CC BY
27
1081 ОБЩЕСТВО
КУЛЬТУРА ш ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №06 (62) 2007
Как выживает Коми-Пермяцкий драматический театр — одна из загадок русской сцены. Кругом тайга — «Страна Абу», по-русски — «Земля, где пусто». Но Шекспир и Островский звучат здесь уже без малого 80 лет. Народный артист РФ, лауреат Госпремии Владимир Гуляев родился в 1931 году. Тогда же открылся окружной театр в Кудымкаре. Земляки и ровесники, они отдали друг другу 50 лет. Высшую театральную премию «Золотая Маска» в номинации «За честь и достоинство» бывший худрук посвящает своему коллективу.
СашаКАНОНЕ
айн
* ]
?!■
ГГ О
_г_ г и
ес
— Вы в театре уже более полувека. За вашими плечами 65 ролей, 110 спектаклей и целая плеяда учеников, ныне известных актеров, еденографов и режиссеров. По сравнению с ними вы патриарх. Изменилось ли что-то в вашем ощущении профессии?
— Оно менялось на протяжении всего этого времени. Когда в 1963 году я окончил институт, наш театр был закрыт на реконструкцию, два года я и другие актеры почти не появлялись дома — ездили по городам и поселкам Пермской и Кировской областей. Это была дикая физическая нагрузка. В год мы давали 730 спектаклей. В какие-то дни, включая детские утренники, выходили на сцену по шесть раз. После такой адовой работы передо мной как очередным режиссером встал вопрос: а можно ли дальше так жить и правомерно ли применительно к такому труду употреблять слово «творчество»? Однако потом, когда мы все-таки получили здание, эти невзгоды показались цветочками. На первом же самостоятельном спектакле — «Поздней любви» Островского — одна из актрис устроила мне сцену. Артистка была из опытных, заслуженная. Я — недавний выпускник, всего боялся и изо всех сил пытался доказать свою компетентность. И, видать, перестарался. Она терпела-терпела, а потом и говорит: «Вы что?» Я спрашиваю: «Что — что, Анна Георгиевна?» — «Что вы из
меня старуху-то делаете?» Так что, едва начав, я сразу стукнулся об актера.
— Почему вы вообще пошли в театр?
— Мастер моего курса, профессор Станислав Владиславович Андрусевич, то ли не очень хотел меня брать, то ли просто меня испытывал и все говорил: «Зачем вам это надо, ведь вы уже играете главные роли?» До института я действительно уже работал в театре. Сначала — в вечерней студии при главном режиссере (тогда им был Алексей Павлович Белолипецкий), а потом и в труппе. У меня не было даже среднего образования, но молодежи было мало, и меня взяли. А через два года начался набор в национальную студию ЛГИТМИКа и я решил поступать. Театр я
Коми-пермяки воспринимают театр как живую реальность (спектакль «Соседдез» в постановке Владимира Гуляева)
любил с детства. У нас в Кудымкаре был парк, в нем летняя сцена, и весь спектакль я мог простоять у какой-то щели, наблюдая игру актеров. Меня тянуло туда, как магнитом. Я все запоминал и потом, у себя во дворе, собирал детей и разыгрывал пьесы сам.
— То есть сначала театр был для вас мечтой и игрой. Потом вы туда пришли и оказалось, что он — потогонка, конвейер. А дальше что?
— А дальше, когда бразды правления оказались в моих руках, я понял, что необходимо уменьшить количество спектаклей и тща-
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №06 (62] 2007
тельнее работать над материалом. Этот переход длился несколько лет, но в результате из жесткой машины театр стал для меня школой.
— А чем он является сейчас?
— Постижением. Сейчас самое большое удовольствие для меня — это копание в материале, в актере, в образе. Мне интересна разработка характеров, жизни.
— Сцена, которой вы отдали 40 лет жизни, уникальна. Коми-Пермяцкий драматический театр им. ГЬрького го-
сцене как актерам, так и зрителям.
— Я слышала, что, помимо прочего, ваших артистов отличает особая музыкальность. Изначально все они профессионально пели и танцевали, и в репертуаре были мюзиклы и оперетты.
— Коми-пермяцкий народ певучий. Но наши песни всегда грустные — жизнь у нас несладкая. А раз потребность в музыке есть, то ее надо удовлетворять. Мы сыграли мюзикл, сыграли второй, а потом осмелели и поста-
играть, потому что знали: они не имеют права не выйти к такому зрителю. Связь между ним и артистом была удивительной — иначе мы просто не могли бы существовать. И по обе стороны рампы—святое отношение к театру. Это уже потом театр стал раздеваться, все о себе рассказывать и тайна занавеса открылась. А тогда он оставался вещью в себе и воспринимался как живая реальность.
— В дни премьер зал на 300 мест всегда заполнен до отказа. Но население
«У меня душа всегда лежала к классике» (пьеса Ричарда Шеридана «День чудесных обманов» в постановке Владимира Гуляева)
рода Кудымкара — единственная профессиональная труппа в автономных округах России. Что, кроме статуса, отличает ее от других театров страны?
— Прежде всего ее двуязычие. Актеры владеют и русским, и коми-пермяцким языками, спектакли играются на обоих. Сейчас, правда, коми-пермяцкий звучит на сцене все реже. Национальных драматургов мало, и приходится довольствоваться переводами. Второе, чем он выделяется, — это сам факт его существования в таком городке, как Ку-дымкар. Его ведь и большой деревней нельзя назвать, а театр существует уже 75 лет, и в какие-то периоды даже успешно. Происходит это потому, что первая студия, набранная в 1931 году и послужившая ему основой, состояла из русских актеров. Эти первопроходцы сумели привить особое отношение к
вили «Снегурочку» на музыку Чайковского. За нее театр получил Госпремию.
— Известно, что у кудымкарской труппы исключительные отношения с публикой. У вас есть свой зритель — верный, непосредственный, честный.
— Коми-пермяки — особый народ. Они как-то по-детски наивны. Если что-то в спектакле их возмутило, им ничего не стоит вмешаться в его ход и чуть ли не выбежать на подмостки. А тяга к искусству в них такова, что, когда мы ездили по селам (сейчас это происходит реже, потому что клубы сгнили, а новых не строят), приходили даже мамаши с грудными детьми. Они их кормили прямо в зале, боясь пропустить что-то в спектакле. Видя такую преданность, актеры отвечали тем же. Климат у нас суровый. Зимой публика сидела в рукавицах и шубах, а актрисы играли с обнаженными плечами. Иной раз бывало так холодно, что по существующим нормам актер не мог выходить на сцену. Но артисты собирались и все равно начинали
Спектакли в Кудымкаре играют на двух языках — русском и коми-пермяцком (пьеса «Синва» на основе народного эпоса)
Кудымкара — 35 тыс. человек. Как обстоят дела в обычные дни?
— Какие 35 — 20 с небольшим! Это когда-то было 35, а сейчас народ уезжает. Выкручиваемся за счет районов. Организованы автобусные рейсы, есть график, по которому публику привозят на спектакли. Это делает администрация области, потому что иначе театру не прожить. Без государственной дотации провинциальная труппа существовать не может. Это ясно, как дважды два.
— Традиционно основой кудымкар-ского репертуара была классика. С нее начинали и вы. Вашей дипломной работой в ЛГИТМИКе были «Проделки Ска-пена». А сегодня «высокую драму» в Ку-дымкаре вытесняют современные мюзиклы и водевили. Почему?
— Руководство театра считает, что на
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №06 (62) 2007
классику не пойдут. Я говорю: «Давайте «Пучину» поставим, давайте разберемся, почему в 40 лет сходит с ума человек». А директор отвечает: «Смотреть не будут». Это несерьезное отношение. Если спектакль хорошо поставлен, почему не будут? Сейчас гонятся за дешевкой, и я думаю, что это измена классике. А на ней русский театр строился, вырос и воспитался наш коллектив. С 1931 года в нем шла классика: Островский, Чехов, Шекспир. Где все это сейчас? Мне кажется, у руководства нет конкретного плана и выбор материала по большей части случаен. Пришел очередной режиссер, предложил что-то — поставили. Я не за то, чтобы вернуть времена, когда Министерство культуры диктовало: это пойдет, а это нет. Но все-таки у театра должна быть своя репертуарная политика, основанная на классике. В ней наше спасение.
— Когда вы руководили театром, по какому принципу выбирали пьесы?
— Раньше на нас давили сверху. Мы были обязаны ставить такое-то количество современных и национальных пьес. Но у меня душа всегда лежала к классике.
— Современная драматургия — не лучший материал для воспитания молодых артистов. Как новая репертуарная политика отражается на манере игры?
— Классика — это школа. Это материал, на котором растет актер. Во всех отношениях: по культуре речи, пластике, глубине постижения характера. Классика заставляет актера больше работать, мучиться, и в итоге он обретает мастерство. Сегодня, как правило, за произнесенным словом ничего не стоит, и образовавшуюся пустоту заполняют очередной песенкой, очередной подтанцовочкой. Все быстро, все ловко, больших трудов не надо. Руководство хочет чего-то повеселее, а если берется за серьезную пьесу — администраторы уже ходят грустные, мрачные: ага-а, на этот спектакль затянуть трудно!
— Свою театральную карьеру вы начинали как актер. Как получилось, что вы занялись режиссурой?
—Так сложилась судьба. Я хотел быть актером, и только это меня привлекало. Но наш педагог в ЛГИТМИКе готовил не просто артистов, но самостоятельный театр, и ему нужны были режиссеры. Меня он выбрал по возрасту. В нашей студии все были кто на пять, а кто и на десять лет младше. Он давал мне поручения, водил на репетиции к себе в театр Комиссаржевской, и в результате я вернулся домой с двумя дипломами. По окончании института играл много, потом стал выбирать, но актер сидит во мне по-прежнему. Моей самой большой мечтой было поставить «Короля Лира», а может, и сыграть.
— Вы ведь не только актер и режиссер, а еще и сценограф. Как вы начали оформлять спектакли, ведь специаль-
но вы этому не учились?
— До армии я посещал художественную школу, но не окончил: Берия набирал свои войска, и четыре года я служил в Белоруссии. Но какие-то знания я все-таки получил и, оказавшись в театре, занялся оформлением спектаклей. Режиссеру с художником договориться непросто. Легче делать все самому.
— У вас же, поди, своих художников и не было, обходились приглашенными сценографами?
— У нас были замечательные художники! Когда я только приехал из Ленинграда, в театре еще работал заслуженный деятель искусств сценограф Ротаев, потом — Тамара Ивановна Чистова, затем — ее ученик Евстигнеев. Это были настоящие живописцы. Тогда ведь не то, что сейчас: подвесил загогулину — и играют под ней весь спектакль. Живопись участвовала в спектакле. Если в пьесе 12 картин — все были написаны. Театру в этом отношении везло. Своего художника у него не было только в последние несколько лет. Недавно взяли девочку из Нижнетагильской академии художеств. Может быть, она приживется.
— Вы по окончании студии вернулись в родной Кудымкар. Если бы у вас был выбор, вы бы сделали то же?
— Наверное, можно было как-то зацепиться в Ленинграде. Многие из нашей студии так поступали. А мне это в голову не приходило. Сначала мне дали поставить спектакль. Потом, когда я понял, что целью и института, и педагога было подготовить нас для Кудымкара, я не только не пытался избежать этого, но, наоборот, бегал по начальству и просил, чтобы других помогли удержать. Кстати, из тех, кто ушел, никто по-настоящему не состоялся. Потому что еще одной особенностью нашего коллектива является бережное отношение к начинающим актерам. Их ведут за руку, как детей.
— На протяжении 40 лет вы работали с актером и как режиссер, и как педагог. Чем нынешнее поколение актеров отличается от предыдущих?
— В сторону молодых я бы не бросил и соринки, не то что камня. Я понимаю сегодняшнюю жизнь: им хочется больше получать. Даже в Кудымкаре, где почти негде зарабатывать, кроме как в театре, они умудряются преподавать в училищах, участвовать в теле- и радиопередачах и на репетиции прибегают запыхавшись и даже чуть-чуть опаздывая. Жизнь такая, она их на это толкает. У всех семьи и дети, которых надо ставить на ноги и кормить. Вот они и разрываются, на четырех работах работают. Но забывать, что театр — все-таки главное, нельзя и нельзя в него только остатки физических сил приносить. Я говорю: «Наташенька, как ты успеваешь?» — «А что де-
лать? Дочь учится, на руках престарелая мать». Вот и все.
— Вас называют артистом, на котором держался театр. Но в 1999 году вы уступили художественное руководство труппой своему ученику Владимиру Сырчикову. Почему?
— Не собирался я уходить. Но, выйдя на пенсию, решил, что, пока мы с женой в силах, нужно переезжать к детям в Пермь. А в результате понял, что допустил ошибку. Меня никто не гнал, и атмосфера в театре была такая, что еще можно было жить и творить.
— Но ведь с тех пор вы не раз приезжали в Кудымкар на постановки?
— Моей первой работой после ухода с поста художественного руководителя театра было «Доходное место». Но спектакль не вышел. Новый главный режиссер сказал, что Островского в театре много и что ставить его не стоит. А я думал, что мне дадут его закончить. После было еще несколько спектаклей. Меня приглашали примерно раз в год.
— «Снегурочка» Островского — самая известная из ваших постановок. А самая любимая?
— Наверное, она же. Благодаря ей я осознал себя настоящим артистом. Впервые я работал над «Снегурочкой» еще в ЛГИТМИКе, но тогда в качестве актера. Это был наш дипломный спектакль. После него в институте обнаружили, что коми-пермяки, мышки серые, на которых никто не обращал внимания, оказывается, способны на многое. Пьесу на 60 персонажей мы сыграли своими силами — группой из 16 человек. А спустя много лет, когда у меня было 50-летие, пришла вторая ленинградская студия — молодые, красивые, все поют. Я подумал-подумал, а почему не поставить ее, «Снегурочку»?
—Долгое время вы были единственным артистом в труппе, удостоенным звания народного. Сейчас вы еще и лауреат высшей театральной премии — «Золотой Маски» «За честь и достоинство». Какую роль признание и награды играют в жизни артиста?
— Конечно, они нужны. Но, думаю, лучше было бы, если бы я их получил, когда еще был в строю. Это помогало бы работать. Но и сейчас, под занавес жизни, это большая радость. Не много в моем возрасте осталось светлых минут. «Честь и достоинство» — слова замечательные, и если во мне это нашлось — слава Богу. Только я думаю, что эта награда в большей степени принадлежит театру. У нас в Перми ежегодно проходят свои фестивали — «Пермская весна». У меня была их статуэтка. Я подарил ее театру, потому что, мне кажется, она принадлежит не мне. Про «Маску» я думаю то же. Я не пуп, не центр. Я сделал то, что сделал, не сам по себе, а благодаря тем, с кем работал. ®
