CC BY
407
Жукова Юлия Владимировна, старший преподаватель кафедры «Иностранные языки», соискатель кафедры «Филология, издательское дело и редактирование» УлГТУ.
Научный руководитель - Дырдин Александр Александрович, доктор филологических наук, профессор.
Поступила 18.09.2017 г.
УДК 801.73
Е. Н. ГАЛЯТКИНА
ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ДВУХ РЕДАКЦИЙ ПОВЕСТИ Н. В. ГОГОЛЯ «ПОРТРЕТ»
Посвящена текстологическому анализу двух редакций повести Н. В. Гоголя «Портрет» — 1833-1834 гг., опубликованной в 1835 году в сборнике «Арабески», и 1837-1842 гг., напечатанной в журнале «Современник» в 1842 году.
Ключевые слова: текстологический анализ, особенности редакций, повесть «Портрет», Н. В. Гоголь.
Над повестью «Портрет» Н. В. Гоголь работал в течение 1833-1834 гг. Впервые она была напечатана в книге «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя» (часть 1-я, СПб., 1835) и получила неодобрительный отзыв В. Г. Белинского:
«„Портрет" есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде. Здесь его талант падает, но он и в самом падении остается талантом. Первой части этой повести невозможно читать без увлечения; даже, в самом деле, есть что-то ужасное, роковое, фантастическое в этом таинственном портрете, есть какая-то непобедимая прелесть, которая заставляет вас насильно смотреть на него, хотя вам это и страшно... Но вторая ее часть решительно ничего не стоит; в ней совсем не видно г. Гоголя. Это явная приделка, в которой работал ум, а фантазия не принимала никакого участия» [2].
Критика В. Г. Белинского побудила писателя пересмотреть своё отношение к повести и переделать её. Вторая редакция «Портрета» была закончена в марте 1842 года и напечатана в третьей книге «Современника» за 1842 г. со следующим примечанием от редакции: «Повесть эта была напечатана в "Арабесках". Но вследствие справедливых замечаний была вскоре после того переделана вся и здесь помещается в совершенно новом виде».
Исследователи творчества Гоголя отмечают, что в новой редакции повести была изменена вся идейная концепция, переработан сюжет: «Если в первой редакции эстетическая тема была подчинена социальной, — в новой редакции центр тяжести был перенесён именно на эстетическую проблематику, на самую методологию искусства. Вопросы о "презренном и ничтожном" в искусстве, о назначении художественного творчества и о необходимых качествах "художника-создателя" -таковы основные темы новой редакции "Портрета"» [5].
Кроме того, исследователи подчеркивают, что в новой редакции «Портрета» писатель отошёл от прежнего мифологизма и апокалиптических образов, а также выделяют следующие значительные изменения: изменил фамилию главного героя с Черткова на Чартков; исключил из повести сцены мистических, необъяснимых появлений портрета и его заказчиков; представил более подробные характеристики второстепенных персонажей, а также переработал заключительную сцену повести и изменил судьбу портрета.
© Галяткина Е. Н., 2017
В данной статье была сделана попытка более подробно проанализировать обе редакции повести «Портрет», сравнить их между собой и выявить наиболее существенные изменения, внесённые во вторую редакцию.
Проведя текстологический анализ, были замечены следующие типы изменений (А — редакция «Арабесок» [3]; С — редакция «Современника» [4]). Перестановка слов в предложении:
1) А: Нигде столько не останавливалось народа (с. 71); С: Нигде не останавливалось столько народа (с. 74).
2) А: вот обыкновенные их сюжеты (с. 71); С: вот их обыкновенные сюжеты (с. 74).
3) А: это ему не казалось удивительным (с. 75); С: это не казалось ему удивительным (с. 76). Добавление/удаление слов в пределах одного предложения:
1) А: перед ним, верно, уже стоит солдат (с. 74); С: перед ним уже, верно, стоит в шинели солдат (с. 75).
2) А: владетели домов в пятнадцатой линии Васильевского острова (с. 86); С: владетели домов где-нибудь в Пятнадцатой линии Васильевского острова (с. 88).
3) А: сопровождая ужасным смехом адского наслаждения (с.103); С: сопровождая смехом наслажденья (с. 112).
Замена букв/слов/фраз в пределах одного предложения:
1) А: торговка из Охоты с коробкою (с. 74); С: торговка-охтенка с коробкою (с. 75).
2) А: заставленных картинами или натянутым холстом (с. 86); С: заставленные картинами или нагрунтованным холстом (с. 87).
3) А: вид их и физиономия была здесь как-то тверже (с. 106-107); С: вид их и выраженье лиц были здесь как-то тверже (с. 113)
4) А: вдовы-чиновницы, получающие пенсион, самые солидные обитательницы (с. 113); С: вдовы, получающие пенсион, тут самые аристократические фамилии (с. 117).
Изменение структуры предложений:
1) А: Скоро у дверей раздался стук и вошел хозяин (с. 86); С: Наконец у дверей раздался стук, заставивший его неприятно очнуться. Вошел хозяин (с. 88).
2) А: «Извольте сами глядеть», сказал хозяин, обращаясь к квартальному и расставляя руки: «извольте распорядиться и объявить ему» (с. 86); С: — Извольте сами глядеть, Варух Кузьмич, — сказал хозяин, обращаясь к квартальному и расставив руки, — вот не платит за квартиру, не платит (с. 89).
3) А: искры таланта вспыхнули снова. Боже! (с. 101); С: искры таланта вспыхнули снова. С очей его вдруг слетела повязка. Боже! (с. 109).
Исключение/добавление предложений/фрагментов текста:
1) А: Едва только появлялось где-нибудь свежее произведение, дышащее огнем нового таланта, он употреблял все силы купить его во что бы то ни стало (с. 104); С: предложение отсутствует.
2) С: К этому присоединились все признаки безнадежного сумасшествия (с. 112); А: предложение отсутствует.
3) С: Таких меценатов, как известно, теперь уже нет, и наш XIX-й век давно уже приобрел скучную физиономию банкира, наслаждающегося своими миллионами только в виде цифр, выставляемых на бумаге (с. 113); А: предложение отсутствует.
4) А: Эти-то чиновницы занимают лучшие отделения от двадцати до тридцати, а иногда и до сорока рублей (с. 113); С: предложение отсутствует.
Изменение фрагментов абзацев:
1) А: Двери такой лавочки обыкновенно бывают увешаны связками тех картин, которые свидетельствуют самородное дарование русского человека. На одной из них была царевна (с. 71-74).
С: Сверх того, двери такой лавочки обыкновенно бывают увешаны связками произведений, отпечатанных лубками на больших листах, которое свидетельствуют самородное дарованье русского человека. На одном была царевна (с. 74).
2) А: Эта ужасная страсть набросила какой-то страшный колорит на его лицо; на нем всегда почти была разлита желчь; глаза сверкали почти безумно; нависнувшие брови и вечно перерезанный морщинами лоб придавали ему какое-то дикое выражение и отделяли его совершенно от спокойных обитателей земли (с. 104).
С: Эта ужасная страсть набросила какой-то страшный колорит на него: вечная желчь присутствовала на лице его. Хула на мир и отрицание изображалось само собой в чертах его. Казалось , в нем олицетворился тот страшный демон, которого идеально изобразил Пушкин. Кроме ядовитого слова и вечного порицанья, ничего не произносили его уста. Подобно какой-то гарпии, попадался он на улице, и все его даже знакомые, завидя его издали, старались увернуться и избегнуть такой встречи, говоря, что она достаточна отравить потом весь день (с. 112).
3) А: Зал, в котором он производится, всегда как-то мрачен; окна, загроможденные мебелями и картинами, скупо изливают свет; безмолвие, разлитое на лицах всех, и голоса: «сто рублей!», «рубль и двадцать копеек!», «четыреста рублей пятьдесят копеек!», протяжно вырывающиеся из уст, как-то дики для слуха. Но еще более производит впечатления погребальный голос аукциониста, постукивающего молотком и отпевающего панихиду бедно, так странно встретившимся здесь, искусствам (с. 110).
Кроме того, нами было замечено, что некоторые фрагменты текста сильно отличаются в рассматриваемых редакциях. Некоторые их них были заново переписаны и наделены новыми смыслами и содержанием. Всего нами было выявлено 11 таких фрагментов (7 в первой части повести и 4 во второй), каждый их которых мы проанализируем более подробно.
Фрагмент 1. Фрагмент, начинающийся в редакции «Арабесок» со слов «Если бы это были труды ребенка...» на стр. 75 и заканчивающийся предложением «Наконец, он заснул и проспал до самого утра» на стр. 85, был полностью переписан.
В редакции «Арабесок» фрагмент начинается с того, что Чертков рассматривает картины в лавке торговца, «серенького человека, лет пятидесяти, во фризовой шинели, с давно небритым подбородком» (с. 76), который рассказывает ему о том, что «картины первый сорт и только что получены с биржи, еще и лак не высох и в рамки не вставлены» (с. 76). Внезапно взгляд Черткова падает на портрет, на котором «ясно была видна мастерская кисть» (с. 76). Гоголь даёт следующее его описание: «Это был старик с каким-то беспокойным и даже злобным выражением лица; в устах его была улыбка, резкая, язвительная и вместе какой-то страх; румянец болезни был тонко разлит по лицу, исковерканному морщинами; глаза его были велики, черны, тусклы; но вместе с этим в них была заметна какая-то странная живость. Казалось, этот портрет изображал какого-нибудь скрягу, проведшего жизнь над сундуком, или одного из тех несчастных, которых всю жизнь мучит счастье других» (с. 76).
Чертков вступает в торг за картину и отдаёт за неё 50 рублей — все деньги, которые он имел и из которых должен был «заплатить за квартиру и, кроме того, купить красок и еще каких-нибудь необходимых вещей» (с. 78). Придя домой, Чертков получает известие от своего камердинера, «парня лет осьмнадцати в русской рубахе, с розовым лицом и рыжими волосами» (с. 80) о том, что «хозяин приходил и сказал, что если не заплатите денег, то вышвырнет все картины за окошко вместе с кроватью» (с. 81). Чертков отвечает, что деньги у него есть, но вдруг вспоминает, что все деньги оставил у лавочника за портрет, мысленно укоряет себя в безрассудности и решает вернуть портрет купцу на следующий день.
С: Зал, в котором он производится, всегда как-то мрачен; окна, загроможденные мебелями и картинами, скупо изливают свет, безмолвие, разлитое на лицах, и погребальный голос аукциониста, постукивающего молотком и отпевающего панихиду бедным, так странно встретившимся здесь искусствам. Все это, кажется, усиливает еще более странную неприятность впечатленья (с. 114).
Ночью, в свете луны, портрет кажется Черткову ещё более пугающим: «Неподвижный взгляд старика был нестерпим; глаза совершенно светились, вбирая в себя лунный свет, и живость их до такой степени была страшна, что Чертков невольно закрыл свои глаза рукою» (с. 82). Молодой художник приказывает принести свечу, накрывает портрет простыней, свернутой втрое, чтобы взор старика не просвечивал сквозь неё.
Чертков впадает в «полузабвение»:
«Он видел, как поверхность старика отделялась и сходила с портрета... поднималась на воздух и неслась к нему ближе и ближе, наконец приближалась к самой его кровати. Чертков чувствовал занимавшееся дыхание, силился приподняться, — но руки его были неподвижны. Глаза старика мутно горели и вперились в него всею магнитною своею силой» (с. 84).
Старик призывает Черткова не бояться его и обещает молодому художнику богатство и славу: «Бери же скорее кисть и рисуй портреты со всего города! бери все, что закажут; но не влюбляйся в свою работу, не сиди над нею дни и ночи. Чем более смастеришь ты в день своих картин, тем больше в кармане у тебя будет денег и славы. Брось этот чердак и найми богатую квартиру. Я тебя люблю и поэтому даю тебе такие советы; я тебе и денег дам, только приходи ко мне» (с. 84-85).
Чертков резко вырывается из сна и, убедившись, что простыня по-прежнему скрывает портрет, решает, что его воображение слишком расстроено, затем засыпает и не просыпается до самого утра.
В редакции «Современника» в данном фрагменте можно обнаружить некоторые изменения. Гоголь добавляет больше описаний и диалогов в сцену, произошедшую в лавочке. Также писатель представляет другое описание портрета:
«Это был старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым; черты лица, казалось, были схвачены в минуту судорожного движенья. Необыкновеннее всего были глаза. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своей странною живостью. Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он [Чартков]» (с. 78).
В редакции II никто из покупателей не вступает в торг за картину, и Чартков отдаёт за неё двугривенный. Дома Чарткова встречает «парень в синей рубахе, его приспешник, натурщик, краскотерщик и выметатель полов, пачкавший их тут же своими сапогами» (с. 79) и рассказывает о том, что приходил хозяин с квартальным требовать плату за квартиру. Гоголь добавляет в эту сцену несколько новых диалогов, которых нет в редакции I.
Далее приведены слова профессора, у которого учился Чартков. Он предостерегает молодого художника от того, чтобы тот однажды не стал модным живописцем:
«Оно заманчиво, можно писать модные картинки, портретики за деньги. Да ведь на этом губится, а не развертывается талант. Терпи. Обдумывай всякую работу, брось щегольство — пусть их набирают другие деньги. Твое от тебя не уйдет» (с. 81).
Чартков долго размышляет над словами профессора, но в итоге вопрошает: «Зачем я мучусь и, как ученик, копаюсь над азбукой, тогда как мог бы блеснуть ничем не хуже других и быть такими, как они, с деньгами» (с. 82). Вдруг он резко бледнеет — «на него глядело, высунувшись из-за поставленного холста, чье-то судорожно искаженное лицо. Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его» (с. 82). Это был купленный Чартковым портрет. Художник очищает портрет от скопившейся пыли и грязи, и он всё сильнее убеждается в том, что глаза на портрете кажутся живыми: «Это были живые, это были человеческие глаза! Казалось, будто они были вырезаны из живого человека и вставлены сюда» (с. 83).
Ночью, при свете луны, портрет вызывает у Чарткова всё большее волнение, поэтому художник решает накрыть его, но его глаза невольно возвращаются к портрету. Молодой художник становится свидетелем необъяснимых событий:
«По комнате раздался стук шагов, который наконец становился ближе и ближе к ширмам. Старик сел почти у самых ног его и вслед за тем что-то вытащил из-под складок своего широкого платья. Это был мешок. Старик развязал его, и, схвативши за два конца, встряхнул: с глухим звуком упали на пол тяжелые свертки в виде длинных столбиков. Тут заметил он один сверток, откатившийся подалее от
других у самой ножки его кровати в головах у него. Почти судорожно схватил он его и, полный страха, смотрел, не заметит ли старик. Но старик был, казалось, очень занят. Он собрал все свертки свои, уложил их снова в мешок и, не взглянувши на него, ушел за ширмы. Он [Чартков] сжимал покрепче сверток свой в руке, дрожа всем телом за него, и вдруг услышал, что шаги вновь приближаются к ширмам — видно старик вспомнил, что не доставало одного свертка. И вот — он глянул к нему вновь за ширмы. Полный отчаяния, стиснул он всею силою в руке своей сверток, употребил все усилие сделать движенье, вскрикнул и проснулся» (с. 8586).
Чартков несколько раз вопрошает: «Неужели это был сон?» Но его сжатая рука «чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было» (с. 87). Художник вырывается из нескольких снов, которые переходят один в другой. Окончательно проснувшись, он открывает форточку, несколько унимает волнение и возвращается в постель.
Фрагмент 2. На стр. 87-88 редакции «Современника» добавлен фрагмент, которого не было в редакции I. Здесь Чартков утром вспоминает в подробностях свои видения. Он не может уверить себя в том, что это был всего лишь сон:
«Ему казалось, что среди сна был какой-то страшный отрывок из действительности. Казалось, даже в самом взгляде и выражении старика как будто что-то говорило, что он был у него эту ночь; рука его чувствовала только что лежавшую в себе тяжесть, как будто бы кто-то за одну только минуту пред сим ее выхватил у него. Ему казалось, что если бы он держал только покрепче сверток, он, верно, остался бы у него в руке и после пробуждения» (с. 88).
Чарткова не оставляют мысли об увиденных им ночью деньгах:
«.в воображеньи его стали высыпаться из мешка все виденные им свертки с заманчивой надписью: „1000 червонных". Свертки разворачивались, золото блестело, заворачивалось вновь, и он сидел, уставивши неподвижно и бессмысленно свои глаза в пустой воздух, не будучи в состоянье оторваться от такого предмета, — как ребенок, сидящий пред сладким блюдом и видящий, глотая слюнки, как едят его другие» (С, с. 88).
Фрагмент 3. Следующий фрагмент, начинающийся на стр. 87 и заканчивающийся на стр. 97 в редакции «Арабесок», был также серьёзно переработан.
В редакции I к Черткову приходит квартальный надзиратель и требует от имени хозяина квартиры, которую снимает молодой художник, плату за проживание. Чертков говорит, что он рад бы заплатить, но ему нечем, и предлагает в уплату долга забрать любые картины из своей мастерской. Свой выбор надзиратель останавливает на портрете старика. Рассматривая его, надзиратель несколько крепко сжимает рамы портрета, отчего она лопается и из-за неё выкатывается сверток с деньгами. Чертков «с жадностью бросился подбирать и вырвал из полицейских рук несколько поднятых им червонцев» (с. 87-88). Молодой художник возглашает, что эти деньги для него священны, что он должен их хранить, так как они были вверены ему покойным отцом. Затем он бросает полицейскому в уплату долга несколько монет и, захватив с собой портрет, выбегает вон.
Чертков решает больше не возвращаться на прежнюю квартиру, снимает себе новое жильё. Вскоре к нему на новую квартиру приходит «почтенная дама пожилых лет, с талией в рюмочку, в сопровождении молоденькой, лет осьмнадцати» (с. 89) и просит нарисовать портрет её дочери. Чертков соглашается и принимается за работу.
Дама с дочерью обещают вернуться на следующий день, чтобы Чертков смог закончить портрет, а молодой художник отправляется тратить полученный задаток. На следующий день Черткову удаётся завершить портрет, однако пожилая дама остаётся им недовольна и просит переделать его к следующему дню.
Чертков «с досады бросил кисть; он проклинал себя, и палитру, и ласковую даму, и дочь её, и весь мир. Голодный просидел он в своей великолепной комнате и не имел сил приняться ни за одну картину» (с. 94). Утром он решает продолжить работу над давно начатым им портретом Псишеи. Однако пожилая дама, увидев этот портрет, принимает его за портрет своей дочери. Черткову приходится отдать этот портрет, но его мучит совесть из-за обмана, им овладевает «боязнь за свое непорочное
имя» (с. 95), ему кажется, что «уже стоит перед его картиною грозный судия и, качая головой, укоряет его в бесстыдстве и бездарности» (с. 95).
Чертков ожидает, что «бесславие покроет его имя» (с. 95-96), но выходит наоборот: весть о молодом талантливом художнике быстро распространяется, и Чертков получает такое количество заказов, что у него не остаётся времени на то, чтобы развиваться в новом направлении, «постигнуть новую тайну в живописи» (с. 97). Однако вскоре «беспрестанно мелькавшие перед ним ассигнации и золото усыпили девственные движения души его. Он бесстыдно воспользовался слабостью людей, которые за лишнюю черту красоты, прибавленную художником к их изображениям, готовы простить ему все его недостатки, хотя бы эта красота была во вред самому сходству» (с. 97).
В редакции II данный фрагмент также начинается с визита квартального, однако Гоголь даёт более подробное его описание и включает больше диалогов. В частности, писатель добавляет небольшой фрагмент, в котором квартальный высказывает своё мнение о картинах Чарткова.
Чартков решает, что деньги, выпавшие из-за рамы картины, позволят ему на несколько лет полностью отдаться работе, чтобы стать «славным художником» (с. 92). Однако внутри него всё отчётливее и настойчивее раздаётся другой голос:
«Теперь в его власти было все то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем любовался издали, глотая слюнки. Ух, как в нем забилось ретивое, когда он только подумал о том! Одеться в модный фрак, разговеться после долгого поста, нанять себе славную квартиру, отправиться тот же час в театр, в кондитерскую, в ... и прочее» (с. 92).
В душе Чарткова«возродилось желанье непреоборимое схватить славу сей же час за хвост и показать себя свету» (с. 94), и он спешит дать объявление в газету, которое появилось под названием «О необыкновенных талантах Чарткова». Вскоре к Чарткову, как и в редакции^ обращается дама с просьбой написать портрет её дочери. Этот фрагмент в редакции II описан более подробно, насыщен диалогами, беседами художника и дам об искусстве.
Фрагмент 4. Первый абзац на стр. 98 в редакции «Арабесок», в котором говорится о том, что «Чертков сделался совершенно модным живописцем», что «вся столица обратилась к нему», что «его портреты видны были во всех кабинетах, спальнях, гостиных и будуарах», был значительно переработан Гоголем в редакции II.
Так, в редакции «Современника» читаем:
«Чартков сделался модным живописцем во всех отношениях. Стал ездить на обеды, сопровождать дам в галереи и даже на гулянья, щегольски одеваться. Дома у себя, в мастерской он завел опрятность и чистоту в высшей степени, определил двух великолепных лакеев, завел щегольских учеников, переодевался несколько раз в день в разные утренние костюмы, завивался, занялся улучшением разных манер, с которыми принимать посетителей, занялся украшением всеми возможными средствами своей наружности, чтобы произвести ею приятное впечатление на дам; одним словом, скоро нельзя было в нем вовсе узнать того скромного художника, который работал когда-то незаметно в своей лачужке на Васильевском Острове» (с. 104).
Слава Чарткова, отмечает Гоголь, росла, заказы увеличивались, однако художнику вскоре это наскучило:
«Уже стали ему надоедать одни и те же портреты и лица, которых положенье и обороты сделались ему заученными. Уже без большой охоты он писал их, стараясь набросать только кое-как одну голову, а остальное давал доканчивать ученикам. Прежде он все-таки искал дать какое-нибудь новое положение, поразить силою, эффектом. Теперь и это становилось ему скучно. Ум уставал придумывать и обдумывать. Это было ему не в мочь, да и некогда: рассеянная жизнь и общество, где он старался сыграть роль светского человека, — все это уносило его далеко от труда и мыслей» (С, с. 105).
Таким образом, в редакции II Гоголь старается более ярко и подробно представить читателю то, какие значительные перемены произошли в мыслях, взглядах, образе жизни Чарткова после того, как он стал знаменит и богат.
Фрагмент 5. Следующий абзац в редакции «Арабесок» (с. 98-99) также был значительно дополнен Гоголем в редакции II:
А: Но этих толков не слышал самодовольный художник и величался всеобщею славою, потряхивая червонцами своими и начиная верить, что все в свете обыкновенно и просто, что откровения свыше в мире не существует и все необходимо должно быть подведено под строгий порядок аккуратности и однообразия (с. 98).
С: Но этих толков не слышал упоенный художник. Уже он начинал достигать поры степенности ума и лет; стал толстеть и видимо раздаваться в ширину. Уже в газетах и журналах читал он прилагательные: «почтенный наш Андрей Петрович», «заслуженный наш Андрей Петрович». Уже стали ему предлагать по службе почетные места, приглашать на экзамены, в комитеты. Уже он начинал, как всегда случается в почетные лета, брать сильно сторону Рафаэля и старинных художников, — не потому, что убедился вполне в их высоком достоинстве, но потому, чтобы колоть ими в глаза молодых художников. Уже он начинал по обычаю всех, вступающих в такие лета, укорять без изъятья молодежь в безнравственности и дурном направлении духа. Уже начинал он верить, что все на свете делается просто, вдохновенья свыше нет и все необходимо должно быть подвергнуто под один строгий порядок аккуратности и однообразья (с. 106).
В этом же абзаце Гоголь в редакции II более подробно раскрывает характеристику Чарткова:
А: .он начал становиться скучным, недоступным ко всему и равнодушным ко всему. Казалось, он готов был превратиться в одно из тех странных существ, которые иногда попадаются в мире, на которых с ужасом глядит исполненный энергии и страсти человек и которому они кажутся живыми телами, заключающими в себе мертвеца (с. 99).
С: .он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем, и уже готов был обратиться в одно из тех странных существ, которых много попадается в нашем бесчувственном свете, на которых с ужасом глядит исполненный жизни и сердца человек, которому кажутся они движущимися каменными гробами с мертвецом внутри наместо сердца (с. 107).
Фрагмент 6. Следующий фрагмент, описывающий выставленную картину, оценить которую пригласили Чарткова, Гоголь в редакции II наполняет более подробными деталями, а также несколько иначе представляет реакциюЧарткова:
А: .хотел сказать. что произведений хорошо и в художнике виден талант, но желательно, чтобы во многих местах лучше была выполнена мысль и отделка, — но речь его умерла на устах его (с. 101).
С: .хотел сказать. вроде следующего: «Да, конечно, правда, нельзя отнять таланта от художника; есть кое-что; видно, что хотел он выразить что-то; однако же, что касается до главного.» И вслед за этим прибавить, разумеется, такие похвалы, от которых бы не поздоровилось никакому художнику. Хотел это сделать, но речь умерла на устах его (с. 109).
Фрагмент 7. Фрагмент текста в редакции I на стр. 102-103 был переработан Гоголем впоследствии следующим образом:
С: Досада его проникла. Он велел вынесть прочь из своей мастерской все последние произведенья, все безжизненные модные картинки, все портреты гусаров, дам и статских советников. Заперся один в своей комнате, не велел никого впускать и весь погрузился в работу. Как терпеливый юноша, как ученик, сидел он за своим трудом. Но как беспощадно-неблагодарно было все то, что выходило из-под его кисти! На каждом шагу он был останавливаем незнанием самых первоначальных стихий; простой, незна-чущий механизм охлаждал весь порыв и стоял неперескочимым порогом для воображения (с. 110).
А: В досаде он принял прочь из своей комнаты все труды свои, означенные мертвою бледностью поверхностной моды, запер дверь, не велел никого впускать к себе и занялся, как жаркий юноша, своей работою. Но, увы! на каждом шагу он был останавливаем незнанием самых первоначальных стихий; простой, незна-чущий механизм охлаждал весь порыв и стоял неперескочимым порогом для воображения. Иногда осенял его внезапный призрак великой мысли, воображение видело в темной перспективе что-то такое, что, схвативши и бросивши на полотно, можно было сделать необыкновенным и вместе доступным для всякой души, какая-то звезда чудесного сверкала в неясном тумане его мыслей, потому что он, точно, носил в себе призрак таланта; но, Боже! какое-нибудь незначу-щее условие, знакомое ученику, анатомическое мертвое правило — и мысль замирала, порыв бессильного воображения цепенел нерассказанный, неизображенный.
Следующая часть данного фрагмента была исключена при редакции II:
«И он чувствовал, чувствовал и видел это сам! Пот катился с него градом, губы дрожали, и, после долгой паузы, во время которой бунтовали внутри его все чувства, он принимался снова; но в тридцать с лишним лет труднее изучать скучную лестницу трудных правил и анатомии, еще труднее постигнуть то вдруг, что развивается медленно и дается за долгие усилия, за великие напряжения, за глубокое самоотвержение» (А, с. 103).
Фрагмент 8. Небольшой фрагмент со стр. 110-111 редакции «Арабесок», описывающий появление во второй части повести пожилого человека, который узнал портрет, выставленный на аукционе, был немного переработан Гоголем. Так, писателем было изменено описание портрета и того действия, которое он произвёл на посетителей:
А: Между тем небольшая группа остановилась перед одним портретом: на нем был изображен старик с такою странною живостью глаз, что невольно приковал к себе их внимание. В художнике нельзя было не признать истинного таланта, произведение хотя было не окончено, но однакоже носило на себе резкий признак могущественной кисти; но при всем том эта сверхъестественная живопись глаз возбуждала какой-то невольный упрек художнику. Они чувствовали, что это верх истины, что изобразить ее в такой степени может только гений, но что этот гений уже слишком дерзко перешагнул границы воли человека (с. 110).
С: Обступившая толпа хлопотала из-за портрета, который не мог не остановить всех, имевших сколько-нибудь понятия в живописи. Высокая кисть художника выказывалась в нем очевидно. Портрет, по-видимому, уже несколько раз был ресторирован и поновлен и представлял смуглые черты какого-то азиатца в широком платье, с необыкновенным, странным выраженьем в лице, но более всего обступившие были поражены необыкновенной живостью глаз. Чем более всматривались в них, тем более они, казалось, устремлялись каждому вовнутрь. Эта странность, этот необыкновенный фокус художника заняли вниманье почти всех (с. 115-116).
Кроме того, в редакции II мужчина, узнавший портрет, представлен не «пожилым посетителем» (А), а «стройным человеком, лет тридцати пяти, с длинными черными кудрями» (С, с. 116).
Фрагмент 9. Описание Коломны и её жителей на стр. 111-114 редакции «Арабесок» было изменено при редакции II. Гоголь даёт следующие описания города:
С: Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в Коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь все тишина и отставка, все, что осело от столичного движенья (с. 116).
А: Нравы, занятия, состояния, привычки жителей совершенно отличны от прочих. Здесь ничто не похоже на столицу, но вместе с этим не похоже и на провинциальный городок, потому что раздробленность многосторонней и, если можно сказать, цивилизированной жизни проникла и сюда и оказалась в таких тонких мелочах, какие может только родить многолюдная столица. Тут совершенно другой свет, и, въехавши в уединенные коломенские улицы, вы, кажется, слышите, как оставляют вас молодые желания и порывы. Сюда не заглядывает живительное, радужное будущее. Здесь все тишина и отставка. Здесь все, что осело от движения столицы (с. 111).
Жители Коломны описываются следующим образом:
А: Словом, весь жалкий и несчастный осадок С: .словом, часто самый несчастный осадок человечества (с. 114). человечества, которому бы ни один благоде-
тельный политический эконом не нашел средств улучшить состояние (с. 118).
Описания ростовщиков города также представлены по-разному:
А: Тогда находятся между ними такие люди, которые носят громкое название капиталистов и могут снабжать за разные проценты, всегда почти непомерные, суммою от двадцати до ста рублей. Эти люди мало-помалу составляют состояние, которое позволяет завестись иногда собственным домиком (с. 114).
С: .тогда поселяются между ними особого рода ростовщики, снабжающие небольшими суммами под заклады и за большие проценты. Эти небольшие ростовщики бывают в несколько раз бесчувственней всяких больших, потому что возникают среди бедности и ярко выказываемых нищенских лохмотьев, которых не видит богатый ростовщик, имеющий дело только с приезжающими в каретах. И потому уже слишком рано умирает в душах их всякое чувство человечества (с. 118).
Фрагмент 10. Большой фрагмент повести, в котором рассказывается история ростовщика Петро-михали и талантливого живописца, а также раскрывается тайна появления портрета, в редакциях «Арабесок» и «Современника» представлен Гоголем различно.
В редакции I даётся следующее описание ростовщика:
«Был ли он грек, или армянин, или молдаван — этого никто не знал, но по крайней мере черты лица его были совершенно южные. Ходил он всегда в широком азиатском платье, был высокого роста, лицо его было, темнооливкового цвета, нависнувшие черные с проседью брови и такие же усы придавали ему несколько страшный вид. Никакого выражения нельзя было заметить на его лице: оно всегда почти было неподвижно и представляло странный контраст своею южною резкою физиономией с пепельными обитателями Коломны. Жалость, как и все другие страсти чувствующего человека, никогда не достигала к нему, и никакие мольбы не могли преклонить его к отсрочке или к уменьшению платежа (с. 115-116).
Далее в редакции I Гоголь рассказывает о художнике, «славившемся в тогдашнее время своими действительно прекрасными произведениями» (с. 117). Однажды «крайность его так увеличилась, что он готов был уже идти к греку» (с. 118). Однако неожиданного на пороге дома художника появляется старуха, служащая у ростовщика, и передаёт просьбу своего хозяина: ростовщик хочет,
чтобы художник нарисовал его портрет: «Я не хочу ничего; нарисуй с меня портрет!» (с. 119). Художник соглашается исполнить просьбу ростовщика только потому, что решает после использовать лицо старика на картине, где он хотел изобразить «одержимого бесами, которых изгоняет могущественное слово Спасителя» (с. 119).
Самой трудной задачей для художника становится изобразить глаза старика, которые однажды так сильно пугают мужчину, что он отказывается продолжать работу. Ростовщик заклинает художника закончить портрет, обещает ему богатство и открывает свою тайну:
«Слушай, я тебе объявлю одну тайну. Но тайны этой никому не объявляй — ни жене, ни детям твоим, а не то и ты умрешь, и они умрут, и все вы будете несчастны. После смерти я должен идти к тому, к которому бы я не хотел итти. Там я должен вытерпеть муки, о каких тебе и во сне не слышалось; но я могу долго еще не итти к нему, до тех пор, покуда стоят земля наша, если ты только докончишь портрет мой. Я узнал, что половина жизни моей перейдет в мой портрет, если только он будет сделан искусным живописцем. И хотя тело мое сгибнет, но половина жизни моей останется на земле, и я убегу надолго еще от мук» (с. 121).
Испугавшись, художник отказывается продолжать работу над портретом, тогда ростовщик произносит свои последние слова: «А, так ты не хочешь дорисовать меня? — произнес хрипящим голосом Петромихали. — Так возьми же себе портрет мой: я тебе его дарю» (с. 121-122).
Позже портрет необъяснимым образом оказывается в доме художника и буквально преследует мужчину. Художник пытается даже сжечь портрет, но вскоре тот снова оказывается невредимым на своём месте. Тогда художник решает обратиться к священнику и исповедаться ему. Но лишь он произносит первое слово, как случается трагедия: «Но едва только произнес он первое слово, как мать моя вдруг глухо вскрикнула и упала без чувств на пол» (с. 123-124).
Это происшествие произвело сильно впечатление на художника, но образ старого ростовщика стал преследовать его ещё неотлучнее. Наконец, обессилев, мужчина снова решается открыть священнику ужасную тайну, но, едва начав, становится свидетелем ещё одной трагедии:
«Вдруг мгновенный крик заставил меня оборотиться: брата моего не было. Я подошел к окну и, — боже! я никогда не могу забыть этого происшествия: на мостовой лежал облитый кровью труп моего брата» (с. 125).
После этого случая священник берёт с художника клятву никому не открывать хранимую им тайну. Художник удаляется в монастырь и делает всё возможное, чтобы образ старого ростовщика перестал его преследовать. Вскоре он получает заказ изобразить Божественную Матерь и трудится над картиной с полным самоотвержением. Когда художник заканчивает её, образ ростовщика перестаёт навещать его, и портрет исчезает.
В редакции II Гоголь, прежде всего, вставляет замечание о времени действия событий, описываемых во второй части повести: «...происшествие, о котором я принялся рассказать, относится к прошедшему веку, именно к царствованию покойной государыни Екатерины Второй» (с. 118).
В редакции «Современника» Гоголь изменяет описание ростовщика:
«Он ходил в широком азиатском наряде; темная краска лица указывала на южное его происхождение, но какой именно был он нации: индеец, грек, персиянин, об этом никто не мог сказать наверно. Высокий, почти необыкновенный рост, смуглое, тощее, запаленное лицо и какой-то непостижимо-страшный цвет его, большие, необыкновенного огня глаза, нависшие густые брови отличали его сильно и резко от всех пепельных жителей столицы» (с. 118-119).
Кроме того, писатель добавляет в редакцию II описание нескольких несчастных случаев, которые произошли с людьми, бравшими у ростовщика деньги, чего нет в редакции I.
Гоголь изменяет и историю художника. В редакции II рассказывается о том, что художник однажды получает заказ нарисовать картину, на которую нужно было поместить духа тьмы. Он решает, что дьявола ему следовало бы написать с ростовщика. На следующий день ростовщик неожиданно появляется на пороге дома художника и просит написать его портрет. Художник соглашается и приступает к портрету, однако с каждым днём его охватывает всё большая тревога. Не в силах вынести мучений, мужчина отказывается продолжать работу, тогда ростовщик бросается ему в ноги, умоляя закончить портрет и говоря, что «от сего зависит судьба его и существование в мире», что художник уже «тронул кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он чрез то не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в мире» (с. 126). Художник не изменяет своего решения и старается избегать встречи с ростовщиком. Вскоре он узнает, что старик умер.
С этого момента в художнике происходят существенные перемены. Он воспылал завистью к своему молодому ученику, которому предложили написать картину для вновь отстроенной церкви, и добился того, чтобы на картину был объявлен конкурс и каждый художник мог принять в нём участие. Он с жаром принялся писать картины, однако окружающие подмечали, что в лицах, изображённых на его полотнах, «нет святости, а, даже напротив, есть что-то демонское в их глазах, будто бы рукою художника водило нечистое чувство» (с. 127-128). На всех картинах было изображено лицо ростовщика.
Художник приходит в ярость и решает сжечь все свои картины, включая портрет, однако его знакомый просит отдать ему портрет ростовщика, так как считает, что он является лучшей работой художника и не заслуживает погибнуть в огне. Художник соглашается и, отдав портрет, чувствует необъяснимую лёгкость, мирится со своим учеником, просит у него прощения, и жизнь его возвращается на круги своя.
Вскоре художник встречает своего товарища, которому он отдал портрет, и слышит от него странный рассказ о том, какое мистическое влияние оказывала на него картина. Слова товарища заставляют художника увериться в том, что «кисть его послужила дьявольским орудием, что часть жизни ростовщика перешла в самом деле как-нибудь в портрет и тревожит теперь людей» (с. 130). Случившиеся вслед за этим несчастья — смерти жены, дочери и сына — вынуждают мужчину постричься в монахи и удалиться в уединённую обитель, где он ведёт самый строгий образ жизни, изнуряет своё тело и беспрерывно читает молитвы.
Фрагмент 11. В заключительный фрагмент повести Гоголь также привнёс множество изменений.
Так, в редакции I можно обнаружить фрагмент описания рассказчика, который отсутствует в редакции II:
«Между тем воспитание мое в корпусе окончилось. Я был выпущен офицером, но, к величайшему сожалению, обстоятельства не позволили мне видеть моего отца. Нас отправили тогда же в действующую армию. Опасности и жаркий климат изменили меня совершенно, так, что знавшие меня прежде, не узнавали вовсе. Загоревшее лицо, огромные усы и хриплый крикливый голос придали мне совершенно другую физиономию. Я был весельчак, не думал о завтрашнем, любил выпорожнить лишнюю бутылку с товарищем, болтать вздор с смазливенькими девчонками, отпустить спроста глупость, словом, был военный беспечный человек» (А, с. 127).
В редакции II упоминается, что рассказчик «окончил ученье в академии, получил золотую медаль и вместе с нею радостную надежду на путешествие в Италию — лучшую мечту двадцатилетнего художника» (с. 131).
Гоголь даёт разные описания впечатлений от встречи сына с отцом:
А: Я увидел старца, на бледном изнуренном лице которого не присутствовало, казалось, ни одной черты, ни одной мысли о земном. Глаза его, привыкшие быть устремленными к небу, получили тот бесстрастный, проникнутый нездешним огнем вид, который в минуту только вдохновения осеняет художника. Он сидел передо мною неподвижно, как святой, глядящий с полотна, на которое перенесла его рука художника, на молящийся народ; он, казалось, вовсе не заметил меня, хотя глаза его были обращены к той стороне, откуда я вошел к нему (с. 128).
С: Но как же я изумился, когда предстал предо мною прекрасный, почти божественный старец! И следов измождения не было заметно на его лице: оно сияло светлостью небесного веселия. Белая как снег борода и тонкие, почти воздушные волосы такого же серебристого цвета рассыпались картинно по груди и по складкам его черной рясы и падали до самого вервия, которым опоясывалась его убогая монашеская одежда; но более всего изумительно было для меня услышать из уст его такие слова и мысли об искусстве, которые, признаюсь, я долго буду хранить в душе и желал бы искренно, чтобы всякой мой собрат сделал то же (с. 132).
Также было замечено, что в редакции I художнику и его сыну даются имена — Григорий и Леон, в редакции II герои остаются безымянными.
В редакции «Арабесок» рассказчик упоминает, что отец поведал ему свою историю. Затем художник приступает к рассказу о том, что открыл ему «святой, неузнанный среди многолюдного народа никем, кроме него, которого милосердный Создатель сподобил такой неизглаголанной своей благости» (с. 129).
В редакции II художник подробно рассказывает историю с портретом, даёт сыну наставление и обращается к нему со следующей просьбой:
«Может быть, тебе случится увидеть где-нибудь тот портрет, о котором я говорил тебе. Ты его узнаешь вдруг по необыкновенным глазам и неестественному их выражению, — во что бы то ни было, истреби его...» (с. 134).
Судьба портрета также описана Гоголем по-разному:
А: .слушатели, внимавшие ему с неразвле-каемым участием, невольно обратили глаза свои к странному портрету и к удивлению своему заметили, что глаза его вовсе не сохраняли той странной живости, которая так поразила их сначала. Удивление еще более увеличилось, когда черты странного изображения почти нечувствительно начали исчезать, как исчезает дыхание с чистой стали. Что-то мутное осталось на полотне. И когда подошли к нему ближе, то увидели какой-то незначащий пейзаж. Так что посетители, уже уходя, долго недоумевали, действительно ли они видели таинственный портрет, или это была мечта и представилась мгновенно глазам, утружденным долгим рассматриванием старинных картин (с. 133).
С: Здесь художник, не договорив еще своей речи, обратил глаза на стену с тем, чтобы взглянуть еще раз на портрет. То же самое движение сделала в один миг вся толпа слушавших, ища глазами необыкновенного портрета. Но, к величайшему изумлению, его уже не было на стене. Невнятный говор и шум пробежал по всей толпе, и вслед за тем послышались явственно слова: «Украден». Кто-то успел уже стащить его, воспользовавшись вниманьем слушателей, увлеченных рассказом. И долго все присутствовавшие оставались в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные глаза, или это была просто мечта, представшая только на миг глазам их, утружденным долгим рассматриванием старинных картин (с. 134).
Анализ приведённых выше 11 фрагментов текста позволяет сделать вывод о том, что во вторую редакцию повести Гоголем были внесены значительные исправления и дополнения, которые заключаются не только в изменении фамилии главного героя и имён второстепенных персонажей, увеличении объёма описательных фрагментов, включения в повесть дополнительных диалогов и даже небольших сцен, но, главным образом, в переработке важнейших элементов сюжета, идеи произведения в целом, благодаря чему «Портрет» приобрёл совершенно новые смыслы и значения.
Наибольшим изменениям подверглась вторая часть повести. Если переработки первой части «Портрета» касаются, преимущественно, расширения описаний и характеристик персонажей, которые практически не затрагивают главные элементы сюжета и не оказывают влияния на них, то во второй части повести серьёзные преобразования претерпели сюжетообразующие детали, что привело к изменению всей канвы произведения. Так, в рассматриваемых нами редакциях различно представлены история появления портрета, оказываемое им действие на героев и дальнейшее развитие событий, изменены личность и роль рассказчика, финал повести.
Во второй редакции Гоголем уделяется большее внимание рассмотрению роли искусства и творчества в жизни человека, значения личности художника в обществе и качеств, необходимых человеку-творцу.
Таким образом, проведённый анализ позволяет заключить, что повесть «Портрет» при второй редакции была значительно переработана Н. В. Гоголем и что изменения, внесённые в произведение, привели к преобразованию идеи повести, перераспределению акцентов и изменению значения сюжета произведения в целом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Антонова Н. Н. Проблема художника и действительности в повести Гоголя «Портрет» // Проблемы реализма русской литературы XIX века. — М.-Л., 1961. — С. 337-353.
2. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу. — М. : Современник, 1988. — 651 с.
3. Гоголь Н. В. Арабески / Н. В. Гоголь; подготовка текстов, послесл., примеч. П. Паламарчука; Ю. Селивёрстов. — М. : Мол. гвардия, 1990. — 431 с.
4. Гоголь Н. В. Собрание сочинений в трёх томах. Т. 3. / Н. В. Гоголь; под общ. ред. С. И. Машин-ского, Н. Л. Степанова, М. Б. Храпченко. — М. : Художественная литература, 1966. — 352 с.
5. Мордовченко Н. И. Гоголь в работе над «Портретом» // Учёные записки Ленинградского государственного университета, серия филологических наук. — Вып. 4. — Л., 1939. — С. 97-124.
Галяткина Екатерина Николаевна, студентка 4-го курса направления «Издательское дело» УлГТУ.
Научный руководитель - А. А. Дырдин, профессор, доктор филологических наук.
Поступила 13.09.2017 г.
