CC BY
81
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2013. № 4
ЭСТЕТИКА
Т.Н. Кетова
ТЕЛЕСНОСТЬ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА В ЭПОХУ АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ
В XX—XXI вв. идея преобразования человека утрачивает метафизический характер и переходит в сферу практического осуществления, что приводит к выработке разнообразных антропотехнических стратегий. В этой связи становится актуальной проблема пределов существования человека и сохранения его идентичности. Процесс формирования человека механизируется и может быть вынесен за пределы тела. Тема границ телесности и поиска ускользающего смысла жизни и смерти актуальна для современного искусства. Эстетические функции искусства переносятся в сферу биомедицины, где само человеческое тело становится предметом биохимического и генетического дизайна. Современный процесс «произведения человека» становится все более анонимным, возникает опасность утраты контроля над потоком радикальных трансформаций.
Ключевые слова: пределы существования, антропологическая трансформация, дизайн тела, антропологическая идентичность, трансгуманизм, постчеловек, морфологическая свобода.
T.N. К е t о V a. The bodily content as a work of art within the period of anthropological transformations
Within XX—XXI centuries the idea of transformation of a human being loses a metaphysical character and goes to the sphere of practical implementation that results in production of various anthropotechnical strategies. In this connection the problem of limits of human existence and preservation of his identity becomes to be actual. The process of forming a human being becomes mechanized and can be spread beyond the body. The issue of borders of the bodily content and search for the meaning of life and death is actual for contemporary art. The aesthetic functions of art go to the biomedicine field, where the human body itself becomes to be a subject of biochemical and genetic design. The modern process of "production of a man" becomes more and more anonymous; there is a risk of loss of control over the torrent of radical transformations.
Key words: limits of existence, anthropological transformation, body design, anthropological identity, transhumanism, post human being, morphological freedom.
* Кетова Татьяна Николаевна — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени академика И.П. Павлова, тел.: 8 (921) 797-18-88; e-mail'. tatiana.ketova@ gmail.com
Тема становления человеческой телесности присутствовала во всех религиях мира. Божественное творение тела из материи (глина, грязь, прах), пути его возможного преображения после окончания земного существования описываются и интерпретируются в христианской литературе. В классической науке активно исследовались когнитивные, чувственно-эмоциональные, волевые, ценностные элементы структуры сознания как высшей формы человеческой деятельности. В постклассическую эпоху стало очевидно, что все проявления сознания телесно обусловлены, а телесность пронизана ментальностью. А. Бергсон полагал тело как образ действия и как поперечный разрез всемирного становления. Э. Гуссерль выделил четыре аспекта телесности: тело как материальный объект, тело как живой организм, тело как выражение и смысл и тело как объект культуры. Телесность как репрезентация человеческого бытия стала предметом пристального рассмотрения в эпоху отступления метафизики.
Отношение человека к своему телу, как к дому, подразумевает наличие союза с жизненными ценностями, в том числе и этическими. Такие важнейшие качества живого, как самосохранение, самооформление и самовоспроизведение, можно рассматривать в контексте экологической красоты, которая раскрывается в целесообразном функционировании живой системы. Человек, в отличие от других представителей живой природы, обладает вариативной матрицей потребностей, которые имеют тенденцию к динамическому развитию. В этой связи чрезвычайно важными являются вопросы: есть ли предел в совершенствовании человека и является ли сохранение его идентичности абсолютной ценностью?
Тема антропологической трансформации тела самим человеком начала активно разрабатываться в эпоху Нового времени, когда сама природа представлялась в виде колоссальной мастерской. С помощью техники человек динамично созидал новую специфическую среду жизнедеятельности, вступая в соревнование с природой. Однако он все еще находился под сенью метафизики. Так, Р. Декарт считал тело машиной, а мозг неким устройством, принимающим послание духовной субстанции.
В литературе занимательные преобразования тела человека были описаны Д. Свифтом, но они служили скорее фоном для сатирических характеристик современного европейского общества. В «Фаусте» И.-В. Гёте звучит идея возможности понимания счастья как абсолютного удовольствия, а телесное омоложение и красота становятся важнейшими средствами для достижения этой цели. Вместе с тем и у Гёте, и в творчестве Ж.-Ж. Руссо, полагающего отличие человека от животного в его постоянном стремлении к самосовершенствованию, уже содержится предостережение о необходимости принесения нравственной жертвы за такое понимание счастья.
В XX—XXI вв. идея преобразования человека утрачивает метафизический характер и переходит в сферу практического осуществления, что приводит к выработке разнообразных антропотехнических стратегий. Кризис рационализма способствует становлению тело-центризма, и это фиксируется в культуре постмодерна: переход от интеллекта и духовности к телесности, от вербальности — к зрительному образу. Стало очевидно, что мышление возможно при помощи тела. Мысль нуждается в слове, иначе она «теряет возможность артикулировать, сообщать: нужен хотя бы один-единственный палец Хокинга для выражения ее. Тело в отрыве от мысли нечленораздельно» [В.В. Савчук, 2012, с. 332].
Преобразование тела является одним из мощных способов адаптации в социокультурной среде. К традиционным способам можно отнести прическу, макияж, одежду. Татуаж, бодипейнтинг, пирсинг уже становятся средствами активного выделения человека из социальной среды, подчеркивают особенности его ролевого поведения. Современная индустрия физического развития и биомедицина вооружают человека средствами для «строительства» тела, совершенствования его параметров и функциональной деятельности. К услугам потребителя предлагаются различные виды фитнеса, диеты, биодобавки. Более радикальными способами изменения телесного облика являются пластическая и косметическая хирургия. Однако в XXI в. открываются новые пути трансформации человека в постчеловека — это внедрение технических устройств в мозг, нейрофармакологическое моделирование, манипулирование геномом, клонирование соматических и половых клеток. Таким образом, человек становится объектом технического, биохимического и генетического дизайна.
Встает один из главных вопросов: что можно считать естественным и достойным для человека? Ф. Фукуяма полагает, что категория «естественное» не объясняет кардинальное отличие человека от животного. Он отмечает, что есть нечто вроде врожденных ви-доспецифичных форм познания и видоспецифичных эмоциональных откликов на него. Люди должны учиться через взаимодействие со средой пользоваться этими способностями, но потенциал их развития запрограммирован природой. Что же тогда мы хотим защитить? Ф. Фукуяма полагает, что мы хотим защитить весь набор наших сложных натур от попыток самомодификации. Мы не желаем нарушать единство и преемственность природы человека и тем самым прав человека, на ней основанных [Ф. Фукуяма, 2004, с. 244].
В.В. Савчук отмечает, что сами категории естественного и искусственного в настоящее время претерпевают существенную трансформацию. Сегодня самым искусственным, т.е. требующим культурных усилий, является дикая природа, существование кото-
рой возможно в качестве островов в антропогенной среде. Человек встраивает себя в свою природу, в свой локальный топос и тем самым позволяет миру вводить себя в его настоящее и в его будущее, поэтому «естественность — плод усилий и высочайшей культуры» [В.В. Савчук, 2012, с. 177]. Телесность подвергается атакам антро-потехник, растворяется в медиасреде, и все сложнее становится осознавать, что именно следует сохранять.
Тело как опора соблазна, пронизанное ранее метафизичностью, неопределенностью, игрой желания, постепенно превращается в некую базу данных, вместилище информации [Ж. Бодрийяр, 2000а, с. 295]. Желание трансформируется в запрос, программируемый рекламными технологиями общества потребления.
По мнению М. Фуко, конец отношения к телу как к символической сакральной целостности был положен практикой «карательной анатомии», что привело к пониманию человека как мануфактуры органов, сердца — как машины, а трупа — как отдельной вещи, выпавшей из системы родовых связей. Понимание человека как суммы органов, пребывающих в химической и фармакологической субстанции, ведет к нивелированию его личностных качеств, мешающих занять определенное место на выставке совершенных произведений.
Тема поиска смысла пребывания человека во все более неопределенном пространстве жизни и смерти присутствует в творчестве современных художников. Так, Э.-Э. Шмитт в романе « Как я был произведением искусства» задает вопрос: может ли человек стать произведением искусства? Его ответ таков: искусство создается для человека человеком, но искусство не есть человек. Предприимчивый ремесленник, называющий себя художником — творцом, заключил сделку с человеком, страдающим от своего несовершенства. Он предложил ему отказаться от своей индивидуальности и свободы и стать объектом для экспериментов по созданию совершенного тела, своего рода «мясом для поделок». Таким образом, герой превращается в вещь, в выставочный экспонат, источник для раздувания ажиотажа толпы, жаждущей новинок в сфере антропологических трансформаций, и только доказав утрату своего качества как вещи, ему удалось избавиться от рабства и покинуть музей.
Особенно драматично тема деиндивидуализации человека раскрывается в отношении к лицу Именно в лице как «биоэстетическом чуде» [Б.В. Марков, 2011, № 2, с. 43] совершается «прояснение» человеческого бытия. Между тем современная индустрия красоты не ставит цель созидать «биоэстетическое чудо», она «штампует» подделки, имитирующие человеческие эмоции и чувства. Ф. Бегбедер в романе «Идеаль» (название косметической фирмы иронично соотносится с понятием «идеал») описывает охо-
ту представителей хищных биомедицинских косметических фирм за свежими образцами — моделями. В этой погоне извращаются все интимные потребности души человека (в любви, в семейных отношениях, в общении со сверхъестественным). В мире безостановочного производства имитаций нет места и для самой души, она предстает в виде «общего места», которое цинично эксплуатируется.
Лицо нейтрально, зыбко и переменчиво, оно «выворачивается» в сторону «лика» или «личины» [В. Подорога, 1995, с. 176]. В культуре глобального потребления осуществляется перебор личин, а дорога к «лику» ведет на периферию и становится недоступной.
Как полагает С. Мелыпиор-Бонне, мир стандартов, серий и копий приводит к « метафизическому упадку» зеркала, которое является одной из форм репрезентаций тела. В процессе исторического развития человек искал путь для идентификации через обретение знаний о своем теле, и в этом ему помогало зеркало. Оно давало возможность определить границы тела, проявить уникальность духовного содержания, вступить в полилог с другими и определить свое место в социальном пространстве. Воздействие взгляда «другого» создавало колебание пространства, продуцировало таинство отражения, субъект вступал в диалог с «другим», а иногда «другой» оказывался двойником. Теперь же зеркало становится прозрачным, плоским, превращается в один из инструментов социальной адаптации и манипулирования пространством. В зеркале уже нет автопортрета, воспоминания, уникальной истории, а есть расколотое «Я», отлетевшее куда-то рикошетом [С. Мелъшиор-Бонне, 2006, с. 400]. Ж. Бодрийяр представляет зеркало как некую биоэлектронную формулу, за которой трудно обнаружить оригинал, и субъект легко расстается с оригинальностью, ибо затравлен постоянным контролем соответствия.
П. Слотердайк утверждает, что человеческое подвергается «тотальной эндоскопии», внутреннее, запретное, свернутое выворачивается, раскатывается, грань между объективным и субъективным становится трудно различимой: «...вокруг каждой счастливой, живущей своей внутренней интимной жизнью, вибрирующей клетки вьются рои профессиональных разоблачителей иллюзий... Современная культура пытается создать протезы вокруг того, что разоблачено» [77. Слотердайк, 2005, с. 76]. Протезы могут быть как внешними, с обязательными эстетическими качествами (боди-арт, пластическая хирургия), так и внутренними (виртуальные техники, нейрофармакология). Ж. Бодрийяр протезом в высшем смысле для усохшего до «элементарной частицы» Я полагает информацию, которая позволит живому существу продолжать себя до бесконечности. Конец тела — это переход его в информационную субстанцию.
В поле технократической парадигмы становится реальным рассуждать о возможном продолжении жизни в виде информационной матрицы. Сторонники трансгуманизма, представляя человека прежде всего как носителя информации, убеждают в возможности сосредоточения ее в любом материальном носителе. Таким образом, личность как сумма информации может отделиться от телесности и существовать в виртуальном пространстве и, следовательно, преходящая форма человека не будет иметь превосходства над другими формами рациональности. Смерть может рассматриваться как повреждение технического устройства, которое можно устранить при помощи ремонта. В этой концепции уже нет понимания жизни как человеческой судьбы и смерти как окончания ее. Состояние постчеловека характеризуется стремлением к бессмертию, наличием искусственного интеллекта и неопределенным количеством тел, меняющих свои эстетические качества.
Парадокс трансгуманизма, провозглашающего бесконечное совершенствование и достижение новых возможностей для человека, заключается в том, что, с одной стороны, свобода творящей и потребляющей личности должна быть безграничной, но, с другой стороны, личность тяготеет к статусу матрицы, к жесткому программированию потребностей. Возникают вопросы: будут ли свободными сами генетические дизайнеры в будущем мире тотального программирования и можно ли остановить крушение гуманизма? Современный мир еще не готов расстаться с телесностью, и поэтому телоцентризм выступает в качестве антитезы трансгуманизма. Однако парадоксальным образом телоцентризм с его культом искусственного, созданием разнообразных протезов приближает эру бестелесных носителей рациональности.
Процветание культа искусственного в техногенной среде разлагает гуманистические основания культуры. По мнению П. Слотер-дайка, общество всеобщего благосостояния само является экспонатом, «теплицей роскоши», выставкой без выхода, в пределах которой разыгрывается драма дефицита. Общество, как и человек, становится произведением искусства, творцом самого себя. «Общество переживания» выступает как возбудимый агрегат заботящихся о самих себе, оно может позволить себе систему «роскошной болезненности» и «кинетической роскоши» [77. Слотердайк, 2010, с. 830], что выражается в потребности постоянного перемещения, стимулируемой обществом массового потребления.
Возросшие требования к качеству жизни, стремление к «комфортной смерти» изменяют отношение к формам, сопровождающим смерть, и прежде всего к эстетическому оформлению тела и всего погребального обряда. Умерший должен походить на живого, выглядеть в соответствии со свойственной современной культуре идеей противоестественности смерти. Ж. Бодрийяр полагает,
что превращение тела умершего в «симпатичное чучело» свидетельствует о неуважении к смерти, о стремлении «обуздать убыль знаков плоти» ради искусственного удержания в кругу живых. Подобное отношение к погребальным ритуалам, по его мнению, скорее увеличивает пропасть между миром живых и миром мертвых и подчеркивает безжизненность индустрии «погребальной саркофа-гии» [Ж. Бодрийяр, 20006, с. 316].
Бесконечное потребление самого себя, рассмотрение себя как уникального предложения ведет пока еще телесного человека в тупик. В литературе этот процесс представлен как трагический и безысходный. М. Уэльбек в романах «Элементарные частицы» и «Платформа» пишет о попытках человека отдалить крушение гуманизма через развитие сексуальных отношений, однако и здесь стремление к наслаждению любой ценой ведет к извращению телесности. Конец пола как условия размножения не является преградой для обогащения эротических переживаний, напротив, возможное распространение рецепторов по поверхности всего тела приведет к их неслыханному росту. Уэльбек прогнозирует принятие уставшим человечеством неизбежности своего исчезновения даже с тайным облегчением.
В романе «Карта и территория», отвечающему духу экологической эстетики, мир представляется герою сугубо рациональным устройством. Мир вещей рассматривается через призму механизмов, пространство земли — через эстетизированные карты, люди — через их функциональные проявления — профессии. Чудовищное убийство одного из героев (самого автора романа) представляется как ритуальное произведение искусства, но в действительности оказывается маскировкой банальной кражи, а сам убийца является обладателем весьма востребованной профессии — пластическим хирургом. Герой романа — художник — захвачен темой разложения искусственных тел в «вегетативной магме». Уэльбек противопоставляет естественную смерть претензии на бессмертие продуктов техногенной цивилизации. Территория крошится и расслаивается, «будто растворяясь в необъятном, уходящем в бесконечность растительном пространстве» [М. Уэльбек, 2011, с. 474]. Герой не видит и в себе самом достойный художественный объект и, подводя итог своему творческому пути, желает лишь оставить свидетельство о факте существования утратившего человечность мира.
Художники, работающие в жанре «спесимен-арт» (А. Циарас, фон Хагенс, Д.П. Уиткин), предлагают повернуться лицом к смерти, снова «приручить» ее, по выражению Ф. Арьеса. Они осуществляют визуализацию внутреннего пространства человеческого тела, опираясь на достижения генетики, пренатальной диагностики, используют новые технологии по разъему телесности. В их произведениях можно увидеть различные патологические состояния тела,
часто переходящие в тяжелые терминальные состояния. Художники преследуют цель: принять эти состояния как возможности развития тела, нейтрализовать отвращение и страх перед умирающей плотью. Шокирующая подача материала компенсируется интересом к «внутренней вселенной» тела, пониманием сложности и хрупкости человеческого бытия. Вполне можно говорить о своеобразном гуманизме «спесимен-арта», который отторгает понимание человека как набора количественно определяемых соединений.
Скандально известный художник Д. Херст использует тела мертвых животных как метафоры смерти человека. Картина Херста «Бог в виде медицинского шкафа» иронично представляет медика-лизацию жизни современного человека, которая обещает мнимое здоровье. В серии фотографий А. Серрано «Морг» изображение мертвых тел пробуждает у зрителей чувство безмятежности и умиротворения, которое отсутствует при созерцании раскрашенных трупов-муляжей — продуктов погребальной косметики. В инсталляции М. Квинна «Через Вселенную» представлена фигура ледяного человека, целостность которой поддерживается при помощи сложных технологий. Однако медленное таяние все равно происходит, и художник как бы призывает примириться с неизбежным растворением в пространстве. Таким образом, художники этого направления призывают видеть в смерти основополагающую ступень бытия, обладающую значительной эстетической ценностью. Ведущие эстетические категории — прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое выражают многообразие оттенков смерти как событий в личной жизни человека, социума и всей Вселенной.
По мнению В. Савчука, парадокс современного состояния заключается в том, что, вопреки недоверию к телу, выразившемуся в рационалистической философии, радикальные формы актуального искусства направлены на поиск живого чувствующего тела. Современные технологии, способы коммуникации привели к тотальному сомнению в присутствии тела. Весь спектр аутодеструктивных перформансов, экстремальных видов спорта свидетельствует о поиске точек присутствия через ранение, боль и кровь. Медиальная форма существования, фармакологическое отношение к своему телу приводят к формам художественного сопротивления «положению вещей, которые обескровливают и дематериализуют человека, де-идеологизируют сознание, демистифицируют традиционные институты власти» [В.В. Савчук, 2012, с. 338]. Художник не отрицает и не осуждает реальность, а лишь «демонстрирует следы ее предельных напряжений, противоречий и конфликтов на теле человека» [там же, с. 372].
В эпоху антропологических трансформаций можно выявить различные тенденции отношения к телесности. Прежде всего, это
отказ от субстанциальной парадигмы и замена ее функциональной. В рамках последней вполне может быть заложено нормативное отношение к окружающей среде. Однако сам человек может утратить свою духовно-телесную суть и превратиться в программный продукт. Б.Г. Юдин отмечает, что на место социальных коллективных утопий приходят индивидуальные — индивид уже не мечтает создать идеальное общество, а сам хочет стать лучше, коррелируя свои желания с ближайшим окружением (семья, друзья, профессиональная группа) [Б.Г. Юдин, 2007, с. 11]. Весьма актуальной становится тема тендерной идентичности и новых репродуктивных технологий. Экстракорпоральное оплодотворение еще в XX в. стало достаточно рутинной процедурой, и все большее распространение получает суррогатное материнство. В перспективе возможным станет репродуктивное клонирование и создание искусственной матки. Процесс формирования нового человека выносится за пределы тела, механизируется, утрачивая значение физического и духовного труда. Платон в диалоге «Пир» трактовал рождение человека как одно из проявлений божественного творчества. Техногенная цивилизация предлагает осуществление репродуктивной функции в качестве услуги на рынке биотехнологий. Причиной конца пола как условия репродукции является стремление продлить жизнь до бесконечности. Ж. Бодрийяр называет клонирование «нарциссическим некрозом», предельной формой самообольщения, игрой усохшего «Я» со своим двойником [Ж. Бодрийяр, 20006, с. 287].
Стремление к эстетическому совершенству тела, конструированию биологических качеств контролируется рынком биомедицинских услуг и мощными рекламными кампаниями. Моральные и эстетические функции искусства переносятся в сферу биомедицины, где само человеческое тело становится предметом дизайна.
Спектр желаний потребителя услуг может быть достаточно широк — от изменения формы носа до продления состояния молодости. Толерантное отношение к разнообразным модификациям тела и образам жизни нашло отражение в понятии М. Мора «морфологическая свобода». Стремление к физическому и психическому комфорту уже породило достаточно тревожную тенденцию: любое неприятное переживание, связанное с отклонением от стандарта, должно купироваться искусственными средствами (продуктами психофармакологии, процедурами эстетической медицины). Отказываясь от самостоятельного, естественного преодоления трудностей на пути самоидентификации, человек утрачивает способность коррелировать связи между целями и средствами, становится пассивным потребителем. Складывается парадоксальная ситуация: человек может выбрать — прибегать ему к радикальным биотехно-
логиям или нет, но, выбрав путь искусственного улучшения, он может утратить свободу трезво оценивать свое состояние и отвечать за свой выбор. Все чаще этот выбор оказывается обусловленным ценностными стереотипами массового сознания (например, погоней за молодостью). Современный процесс произведения человека и общества становится все более анонимным, ускользает граница между создателем и создаваемым. Разворачивается игра на «понижение человеком самого себя» [С.С. Хоружий, 2008, № 6, № 2, с. 30].
Другая тенденция выражается в понимании жизни, телесности как дара, который следует беречь и развивать, избегая деструкций, в процессе которых человек может утратить контроль над потоком радикальных преобразований. «Погоня за нестареющим телом есть, в конечном счете, отчаяние. Погоня за невозмутимой и удовлетворенной собою душой смертельна для желания» [Л. Каас, 2003, № 6, с. 49]. Хрупкость жизни, ее уникальность и конечность должны занять достойное место на шкале ценностей современного общества, и понимание духовной и телесной целостности человека в экологической перспективе не исключает потребности человечества дольше сохранять физическое и психическое здоровье, используя достижения науки и техники. Понимание жизни как дара — божественного или природного может предотвратить превращение человечной территории в зону, лишенную эстетических и этических смыслов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
БодрийярЖ. Соблазн. М., 2000а.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 20006.
Каас Л. Нестареющие тела, счастливые души... //Человек. 2003. № 6.
Марков Б.В. Образ человека в постантропологическую эпоху // Вопросы философии. 2011. № 2.
Мельшиор-Бонне С. История зеркала. М., 2006.
Подорога В.А. Феноменология тела: Введение в философскую антропологию. М., 1995.
Савчук В.В. Топологическая рефлексия. М., 2012.
Слотердайк П. Сферы. Микросферология. Т. I. Пузыри. СПб., 2005.
Слотердайк П. Сферы. Плюральная сферология. Т. III. Пена. СПб., 2010.
Уэльбек М. Карта и территория. М., 2011.
Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. М., 2004.
Хоружий С.С. Проблема постчеловека, или Трансформативная антропология глазами синергийной антропологии // Философские науки. 2008. №2.
Юдин Б.Г. От утопии к науке: конструирование человека // Многомерный образ человека: на пути к созданию единой науки о человеке. М., 2007.
