CC BY
46
социальная катастрофа служит указанием на смену цикла отечественной модернизации.
Сами же циклы отличаются друг от друга, прежде всего, властными характеристиками, а именно: социальной природой властной элиты, принципами и взаимоотношениями с остальным обществом, в том числе и с иными действующими лицами модернизации, выбором средств, применяемых для реализации модернизационной политики, наконец, ее общей системой.
В истории отечественной модернизации XX в. можно выделить три цикла: первый - автокра-тическо-буржуазный, продолжающийся от Великой реформы 1860-х гг. до революции 1917 г. Она открывает второй цикл - социалистический, развивающийся до перестройки, завершившийся крахом системы к началу 1990-х гг. Представляется возможным указать на начало нового - третьего цикла, который условно можно именовать либерально-рыночным. Точнее было бы определить сегодняшнюю полосу развития как этап текущей стабилизации, появившийся после переходного периода, датированного с 1991 по 2002 г. Россия пережила социальную катастрофу, в которой уже складываются в гибридной форме новые институты модернизации, способные в своем функционировании принять вид либерально-рыночных.
Сегодня нет оснований считать, что проводимые в стране реформы отменили властный характер модернизации в пользу гражданского общества, где двигателем является коалиция социальных сил, каждая из которых обладает самостоятельностью и организованностью. Было бы корректнее признать наличие тенденций, действующих в этом направлении, но еще относительно слабых, чтобы определить ход модернизации. Уместно напомнить, что подобные тенденции имели место и в первом цикле модернизации.
Источники социальных катастроф целесообразно искать внутри модернизационных процессов, так как в политике нет баланса между традициями и модернизацией, именно такая дисфунк-циональность определяет ход исторического развития России.
Примечания
1. Кантор, В. А. Российская ментальность [Текст] / В. А. Кантор // Вопросы философии. 1994. № 1. С. 94.
2. Маркс, К. Сочинения [Текст] / К.Маркс, Ф. Энгельс. 2-е изд. Т. 46. Ч. 1. М„ 1964. С. 473.
3. Скрынников, Р. С. Иван Грозный [Текст] / Р. С. Скрынников. М„ 1978. С. 48.
4. Васильев, Л. Н. Российская модернизация [Текст]/ Л. Н. Васильев// Вопросы философии. 1993. № 7. С. 114.
5. Покровский, М. Н. Избранные произведения [Текст] / М. Н. Покровский. М„ 1966. С. 519.
6. Там же.
7. Курц, Б. Сочинения Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича [Текст] / Б. Курц. Киев, 1915. С. 174.
8. Алаев, Л. С. Частная собственность на Святой Руси [Текст] / Л. С. Алаев // Новое время. 1991. № 10. С. 100.
9. Там же. С. 255.
10. Переход от феодализма к капитализму в России [Текст]. М„ 1998. С. 38.
11. Сталин, И. В. Сочинения [Текст] / И. В. Сталин. Т. 13. М„ 1946. С. 38.
12. Красильщиков, В. Модернизация России [Текст] / В. Красильщиков, Т. Зиборов и др. // Кентавр. 1992. № 5. С. 46.
13. Бердяев, Н. А. Русская идея [Текст] Н. А. Бердяев //О России и русской философской культуре. М„ 1990. 267 с.
14. Тойнби, А. Постижение истории [Текст] / А. Тойнби. М„ 1991. С. 39.
В. И. Казакова
ТЕХНИЧЕСКИЙ АРТЕФАКТ В ГОРИЗОНТЕ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА
В статье представлен анализ технического артефакта как феномена социального пространства, определяется его основная проблематика и перспективы развития в свете современных реалий. Одной из главных проблем является вопрос сосуществования человека с техникой как феноменом искусственного мира, результатом творческой деятельности. Технический артефакт рассматривается как конститутивный элемент социального пространства.
The article is devoted to the technical artifact as social space phenomenon. The leading tendencies of this discourse and perspectives of its further development are considered here. The main problem of modern reality is co-existence of human being and technique as artificial phenomenon, creation ship result modifying social space. Technical artifact is the constitutive element of social space.
Проблема соотнесения социального и технического является одной из наиболее ярких доминант современной философской мысли. Многомерность социального, отражаясь в многомерности искусственного, раскрывает новые потенциалы концептуального развития. В эпоху техногенного кризиса, где острота проблем подчас сочетается с парадоксальностью предлагаемых решений, становится особенно важным определённое переосмысление традиционных ракурсов как в социальной философии, так и в технозна-нии, поиск единых стратегий исследования со-циотехнической реальности. В настоящее время можно обозначить некоторую нестройность мысли, связанную с очевидной невозможностью разрешить основные проблемы современного тех-нознания в рамках сложившихся традиционных
© Казакова В. И., 2008
тенденций развития. С одной стороны, социотех-нические исследования обозначены как антитеза техноидиллий и технического алармизма, с другой - как интерференция сциентистских и социокультурных исследований. Постулирование техники как залога прогрессивного развития человечества или, напротив, как его апокалиптической тенденции, быстро исчерпывает свои смысловые ресурсы, поскольку и то и другое есть, в сущности, завуалированный отказ от концептуального дискурса. Оптимистическое видение техники практически игнорирует проблематичность её развития, в то время как скептическое либо негативное рассматривает данный круг проблем как изначально неразрешимый. Можно согласиться с Ф. Фукуямой, что и то и другое является, скорее, позой мысли, нежели её конкретной реализацией [1]. Делаясь объектом философской рефлексии, техника привносит элемент искусственности в интеллектуальные конструкции точно так же, как в бытийственное.
Тенденция к представлению философии техники как составляющей философии науки или, по крайней мере, стремление развернуть её проблематику в аналогичном ракурсе идей игнорирует, прежде всего, сущностное различие естественного и искусственного. Между тем именно этот аспект становится центром притяжения современной мысли сейчас, когда перед человеком встаёт реальная возможность отделения от органической среды. Можно констатировать также принципиальную разнородность различных концепций философии техники - орудийной, праксиологической, теологической, эвдемонистической и т. д. Их диапазон чрезвычайно велик и имеет тенденции к дальнейшему расширению. Вместе с тем в данной сфере отсутствуют чёткие классификационные принципы, кроме того, очевидно, что большинство из них носит весьма ограниченный характер. В то же время в современном технознании чётко выявляется тенденция, обозначающая в качестве объекта философского анализа тот или иной технический артефакт или строго определённый элемент технологий. Это фокусирование мысли на нетрадиционных для философского поиска сферах может быть отчасти рассмотрено как следствие кризиса мышления техногенной цивилизации, исчерпавшего ресурсы традиционных подходов. Поиск и обретение философской проблематики «у себя под ногами» отражает, возможно, часть экзистенциального сожаления современности, ищущего новые грани осмысления обыденного. Подобный подход изначально заключает в себе и определённый сциентистский элемент, поскольку технический артефакт рассматривается здесь как феномен, поддающийся логике научного исследования наряду с естественными объектами. Дан-
ная тенденция во многом инициирована инженерной мыслью, где от философского осмысления проблематики ждут некоего качественного скачка в решении прикладных задач. Эта тенденция обозначается всё резче в последние десятилетия по мере того, как сфера искусственного начинает обретать катастрофический размах, инициирующий апокалиптическую проблематику.
Взаимодействие техники и человека можно на социально-онтологическом уровне рассматривать как одну из составляющих противостояния субъекта и объекта, до предела обострённого современным цивилизационным кризисом [2-4]. Согласно известному изречению итальянского просветителя Дж. Вико, подлинно мы знаем только то, что создали сами. Современная эпоха, характеризующаяся как переходная от индустриального общества к информационному, всё чаще ставит под сомнение правомерность этого тезиса применительно к взаимодействию с миром искусственного. Сама по себе эта сфера есть онтологическая проекция человека, стремящегося жить в известном ему мире. Четыре аристотелевских причины наглядно демонстрируются скорее на примере созданного человеком, нежели природного. В искусственном целевое предшествует динамическому, и в этом его сущностная специфика. Но ценностно-целевая ориентация, изначально заданная человеком и предпосланная самому созданию искусственного, искажается в сфере цивилизации точно так же, как приостанавливается естественное действие вещей. В наши дни область практического применения техники оказывается расплывчатой и «размытой» вследствие интерференции аграрного, индустриального и информационного стилей мышления, а сфера её философского осмысления заставляет смещать центр внимания к нефункциональным аспектам. И это осознание непрозрачности «Т8ХЛЕ>> заставляет человека обращаться к собственной сути, поскольку незнание искусственного есть незнание самого себя. «Производство избыточного» [5], отражающее антибиологическую направленность человеческой деятельности, приводит к тому, что та или иная форма искусственного становится «самопреодолением» человека, характерным для определённого периода его развития.
Изначальный смысл техники - свобода от обстоятельств, в которые погружён человек, избавление от изначальной несамодостаточности человека, от проблематичности его бытия [5]. Эта проблемность в целом пытается быть устранённой не только в рамках системы «человек - техника», но и в диапазонах «человек - культура», «человек - искусство», «человек - общество». Идеал развивается, проходя череду отчуждений и взаимопереходов, конечным синтезом которых
является отрицание отнюдь не диалектическое, бесповоротно отрицающее прежнюю систему ценностей. Подобно искусству, техника есть отчуждение от жизненного мира, выпадение из бытия. Искусственное теряет актуальность, поскольку в нём уже нет никакой внутренней необходимости. Разочарование в технике, как и утрата культуры, заключается в неоправдавшемся ожидании освобождения, и сила этого разочарования тем сильнее, чем ярче становится осознание того, что мир созданного нам не принадлежит.
Современные социальные трансформации технического все чаще интерпретируются в простран-ственно-средовой терминологии. Поскольку техника равнородственна и человеку, и социуму и вместе с тем локализована в некоей географической среде, она должна включать в себя как систему взаимодействий с этой средой, так и всё многообразие своих современных проявлений. В центре внимания здесь оказывается технический артефакт, рассматриваемый, как правило, в качестве элемента коммуникативной реальности, что инициирует его рассмотрение через призму про-странственно-структурного подхода. Социальное пространство, будучи широкоаспектным интегральным понятием, является в настоящее время одной из наиболее актуальных тем современных междисциплинарных исследований. Её развитие коррелирует с основной направленностью дискурсов техногенной цивилизации и становится объектом интереса социологов, географов, архитекторов, искусствоведов, культурологов и т. д. Первостепенным является вопрос об онтологическом статусе социального пространства, его соотнесении, с одной стороны, с действительным бытием человека в мире и социуме, реализацией его жизненных функций в материальном измерении, с другой - с мыслительными конструкциями и образами протяжённости. Кризис, проявляющийся на всех уровнях бытия, можно трактовать, в первую очередь, как проблему дезорганизованное™, децентрированности,деструктури-зации жизненных реалий человека, это осознание дисгармонии существующих границ как в сфере предметно-физического, так и ментального. Окружающая действительность во многом представляется неким неосвоенным и неосваива-емым пределом, который невозможно свести к какому-либо принципу. Соответственно философские размышления начала XXI в. демонстрируют повышенный интерес к различным моделям гетерогенности бытия, пространственным структурам, топологическим описаниям. Пространственно-структурное осмысление действительности удерживает гетерогенные объекты как совокупность мест, сохраняет напряжённость и динамизм бытия, предоставляет возможности простора, рас-
крытия. Одной из центральных проблем становится проблема события, и в данном ракурсе современный цивилизационный кризис может быть представлен как некоторый «предел невозможности», достигнутый в отношении события человека с миром артефактов - результатом своей преобразовательной деятельности. Сфера искусственного составляет на данный момент одно из основных направлений обострения проблематики человеческого существования, и здесь, в свою очередь, ключевым моментом была и остаётся техника. Вопрос о том, что такое техника внутри истории человеческого отношения к окружающему миру, соответственно раскрывается наиболее полно в контексте пространственного анализа технического артефакта, где в органическом единстве выступают социальность, разумность, креативность человеческого бытия.
Особую актуальность, на наш взгляд, данная проблематика обретает в России. По отношению к отечественным реалиям можно говорить и об особой специфике восприятия пространства, и о самобытных тенденциях в осмыслении искусственного вообще и техники в частности. Обострение проблематики человеческого существования, свойственное современному миру в целом, обретает особую значимость в нашей стране, где во все времена оказывалась превзойдённой мера социальности, принадлежности личности обществу и тем самым нарушалась мера принадлежности себе, необходимая для полноты бытия.
Говоря о социальном пространстве, нельзя не отметить ряд затруднений категориального плана, с которыми неизбежно сталкивается формирование как данного понятия, так и близких ему по смысловому наполнению. Классическая интерпретация пространства и времени предполагает их рассмотрение как форм бытия материи. Такова дифференциация картезианских res cogitans и res extensa, такова логика рассуждений марксистской и позитивистской теорий. Разрыв с этой традицией обозначается в различных сферах социально-философского анализа как отказ «акцентировать субстанцию в ущерб отношениям» [6]. Всё более актуальным становится рассмотрение времени и пространства как творческих предпосылок человеческой жизни, как формы и поддержки преобразовательной деятельности человека, который сам создаёт пространство и время своей экзистенции: это время его жизни в обитаемой среде. Очевидно, что помимо свойства проявлять себя посредством материальных объектов пространство обнаруживает свою принадлежность смысловой стихии. Соответственно подобному пониманию пространство выступает как онтологическая основа между жизнью внешней и жиз-
нью внутренней, тем самым соединяя обе части мироздания. В целом понятие «социальное пространство» к настоящему моменту обрело достаточно широкий спектр разработок в социальной философии и социологии; ставшие уже классическими теоретические модели «социального пространства» представлены в трудах П. Бур-дье [6-8] и П. А. Сорокина [9].
Дискурс технического артефакта в рамках социального пространства предполагает обращение к широкому диапазону сложившихся традиций философии техники, взаимодействие которых имеет подчас неизбежную тенденцию к эклектике [2]. Представляя технику и как деятельность, и как знание, человек уделяет им внимание в гораздо большей степени, нежели берётся рассуждать о её онтологической тематике [10, 11]. Современные исследования отмечают ярко выраженную тенденцию к «дематериализации» техники: её онтологическая проблематика вообще создаёт чрезвычайно сильный потенциал интеллектуального напряжения, характеризующийся слишком большой разницей между масштабом проблемы и исходными возможностями её решения. В античной мысли она впервые обозначается в софистике, где разграничивается техническое самосознание и научно-теоретическое отношение к предмету, и обращение к вещи не предполагает её понимания. Сделанный ещё в античности акцент на философской рефлексии «тгхл£>> как деятельности, отличии бытия свободных ремесленников от бытия других свободных индивидов имеет, тем не менее, выход на осмысление мира технических артефактов как особой сферы пересечения онтологической и антропологической проблема-тик. Согласно Ж. Бодрийяру, в вещах изначально выделяется их рациональный план, соответствующий их функциональному назначению, и иррациональная составляющая, отражающая нефункциональную ипостась [3]. Первый из названных аспектов отражает, очевидно, социальное измерение жизненных реалий человека, где технический артефакт реализуется в контексте функциональной составляющей. Второе - «непосредственно переживаемое бытование вещи» [3], экзистенциально-антропологическое, ментальное, где техническое есть феномен духовного бытия человека, замыкающийся на образном восприятии ценностной системы смыслосо-держащих ориентиров.
Технический артефакт можно обозначить как своего рода связующее звено, представленное определённым образом на качественно различных уровнях пространственности человеческого бытия в мире. По отношению к предметно-физическому, географическому пространству технический артефакт проявляет себя как фе-
номен пограничья, связанный с сукцессией. Проблема пространственного дефицита или пространственной избыточности, рассмотренная применительно к геополитической традиции осмысления, распространяема в принципе и на социальную сферу, где площадь овеществлённого социального пространства интерпретируется как «цели борьбы», «пространственные прибыли» [6]. Данное понятийное сочетание может быть представлено как отражающее соответственно рациональную и иррациональную составляющие, связующие воедино предметное (включающее физико-географическое) и социальное измерения жизненного пространства. Вместе с тем в современных условиях в решении практических задач реализации практического применения техники речь идёт не столько о неоднородности физико-географических пространств или социальных пространств, сколько о неоднородности мышления: проблема естественным образом переводится в сферу духовных исканий.
Данный аспект находит отражение в современных исследованиях «философии хозяйства». Рассматривая пространство хозяйственной деятельности человека, современные исследования отмечают, что само пространство под воздействием технических артефактов преобразуется таким образом, что стало возможным говорить о появлении как бы беспространственного хозяйства [12]. Аналогичное происходит и с временным аспектом человеческой бытийственности в наше время, когда ускорение достигает виртуальных пределов. Пространственный аспект человеческого бытия есть, в первую очередь, сфера реализации творческого потенциала. На рубеже эпох пространство в любой его ипостаси осознаётся как свобода и простор, как пред-ощу-щение неосвоенного и неосваиваемого. Время и пространство нельзя понять вне зависимости от социальных действий, в рамках которых первостепенное значение обретает хозяйственный процесс, осознаваемый лишь в терминологии протяжённости и длительности. Современная хозяйственная деятельность - эклектичная и многомерная - характеризуется чрезвычайно сложным соотношением со временем. С одной стороны, в рамках информационного общества, где ускорение достигает виртуальных пределов, производственные и хозяйственные реалии как никогда ранее подвержены «шоку будущего». Скорость изменений превышает психофизиологические возможности человека, не оставляя времени на естественные реакции. Соответственно, в центре внимания - футурология с её прогностической избыточностью, хозяйственные процессы становятся объектом мысли прежде, чем обретают реальное воплощение. С другой стороны, в усло-
виях цивилизационного кризиса экономика оказывается под прессом всё обостряющегося осознания пределов своей полезности, она всё более втягивается в процесс обращения нашей культуры к прошлому, воспроизведением которого пытается компенсировать тягостность собственных пределов. Хозяйственная деятельность ориентирована на поиск духовных оснований, соотнесение своих задач с целостностью и преемственностью культурных традиций. Подлинному настоящему, являющемуся в конечном итоге самым важным для человека, практически не остаётся места, «время как бы ушло, перестав быть самодовлеющим фактором, теперь не человек более всего во времени, а время более всего из человека». Стремление избежать взаимодействия с действительностью вырождается в современное многообразие темпоральностей. Утрачивая свою событийность, экономическое время предстаёт в своей «кристаллизованной» форме - пространстве. Сущность этой трансформации состоит в конечном итоге в осуществляемой в процессе хозяйствования последовательной рационализации пространства и времени, её неравномерности и внутренней несогласованности. В аграрном натуральном хозяйстве, ориентированном на потребление, время циклично и обратимо, пред-метно-физическое пространство характеризуется качественной разнородностью и строгой иерархией мест, «просторное, медленное и вязкое», оно вписывается в окружающую действительность, не нарушая её внутренней гармонии и естественного порядка вещей. Хозяйство промышленной эпохи, ориентированное на получение прибыли, хрупкое, быстрое, легкое, рационализирует пространство и время, при этом второй процесс протекает гораздо более быстрыми темпами [12]. Индустриальное время - линейное и необратимое - стиснуто календарями и циферблатами, оно унифицируется стремительнее, чем пространство, десакрализация которого в настоящее время ещё не завершена. Оптимальный путь развития хозяйства в информационную эпоху представляется своего рода «возвращением» к естественным жизненным границам, присущим человеку, к обретению заново гармонии с пространством и временем. При этом технический артефакт становится своего рода основанием социальной стратификации, где тесным образом переплетаются физическое и социальное: пространство многочисленных мест, разбросанных, фрагментированных и разъединённых, демонстрирует разнообразные темпоральное™ [5, 13-16].
Динамика социальных процессов определяет плотность пространства, в котором оно протекает, не только в социальном, но и в физическом, и в экзистенциально-антропологическом
аспектах. Социальное пространство, замыкаясь в своём онтологическом аспекте на предметно-физическом, а в ценностно-нормативном - на антропологическом, даёт ряд интересных экспликаций сущности технического артефакта. При этом технический артефакт выступает во многом как конструкт преобразования проблематизирован-ной социальной реальности и весомый индикатор общественного состояния. Сопоставление концепций М. Фуко [16] и Э. Тоффлера [13, 14], весьма далёких по мировоззренческим и методологическим основаниям, позволяет, тем не менее, провести ряд параллелей в осмыслении технического артефакта как феномена жизненного пространства. На аграрной стадии преобладает адаптивная составляющая творческой технической деятельности, индустриальная отражает креативное начало, постиндустриальность, при всей дискуссионности этого понятия, характеризуется смешанной природой - и вместе с тем является адаптацией нового уровня - здесь человек приспосабливается уже не к естественному, а к искусственному. Технический артефакт в системе жизненного пространства человека замыкается на определённый тип мышления, соотносимый с характером развития цивилизации, с восприятием пространственно-временного континуума. Можно говорить об антитетическом чередовании периодов мобильности общества в различные исторические эпохи и о соответствующих параллелях в месте и функции технического артефакта в социальном пространстве человека [13]. Социальное бытие технического артефакта может быть опосредовано пространственной рефлексией мобильности и власти [8, 11, 14, 17]. Ценностные смыслосодержащие ориентиры являются в данном контексте определяющими. Если мобильность, связанная с функционированием технического артефакта в жизненном пространстве человека, может быть представлена как связующее звено между физическим и социальным измерением, то власть есть нечто, отражающее, в свою очередь, взаимодетерминацию социального и экзистенциально-антропологического, т. е. ментального измерений.
В целом отметим, что на социальном уровне можно говорить об унификации и сужении жизненного пространства человека под воздействием технического артефакта. Деформация пред-данного жизненного пространства, осуществляемая в процессе «производства избыточного», инициирует проблематику переизбыточности социального пространства. Вместе с тем современное постиндустриальное общество - игра человека с человеком - оставляет ему всё меньше и меньше места на всех уровнях жизненного пространства. Анализ современных жизненных реалий показывает, что из рамок трудовой и обы-
Е. И. Кузнецова. Медиакультура современного мира: к проблеме коммуникативных рисков
денной жизни устраняется не только природа, но и артефакт - как технический, так и культурный. Это устранение не означает, разумеется, физического отсутствия: речь идёт об исчер-паемости их социальной значимости. Техника и культура низводятся до уровня коммуникаций -человек остаётся наедине с собой. Перефразируя X. Ортегу-и-Гассета, можно сказать, что бытие человека перестаёт быть проблемой. В наши дни человек всё менее склонен к изысканию «средств для осуществления себя как программы» [5] в рамках техники и культуры. Это сказывается, прежде всего, в изменении масштаба -в его резком падении как в духовной, так и в материальной сферах. Перестав быть функциональным, артефакт утратил свою суть. Простран-ственность и на онтологическом, и на гносеологическом уровне есть некое «испытание прочности», которого не выдерживает ни культура, ни техника.
В контексте вышеизложенного представляется целесообразным обозначить тематизацию технического артефакта как феномена социального пространства в качестве сферы исследований, позволяющей связать воедино социотехническую проблематику, имеющую выход на практическую проектную деятельность, и философскую тематизацию техники, укоренённую в философии жизни и феноменологии. Учитывая весь диапазон многомерности технических феноменов, теоретическая модель социального пространства, тем не менее, ориентируется на то, что главные тенденции изменений, составляющих новый мир, могут быть соотнесены между собой. Их описание представляется возможным в рамках формально идентичных моделей, не связанных непосредственно с физической сущностью составляющих данную конкретную систему элементов, что позволяет наиболее полно отразить сущность технического через призму предметно-физичес-кого, социального, экзистенциально-антрополо-гического, ментального и т. д. В то же время плодотворность совместного анализа техники и социального пространства обусловлена, на наш взгляд, суперпозицией рационального и иррационального, адаптивного и креативного, которая проявляется сходным образом и в той, и в другой сферах исследований, что предоставляет новые возможности раскрытия основных проблем современного бытия.
Примечания
1. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек [Текст] / Ф. Фукуяма. М., 2005. 588 с.
2. Блюменберг, X. Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии [Текст] / X. Блюменберг // Вопросы философии. 1993. № 10. С. 81.
3. Бодрийяр, Ж. Система вещей [Текст] / Ж. Бод-рийяр. М„ 1999. 224 с.
4. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть [Текст] / Ж. Бодрийяр. М„ 2000. 387 с.
5. Ортега-и-Гассет, X. Размышления о технике [Текст] / X. Ортега-и-Гассет // Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997. С. 164-232.
6. Бурдье, П. Социальное пространство и генезис «классов» [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 14.
7. Бурдье, П. Физическое и социальное пространства [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 49-63.
8. Бурдье, П. Социальное пространство и символическая власть [Текст] / П. Бурдье // Социология социального пространства. СПб., 2007. С. 64-86.
9. Сорокин, П. А. Социальная и культурная мобильность [Текст] / П. Сорокин // Человек. Цивилизация. Общество. М„ 1992. С. 297-424.
10. Макиндер, X. Дж. Географическая ось истории [Текст] / X. Дж. Макиндер // Классика геополитики. XX век. М.: Изд-во ACT, 2003. С. 7-30.
11. Мамфорд, А. Миф машины. Техника и развитие человечества [Текст] / Л. Мамфорд. М.: Логос, 2001. 408 с.
12. Осипов, Ю. М. Хозяйственное пространство [Текст] / Ю. М. Осипов // Философия хозяйства. 2005. № 2. С. 151-155.
13. Тоффлер, Э. Третья волна [Текст] / Э. Тоф-флер. М.: Изд-во ACT, 2002. 776 с.
14. Тоффлер, Э. Война и антивойна. Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на пороге XXI века [Текст] / Э. Тоффлер. М„ 2005. 412 с.
15. Трубецкой, Н. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока [Текст] / Н. Трубецкой // Классика геополитики. XX век. М., 2003. С. 144-226.
16. Фуко, М. Интеллектуалы и власть [Текст] / М. Фуко. М.: Праксис, 2006. 320 с.
17. Хаусхофер, К. Границы в их геополитическом значении [Текст] / К. Хаусхофер // Классика геополитики. XX век. М.: Изд-во ACT, 2003. С. 227-598.
Е. И. Кузнецова
МЕДИАКУЛЬТУРА СОВРЕМЕННОГО МИРА: К ПРОБЛЕМЕ КОММУНИКАТИВНЫХ РИСКОВ
Медиакультура как инновационная коммуникативная сфера представляет сопряжение множественных социокультурных феноменов. В качестве новых цивилизационных вызовов в статье исследуются информационно-коммуникационные технологии, под воздействие которых попадают основополагающие духовно-культурные структуры человека, система его ценностных ориентаций, идеалов и представлений о себе и о мире.
Media culture as the sphere of innovative communicative practice, which is forming a wide dimension of social interaction, presents connection of multiple social and cultural phenomena. In the article in respect of new civil call we study informational and communicative technologies, which influence fundamental cultural and spiritual human structures, system of values, human ideals, world perception and understanding of himself.
© Кузнецова E. И., 2008
