CC BY
44Технологические, структурные и финансовые факторы развития российской экономики
Technological, structural and financial factors of development of Russian economy
КЛЕПАЧ Андрей Николаевич
Член Правления ВЭО России, заместитель Председателя (главный экономист) Внешэкономбанка, заслуженный экономист РФ Andrey N. KLEPACH
Member of board of VEO of Russia, Deputy chairman (chief economist) Development Corporation «Bank for development and foreign economic affairs (ВЭБ. РФ)», honorable economist of RF
Аннотация:
Российская экономика обладает значительным потенциалом для ускоренного развития, но его раскрытие предполагает модификацию бюджетного правила и смягчение денежно-кредитной политики, а также формирование новой инновационной социально-ответственной модели поведения бизнеса. Отказ от избыточных государственных сбережений должен сопровождаться структурным маневром в направлении развития человеческого капитала, новой транспортной инфраструктуры и науки. Параметры этого структурного маневра выходят за пределы одобренных Правительством национальных проектов. Опережающее развитие российской экономики наряду с реализацией утвержденных национальных проектов нуждается в новом пакете государственных программ и проектов, сопоставимых с параметрами развитых стран. Долгосрочная государственная политика развития может быть устойчивой только при условии роста, способствующего превращению среднего класса в доминирующий социальный слой общества и сокращению масштабов неравенства.
Abstract:
Russian economy has a significant potential for robust and sustainable pace of growth but that assumes a modification of the budget rule, monetary policy softening and a new innovative, social-oriented model of business behavior. Refusing of excessive government savings strategy
has to be accompanied by a structural maneuver of directing more funding towards investment in human capital, new transport infrastructure and science. Parameters of such structural changes go beyond the approved government National Projects. Advanced development of the Russian economy requires a new package of the government programs and National Projects, which would be directed to close the gap in key economic parameters between Russia and developed countries. The long-term development policy can be sustainable only with a type of growth that supports the transformation of the middle class into a dominating social group and helps to reduce income inequality.
Ключевые слова: Экономический рост, денежная и бюджетная политика, бюджетное правило, структурные сдвиги, неравенство, средний класс.
Keywords: Economic growth, monetary and budget police, budget rules, structural
change, inequality, middle class.
Экономический рост, опережающий по темпам роста мировую экономику, и в новом политическом цикле провозглашен одной из ключевых целей Правительства на ближайшие годы. Важен не только темп роста - два процента, полтора, три с лишним, - а то, какой ценой мы этого можем достичь, и каких изменений в экономической политике это потребует, и как изменится жизнь людей в результате нового ускорения? Можем ли мы, как считают Минфин и Минэкономразвития, опираясь на те правила, которые уже сложились - бюджетное правило, таргетирование инфляции, - по мере улучшения институтов получить высокие темпы роста? Или сами правила должны претерпеть серьезные изменения?
Для ответа на эти вопросы посмотрим на социологию экономического развития, или на восприятие бизнесом и экспертами экономических изменений. В 2007-2008 годах наблюдался значительный отрицательный баланс оценок изменения конкурентоспособности. 2010 год - тоже скачок вниз до минус 41% (Центр развития ВШЭ, таблица 1). Однако в 2018 году - уже некоторые позитивные изменения, или улучшение конкурентоспособности нашей промышленности.
Обычно все изменения в институтах идут под флагом улучшения инвестиционного климата. 2008 год - минус 41%, 2010 - минус 22%. Несмотря на то, что в 2010 году российская экономика выходила из кризиса с инвестиционным климатом, стало не то чтобы лучше, но ухудшаться он стал медленнее. Однако в 2018 году опять провал - до минус 47%. При этом показатель Doing Business подскочил уже до тридцать первого места. Doing Business - это Москва, Питер, и здесь есть реаль-
Таблица 1. Изменение оценок состояния российской экономики (баланс позитивных и негативных оценок изменений за последние 4 квартала)
Показатель 2008 2010 2018
Конкурентоспособность -22,7 -40,7 5,3
Инвестиционный климат -40,9 -22,2 -47,4
Эффективность государственной экономической политики -27,3 -18,5 5,3
Источник. Опросы Центра развития ВШЭ
ное улучшение ситуации с подключением к сетям, получением разрешений на строительство. Тем не менее опросы бизнеса, которые проводит, например, Центр развития Высшей школы экономики, показывает, что ситуация действительно остается достаточно неблагоприятной, и в чем-то, и не только в связи с санкциями, произошло ухудшение. А эффективность государственной политики, которая долгие годы была отрицательной, - минус 27%, минус 19%, - сейчас перешла в некоторую позитивную область. Это можно считать свидетельством, что есть надежда, ожидания бизнес-сообществом улучшения ситуации.
В то же время, если наверху есть консенсус об эффективности проводимой экономической политики, то опросы снизу бизнеса и населения свидетельствуют скорее об ожидании ее серьезного изменения. В частности, опросы «Левада-Центра» показывают, что примерно 40% населения исходит из того, что сейчас экономическая ситуация в России неблагоприятна. Причем это оценки, конечно, лучше, чем в 2015 году, но они в два раза хуже, чем было в 2006-2007 гг. В обществе формируется запрос на изменение политики. Опросы «Левада-Центра» показывают, что примерно 42% в прошлом и 57% населения в этом году выступает за масштабное и кардинальное изменение экономической политики.
Каковы могут быть контуры этих изменений? Одним из ключевых достижений макроэкономической политики последних лет считается достижение относительной независимости от колебаний нефтяных цен, точнее устойчивости к этим колебаниям, что выражается в стабильности бюджетных расходов, стабильности денежно-валютной системы. Действительно, бюджетные правила защищают планируемый уровень бюджетных расходов, хотя он опирается на заниженный уровень цены на нефть (почти на 50% ниже средней за последние 10 лет). Курс, хотя он в рамках плавающей системы колеблется сильнее, чем это было в середине 2000-х годов, тоже сейчас является относительно стабильным.
Но возникает другая сторона вопроса: а что это дало для экономического развития? Если мы посмотрим на последние два года, то в результате роста цен на нефть и на газ наша экономика получила дополни-
тельно примерно около 100 миллиардов долларов. Какой эффект эти деньги дали для развития экономики или кому они достались? Примерно 50 миллиардов за последние два года ушли в бюджет. На 25 миллиардов, скорее, возрос отток капитала. Частично он идет на обслуживание внешнего долга корпораций, но все-таки это отток капитала. По сути дела, из этого прироста дополнительных доходов в 100 миллиардов в экономику на инвестиции, на прирост потребления ушло где-то, по оценке Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ, примерно 25 миллиардов, то есть одна четвертая. Это дало за два года прирост ВВП где-то на 0,5%. Если бы целиком эти 100 миллиардов ушли в российскую экономику, то рост с учетом сил трения был бы примерно на 1,5-2% выше. Повышая устойчивость финансовой системы, бюджетное правило фактически лишило российскую экономику существенной части роста и не позволило превратить рост мировых цен действительно в те технологические, структурные и социальные изменения, которые были необходимы.
Во многом благодаря избыточно жесткой бюджетной и денежной политике, хотя это и не единственная причина, российская экономика после мирового кризиса 2008 — 2009 годов отстает по темпам роста от мировой, консенсус-прогноз которой в среднесрочной перспективе выше 3%. Это прогноз роста мирового ВВП по паритету покупательной способности, что дает большой удельный вес динамично развивающимся Китаю, Индии. Если посчитать по номинальному курсу, будет пониже 2,9%, но все равно это выше, чем тот рост, который ожидаем в России, — примерно два с лишним процента.
Экономическая политика в 2019 году сделала шаг вперед от жесткой версии бюджетного правила, фактически подняв планку расходов выше цены отсечения в 40 долл./барр., что проявилось в запланированном росте заимствований, несмотря на профицитный бюджет. К середине 2019 года свободные остатки в Фонде национального благосостояния и других бюджетных счетах с учетом закупленной в соответствии с бюджетным правилом валюты уже превысили 7,5% ВВП (оценка Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ), что позволяет направить часть этих средств, превышающую планку в 7% ВВП, на развитие российской экономики. К концу года эти нефтегазовые накопления превысят 10% ВВП (в т.ч. свободные остатки около 9% ВВП). В экономике на стороне государства накоплен ресурс в 1,5-2% ВВП, который мог бы стать даже в рамках действующих бюджетных правил серьезным фактором преобразований и ускорения роста. Однако вопрос об использовании этого стратегического резерва остается открытым. Перечисление этих средств на счет ФНБ затягивается на 9-20 месяцев и фактически переносит вопрос на середину или конец 2020 года. Все, что напоминает сомнения Наполеона об использовании гвардии в битве под Москвой, при этом Банк России уже высказался против инвестирования ФНБ в российскую экономику, якобы из-за угрозы усиления инфляции.
Наиболее острой среднесрочной и долгосрочной проблемой российской экономики сейчас является не инфляция, а слабый экономический рост и отставание в технологическом инновационном развитии от мировых лидеров.
Позитивные изменения в восприятии бизнесом и экспертами экономической политики во многом связаны с запуском национальных проектов, хотя их восприятие в обществе и бизнесе неоднозначно. Понятно, что их эффект скажется не сразу. Достаточно ли предусмотренных в них мер для решения основных социально-экономических задач и роста с темпами, опережающими мировые? В последние годы расходы на образование, здравоохранение, науку в процентах к ВВП снижались (таблица 2). Нацпроекты это падение останавливают, даже происходит небольшой рост относительно ВВП, но мы не достигаем уровня, который был у нас в 2010—2012 годах, и тем более параметров развитых стран. Расходы на образование по линии бюджетной системы в 2018 году оцениваются в 3,53% ВВП. Нацпроект «Образование» обеспечивает их стабилизацию (3,6-3,7% ВВП), но это ниже, чем у нас было в 2010 году. Расходы на здравоохранение резко сократились относительно ВВП в 2013 и в 2017 годах. Нацпроект развития здравоохранения преодолевает тенденцию к снижению, но ожидаемый уровень даже в бюджетной части к 2023 — 2024 году будет уступать уровню 2010 года. В финансировании науки 10 лет наблюдается стагнация, при некотором снижении относительного уровня как частных, так и государственных расходов на НИОКР (несмотря на повышение заработной платы целевым работникам науки). Нацпроект по развитию науки увеличивает финансирование обновления экспериментальной базы академических институтов, однако общий уровень расходов на НИОКР со стороны государства продолжит относительное снижение. Умеренного повышения расходов можно ожидать только от бизнеса.
Некоторый относительный прирост достигается в части развития транспортной инфраструктуры по линии нацпроекта «Безопасные дороги» и магистрального плана развития транспортной инфраструктуры. В 2023—2024 годах удастся превысить уровень 2010—2013 годов.
Конечно, вопрос не только в размерах финансирования, но и в качестве предоставляемых услуг и эффективности проектов, однако и масштаб финансирования имеет значение для комплексного решения проблем. Наряду с нацпроектами важны и другие планы правительства и бизнеса, такие как долгосрочная программа модернизации теплоэнергетики, тарифные решения, план мер по стимулированию повышения нормы накопления. Однако управленческий властный рычаг сосредоточен именно на национальных проектах, и они в наибольшей степени влияют на конструкцию бюджетной системы. Финансовая картина расходов развития более напоминает прекращение отступления, но не переход к прорыву.
Таблица 2. Динамика основных расходов развития с учетом параметров бюджета
и национальных проектов
Показатель, % ВВП 2010 2013 2016 2017 2018 2019 2020 2021 2022 2023 2024
Расходы на образование 4,95 4,69 4,38 4,33 4,28 4,30 4,36 4,39 4,46 4,52 4,59
в т.ч. расходы бюджетной системы 4,09 3,95 3,61 3,54 3,53 3,52 3,53 3,53 3,59 3,63 3,69
Расходы на здравоохранение 5,64 4,99 5,85 5,31 5,29 5,50 5,69 5,57 5,53 5,49 5,49
в т.ч. расходы бюджетной системы 3,69 3,17 3,63 3,06 3,19 3,36 3,51 3,40 3,39 3,39 3,40
Внутренние затраты 1,13 1,03 1,10 1,11 1,06 1,11 1,13 1,13 1,15 1,18 1,21
на исследования и разработки
в т.ч. средства государства 0,80 0,69 0,75 0,75 0,75 0,67 0,64 0,60 0,58 0,57 0,54
Инвестиции в развитие 2,05 1,89 1,66 1,66 1,64 1,73 1,87 2,06 2,04 2,07 2,07
транспортной инфраструктуры
без трубопроводного транспорта
Источник. Расчеты Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ
В обществе и власти сложился консенсус в отношении приоритетности инвестиций в образование, здравоохранение, развитие транспортной инфраструктуры, но нет консенсуса, как это реализовать в сложившейся бюджетной конструкции и дороговизной кредита.
В условиях достаточно низкой загрузки мощностей и отложенного неудовлетворенного потребительского спроса есть возможность существенного безинфляционного ускорения развития. Это потребует модификации бюджетного правила, сокращения избыточных государственных сбережений и существенного смягчения денежно-кредитной политики в части снижения стоимости капитала и создания условий для формирования длинных денег.
По оценке Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ среднегодовые темпы роста российской экономики, при сложившихся макроусловиях и поведении бизнеса до 2024 года не превысят 2-2,5% в год. Пакет дополнительных мер может включать в себя:
■ повышенную по сравнению с параметрами бюджета индексацию заработной платы бюджетников и пенсионеров;
■ активизацию кредитования предприятий и населения (особенно ипотеки) за счет снижения цены капитала до уровня не выше 7-8%;
■ докапитализацию институтов развития и финансового оздоровления проблемных предприятий ОПК;
■ увеличение государственного финансирования здравоохранения, образования, науки и транспортной инфраструктуры.
Дополнительные расходы бюджетной системы (вкл. регионы, ФНБ) оцениваются в среднем около 3% ВВП в год. Мультипликативный
эффект дополнительных расходов бюджета оценивается в среднесрочной перспективе в 1,24, при этом наиболее высокий эффект дают расходы на поддержку институтов развития и бюджетное финансирование инфраструктурных проектов. Это может поднять среднегодовые темпы роста до 3-4% в год и преодолеть за три года провал 2014—2016 годов по реальным доходам населения и инвестициям.
Таблица 3. Потенциальный эффект стимулирующих мер за 2020—2024 годы
Дополнительный Дополнительные прирост ВВП* расходы бюджета
% млрд руб. млрд руб.
Всего 6,5 26 319 21 282
Дополнительная индексация зарплат бюджетников и пенсий 1,3 4255 3970
Дополнительное снижение ключевой ставки Банком России 0,5 3043
Докапитализация институтов развития 0,6 2760 2475
Дополнительное финансирование науки 0,2 1003 979
Дополнительное финансирование образования 1,4 6497 5849
Дополнительное финансирование здравоохранения 1,1 4364 4067
Дополнительное финансирование инфраструктуры 0,8 4398 3943
* с учетом лагов, т.е. учитывается и прирост ВВП, полученный
в 2025 году за счет стимулирующих мер 2024 года.
Источник. Расчеты Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ.
Наряду со среднесрочными стимулирующими мерами необходимо сформировать новые долгосрочные правила, которые обеспечат устойчивый инклюзивный рост, обеспечивающий сбалансированное экологическое и социальное развитие.
Выделим несколько назревших изменений.
Во-первых, это пересмотр планок для так называемых целевых категорий в образовании, здравоохранении и науке, ориентируясь на соотношения, характерные для развитых стран, которые превышают те, что сейчас заложены в Указе Президента РФ и бюджете. К 2035 году отношение зарплат к средней зарплате должно подняться по сравнению с базовым сценарием (соответствующим нынешним правилам): для преподавателей — в 1,2-1,3 раза, врачей — в 1,3-1,4 раза, научных сотрудников — в 1,5-1,7 раза. Это приведет к росту относительной конкурентоспособности зарплат, что окажет позитивное влияние на кадровое обеспечение отраслей развития человеческого капитала и науки.
Во-вторых, назрел отход от неоправданной дифференциации зарплат бюджетников (как и нагрузки на одного врача и учителя) по реги-
онам, где за один и тот же труд по развитию человеческого богатства работники соседних регионов получают зарплату, различающуюся в 1,5-2 раза, в результате наличия в одном из них нефтяной вышки, или крупного банка. По оценке Института исследований и экспертизы ВЭБ, при повышении заработной платы целевых категорий бюджетников в регионах, где зарплата отстает от среднего уровня по стране, до среднего уровня России с учетом целевых соотношений и разницы в стоимости жизни, общее увеличение бюджетных расходов составит около 400 млрд рублей (рост на 12,5%). Это умеренная цена для выстраивания единого социального и трудового пространства России. Межрегиональная дифференциация не исчезает, но точкой отсчета становится не отдельный регион, а единый общероссийский стандарт стоимости труда и качества предоставляемых социальных услуг.
В-третьих, уточнение самих целевых категорий, включение в них научных руководителей лабораторий, которые являются научными лидерами, а не административно-управленческим персоналом, устранение неоправданного приравнивания среднего медицинского персонала к младшему, выработка правил изменения заработной платы инженерного персонала. Создание финансовых условий для увеличения численности медицинского персонала, для уменьшения межрегиональной дифференциации нагрузки врачей и повышения доступности медицинских услуг в удаленных и малонаселенных пунктах. Увеличение спроса на медицинские услуги, а во многом и численности медицинского персонала, отражает тенденцию к увеличению продолжительности жизни и доли более старых возрастов в населении страны.
В-четвертых, необходимы системные инвестиционные решения, направленные на преодоление многократного отставания от развитых стран в техническом оснащении научных, образовательных и медицинских учреждений.
В-пятых, формирование долгосрочных правил начисления пенсий, обеспечивающих не только их реальный рост (выше инфляции), но и повышение коэффициента замещения — отношения пенсий к средней заработной плате.
Это означает, что с нынешнего уровня расходов на образование в 4,3% ВВП (бюджетная система — 3,5% ВВП) необходимо подняться до 6,5% ВВП к 2030 году (бюджетная сфера — 5,4% ВВП), здравоохранения — с 5,3% ВВП (бюджетная сфера — 3,2% ВВП) до 7,5% ВВП (бюджетная сфера — 4,7% ВВП).
Перейти к инновационной высокотехнологичной экономике без существенного увеличения расходов на НИОКР, повышения статуса ученого и ученого сообщества, качественного изменения взаимоотношения науки — образования — производства невозможно.
После десятилетней стагнации расходов на НИОКР около 1,1% ВВП необходимо создать условия для их повышения до уровня развитых
стран - 2-2,5% ВВП, включая стабилизацию и переход к умеренному росту и государственных расходов (до 0,8-0,9% ВВП). От системы управления по публикациям и цитированию необходимо вернуться к содержательным вопросам развития научных школ, способности науки решать ключевые вызовы, стоящие перед страной, и значительному обновлению экспериментальной базы науки, причем не только академической, но и прикладной. Нацпроект развития науки делает первый шаг в обновлении экспериментальной базы академических фундаментальных исследований, однако он уступает планам создания установок «mega science» в госпрограмме развития науки, принятой в 2012 году и не выполненной до сих пор. Экспериментальная база отраслевой прикладной науки остается вне периметра нацпро-екта. Надежда возлагается на крупный частно-государственный бизнес (Сбербанк, Ростех, Роснефть и др.), который в рамках соглашений по развитию прорывных ключевых технологий проинвестирует в передовые технологии.
Сложившаяся в последние годы система управления научными и технологическими разработками фактически препятствует преодолению разрыва (и финансового, и организационного) между фундаментальной и прикладной наукой, когда отраслевые государственные научные центры (ГНЦ) практически не могут в явном виде заниматься перспективными прорывными исследованиями, потому что их финансирование закреплено за академической наукой и министерством науки, тогда как ГНЦ относятся к сфере ответственности Министерства промышленности. В этих условиях в наибольшей степени страдает вопрос разработки и финансирования научно-технических заделов под будущие поколения техники и технологий, т.е. как раз прорывных технологий.
Сохраняются высокие барьеры между научными и технологическими разработками по линии Министерства обороны и гражданской науки. Вместо управления научным комплексом как единым целым преобладает ведомственная разобщенность. Научные и технологические разработки по линии Минобороны, Минпрома, Миннауки, Национальной технологической инициативы (НТИ), которые зачастую нацелены на одни и те же темы, но их разработка идет растопыренными пальцами, а не концентрацией усилий в кулак, в единые мощные проекты. Определенным шагом в создании механизма согласованного развития выступают комплексные программы научных исследований Миннауки (КПНИ), совместно с Академией наук, и попытка их увязать с проектами и программами, направленными на реализацию Стратегии развития науки и технологий. Необходима органическая состыковка Госпрограммы развития науки и технологий, нацпроекта «Наука», НТИ, технологических платформ, которые остались без государственной поддержки, программ инновационного развития компа-
ний и реорганизация государственных институтов технологического развития.
Наряду с поддержкой «start-up» и венчурного бизнеса, которым в последние годы отдается приоритет, необходимо превратить Роснано в мощного драйвера разработки и превращения новых технологий в инновации и создания новых рынков, расширив ее мандат (в части электроники и информационных технологий, новых материалов) и докапитализировав. Это позволило бы создать работающий на деле инновационный лифт превращения научных и технологических разработок в инновационное производство. В дополнение к Роснано было бы целесообразно создать подобную корпорацию по биотехнологиям, а также сеть национальных лабораторий и консорциумов в ведущих направлениях прорывных технологий и исследований. Сейчас фактически статусом национальной лаборатории обладает только Курчатовский институт.
Государству наряду с «принуждением» к инновациям компаний и банков с государственным участием следовало бы расширить набор налоговых и других льгот для стимулирования частного финансирования прикладных и поисковых НИОКР. Это может быть применение механизма TIF для инновационных рискованных проектов, пониженного НДС и социальных налогов для проектного инжинирингового бизнеса, отказа от изъятия у ГНЦ прибыли через дивиденды, при условии ее инвестирования в НИОКР, компенсации частным компаниям расходов на НИОКР, соответствующим приоритетным направлениям Стратегии развития науки и технологий. Без сильных эффективных стимулов вряд ли удастся переломить ситуацию с частным финансированием НИОКР.
Научно-технологическая политика может стать важнейшей составляющей промышленной и аграрной политики, наряду с традиционными инструментами субсидирования процентных ставок, мер поддержки экспорта и ограничения импорта. Фактически грань между промышленной, аграрной, транспортной, строительной и научно-технологической политикой становится все более условной. При этом, если у Минпрома есть серьезный бюджет на НИОКР, то Министерство сельского хозяйства (которое, правда, в последний год несколько активизировалось, в т.ч. и с использованием аграрных КПНИ), Минэнерго, Минтранс, Министерство строительства и жилищно-коммунального хозяйства практически не имеют ни серьезных планов развития технологий, ни соответствующих бюджетов.
В отличие от атомного и космических проектов времен СССР современная Россия не имеет сопоставимых по масштабам прорывных научно-технологических проектов. Разрабатываемая Стратегия (программа) искусственного интеллекта носит прорывной, но задельный характер. Она может стать драйвером будущего, только если в среднесрочной
перспективе будет опираться на прорыв в разработке базовых технологий микроэлектроники и фотоники, распознования образов, сложных, а также квантовых вычислений, big data, блокчейн, активной цифрови-зации экономики, включающей в себя и цифровую фабрику, и цифровую поликлинику, технологии беспилотного, точнее, умного движения.
Большой макроэкономический потенциал имеют реализуемые, или стартующие в настоящее время новые прорывные проекты в традиционных высокотехнологичных секторах. Можно выделить проект реактора на быстрых нейтронах Брест, гиперзвук (в т.ч. в гражданском авиастроении), экранопланы, новые космические технологии (дистанционного зондирования земли, космической связи, космических двигателей на новых принципах), «железо и мозги» для сетей 5G, высокоскоростное железнодорожное движение, новые технологии разведки и добычи полезных ископаемых (в т.ч. углеводородов), новые технологии производства, передачи и накопления энергии (топливные элементы, умные сети, сверхпроводимость).
Одна из проблем в том, что практически все эти проекты характеризуются систематическим недофинансированием и непоследовательностью в реализации. Мучительным примером является проект высокоскоростных железнодорожных магистралей. Россия обсуждает их с 2008 года, не построив ни одного км, тогда как Китай за 10 лет создал новую транспортную систему протяженностью более 20 тыс. км и новую подотрасль транспортного машиностроения. Мы первоначально планировали строить ВСМ Москва - Питер, затем после серьезных обоснований было принято решение о приоритетном строительстве ВСМ Москва - Казань (Железнодорожный - Гороховец), которая должна стать первым этапом пути до Екатеринбурга и ядром ВСМ Евразия, соединяющей Урумчи (Китай) - Астану (Казахстан) - Россию -Белоруссию и в конечном счете Берлин. Такая железнодорожная сеть могла бы стать мощным геополитическим проектом, образующим стержень транспортной инфраструктуры Большой Евразии и сопряжения на деле ЕАЭС и китайского проекта «Путь и Пояс». Сейчас произошел новый поворот в пользу ВСМ Москва - Санкт-Петербург, которая имеет ограниченный макроэкономический и пространственный эффект.
При всей неопределенности научных и технологических открытий и при обилии форсайтов, необходим план ключевых стратегических прорывных проектов, скоординированных друг с другом, и его последовательное не декларативное выполнение.
Все эти среднесрочные и долгосрочные меры требуют значительной модификации правил бюджетной и денежно-кредитной политики, и что еще важнее - формирования нового стратегически инновационно-ориентированного управленческого мышления.
Бюджетное правило, действующее сейчас, совмещает профицит (при цене нефти более 40 долларов за баррель) с увеличением вну-
треннего долга. Заимствования не только позволяют поддержать расходы на уровне несколько выше бюджетной планки в 40 долл. за барр., но и обеспечить наращивание Фонда национального благосостояния, которое приобретает самодовлеющий характер. По оценке Института исследований и экспертизы ВЭБ, Фонд национального благосостояния (с учетом остатков на бюджетных счетах, не перечисленных формально до конца года в Фонд) может возрасти с 7,8% ВВП (на конец 2018 года) до почти 20% ВВП в 2025 г. и 26,4% ВВП в 2030 году. При этом госдолг может возрасти с 11,8% ВВП в 2018 году до 23,5% ВВП в 2030 году, т.е. более 60% прироста ФНБ будет профинансировано увеличением заимствований.
Долгосрочная пролонгация бюджетного правила в нынешнем виде (даже при индексации 40 долл. планки расходов на инфляцию) продолжает формировать избыточные государственные сбережения, большей частью размещенные в валютных активах за рубежом, а не вложенные в свою собственную экономику. Для того чтобы реализовать модель ускоренного развития и решения структурных ключевых проблем здравоохранения, образования, транспортной инфраструктуры, жилищного хозяйства необходимо изменить бюджетное правило и перейти к дефицитному бюджету. При этом предельный уровень дефицита, если не менять налоговые правила, не будет превышать два с лишним процента. Тем не менее в этом сценарии госдолг вырастает меньше (около 17% ВВП к 2030 году), потому что нет разбухания суверенных фондов (их относительный уровень понизится до 5-6% ВВП). Основные риски здесь связаны с необходимостью снижения налоговой нагрузки на нефтяной комплекс, который может в рамках существующего налогового бремени серьезно сократить добычу нефти, а также растущий дефицит системы обязательного медицинского страхования.
В части денежно-кредитной политики модель устойчивого динамичного развития предполагает не только смягчение в краткосрочном плане политики ЦБ, но и создание другой финансово-экономической системы с институтами развития, которые могут предоставить длинные деньги (в т.ч. пенсионные) для крупных долгосрочных проектов на условиях доступных для предприятий и конкурентоспособных на мировых финансовых рынках. Сейчас это отчасти делается для аграрного и оборонного комплекса, но подобные условия необходимо создать и для инфраструктурных, а также высокотехнологичных проектов. При этом, если в краткосрочном плане доступность кредита обеспечивается бюджетными субсидиями, то в долгосрочном плане — капитализацией институтов развития за счет средств ФНБ и эмиссионных источников Банка России.
Запрос на новую модель развития характеризуется не только повышенными темпами роста и технологическими достижениями, но новым социальным измерением. В последние годы не только упали реальные
доходы населения, но и сократилась доля среднего креативного класса. Ожидаемый экономический рост должен создать условия не просто для роста доходов населения и сокращения бедности, но и превращения среднего класса в доминирующую социальную группу, уменьшения неравенства и укрепления социальной справедливости. На это указывают не только опросы населения, но это является и значимым фактором перехода к высоким устойчивым темпам развития.
По оценке Института исследований и экспертизы ВЭБ.РФ, в случае повышения вдвое темпов роста экономики и реальных располагаемых доходов населения (с 2% в базовом консервативном варианте до 4% в умеренно-оптимистическом сценарии ускоренного роста) доля бедного населения с доходами ниже прожиточного минимума сократится с 14% населения в 2018 году до 10% в 2024 и к 2030 году - до 7-8%. Доля малообеспеченных (или относительно нуждающихся, имеющих доходы от 1 до 4 прожиточных минимумов на человека) сократится с 63% в 2018 году до 60% в 2024 и 56% в 2030 году. Доля среднего класса (имеющего доходы 4 и более прожиточных минимума, но ниже 12), который может себе позволить покупку основных товаров длительного пользования, дополнительные расходы на образование и поддержание здоровья, формирование сбережений и инвестиций в улучшение жилищных условий, может вырасти с 21% в 2018 году до 27% в 2024-м и 34% в 2030 году. Понятно, что эти социальные структурные изменения зависят не только от общих темпов роста, но и от структурных факторов. Во-первых, выстраивания системы социальной поддержки многодетных семей, которые сейчас в большинстве попадают в категорию бедных, а также ускоренного подъема экономически отсталых регионов (например, Тувы). Во-вторых, изменения структуры экономики, повышения ее интеллектуальной составляющей, что увеличивает спрос на высокообразованный и высокооплачиваемый труд.
Эффективная политика доходов становится не только результатом ускоренного роста экономики, но и важнейшим драйвером ее развития, связанным с опережающими инвестициями в увеличение человеческого капитала и повышение его качества. Такая модель социальных изменений станет и фактором уменьшения поляризации доходов и богатства в российском обществе, которая сейчас по многим оценкам сопоставима с уровнем 1913 года и латиноамериканских стран. Острота вопроса связана не только с масштабами неравенства, а с восприятием его несправедливости, оторванности от реальных трудовых и предпринимательских усилий. Россия стоит вновь, как и 100, и 37 лет назад перед выбором своего пути и образа будущего. У нас есть все возможности извлечь уроки из прошлого, не повторяя его ошибок, и сформировать устойчивую модель развития, притягательную и для российских граждан и других стран.
