CC BY
41
МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ И ИСТОРИОГРАФИЯ
Н.В. Сапожникова — канд. ист. наук, д-р филос. наук, профессор Нижневартовского государственного гуманитарного университета
«ТАМ И ТОГДА», ГДЕ «ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС»:
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ СОВРЕМЕННОГО НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ В УСЛОВИЯХ МИРОВОГО ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО КАТАРСИСА
АННОТАЦИЯ. Автором анализируются специфические особенности онтогносеологической и общегуманитарной проекций современной цивилизации в условиях мирового экзистенциального катарсиса начала третьего тысячелетия.
The author of the article analyses specific features of ontognoseological and public humanitarian projections of modern civilization in the setting of world existential catharsis in the beginning of the 3rd millennium.
Современное всемирное сообщество находится на крайне опасном историческом перепутье, индексация кривизны спуска которого впечатляет всеохватностью и каузальной «туманностью» причин мирового экономического кризиса. Но еще более проблемными видятся перспективы и последствия выхода из очередного экзистенциального тупика. Из множества дорог, которые нам сегодня, казалось бы, открываются, предстоит выбрать, возможно, лишь одну, да и та является скорее страховочным вариантом.
Информационная глобализация, ставшая де-факто, поднимает уже сейчас множество онтогносеологических, общегуманитарных и цивилизационных проблем, в том числе невиданную ранее диссонантно-психологическую изоляцию и отчужденность личности от изобретенного ею же универсального средства проникновения вглубь вещей и природы самого человека, а также стремление защитить свой внутренний мир от насильственного и зачастую бесцеремонного информационно-агрессивного вторжения в самых разнообразных его вариантах.
Особенно наглядно это проявилось в самые последние годы, когда демонстрация безграничных не только технических, но и психомоделирующих возможностей приобретает порой однобоко уродливый и откровенно циничный характер, ставя под вопрос саму возможность определения эволюционного резерва человечества и проявления творческого характера личности, находящейся под прессингом «интернет-симптоматики» с ее хроническим вирусоносительством.
Говоря о глобальных процессах современной цивилизации, сегодня всё чаще упоминают о первом подобном проекте — Божественном акте Со-Творения Человека, что стало величайшим «прорывом в нано-технологиях нулевого цикла» и высокой трагедией самого существования человечества в вечном поиске смысла жизни. В подобном контексте справедлива ремарка авторов коллективного труда «Дзен-буддизм и психоанализ»: «Человек заброшен в этот мир, независимо от своей воли, он покидает его также не по своей воле. В противоположность животному, которое наделено инстинктами, „встроенными“ механизмами адаптации к среде, человек ... должен прожить свою жизнь, а не она им проживается» [6. С. 110]. По всей видимости, именно второй вариант «проживания жизни» становится одним из печальных итогов проявленности в новых исторических условиях того «коллективного сознания», о котором с таким восторгом когда-то говорил Гегель.
Действительно, в настоящее время в рамках процесса глобализации происходит появление Создателя «третьего типа», присваивающего себе поистине вселенские функции —
homo faber — человека творческого, создающего ирреальный мир виртуального управления, экономики, политики, отношений, общения, чувств и даже науки с ее непредсказуемовпечатляющим вторжением в Природу, к живому голосу которой человек в принципе оказывается абсолютно равнодушен, особенно в России.
В последние годы это больше напоминает объявление войны всему тому, что не укладывается в традиционализм представлений, надежд и даже счетов, предъявляемых людьми стремительно меняющейся действительности. В том числе — с помощью научного знания, становящегося опасно симптоматичным диагнозом потери человеком духовной свободы, странной зависимости от изобретенной им же «технической суеты» и в целом (прав Макс Вебер!) — «разволшебствления» мира, за что последний и мстит цивилизации необъяснимыми техногенными катастрофами, природными катаклизмами, бездумно немотивированным стремлением ученых запустить маховик коллайдера, в очередной раз не соотнося цели подобного эксперимента с непредсказуемостью возможных результатов для судеб человечества в целом и каждой души в отдельности.
Введенный Аристотелем в труд «Поэтика» термин «катарсис» как раз и предполагал очищение и возвышение души путем созерцания трагедии, которая дисциплинирует чувства человека, поэтапно проводя через страдания и утраты, жалость и страх ради сохранения любви и благоговения перед Божественностью Идеи мироздания. Невзирая на всю горечь земного ее воплощения, герой и его антипод, по Аристотелю, два зеркальных «Я», отражаясь друг в друге, создают «коммуникативный резонанс от противного», вибрации которого помогают совершенствовать человеческую природу.
Весьма символично в этом плане звучит откровение в «Евангелии от Фомы»: «Пусть тот, кто ищет, не перестанет искать до тех пор, пока не найдет. И когда он найдет, он будет потрясен, и если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем». Рождение чувства глубокого удивления и восторга, возвращающего человеку целостность и непосредственность детского восприятия мира, является условием самосохранения человечества и самого этого мира. Не случайно в Библии даже словесное оскорбление человека объявляется смертным грехом, приравниваясь к физическому убийству (Матф. 5: 21—22).
Допустимо предположить, что и мировые кризисы вполне подпадают под аристотелевское «градационно-трагедийное очищение», заставляя человечество взрослеть через усвоение крайне болезненных уроков Истории, которая, как известно, «ничему не учит, а лишь наказывает за (их) незнание...» [5. C. 393]. Совсем как у Э.М.Ремарка в его «Черном обелиске»: «После войны ... безмерное несчастье сделало нас людьми. А теперь безмерно бесстыдная погоня за собственностью снова превратила в разбойников. Чтобы это замаскировать, нам опять нужен лак хороших манер» [9. С. 7.].
Понятие «катарсис» оказалось востребовано и современным психоанализом, превратившим его в один из эффективных методов психотерапии по избавлению человека от ложных страхов и навязчивых идей путем вызывания глубоких переживаний и изумления, ведущих к перемене отношения пациента к самому себе (а значит, и к окружающей его действительности, которую он способен моделировать в собственном сознании).
Древневосточная философия также отводила этому чувству роль великой трансформационной силы. Правда, вопрос о том, в каком направлении могут пойти изменения подобного уровня, остается открытым. Как, например, в символично-литературном пассаже, венчающем IV главу — «Кана Галилейская» — романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», когда Алеша, разуверившись в любви и вернувшись к старцу, смотрит на звездное небо с его Млечным путем и вдруг падает «как подкошенный» на землю, плачет, ощущая необычный прилив сил: «Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и осознал, и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша ... потом этой минуты. „Кто-то посетил мою душу в тот час“, — говорил он потом с твердою верой в слова свои» [4. С. 396].
Вопрос о дальнейшем сценарном развитии линии судьбы Алеши сам писатель освещает в одном из последних ответных писем (январь 1881 г.), адресованном издателю А.С.Суворину и воспроизведенном в «Воспоминаниях великого князя Александра Михайловича»: «Вам кажется, что в моем последнем романе „Братья Карамазовы“ было много пророческого? Но подождите продолжения. В нем Алеша уйдет из монастыря... И мой чистый Алеша — убьет царя...» [2. С. 50].
Еще древним грекам было известно, что все наше знание предсуществует в великом круге информационного отногенеза. И не природа дает человеку законы, а человек с их помощью пытается определить свое место, нередко злоупотребляя ее терпением. Согласно М.Буберу, когда в условиях взаимности человек говорит другому Я «Ты», происходит симметричная «перекодировка-слияние» другого Я, возвращенного человеку уже как «Ты» — зеркальное Я. Шопенгауэр отождествлял любовь с состраданием и считал справедливость моментом любви. Но в социуме возникают иные детерминизмы, когда явлена потребность не только сострадания-справедливости, но и законности-насилия, что создает эффект фрустрации и принятия на себя социально-значимых ожиданий с реализацией через символично-знаковые фетиши определенных ролей в обществе.
С эпохи Возрождения, а затем европейской Реформации, утверждается исключительная самоценность человеческого разума с его способностью оспаривать сложившиеся представления, вводя тем самым алгоритм пространственно-временной формы мысли как проявленной историософской событийности. В известной мере об этом размышлял замечательный философ М.К.Мамардашвили, констатируя, что мысль всегда избыточна по отношению к конкретному знанию, а бытие предстает как «сбывающееся в мысли». Выстраивая мир на уровне наших о нем крайне несовершенных представлений, мы неизбежно принуждаем его быть «по нашему образу и подобию», обрекая самих себя на торопливость хождения по эволюционному кругу, гордясь каждым из пройденных этапов и не понимая всего трагизма собственной «вненаходимости в пространстве и во времени» с закономерным ростом бессилия, растерянности и индивидуализма-эго. И, как следствие, — попыткой овладеть (силой) темпоральностью процессов, присваивая себе право на узурпацию времени.
Как известно, время ретроспекции человека — поистине релятивное время, или, по словам С.Мандельброта, время Эйнштейна. Во всяком случае, на опыте недавнего исторического прошлого очевидно, что земное проявление «нового чувства времени» оказывалось зачастую сопряжено с революционными катаклизмами, где революция выступала в качестве не столько обновления, сколько хлыста, «подстегивающего» временной фактор. Прозорливый Василий Андреевич Жуковский в письме к своему уже взрослому царственному воспитаннику великому князю Константину Николаевичу обсуждает проблемы «высокой» политики, особый акцент делая на вопросе революционного ниспровержения «святынь». И, конечно же, прав поэт, когда в письме из Бадена 2/14 марта 1850 г., отнюдь не подыгрывая своему царственному адресату, размышляет: «Революция есть ... безумно-губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду (сотворение мира. — Н.С.). Но и ... из понедельника назад в воскресенье ... столь же ... губительно. Одно есть революция вперед, другое — революция назад» [7. С. 1437].
Хотя, с другой стороны, как замечает М.К.Мамардашвили в «Лекциях о Прусте», изначально действует закон сознательной психологической жизни, в рамках которого каждое мгновение происходит удержание в потоке времени почти кататонического сращения себя с воображаемым образом-тождеством, когда человек правит (искажает, «домысливая»?) образ самого себя. Тем самым, возможно, встреча с самим собой в жизни может так и не состояться или быть «перенесена» на столь поздние сроки, что вообще потеряет свой смысл, что сегодня и становится подлинной трагедией миллионов людей.
Правда, сам термин «экзистенция», согласно определению, данному его автором М.Хай-деггером, означает истинное, внутриличностное бытие человека, поток его переживаний, не сводимый ни к каким внешним объективированным формам [13. С. 198, 210.]. Однако именно проекция нашего внутреннего «Я», которое разучилось любить, сегодня управляет миром, схематизируя, упрощая и «домысливая» его в тех пределах собственного развития, которые позволяют выжить и даже диктовать природе и истории свою волю, не отдавая отчет о возможных последствиях подобного «контакта». «Опыт себя, — пишет М. Фуко, — это не только опыт укрощения силы или верховенства над мощью, готовой восстать, но и опыт наслаждения собой» [11. С. 73], в том числе на уровне появления специфичного нарциссизма «политологического окраса» с его явно завышенной степенью значимости собственного присутствия в истории. Поэтому оценить и понять истоки современного тотального экзистенциального вакуума с его сном разума, рождающего, как известно, лишь чудовищ, — чрезвычайно важно для создания программы выхода из подобного цивилизационно-духовного тупика или хотя бы понимания всей серьезности проблемы.
По смелому замечанию С.А.Смирнова, «практика философии, искусства, религии (и, естественно, истории) — практика здоровых людей, но только тех, кто еще что-то хочет понять в своей экзистенции (курсив наш. — Н.С.)» [10. С. 29]. В том числе — с помощью аристотелевского видения мира через пластику триединства Бога, Космоса и Человека, связующим звеном чего является эффект присутствия прошлого в ситуационном «здесь и сейчас», «где и когда» оказывается востребованной историческая реализация человечества во благо человеку, а не во вред ему. Особенно на уровне научного знания, которое за прошедшие столетия обогатилось многими ценными наработками в области методологии поиска истины.
Многомерность историографической событийности с ее «уплотнением темпоральных уровней» приобретает новое информационное масштабирование: способность человечества принять «пакеты новой информации» порой создает ощущение бессилия и ненужности отдельного человека, воспринимающего подобное информационное вторжение в его жизнь как «шаг в объятия смерти». Как ни странно, именно сегодня актуализированными оказываются пространные рассуждения Фрэнсиса Бэкона (1561—1626) о роковых для «человека ищущего» «заблуждениях-идолах». Это «идолы рода», воздействующие на человеческий интеллект в силу самой природы человека, принимающего всякое свидетельство на веру; «идолы пещеры» с искажением восприятия действительности как результата индивидуальных личностных особенностей; «идолы площади», где вольность обращения с языком рождает искажение картины мира; «идолы театра» как авансцены захватывающей игры в «великого и могучего Гудвина» — авторитет отдельного человека или ряда лиц с их ложно понятым «Я» и навязываемым толпе его растиражированным образом, где историческая массовка всегда готова к восприятию искаженных доказательств и философских «откровений» в духе традиционного «Король умер. Да здравствует король!».
Примечательно, что именно Бэкон акцентировал внимание на сборе не столько подтверждающих авторский взгляд фактов, сколько противоречащих ему данных, фактически ведя речь не о декларируемой сегодня в научных статьях и диссертациях так называемой «научной объективности», а действительно задавшись целью ее отыскать, сделав инструментом научного анализа. Тем самым он предвосхитил теоретические положения, изложенные в трудах известного философа ХХ в. Карла Поппера, сделавшего фальсификацию, а не верификацию подлинной проверкой гипотезы. Последний акцентировал внимание на важности понятийно-категориальной градации, в своей основе уже содержащей методологический акцент, при формулировании исторических теорий, отсутствие чего свидетельствует о недооценке исследователями именно концептуального видения сути проблемы: «Эти теории неявно содержатся ... в терминологии» [8. С. 167].
Можно предположить, считает С.С.Экштут, что «изучение исторических аспектов всех видов творческой деятельности человека, включая ее условия, формы и результаты, будет с трудом укладываться в прокрустово ложе традиционной историографии. Ныне монография пребывает в отсутствии любви и смерти. ...Процесс написания научной монографии может быть образно представлен как „рисование по клеточкам“: все округло и плавно, нет ни шероховатостей, ни острых углов. Овал, изображенный с помощью циркуля и линейки, — вот наглядный образ полученного результата. ...Кризис исторического знания, о ко -тором так много говорят и пишут в наши дни, связан прежде всего с формой и логикой изложения полученных результатов» [14. С. 76—77]. Для подтверждения этого наблюдения достаточно посмотреть на горы современных «нечитабельных» «монографий» с их иллюзорными «индексами цитирования», совсем в духе их собратьев-двойников, растиражированных в советский период «сочинений» по истории КПСС.
Между тем подлинная научная объективность и профессионализм бывают проявлены через понимание важности восстановления исторической справедливости-истины даже ценой отказа от собственных амбиций и ранее заявленной исследовательской стратегии. Именно так произошло с монографией американского ученого Цинтии Х. Виттекер, посвященной жизни и деятельности С.С.Уварова. В преамбуле своей работы она объясняет причины ее появления, открыто дистанцируясь от своей же докторской диссертации по той же проблематике, отразившей традиционный взгляд на эту сложную личность и написанной не на архивных, а на имевшихся тогда в распоряжении автора материалах: «В 1973 г. я получила грант на исследования в СССР, и материал, добытый во время этой поездки, преобразил мое представление об Уварове. Он убедил меня в том, что я должна почти полностью отбросить свою диссертацию и начать исследование почти заново». Что и было ею блестяще сделано, с эпиграфом-посвящением: «Моим русским друзья и коллегам — теперешним носителям и хранителям той культуры, которой отдана моя любовь» [3. С. 5, 6].
Современный этап, названный на Западе regime d’historicite с его «презентизмом», характеризуется, с одной стороны, поглощением прошлого настоящим, а с другой — чрезмерным доверием не столько к истории, сколько к «памяти», способной не только аккумулировать прошлое, но и компрометировать его. Особенно сегодня, в ситуации неизбежного расширения самой источниковой базы, что ведет к неожиданным «новым прочтениям» исторических сюжетов, казалось бы, устоявшихся в сознании современников, как в случае с публичным обнародованием некоторых ранее неизвестных документальных страниц «реал-политик» швейцарского государства периода Второй мировой войны. Как оказалось, Швейцария поддерживала очень тесные отношения с фашистской Германией, несмотря на информированность о характере происходивших в Европе военных событий. Это развеяло миф о степени риска потерять государству в тех условиях свою независимость, что корректировало сам образ «нейтральной» республики, вполне объясняя ранее «всплывавшие» факты о секретных банковских счетах фашистской Германии, хранившихся в «недрах цюрихских гномов».
Подводя итоги, следует напомнить о правиле «золотого исторического сечения»: «там и тогда», где находилось человечество еще вчера, «здесь и сейчас» ему уже подготовлен исторический результат. Вопрос лишь в соотнесении итога со степенью ожидания, суще -ственно корректируя уверенность человека априори, что «дух совести» не ошибается никогда, и на тысячелетия предопределяя противостояние личности и ею же возведенного в абсолют здания «личностной относительности» с «сочинением себя человеком». Об этом в свое время заявил Ф.М.Достоевский, а практикой сделал А.М.Горький. «Вечное» философствование как проживание каждый раз заново кардинальных вопросов метафизики бытия, по М.Мамардашвили, создает некую проекцию замысла «человека возможного». Но, говоря словами М. Фуко, скользя в маске всеобщего человека, он тем не менее избегает встречи с самим собой: «Мы ведем себя ... над нашим истинным Бытием» [12. С. 488].
Думается, это и не позволяет нам по-настоящему талантливо проживать наш собственный «экзистенциальный дубль». А время уходит, приближая нас к экзамену не только на экзистенциальную, но и на цивилизационную зрелость. И вновь обратимся к парафразу мудрого В.О.Ключевского: «История учит тому, что ничему не учит тех, кто не умеет и не хочет учиться», а между тем, как показывает российская история, неусвоенных уроков накопилось слишком много.
Правда, требование вернуться в ту духовно-поэтизированную среду, где состояние «са-тори» рождало способность обнаруживать великолепный дворец на одной травинке, которая в простоте и великолепии «высшего» оказывалась способна скрывать дворец из драгоценных камней, — в третьем тысячелетии, возможно, очередная утопия. Присланная нам монография профессора-филолога из Владимира И.Л.Альми «Внутренний строй литературного произведения», судя по ее названию, была, казалось бы, «не в тему» к предмету нашего разговора. Однако мысли одной из глав «Больше всего боюсь беспамятства...» [1. С. 311—323] на удивление органично вписались в канву рассматриваемой проблемы. За этим стоит понимание самоценности той живой души, факт прихода которой в этот мир освящен таинственным смыслом до нас. А процесс вечной разгадки этого и составляет, собственно, тайну мироздания с трагедией выбора: богатства единственной капли воды или нищеты сокровищницы дворца. И дай Бог нам вновь не ошибиться в «анамнезе», и особенно — в назначении «лекарства» от исторического беспамятства.
ЛИТЕРАТУРА
1. Альми И. Л. Внутренний строй литературного произведения. СПб., 2008.
2. Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. Две книги в одном томе. М., 1999.
3. Виттекер Ц.Х. Граф С.С.Уваров и его время. СПб., 1999.
4. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Петрозаводск, 1970.
5. Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Материалы разных лет. М., 1990. Т. 9.
6. Мартино де Р., Судзуки Д., Фромм Э. Дзен-буддизм и психоанализ. М., 1997.
7. Письма В.А.Жуковского в.к. Николаю Михайловичу // Старина и новизна. 1900. Кн. 3.
8. Поппер К. Нищета историзма. М., 1993.
9. Ремарк Э.М. Черный обелиск. Жизнь взаймы. М., 1992.
10. Смирнов С. А. Опыты по философской антропологии // Философские науки. 1998. № 3—4.
11. Фуко М. История сексуальности — III. Забота о себе. Киев; М., 1998.
12. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарного знания. М., 1977.
13. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.
14. Экштут С. Битвы за храм Мнемозины. Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2003.
