CC BY
63
З. М. Данкер
ТЕКСТОВОЕ ПРОСТРАНСТВО А. С. ПУШКИНА («БОЛДИНСКИЙ» И «ПОСЛЕБОЛДИНСКИЙ» ПЕРИОДЫ)
КАК СМЫСЛОВОЕ ЦЕЛОЕ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
Семьдесят три текста А. С. Пушкина соотносятся с периодом творчества, определяемым как «первая болдинская осень» (сентябрь — ноябрь 1830 г.). Это, как известно, поэтические и прозаические произведения (в частности, «Элегия» — 8 сентября, «Труд» — 26 сентября, «Каменный гость» — 2-4 ноября, а также «Барышня-крестьянка» — 19-20 сентября, «Выстрел» — 12-14 октября), тексты публицистического характера («Отрывок» — 26 октября, «Опровержения на критики и замечания на собственные сочинения» — 27-29 октября). Эстетическую значимость приобрели и письма А. С. Пушкина приятелям, друзьям, невесте, датированные сентябрем, октябрем, ноябрем 1830 г. (Н. Н. Гончаровой 9 сентября, 30 сентября; М. П. Погодину 1 ноября; П. А. Вяземскому 5 ноября).
Другими словами, мы располагаем известным авторским текстовым пространством с конкретным количественно-качественным составом, с четко очерченными временными рамками (7 сентября — 28 ноября 1930 г.), единым по своей эстетической самоценности. И это общеизвестный факт.
Эстетическая значимость творческого периода «первой болдинской осени» демонстрируется в многочисленных трудах известных ученых. В распоряжении исследователей имеется очень большой объем научной литературы, соотносимый с именами великих ученых-пушкиноведов, достижения которых проверены временем. Достаточно вспомнить, например, труды С. Н. Абакумова (1937 г.), Д. Д. Благого (1941, 1959, 1973, 1974), С. И. Бочарова (1967, 1969, 1981, 1986), Н. Я. Белькинда (1985 г.), В. В. Виноградова (1941 г.), Ю. М. Лотмана (1988, 1995), В. Шмидта (1996 г.).
Произведения А. С. Пушкина основательно, казалось бы, исследованы как литературоведами, так и лингвистами. «Постановка вопроса о задачах познания Пушкина может показаться странной, — писал в 1937 г. известный русский мыслитель С. Л. Франк. — Более трех четвертей века существует целая отрасль научных изысканий, именуемая „ пушкино-ведением“ (считая с выхода основоположной книги П. В. Анненкова „ Материалы к биографии Пушкина“, 1855 г.). Начиная с конца XIX в. (считая с начала академического издания сочинений Пушкина и со сборника Л. Н. Майкова „Пушкин“, 1899 г.), „пушкиноведение “ сложилось в целую науку с почти необозримой литературой и с уже довольно прочными традициями методов научного изучения»1. Действительно, «в отношении самого Пушкина, казалось бы, не оправдались его слова: „Мы ленивы и нелюбопытны“, осуждающие обычное отношение русского общества к великим русским людям». Нельзя не согласиться и с тем, что «едва ли не каждая строка рукописей Пушкина, каждое устное его слово, переданное современниками, каждый день его жизни изучены с основательностью, довольно редкой в других областях русской науки»2. И «быть может, позволительно думать, что «пушкиноведение“ в общепринятом его смысле близится к своему завершению»3.
© З. М. Данкер, 2009
Не отрицая всей значимости классической научной мысли в области пушкиноведения, решаемся обратиться к еще одной проблеме (постановка которой не встречается нами в исследовательских достижениях), связанной с текстовым пространством А. С. Пушкина тридцатых годов.
В нашем представлении произведения А. С. Пушкина периоды «первой болдинской осени» (поэтические, прозаические, публицистические, а также эпистолярные) обладают еще одной особенностью: они способны приобретать вторую эстетическую ценность. Подобная закономерность пушкинских эстетически самозначимых текстов проявляется в том, что они составляют единое смысловое пространство. Завершенность приобретаемого смыслового целого реализуется при этом в единстве с текстовым пространством, организуемым письмами А. С. Пушкина к жене (6 декабря 1831 г. — 18 мая 1836 г.). Другими словами, с нашей точки зрения, тексты А. С. Пушкина (7 сентября — 28 ноября 1830 г.) независимо от своей жанровой градации и письма к Н. Н. Пушкиной есть единая эстетически значимая структура.
Суть в том, что оказывается возможным разграничить два текстовых пространства А. С. Пушкина на временном отрезке «7 сентября 1830 г. — 18 мая 1836 г.».
Одно из них выступает как определенный набор самостоятельных, эстетически значимых художественных, публицистических текстов, частных писем знакомым, приятелям, друзьям, невесте, жене.
Во втором случае оно образует художественное целое, располагающее эстетически самоценным, самодостаточным смысловым содержанием.
Два данных текстовых пространства находятся в неразрывной связи друг с другом. Смысловое пространство А. С. Пушкина тридцатых годов реализуется на основе эстетически самостоятельных текстов. В свою очередь, при осуществлении смыслового целого определяется вторая эстетическая ценность текстов А. С. Пушкина в качестве функционально значимых компонентов.
Методологической основой, позволяющей осмыслить суть текстового пространства А. С. Пушкина тридцатых годов как эстетически значимой структуры, выступают, в частности, научно-теоретические положения В. М. Энгельгардта относительно художественного произведения как результата отражения авторской эстетической деятельности4.
Значимыми при анализе текстового пространства А. С. Пушкина тридцатых годов становятся общеэстетические принципы, согласно которым «нам в качестве содержания нашего восприятия дано известное образование, обладающее известной значимостью»5, что «рассматривается нами не как второстепенный, случайный признак, а как постоянное, доминирующее свойство»6.
В подобном случае «мы различаем как бы два момента: первый — эстетическую значимость как таковую и второй — самообразование как вещно-определенное структурное единство»7. И «различение этих двух моментов чрезвычайно важно, ибо как с гносеологической, так и с методологической точек зрения мы имеем два совершенно разнородных объекта»8.
Соответственно, «в качестве художественного произведения словесный или звуковой
__ о
ряд выступают уже не такими, какими они даны в пределах вне эстетического опыта»9. Образуемое же художественное единство представляет собой «весьма сложное единство эстетически значимой структуры и... словесного ряда, материала»10.
Исследуя художественное пространство как эстетически значимую структуру, невозможно обойтись без понятия «творческий процесс»11.
Общеэстетические принципы таковы, что и в произведении искусства мы встречаем специальную «искусственную установку вещно-определенного ряда на восприятие его в качестве самозначимого»12. Так, организация процесса художественного творчества является «прежде всего процессом установки словесного ряда на эстетическую значимость», а «при дальнейшей конкретизации — процессом установки вещно-определенного ряда на самозначимость»13.
При этом обращаем внимание, что «словесный материал» эстетически значимой структуры В. М. Энгельгардт определяет как «внеэстетический», «в пределах внеэстети-ческого опыта»14. Однако, обращение к конкретному авторскому текстовому пространству А. С. Пушкина тридцатых годов с учетом уникальности языкового материала, «словесного ряда», участвующего в организации смыслового целого — эстетически оформленного — требует уточнения понятия «внеэстетическое». В данном случае мы имеем в виду «внеэстетическое» относительно лишь предполагаемого самодостаточного содержания. Более того, при осмыслении интересующего нас художественного единства считаем корректным использовать понятия «эстетически значимые (самоценные) компоненты», «функциональные компоненты». Категориальный аппарат пополняется понятием «текстовое основание смыслового пространства».
Напомним, что «От издателя», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка», «Выстрел», «Метель» (соответственно от 14 сентября, 9 сентября, 10-13 сентября, 19-20 сентября, 12-14 октября 1830 г.) оформятся в «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». В свою очередь, в известный роман «Евгений Онегин» войдет «Предисловие <...>», «Десятая глава», «Песнь IX», «Путешествие Онегина» (датированные 28 ноября, 15-18 сентября, 21-25 сентября, 18-19 октября). И, наконец, получат свою известность как «Маленькие трагедии» пьесы «Скупой рыцарь» (21-23 октября), «Моцарт и Сальери» (26 октября), «Каменный гость» (2-4 ноября), «Пир во время чумы» (6-8 ноября).
В данном же случае мы говорим о 137 самостоятельных эстетически ценных функциональных компонентах смыслового пространства. О завершенности каждого из авторских текстов свидетельствует, в частности, внешнее оформление: наличие даты, указание адресата (для эпистолярия); датировка, название произведения (для публицистических, художественных текстов).
Таким образом 137 эстетически самоценных текстов А. С. Пушкина периода «первой болдинской осени» и письма к жене воспринимаются в качестве самодостаточных функциональных компонентов авторского смыслового пространства тридцатых годов.
Основополагающим принципом обращения к этим текстам как к смысловому целому выступает положение о наличии «установки словесного ряда на эстетическую значимость, на самозначимость» в качестве «осуществления авторского „ целевого“, „искусственного“ процесса художественного творчества»15.
Определить макромотивное содержание, способное охватить многожанровое, протяженное во времени пространство, позволяет сама жанровая природа текстового пространства.
Авторская установка жанровых параметров словесного ряда, предназначенного для реализации смыслового целого, свидетельствует о художественной идее осуществления мировоззренческой категории «судьба».
На развитие данного концепта указывает, в частности, превалирующее количество частных писем в многожанровом основании (более половины функциональных компонентов);
статичность и частотность эпистолярия при пронизывании всего текстового основания (имеются в виду частые письма Пушкина знакомым, приятелям, друзьям в сентябре, октябре, ноябре 1830 г., а также эпистолярное пространство 1831-1836 гг. — письма к жене). Учитываем при этом достоверно биографическую содержательную наполненность, наличие сюжетных линий, присущих частным письмам по своей природе: «жизненный путь», а вместе с ним и «участь, доля».
Обращаясь к индивидуально эстетически значимой структуре, мы отталкиваемся от понимания «судьба», осмысливаемого в общеэстетическом плане.
Актуальными выступают положения, сформированные, в частности, в работе «Автор и герой в эстетической деятельности»16. Главенствующей при восприятии категории «судьба» определяется следующая мысль: «Судьба — это художественная транскрипция того следа в бытии, который оставляет изнутри себя целями регулируемая жизнь, художественное выражение отложения в бытии изнутри себя сплошь осмыслен-
17
ной жизни»1'.
«Судьба» как личностное есть «индивидуальность, т. е. существенная определенность бытия личности: в этом отношении и поступок — мысль определяется еще с точки зрения ее индивидуальности — как характерная именно для данной определенной личности, как предопределенная бытием этой личности, так и всевозможные поступки предопределены индивидуальностью, осуществляют ее»18.
Существенным, конституитивным в художественной организации «судьбы» выступает «самообъективизация и попытка зафиксировать себя. в свете нравственного
19
долженствования»19.
Более того, авторская целевая установка на реализацию смыслового содержания понятия «судьба» при участии и достоверно биографического словесного ряда (речь идет, в частности, об эпистолярном пространстве) и образного художественно отражает
действие общеэстетического принципа «взаимной ответственности жизни и искусства»,
20
«единства ответственности»20.
«Три области человеческой культуры — наука, искусство, жизнь — обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству»21. «Что же гарантирует внутреннюю связь элементов личности? Только единство ответственности. За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своей жизнью, чтобы все пережитое и понятое не осталось бездейственным в ней. <.>
Искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей
22
ответственности».
Воспринимая «судьбу» в общеэстетическом плане, помним и тот факт, что «отложение в бытии. должно иметь свою логику. логику промысла.»; однако и «промысел божий приемлется»23.
Таким образом, формулируемая нами проблема сводится к следующему: текстовое пространство А. С. Пушкина 1830-1836 гг. (как образец эстетически значимых произведений публицистического, эпистолярного, поэтического, прозаического характера) представляет собой смысловое целое с макромотивным содержанием «судьба».
За основу понимания художественного единства принимаем положение В. М. Энгель-гардта, высказанное в 20-х гг. ХХ в., «о сущности эстетической значимости как таковой»24. В подобном случае смысловое пространство представляет собой, с нашей точки зрения, самостоятельное содержание, воспринимаемое как отражение авторской целевой установки, осуществляемое в конкретных условиях.
Методологической основой осмысления предполагаемого художественного целого определяются общеэстетические положения, изложенные в работах М. М. Бахтина еще в 20-х гг. прошлого века25.
1 Франк С. Л. Этюды о Пушкине. М., 1999. С 77.
2 Франк С. Л. Этюды о Пушкине. М., 1999. С.77.
3 Франк С. Л. Этюды о Пушкине. М., 1999. С. 78.
4 Энгельгардт Б. М. Формальный метод в истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995.
5 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 43.
6 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 43.
7 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 62.
8 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 62.
9 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 62.
10 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 62.
11 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 63.
12 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 62.
13 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995. С. 63.
14 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995.
15 Энгельгардт Б. М. Формальный метод истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995.
16Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.
17Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 228-229.
18Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 228.
19Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 228.
20Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 7-8.
21 Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 7.
22Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 7.
23Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 229.
24 Энгельгардт Б. М. Формальный метод в истории литературы // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб., 1995.
25Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.
