Научная статья на тему 'Тайна расстрела Думенко: признания бежавшего из могилы'

Тайна расстрела Думенко: признания бежавшего из могилы Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
3109
429
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Новый исторический вестник
Scopus
ВАК
ESCI
Область наук
Ключевые слова
борис макеевич думенко / сергей антонович кравченко / реабилитация думенко / к.е. ворошилов / с.м. буденный

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Калугин Ю. Г.

23 февраля 1920 г. в донской станице Багаевской был арестован командир Конно-сводного корпуса Борис Макеевич Думенко. Думенко к тому времени, благодаря хвалебным статьям в печати, стал личностью, известной всей Советской республике, а на родном Дону легендарной. Среди победителей донских крестьян и казаков, из которых в основном состояли части красной конницы, уже быстро зрело недовольство кровавыми итогами «расказачивания» и беспощадной продразверсткой, грозящей разорением и голодом. Был изобретен поистине иезуитский ход: арестовать наиболее популярного на Дону командира-конника и организовать показательный революционный суд с карательным исходом.6 мая 1920 г. в Ростове выездная сессия Реввоентрибунала Республики приговорила Думенко и работников его штаба к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 мая, после отклонения ВЦИКом ходатайства о помиловании. Одному из приговоренных С.А. Кравченко удалось спастись. История его взаимоотношений с репрессивным аппаратом Советского государства и и сследуется в статье.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Тайна расстрела Думенко: признания бежавшего из могилы»

ТАЙНА РАССТРЕЛА ДУМЕНКО:

ПРИЗНАНИЯ БЕЖАВШЕГО ИЗ МОГИЛЫ

Эта история случилась в самом начале 20-х гг. и выглядит невероятной даже в ряду многих неординарных событий русской революции. Помню, держал в руках «дело № 80081» - и все равно не верил, что оно найдено... Но обо всем по порядку.

23 февраля 1920 г. в донской станице Багаевской был арестован командир Конно-сводного корпуса Борис Макеевич Думенко. Вместе с ним арестовали и ответственных работников его штаба.

Думенко к тому времени, благодаря хвалебным статьям в печати, стал личностью, известной всей Советской республике, а на родном Дону - легендарной. Иногородний крестьянин хутора Казачий Хомутец, фронтовик, вахмистр, в начале 1918 г. он создал первый конный краснопартизанский отряд на Дону, начал борьбу с отрядами белой Донской армии, затем - первый кавалерийский полк, первую кавалерийскую дивизии регулярной Красной армии на Южном фронте. Отличился в кровавых боях за Царицын и Великокняжескую. Сформировал два конных корпуса. Один из них впоследствии был развернут в 1-ю конную армию, другой - во 2-ю конную. У него в подчинении перебывали многие знаменитые кавалерийские командиры, включая С.М. Буденного.

Арестовали Думенко по обвинению в убийстве политкомиссара корпуса В.Н. Микеладзе, заодно приписав грабежи, насилия и антисемитизм. История эта многим казалась тогда «темной». Сегодня мы знаем: причины расправы крылись совсем в ином.

В конце 1919 - начале 1920 гг. армии Кавказского фронта освободили Дон от войск генерала А.И. Деникина. Главную роль в разгроме белых сыграла конница: Конно-сводный корпус Думенко взял Новочеркасск, 1-я конная армия Буденного - Ростов-на-Дону. Но среди победителей -донских крестьян и казаков, из которых в основном состояли части красной конницы, уже быстро зрело недовольство кровавыми итогами «расказачивания» и беспощадной продразверсткой, грозящей разорением и голодом. И тогда главный лозунг революции «Грабь награбленное!» загремел над «освобожденной» землей. Красные конники, прежде всего из 1-й конной, настолько активно принялись за дело, что уже сразу же после взятия Ростова в городе стали создаваться рабочие отряды самообороны от «освободителей», а к Ленину и во ВЦИК полетели телеграммы с просьбой защитить население от грабителей.

Большевистская власть избрала, со своей точки зрения, наиболее «целесообразный» путь «решения вопроса». Прежде всего надо отвести части от «лакомых мест» - богатых городов, а затем беспощадными репрессивными мерами навести порядок.

Штаб Конно-сводного корпуса 9-й армии (январь 1920 г., Новочеркасск). Сидят (слева направо): военком корпуса В.Н. Микеладзе, комкор Б.М. Думенко, начальник штаба М.Н. Абрамов.

Стоят (слева направо): комендант штаба Д.Г. Носов, начальник оперативного отдела И.Ф. Блехерт

Но какими именно?

Был изобретен поистине иезуитский ход: арестовать наиболее популярного на Дону командира-конника и организовать показательный революционный суд с карательным исходом. Насколько эта цель была не прикрыта, можно узнать из стенограммы суда, которая сохранилась в судебноследственном «деле № 326» по обвинению Думенко и его боевых товарищей. Наиболее активную роль на суде сыграл член РВС 9-й армии А.Г. Белобородов, уже «прославившийся» тем, что в июле 1918 г., будучи председателем Уральского областного совета, подписал решение совета о расстреле императора Николая II и его семьи. Теперь же он, выступая в роли обвинителя, решительно добивался - и добился - смертного приговора Думенко и работникам его штаба. 6 мая 1920 г. в Ростове выездная сессия Реввоентрибу-нала Республики приговорила их к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 мая после отклонения ВЦИКом ходатайства о помиловании.

Из дела известны ход следствия, так и не установившего подлинного убийцу, и заседаний трибунала, вынесшего приговор, предрешенный Троц-

ким. Военно-политическую обстановку, атмосферу зависти, недоверия и клеветы, сгустившуюся вокруг опального комкора, достоверно рисуют многочисленные документы Российского государственного военного архива (бывшего ЦГАСА). Даже чудом сохранились и находятся теперь в Ростовском краеведческом музее письма Думенко жене Анастасии из тюрьмы... Жизнь Бориса Думенко, по сути создателя советской кавалерии, талантливо описана в неоднократно переизданной дилогии донского писателя Владимира Карпенко -«Комкор Думенко».

Но ни писатель, ни историки Гражданской войны, ни мы, кинематографисты, снимавшие документальную трилогию о трагедии донского казачества в 1917-1920 гг., ни многочисленные ветераны-думенковцы - никто достоверно не знал, где и как были расстреляны Думенко и его боевые товарищи. Их было четверо: 26-летний начальник штаба Михаил Николаевич Абрамов, бывший штабс-капитан, 26-летний начальник оперативного отдела Иван Францевич Блехерт, бывший штабс-ротмистр, 23-летний начальник корпусной разведки Марк Григорьевич Колпаков и 29-летний начальник снабжения 2-й бригады Сергей Антонович Кравченко. И не надеялись когда-нибудь узнать: уж очень глубоко были спрятаны следы той расправы. Разные ходили слухи, разные места называли: и двор ростовской тюрьмы «Богатянки», где содержались арестованные, и печально знаменитую Балабановскую рощу, и городское кладбище, и даже Москву...

В конце 50-х гг., после ХХ съезда КПСС, некоторые ветераны-конники стали посылать письма «наверх» - К.Е. Ворошилову, тогдашнему председателю Верховного Совета СССР, и Н.С. Хрущеву, Первому секретарю ЦК КПСС, с требованием восстановить справедливость в отношении Думенко. Их многолетние усилия привели к тому, что Военная прокуратура провела тщательную проверку «дела № 326» и в августе 1964 г., незадолго до смеще-

шл

С.А. Кравченко

ния Хрущева, Военная коллегия Верховного суда отменила приговор 1920 г., реабилитировала Думенко и всех приговоренных «за отсутствием состава преступления». Вроде бы справедливость восторжествовала. Но даже в 80-х гг. над всей этой историей витал невидимый запрет. Яркое свидетельство тому - многолетняя затяжка издания дилогии «Комкор Думенко». Почему?

Дело в том, что реабилитация Думенко раскрыла неблаговидную роль в его судьбе двух главных «первоконников» - Буденного и Ворошилова. К тому же надо было пересматривать историю Гражданской войны, восстанавливать истину, «возвращать» Думенко одержанные им победы, в 30-е и последующие годы приписанные Буденному.

Так или иначе тема была «открыта», за нее активно взялись историки и краеведы, но ни они, ни еще раньше следователи Военной прокуратуры не установили, когда и как были расстреляны Думенко, Абрамов, Блехерт, Колпаков и Кравченко. Документы хранили на этот счет молчание. Место расстрела оставалось тайной...

Годы спустя какими-то уже неведомыми путями к писателю Владимиру Кар-

М.Н. Абрамов - поручик 404-го пехотного Камышинского полка

(лето 1916 г., Юго-Западный фронт)

пенко попало любопытное письмо, написанное в сентябре 1962 г. Проживавший в Новочеркасске Д Ка-рагодин, участник Гражданской войны, взявшийся за изучение боевого пути Думенко еще до его реабилитации, сообщал своему московскому другу П.П. Боброву:

«В своем письме от 11/Х Вы написали: “Расстреляли Думенко, со слов М.М. Зотова, во дворе тюрьмы”.

Это неверно. Еще в мае 1920 гг., при проезде на врангелевский фронт через Ростов, я виделся с комендантом Реввоентрибу-нала Кавфронта Василием Тучиным (производившем с командой расстрел). Я его спросил: “Где же расстреляли Бориса, в Ростове или в Москве?” (Ходила официальная версия, что все осужденные к смерти вместе с делом, по требованию ВЦИКа отправлены в Москву).

Тучин кратко ответил: “Расстреляли здесь. В Кизитеринской балке”. Не верить Тучину оснований у меня не было.

Позже, в апреле 1923 г., когда я производил ревизию Новочеркасской тюрьмы, совершенно неожиданно нач. тюрьмы Александров устроил мне свидание с Сергеем Кравченко, который, как известно, был расстрелян вместе с Думенко и другими и... остался жив. Вот этот-то С. Кравченко, привезенный ко мне на квартиру Александровым и его замом Харченко, самым подробным образом рассказал мне и о том, как они сидели в ростовской тюрьме, о чем говорили в камере смертников, и в какой последовательности вывозил их Тучин на расстрел (первыми Думенко и Блехерт, затем Абрамов и Колпаков и последним С. Кравченко), и указал точное место, где были вырыты могилы, у которых все они и были расстреляны (С. Крав-

Корнет И.Ф. Блехерт со своим денщиком

(лето 1917 г.)

ченко попал в могилу, где уже лежали Думен-ко и Блехерт). Место это находилось в глиняном карьере кирпичного з-да № 3, в Кизитеринской балке.

Если когда-либо будете ехать поездом из Новочеркасска в Ростов, то на перегоне Ки-зитеринка - Сельмаш, когда на траверзе поезда появится слева Кизи-теринская балка, а в ней кирпичный з-д, то мысленно возьмите азимут от дымовой трубы з-да в северо-северо-запад-ном направлении.

Здесь, в ста метрах от заводской трубы, и будет точка последнего расставания Б.М. Ду-менко с жизнью.

И еще один довод.

Если бы расстрел Думенко и его соратников происходил во дворе ростовской тюрьмы, то этот факт уже исключал бы возможность побега из могилы С. Кравченко».

Все, казалось бы, указывает на достоверность этих сведений: и обстоятельства их получения, и точность деталей. Владимир Карпенко доверился им и внес соответствующие уточнения в текст романа «Красный генерал», вторую книгу дилогии, переизданную издательством «Советская Россия» в 1991 г.

Но сохранилось другое письмо, и копия его в те же годы попала мне в руки. Написал его бывший боец 1-й конной армии Максим Васильевич Дятлук и послал Ворошилову. Среди фактов, впервые для того времени раскрывающих роль Думенко в создании красной кавалерии, он сообщил:

«11 мая с наступлением темноты Думенко Б.М. с другими осужденными к высшей мере наказания были расстреляны на северной стороне Братского кладбища города Ростова-на-Дону. Трупы их были брошены в глубокую могилу. Кравченко был ранен в шею и руку и потерял сознание. В могиле он очнулся; сложив трупы товарищей друг на друга, он вылез из могилы и бежал.»

М.Г. Колпаков

Собственные мои поиски сведений о Кравченко ни к чему не привели. Правда, были не очень убедительные свидетельства, что вроде бы он в 30-е гг. работал на «Ростсельмаше», что где-то должны быть его родственники.

В 90-е гг., получив доступ к архиву ФСБ по Ростовской области, я решил сделать попытку найти его следы. Ключ к поискам дало то же письмо Дятлука: «Постановлением распорядительного заседания военной коллегии Верховного суда Республики от 19 сентября 1923 г. высшая мера наказания Кравченко заменена десятью годами лишения свободы». Значит, если довериться Дятлуку, Кравченко через три года после расстрела судили, а значит, должно существовать следственное дело. Точность же формулировки, приводимой в письме и будто бы списанной с приговора, вызывала доверие.

Обратился к работникам архива с просьбой о розыске дела, зная только фамилию Кравченко, инициалы и приблизительно год рождения. Поиск был, ввиду распространенности этой фамилии, долог и труден, но в конце концов увенчался успехом. Я и теперь изумляюсь удаче, потому что Кравченко, и этого можно было ожидать, поменял не только фамилию (на Кравцов), но и отчество (на Иванович). К тому же большая часть показаний оказалась посвящена другим событиям.

В марте 1923 г. Дагестанским ГПУ был арестован некто Кравцов Сергей Иванович по обвинению в участии в бандах на Северном Кавказе. На первых допросах выяснялось его участие в действиях банд, но когда вопросы стали касаться его более отдаленного прошлого, открылись фантастические вещи.

11 апреля 1923 г. на допросе он показал (сохраняю стиль и пунктуацию протокола):

«24 февраля 1920 года я был арестован по делу командира корпуса Думенко, как соучастник заговора штаба Думенко.

Верховным трибуналом Республики нас пять человек, то есть меня, Думенко, Блейхерта, Абрамова и Колпакова были приговорены к расстре-

Анастасия Александровна Думенко

(июнь 1919 г.)

лу. Арестованными сидели в г. Ростове, в ночь на 13 мая 1920 года меня с Блейхертом на автомобиле повезли на кладбище расстреливать. Прежде всего расстреляли Думенко. Потом расстреляли и меня, за мной Блейхерта. Стреляли меня в затылок, получив три пули, я свалился в яму».

В этом рассказе есть некоторые несуразности, например, слова о том, как после Кравченко расстреливали Блехерта. Откуда он мог это знать, если в него уже всадили три пули и он должен был потерять сознание?

Протокол крайне скуп на подробности. И все-таки многое стало известно : и как их везли, и как их расстреливали, и место расстрела. Кроме того, появилась новая дата гибели - 13 мая, которая прежде нигде не фигурировала. Во всех научных публикациях и в дилогии Владимира Карпенко дата определена по материалам дела и по последней записке Думенко, написанной жене из тюрьмы, где он сообщил, что «сегодня 11 мая 1920 года нас расстреляют». Может быть, дата, названная Кравченко, более достоверна?

Обратимся теперь к судьбе «беглеца из могилы». Вот подлинный рассказ самого Кравченко, как он записан в протоколе допроса.

«После того, как нас зарыли, оказавшись раздетым, я как-то опомнился, стал кричать, чтоб меня добили, но исполнители разбежались. Оставшись до половины зарытым землей, после того как на мои просьбы не получил ответа, то из могилы стал вылезать в одной рубашке и брюках, пошел в балку, где в сарае пролежал до 4-х часов следующего дня. Набравшись новыми силами, я пошел в городской распределительный пункт. Будучи весь в крови, я заявил, что якобы ранен грабителями на станции-вокзале. При записи я указал, что являюсь красноармейцем 1-го кавалерийского полка Кравцов Сергей Иванович. Из распределителя я был направлен в госпиталь. С этого момента я стал носить фамилию Кравцов».

Этот рассказ ярко передает атмосферу тех лет, когда случалось всякое, и когда изменить фамилию и скрыться было не очень сложно.

Однако в этих показаниях Кравченко есть моменты, которые требуют выяснения. Он говорит, что просил его добить, а исполнители разбежались. Но такого просто не могло быть. Расстрел был приведением в исполнение приговора реввоентрибунала, был составлен обязательный акт о приведении приговора в исполнение, и если бы комендантская команда услышала голос, без всякого сомнения, они добили бы приговоренного.

Скорее всего произошло следующее. Расстрел осуществлялся в темноте. Убедившись, что все приговоренные бездыханны, их засыпали землей и уехали. А далее, как это часто бывало в те годы, появились мародеры, но услышав голос очнувшегося Кравченко, испугались и убежали.

Казалось бы, теперь, восстав из могилы и став другим человеком, Кравченко сумеет жить более или менее спокойно. Тем более что судьба забросила его подальше от места расстрела, в Кизляр, на тихую должность в местном военкомате - сначала письмоводителем, затем делопроизводителем и заведующим пересыльным пунктом. Здесь бы ему и дожить до

конца Гражданской войны, а дальше затаиться где-нибудь в глуши. Да и кому он теперь нужен - опаленный мотылек революции?..

Но недаром говорится, что если судьба кого метит, то навсегда.

Через год и два месяца после описанных событий в Кизляре, где тогда работал Кравченко, оказался его знакомый, которому было известно, что тот был расстрелян. Этот человек сообщил чекистам, и Кравченко ничего не осталось, как бежать в банду. Два года его носило по Кавказу и калмыцким степям. Несколько раз он пытался сдаться красным, вроде бы даже приходил с повинной, но как-то не складывалось.

В конце концов его поймали, он оказался в руках ОГПУ, его прошлое раскрылось. Что с ним делать, если по всем документам его уже нет на свете?

Сначала судьбу Кравченко попытались решить просто.

«Почтотелеграмма

...Принимая во внимание заинтересованность местной прокуратуры по делу Кравцова-Кравченко, прошу разрешить переслать такового местным судвластям обещанием расстрелять, что и будет иметь громадное моральное значение в борьбе с бандитским миром на месте и санкционировать расстрел нам.

8 мая 1923 года.

Начальник отдела ГПУ»

Но потом, видимо, решили не связываться с этим делом и передали Кравченко по месту жительства (а родом он был из слободы Мартыновка) в Северо-Кавказский военный округ. Теперь он добавил головной боли тем, кто избавился от него два года назад.

«Совершенно секретно

Военному прокурору СКВО (лично)

КРО ПП ГПУ на Юго-Востоке России сообщает, что в ПП ГПУ содержится под стражей некто Кравченко-Кравцов Сергей Антипович (Иванович), опросом которого установлено, что в 1920-м году Кравченко состоял начснабом одной из бригад Думенко Бориса Мокеевича. В том же году Кравченко вместе с другими был приговорен Верхтрибом к расстрелу. При приведении приговора в исполнение Кравченко, будучи только раненым, бежал, спассшись от расстрела...

Сообщая вышеизложенное, прошу запросить высшие инстанции, как поступить с Кравченко-Кравцовым. Со своей стороны добавляем, что Кравченко-Кравцов мог бы быть использован по линии б/б (Борьбы с бандитизмом. - Ю.К.)».

Идея использовать в своих целях Кравченко привела одного из уполномоченных отдела ГПУ по Юго-Востоку России, некоего Ананьина, к вынесению 17 июня 1923 г. неожиданного постановления: «Дело производством прекратить и сдать в архив по совершении причины преступления». За корявостью формулировки скрывается, казалось бы, признание того факта, что Кравченко уже был расстрелян и можно больше к этому не

возвращаться. Но действительный смысл такого решения был совсем в другом, о чем и сказано в постановлении дальше:

«Кравченко-Кравцова из-под стражи освободить, обязав такового подпиской о том, что если таковой совершит какие-либо преступления против Соввласти, то будут в силе все раннее совершенные преступления, а также Кравченко-Кравцова согласно личного желания использовать в деле борьбы с бандитизмом».

С точки зрения ОГПУ, идея держать человека на поводке довольно перспективная и проверенная. Но, видно, кто-то подсказал товарищу Ананьину, что он слишком много на себя берет, и уже через месяц в докладной записке на имя полномочного представителя ПП ОГПУ по Юго-Востоку товарища Евдокимова Ананьин писал прямо противоположное:

«На основании постановления ВЦИК от 14/3-23 г. Кравченко-Кравцов Сергей Иванович за пребывание в бандах подлежит полному помилованию, но ни в коем случае таковой не может быть помилован как Кравченко Сергей Антипович (Следователь окончательно запутался в отчествах Кравченко. - Ю.К.) за совершенные преступления по делу командира краснопартизанского отряда Думенко в контрреволюционном заговоре, ибо таковой числится до настоящего времени как расстрелянный по приговору Верхтриба, а также не может быть помилован за преступления, совершенные после добрсдачи, и мои личные мнения в деле борьбы с бандитизмом такового использовать ни в коме случае не возможно.. .и таковой должен быть расстрелян также как проходящий по делу Думенко.

Уполномоченный ПП КРО Ананьин Июля 19 дня 1923 года г. Ростов/Дон»

Воистину по известному выражению «казнить нельзя помиловать»! Только Советской властью запятая намертво впечатана после первого слова.

Товарища Евдокимова полученная записка явно не обрадовала, и он решил посоветоваться. Ну, а где в советское время давали наиболее полезные советы, больше похожие на указания, обязательные к исполнению? В партийных инстанциях. Евдокимов сразу же обратился туда и уже через два дня получил нужные инструкции.

«Российская коммунистическая партия большевиков.

Секретарь Юго-Восточного Бюро ЦК.

Уважаемый товарищ Евдокимов!

Действительно, казус. Такого никто не мог предвидеть. Полагаю, что вы правы.

1) Использовать по возможности до решения Центра, который надо запросить о дальнейшей судьбе Кравченко.

2) Приговор не приводить в исполнение до разрешения вопроса Центром.

С приветом!

П.С. Если считаете возможным решить вопрос на месте в Ростове, договорившись с Бюро и прокуратурой, то выносите этот вопрос на обсуждение членов Бюро».

Евдокимову вроде бы предлагалась альтернатива, но он все же правильно понял вышестоящего партийного товарища. Поэтому решил не искушать судьбу и дело Кравченко от греха подальше отправил в Москву.

И вот, наконец, в трагической «одиссее» чудом «бежавшего из могилы» человека была поставлена точка.

«Выписка из протокола Распорядительного заседания Военной коллегии Верхсуда Республики от 19 сентября 1923 года.

Слушали:

Преступные деяния, совершенные осужденным выездной сессией КРВ 5-6 мая 1920 г. по делу Думенко и других Кравченко Сергеем Ивановичем, квалифицировать по ст. 64 УК, карательный статус санкции по первому пункту ст. 105 УК.

Постановили:

Дело № 326 РВТР 1920 г. по обвинению командира конного корпуса Думенко и других. Заключение военной прокуратуры по делу приговоренного к расстрелу Кравченко С.А.

Применяя к осужденному Кравченко амнистию в честь 5-й годовщины Октябрьской революции на основании ст. 9 указанной амнистии заменить ему, Кравченко, расстрел 10 годами лишения свободы.»

Так уже один раз расстрелянного человека оставили в живых. Прожил он еще не один десяток лет, чтобы трагически погибнуть в родной Сальской степи от финки чабана в пьяном угаре празднования 40-летия Октябрьской революции1.

Вот история человека, судьба которого трагически связалась с судьбой комкора Бориса Думенко, - история, позволившая нам через многие десятилетия узнать о последних минутах жизни Думенко и о расстрелянных с ним ближайших сотрудниках его штаба, достоверно выяснить место их гибели. Ведь тот расстрел осуществлялся ночью, скрытно, в страхе перед тем, что кто-то из первых красных партизан-думенковцев, боевых соратников комкора попытается освободить Думенко. А заодно и сделали все, чтобы место захоронения навсегда осталось тайной: распространили официальную версию, что все осужденные к смерти были отправлены в Москву для рассмотрения ВЦИКом вопроса о помиловании, всем имевшим отношение к расстрелу было приказано указывать на Кизитеринскую балку. Судя по письму Карагодина, и самому Кравченко в ГПУ строго-настрого было велено указывать не на ростовское кладбище, а на Кизитеринскую балку как место расстрела.

Примечания

1 Подробнее см.: Пчелинцев А.С. Трижды рожденный С.А. Кравченко // Пчелин-цев А.С. Память сердца: Записки друга писателя В.В. Карпенко. Южный (Ростовская обл.), 2007. С. 83-127.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.