памятников древнерусской литературы основные мотивы при описании приближения к раю, мы видим, что многие из этих мотивов использованы Пастернаком при описании пути семьи Живаго к усадьбе Ва-рыкино.
1. Мотив опасности. Доктор и его родные едут через революционную, воюющую Россию. Путь их тяжел и долог. Помимо опасностей, связанных с неспокойной обстановкой в стране (поезд часто останавливается из-за забастовок, засад, проходящих рядом боев), Живаго подстерегают опасно-
сти другого рода: голод, болезни (доктор только недавно переболел тифом и еще недостаточно окреп). Также возникают и природные препятствия (снегопад, горы, леса).
2. Чудесный помощник, проводник. Еще задолго до предполагаемой поездки Анна Ивановна рассказывает молодым Юре и Тоне о своем детстве в Варыкине и упоминает
о леснике Вакхе, образ которого окутан ореолом сказочности (по преданию, у него в драке отбили внутренности, и он сделал себе другие из железа). Именно Вакх (не тот, тезка) является проводником семьи Живаго от станции до усадьбы.
Помимо Вакха семье Живаго помогает Самдевятов, которого Антонина Александровна характеризует «всеведом-всезнай-кой». Доктору фамилия Самдевятова навевает мысли о русской старине. Самдевятов по профессии юрист, хорошо знает местность и практически всех жителей округи. Именно он всячески помогает Живаго и его семье, доставая все необходимое в трудные, голодные времена, он, словно волшебник, может достать что угодно и когда угодно. В делах житейских Живаго всегда может опираться на него. Таким образом, Вакх и (больше) Самдевятов предстают в качестве чудесных помощников доктора во время его пребывания на Урале. Их фигуры несут на себе ореол сказочности и былинности, отсылая нас к русскому фольклору.
3. Небесный свет. Путь от станции до усадьбы Варыкино семья доктора проделывает на телеге по проселочной дороге, пролегающей через леса и поля. После долгого тревожного путешествия на поезде путники, наконец, счастливы и умиротворены. Весь путь к усадьбе проходит в предвечерние часы, при заходящем солнце. Вечерние лучи освещают дорогу на всем пути следования до усадьбы, но их свет освещает также и души путников, даря им радость, покой и надежду, приближая их к мечте.
4. Изобилие, богатство. Семья Живаго переезжает на Урал, чтобы избежать голода, царящего по всей России. В усадьбе они кор-
мятся тем, что дает им земля. Конечно, до райского изобилия еще очень далеко, но на общем фоне жизнь в усадьбе на Урале кажется зажиточной. Так, например, в день приезда Микулицыны потчуют своих нежданных гостей настоящим чаем с сахаром, что по тем временам приравнивается к роскоши. Объясняя происхождение продуктов, Елена Прокловна говорит о «скатерти-самобранке», «знакомом современном деятеле», который им помогает, и читатель догадывается, о ком идет речь.
В дневнике доктор с гордостью перечисляет заготовленные на год запасы: мешки картошки, бочки соленых огурцов и капусты, морковь, свекла, редька, бобы. Грозящий призрак голода отступает далеко.
5. Сад. Усадьба окружена парком, на «задах господского дома» некогда был цветник, на месте которого Живаго разводит огород. Цветник — символ прошлого сада, он «оста-точен», «стар», заброшен; огород, символ будущего сада, — более прозаическое явление, но огород приносит плоды: в первый же год семья собирает довольно богатый урожай. Огород становится локальным оформлением сада.
Но все оказывается не так просто, жестокая действительность врывается в размеренное существование доктора в усадьбе. Приведем в качестве дополнения одну из черновых записей, описывающую проживание семьи Живаго в Варыкине: «Так в первый день их прибытия сразу же открылось это новое и в течение года длившееся и полное блаженства существование, описанное на первых страницах Библии, с яблоками и змеями и сельским и семейным обиходом, отрастающим прямо из левого ребра, належанного во время сна, с естественностью сновидения. Целый год, вернув себе былую чистоту юношества и превратив в роман свои внутрисемейные отношения, дышали они миром Руссо, Кнута Гамсуна и Л. Толстого, и только зимою, которая прошла как пышнобелая, широко белым по черному написанная сказка, они стали вспоминать о городе...» (III, 596)1°.
Пребывание семьи Живаго сравнивается здесь с пребыванием первых людей в раю11. Пастернак напрямую отсылает читателя к первым страницам Библии. Но уже здесь звучат тревожные нотки: упоминание о яблоках и змеях предсказывает скорую утрату обретенного покоя. Отметим в этой картине характерное для Пастернака сочетание христианского и языческого: библейские образы соседствуют со сказочными. По мнению И. П. Смирнова, у Живаго «не вышло найти утопическое счастье, возделывая свой сад <... > Пребывание Живаго на Урале и в Зауралье завершается градацией героя»12. Но такая рациональная точка зрения кажется недостаточно верной при анализе «одного из самых лирических произведений русской литературы», ведь в первую очередь «проза Пастернака — проза поэта, принадлежащего великой поэтической эпохе»13. Рациональный подход невозможен и потому, что не затрагивает духовную, и прежде всего религиозную, сторону жизни героя. Да, у Живаго не получилось создать свой сад, и в этом ему помешал враждебный внешний мир. После побега из партизанского плена Живаго опять возвращается в Варыкино с Ларой и Доктор остается один, без поддержки близких. Он покидает усадьбу, отправившись в Москву. Но деградирует ли он? Нет, он все дальше отходит от суетного людского мира, погружаясь в одиночество, в «аскетическое сосредоточение». Результатом душевных исканий героя становится книга его стихов, которую кульминационно завершает стихотворение «Гефсиманский сад». В Гефсиманском саду принято божественное решение, найден путь в вечную жизнь. Ю. Бертнес считает, что «страх смерти преодолевается верой в вечную жизнь»14. Тема воскресения кульмина-ционно звучит в последнем четверостишии: «Я в гроб сойду и в третий день восстану, И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты».
1 Седакова О. «Неудавшаяся епифания»: два христианских романа — «Идиот» и «Док-
тор Живаго» // Континент. 2002. №112. С. 384.
2 Рейн Е. Рай и ад в мировой поэзии // Вопросы литературы. 2001. №3. С. 307.
3 Трубецкой Е. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба. 1990. №2. С. 116.
4 Христианство : словарь. М., 1994. С. 388.
5 Аверинцев С. С. Рай // Мифология. Большой энциклопедический словарь. М., 1998.
С. 463.
6 По наблюдению А. Ханзен-Лёве, мир города несет на себе как позитивную, так и негативную окраску: с одной стороны, его планомерность, статичность представляют собой позитивную сторону оппозиции «искусственность города и искусства» / «органическое творение Бога, естественность». В то же время негативной составляющей города являются его холод, безразличие, одиночество, молчание, изоляция (Ханзен-Лёве А. Русский символизм. СПб., 2003. С. 299).
7 Никольский Н. М. История русской церкви. М., 1983. С. 27.
8 Рождественская М. В. Святая земля и Иерусалим как воплощение рая // Антропология религиозности //Альманах «Канун». Вып. 4. С. 122.
9 Баевский В. С. Идеология этатизма как структурный элемент русского романа // Филологические науки. 2000. №6. С. 20.
10 Здесь и далее текст цитируется по изданию: Пастернак Б. Собр. соч. : в 5 т. М., 1989 — с указанием тома и страницы.
11 Отсылки к первым страницам книги Бытия встречаются на протяжении романа и связываются прежде всего с именами Лары и доктора. Так, описываются прогулки Лары по лесной дороге, ведущей в Дуплянку: «На одно мгновение смысл существования опять открывался Ларе. Она тут, — постигала она, — для того, чтобы разобраться в сумасшедшей прелести земли и все назвать по имени... » (III, 77). Лара, подобно Еве, дает имена окружающим предметам и постигает смысл существования. Спустя годы, в «Платоновых диалогах», которые ведут друг с другом Живаго и Лара в Юрятине, она опять возвращается к образам первых людей: «Мы с тобой как два первых человека Адам и Ева, которым нечем было прикрыться в начале мира, и мы теперь так же раздеты и бездомны в конце его» (III, 397).
12 Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М., 1996. С. 125, 102.
13 Якобсон Р. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 325.
14 Бертнес Ю. Христианская тема в романе Пастернака «Доктор Живаго» // Проблемы исторической поэтики. Вып. 3. Евангельский текст в русской литературе XVIII — XX веков. Петрозаводск, 1994. С. 373.
Из хроники научной жизни
29 января — 2 февраля 2008 г. Математический центр компьютерных технологий и моделирования МосГУ и Институт математического моделирования РАН провели пятое заседание Международного семинара «Математические модели и моделирование в лазерно-плазменных процессах». Участники семинара вели критический анализ математических моделей и результатов моделирования, полученных в последние годы в области сильно неравновесных лазерно-плазменных процессов, а также обсуждали результаты экспериментальных исследований, свидетельствующих о необходимости применения методов математического моделирования. В семинаре участвовали профессор В. И. Мажукин (председатель семинара), профессор С. В. Гарнов (заместитель председателя), академик РАН Ю. И. Журавлев, член-корреспондент РАН Б. Н. Четверушкин, член-корреспондент РАН В. И. Конов, другие российские и зарубежные ученые.
