CC BY
69
осуществляется выражение неожиданных встреч также в виде столкновений.
Следовательно, при переводе с немецкого языка на английский язык художественной прозы ХХ века можно в основном констатировать стремление переводчиков обращаться к словарным значениям лексемы “meeting” английского языка.
Значительно реже в переводах можно встретить привлечение лексемы “encounter”, которая отличается по своей семантике от ядерной лексемы “meeting”.
Библиографический список
1. Hesse H. Das Glasperlenspiel. - Frankfurt am Mein: Fischer Bucherei, 1970. - 448 s.
2. Hesse H. The Glass Bead Game. - New York: Penguin Modern Classics, 1977. - 520 p.
3. Hesse H. Der Steppenwolf. - Berlin: Suhrkamp, 2004. - 236 s.
4. Hesse H. Steppenwolf. - New York: Picador, 2002. - 224 p.
5. Remarque E.M. Der schwarze Obelisk. - Koln: Kiepenheuer & Witsch, 1956. - 484 s.
6. Remarque E.M. The Black Obelisk. - New York: Harcourt, Brace & Company, 1957. - 434 p.
7. SuskindP. Das Parfum. - Switzerland: Diogenes Verlag AG, 1994. - 319 s.
8. Suskind P. Perfume: The Story of a Murderer. -London: Vintage, 2001. - 272 p.
УДК 891.71
Е.А. Папкова
«ТАЙНОЕ ТАЙНЫХ» ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА КАК КНИГА О РОССИИ.
ИСТОРИЯ ТЕКСТА
В статье «Тайное тайных» Всеволода Иванова как книга о России. История текста» Е.А. Папкова выявляет истоки авторского замысла писателя на примере сопоставления ранних печатных вариантов и основного текста рассказов, составивших книгу. Рассматривая внутреннюю логику расположения рассказов, проясняющую основные темы и мотивы книги, своеобразие категории времени, фольклорные источники, анализируя работу Вс. Иванова над характерами героев и стилем «Тайное тайных», Е.А. Папкова обосновывает вывод о том, что книга была задумана автором не как психологическое исследование бессознательной жизни человека, а как произведение о проблемах послереволюционной России, в которой традиционные духовные ценности национальной жизни — народная душа — оказались под угрозой уничтожения.
Ключевые слова: писатель Всеволод Иванов, книга «Тайное тайных», история текста, истоки авторского замысла, направления авторской правки, композиция, фольклорные источники, своеобразие психологизма, стиль недоговоренности.
После публикации в 1927 г. книги рассказов Вс. Иванова «Тайное тайных» его слава как революционного писателя неожиданно оказалась под угрозой. В 19271928 гг. книга и ее автор попадают в водоворот литературных и политических дискуссий, среди которых одно из центральных мест занимает спор между так называемыми «рационалистами» из РАПП, понимавшими литературу как орудие классовой борьбы, и «интуитивистами» - критиками группы «Перевал» во главе с А.К. Воронским, отстаивающими приоритет общечеловеческих ценностей в искусстве. По мнению последних, книга «Тайное тайных» Вс. Иванова показательна как симптом того, что «наши художники <.. .> подходят вплотную к «вечным», к «проклятым» вопросам: о жизни и смерти, о судьбе человека, о месте
его в космосе» [1, с. 3]. Критики противоположного лагеря, напротив, увидели в новой книге писателя фрейдистское, «примитивно биологическое отношение к жизни, сплетенное с фатализмом, и довольно отчетливое осуждение всего нового» [2, с. 13]. Именно после «Тайное тайных» начался длительный период непечатания произведений Вс. Иванова и недоверие к нему со стороны власти. А с легкой руки критиков 1920-х гг. книга до сих пор в большей части исследовательских работ рассматривается как опыт изучения писателем бессознательного начала психики человека.
Каков же в действительности был замысел Вс. Иванова? Ответ на этот вопрос дает изучение биографических материалов, переписки писателя этих лет. Но главное, что помогает прояснить творческий замысел автора, - это изучение исто-
рии текста книги «Тайное тайных». К сожалению, рукописи рассказов не сохранились, и текстологическую работу автора над отдельными произведениями при включении их в книгу мы можем проследить, сопоставляя предшествующие ей газетные и журнальные публикации и основной текст, изучая смысловую и стилистическую правку, внесенную писателем.
Девять новелл книги «Тайное тайных» расположены автором в последовательности, имеющей глубокую внутреннюю мотивировку. Важную роль играет в книге категория времени. В начале первого рассказа «Жизнь Смокотинина» автором дано указание на время: «после долгих войн» [4, с. 3]. Можно предположить, что это примерно 1921г. - начало нэпа. Тема революции с первых строк книги заявляется как трагическая: «топоры за революцию иступились - голов много порубили ими; <.> осины им (мужикам. - Е.П.) теперь, разучившись, не отличить от сосны» [4]. Во 2-м рассказе, «Полынья», время рассчитывается автором по православному календарю: упомянуты «конец масляной», прощеное воскресенье. При этом именно в прощеное воскресенье герой впервые кладет за голенище нож - резаться с другом. Действие в рассказе «Ночь» происходит примерно тогда же, когда в «Жизни Смокотинина», но приметы времени даны гораздо более четко. Точно обозначены два мира: свадебный поезд едет сначала в совет, затем в церковь. Более явственно начинает звучать и тема войны, так же, как и тема революции, раскрытая Ивановым в трагическом ключе: причина смерти Филиппа, по мнению мужиков, «порча от войны, <.> на войне у всех солдат снарядами сердца отбиты» [4, с. 35]. Следующий рассказ «Поле», уже уверенно вводит в книгу время гражданской войны: мирный труд крестьян в поле в «святое время», когда, по крестьянскому календарю, надо сеять, противостоит «напряженнейшему моменту» борьбы с врагом. С рассказом «Смерть Сапеги» вводится в книгу еще один временной пласт - предреволюционное время (жизнь Аники в имении у помещика). Есть в тексте и указание на некое будущее время - «через несколько лет», связанное с темой материнства, детей. В этом рассказе маркировано отношение новых людей - красноармейцев, комиссаров - к прошлому: «Плевать мне на всех предков вплоть до седьмого колена» [4, с. 85] - реплика Аники; «Если помирать, так помирать - приложившись к кресту не по-отцовс-
ки» [4, с. 91] - реплика повествователя. С «Яиц-ких притчей» в «Тайное тайных» входит еще одно время - историческое, представленное автором как «геройское»: упоминаются «герой Радко Дмитриев», имя которого связано с I Мировой войной; и «наши-то степи уральские - еройские степи. Разин тут и Пугач гуляли, Маринка, жена Гришки жила.» [4, с. 101]. Новелла «Пустыня Тууб-Коя» вновь соединяет революционную эпоху и православный календарь: комиссару вспоминается Пасха - «куличная ночь». Наконец, заключительная повесть «Бегствующий остров» построена так, что в ней противоречиво сочетаются историческое время - 1685 г., когда введены законы против раскольников; неопределенное фольклорное - сказочное время (история Г алки-на обозначена в тексте как сказка); в рассказе о За-пусе упомянуто, что «распоряжение вождя Ильича об нэпе еще не произошло» [4, с. 147] т.е. события совершаются вроде бы до 1921 г., при этом сам Запус утверждает, что «в России скоро десятилетке советской крестьянской власти» [4, с. 158], т.е., следовательно, 1926-1927 гг. В целом современность охарактеризована в повести как «великое да расстрельное время» [4, с. 156].
Анализируя последовательность расположения рассказов и как будто нарастающий гул времени, можно увидеть, как Вс. Иванов, с одной стороны, показывает читателю «расплеснутое время» (заглавие книги Б. Пильняка, 1927 г.) современной жизни, а с другой - постепенно, по ходу книги, восстанавливает историческое время в его сложности и многослойности, ставя революцию и гражданскую войну в один временной ряд с другими событиями истории России: царствованием Лжедмитрия I, восстаниями Разина и Пугачева, Петровской эпохой и расколом церкви - как одно из масштабных трагических потрясений народной жизни.
Порядок расположения рассказов в книге также проясняет ключевые ее темы. Одна из важнейших, как нам представляется, - это тема утраты пути и евангельский мотив блудного сына, тесно связанные друг с другом. Рассказ «Жизнь Смоко-тинина» явно отсылает читателя к евангельской притче о блудном сыне: Тимофей, сын подрядчика, охваченный непонятной тоской, покидает отцовский дом, становится извозчиком, попадает в тюрьму, пьет, крадет коней, соглашается на убийство. Но душа этого спившегося бандита хранит смутную память об истинных законах жизни пра-
вославного человека: «Жизнь казалась легкой, невсамделишной, все думалось: надо придти к отцу, поклониться в ноги и сказать, а что сказать - он и сам еще не знал» [4, с. 10]. В той или иной степени всех героев «Тайное тайных», можно назвать блудными детьми своего времени: из отцовского дома в тюрьму отправляется за убийство странницы Афонька («Ночь»); уходит из дома в горы Мартын и там, в горах, в конце рассказа его убивают жители родного села («Плодородие») и т.д.
Финал «Тайное тайных» кажется неожиданным для книги «висельных рассказов» (выражение критика 1920-х гг. К. Рыжикова): на заключительных страницах повести «Бегствующий остров» появляется традиционный для русской культуры образ Дома-очага - нового дома, который, возможно, создадут комиссар Запус и раскольничья девушка Саша. В этот дом приходит мать девушки - кроткая старица Александра - и заводит речь о детях. Включая повесть в «Тайное тайных», Вс. Иванов внес изменения в финал. В первой публикации повесть завершалась словами: «Старуху я отлично понимаю, а все остальное -ерунда и мокрятина. Дети!..» [10, с. 261]. Вспомним, что обрамляет повествование разговор о беспризорных, т.е. лишенных отчего дома детях. В основном тексте «Тайное тайных» слово «дети» снято автором и концу книги придан характер тоскливого размышления над вопросами, ответов на которые Вс. Иванов не дает: «Мука-то не оттуда начинается, мука начинается с другого. Поживешь, поездишь, посвистит тебе вечер в уши, ну, глядишь, и поймешь» [4, с. 189].
Образы дома, матери и детей не случайно завершают книгу писателя. Уже с первых рассказов «Тайное тайных», постепенно приобретая в тексте все большую значимость, начинает звучать в книге Слово матери, лучше других чувствующей глубинную неправду жизни, организующейся на новых духовных основах. Отметим текстологическую правку, внесенную Ивановым в рассказ «Ночь» при включении его в книгу. В варианте «Красная Новь» было: «О, восподи... жисть-то как переклуби-лась» [8, с. 74]. Автор меняет просторечное слово на литературное и добавляет реплику о сыне, сбившемся с пути. В основном тексте слова Марии Егоровны, обращенные к младшему сыну, звучат громко, «будто на весь мир»: «- О, господи, жить-то как переклубилась. И ты туда же» [4, с. 28].
Рассмотрение авторской логики расположения рассказов в «Тайное тайных» раскрывает,
таким образом, некоторые ее ведущие темы и проясняет позицию Вс. Иванова. Своих героев - блудных сыновей трагического времени - автор возвращает к Дому и материнской правде как тем единственным ценностям, которые представлялись ему устойчивыми в эпоху потрясений.
Объединяя общим замыслом разные рассказы, Вс. Иванов в некоторых случаях подвергает изменению их заглавия. Так, открывающий книгу рассказ «Жизнь Смокотинина» в первых публикациях имел заглавия: «Тайное тайных» («Красная газета», 1926, 14 марта); «Жизнь Тимофея Смокотинина, сына подрядчика» («Красная Новь», 1926, .№3); «Щепа» («Пламя», 1926, .№5); рассказ «Поле» при публикации в журнале «Шквал», 1925, №19 назывался «Посев», а «Смерть Сапеги» - «Жизнь Аники Сапеги» («Красная нива», 1926, №14). В итоге заглавие «Тайное тайных» было перенесено на всю книгу как определяющее ее замысел; «Жизнь Аники Сапеги» Иванов меняет на «Смерть Сапеги», возможно, чтобы избежать повтора слова «жизнь» и вывести на первый план вторую из важнейших составляющих бытия человека.
Одновременно с этим авторская работа над началом книги показывает, что Вс. Иванов стремился вывести истоки «болезни» своих героев не к вечным категориям, а связать их с современностью. Первая новелла в варианте «Красной Нови» открывалась следующим текстом: «Журавли блуждают в небе осенью, журавли теряют путь - выйдешь вечером, на землю ложится иней, тоска идет с неба - где же человеку с его земным сердцем знать все пути, если летящая к небу птица и та тоскует» [7, с. 52]. Повторенное дважды слово «путь», данное в контексте «утерянный путь», несмотря на его очевидную важность для автора, уходит из начала книги: текст был снят Ивановым. Начало становится предельно конкретным и связанным с эпохой: «Когда впервые после долгих войн .».
После заглавий в двух рассказах следуют короткие фразы, по форме напоминающие пословицы: в «Полынье» - «Жизнь, как слово - слаще и горче всего» [4, с. 13] и в «Ночи» - «Любовь да тоска на крови стоят» [4, с. 25], причем в рассказе «Ночь» фраза появилась только в «Тайное тайных» и отсутствовала в первой публикации. Эти две фразы-зачина восходят к фольклору, однако реальных аналогов им нет, более того, в русских народных пословицах слова «жизнь» и «слово», «любовь» и «тоска» нигде не соединяются. Во-
обще надо отметить, что фольклорная образность очень сильна в книге. Отметим, что в созданных в традициях народной культуры авторских текстах рядом часто стоят устойчивые в фольклоре темы и мотивы, определяющие опорные вехи народной жизни: любовь, разлука, тоска, смерть, судьба и др. - и реалии новой жизни: пролитая в сражениях кровь, революция, законы, аэроплан, практически всегда поданные автором с отрицательной коннотацией. Вот лишь некоторые примеры. Пословицы: «Законы нонче что редька, - всякий за хвост держит» [4, с. 35] («Ночь»); «Как в полдень тень-пядень, а вечером через все поле хватает, так через всю душу почуяла старица тоску» [4, с. 180] («Бегствующий остров»). Сказки: противопоставление старой сказки о воронятах и новой об аэроплане [4, с. 100] («Яицкие притчи»); «Ты бы <.> хоть... про кота бессмертного рассказал. Про ту революцию - все страшно да скучно, будто болесть.» [4, с. 137] («Бегствующий остров»). Песни: «Вода мутнеет от крови только в песнях» [4, с. 124] («Пустыня Тууб-Коя»); «Как от Камы-реки...» [4, с. 139], «Горе-то материнское в песнях все перепето, а лучше песни как расскажешь» [4, с. 175] («Бегствующий остров»). К концу книги «песенные мотивы» усиливаются. Исследователи указывали на основную эмоциональную тональность народных песен: «Они (песни. - Е.П.) заново передумывают, под какой-либо напев, житейское коротание человека. И так как мало веселого дает жизнь вообще, и так как нет основания для торжества, то грустно звучит это раздумье о своей доле, и плачет песня горьким причитанием» [9, с. 188], - писал Е. Аничков. Невеселы были и размышления Вс. Иванова над человеческой судьбой, отсюда, возможно, и пронзительная, тоскливая интонация книги, берущая свое начало в народной словесности.
Раскрывая «тайное тайных» человеческой души, Вс. Иванов много внимания уделяет текстологической проработке характеров персонажей. Работа идет в двух направлениях: с одной стороны, писатель снимает фразы и целые фрагменты текста, убирая излишнею однозначность, конкретность, проясняющую характеры, с другой - добавляет текст, указывающий на тонкость и невнятность для самого человека его чувств и мыслей. Так, из рассказа «Жизнь Смокотини-на» автором удален текст: «Он хотел было сказать ей: «возьми, пошутил, мол, но ему стало жаль удалого поступка - как он быстро и умело залез ей в кофту, как успел хватить половину твердой и прохладной груди. Да если б и сказал возьми, что бы ему делать с другими бабами в подобных случаях» [5, с. 2]. В противовес конкретности сокращенных фрагментов слова и фразы, добавленные на разных этапах работы, были наполнены сложным психологическим и эмоциональным содержанием. Отметим изменения, внесенные в текст 1-й публикации рассказа «Ночь»: было «Афонька прокричал.» - в «Тайное тайных» стало «Афонька с веселой тоской крикнул .» [4, с. 32]; к словам «И он спросил.» в основном тексте добавлено: «И снова зависть и непонятное томление охватили его, и он спросил .» [4]; к словам «все утешал мать, да и за отцом нужно было следить» добавлено «И самого умучали непонятные мысли» [4, с. 34]. Для раскрытия тайных мыслей и чувств Иванов использовал язык, названный критиком 1920-х гг. А. Лежневым «стилем намеков и недоговоренности». Вот несколько примеров стилистической авторской правки рассказов при включении их в книгу (см. табл.).
В приведенных случаях Иванов опускает часть фразы или отдельное слово. В 1-м примере речь идет о тоске по женщине. Тимофей («Жизнь Смо-
Таблица
Первые публикации «Тайное тайных»
1. «Жизнь Смокотинина»: Видя ее, стоявшую неподвижно со щепами. даже какое-то умиление почувствовал Тимофей» («Пламя», 1926, № 5) «Ее, стоявшую неподвижно со щепами.. .даже какое-то умиление почувствовал Тимофей» [4, с. 9].
2. «Плодородие»: «-.креста-то на тебе нету, - строго сказал ему Митрий Савин. - И не будет! - закричал Мартын. - Всю деревню переверну, легче без креста»(«Красная Новь», 1926, №1 ) «-.креста-то на тебе нету, - строго сказал ему Митрий Савин. - И не будет! - закричал Мартын. - Всю деревню переверну, легче. Мне ради такого дела.. .никого не жалко! У меня душа горит! Я на все согласен [4, с. 67-68].
котинина») испытывает непривычное для него умиление не столько «видя», столько чувствуя рядом Катерину. В 1-м варианте рассказа «Плодородие» реплика героя напрямую отсылала к поэме «Двенадцать» А. Блока («Эх-эх, без креста!), которые идут «без имени святого» и «ко всему готовы, ничего не жаль!» Однако поведение Мартына - например, испытываемое им смутное чувство тоски и жалости в начале рассказа - говорит о том, что живы в его душе и традиционная категория народной этики - жалость, и вера в Бога. Именно поэтому, как нам представляется, он не произносит: «Легче без креста», - и в тексте «Тайное тайных» остается одно слово «легче».
Вопрос о жалости - «контрреволюционной добродетели» 1920-х гг., как определит ее помещик Манюкин из романа Л. Леонова «Вор» (1927), - не раз возникнет перед внутренним взором героев «Тайное тайных». «С точки зрения человеческой целесообразности любовь вызывает жалость к себе» [4, с. 108], - утверждает комиссар из «Пустыни Тууб-Коя». Далее в ранних вариантах рассказа шел текст: «.и я выходит против», - снятый автором, возможно, опять-таки потому, что чувство жалости, несмотря на пропаганду классового подхода к человеку, не исчезло из памяти крестьянина, ставшего комиссаром отряда. В текст некоторых рассказов при включении их в книгу Иванов добавляет слова о жалости. Так, в «Плодородие» автор вносит следующие исправления. Было: «Крутая шея и затылок с жирной складкой пониже уха словно перетирали одежду его икр» [6, с. 76] («Красная новь»). Стало: «Крутая шея и затылок с жирной складкой, склонившиеся к его ногам, словно взывали о жалости, а о какой и к кому он и думать не мог» [4, с. 79].
Усложняя тайную внутреннюю жизнь своих героев - простых мужиков, Иванов ставит их перед вечными, проклятыми вопросами человеческого бытия, на которые искали ответы герои классической русской литературы - интеллигенты Толстого и Достоевского. Так, в рассказе «Ночь» Афонька убивает старуху. Сколько возмущенных слов написали критики, сравнивая героя Вс. Иванова, который убивает «просто так», с Раскольниковым из романа Достоевского, которому понадобилась целая теория, чтобы оправдать убийство процентщицы» [2, с. 46]. Между тем есть и у Афоньки сложные внутренние мотивировки. Описывая старуху: «большие добрые глаза», «ласковый взгляд», «Афонские истории рассказыва-
ет», - Вс. Иванов отсылает читателя к исконно русской традиции - странничества человека по земле в молитвенном покаянии и служении Богу, - традиции, всячески разрушаемой в безбожных журналах 1920-х гг. В сознании Афоньки, живущего в мире поколебленных ценностей, где председатель Совета готов перекричать любого попа (или в изменившейся реальности?), странница предстает злобной, похотливой ведьмой, вызывающей желание столкнуть ее с поезда. Услышав же от матери рассказ старухи о кондукторе -«ласковой душе», который «чаем напоил и полтинничек на дорогу дал» [4, с. 37], Афонька задает вопрос, отсутствовавший в первоначальном варианте и появившийся только в основном тексте: «- Ласковая, говоришь, душа?» [4]. Афонька знает (или думает), что старуха лжет, и нет, значит, в мире никакой «ласковой души», и после этого открытия одного из законов новой жизни, ему, как пишет автор, сразу становится веселей, «и мир словно полегчал, словно оперился» [4].
Подведем некоторые итоги. Исследование отдельных моментов истории текста книги «Тайное тайных» делает более понятным замысел Вс. Иванова. Смеем высказать предположение, что задумывал он книгу не о человеке «вообще», его стихийных страстях и бессознательных импульсах, а о том русском человеке, который в 1920-е гг., на трагическом переломе эпох, когда основополагающие национальные ценности подвергались уничтожению, стал блудным сыном своего времени, оказался «без креста» и утратил истинную дорогу. «Черные, висельные» рассказы раскрывали облик писателя с новой стороны, показывали глубину понимания им проблем послереволюционной России.
Библиографический список
1. ВоронскийА.К. О книге Вс. Иванова «Тайное тайных» // Ленинградская правда. - 1926. - 5 дек.
2. Гроссман-Рощин И. Без мотивов и без цели // На литературном посту. - 1928. - №20-21.
3. Зонин А. На перепутьи // На литературном посту. - 1927. - №4.
4. Иванов Вс. Тайное тайных. - М.; Л., 1927.
5. Красная газета. - 1926. - 14 марта.
6. Красная новь. - 1926. - №1.
7. Красная новь. - 1926. - №3.
8. Красная новь. - 1926. - №6.
9. Народная словесность. - М., 2002.
10. Пролетарий. Художественно-литературный альманах. - Харьков, 1926.
