CC BY
96
ИСТОРИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 325.2
ТАМБОВЩИНА НА СТРАНИЦАХ «РЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ»1
© Лев Григорьевич ПРОТАСОВ
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доктор исторических наук, профессор, профессор кафедры российской истории, e-mail: [email protected]
Тамбовские события 1920-1921 гг. были в фокусе внимания российской эмиграции. Через их призму просматривались судьбы большевистского социального эксперимента, деятелями русского зарубежья строились планы будущего возвращения в страну. Одним из каналов текущей информации из России был эсеровский журнал «Революционная Россия».
Ключевые слова: эмиграция; социалисты-революционеры; Тамбовская губерния; «Антоновщина».
Революция 1917 г. и последовавшая за нею Гражданская война вызвали массовый исход людей из советской России. «На чужой стороне» (название эмигрантского журнала) оказались от 1,5 до 2 млн россиян т. н. второй, постреволюционной, волны эмиграции. Рассматривая свое вынужденное пребывание на чужбине как временное, они жадно ловили известия из России, сопереживая происходящему. Это сопереживание не ограничивалось эмоциональной сферой - оно побуждало разные круги эмиграции пересматривать свои представления о советских реалиях, корректировать в зависимости от них свои идейные и тактические установки.
Для социалистов из русского зарубежья интерес к российской действительности был окрашен еще и доктринально. Отвергая в целом советский режим как квази-социалисти-ческий, как партийно-государственный деспотизм, они, тем не менее, внимательно всматривались в большевистскую практику, сверяясь с базовыми элементами своей программатики, будь то опыт рабочего управления в промышленности или социализация земли в деревне, отслеживая реакцию «трудовой демократии» на затеянный большевиками грандиозный социальный эксперимент.
1 Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России», государственный контракт П-358.
Эмигрантская пресса заполняла свои страницы материалами из советской России, насколько это было возможно. Одним из самых информативных был журнал «Революционная Россия». Основанный эсеровским лидером В.М. Черновым в декабре 1920 г. в Ревеле, он в 1922-1923 гг. издавался в Берлине, а с 1924 г. - в Праге, где финансировался из средств золотого запаса, вывезенного чехословацкими легионерами из России. С августа 1921 г. по решению 10-го Совета партии социалистов-революционеров журнал стал центральным органом ПСР. В проблематике журнала решительно преобладали материалы по вопросам текущей внутренней жизни в СССР, имелись разделы о партийной жизни, «Голоса из тюрьмы», «Деревня» и пр. Публиковались также статьи о международной политике, социалистическом и демократическом движении в западных странах. По сведениям Заграничной делегации партии социалистов-революционеров, журнал транспортировался в Россию до 1923 г. «в массовом количестве» [1, с. 505]. Позднее он все реже проникал в СССР, катастрофически сокращались источники информации оттуда, падал тираж.
Тамбовская губерния - с 1905 г. «земля обетованная» для эсеров - не могла быть обойдена вниманием «Революционной России». Ее состояние должно было особо интриговать эмиграцию, поскольку здесь на-
растало антибольшевистское крестьянское восстание, что требовало четкой партийной оценки и гибкой тактической линии. Уже в февральском номере за 1921 г. появился очерк «Жизнь советской деревни (письма из Тамбовской губернии)». Ни заголовок, ни заявленный эпистолярный жанр, строго говоря, не соответствовали его содержанию. По сути, это не что иное как полный текст доклада представителя Тамбовской организации ПСР в ЦК партии о положении в губернии. Рукописный оригинал доклада хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ. Ф. 274. Оп. 1. Д. 25). Рукопись не подписана, журнальный вариант имеет подпись «-ский», не оставляя сомнений в авторстве лидера тамбовских эсеров Ю.Н. Подбельского, брата наркома В.Н. Подбельского. Текст не датирован, но, скорее всего, доклад был сделан на всероссийской конференции ПСР 8 сентября 1920 г., на которой присутствовал Ю.Н. Подбельский. Автор - человек, безусловно, осведомленный, будучи представителем Совета кооперативных съездов в Тамбове. С сентября 1920 г. Подбельский служил в кооперативном отделе Наркомата земледелия в Москве [2, с. 904].
Разночтения вариантов ничтожны и носят чисто редакторский характер. Если в рукописи руководитель тамбовских коммунистов Б.А. Васильев упомянут в качестве «самого примечательного большевика» [3, с. 4852], то в журнальной статье - «самого приличного большевика», что в контексте кажется аутентичным (не исключено, впрочем, что публикаторы архивного текста неверно прочли неразборчиво написанное слово).
Экономическое состояние Тамбовщины определялось эсеровской оценкой деревни как ведущего фактора действительности. Так, в решениях 9-го Совета ПСР (июнь 1919 г.) отмечалось: «Русская деревня и при этом деревня трудовая - с каждым днем делается все больше и больше единственным производящим элементом страны» [4, с. 456]. Письмо ЦК ПСР от 5 июля 1919 г. предписывало, что партия должна учесть процесс вырождения города и всепоглощающего роста деревни и перенести центр тяжести работы в деревню [4, с. 468]. По словам Ю.Н. Подбельского, сельское хозяйство является в Тамбовской губернии единственной отраслью народного
хозяйства, уцелевшей от катастрофы, несмотря на усиленное «внимание» к ней большевистской власти. Даже неурожай, постигший губернию в 1919 г., не в силах был поколебать и расшатать крестьянское хозяйство. Реквизиции, разверстки и прочие виды кормления города за счет деревни, правда, неустанно понижают уровень благосостояния деревни, но влияние их сводится лишь к сокращению объема крестьянских хозяйств. Исчезают понемногу многонадельные (в рукописном варианте - многолошадные) дво-ры1, падает поголовье скота, но все же крестьянское хозяйство не потеряло способности воспроизводить утраченные им самим и конфискованные городом хозяйственные блага - в противоположность городу, где разрушаются остатки производства. Более или менее работают лишь железнодорожные мастерские и рассказовские суконные фабрики, на которых, по милости прежних хозяев, уцелели громадные запасы сырья. С исчерпанием запасов фабрики должны будут остановиться, т. к. сырье шло из Сибири, с которой теперь нет сообщения. Остальные промышленные отрасли представлены лишь мелкими местными предприятиями.
Автор оговаривается, что за отсутствием официальных сведений ему приходится опираться на личные наблюдения и рассказы очевидцев, оценивать ситуацию «ощупью», но его вывод однозначен: «сельское хозяйство устояло», «город живет лишь постольку, поскольку его поддерживает деревня». Попытки города (читай: коммунистической
власти) «эмансипироваться» от деревни в продовольственном отношении через организацию советских хозяйств провалились. По сведениям автора, в губернии 87 совхозов занимали площадь до 40 тыс. десятин бывшей помещичьей земли, насчитывали до 3 тыс. рабочих, однако они не оправдали связанных с ними надежд власти. На губернском съезде работников земли в феврале
1920 г. председатель съезда Я.Л. Смоленский заявил, что совхозы не только не окупили себя, но сами предъявили губпродкому требование на доставку 2 млн пудов продовольственного и семенного зерна. «Советские хозяйства потерпели крах, - признал секре-
1 Если в 1918 г. в Тамбовской губернии на одно хозяйство приходилось в среднем 4,3 десятин пахоты, то в 1920 г. - лишь 2,8 десятины [5].
тарь губкома РКП(б) Н.М. Немцов. - Проле-тарски-крестьянское хозяйствование в совхозах оказалось безобразным. Хлеб остался или неубранным, под снегом, или убранный, сгнил». Так, в Александровском совхозе Тамбовского уезда из 820 десятин пахотной земли засеяно лишь 140 и то насильственным привлечением крестьян. Урожаи в совхозах гораздо ниже, чем в крестьянских хозяйствах. Не лучше обстоит дело и с молочным хозяйством. В совхозе «Громок», например, из 67 коров только 26 дойных, дающих по 6,5 фунтов надоя. Уход за скотом в государственных хозяйствах настолько небрежен, что сопровождается массовым падежом. По свидетельству заведующего губземотделом Франца, «когда вы входите в конюшню, вы не знаете, лошади это или поросята, так они облезли» [6, с. 22].
Картина наблюдений Ю.Н. Подбельского выглядит еще тягостней при сопоставлении с официальными источниками. По авторитетному свидетельству В.А. Антонова-Овсеенко, уполномоченного ВЦИК, председателя Тамбовского губисполкома и губкома РКП(б), в губернии до 72 тыс. десятин помещичьей земли отошли под совхозы, которых в 1920 г. было до 150, «но ни один не был поставлен сколько-нибудь сносно - все идут в убыток, все пользуются крестьянским трудом» [3, с. 229].
Что касается артелей и коммун, то данных о них у автора нет. «Во всяком случае для крестьян служить соблазном они не могут - урожаи в них либо обычные, или даже ниже крестьянских». Отношение к ним крестьян враждебное либо равнодушное. Есть лишь 2-3 артели, несомненно, жизнеспособные, поддерживаемые обычно искусственным вливанием субсидий и ссуд. К тому же они сильно пострадали и от банд Мамонтова, и от действий красных войск, которые принесли им убытков не меньше, чем казаки.
Большим подспорьем для Тамбовщины, считает Ю.Н. Подбельский, могли стать кустарные промыслы, если бы власти оценили их. К 1920 г. в губернии имелось около 300 кустарных артелей при 50 тыс. членов, но трудно судить, каков процент здоровых среди них. Есть искусственные артели с целью освободиться от воинской повинности, и начальство смотрит на них сквозь пальцы, ибо расчеты на возрождение в губернии крупной
промышленности не оправдались. Попытки сконцентрировать мелкие кустарные предприятия, в угоду марксистскому учению, вели к их массовому закрытию. Особенно пострадали кожевенные предприятия; только в Рассказове закрылось больше 70 мелких кожевенных заводов после того, как попытались сосредоточить все производство на 6 крупных заводах. Сейчас спохватились, вернулись к артелям, выставили щедрые заказы, но бюрократизм, канцелярщина, регламентация кустарного дела, аресты мешают их нормальному развитию снизу.
В статье приведена типичная история шорно-сырьевой артели в Рассказове, заключившей договор с Главкожей на выделку узд и шлей. «Закипела работа», но за дегтем и мазями надо было ехать в Моршанск. Туда были посланы подводы, но Главкожа позабыла выслать туда обещанные 250 тыс. руб. Возчики 3 недели ждали в чужом городе, проедая запасы и ничего не добившись. «Артель рассыпается и существует только на бумаге, - заключает автор. - Так гибнут, не успевши расцвесть, многие артели». Не в лучшем состоянии и кооперативное движение. «Кооперация чахнет, превращаясь в подчиненное начальству учреждение», о ней приходится говорить в прошлом.
В чем, по мнению эсеровского публициста, новая власть проявила наибольшую энергию, так это в деле выкачивания продовольственных ресурсов из деревни. Тамбовское крестьянство было обложено в 1919-
1920 гг. натуральной повинностью в 27,5 млн пудов хлеба и 19 млн пудов картофеля, т. н. «излишки». Губернская администрация не скрывает, что цифра взята «с потолка», но действует неукоснительно строго. Губпрод-комиссар Я.Г. Гольдин напутствовал продотряды призывом «не жалеть даже мать родную» при изъятии хлеба. В статье указаны многочисленные насилия продотрядовцев: аресты, заложничество, случаи расстрелов (с. Духовка Тамбовского уезда), самоубийства обобранных до нитки крестьян. Здесь же впервые упоминается действующая в Кирсановском уезде «банда Антонова», поставившая целью истребление продагентов и всех коммунистов. Банда неуловима, ее покрывают крестьяне, она наводит страх на местную власть. За лето 1919 г. ею убито до 100 коммунистов.
Обозревая затем ситуацию в городе как социальной опоре большевистской власти, Подбельский констатирует полное политическое бесправие рабочих, обязательность посещения митингов и беспартийных конференций, ставшую впоследствии одним из маркеров советской реальности вплоть до эпохи «развитого социализма». Профсоюзы превратились в канцелярии по выдаче очередных порций мануфактуры, посуды и пр. На редких общих собраниях звучат угрозы инакомыслящим. Так было в конце 1919 г. на конференции служащих в Тамбове: всех опрашивали о партийной принадлежности, воздержавшихся при голосовании требовали объяснить свои мотивы. 3 меньшевика (Сатин, Чубаров, Тейтельбаум) за голосование на пленуме губернского профсоюза против коммунистической резолюции были арестованы и около месяца провели в заключении без предъявления обвинений. Массы рабочих гоняют на субботники, особенно достается железнодорожникам, которых за всякие провинности (опоздание на работу, прогул и т. п.) сажают под арест в холодный вагон, где держат их по несколько дней.
Суть политического режима в Тамбовской губернии, как и стране в целом, для автора предельно ясна - насильственная диктатура партии большевиков. Остальные партии находятся фактически на нелегальном положении. Самораспустились, по его словам, местные меньшевики, особо преследуются эсеры, шестеро из них находятся в Тамбовской тюрьме. Идейный революционер Ю.Н. Подбельский резко критически оценивал состав губернской организации РКП(б), в большинстве своем состоявшей из «совершенно случайных и отрицательных элементов». Из 11133 ее членов, числившихся на 1 января 1920 г., вступило в последнюю партийную неделю 7297 человек, однако около половины их уже исключены. Партия, по названию пролетарская, фактически превратилась в лжепролетарскую (в рукописи -«люмпен-пролетарскую»), «с примесью явно уголовного характера».
Состав советов - коммунистический, обратно пропорциональный расстоянию от Тамбова. В деревнях и селах не редкость советы и исполкомы без единого коммуниста. Так, Липецкий уездный съезд советов из 200 делегатов насчитывал всего 9 коммунистов и
8 сочувствующих, но именно они прошли в исполком. Аналогичная картина и в других уездах. Уголовным назвал Подбельский и состав губернской ЧК, весь состав которой полтора года назад угодил в тюрьму. Такая же судьба постигла и второй его состав, на рубеже 1919-1920 гг. отправленный в концлагерь.
«Деревня доедает последнее... Ее косит сыпняк, собирающий обильную жатву, ибо лекарств нет, как нет и докторов». В 1919 г. сыпным тифом в губернии болели 202475 человек, возвратным - 21571, в 1920 г. возвратный тиф догоняет по количеству заболеваний тиф сыпной. Деревня представляет собой лазарет или концлагерь с принудительными работами всего здорового населения. Появилась и новая повинность - по изучению грамоты. Постановлением губиспол-кома, подписанным В.А. Антоновым-Овсеенко, все жители Тамбовского уезда обязаны в двухмесячный срок обучиться грамоте. Были случаи, когда крестьян загоняли солдатами (с. Малая Талинка). Однако обучение подвигается туго: не хватает бумаги, книг, вместо стальных используются гусиные перья. Неудивительно, - заключает автор статьи, - что мужики с затаенной злобой в один голос говорят о новой барщине и «советском крепостном праве» [6, с. 24].
Средняя школа пребывает, по версии автора, в развалинах. Нелестно характеризует он и кадровый состав Тамбовского университета, в котором преобладают карьеристы и невежды, не всегда политически чистоплотные. Как пример приводится фамилия математика Абиндера, который до революции запятнал себя репутацией ярого монархиста.
Выразительная картина, нарисованная автором, верна если и не в деталях, то в целом. Его статья лишена налета публицистичности, свойственной политической журналистике, или назидательного доктринерства, что легко объяснить ее происхождением как делового документа. Правда, вне поля зрения Подбельского оказались некоторые позитивные моменты, например, «осереднячение» крестьянства, но, во-первых, эсеры и не признавали это заслугой большевиков, во-вторых, земля без «воли» ничего не стоила. Ближайшие события в России подтвердили справедливость общих оценок «Революционной России».
Журнал вновь обратился к тамбовским событиям уже в апреле 1921 г. публикацией «Коммунисты на работе (письмо крестьянина из Тамбовской губернии)». Ее автор анонимен, хотя стиль выдает, пожалуй, сельского полуинтеллигента, а не человека «от сохи». Судя по контексту, речь идет об Усманском уезде. Автор называет две определяющие черты состояния деревни: «рабское психологическое чувство крестьян» и давление власти [6, с. 25]. Главную роль играет уездная администрация, сельские и волостные советы лишь исполняют их требования. Более самостоятельны коммунистические ячейки, особенно в защите личных интересов. Крестьянство, по мнению автора, терроризировано: «У крестьян есть уверенность, что эта власть существовать не может. Но когда это произойдет?» Хотя крестьянство ненавидит коммунистов и всех сторонников советской власти, активных выступлений не наблюдается. Крестьяне Падвольской волости (очевидная неточность; в Усманском уезде имелась Падворская волость. - Л. П.), с которыми автор общался, заявляют: «Это мы николаевскую революцию прозевали, нас уже здорово коммунисты одурманили, но гражданскую революцию мы уже не прозеваем, маху не дадим». Николаевская революция, разъясняет автор, - это Февраль 1917 г., гражданская - свержение советской власти и коммунистов.
Так думали не только усманцы. Как пишет современный историк крестьянства, «крестьяне вновь хотели вернуть страну к тому хаосу, который был в Феврале. Во время революции крестьянам показалось, что теперь они сами будут решать все вопросы, касающиеся их лично. Когда выяснилось, что большевики намерены сохранить твердую власть, крестьяне восстали» [7, с. 229-230].
Экономическое положение деревни, по оценке автора письма, ужасно. Крестьяне, несмотря на строгие меры, не везут хлеб, ожидая пришествия Антонова и рассуждая, что «сколько ни сей, все равно отберут». Хотя продразверстка планировалась по классовому принципу, на деле при ее реализации нет никакой системы: берут, сколько хотят. Крестьянство с ненавистью относится ко всем коммунам, считая их паразитами. С них и хлеба не берут, и лошадей им дают, и земледельческие машины. Главным злом для
крестьян являются совхозы, они считают себя крепостными этих совхозов, т. к. работы по большей части выполняются трудармей-цами, мобилизованными из соседних сел. Совхозы несут государству громаднейшие убытки и отличаются отсутствием всякого порядка. Однако крестьяне очень боятся возвращения помещиков.
Особый интерес представляет местный сюжет, связанный с распрями между правыми и левыми коммунистами по крестьянскому вопросу. На последнем уездном крестьянском съезде эти трения вылились наружу. Левые победили и лишили правых участия в съезде, а когда те не подчинились, то были арестованы (Исполатов, Андреев, Молохов и др.). Заправляет в Усманском уезде коммунистическая молодежь - чуть ли не все ответственные посты занимают лица от 18 до 23-24 лет, которые бешено разъезжают на самых лучших лошадях по городу, всем своим поведением доказывая, что это и есть их понимание коммунизма. Это наблюдение очевидца подтверждается другими фактами. Усманский земский врач Н.Н. Исполатов, социал-демократ с 1897 г., лично знакомый с В.И. Лениным, послал ему несколько писем с жесткой критикой положения в партии. Его, старого партийца, оценка по своей сути не отличается от той, что пронизывает содержание статьи эсеровского журнала: «Фактически диктатура в руках политиканов», «идейных коммунистов - капля в российском море» [8, с. 432]. Поборник внутрипартийной демократии, Исполатов был отстранен от уездных дел, так ничего и не добившись, и это символично.
В свете вышесказанного не кажется историческим парадоксом, что Тамбовщина, остававшаяся вне зоны фронтов Гражданской войны, вдруг стала последним ее очагом, фронтом вооруженного противодействия крестьянства торжествующему большевизму. «Хлебная» губерния была для военнокоммунистического режима, казалось, бездонным резервуаром материальных и людских ресурсов, сполна испытав на себе бремя продовольственной диктатуры. Председатель губисполкома А.Г. Шлихтер, сам не раз осуждавший бесчинства продагентов, высказался по-большевистски резко: «Деревня поймет, что время, когда она могла не подчиняться этой власти, прошло. И как бы ни бы-
ли тяжелы веления этой власти, предъявляемые деревне, она должна их выполнить» [8, с. 8]. Уже осенью 1918 г. насилия продотрядов и комбедов подняли до 40 тыс. тамбовских крестьян, но деревня все же терпела, пока сохранялась опасность помещичьей реставрации. «Вот уже 7 месяцев как в Тамбовской губернии гуляет буйная крестьянская вольница... Так было в 1918-том, так повторяется каждый год. В 1920 г., осенью, еще раз не выдержал тамбовский мужик и, озверев, с дубиною и оглоблей пошел войной на лжесоветскую власть». Этими словами начинается статья «Восстание тамбовских крестьян (информация из России)», помещенная в № 6 «Революционной России» за апрель 1921 г.
Очерк датирован 10 марта 1921 г. и подписан инициалами Ю.П., за которыми легко угадывается уже знакомый нам Юрий Николаевич Подбельский. Черновик очерка был изъят у него при аресте вместе с другими материалами о тамбовском восстании. Свое авторство он подтвердил в личном заявлении председателю Моссовета Л.Б. Каменеву, в котором категорически отрицал и опровергал руководство партией и свое лично антоновским движением [8, с. 506]. Это отражало действительную позицию ЦК ПСР. Так, циркулярное письмо ЦК от 13 мая 1920 г. во избежание распыления крестьянской энергии в местных вспышках предлагало развернуть на местах массовую политическую кампанию «в формах мирных, открытых, легальных постановлений» [4, с. 637].
«Восстанию, - сообщает Подбельский, -предшествовала попытка местных эсеров организовать крестьянство для планомерной систематической борьбы с большевистской властью. В союзе с другими революционносоциалистическими группами (главным образом, левыми эсерами) весной 1920 г. ПСР был организован Тамбовский Союз трудового крестьянства (СТК), быстро покрывший Тамбовский уезд сетью крестьянских союзов. На двух своих съездах (районном, в с. Хитрово и Тамбовском уезде) СТК вопреки настоянию рядовых членов высказывался против немедленного выступления, но не скрывал от себя неизбежности в будущем вооруженной борьбы с большевиками.
Однако СТК не успел скрепить крестьянство в прочные организации и стать его
идейным руководителем, когда неожиданно для него самого на юге Тамбовского уезда вспыхнуло стихийное крестьянское движение. Молодая крестьянская организация была отодвинута событиями на задний план - забушевала стихия» [9, с. 24].
В очерке приведена политическая характеристика деятеля, давшего историческое имя повстанческому движению тамбовских мужиков. Она, несомненно, должна была сориентировать эсеровскую эмиграцию, отрезанную от иных источников информации, и одновременно отразить позицию руководства партии в отношении «антоновщины». Итак, Александр Антонов - кто он? Это типичный экспроприатор времен 1905 г., «вольный стрелок партизанщины». Сделав в 1918 г. неудачную попытку перебраться на самарский фронт вооруженной борьбы против большевиков, которую вела Народная армия эсеровского Комуча, возвратился в Кирсанов. После того вынужден был стать нелегалом, т. к. на Инжавинском районном съезде большевиков его приговорили к смертной казни.
Антонов давал своим ячейкам название эсеровских, хотя ни в какой связи с партией они не состояли. Однако большинство крестьян было уверено, что они таким способом приобщаются к ПСР. К весне 1920 г. наиболее здоровая и жизнеспособная часть ячеек, узнав о существовании в Тамбове нелегальной организации ПСР, целиком примкнула к ней и признала ее руководство в борьбе с большевиками.
Менее склонен был связать себя партийной дисциплиной сам Антонов. На требование губкома ПСР перестать называть себя эсером или подчиниться общепартийной тактике и прекратить бессистемную, не дающую никаких положительных результатов террористическую борьбу, он на словах подчинился, но вскоре возобновил партизанскую тактику [9, с. 25].
Официозная эсеровская версия требует уточнений с учетом тамбовских реалий. На конференции ПСР в сентябре 1920 г. Тамбовскую губернию представляли два делегата: Ю.Н. Подбельский и некто, чья фамилия не указана. Судя по протоколу заседания, оба настаивали «на необходимости пойти навстречу нарастающему в массе трудового крестьянства стихийному протесту против
большевистского режима и дать ему свои испытанные в борьбе лозунги». При этом один из них считал своевременным выдвинуть для борьбы с крайностями большевистской диктатуры ответный террор, что, однако, не встретило поддержки делегатов [8, с. 171]. Едва ли это был Подбельский, но очевидно, что отношения тамбовских эсеров и антоновцев были сложными. Показательно, что в восстании активно участвовали местные эсеры, депутаты Учредительного собрания Е.Н. Меркулов, Ф.С. Немтинов, А.Г. Одинцов.
Публицист обозначил 3 фазы повстанческого движения на Тамбовщине. Первая -стихийная. Крестьянство просто потеряло терпение, и никакая партия, даже партия со-циалистов-революционеров, имеющая прочные корни в тамбовском крестьянстве, не могла бы удержать его от мести своим угнетателям. Вторая фаза - уже с Антоновым, но это голая партизанщина, без лозунгов, без идей, без программ. Третья фаза (с 1921 г.) -собирание сил, на этот раз уже сознательное и планомерное по всем правилам военного искусства, с выдвижением требования созыва Учредительного собрания.
Ю.Н. Подбельский приводит Устав Тамбовского губернского СТК - «малограмотный, но высокодрагоценный своей непосредственностью документ крестьянской борьбы» [9, с. 27]. В нем поименованы 17 пунктов, включая созыв Учредительного собрания на основе всеобщего избирательного права, а также установление, впредь до его созыва, временной власти на местах и в центре на выборных началах союзами и партиями, участвовавшими в борьбе с коммунистами. Взятые в целом, они вполне вписываются в эсеровскую партийную программу, включая социализацию земли в полном ее объеме. Уместно заметить, что это первая по времени публикация Устава СТК - последующая состоялась уже в постсоветский период в сборнике документов «Антоновщина» на основе машинописного экземпляра, хранящегося в фонде Б.И. Николаевского в Гуверовском институте войны, революции и мира США [3, с. 79-80].
Замечательно выразителен эпизод, приводимый Подбельским, когда в ответ на просьбу наркома продовольствия А.Д. Цюрупы подписать телеграмму в Тамбов о восстановлении только что приостановленной
заготовки хлеба в Кирсановском, Борисоглебском, Тамбовском уездах ввиду выявившейся невозможности снабдить Тамбовскую губернию привозным хлебом, В.И. Ленин отказался это сделать, наложив резолюцию: «Ведь это как раз уезды восстания. Я подписать не могу» [9, с. 26]. Телеграмма не была послана, и, таким образом, считает автор, тамбовские крестьяне лишь благодаря восстанию избавились от ужасов, выпавших, например, на долю тульских крестьян, выполнивших 100 % разверстки и питавшихся лебедой, мякиной и даже опилками.
Данный факт не отразился ни в собраниях сочинений Ленина, ни в его биохронике, но он вполне реален. Ю.Н. Подбельский в то время служил в Москве секретарем Главного управления сельскохозяйственной кооперации Наркомзема (под фамилией Н.М. Корин-ского) и инспектором-инструктором Нар-компроса, следовательно, мог располагать доверительной информацией на этот счет. К тому же эпизод, датированный 15 февраля
1921 г., логично вписывается в последовательную цепь событий, связанных с отменой продразверстки на Тамбовщине. 2 февраля
1921 г. Политбюро ЦК РСДРП(б) под руководством Ленина, обсуждая вопрос о политическом положении и восстании крестьян, постановило указать Цюрупе на необходимость скорейшего проведения «продовольственной скостки» и подготовить обращение ВЦИК к тамбовским крестьянам [8, с. 273].
9 февраля появилось такое обращение, в тактических целях выпущенное якобы от имени губисполкома и губкома РКП(б): оно отменяло продразверстку и разрешало местный торговый обмен продуктами сельского хозяйства [8, с. 280]. Это было сделано специально для Тамбовской губернии - за месяц до Х съезда партии и объявленного им перехода к нэпу. Инициатива Цюрупы в данном контексте вовсе не выглядит артефактом, поскольку введенный замен продразверстки продналог взимался едва ли не в прежних размерах: весной 1921 г. его размер по губернии определялся в 5,3 млн пудов, в октябре - уже 8,5 млн. По словам историка-аграрника С.А. Есикова, «продразверстка, формально отмененная, по существу сохранялась как на хлеб, так и на ряд других видов сельскохозяйственной продукции. Ее продолжали взимать и весной и летом 1921 г.,
т. е. спустя более полугода после отмены» [10, с. 86].
Завершая рассказ об «антоновщине», Подбельский пишет: «В результате семимесячного восстания в центре Тамбовской губернии образовалась «государственная пустота»: в 37 из 58 волостей Тамбовского уезда и в большей части Борисоглебского уезда нет никакой власти. Продразверстка не выполняется, повинности также, Советы частью на стороне повстанцев, частью перебиты. Пользуясь полным безначалием, на всей своей волюшке гуляет по губернии крестьянская вольница. Ни морозы, ни глубокие снега, ни холодный степной ветер - ничто не берет повстанцев. Если они сумеют сохранить подвижность и активность еще в течение одно-го-двух месяцев, весной движение разольется по всему юго-восточному углу России и породит десятки новых Антоновых» [9, с. 28].
Трагедию тамбовских крестьян Подбельский видел в отсутствии у них надежных идейных руководителей. Здесь улавливается отзвук сожаления о неучастии эсеров в повстанческом движении, но оно в любом случае ничего уже не могло изменить - борьба за крестьянство была эсерами безнадежно проиграна еще ранее.
Трагична и судьба самого тамбовского корреспондента «Революционной России». 20 мая 1921 г. Ю.Н. Подбельский был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Все последующие годы до конца жизни он чередовал тюрьмы и ссылки, от Соловков до Ташкента, и был расстрелян в январе 1938 г.
Наконец, в сдвоенном номере 14-15 (ноябрь-декабрь 1921 г.) помещена небольшая заметка «Тамбовские крестьяне и власть», подписанная «Ефремыч», 10 октября 1921 г., Тамбов. Это, пожалуй, реквием крестьянскому восстанию. Автор пишет, что повстанческое движение - естественный результат правления коммунистов. Их действия привели в полный упадок сельское хозяйство: недосев в 1921 г. достиг 404 тыс. десятин, урожайность с переводом всех хлебов на рожь упала с 1916 г. на 56 %. За один 1920 г. в Тамбовской губернии поголовье лошадей уменьшилось на 30 %, крупного рогатого скота - на 20 %, овец - на 30 %. Напрасно местные коммунистические заправилы ищут объяснение в авантюре эсеров, производя Ю.Н. Подбельского чуть ли не в главноко-
мандующего повстанцами: «Они сами были вдохновителями восстания. Коммунисты породили это восстание. Они виновники пролития крестьянской крови. Но близок час расплаты» [11, с. 32].
Увы, установить авторство заметки не удается. Возможно, это Ефрем Меркулов, член Учредительного собрания, но это всего лишь допущение.
Вместе с военным подавлением восстания и усмирением деревни тамбовская тема ушла из «Революционной России», оставив лишь отдельные сообщения о репрессиях против местных эсеров (ссылка 17-летней Нины Лавровой, расстрел 19-летнего Дан-ковского).
По образному выражению А.В. Пешехо-нова, идеолога «возвращенства» в СССР, эмигранты смотрелись в «два кривых зеркала» [12, с. 186]: зеркало советской официозной печати и зеркало последовательных ниспровергателей советского строя. Но и в самом кривом зеркале отражается, больше или меньше, живая реальность истории.
1. Политические партии России. Конец XIX -первая треть XX в.: энциклопедия. М., 1996.
2. Судебный процесс над социалистами-рево-люционерами (июнь-август 1922 г.). Подготовка, проведение, итоги: сборник документов. М., 2002.
3. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. «Антоновщина»: документы и материалы. Тамбов, 1994.
4. Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 3. Ч. 2. Октябрь 1917. 1925 г. М., 2000.
5. Есиков С.А., Протасов Л.Г. Антоновщина: новые подходы // Вопросы истории. 1992. № 6-7.
6. Революционная Россия. 1921. № 3.
7. Холяев С.В. Крестьяне и большевики: неизбежность конфликта // 1921 год в судьбах России и мира. Мурманск, 2011.
8. «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1920-1921 гг.: документы, материалы, воспоминания. Тамбов, 2007.
9. Революционная Россия. 1921. № 6.
10. Есиков С.А. Российская деревня в годы нэпа: к вопросу об альтернативах сталинской коллективизации (по материалам Центрального Черноземья). М., 2010.
11. Революционная Россия. 1921. № 14-15.
12. Протасова О.Л. А.В. Пешехонов: человек и Поступила в редакцию 15.03.2012 г.
эпоха. М., 2004.
UDC 325.2
TAMBOVSHCHINA ON PAGES OF “REVOLUTIONARY RUSSIA”
Lev Grigoryevich PROTASOV, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of History, Professor, Professor of Russian History Department, e-mail: [email protected]
Russian emigrants focused their attention on Tambov Region events of 1920-1921 and the future of the Bolshevik social experiment was viewed through them. The leaders and activists of “Russian Beyond” were planning on their future return home. The Socialist-Revolutionary periodical “Revolutionary Russia” acted as a channel of current information from Soviet Russia.
Key words: emigration; Socialist-Revolutionaries; Tambov region; “Antonovshchina”
