CC BY
88
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2011. № 1
ЭСТЕТИКА
Е.В. Малахова*
ТЕЛЕСНОЕ В МОЛОДЕЖНОЙ СУБКУЛЬТУРЕ:
СЕМАНТИКА И ЭСТЕТИКА
Современная молодежная субкультура — явление, которое определяет не только досуг и круг увлечений, но и сам образ жизни и поведения ее приверженцев. Изучение ее телесных практик — это попытка пролить свет на структуру данной субкультуры и найти ее место в более широком культурном контексте.
Ключевые слова: молодежная субкультура, эстетика субкультуры, тело, телесные практики.
E.V. M a l a h o v a. The bodily in youth subculture: semantics and aesthetics
Modern youth subculture is a phenomenon which determines not only leisure and a circle of interests, but even a way of life and behavior of its followers. A study of its bodily practices is an attempt to highlight its structure and to find its place in the larger cultural context.
Key words: youth subculture, aesthetics of subculture, body, bodily practice.
Рассматривая такое явление, как современная молодежная субкультура, проблему понимания телесности никак нельзя обойти стороной хотя бы потому, что тело — объект значительной, если не подавляющей, части субкультурно обусловленных практик.
В этой статье речь пойдет о теле как социальном и эстетическом феномене, сформированном и детерминированном современной культурой. Нас будет интересовать тело меняющееся, бунтующее против общественных норм. Именно таковой предстает собственная плоть для тех, кто относит себя к молодежной субкультуре, о которой предварительно стоит сказать здесь несколько слов.
Яркая и внешне противоречивая, молодежная субкультура с самого своего возникновения привлекала внимание общественности. Однако должно было пройти время, прежде чем ее стали воспринимать не как деструктивный феномен или просто как еще одно одиозное модное веяние, а как полноправную часть культуры и предмет объективного научного анализа. Надо сказать, что этот предмет требует специфического подхода, так как относится непосредственно к нашему времени и видоизменяется на глазах исследователей.
* Малахова Елена Владимировна — аспирант кафедры эстетики философского факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, тел.: (8) 916-787-31- 52; e-mail: elena_malahova@bk.ru
Современную молодежную субкультуру можно определить как общность, созданную самими молодыми людьми, возникшую внутри основной, господствующей культуры стран Западной Европы и США в середине XX в., а затем появившуюся и во многих других государствах, воспроизводящуюся во времени, имеющую свои собственные ценности, нормы, обычаи и язык. Субкультуры всегда используют тот субстрат, который предоставляет им базовая культура, модифицируя при этом культурный материал согласно устремлениям своих носителей. Как справедливо замечает С.И. Левикова, принадлежность к субкультуре — это дело сознательного выбора, тогда как базовая культура, в которой мы родились и выросли, нами не выбирается [С. И. Левикова, 2004, с. 12—13]. Что касается эпитета «молодежная», то здесь на первый план выступает скорее не биологический, а социальный возраст, связанный с получением образования и приобретением специальности.
Экономической предпосылкой возникновения молодежной субкультуры стал переход к постиндустриальному обществу. НТР середины XX в. потребовала от специалистов более высокого уровня квалификации. Удлинившийся период обучения, сложность трудоустройства подростков сразу после школы, возросшая конкуренция на рынке труда — все это затягивает период социализации молодежи. Способствует этому и развившаяся индустрия досуга.
Таким образом, получается, что после биологического детства молодые люди еще долго пребывают в так называемом «социальном детстве». С одной стороны, это означает наличие у них большого количества свободного времени, с другой — подобное положение вещей часто вызывает их недовольство и стремление ускорить социализацию, изыскивая для этого альтернативные способы. На базе социальной группы с указанными характеристиками и появилась современная молодежная субкультура.
Молодежные движения 1950—1960-х гг., с их резким и подчас вызывающим протестом против устоявшихся культурных норм, часто определялись учеными термином «контркультура». Начало этому было положено трудами Т. Роззака «Создавая контркультуру» и Ч. Рейча «Зеленеющая Америка». Данному явлению нередко придавалась резко отрицательная оценка. Отечественные ученые Ю.Н. Давыдов и И.Б. Роднянская, одними из первых описавшие этот феномен, обвиняли представителей контркультуры в гедонизме, безответственности и пренебрежении культурными нормами. Другие ученые, к примеру А.М. Байчоров, считали, что контркультура является протестом не против культуры как таковой, а против «массовой культуры» западного капиталистического общества [А.М. Байчоров, 1982, с. 89].
В настоящее время «молодежная субкультура» чаще всего употребляется как нейтральный термин, не акцентирующий внимания на аксиологической или идеологической составляющей. На первый план выходит осознание данного феномена как относительно самостоятельной подсистемы внутри более крупной культурной общности. Здесь мы видим результат взаимодействия двух процессов: с одной стороны, постепенного признания обществом права молодежных течений на существование, с другой — видоизменения самих этих течений, к чему мы обратимся чуть позже. Молодежную субкультуру иногда также противопоставляют молодежной контркультуре. Так, например, поступает С.И. Левикова [С.И. Левикова, 2004, с. 152]. Мы же полагаем, что почти в каждой молодежной субкультуре в той или иной степени содержится некий контркультурный заряд. Отрицание норм основной культуры всегда должно в какой-то мере присутствовать хотя бы для того, чтобы отделиться от нее и создать свою субкультуру.
Молодежные субкультуры являются порождениями протестно-го, контркультурного сознания, которое существовало и будет существовать всегда. Однако формы выражения такого протеста являются, возможно, уникальными в истории и характерными именно для нашей эпохи. Об обстановке в обществе во многом можно судить по массовости и разнородности подобных течений. Само создание собственной субкультуры во многом уже является протестом против основной культуры, которая признается в той или иной степени неудовлетворительной.
Часто этот протест бывает направлен против искусственно насаждаемых форм культуры, как, например, в рассказе Рэя Брэдбери «Эшер II», где главный герой расправляется с цензорами от культуры во имя творений Эдгара По, которые те запретили. Пассивный, эскапистский протест молодых людей описан в повести А.Н. и Б.Н. Стругацких «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» — это так называемая «флора». Симптоматично, что лидером «фло-веров» (чьим девизом было отойти и «не мешать» другим) является в повести не кто иной, как сын выдающегося педагога, лучшего представителя культуры и системы ценностей «отцов». В описании «флоры» нетрудно узнать авторское видение субкультуры хиппи.
И все же протестный, контркультурный потенциал молодежной субкультуры не стоит преувеличивать. С течением времени он ослабевал, а его направленность изменялась. Мы хотим показать это на примере таких субкультур, как хиппи, панки и готы.
Если протест хиппи был направлен против урбанистической техногенной цивилизации вообще, то у панков он сместился на отдельные ее черты (в основном на социальную несправедливость и лицемерие «общества потребления»), а у готов приобрел исключительно эстетический характер. Это отразилось и на внешнем виде
представителей указанных субкультур. Интересно проследить, как менялся их облик: от полной естественности у хиппи до подчеркнутой неестественности у панков и тем более у готов. Если хиппи стремились к природе, то панк и современная готика — это сугубо урбанистические субкультуры. К тому же панк возник как агрессивная альтернатива хиппизму (согласно авторам скандально откровенной книги о панк-роке «Прошу, убей меня!» Л. Макнилу и Дж. Маккейн).
Черты, позволяющие безошибочно выделить в толпе хиппи, известны многим: длинные волосы, обычно распущенные и свободно спадающие на плечи, мешковатая одежда, часто с цветочным орнаментом, сумка «ксивник», плетеные браслеты «феньки» на руках, мечтательный, погруженный в себя взгляд. Этот романтизированный образ «бродяги дхармы» не меняется десятилетиями. Однако и он был не всем по душе.
Уже в 1970-е гг. появилась его альтернатива — агрессивный и нигилистски настроенный панк. Для обывателя панк выглядит как мутант, порожденный городскими помойками и злачными кварталами. Причем любопытно, что как извне, так и изнутри субкультуры эта изнанка города воспринимается скорее с эстетической, чем с социальной точки зрения. Хотя панки и носят значки «анархии» и бравируют своей якобы принадлежностью к леворадикальным течениям, на деле они не предпринимают ничего для изменения существующего общественного строя. Чаще всего они просто шокируют обывателей своим поведением и внешним видом, рассчитанным на эпатаж, — «ирокезами» всех цветов радуги на головах, пирсингом на всех возможных частях тела, вручную разорванной, расшитой заклепками и разрисованной надписями одеждой. А еще панков отличает особое отношение к собственной жизни, где тот самый агрессивный нигилизм переплавляется в своеобразный черный юмор, направленный в первую очередь на самих себя и никому, пожалуй, более не присущий. Хотя надо сказать, что со временем внешний эпатаж становится все более редким, а у некоторых современных направлений, таких, как «стрейт эйдж», он и вовсе отсутствует.
Что касается современных готов, то их субкультура появилась в результате разочарования в стиле жизни панков и отхода от него. Если панк можно назвать «экстравертной» субкультурой, то готы выглядят сугубыми интровертами, погруженными в мир личных переживаний, наполненный мрачной романтикой и меланхоличными размышлениями о бренности собственного существования. Таков «стереотипный» гот, чей образ неоднократно обыгрывался в кино (чаще всего режиссером Тимом Бертоном, к примеру в фильмах «Битлджюс», «Эдвард Руки-ножницы»).
Сейчас этот стереотип, живущий в сознании стороннего наблюдателя, явно радикализировался. Готов стали отождествлять с сатанистами, что не соответствует реальному положению вещей и среди самих представителей этой субкультуры вызывает резкое несогласие. На деле гот вовсе «не так страшен, как его малюют» СМИ. Внутри своей субкультуры готы так же различны, как различается их облик — от стилизованных средневековых одеяний или викторианских костюмов и пышных платьев до предметов гардероба из латекса и кожи, в которых можно показаться разве что в соответствующем клубе. В одежде и прическах традиционно доминирует черный цвет. Свой образ готы тщательно продумывают, тратя на это много времени и сил, что делает их субкультуру театрализованной и карнавально яркой. Этим они тоже по-своему протестуют, в основном против засилья столь не любимой ими массовой культуры. В отличие от панков, они совсем не выдвигают каких бы то ни было лозунгов и их протест носит чисто эстетический характер.
Протест молодежной субкультуры никогда не бывает похож на организованное политическое противостояние. Социальные лозунги, если и имеют место в молодежной субкультуре, по преимуществу растворяются в личных переживаниях. В качестве примера можно привести отрывок композиции «Feeling Fascist?» американской готик-рок-группы «London After Midnight» из альбома «Violent Acts of Beauty»:
Are you feeling fascist?
Are you feeling mean?
We don't need a reason.
We don't need a thing.
We destroy just who we want to,
Brutality is "in"
If you amount to only this, I'm really sorry...
(Вы чувствуете себя фашистами?
Вы чувствуете себя подлецами?
Нам не нужен повод.
Нам не нужно ничего.
Мы просто уничтожаем всех, кого пожелаем,
Жестокость нынче в цене.
Если все у вас сводится лишь к этому, мне очень жаль...
(построчный перевод. — Е.М.)).
Шон Бреннан, автор и исполнитель, в своих песнях часто выступает против милитаризма и империалистических устремлений
развитых стран. В частности, он резко критиковал военные действия в Ираке, но никогда не призывал к каким-либо изменениям политического строя своей страны, предпочитая участие в выборах митингам и демонстрациям.
Т.Б. Щепанская, много лет посвятившая исследованиям современной молодежной субкультуры, справедливо, на наш взгляд, считает, что не идеология, а стиль жизни и поведения является тем, что объединяет представителей субкультуры и имеет для них большое значение. Она пишет: «Витальная культура молодости может быть понята в рамках концепции «социального проявления» тела» [Т.Б. Щепанская, 1999, с. 268]. Большинство исследователей при этом сходятся в том, что все или почти все проявления телесности современного человека социально обусловлены. Марсель Мосс писал, что во всех наблюдаемых им «элементах искусства использования человеческого тела доминировали факты воспитания» [М. Мосс, 1996, с. 246]. Все серии актов индивида конструируются социальным авторитетом и ради него. Авторитет признают, его стремятся получить посредством подражания тем, кто уже им обладает. «Именно в этом понятии престижа личности... по отношению к индивиду подражающему содержится весь социальный элемент» [там же, с. 246].
Рассмотрение телесности в молодежной субкультуре предстает как частный случай восприятия телесности в современной культуре вообще. Анализируя проблему телесности, Д.В. Михель называет тело «зеркалом для анализа самой культуры» [Д.В. Михель, 2000, с. 12], имея в виду, правда, в основном западноевропейскую культуру.
Д.В. Михель считает, что в современном обществе тело становится не только субъектом, но и объектом потребления, в последнем случае — в основном эстетического [там же, с. 125]. По его мнению, в XX в. тело в западной культуре становится «личным проектом» [там же, с. 130]. Оно превращается в неизвестный предмет, «который... требует... истолкования и... подчинения» [там же, с. 14]. Даже практики, существовавшие намного ранее, например диета, приобретают личностный характер, становятся инструментом придания телу, в данном случае, «желаемой сексуальной характеристики» [там же, с. 135].
XX век впервые дал возможность таких радикальных воздействий на свое тело, как пересадка органов, пластическая (косметическая) хирургия, смена пола, и все это стало в большей мере делом личности, нежели общества. В ситуации подобного контроля над телом такие практики молодежной субкультуры, как пирсинг и татуаж, выглядят вполне в духе времени.
И.М. Быховская видит в современности две противостоящие друг другу, но вместе с тем заострившие проблему телесности тен-
денции: «возрастание... зависимости "человека телесного" от социума, все большее его социальное "порабощение", усиление социального контроля, и в то же время — утверждение ценности человеческой индивидуальности, расширение ориентаций на самореализацию, самоконтроль личности» [И.М. Бъховская, 2000, с. 159]. Оба этих момента — и конформизм и одновременно стремление к свободе в отношении телесности, прежде всего собственного тела, — в полной мере присутствуют в современной молодежной субкультуре.
Поведение представителей субкультуры внутри их достаточно замкнутого сообщества вполне укладывается в понятие габитуса, «структурируемой структуры, предрасположенной функционировать как структурирующая структура» (согласно П. Бурдье) [П. Бурдье, с. 102]. Данное понятие характеризует способы поведения, применимые к неограниченному количеству ситуаций, именно потому, что не содержит никакого конкретного свода норм и правил. Однако эти структуры, объективно «следующие правилам» и «упорядоченные», ни в коей мере не являются «продуктом подчинения правилам»; следовательно, «будучи коллективно управляемыми, не являются продуктом организующего воздействия некоего дирижера» [там же] — пишет Пьер Бурдье. «Являясь продуктом истории, габитус производит практики как индивидуальные, так и коллективные, а следовательно — саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей» [там же, с. 105].
Исследование молодежной субкультуры как структуры подобного рода позволяет провести параллели между ней и естественным языком. Именно так поступает М.М. Соколов в статье «Как писать этнографию молодежной субкультуры», хотя и без прямого упоминания работ Бурдье. По его мнению, «субкультуру нельзя свести ни к какому конечному списку норм, и. те ментальные структуры, в которых она запечатлена, позволяют действовать правильно — в соответствии с духом сообщества — в бесконечном множестве заранее не регламентированных ситуаций. Обычно структуры такого рода описываются термином "грамматика", поскольку они как правила, регулирующие речевое поведение, позволяют знающему их строить бесконечное множество правильных предложений» [И.М. Соколов, http://subculture.narod.ru/texts/ unpublished/sokolov.htm].
В телесные практики, присущие субкультуре, индивид вовлекается с момента вхождения в данное сообщество и принятия им определенной, до этого не свойственной ему роли. В субкультуре и он сам, и его тело обретают новый статус. Т.Б. Щепанская отмечает, что «в терминах формирования ("нового рождения", "перерождения", "совершенствования", "украшения" и т.п.) тела процесс
описывается в собственно внутригрупповом дискурсе» [Т.Б. Щепанская, 1999, с. 269].
Необходимо отметить, что для молодежной субкультуры характерно ощущение неустойчивости, нестабильности тела, что влечет за собой довольно свободное к нему отношение. Возможно, это связано с тем, что молодой человек, совсем недавно наблюдавший стремительные изменения собственного тела, еще не привык считать его чем-то перманентным и относиться к нему соответственно.
Возможно также, что работа со своим телом как с объектом является еще одной особенно решительной формой утверждения субкультурных ценностей, так как представители молодежной субкультуры продолжают считать тело одним из последних оплотов основной культуры. Изменения тела — одни из самых радикальных возможных изменений, которые показывают степень вовлеченности субъекта в субкультуру и его искренность по отношению к ней. Те, кто не меняет свое тело в угоду субкультуре, готовы выйти из нее в любой момент. А вот татуировки просто так не сведешь и шрамы не удалишь. Чтобы выросли сбритые после ношения ирокеза или дредов волосы, заросли дырки от пирсинга, нужно время. Поэтому те, кто все это носит, априори пользуются особым уважением в субкультуре, так как проявляют наибольшую лояльность и не готовы скоро порвать с ней.
Т.Б. Щепанская значительную часть практик объясняет в терминах инициации, необходимой для принятия групповой идентичности. Например, она приводит наблюдения за нанесением татуировок без всяких обезболивающих средств, кроме разве что алкоголя, а также иных действий, производимых с целью проявить определенную «удаль», презрение к боли, готовность к риску [там же, с. 272—273]. Все это совершается с целью показать себя достойным сообщества. Термин «инициация» здесь вполне уместен и позволяет перекинуть мост от современной молодежной субкультуры к истории архаических сообществ. Щепанская рассматривает эти особенности субкультуры в основном как социально обусловленное проявление ювенильных черт — проблем взросления, связанных с принятием новых социальных ролей. Мы, соглашаясь с указанной точкой зрения, склонны, однако, понимать этот вопрос шире. Трудные, зачастую болезненные во всех смыслах обряды инициации присущи всем обществам на определенной стадии их развития. Память об этих обрядах еще очень долго сохраняется в народных легендах и сказках после того, как сами действия уже давно отошли в прошлое. Однако интересующий нас аспект обрядов инициации состоит в том, что они регламентировались всем сообществом и, в первую очередь, именно полноправными взрослыми его членами, войти в ряды которых и стремился
6 ВМУ, философия, № 1 81
инициируемый. Вхождение же индивида в молодежную субкультуру, скорее, способ символического выхода из основного сообщества и перехода в иное — альтернативное и закрытое для непосвященных. В связи с этим вполне можно согласиться с тезисом С.И. Левиковой о значительной «эзотерической» составляющей молодежной субкультуры [С.И. Левикова, 2004, с. 34—35]. Однако между древними и современными «инициациями» есть и ряд фундаментальных различий, коренящихся, как нам кажется, в первую очередь в понимании идентификации и самоидентификации, ради которых, собственно, и проводятся все эти обряды. Наша культура, как считает А.Ю. Шеманов, ныне испытывает кризис идентичности, который отражается на всех уровнях общественной и частной жизни. Культура, пишет Шеманов, — это «сфера самодетерминации, но это самоопределение человек осуществляет как живое телесное существо во внешних, объективно представленных формах... Культура в этом смысле оказывается субъективным аспектом в истории человека и его образа жизни» [А.Ю. Шеманов, 2007, с. 9]. «Когда же темп изменения социальной структуры сделал очевидной ее динамику в пределах одного поколения, самоидентификация предстала в качестве проблемы самодетерминации, что, во-первых, выявило перманентную кризисность идентичности человека... а во-вторых, спровоцировало обращение к архаичным формам ее обеспечения» [там же, с. 13]. Одной из таких форм с оговоркой можно считать и молодежную субкультуру.
Сходную точку зрения высказывает и Р. Салецл, которая пишет, что «возврат к старым традициям нужно понимать как способ, позволяющий субъектам совладать с тупиками предельно индивидуализированного современного общества» [Р. Салецл, 1999, с. 151]. Она говорит о различных способах реакции на индивидуализацию, приводя в пример, в частности, и представителей молодежной субкультуры. «Юный панк. встает в ультраиндивидуализированную стойку... — считает Салецл. — Панк прилагает все усилия, чтобы одеваться отлично от господствующей моды, однако при этом он совершенно серьезно идентифицируется с какой-либо группой себе подобных. Ответ панка на индивидуализацию в конечном счете сводится к формированию другой идеологической группировки. Хотя эта идеология поощряет индивидуализацию, она все же очень быстро формирует новые коды моды» [там же]. Соглашаясь с точкой зрения Р. Салецл, мы лишь добавим, что в молодежной субкультуре нет системы воззрений, которую можно было бы назвать идеологией, а присутствует, скорее, некое мироощущение, для которого в очень большой мере характерны плюрализм и эклектичное смешение самых разнообразных взглядов.
Проблема идентичности, согласно А.Ю. Шеманову, приобрела в психологии и социологии 60-х гг. прошлого века новый акцент тождества себе человека или группы в связи с кризисом самоидентификации, т.е. осознанием этого тождества [А.Ю. Шеманов, 2007, с. 23]. «Вопрос "кто я?" стал не только предметом теоретического интереса, но и выражением бытовой ситуации, переживаемой множеством людей» [там же, с. 24]. В этих условиях вхождение в «эзотерическое» сообщество теряет прежнюю элитарность и становится делом повседневного выбора.
Если говорить о современности, считает Шеманов, то «сейчас у человека нет однозначного образа себя, который выступал бы для него как естественный и очевидный» [там же, с. 25]. В подобных условиях кризиса идентичности только и возможно появление таких образований, как молодежная субкультура. В архаических обществах инициация была процессом обретения отдельным индивидом идентичности, уже присущей остальным его соплеменникам. Сейчас же обретение идентичности зачастую становится одновременно ее созиданием, конструированием, поиском без четкого понимания, что и где следует искать, но с ясным ощущением необходимости найти, выраженной в зияющей пустоте, требующей заполнения. В особенности современному подростку иногда просто жизненно необходимо понять, кто он, что ему делать с «собой», своим «Я» и, в частности, со своим телом. В переходном возрасте человек начинает особенно остро ощущать, насколько его «духовное» зависимо от физического, телесного, и всеми силами стремится избежать разлада в самом себе.
Вопрос о самоидентификации непременно возникает вместе с пробуждающейся рефлексией, и вот тогда-то обнаруживается пустота и начинается поиск. Этот поиск имеет своей неясной, размытой, но желанной целью «обретение себя» и, в том числе, собственного тела как своего.
Однако в стремлении обрести утраченную современной культурой личностную принадлежность тела молодежные субкультуры часто отнимают у него последние оставшиеся «личные» черты. И если, к примеру, современные теоретики моды говорят о том, что тело еще только превращается в дополнение к одежде, манекен нужных параметров [Л. Свендсен, 2007, с. 121—125], то в молодежной субкультуре немыслима никакая иная ситуация. Тело представителя субкультуры всегда стояло наравне с одеждой и было точно таким же знаком. Поэтому столь популярны татуировки, пирсинг, шрамы — способы «маркировки» тела — из-за восприятия его как еще одного слоя одежды. «Нагота — это покров тела, но не само тело», справедливо замечает Д.В. Михель [Д.В. Михель, 2000, с. 164].
В попытке добраться до «себя» индивид снимает внешние покровы слой за слоем, чтобы обнаружить бесконечность этого движения.
Особое место в практиках означивания, маркирования тела занимает татуаж. Татуировка — это знак, нанесенный на тело и ставший его частью. Более того, она делает таким образом само тело знаком. Изображение, вживленное в кожу, приобретает совсем иной смысл, чем то, которое мы видим на бумаге. На теле знак оживает.
У многих народов в разные исторические периоды использовались татуировки, и они никогда не делались просто так, ради забавы. Татуировка могла нести сакральный смысл, выражать социальную дифференциацию и т.д. Татуированный был помечен с какой-то определенной целью, и его тело получало иной статус, чем тела остальных.
Пометить свое тело, сделать его знаком, придать ему иной статус, чем тот, которым оно обладало до этого, — такова, вероятнее всего, цель татуажа и в молодежной субкультуре. Однако, сделав свое тело знаком, придав ему иную идентичность, субъект рискует «потерять себя», т.е. ту идентичность, которая была присуща ему как индивиду, а не как знаку. Он приобретает статус знака и входит в язык наряду с другими знаками, которые, как известно, обмениваются только на знаки. Он ставит себя в один ряд с рекламным плакатом и газетным заголовком, становясь одним из означающих для выбранного им концепта. И лишь немногим поистине талантливым личностям удается стать фигурами-символами своей эпохи, движения или поколения (как это удалось Джону Леннону, Фредди Меркьюри, Майклу Джексону).
Таким образом, рассматривая практики инициации и маркирования тела в молодежной субкультуре, можно проследить их прямую связь с формированием ее знаковой составляющей. А это позволяет приблизиться к пониманию законов существования субкультуры и возникновения ее эстетики, поскольку мы выдвигаем тезис о том, что знак в субкультуре является одновременно и эстетическим объектом.
Данная точка зрения основана на следующей трактовке знака в субкультуре.
Если рассматривать субкультуру как язык, то она предстанет языком второго порядка, использующим в качестве своего материала знаки основной культуры. В этом языке мы выделяем два типа знаков — знаки-символы и знаки-мифы, принимая трактовку мифа, предложенную Роланом Бартом в его «Мифологиях». Основными интересующими нас характеристиками этих знаков являются отношения в них означаемого и означающего, а также эстетические значения, присущие означающим.
Символ, согласно С.С. Аверинцеву, «есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, и... он есть знак, наделенный всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа» [С.С. Аверинцев, 1983, с. 607]. Для символа характерна полисемия, множественность возможных означаемых при наличии одного означающего, тогда как миф — специфический знак — имеет множество означающих для одного означаемого, некоего концепта.
В качестве примеров распространенных символов субкультуры можно привести «пацифик» у хиппи, «анархию» у панков, «анх» у готов. Эти символы часто становятся стилизованными украшениями, наносятся на одежду и тело представителей субкультуры. Однако прочтения одних и тех же символов могут значительно варьироваться в зависимости от познаний конкретного индивида, степени его вовлеченности в субкультуру. Для новичка символ прост и одномерен, тогда как «ветераны» субкультуры могут дать сложные многоступенчатые толкования.
Что касается знаков-мифов, то к ним относятся всевозможные заимствования из культур различных эпох и народов. Главная особенность здесь состоит в том, что этим заимствованиям в субкультуре придается новое значение — они становятся означающими для какого-либо из концептов данного сообщества. Они значимы не столько сами по себе, сколько в качестве иллюстрации или обрамления некой идеи, будь то свобода личного выбора, неприятие массовой культуры, признание единомышленников или поиск смыслов перед лицом конечности существования. Все это в субкультуре существует не в абстракциях, а в конкретном эстетическом выражении: звуке, изображении, облике и поведении. Собственное творчество сознательно или неосознанно подпитывается уже существующими культурными ценностями. Однако нет оснований обвинять представителей субкультуры в плагиате — они сумели создать собственную уникальную культурную среду.
Заимствованными могут быть, как у хиппи, этнические элементы, взятые из китайской, японской, скандинавской, индейской и иных культур. Сильно влияние европейского Средневековья, эпох барокко и романтизма, что имеет место, в частности, в готической субкультуре. Берется, как правило, внешняя сторона, определенные темы и мотивы, находящие отражение в творчестве представителей субкультуры. К примеру, некоторые музыканты наряду с современными инструментами используют народные или даже реконструируют средневековые, как это делает коллектив «Black-more's nigh» и многие другие. Разнообразные влияния прослеживаются и в костюме: например, в современной готике можно часто встретить наряды, в которых стилизованные детали костюма различных эпох причудливо перемешаны между собой. Фрак и ци-
линдр вполне могут сочетаться с кожаными брюками, а платье с кринолином — с голубыми или зелеными прядями сложной прически. Все это становится возможным благодаря предельной свободе самовыражения, которая подкупает многих в молодежной субкультуре.
Сейчас мало кто огульно называет внешний вид представителей субкультуры уродливым и безвкусным. Более того, для многих шоуменов и модельеров он служит источником новых идей, о чем упоминает Ларс Свендсен в своей «Философии моды» [Л. Свенд-сен, 2007, с. 196].
Говоря об эстетике молодежной субкультуры, зачастую бывает трудно выделить собственно эстетические элементы и отграничить их от внеэстетических. К эстетическим проявлениям субкультуры относятся, бесспорно, внешний облик ее представителей и их творчество: музыка, дизайн, фотография, стихи, рассказы. Сюда же можно отнести «субкультурный фольклор»: смеховые жанры и собрания основных вех истории субкультуры — все то, что раньше передавалось изустно и переписывалось от руки, а с появлением Интернета перекочевало на специализированные сайты и форумы.
Естественно, что понятая в таком широком значении, эта эстетика возникла одновременно с субкультурой как таковой. Почему же мы выделяем и рассматриваем ее отдельно, как самостоятельный предмет изучения? Все дело во внутренней значимости эстетики современной молодежной субкультуры. Для последней эстетика является не «побочным продуктом», а важным коммуникативным средством. Речь идет не только о знаковой, но и о собственно эстетической коммуникации. С точки зрения кода безразлично, в какие цвета одеты готы или какие прически красуются на головах панков, однако готы все же традиционно предпочитают черный цвет, а панки заставляют свои волосы стоять вертикально в виде гребней или игл. Почему? В первом случае это происходит из-за очевидного богатства эстетических значений черного цвета и связанных с ним коннотаций, уходящих корнями глубоко в историю культуры, во втором — из-за явной необычности и агрессивности «вертикальной» прически. Точно так же можно проанализировать цвета, используемые в «феньках» хиппи [Т.Б. Щепанская, 2004, с. 231—232].
Эстетический критерий в молодежной субкультуре часто используется как дополнение или даже замена знаковой составляющей. Передача сообщения возможна не только посредством прямой отсылки к общепринятому в субкультуре знаку. Например, готу совсем не обязательно носить «анх», изображения летучих мышей и т.д., чтобы «свои» его признали. Достаточно бывает одежды, прически и украшений, которые не особенно строго регламенти-
руются. Восприятие внешнего облика в целом способно с успехом заменить конкретный набор знаков. Точно так же и панку совсем не обязательно носить именно ирокез, а рокеру — косуху, чтобы их «правильно поняли».
Помимо небольшого количества принятых в той или иной субкультуре знаков, существует понятие присущего ей общего стиля. К примеру, сайты для готов содержат руководства в основном не по знакам, а по стилю субкультуры, и таких сайтов очень много.
Телесные кондиции, «форма» тела также входят в стилистику субкультуры. Так, например, хиппи, готы и даже панки чаще всего субтильны, без выраженной мускулатуры. Любера 1980-х гг., скинхеды, футбольные фанаты, наоборот, обычно крепкие, «накачанные», с короткой стрижкой.
Стиль, созданный субкультурой, выражается в образе жизни, поведении, творческом преобразовании окружающей предметной среды. Он включает в себя телесное в различных аспектах. С одной стороны, тело действует как субъект разнообразных практик, с другой стороны, само, подвергаясь воздействию, превращается в знак и эстетический объект.
Подведем итог.
Мы видели, что телесные практики составляют неотъемлемую часть современной молодежной субкультуры. Они сопровождают как само вхождение индивида в субкультуру, так и дальнейшие взаимодействия ее членов. По сути, это способ существования в субкультуре.
Телесные практики играют значительную роль в функционировании субкультуры как особого рода структуры. Они представляют собой один из способов формирования знаковой составляющей субкультуры. Осуществление этих практик неразрывно связано с эстетикой субкультуры и во многом способствует возникновению последней.
Современная молодежная субкультура отражает все те проблемы, которые присущи породившему ее обществу. Выявляет она и аспекты, на которые многие предпочли бы закрыть глаза. Она также дает обширное поле для исследования эстетики в повседневной жизни. Частный вопрос о телесности в молодежной субкультуре позволяет в новом ракурсе увидеть фундаментальную проблему идентичности человека самому себе в современной культуре в целом.
Практики молодежной субкультуры, часто наивные и нелепые, иногда смешные, иногда опасные, стороннему наблюдателю могут показаться чем-то несерьезным, еще одной игрой выросших детей, не желающих расстаться с детством. Но не стоит преуменьшать значение этого диалектического движения, где совершаются
