Текст и деконструкция Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ФИЛОСОФИЯ

(Специальность 09.00.13)

© 2013 г. Т.А. Полякова УДК 101

ТЕКСТ И ДЕКОНСТРУКЦИЯ

Text and deconstruction

The problem of the text in the context of the deconstructional approach of Derrida is considered, a feature of which is to overcome the idea of the text as a linguistic phenomenon. It is shown that Derrida argues on textual original thinking, in which there is a culture, and is all conceivable in the text, part of the world as a text.

Key words: text, culture, deconstruction, intertext, letter sign.

Идеи Жака Деррида - французского философа, семиотика, основоположника деконструктивистской теории литературного анализа - оказали решающее влияние на формирование постмодернистской философии культуры. В его текстах наиболее ярко воплотилась интердисциплинарная природа постструктурализма как способа осмысления современного состояния гуманитарного знания, основывающегося на тезисе о художественно-литературном характере мышления. Предметом исследований философа стало «несистемное в философских текстах и те художественные тексты, которые заостряют нашу способность видеть эту несистемность», а способом работы с текстами - «деконструкция - разборка и сборка - философской традиции западной критики разума» [1, с. 9], и в первую очередь, метафизики присутствия и свойственного ей (фоно-)логоцентризма.

Деконструкцию логоцентризма Деррида начинает с деконструкции знака, который в его представлении не связывает материальный мир вещей и идеальный мир языка, т.к. означаемое как материальная вещь не существует, а означающее отсылает лишь к другому означающему, играющему роль означаемого. И в этой игре означающих «разница между чувственным означаемым и сверхчувственным означающим исчезает, и в результате... возникают не смыслы, но эффекты, грань между знаком и мыслью стирается» [2, с. 24]. Результатом деконструкции знака становится, с одной стороны, потеря знаком своей первичной опоры - вещи, а с другой, - обретение оригинальности

«вторичного», и в этом контексте письмо как знак знака в своей функции графического означающего фонетического означающего, т.е. двойной вторично-сти в логоцентризме, берет на себя основные функции языка.

Наиболее известным инструментом деконструкции является операция «различания» (différance), изобретенная Деррида в противовес структуралистской статичной оппозиции «различия» (différence). Различные значения глагола différer ( «различаться», «отличаться» и «отсрочивать», «откладывать») Деррида соединяет в едином понятии «различание», в котором идея смысловой нетождественности накладывается на представление о пространственной и временной отсрочке: в «различании» осуществляется одновременно «овременивание» пространства и «опространствливание» времени [3, с. 21-22]. Временной интервал, разделяющий знак и обозначаемое им явление, с течением времени в ходе использования знака в языке превращает знак в «след» этого явления, в результате чего слово теряет свою непосредственную связь с референтом, и знак становится обозначением «отсутствия наличия» предмета, т.е. обозначает свое «принципиальное отличие» от самого себя. Это явление и есть «различение», которое «по своей принципиальной «неопределенности» структурно близко фрейдовскому бессознательному» [4, с. 26]. Таким образом, «пространственно-временная закрепленность различения» реализуется в понятии «след», который и определяет «в конечном счете возможность языка и письма». Однако здесь речь не идет о письме как письменности, которое «вторично и производно по отношению к первичному «архиписьму», образованному на пересечении следов различий и различий следов, составляющих исходную сетку различения... Письмо есть двусмысленное присутствие-отсутствие следа, это различение как овременение и опространствливание, это исходная возможность всех тех альтернативных различий и дихотомических разграничений, которые прежняя «онто-тео-телео-логоцентрическая» эпоха считала изначальными и самоподразумеваемыми» [5, с. 163]. Вся система языка в рассматриваемом контексте становится системой «следов», т.е. вторичных знаков, которые опосредованы кодами восприятия читателя, ведь сама природа семиотического постижения мира, согласно Деррида, «настолько опосредована, что это делает невозможным непосредственный контакт с ней» [4, с. 27].

Основной задачей «деконструктивистской программы» Деррида является не столько критика традиционной концепции знака (способов обозначения), сколько критика того, что обозначается, т.е. мира вещей и его законов, которые и являются «трансцендентальным означающим» - порождением западного логоцентризма, стремящегося «навязать смысл и упорядоченность всему, на что направлена мысль человека» [4, с. 32]. И в этом стремлении Деррида обнаруживает «силу желания» и «волю к власти», присущую «западному сознанию», т.е. иррациональность традиционного научного мышления, претендующего на логичность, рациональность, разумность и упорядоченность: например, гуманистическая традиция работы с текстом рассматривается им как практика насильственного «овладения» текстом, подчинения его смысловым стереотипам сознания. Традиционной форме научности Деррида противопоставил специфическую форму «научного» исследования -«грамматологию», которая «должна деконструировать все то, что связывает концепты и нормы научности с онто-теологией, с логоцентризмом, с фоноло-гизмом» [6, с. 43]. Стремление Деррида показать принципиальное преимущество грамматологии над фонологией (принципом фонологизма) связано с тезисом о преимуществе графического оформления языка над устной речью, т.к. в его представлении письмо как символическая модель мышления важнее речи.

Концепция «письма» у Деррида выводится из деконструктивистского анализа текстов Платона, Руссо, Гуссерля, Соссюра, которые рассматриваются им как наиболее яркие примеры «логоцентрической традиции», опирающейся на приоритет устной речи по отношению к письму. Он пытается выявить источник внутреннего противоречия данных текстов, рассматривая язык в качестве социального института, задающего норму, под которую «подстраиваются» его отдельные конкретные носители для того, чтобы быть понятыми в межиндивидуальном общении. Эта ориентация на нормативность выступает в качестве «архиписьма», являющегося условием как речи, так и письма в узком смысле слова, которое и создает источник внутреннего противоречия текстов. Он определяет «архиписьмо» как фундаментальный уровень бытования знаков, в котором закрепляется знаковая игра скрытых различий, смещений, следов, т.е. «архиписьмо» создает коммуникативное поле, управляя знаковыми системами [2, с. 24-25]. При этом Деррида сосредотачивается не на проблеме устного узуса, а на способах

обозначения, т.е. на произвольности в выборе означающего для того или иного означаемого. Следовательно, проблема «письма» как «материальной фиксации» лингвистических знаков в виде письменного текста расширяется: «Хотя «письмо» означает запись и прежде всего прочное установление знака (таково единственное неразложимое ядро понятия письма), письмо вообще покрывает все поле языковых знаков... Сама идея установления знака и, следовательно, его произвольности немыслима до возможности письма и вне его горизонта» [7, с. 165]. По сути, Деррида отрицает существование «культурного сознания», оторванного от предшествующей традиции, которая существует в форме текстов, составляющих в своей совокупности «письмо». В то же время, он признает, что невозможно отыскать «предшествующую» любому «письму» первоначальную традицию на всю хронологическую глубину - ведь любой текст должен ссылаться на еще более древний текст: «и так до бесконечности, ибо в тексте мы читаем, что всякое абсолютное наличие. уже исчезло или же вовсе не существовало, а смысл и язык открываются нам лишь благодаря письму как отсутствию некоего естественного наличия». В результате - «внетекстовой реальности вообще не существует», т.к. «нет иного доступа. к так называемому «реальному» существованию, кроме как через текст», следовательно «реальная жизнь существ «из плоти и крови». всегда была письмом и только письмом» [7, с. 313-314], т.е. культурным текстом. Таким образом, Деррида, следуя структуралистским идеям о панъязыковом характере сознания, рассматривает весь мир как бесконечный, безграничный текст: «вне текста не существует ничего» [7, с. 318], при этом самосознание личности предстает тоже как некоторая сумма текстов среди текстов различного характера, составляющих мир культуры, следовательно, любой индивид находится «внутри текста, где мы, по-видимому, и существуем» [там же].

Объясняя свою идею о том, что «внетекстовой реальности не существует» [7, с. 313] Деррида указывает, что «выдвигать тезис, согласно которому не существует абсолютного вне-текста, - это не значит постулировать идеальную имманентность, непрерывное восстановление отношения письма к самому себе. ... Если вне текста ничего нет, этим предполагается, что. сам этот текст оказывается уже не закрытым в себе нутром некоего внутреннего пространства или самотождественности., а иным расположе-

нием эффектов открытости и закрытости» [8, с. 46], т.е. речь идет о «размыкании» контура текста, обращении его против любой трансцендентности. Следовательно, если текст даже отсылает непосредственно к внетекстовому референту, тем не менее, он всегда отсылает к некоторому другому тексту -и это устранить или преодолеть невозможно, т.к. в любой ситуации всегда существуют другие тексты или контексты, которые являются источником данного текста, при этом ни один из этих источников не может стать по-настоящему первоначальным.

Деррида считает, что текст не может определяться только лингвистически: «высказывание «нет ничего вне текста». означает, что текст не просто речевой акт» [9, с. 74]. Текст должен рассматриваться как некоторое концептуальное пространство, в котором культура оформляет свою дискурсивность: «Допустим, этот стол для меня - текст, и то, как я воспринимаю этот стол, -уже само по себе для меня текст» [там же]. Таким образом, задачей деконструкции является преодоление представления о тексте как только лингвистическом феномене, т.к. система репрезентации любого феномена всегда отсылает к другой системе репрезентации, где само обращение к данному феномену определено потоком других систем репрезентаций, прочтений, интерпретаций. И с этой точки зрения, любой текст изначально является интертекстом, т.к. «другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях, в более или менее узнаваемых формах», причем интертекстуальность в качестве предварительного условия бытия любого текста «не может быть сведена к проблемам источников и влияний» [Barthes, 1973 (цит. по 10, с.333)]. Следовательно, текст должен рассматриваться как трансформация изначального множества текстов, как переплетение культурных текстов, конституируемых не знаками («означающими»), а «фабрикой следов, цепочкой текстуальных референциалов, в чье силовое поле попадает само понятие текста, и даже интертекста» [11, с.30]. Таким образом, идея текста неотделима от идеи интертекста, который парадоксальным образом предшествует текстуальности, зарождающейся в бесконечной множественности текстов.

Смешение философских, исторических, художественных, научных текстов и вымысла, опора на нелингвистические способы коммуникации «выливается в некий гипертекст - подобие искусственного разума, компьютерного банка данных, текстуальной машины, лабиринта значений», в рамках которого и ро-

ждается метаязык деконструкции как соединение философского и литературного языка. Его использование размывает традиционные антиномии, исчезновение которых не приводит к хаосу, а порождает «новую конфигурацию фило-софско-эстетического поля, чьей доминантой становится присутствие отсутствия, открытый контекст, стимулирующий игру цитатами, постмодернистские смысловые и пространственно-временные смещения» [2, с. 22]. Таким образом, Деррида «приводит язык во «взвешенное состояние», совершая челночные операции между языковой эмпирией и философией» [там же], стремясь выйти за рамки метафизики, «начать все сначала» в ситуации утраты ясности, смысла и понимания, заново погрузиться в стихию текста. Его изощренный словесный анализ, выявляющий спонтанные смещения смысла в разнообразных контекстах, ведет к рассеиванию оригинального текста, который теряет начало и конец, превращаясь в дерево без ствола и корней.

Интертекстуальность - это текстуальная интеракция (Ю. Кристева), которая создает «поле резонации» в самом тексте, но одновременно обращает текст к диалогу с другими текстами, т.к. тексты не только соотносятся друг с другом, но еще связаны «широким кругом различных систем репрезентаций, символических формаций и т.п., которые в свою очередь также могут быть прочитаны как тексты или метатексты» [11, с. 29]. При этом текст не может выступать в качестве центрирующего начала, он всегда «между формой и содержанием дискурса или некоей несоизмеримостью означающего и означаемого» [8, с. 27], его реальность всегда предполагает «множественность рассредоточенных источников смысла», при этом он «отвергает наличие оснований», устремляясь к «цепочкам дифференцированных следов, а потому даже всеобщий текст, понятый как культурный универсум, противостоит какой бы то ни было теории и практике центрации» [11, с. 29]. Этот всеобший текст представляет собой сетевое пространство, и поэтому все тексты равноправны и существуют одновременно для восприятия, пронизывая и перетекая друг в друга, и все это ведет к постулированию нетождественности текста самому себе, а следовательно, к отказу от истинности его смыслов. Таким образом, текстуальность является формой организации знания, «графической перкуссией человеческого мышления», а определение мира как суммы текстов предстает «макромоделью восприятия и оформления действительности в виде определенного сюжетного модуса» [11, с.30], т.к. реальность всегда уже

есть текст, ведь мир предстает перед человеком лишь в форме текстов и историй о нем. Эта позиция бытия-в-тексте есть не просто констатация текста -это и есть развернутое тело текста, поэтому высказывание: «вне текста не существует ничего» [7, с. 318], по сути, утверждает изначальную текстуальность мышления, в рамках которой существует культура, - все мыслимо в тексте, все является частью мира как текста. Причем текстуальность восприятия мира определяется как невозможностью культуры существовать вне текста, так и тем, что все внешнее по отношению к тексту производится в самом тексте: «Мы ограничиваемся. только «текстуальными» признаками вместо того, чтобы ввязываться в единственный фундаментальный спор, поддерживая его классическую форму. лишь по той причине, что здесь мы оказываемся в точке, в которой разыгрывается отношение «текста» - в классическом узком смысле этого слова - к «реальности», так что речь идет о понятиях текста и внетекстового, о трансформации их отношения. Новый текст, который задерживает нас и, как кажется, нас ограничивает, это снова бесконечный выступ своего классического представления» [8, с. 42-43]

Подчеркивая опосредованность восприятия действительности дискурсивной практикой, Деррида замечает, что «внетекстовой реальности вообще не существует» не только потому, что к ней нет иного доступа, «кроме как через текст» [7, с. 313], но и сама реальность находится в одной плоскости с ее рефлексией, т.е. мышление скорее конструирует реальность в виде объекта своего познания, чем отражает ее. И с этой точки зрения любая теория представляет собой «лишь совокупность текстов, принадлежащих нашей истории и нашей культуре. А поэтому, налагая свой отпечаток на наше чтение и наше интерпретирующее письмо, она не является таким общим принципом или истиной, которую можно было бы изъять из системы текста, где мы находимся, чтобы прояснить эту систему со стороны. В известном смысле мы находимся внутри. текста» [7, с. 316]. Деррида, разъясняя понятие «текста», подчеркивает, что текст - это «не «книга», не «письмо» или «след», точно так же, как и не бумага, на которую нанесены графические символы...», текст служит «стратегическим целям», и поэтому философ расширяет его понимание «почти до бесконечности», т.е. размыкает его лингвистические границы. Следовательно, нет ничего «вне текста», т.к. любая реальность и любой субъект «являются частью этого всеобщего текста, который нельзя читать как книгу,

потому что он представляет собой поле взаимодействия самых различных сил... и поэтому деконструкция - это... теоретико-философский, практический и политический подход к осмыслению действительности» [12, р. 168]. И здесь возникает вопрос об отвественности самой деконструкции за все происходящее, т.к. она в итоге сама является частью реальности, т.е. ее идеологической ангажированности. Таким образом, позиция Деррида по отношению к «проблеме текста» состоит в том, чтобы показать, почему любая теория «должна была бы подвесить или в крайнем случае усложнить. наивную открытость, которая соотносит свой текст с вещью, с референтом, с реальностью или даже с последней семантической или понятийной инстанцией» [8, с. 53]. Такой подход заставил его обратиться к вопросам самореференции, причем проблема заключается не в обращении «текста» к «означаемому» как «внешнему миру», а в том, как понимается эта «внешность» (мира, методологической установки, критической позиции и т.п.).

В этом контексте также возникает проблема взаимодействия языка и текста: «Люди, предпочитающие определять как «язык» то, что я называю «текстом», поскольку я как-то написал: «нет ничего вне текста», обычно переводят и интерпретируют мое высказывание так: «нет ничего вне языка». Тогда как. дело обстоит совсем наоборот - деконструкция началась с деконструкции ло-гоцентризма,... с попытки избавить опыт мысли от господства лингвистической модели» [13, с. 153-154]. Поэтому Деррида пришлось расширить понятие текста, «обобщить его»: у «текста» больше нет ничего «внешнего», ему нет предела - он внеположен языку, который всегда является лингвистическим феноменом, понимание и интерпретация которого так или иначе опосредованы текстом. Следовательно, различие языка и текста заключается в том, что «у языка есть внешнее»: ««быть за пределами языка» для меня означает материю следов различных текстов в самом широком смысле» [13, с. 155], т.е. быть «за пределами» языка означает принадлежать «реальности текста».

Таким образом, текст в концепции Деррида предстает как «сложноорга-низованное многосмысловое гетерогенное образование, возникающее «в развертывании и во взаимодействии разнородных семиотических пространств и структур» как «практика означивания в чистом становлении» и способное генерировать новые смыслы» [14, с. 24]. Текст - внутренне неоднороден, связи в нем нелинейны: «"Работа" Текста совершается в сфе-

ре означающего. Порождение означающего может происходить вечно посредством множественного смещения, взаимоналожения, варьирования элементов» [там же]. Текст открыт «внешнему», не имеет границ, ему присущи множественность, интертекстуальность, он создается из других текстов, по отношению к другим текстам, он не объект, а карта, «имеющая свои дороги и их невидимые ответвления, подземные пути и так далее», или «хартия в смысле конституционном» [13, с. 181], т.е. мир в его концепции превращается в текст, «конституируется» как текст. «Текстуализация» реальности ведет к размыванию границ между различными языками культуры, в том числе, между литературой и философией, которой теперь отказано в превосходстве над литературой репрезентировать бытие.

ЛИТЕРАТУРА

1. Автономова Н.С. Деррида и грамматология // Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000.

2. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.

3. Косиков Г.К. Текст. Интертекст. Интертекстология // Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности. М., 2008.

4. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

5. Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках.М., 1977.

6. Деррида Ж. Позиции. М., 2007.

7. Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000.

8. Деррида Ж. Диссеминация. Екатеринбург, 2007.

9. Интервью с Жаком Деррида // Arbor Mundi / Мировое Древо. М., 1992. № 1.

10.Постмодернизм. Энциклопедия. Мн., 2001.

11..Азарова Ю.О. «Текст» и «текстуальность» в текстах Ж. Деррида // Вестник Житомирского государственного университета им. И. Франко. Житомир, 2003. № 12.

12.Derrida J. But, beyond...: Open letter to Anne McClintock and Rob Nixon /Transl. by P.Kamuf/ // Critical Inquiry. Chicago, 1986. Vol.13. №1 (Autumn. 1986).

13.Жак Деррида в Москве. М., 1993.

14.Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 2001.

LITERATURE

1. Avtonomova N.S. Derrida and grammatology // J. Derrida, Of Grammatology. Moscow, 2000.

2. MankovskayaN.B. The aesthetics of postmodernism. St. Petersburg., 2000.

3. Kosikov G.K. Text. Intertext. Intertekstologiya // Pege-Gro H. Introduction to the theory of intertextuality. Moscow, 2008.

4. Ilyin I.P. Post-structuralism. Deconstruction. Postmodernism. M., 1996.

5. Avtonomova N.S. Philosophical problems of structural analysis in the humanities. Moscow, 1977.

6. Derrida J. Positions. M., 2007.

7. Derrida J. Grammatology. Moscow, 2000.

8. Derrida J. Dissemination. Ekaterinburg, 2007.

9. Interview with Jacques Derrida // Arbor Mundi / World Tree. Moscow, 1992. No 1.

10.Postmodernism. Encyclopedia. Mn., 2001.

11..Azarova J.O. "Text" and "textuality" in the texts of Derrida // Herald of Zhytomyr State University. Franko. Zhitomir, 2003. No 12.

12.Derrida J. But, beyond ...: Open letter to Anne McClintock and Rob Nixon / Transl. by P.Kamuf // Critical Inquiry. Chicago, 1986. Vol.13. Number 1 (Autumn. 1986).

13.Jacques Derrida in Moscow. Moscow, 1993.

14.Skoropanova I.S. Russian postmodern literature. Moscow, 2001.

Зимовниковский педагогический

колледж. г. Зимовники, Россия_14 августа 2013 г.