CC BY
532
Ю.А. Сорокин
Текст и его изучение с помощью лингвистических и психолингвистических методик (ретроспективный обзор)
В работе дается обзор существующих точек зрения на текст, его основные характеристики. Рассматривается специфический предмет лингвистики текста, ее отличие от теории текста. Анализируются методы исследования текста в различных подходах с позиций лингвистики и психолингвистики.
Ключевые слова: текст, связность, цельность, лингвистика текста, тема-рематический анализ, транспозиционная методика, методика анализа дистрибуции разнопорядковых предикатов в тексте, проекции текста.
Текст (от лат. textus — ткань, соедине-ниезнаков) — это некоторая последовательность высказываний, построенных согласно правилам языка/речи. Исследователи, использующие это понятие в своих работах, как правило, лишь указывают на существование (в знаковой среде) текста как единицы более высокого уровня, чем слово, высказывание, сверхфразовое единство. Одно из лингвистических определений текста — наиболее обобщающее (абстрактное) — принадлежит И. Р. Гальперину: «Текст представляет собой снятый момент языкотворческого процесса, представленный в виде конкретного произведения, отработанного в соответствии со стилистическими нормами данного типа письменной (устной) разновидности языка, произведение, имеющее заголовок, завершенное по отношению к содержанию этого заголовка, состоящее из взаимообусловленных частей и обладающее целенаправленностью и прагматической установкой» [Гальперин 1977: 524].
К базовым понятиям и «лингвистики текста», и психолингвистики относятся связность, цельность (целостность) и эмо-тивность. Связность понимается как рядо-положенность и соположенность строевых и нестроевых (по Л. В. Щербе) элементов языка/речи, как дистрибуция, законы которой определены технологией соответствующего языка (с этой точки зрения вообще не может быть несвязных текстов), а цельность — как потенциальное проекционное (концептуальное) состояние этих же единиц. Текст есть для лингвиста и психолингвиста некоторый набор знаков, обладающий признаками связности, цельности и эмотивно-
сти (эмотивность, по-видимому, существует, хотя и не для всех видов текстов, в качестве набора эмоционем, под которыми можно было бы понимать некоторые определенные деструкции строевых и нестроевых элементов языка/речи).
Если первое понятие — понятие связности текста — эксплицируется сугубо лингвистическими методами и самим лингвистом, то экспликация двух остальных понятий
— цельности/целостности и эмотивности
— возможна лишь в процессе наблюдения над взаимодействием текста и реципиента (реципиентов), — взаимодействия, результаты которого фиксируются наблюдателем (исследователем) и обрабатываются (интерпретируются) им в соответствии с поставленной задачей.
Есть основания полагать, что связность является понятием преимущественно лингвистическим, а цельность/целостность текста — понятием преимущественно психолингвистическим. Иными словами, связность есть понятие, с помощью которого интерпретируются феномены, принадлежащие поверхностной структуре текста, а цельность
— понятие, с помощью которого интерпретируются феномены, принадлежащие глубинной структуре текста (точнее говоря, интерпретируются феномены ментального порядка, возникающие при взаимодействии реципиента и текста). Такое понимание связности и цельности предполагает не только использование различных методов (и методик) анализа и интерпретации текста для лингвиста и психолингвиста, но и приписывание различного аксиологического статуса самому понятию текста: для лингвистов он
есть продукт (языка/речи), для психолингвиста — коммуникат; для лингвиста небезразлично «поведение» составляющих текст единиц, для психолингвиста небезразлично «поведение» текста как такового в процессе общения, небезразличны те или иные оценки его реципиентами, небезразличен «менталитет» текста и менталитет реципиентов. Если в ряде случаев для лингвиста остается актуальным вопрос, какую знаковую единицу считать текстом, то для психолингвиста этот вопрос не является таковым: для него текстом является любая совокупность знаковых средств, обслуживающих процесс общения.
Понятие «лингвистика текста» до сих пор не имеет общепринятого определения несмотря на то, что проблемы той научной области, которая именуется в настоящее время лингвистикой текста, рассматривались еще в античной риторике (а сейчас — в неориторике), а затем обсуждались в рамках герменевтики (неогерменевтики), текстологии и библиоп-сихологии1.
Лингвистика текста возникла во второй половине XX века. Предпосылки к возникновению лингвистики текста были заложены в Западной Европе работами Ш. Балли и ученых, входивших в Пражский лингвистический кружок, а в нашей стране — работами ученых, занимавшихся в 20-х-30-х годах изучением поэтического языка (ОПОЯЗ), а также работами Г. О. Винокура, Н. С. Поспелова, С. С. Смирнова, Н. И. Жин-кина, И. А. Фигуровского. В СССР проблемами лингвистики текста занимались П. М. Алексеев, В. Г. Борботько, С. И. Гиндин, Л. П. Доблаев, Н. Д. Зарубина, М. В. Ляпон, В. А. Маслов, Т. М. Николаева, Е. А. Рефе-
1. Понятие «лингвистика текста» внутренне противоречиво: если текст и имеет собственную «лингвистику», то это еще следует доказать, причем лучше всего экспериментально; кроме того, элемент «лингвистика» в этом словосочетании явно указывает на то, что текст — это феномен сугубо языковедческий и должен поэтому изучаться языковедческими методами, недостаточная мощность которых доказывается рядом экспериментальных исследований, ориентированных на смысловое восприятие текста.
ровская, З. А. Тураева2; за рубежом проблемами лингвистики текста занимались (и занимаются?) в Англии и США, в ЧССР, ПНР и ФРГ, во Франции, Бельгии, Голландии (см. работы М. А. К. Хэллидея, К. Гаузен-бласса, П. Сгалла, Й. Мистрика, П. Вашака, М. Р. Майеновой, А. Вежбицкой, Э. Агрико-лы, Х. Изенберга, В. Дресслера, З. Й. Шмидта, Я. С. Петефи, К. Леви-Стросса, Р. Барта, Ц. Тодорова, Т. ван Дейка и др.).
Как считает Т. М. Николаева, «лингвистика текста — это поиск общих закономерностей, а не анализ отдельных употреблений, задача лингвистики текста — найти и построить систему грамматических категорий текста с содержательными и формальными единицами именно этой сферы» [Николаева 1978: 10]. Ср. также точку зрения Б. Га-спарова относительно лингвистики (грамматики) текста, которая, по его мнению, ориентируется на изучение «... формальных механизмов и структур, которые действуют в естественном языке на уровне, более высоком, чем отдельное самостоятельное предложение, — в отношениях между предложениями (так называемой межфразовой связи) и при построении еще более крупных частей или блоков текста — абзацев, или, как их специально называют иногда, «сверхфразовых единств» [Гаспаров 1976: 32].
По мнению Т. М. Николаевой, ссылающейся, в свою очередь, на соответствующие работы западноевропейских ученых (см. в связи с этим: [Исследования по теории текста 1979; Новое в зарубежной лингвистике 1978, 1980; Проблемы теории текста 1976; Синтаксис текста 1979, а также Николаева 1978, Москальская 1980], следует проводить различие между лингвистикой текста и теорией текста: если лингвистика текста ориентируется на «... линейность, сукцессивную сущность текста» [Николаева 1977: 306], то задачей теории текста является разработка типологии текстов3 (идеальных типов-инвариантов текстов, «порождающих» свои конкретные варианты). Таким образом, ока-
2. См. также работы И. Р. Гальперина, Г. В. Колшанского и О. И. Москальской.
3. О попытке создания такой типологии см.: [Типы научных и технических текстов., 1984-1985]
зывается, что между лингвистикой текста и теорией текста наблюдается противопоставление по способу «развертки» текстов (оппозиция горизонтальный/вертикальный). Способ «развертки» дает возможность выделить, по крайней мере, четыре основных модели описания текста: «1) модель вертикального порождения грамматической ориентации, 2) модель вертикального порождения событийной ориентации, 3) модель горизонтального порождения грамматической ориентации, 4) модель горизонтального порождения событийной ориентации» [Николаева 1978: 39].
Основные проблемы, рассматриваемые в сфере лингвистики текста, можно, по-видимому, свести к следующим: 1) межфразовые связи и отношения; 2) единицы, промежуточные между предложением (высказыванием) и текстом; 3) структура текста и его свойства; 4) интонационные составляющие текста (эта проблема является не в меньшей мере и психолингвистической проблемой); 5) соотношение текста и контекста, текста и затекста (проблема соотношения лингвистических и психолингвистических факторов, адекватное решение которой возможно, по-видимому, лишь экспериментальным (психолингвистическим) путем); 6) параметры (признаки), присущие текстам, принадлежащим различным функциональным стилям, 7) выявление культурологической специфики текста как представителя той или иной лингвокультурной общности.
Следует указать, что в «лингвистике текста» изучение феномена «текста» становится более экстенсивным (но, к сожалению, не интенсивным): растет, например, число публикаций, посвященных исследованию когезивных средств (средств связности) — см. работы Е. А. Реферовской [Реферовская 1983] и В. М. Ляпон [Ляпон 1986], в первой из которых делается попытка рассмотреть структуру сверхфразового единства и установить его статус в тексте с помощью таких средств связности, как присоединение, соположение, параллелизм или цепочечность развертывания высказывания, повторы и т. д., а во второй — изучаются релятивы как средство организации в тексте альтернативных градационных отношений, а также
отношений обусловленности, уступительно-сти и противительности.
Показателен также и тот факт, что и в рамках «лингвистики текста», и в рамках филологического изучения текста наблюдается тенденция связать структурные свойства текста с его прагматическими свойствами (признаками): см., например, работу М. С. Чаковской [Чаковская 1986], в которой рассматриваются — хотя и не на экспериментальном материале — способы языкового/речевого представления концепта в научном и художественном текстах.
Весьма показательным признаком является также интерес исследователей к тексту как инструменту интранаучного и интернаучного, в том числе и межнационального общения. Этим, несомненно, и объясняется рост числа публикаций и в сфере переводо-ведения (см., например, [Текст как объект... 1984; Семантика текста. 1984; Проблемы переводов текстов разных типов 1986]).
Если попытаться прогнозировать направление будущих исследований в «лингвистике текста», то, по-видимому, эти исследования сфокусируются в следующих областях: 1) текст и составляющие его единицы (см., например, [Текстообразующие свойства. 1962]), 2) текст-контекст-подтекст-затекст (см., например, [Бондарко 1985]), 3) «текст в тексте» (см., например, [Труды. 1981; Сорокин, Тарасов 1984]), 4) структура семи-осферы и иерархии текстов (см., например, [Лотман 1981]), 5) текст и его герменевтический потенциал (см., например, [Теории, школы... 1985]).
Исследования, ведущиеся в сфере «лингвистики текста», следует рассматривать как интранаучные исследования (ориентированные на нужды лингвистики как таковой и внеэкспериментальные) в противоположность интранаучным психолингвистическим исследованиям (ориентированным на нужды сопредельных с лингвистикой научных дисциплин и базирующимся на результатах экспериментов), в рамках которых текст рассматривается прежде всего как некоторый коммуникат. В свое время, анализируя работы — преимущественно экспериментальные — в которых текст, рассматри-
ваемый психолингвистами, прежде всего, как цельный/целостный (как некая цельная/целостная семантическая масса) изучался в ходе его смыслового восприятия, мы пришли к выводу [Сорокин, Уфимцева 1981], что эти работы могут быть сгруппированы следующим образом: это, во-первых, работы, ориентированные на использование методики шкалирования текста реципиентами. В работах такого типа делается попытка выявить понимание и оценку текстов реципиентами, набор признаков, которым характеризуют эти тексты реципиенты (и коммуникаторы), степень аксиологического согласия по поводу данных текстов между реципиентами и коммуникаторами [Сорокин 1979, Бойкова 1982]. В рамках этого психометрического (психосемантического) направления ведутся также исследования, ориентированные на установление авторства того или иного (спорного) текста (атрибуция текста), а также выявление набора признаков, характеризующих «паталогиче-ские и непаталогические» тексты [Сорокин 1979, 1985].
Во-вторых, это работы, ориентированные на выявление в тексте «логико-фактологической цепочки» (Т. М. Дридзе), на анализ дистрибуции разнопорядковых предикатов в тексте. В рамках этого направления используется также подход, позволяющий выявлять смысловую дистанцию между текстом и некоторыми группами реципиентов: понятие дистанции (К. Фоше, С. Московичи) есть, по-видимому, не что иное, как понятие семиотической мощности проекции текста (его концептуального, ментального состояния), — мощности, устанавливаемой при сопоставлении различий и совпадений в эталонном (авторском) тексте и в текстах-проекциях испытуемых, причем тексты-проекции, в свою очередь, сопоставляются между собой [Дридзе 1980; Борисова 1976].
Методика анализа дистрибуции разнопорядковых предикатов в тексте позволила О. Д. Кузьменко выявить (экспериментальным путем) группы чтецов в зависимости от степени важности разнопорядковых предикатов, воспринимаемых и понимаемых испытуемыми, что, несомненно, имеет нема-
ловажное значение для оптимизации процесса обучения тому или иному иностранному языку. В частности, О. Д. Кузьменко было показано, что наиболее результативной группой чтецов—чтецов, у которых симультанны восприятие и логико-смысловая обработка знакового продукта — является та группа, которая владеет «визуальной» формой чтения. Интересные результаты были получены также И. А. Зимней, Ю. Ф. Малини-ной и С. Д. Толкачевой [Зимняя, Малинина, Толкачева 1977], которым удалось показать, что воспроизведение текста зависит от логико-смысловой структуры текста (цепная или разветвленная), а также от вида воспроизводящей речевой деятельности (внешний устный или внешний письменный способ).
В рамках этого же «логико-фактологического» направления перспективными представляются также работы, целью которых является нахождение и обработка приемов смысловой компрессии текстов: представление текстов в виде набора заголовков, аннотаций, планов и реплик (диалоги, полилоги), а также приемов развертывания текстов («восстановления» текстов по их денотатной структуре). В исследовании Я. Микка [Микк 1974], которое, по-видимому, можно отнести к работам этого же направления, было установлено, что самыми надежными методиками, позволяющими судить о степени трудности текста, является методика оценки его трудности испытуемыми (о формуле читабельности текстов см., например: [Микк 1981]), а также методика «дополнения». Эта методика (методика восстановления поврежденного текста) была использована В. П. Беляниным [Белянин 1983] и позволила ему выявить степень «семантического расстояния» между авторским и восстановленным словом, которое, в свою очередь, можно рассматривать и как расстояние между читательскими и авторскими когнитивно-эмотивными «образами слова». В свою очередь, эти данные, сопоставляемые с данными, полученными в ходе использования теста интереса к научной фантастике и психодиагностического опросника, дали возможность судить о причинах приятия или неприятия испытуемыми того
или иного (научно-фантастического) текста, зависящих, как это доказывает В. П. Беля-нин, от степени близости или удаленности «психологических типов» автора и читателя (гипотеза Геннекена-Рубакина).
К сфере работ этого же направления следует отнести и работы В. Б. Апухтина [Апухтин 1977], в которых предпринимается попытка «типологизации» тема-рематической структуры письменных и «устных» текстов, — попытка, которая может оказаться небесполезной для оптимизации процессов смыслового восприятия текста (в частности, его компрессии), если, конечно, удастся «квазиформализовать» процедуру тема-рематического анализа, выявив минимальный набор признаков, характеризующих тему и рему и их значимость — подтвержденную экспериментально — для носителей языка.
Тема-рематический анализ текста, по-видимому, может оказаться небесполезным (если, конечно, он станет экспериментально проверяемой процедурой) и в качестве дополнительного к денотат-ному анализу текста, позволяя рассматривать денотатное расслоение текста с точки зрения фиксации в нем тема-рематических отношений (конфигураций), что, в свою очередь, небесполезно для выяснения способов структурирования семантической массы тех или иных высказываний как логико-ориентированных, актуальных и аналоговых (см. по этому поводу: [Слюсарева 1986]).
В-третьих, это работы, ориентированные на использование методики «разрезания» текста (исследователем) — транспозиционная методика — и последующего восстановления текста испытуемыми. С помощью этой методики А. А. Брудным [Брудный 1972] были получены результаты относительно структуры художественного текста (детективный жанр) как структуры разной степени «жесткости» и «гибкости»: в ряде случаев испытуемые восстанавливают текст, следуя некоторому облигаторному эталону текста, который не позволяет разъединять определенные фрагменты текста, а в других случаях «правила» соединения этих фрагментов являются факультативными. Основным выводом, к которому приходит А. А. Брудный
в результате своих исследований, является вывод о «внетекстовом характере» концепта текста. В работах с использованием аналогичной методики анализировались расхождения между логико-композиционными структурами эталонного текста и текстов, восстанавливаемых испытуемыми: в одном случае материалом послужил радиотекст [Сорокин, Шахнарович, Скворцова 1976], в другом — некоторые иные пропагандистские тексты [Поликашина 1979]. Результаты работы Л. С. Школьника [Школьник 1978], в которой была использована аналогичная методика, позволили установить, что эта методика может оказаться полезной для выявления той установки, которой следовал коммуникатор при продуцировании текста и логико-мотивационных установок испытуемых, восстанавливающих этот текст, различий и совпадений в установке коммуникатора и установках реципиентов — установках, играющих существенную роль в формировании того или иного концепта текста.
В-четвертых, это работы, ориентированные на изучение проблемы мотивированности языкового знака. Рассматривая текст как концепт (менталитет, чью-либо проекцию), обладающий (обладающие) определенной аттрактивностью за счет наличия в тексте «мотивированных» единиц, и используя данные А. П. Журавлева [Журавлев 1981] о символическом значении русских графонов, Е. И. Красникова [Красникова 1976] сконструировала ряд квазислов, постановка которых в определенный контекст обусловливала оценку текстов, предложенных испытуемым, как «теплых», «холодных», «горячих», «изрезанных», «круглых», «светлых», «темных». В свою очередь, И. И. Валуйцева [Валуйцева 1986] перепроверила результаты, полученные Е. И. Кра-сильниковой, и показала, что включение в научно-популярный текст слов с заданной фоносемантической структурой позволяет прогнозировать (с известными допущениями) и оценку этого текста испытуемыми. В ходе этого эксперимента было выяснено также, что тексты, созданные по типу «глокой куздры» Л. В. Щербы, также оцениваются носителями русского языка
в зависимости от характера звукобуквенно-го состава этих текстов (тексты маленькие или большие, плохие или хорошие, яркие или тусклые и т. д.).
В работе О. Д. Кулешовой [Кулешова 1985] изложены результаты экспериментального исследования фоносемантической «нагрузки» текстов на ПЯ (поэтические тексты Д. Томаса, Г. Грейвза, Ф. Ларкина) и на ИЯ, что, в свою очередь, позволило ей ранжировать переводы в зависимости от их фоносе-мантического подобия оригиналу (с учетом, конечно, ценности и эквивалентности фо-носемантических «единиц» в русском и английском языках) и показать возможность инструментальной оценки адекватности перевода оригиналу с фоносемантической точки зрения (см. также и работу Т. С. Журавлевой [Журавлева 1983], ориентированную на выяснение степени фоносемантическо-го подобия польских и русских поэтических текстов). Для массовой коммуникации и вообще для оптимизации процессов речевого воздействия такие работы крайне необходимы, ибо они дают надежный инструмент управления речевым и неречевым поведением реципиента (управления семантико-аксиологической массой знакового продукта).
В-пятых, это работы, ориентированные на изучение текста, функционирующего в экстремальных (стрессовых) ситуациях: выявление эмоционем на самых различных речевых уровнях позволяет прогнозировать семантически «малонадежные» фрагменты в текстах, а также наметить пути составления коннотативно-паралингвистического атласа поведения текста и реципиента в таких ситуациях [Носенко 1975, 1979].
К сфере работ этого же направления следует отнести и экспериментальные работы Е. Ю. Мягковой [Мягкова 1986] и Е. Н. Колод-киной [Колодкина 1987]. В первой из этих работ была показана сложность и негомогенность составляющих эмоциональной нагрузки слова (они «объединяются» в четыре следующих фактора: фактор отрицательного отношения, фактор категоричности отношения, фактор некомфортности отношения и фактор степени выраженности отношения), а также наличие ЭНС даже и у слов, обычно трактуемых как нейтральные. Было
установлено также, что отношения между составляющими ЭНС не следует рассматривать как иерархические: в психологической структуре значения/смысла слова эти отношения равноправны и могут актуализироваться как сукцессивно, так и симультанно.
Во второй работе представлены результаты ранжирования испытуемыми (носителями русского языка) лексического материала с точки зрения его конкретности, образности и эмоциональности. Одним из важных выводов, полученных Е. Н. Колодкиной, является тот, согласно которому слова, оцениваемые испытуемыми по этим трем параметрам, существуют для испытуемых в виде некоторого обладающего семасиологическим притяжением центра (базисные слова), вокруг которого располагаются «разреженные» в семасиологическом отношении лексические группировки, причем и центр, и «разреженная» периферия характеризуются нечеткостью переходов в рамках конкретности, образности и эмоциональности. Экспериментальные материалы, представленные в этой работе, позволяют, в свою очередь, судить о тех неосознаваемых, по-видимому, допущениях, которые лежат в основе построения лексикона и которые можно представить в виде следующих аксиом: первая аксиома — в лексиконе нет ничего конкретного, что не было бы образным (и наоборот); вторая аксиома — в лексиконе абстрактное существует в виде конкретных признаков: абстрактное — это набор конкретных реализаций (вариантов) существования абстрактного; третья аксиома —_образные единицы лексикона — это, прежде всего, единицы с визуальной модальностью; четвертая аксиома — пространство лексикона — это пространство эмотивности той или иной степени плотности; пятая аксиома — (лексическое) пространство лексикона есть аксиологическое диффузное пространство; слова в нем являются микст-оценками. Можно также предположить, что именно такой характер «аксиоматики» лексикона и способствует возникновению эмоционем (эмотем и эмо-тивов — [Болотов 1986]) в силу лабильности и неустойчивости границ между элементами лексикона, особенно если эта неустойчивость накладывается на неустойчивость (экс-
тремальность) неречевой ситуации в силу неоднородности этих элементов в аксиологическом отношении, что, в свою очередь, позволяет объяснять процесс порождения тропов и антитропов как процесс «упрощения» (редукции) структуры слова (структуры психологического значения/смысла) в зависимости от характера задач, решаемых в ходе общения (см. в связи с этим: [Родионов 1985]).
В-шестых, эти работы, в рамках которых все интенсивнее изучается национально-культурная специфика текста, а также специфика невербального поведения представителей тех или иных лингво-культурных общностей (см., например: [Национально-культурная специфика. 1977; Национально-культурная специфика речевого и неречевого поведения народов СССР 1982]). Например, в работе И. Ю. Мар-ковиной [Марковина 1982] сопоставляются и анализируются фрагменты текстов на ИЯ и ПЯ с точки зрения их национально-культурного подобия, что позволяет выявить лакунизированные фрагменты в тексте на ПЯ (т. е. те фрагменты, которые расцениваются испытуемыми с помощью таких оппозиций, как непонятно-понятно, непривычно-привычно, знакомо-незнакомо, неточно (ошибочно) — верно (см. [Мар-ковина 1982], а также [Сорокин 1987]) и, тем самым, судить о различиях и совпадениях в семантико-аксиологической структуре культуральных фрагментов и о мере их адекватности (см. в связи с этим также: [Семантическая специфика. 1985]). В свою очередь, в работе Н. В. Дмитрюк [Дми-трюк 1985], использовавшей методику свободного ассоциативного эксперимента, сопоставляются казахские и русские группы слов-зооморфизмов, слов-цветообозначений и слов, обозначающих чувства и волеизъявления (глаголы), что дает возможность судить как об общей, так и частичной стратегии ассоциирования — в частности, о тех семантико-аксиологических признаках, которые приписываются слову в каждой линг-вокультурной общности: «Для казахов белый цвет символизирует честность, доброту, невинность: словом обозначаются в казахском языке молоко и молочные продукты, кото-
рые считаются эталоном белизны. У русских эталоном белого цвета является снег, «белый» ассоциируется с зимой, больницей, свадьбой. Черный цвет осознается казахами как символ жестокости, зла, несправедливости, ассоциируется с неопрятностью; для русских это прежде всего — цвет траура, он символизирует скорбь, мрачные настроения, ассоциируется с войной. Зеленый цвет («жасыл») казахи связывают прежде всего с растительностью, с цветением и весной. У русских зеленый цвет символизирует весну, молодость, свежесть (даже незрелость), спокойствие и надежду» [Дмитрюк 1985: 15]1.
Методика свободного ассоциативного эксперимента использовалась также и П. С. Илиевой [Илиева 1983], причем в качестве стимулов использовались ключевые слова, выделенные экспертами (русскими и болгарами) в тексте на ИЯ и на ПЯ (пять стихотворений Е. Багряны в переводе А. Ахматовой). Анализ русских и болгарских ассоциативных полей показал, что «... синтагматические ассоциативные связи для ИЯ составляют 55,8% от общего количества ассоциаций. Парадигматических ассоциативных связей для ИЯ меньше по количеству, чем синтагматических, они составляют 34,94%. <.> испытуемые-русские в общей сумме дают 43,36% синтагматических реакций. Общее количество парадигматических ассоциативных связей на ПЯ составляет 52,6% от всех ассоциаций» [Илиева 1963: 16-17].
Проанализировав также различия и совпадения в словарных дефинициях ключевых слов и учитывая данные относительно характера русских и болгарских синтагматических и парадигматических связей, И. С. Илиева приходит к выводу о том, что «. в процессе восприятия текста
1. Рассмотрение материалов ассоциативного эксперимента как текстовых представляется нам вполне допустимым: испытуемыми и исследователями стимулы и ассоциаты рассматриваются (в силу презумпции осмысленности) как содержательные (и нередко грамматически оформленные) цепочки, позволяющие делать выводы не только о когнитивных, но и эмотивных установках испытуемых в отношении мира и человека.
у испытуемых-русских поток ассоциаций движется в рамках семантического поля тех слов-стимулов, которые сигнализируют, прежде всего, об их эмоциональных и чувственных характеристиках» [Илиева 1983: 25], причем 45% совпадения ассоциаций для текстов на ИЯ и на ПЯ следует считать показателем высокого качества перевода (см. в связи с этим также: [Калюта 1985]).
Методики свободного и направленного ассоциативного эксперимента были также использованы В. А. Рыжковым [Рыжков 1983], который изучал национально-культурные различия и совпадения в ассоциативных полях интернациональных стереотипов (испытуемые — носители русского, шведского, английского, немецкого языков).
Семантико-аксиологические профили 262 русских слов в их толковании русскими и вьетнамцами были проанализированы А. С. Мамонтовым [Мамонтов 1984].
В-седьмых, это работы, в которых делается попытка рассмотреть процесс восприятия креолизованного текста (текста, состоящего из иконических и вербальных знаков), составляющие которого находятся в отношениях синонимичности или дополнительности (в ходе исследования использовались три методики — шкалирования, анкетирования, составления денотатной цепочки текста). Результаты этого исследования показали, что «присоединение к вербальному тексту с простым смысловым содержанием изображения, находящегося с этим текстом в отношениях1 «синонимии» либо «дополнения», смещает оценки конно-тативного значения креолизованного текста в сторону увеличения схематичности и недоступности... Присоединение к вербальному тексту со сложным смысловым содержанием изображения, находящегося с этим текстом в отношениях «синонимии» и «дополнения», также смещает оценки в сторону уменьшения эмоциональности и информативности и увеличения схематичности и пейоративной сложности» [Головина 1986: 17-18].
1. Два научно-популярных и два художественных текста, в которых «воздух» и «город» описывались, в одном случае, как природные и функциональные феномены, а в другом — как художественные феномены.
Как показывает исследование Е. Г. Биевой [Биева 1984], усвоение детьми (от 3 до 7 лет) смысла художественных текстов (со сказочными сюжетами) происходит адекватнее, если текстовые образные и предметные связи могут быть продублированы визуальными рядами (наглядными средствами), причем уровень этой адекватности может быть «измерен» путем сравнения дено-татных цепочек текста-стимула и текста-проекции.
Достаточно надежными и эффективными являются и те психолингвистические методики, которые позволяют судить о механизмах речепорождения на основании изучения речевых ошибок и связывать их возникновение со сбоями в актуализации семантико-синтаксического и поверхностно-синтаксического фреймов, фреймов грамматического и фонологического слова и интонационных фреймов [Горохова 1986]2 (о механизмах порождения речи см. также: [Рябова 1967, Леонтьев 1969, Основы теории речевой деятельности 1974, Смысловое восприятие. 1976, Исследование речевого мышления. 1985, Зимняя 1985]), а также те методики, с помощью которых исследуется тактика выбора одиночными или общающимися реципиентами мета-текстовых средств и способов оперирования логико-информационными синтагмами [Андрющенко 1983]. Весьма перспективной представляется и методика выявления минимальной единицы смысловой структуры текста [Куликов 1985] — методика выявления внутренней формы схемообразов как субститутов той или иной лексической единицы.
Несомненную эвристическую ценность представляет и денотатный анализ текста, предлагаемый А. И. Новиковым [Новиков 1983] и позволяющий на операциональном уровне судить о семантической адекватности одного текста другому в процессе реферирования (сжатия) информации (см. по этому поводу: [Нестерова 1985]), а также экспери-
2. Фрейм в данном случае, по-видимому, следует понимать как способ означивания и «когнитивизации» некоторого Плана (Образа), в ходе которых парадигматика Плана (Образа) переходит в синтагматику.
ментальные приемы, позволяющие судить об устойчивости тех или иных фрагментов текста, воспринимаемого в экстремальной (стрессовой) ситуации (см.: [Родионов 1985]), или о влиянии голоса на процесс смыслового восприятия текста (и о влиянии тембра на выбор того или иного «предпочитаемого голоса» испытуемыми-мужчинами или испытуемыми-женщинами [Ильюхина 1981]).
По-видимому, и в ближайшем будущем в психолингвистических исследованиях смыслового восприятия текста не перестанут рассматриваться и обсуждаться все рассмотренные выше проблемы. Но очевидно также, что следует ожидать и увеличения числа этих проблем. В частности, становится все более очевидным, что для психолингвистического изучения текстового общения немаловажную роль играют «правила», фиксируемые не только в эмотивной синтагматике [Болотов 1981], но и в эмотивной парадигматике и синтагматике (см., в частности, [Мягкова 1986; Колодкина 1987]). По-видимому, без уяснения сути этих эмо-тивных правил невозможно и построение корректной типологии понимания текста (см., например, [Богин 1986]), а именно такой типологии, которая не только фиксирует, но и служит инструментом объяснения семантизирующих, когнитивных и распредме-чивающих пониманий.
Следует, по всей вероятности, также ожидать увеличение числа психолингвистических работ, посвященных изучению а) смысла и значения текста (и представления о нем, понимая термин «представление» по Г. Фреге), б) проекций (Н. А. Рубакин) теста, в) мощности тезауруса (лексикона) носителя языка, г) соотношения текста и контекста, текста и подтекста, текста и затекста, «текста в тексте», прецедентных и непрецедентных текстов (см., например: [Караулов 1986]) как соотношений не только языковых/речевых, но и психоментальных, д) сжатия (компрессии) и / или развертывания текста как коммуникативно-аксиологических способов ориентировки в пространстве вербального (и невербального) общения, е) разбросанности и разорванности текста, ж) его национально-культурной специфи-
ки, ментальных (личностных) состояний, опредмеченных в тексте (это изучение позволяет, по-видимому, найти путь к созданию психосемантической типологии текста, см.: [Белянин 1985]), и) текста как совокупности графемных и параграфемных средств (точнее говоря, тех образов, которые испытуемые приписывают этим средствам, см. в связи с этим: [Каюканов 1983]), к) суперсегментных маркеров, влияющих на положительную или отрицательную оценку текста.
Список литературы
1. Андрющенко Т. Я. Смысловое восприятие речевого сообщения в различных условиях коммуникации (одиночными и общающимися реципиентами). АКД. - М., 1983
2. Апухтин В. Б. Психолингвистический метод анализа смысловой структуры текста. АКД., 1977
3. Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. - М., 1982
4. Белянин В. П. Экспериментальное исследование психолингвистических закономерностей смыслового восприятия текста. Дисс... на соиск. учен. степ. канд. филолог. наук. - М., 1983
5. Белянин В. П. Художественный текст и психология личности. // Речевое общение: цели, мотивы, средства. - М., 1985
6. Биева Е. Г. Факторы, влияющие на понимание текстов (на материале детской речи). АКД. - М., 1984
7. Богин Г. И. Типология понимания текста. -Калинин,1986
8. Бойкова Н. Г. Зависимость восприятия радиорепортажа от его лингвистических характеристик. АКД. - М., 1962
9. Болотов В. И. Эмоциональность текста в аспектах языковой и неязыковой вариативности (основы эмотивной стилистики текста). - Ташкент, 1981
10. Болотов В. И. Проблемы теории эмоционального воздействия текста. АДД., 1986
11. Бондарко А. В. Опыт лингвистической интерпретации соотношения системы и среды. // ВЯ, 1985, № 1
12. Борботько В. Г. Элементы теории дискурса. - Грозный, 1981
13. Борисова Т. А. Скорость чтения и стратегия смыслового выражения. // Смысловое
восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). - М., 1976
14. Брудный А. А. Экспериментальный анализ процесса понимания. / / Тезисы докладов к 20 международному психологическому конгрессу. - М., 1972
15. Валуйцева И. И. Влияние фоносеман-тической структуры текста на его оценку носителями русского языка. // Речевое воздействие: психологические и психолингвистические проблемы. - М., 1986
16. Гальперин И. Р. Грамматические категории текста (опыт обобщения). / / Изв. АН СССР, сер. яз. и лит., 1977, т. 36, № 6
17. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М., 1981
18. Гаспаров Б. Современные проблемы лингвистики текста. // Lingüistica. - Тарту, 1977
19. Гиндин С. И. Советская лингвистика текста. Некоторые проблемы и результаты. // Изв. АН СССР, сер. яз. и лит., 1977, т. 36, № 4
20. Головина Л. В. Взаимовлияние икониче-ских и вербальных знаков при смысловом восприятии текста. АКД. - М., 1986
21. Горохова С. И. Психологические особенности механизма порождения речи по данным речевых ошибок. АКД. - М., 1986
22. Деривация и текст. - Пермь, 1984
23. Доблаев Л. П. Смысловая структура учебного текста и проблемы его понимания. - М., 1982
24. Дмитрюк Н. В. Национально-культурная специфика вербальных ассоциаций. АКД. - М., 1985
25. Дридзе Т. М. Язык и социальная психология. - М., 1981
26. Журавлев А. П. Звук и смысл. - М., 1981
27. Журавлева Т. С. Содержательность звуков речи в межъязыковом аспекте. АКД.
- М., 1983
28. Зарубина Н. Д. Текст: лингвистический и методический аспект. - М., 1981
29. Зимняя И. А. Психологические аспекты обучения говорению на иностранном языке.
- М., 1985
30. Зимняя И. А., Малинина Ю. Ф., Толкачева С. Д. К вопросу о психологических механизмах рецептивных видов речевой деятельности. / / Иностранные языки в высшей школе. - М., 1977, вып. 12
31. Знаковые проблемы письменной коммуникации. - Куйбышев, 1985
32. Илиева П. С. Психолингвистические особенности восприятия и оценки художественного текста. АКД. - М., 1983
33. Илюхина Е. И. К проверке гипотезы о влиянии тембра голоса диктора на процессы непроизвольного запоминания и понимания речевого сообщения (предварительные наблюдения). // Общение, текст, высказывание. - М., 1986
34. Исследования по теории текста. - М., 1979
35. Исследование речевого мышления в психолингвистике. - М., 1985
36. Исследование целого текста. - М., 1986
37. Караулов Ю. Н. Роль прецедентных текстов в структуре и функционировании языковой личности. // Научные традиции и новые направления в преподавании русского языка и литературы. - М., 1986
38. Клюканов И. Э. Структура и функционирование параграфемных элементов текста. АКД., - Саратов, 1983
39. Колодкина Е. Н. Специфика психолингвистической трактовки параметров конкретности, образности и эмоциональности значения существительных. АКД. - Саратов, 1987
40. Колшанский Г. В. Контекстная семантика. - М., 1980
41. Колшанский Г. В. Коммуникативная функция и структура языка. - М., 1984
42. Красникова Е. И. Прогнозирование оценки квазислова в связном тексте. // Проблемы мотивированности языкового знака. -Калининград, 1976
43. Кузьменко О. Д. Стратегии и тактики чтения и категории чтецов. // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). - М., 1976
44. Кузьменко О. Д. Смысловое восприятие языковой информации в процессе чтения. -Куйбышев, 1980
45. Кулешова О. Д. Фоносемантическая структура текста (экспериментальное исследование на материале английского языка). АКД. - М., 1985
46. Куликов С. В. Минимальная единица смысловой структуры текста (психолингвистический анализ). АКД. - М., 1985
47. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. - М., 1979
48. Леонтьев А. А. Психолингвистический аспект языкового значения. // Принципы и методы семантических исследований. - М., 1976
49. Лингвистика текста. Материалы научной конференции. - М., 1974, ч. 1-2
50. Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста. // Труды по знаковым системам. Структура и семиотика художественного текста. - Тарту, 1981, вып. 12
51. Мамонтов А. С. Проблемы восприятия и понимания текста (психолингвистический анализ семантики номинативных единиц текста). АКД. - М., 1984
52. Марковина И. Ю. Влияние лингвистических и экстралингвистических факторов на понимание текста. Дис. на соиск. учен. степ. канд. филолог. наук. - М., 1982
53. Микк Я. Методики разработки формул читабельности. // Советская педагогика и школа. - Тарту, 1974, вып. 9
54. Микк Я. Оптимизация сложности учебного текста. - М., 1981
55. Москальская О. И. Семантика текста. // ВЯ, 1960, № 6
56. Москальская О. И. Грамматика текста. -М., 1981
57. Мыркин В.Я. Текст, контекст и подтекст. // ВЯ, 1986, № 2
58. Мягкова Е. Ю. Психолингвистическое исследование эмоциональной нагрузки слова. АКД., - М., 1986
59. Национально-культурная специфика речевого поведения. - М., 1977
60. Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. - М., 1982
61. Николаева Т. М. Лингвистика текста и проблемы общей лингвистики. // Изв. АН СССР, сер. яз. и лит., 1977, т. 36, № 4
62. Николаева Т. М. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы. // Новое в лингвистике. - М., 1978, вып. 8
63. Новиков А. И. Семантика текста и ее формализация. - М., 1983
64. Никольская Л. А. О теории контекста в работах современных лингвистов лондонской школы. // Вопросы филологии. - Л., 1970, ч. 1
65. Носенко Э. Л. Особенности речи в состоянии эмоциональной напряженности. Днепропетровск, 1975
66. Носенко Э. Л. Специфика проявления в речи состояния эмоциональной напряженности. АКД. - М., 1979
67. Общение: теоретические и прагматические проблемы. - М., 1978
68. Основы теории речевой деятельности. -М., 1974
69. Поликашина Р. А. Смысловая структура пропагандистских текстов (результаты пилотажного эксперимента). // Семантика языковых единиц и текста (лингвистические и психолингвистичские исследования). - М., 1979
70. Прагматические аспекты изучения предложения и текста. - Киев, 1983
71. Преподавание литературного чтения в эстонской школе. - Таллин, 1983
72. Проблемы мотивированности языкового знака. - Калининград, 1976
73. Проблемы перевода текстов разных типов. - М., 1986
74. Проблемы теории текста. - М., 1976
75. Проблемы типологии текста. - М., 1984
76. Психолингвистические и лингвистические аспекты проблемы языковых контактов. - Калинин, 1984
77. Психолого-педагогические и лингвистические проблемы исследования текста. - Пермь, 1984
78. Психолингвистические проблемы семантики и понимания текста. - Калинин, 1986
79. Реферовская Е.А. Лингвистические исследования структуры текста. - М., 1983
80. Родионов А. А. Влияние эмоциональной напряженности на вариативность понимания текста (экспериментальное исследование). // АКД. - М., 1985
81. Рябова Т. В. Механизм порождения речи по данных афазиологии. // Вопросы порождения речи в обучении языку. - М., 1967
82. Семантика текста и проблема перевода. - М., 1984
83. Семантическая специфика национальных языковых систем. Воронеж, 1985
84. Синтаксис текста. - М., 1979
85. Сильман Т. И. Подтекст как лингвистическое явление. // ФН, 1969, № 1
86. Слюсарева Н. А. Категориальная основа тема-рематической организации высказываний-предложений. / / ВЯ, 1986, № 4
87. Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). - М., 1976
88. Сорокин Ю. А. Метод установления лакун как один из способов выявления специфики локальных культур. // Национально-культурная специфика речевого поведения. - М., 1977
89. Сорокин Ю. А. Психолингвистические аспекты изучения текста. - М., 1985
90. Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф. Отображение «текста» в тексте. // Изоморфизм на разных уровнях языковой системы. - М., 1984
91. Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф, Шахнаро-вич А. М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. - М., 1977
92. Сорокин Ю. А., Шахнарович А. М., Скворцова А. В. К вопросу о логико-композиционной вариативности текста. // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). - М., 1976
93. Сорокин Ю. А., Уфимцева Н. В. Психолингвистические проблемы семантики. // Проблемы лингвистической семантики. - М., 1981
94. Текст как объект лингвистического анализа и перевода. - М., 1984
95. Текст как познавательная деятельность. - Саратов, 1979, вып. 2
96. Текстообразующие свойства предложения и текста. - Грозный, 1982
97. Типы научных и технических текстов и их лингвистических особенностей. - М., 1984-85, Ч. 1-2
98. Теории, школы, концепции (критические анализы). Художественная рецепция и герменевтика. - М., 1985
99. Теории, школы, концепции (критические анализы). Художественная коммуникация и семиотика. - М., 1986
100. Труды по знаковым системам. Текст в тексте. - Тарту, 1981, вып. 15
101. Тураева З. Я. Лингвистика текста. - М., 1986
102. Чаковская М. С. Текст как сообщение и воздействие. - М., 1986
103. Шехтман Н. А. О границе контекста. / / Интерпретация художественного текста в языковом вузе. - Л., 1981
104. Школьник Л. С. Экспериментальное изучение логико-композиционной структуры прагматически ориентированного текста. // Общение: теоретические и прагматические проблемы. - М., 1978
105. Фонетика и психология речи. - Иваново, 1981
106. Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. - М., 1984
