CC BY
65ЯЗЫКОЗНАНИЕ
LINGUISTICS
УДК 821.161.1
«ТАК БЕСПОЩАДНО, ТАК ЗЛО И НЕНУЖНО ОПУСТИЛИ ИХ В ВЕЧНЫЙ ПОКОЙ...» К ИСТОРИИ ТЕМЫ БЕЛОГО ОФИЦЕРСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ И А. ВЕРТИНСКОГО
В.Н. Дядичев, В.В. Никульцева
Аннотация. В стихотворении, созданном в июле 1917 г., М. Цветаева оплакивает похороны юнкеров. Трое юнкеров Алексеевского училища (находилось в Москве, в Лефортове) погибли при усмирении солдатского бунта в Нижнем Новгороде. Отпевание проходило в храме Косьмы и Дамиана на Скобелевской (ныне Тверской) площади. Затем траурная процессия через всю Москву - по Тверской и 1-й Тверской-Ямской улицам, Петербургскому (Петроградскому) шоссе - проследовала на воинское Братское кладбище в селе Всехсвятском (район Сокола). Ныне на оставшейся незастроенной части бывшего кладбища открыт Мемориально-парковый комплекс героев Первой мировой войны. Стихотворения, посвященные погибшим в грозовые дни русской революции 1917 г., создал также А. Вертинский. Эти поэтические эпитафии юнкерам и офицерам, анализ которых приводится в данной статье, относятся к числу лучших страниц творческого наследия М. Цветаевой и А. Вертинского.
Ключевые слова: поэтическая эпитафия, лингвостилистический анализ, Цветаева, Осоргин, Вертинский, Братское кладбище героев Первой мировой войны.
«SO MERCILESSLY, SO EVIL AND UNNECESSARILY LOWERED THEM TO ETERNAL REST...» TO HISTORY OF WHITE OFFICERS IN THE CREATION OF M. TSVETAEVA AND A. VERTINSKY
V.N. Dyadichev, V.V. Nikultseva
Abstract. The poem was written in July 1917. M. Tsvetaeva mourns the deaths of three youths. Cadets of Alekseevskoe military school (situated in Lefortovo) were sent to quell the soldier uprising in Nizhny Novgorod. Three of the cadets died. Funeral service for them took place at the Temple of Cosma and Damian at Skobelevskaya square (now Tverskaya square). Then the funeral procession traveled through the whole Moscow - through Tverskaya, 1-st Tverskaya-Yamskaya, Petersburg (Petrograd) highway followed by the bells of "forty times forty" of Moscow churches to the military Bratskoye cemetery near the village of Vsesvyatskoye (at the All Saints Church, now in the Sokol district). Most of this is in the poem by Tsvetaeva. Bratskoye cemetery for the victims of the First World War was founded in 1915. In 2004 a memorial park of the Heroes of the First World War was inaugurated in the undeveloped part of the former cemetery to commemorate the 90-th anniversary of the beginning of the First World War. Some of the poems, commemorating people who got killed during the terrible days of the Russian revolution of 1917 were also
created by A. Vertinsky. These poetic epitaphs, devoted to cadets and officers and analyzed in the article, reveal M. Tsvetaeva and A. Vertinsky's best works.
Keywords: a poetic epitaph, the Philological analysis, Tsvetaeva, Osorgin, Vertinsky, brotherly cemetery of the Heroes of the First World War.
О нем это, Об убитом, телеграмма.
В.В. Маяковский [7, с. 67]
19 июля (1 августа) 1914 г. Россия вступила в Первую мировую войну. Многие поэты, философы, культурные и общественные деятели откликнулись на кровавые события 1914 г.
На войне появились жертвы... Для тыла, для Москвы война явила в первую очередь именно это свое лицо - раненые, убитые, умершие в госпиталях.
Вскоре после начала войны великая княгиня Елизавета Федоровна выступила с инициативой о создании Братского кладбища в Москве. 6 (19) сентября совещание Городской управы и Комиссии гласных по мероприятиям, вызванным войной, постановило «признать необходимым учреждение особого кладбища для воинов, павших в священной войне» [2, с. 31].
В феврале 1915 г. на северо-западе от Москвы в районе развилки Петроградского и Волоколамского шоссе на землях села Всехсвятского было создано Московское городское Братское кладбище жертв Первой мировой войны.
Всего к 1919 г. на территории Братского кладбища было похоронено 17,5 тысяч рядовых, 581 офицер, 51 сестра милосердия, 14 врачей, 20 общественных деятелей [6, с. 14].
Война требовала под ружье все новых и новых воинов. Дошла очередь и до студентов российских университетов, ранее не подлежавших призыву. Был призван в армию и муж Марины Ивановны Цветаевой Сергей Яковлевич Эфрон, бывший к моменту призыва студентом Московского университета.
Первоначальный курс «молодого бойца» он прошел в январе-феврале 1917 г. в учебной команде в Нижнем Новгороде. Затем был направлен юнкером в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков пехоты (под Петроградом).
В начале июля 1917 г., то есть уже после Февральской революции, при Временном правительстве, Сергей Эфрон по окончании ускоренного курса 1-й Петергофской школы прапорщиков пехоты стал прапорщиком и был направлен для прохождения службы в 56-й запасной пехотный полк в Москве.
Запасные полки, созданные во время войны в ряде городов России, занимались начальной военной подготовкой солдат-новобранцев, призванных из запаса, раненых, выписанных из госпиталей, - с целью последующей их отправки в действующие фронтовые части для восстановления убыли личного состава.
56-й полк был сформирован в начале войны на базе существовавших в Московском военном округе подразделений. Роты полка размещались частью в казармах Московского Кремля, частью - в Покровских казармах (район Покровского бульвара, Казарменного переулка). Полевые занятия походили на Ходынском поле.
Однако к лету 1917 г. массовый характер приобрело дезертирство. Четвертого июля 1917 г. взбунтовались солдаты гарнизона в Нижнем Новгороде. Солдаты 62-го пехотного полка, расквартированные в этом городе, отказались выполнить приказ об отправке на фронт. Для подавления бунта в Нижний Новгород были направлены боеспособные части московского
гарнизона, в том числе юнкера Алексеевского училища (находилось в Лефортове), а также учебная команда 56-го запасного полка (того самого, где через две недели начнет свою офицерскую службу Сергей Эфрон).
О случившемся сообщило Петроградское телеграфное агентство - ПТА. (ПТА - это будущее РОСТА, затем ТАСС, ИТАР-ТАСС, старейшее в России информационное агентство, основанное в 1904 г.): «Солдаты-дезертиры с красными знаменами окружили здание начальника гарнизона, требуя отмены приказа об отправке на фронт», - говорилось в сообщении ПТА. - «Раздавались крики: «Арестовать начальника гарнизона!», «Сместить совет, защищающий буржуазию!». К бунтующим стали присоединяться и солдаты других нижегородских полков - 183-го, 185-го. Для наведения порядка ночью из Москвы прибыли юнкера Алексеевского училища и учебная команда 56-го запасного полка.
На шоссе солдаты встретились с юнкерами. Началась перестрелка, в результате которой пострадали юнкера, бывшие в меньшинстве. Они были вынуждены сложить оружие и были арестованы. <.. .> Прибывшие на вокзал солдаты встретили учебную команду 56-го полка и открыли по ней огонь. Команда, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, разбежалась, часть ее была задержана и арестована. Арест разбежавшихся юнкеров и солдат учебной команды продолжался всю ночь и весь следующий день и сопровождался во многих случаях жестокими издевательствами» [4, с. 32-33].
Утром взбунтовавшиеся солдаты окружили юнкеров Нижегородского учебного батальона (того самого, в котором в январе-феврале 1917 г. начал свою юнкерскую службу Сергей Эфрон). «Видя превосходство сил, юнкера сложили оружие» [4, с. 33].
Несколько дней власть в городе фактически находилась в руках взбунтовавшихся солдат. Подавить бунт удалось только силой войск Московского военного округа (куда входил и гарнизон Нижнего Новгорода) под руководством командующего Московским округом полковника А. И. Верховского (1 сентября 1917 г. уже в звании генерал-майора А. И. Верховский станет военным министром Временного правительства А. Ф. Керенского).
14 июля в Москве на Братском кладбище состоялось торжественное погребение погибших в Нижнем Новгороде юнкеров Алексеевского училища. Отпевание проходило в храме Косьмы и Дамиана на Скобелевской площади. Теперь, в июле 1917 г., над площадью царили совершенно иные настроения. После отпевания траурная процессия от храма Косьмы и Да-миана через всю Москву - от Скобелевской площади по Тверской, 1-й Тверской-Ямской улицам, Петербургскому (Петроградскому) шоссе - под звон «сорока сороков» проследовала на воинское Братское кладбище в район села Всехсвятское (ныне район Сокола).
В утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» 16 июля было напечатано сообщение ПТА от 14 июля: «Сегодня Москва хоронила юнкеров Алексеевского военного училища Фомина, Новика и Страздина, убитых и растерзанных толпой в Нижнем Новгороде. На похоронах присутствовали Алексеевское и Александровское училища, весь московский гарнизон и представители всех революционных и общественных организаций. На гроб было возложено 30 венков. На могиле произнесены речи командующим войсками, представителями советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, бывшим командующим войсками Грузиновым и другими.
Покойным оказаны воинские почести.» [4, с. 33-34].
17 июля 1917 г. датировано стихотворение Марины Цветаевой «Юнкерам, убитым в Нижнем». С материнским страданием оплакивает она погибших:
Сабли взмах -
И вздохнули трубы тяжко -
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка -
В головах.
Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал - душу.
Гул - смолк.
- Слуша - ай! На - кра - ул!
Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
- Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру -
В безымянную дыру?
Смолкли трубы.
Доброй ночи -
Вам, разорванные в клочья -
На посту!
17 июля 1917 [11, с. 363].
Описание вполне документально: «Три фуражки. / Трубный звон. / Рвется сердце. / - Как, без шашки? / Без погон / Офицерских?..» Не исключено, что М. Цветаева и только что прибывший в Москву С. Эфрон, получивший по выпуске из школы прапорщиков двухнедельный отпуск, присутствовали на этих похоронах.
Четкий, дробный ритм, аллитерация на [пр] - [тр] - [рв], ассонанс на [а] - [о] - [у], тонический размер, восходяще-нисходящие интонации, авторские паузы в простых синтагмах передают напряжение и энергетику стиха. Многочисленные тропы (олицетворение «вздохнули трубы тяжко», метафоры «рвется сердце», «разорванные в клочья», эпитеты «легкий прах», «в безымянную дыру»), фигуры (парцелляция: «- Как, без шашки? / Без погон / Офицерских? / Поутру - / В безымянную дыру?»; риторические вопросы и восклицания; эллипсис), индивидуально-авторская фразеология («Отдадим последний долг / Тем, кто долгу отдал -душу»; ср. «отдать последний долг»; «отдать богу душу») являются неотъемлемыми чертами стилистической манеры М. Цветаевой.
Стихотворение «Юнкерам, убитым в Нижнем» продолжило цикл стихов, позднее объединенных автором в сборник «Лебединый стан».
Прапорщик С. Эфрон 22 июля 1917 г. был назначен младшим офицером 10-й роты 56-го запасного полка. С началом офицерской службы у Сергея Эфрона появились свои служебные проблемы и переживания. Представление о том времени дает письмо С. Эфрона к Е.О. Волошиной и М.А. Волошину от 15 сентября 1917 г. в Крым: «Дорогая Пра, спасибо Вам за ласковое приглашение... К ужасу Марины, я очень горячо переживаю все, что сейчас происходит - настолько горячо, что боюсь оставить столицу. Если бы не это - давно был бы у Вас... Я занят весь день обучением солдат - вещь безнадежная и бесцельная. Здесь все по-прежнему. Голодные хвосты, наглые лица, скандалы, драки, грязь - как никогда и толпы солдат в трамваях... Я сейчас так болен Россией, так оскорблен за нее, что боюсь - Крым
будет невыносим. Только теперь почувствовал, до чего Россия крепка во мне... Мало кто понимает, что не мы в России, а Россия в нас...» [10, с. 250].
Так приходит осень в Москву 1917-го.
А 25 октября 1917 г. свершилась Октябрьская революция в Петрограде.
Вслед за Петроградом в Москве началось Октябрьское вооруженное восстание 1917 г., которое длилось около недели и завершилось установлением в городе Советской власти.
Но Марина Цветаева незадолго до этого уехала в Крым поддержать свою младшую сестру (у жившей в то время в Феодосии Анастасии умер сын-младенец). Новая «октябрьская» реальность нахлынула на нее, когда она села в поезд, возвращавший ее из Крыма в Москву, и услышала разговоры, увидела газеты, которые приносили на станциях солдаты. Происходящее пронзило ее сознание страшной мыслью, что муж, возможно, погиб. В поезде она записывает: «Если Вы живы, если мне суждено еще раз с Вами увидеться, слушайте: вчера, подъезжая к Харькову, прочла "Южный Край". 9000 убитых... <.> Все это страшный сон. Стараюсь спать. Я не знаю, как Вам писать. Когда я Вам пишу, Вы - есть, раз я Вам пишу! А потом - ах! - 56 запасной полк, Кремль.» [12, с. 418].
Сергей Эфрон, «болея Россией» и видя ее спасение в борьбе с революцией, участвовал в уличных боях. Лишь по воле случая ему удается, переодевшись, скрыться из последнего форпоста обороны, Александровского военного училища (на Знаменке, у Арбатской площади, ныне - комплекс зданий Генерального штаба ВС России), мечтая о продолжении борьбы.
О грозных днях октября - ноября 1917 г. в Москве Сергей Эфрон рассказал в очерке «Октябрь (1917)».
Он поведал о последнем полковом офицерском собрании в Покровских казармах, о чудесном освобождении от ареста в здании московского генерал-губернатора, ставшем резиденцией Московского совета (на уже знакомой нам Скобелевской площади), о сборе офицеров Московского гарнизона в Александровском училище, об обороне и постепенной сдаче здания градоначальства на Тверском бульваре, артиллерийских складов на Ходынке, зданий Алексеевского училища в Лефортове, о боях на Никитской, Пречистенке, Арбате, в Кремле.
Наконец, о заключении перемирия 2-3 ноября, которое позволило большинству офицеров избежать немедленной расправы [14, с. 12-62].
Победившая новая власть, торжественно похоронившая в те дни «жертвою павших в борьбе роковой» на Красной площади, разрешила родным и близким погибших юнкеров провести свое скромное погребение.
13 (26 по новому стилю) ноября 1917 г. после отпевания в храме Большого Вознесения у Никитских ворот скорбная процессия через Тверской бульвар, Страстную площадь, по Тверской улице - вновь через всю Москву - прошла на Братское кладбище в селе Всехсвятском, где тела погибших легли в мерзлую землю. На Братском кладбище состоялись похороны 37 человек, в основном юнкеров, погибших в боях с большевиками [2, с. 54].
Так первыми жертвами боев в Москве ноября 1917 г. и надвигающейся братоубийственной Гражданской войны стали юнкера московских училищ, студенты, вчерашние гимназисты, ученики реальных училищ - сторонники Временного правительства, обещавшего в ближайшее время созвать Учредительное собрание путем свободных выборов для определения будущего России.
Михаил Осоргин, ставший свидетелем событий тех дней в Москве, тогда же размышлял о них в очерке «^а ira - симфония» (1917), вошедшем в его книгу «Из маленького домика. Москва, 1917-1919» (Рига: «Издательство русских писателей в Латвии», 1921). Этот очерк построен на музыкально-песенных ассоциациях (в частности, Октябрьской революции -с французской революцией конца XVIII в.; Çа ira - это придет (фр.), припев и название популярной песни времен Великой французской революции).
В очерке показательна фраза о революции, сказанная автором уже тогда, в 1917 г.: «Боролись две правды. Правда умудренных прошлым с правдой опьяненных будущим. И те, и другие заслонили себя самыми молодыми и доверчивыми из своих рядов. И две гекатомбы тел закопаны были порознь, - в знак неостывшей вражды. <.> Но зачем же вы хотите, чтобы и в сердцах мы раздвоили память о них? Разве наше сердце - не единое братское кладбище?» [8, с. 337]. Ключевая мысль, высказанная в дни этой самой борьбы, когда все врачующее время еще не затянуло кровоточащих ран, не засыпало свежих могил.
Позднее М. Осоргин, высланный из Советской России в 1922 г. на знаменитом «философском пароходе», воссоздал революционные события в Москве в романе «Сивцев Вражек» (1928).
Для Осоргина случившееся с Россией трагично не оттого, что рухнули былые устои. Существенной для концепции романа «Сивцев Вражек» стала мысль автора, уже знакомая нам по «Маленькому домику»: «Стена против стены стояли две братские армии, и у каждой была своя правда и своя честь. Правда тех, кто считал и родину и революцию поруганными новым деспотизмом и новым, лишь в иной цвет перекрашенным, насилием, -и правда тех, кто иначе понимал родину и иначе ценил революцию и кто видел их поругание не в похабном мире с немцами, а в обмане народных надежд. <.> Было бы слишком просто и для живых людей, и для истории, если бы правда была лишь одна и билась лишь с кривдой: но были и бились между собой две правды и две чести, - и поле битв усеяли трупами лучших и честнейших» [8, с. 268].
Под впечатлением от похорон на московском Братском кладбище погибших в те дни юношей поэт, композитор и артист Александр Николаевич Вертинский написал свой знаменитый романс «То, что я должен сказать» (известный также под названиями «Юнкера» и «Мальчики»):
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в вечный покой.
Осторожные зрители молча кутались в шубы, И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника в посиневшие губы И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам, под шумок толковать, Что пора положить бы конец безобразию, Что и так уже скоро мы начнем голодать.
Но никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги - это только ступени В бесконечные пропасти к недоступной весне!
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в вечный покой.
1917 [3, с. 284].
Текст и ноты романса с посвящением «Их светлой памяти» были изданы в конце 1917 г. московским частным издательством «Прогрессивные новости» Б.Л. Андржеевского.
Неторопливое повествование, кольцевая композиция, обостренное социальное звучание текста, его антимонархическая и антиклерикальная направленность, сдержанная эмоциональность, разговорные интонации, несобственно-прямая речь - неотъемлемые черты нарративного стиля, характерного для шансонной поэзии Вертинского.
Метафоричность языка («опустили их в вечный покой», то есть в могилу; «в бездарной стране», то есть с бездарными правителями; «ступени в бесконечные пропасти к недоступной весне», то есть путь в мир иной), богатого книжной лексикой («послал их на смерть», «вечный покой»; «положить бы конец», «светлые подвиги - это только ступени / В бесконечные пропасти к недоступной весне») вкупе со сниженной («кутались в шубы»; «швырнула в священника обручальным кольцом»; «закидали их елками, замесили их грязью»; «пошли по домам»; «под шумок толковать»; «не додумался просто стать на колени»), придает живость разговорным интонациям этого шансона.
Сам Вертинский в книге мемуаров «Дорогой длинною.» (1956) вспоминал: «Вскоре после октябрьских событий я написал песню "То, что я должен сказать". Написана она была под впечатлением смерти московских юнкеров, на похоронах которых я присутствовал» [3, с. 94-95]. Оказавшись в 1918 г. в Киеве и затем в Екатеринославе (Днепропетровске), Одессе, Вертинский исполнял этот романс в местных кабаре, где он обычно назывался «Юнкерам» [3, с. 94-108].
У слушателей, не знакомых с историей появления романса, возникали свои версии описываемых в нем событий. Так, К.Г. Паустовский, слышавший в Киеве зимой 1918 г. концерт Александра Вертинского, дает в мемуарах «Начало неведомого века» (1956) собственное толкование событий:
«Однажды в литературно-артистическом обществе пел Вертинский. До тех пор я не слышал его с эстрады. Я помнил его еще гимназистом, молодым поэтом, писавшим изысканные стихи.
В тот вечер в окна летел особенно крупный снег и, кружась, долетал даже до рояля, отражавшего многоцветную люстру. Канонада заметно приблизилась. От нее звенели бокалы на столиках. Этот тревожный плач стекла как бы предупреждал людей об опасности. Но за столиками курили, спорили, чокались и смеялись. <.> На эстраду вышел Вертинский в черном фраке. Он был высок, сухощав и непомерно бледен. Все стихло. <.> Вертинский сцепил тонкие пальцы, страдальчески вытянул их вниз перед собой и запел. Он пел о юнкерах, убитых незадолго до этого под Киевом в селе Борщаговке <ныне один из районов Киева - В.Д., В.Н.>, о юношах, посланных на верную смерть против опасной банды.
Я не знаю, зачем и кому это нужно?
Кто послал их на смерть беспощадной рукой?
Песня была о похоронах юнкеров. Вертинский закончил ее словами:
Утомленные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Он пел о подлинном случае, бывшем на похоронах юнкеров» [9, с. 324-326].
В 1992 г. Государственной исторической библиотекой была издана брошюра, содержание которой пролило некоторый свет на октябрьско-ноябрьскую трагедию в Москве 1917 г. и похороны жертв этой трагедии [1, с. 1-83]. В книге приводится краткая история московского Братского кладбища и биографические сведения о захороненных на нем 356 человек, собранные на материале периодических изданий тех лет: «Голос Москвы», «Московские ведомости», «Русский инвалид», «Утро России», «Русское слово» и др.
В 2013 г. был издан подготовленный Отделом письменных источников Государственного сторического музея двухтомный словарь-справочник «Братское кладбище в Москве 1915-1924. Некрополь. Именные списки» [5]. В первом томе книги имеется историческая справка о Братском кладбище, а в списках погребенных, среди прочего, содержатся краткие данные о трех юнкерах, героях цветаевского стихотворения (по алфавиту все они вошли в т. 2): Новик Степан Максимович, 34 года, православный. Юнкер. Алексеевское военное училище. Гродненская губерния Кобринский уезд Новосельская волость, с. Девятки. Сконч.: Нижний Новгород, 5 июля 1917 г., убит при подавлении военного бунта. Погр.: 14 июля 1917 г., под стеной, II ряд. - № 487 [5, с. 155].
Страздинь Ян Эрнест, 20 лет, лютеранин. Юнкер. Алексеевское военное училище. Гор. Рига. Сконч.: Нижний Новгород, 5 июля 1917 г., убит при подавлении военного бунта. Погр.: 14 июля 1917 г. Аллея левая, 16 ряд - № 486 [5, с. 467].
Фомин Николай Платонович, 22 года, православный. Юнкер. Алексеевское военное училище. Область Войска Донского, станица Потемкинская. Сконч.: Нижний Новгород, 5 июля 1917 г., убит при подавлении военного бунта. Погр.: 14 июля 1917 г., под стеной, II ряд. - № 488 [5, с. 580].
Даже по этим кратким данным можно заключить, что идущая третий год мировая война требовала все новых и новых пополнений войск, в том числе офицерского состава. В юнкерские училища направлялись уже не только представители «благородных» сословий (дворянство, купечество, студенты, лица свободных профессий), но и крестьяне, рабочие, грамотные солдаты, проявившие себя в военном деле.
Но вернемся к жизненному и творческому пути Марины Цветаевой. Среди записей 1918 г. в рабочей тетради поэта есть и такая: «Большевики дали мне хороший русский язык (речь, молвь). Очередь - вот мой Кастальский ток! Мастеровые, бабки, солдаты.» [12, с. 565]. Но помимо поэтического «выхода» в народно-былинное бытие 1917-1920 гг., Цветаевой, очевидно, была необходима и более приближенная к жестоким реалиям тех дней творческая самореализация, самоподдержка, некая энергетическая подпитка.
Сентябрем 1920 г. помечено одно из пронзительнейших стихотворений тех дней, своего рода поэтический автопортрет Цветаевой - «Есть в стане моем - офицерская прямость...»:
Есть в стане моем - офицерская прямость, Есть в ребрах моих - офицерская честь. На всякую муку иду не упрямясь. Терпенье солдатское есть!
Как будто когда-то прикладом и сталью Мне выправили этот шаг. Недаром, недаром черкесская талья И тесный ременный кушак.
А зорю заслышу - Отец ты мой родный! -Хоть райские - штурмом - врата! Как будто нарочно для сумки походной -Раскинутых плеч широта.
Все может - какой инвалид ошалелый Над люлькой мне песенку спел. И что-то от этого дня уцелело: Я слово беру - на прицел!
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром Скрежещет - корми-не корми! -Как будто сама я была офицером В Октябрьские смертные дни.
Сентябрь 1920 [11, с. 565]
Стихи эти Цветаева сама очень любила, а об их судьбе в революционной Москве, вопреки тайному смыслу, позднее сделала помету: «(NB! Эти стихи в Москве назывались "Про красного офицера", и я полтора года с неизменным громким успехом читала их на каждом выступлении по неизменному вызову курсантов)».
Успех этот вполне ясен. Такой глоток «жизненной энергии» в те трудные дни и годы нужен был всем - и «красным», и «белым», и всем прочим. Позднее, составляя сборник «Лебединый стан», Цветаева включила в его состав и стихотворение «Есть в стане моем
- офицерская прямость...». А сходный автопортрет, уже в прозе, она нарисовала в очерке «Герой труда» (1925), описав свое выступление на «вечере поэтесс», проводившемся в начале 1921 г. по инициативе В. Брюсова.
«<...> Вечер поэтесс был объявлен в Большом зале Политехнического Музея. Помню ожидальню, бетонную, с одной-единственной скамейкой и пустотой от - точно только что вынесенной - ванны. Поэтесс, по афише соответствовавших числу девять (только сейчас догадалась - девять Муз! Ах, ложно-классик!) <.> Не упомянуть о себе, перебрав, приблизительно, всех, было бы лицемерием, итак: я в тот день была явлена "Риму и Миру" в зеленом, вроде подрясника, - платьем не назовешь (перефразировка лучших времен пальто), честно (то есть - тесно) стянутом не офицерским даже, а юнкерским, 1 -ой Петергофской школы прапорщиков, ремнем. Через плечо, офицерская уже, сумка (коричневая, кожаная, для полевого бинокля или папирос)... <.> Ноги в серых валенках, хотя и не мужских, по ноге, в окружении лакированных лодочек, глядели столпами слона. Весь же туалет, в силу именно чудовищности своей, снимал с меня всякое подозрение в нарочитости ("ne peut pas qui veut" ["Не всякий может, кто хочет" (фр.).] <.> И звонкий гаменовский голосочек: "Товарищ Брюсов, я не хочу первая". В зале смешки. Брюсов к третьей, к четвертой, ответ, с варьянтами, один:
"Не начну". (Варьянты: "боюсь", "невыгодно", "не привыкла первой", "стихи забыла" и пр.) <.> "В.Я., хотите начну"? Чудесная волчья улыбка (вторая - мне - за жизнь!) и, освобожденным лаем:
- Товарищи, первый выступит (подчеркнутая пауза) поэт Цветаева.
Стою, как всегда на эстраде, опустив близорукие глаза к высоко поднятой тетрадке,
- спокойная - пережидаю (тотчас же наступающую) тишину. И явственнейшей из дикций, убедительнейшим из голосов:
Кто уцелел - умрет, кто мертв - воспрянет... И вот потомки, вспомнив старину:
- Где были вы? - Вопрос, как громом, грянет, Ответ, как громом грянет: на Дону!
- Что делали? - Да принимали муки, Потом устали и легли на сон...
И в словаре задумчивые внуки
За словом: долг напишут слово: Дон.
Секунда пережидания и - рукоплещут» [12, с. 39-45].
Уже живя в Париже, Цветаева в эссе «Поэт и время» (1932) писала:
«Современность (в русском случае - революционность) вещи не только не в содержании, но иногда вопреки содержанию, - точно насмех ему. Так и в Москве 20 г. мне из зала постоянно заказывали стихи "про красного офицера", а именно:
И так мое сердце над Рэсэфэсэром
Скрежещет - корми - не корми! -
Как будто сама я была офицером
В октябрьские смертные дни.
Есть нечто в стихах, что важнее их смысла: - их звучание. И солдаты Москвы 20 г. не ошибались: стихи эти, по существу своему, гораздо более про красного офицера (и даже солдата), чем про белого, который бы их и не принял, который (1922-1932 гг.) их и не принял...» [13, с. 329].
Что же касается дальнейшей истории московского Братского кладбища, то в 1930-1950-х гг. на его территории были разбиты улицы, парк. В 1995 г. был создан Фонд по восстановлению Всероссийского Всехсвятского Братского военного кладбища.
1 августа 2004 г. состоялась торжественная церемония открытия мемориального комплекса, приуроченная к 90-летию начала Первой мировой войны [2, с. 62]. Краткая летопись воссоздания в 1980-х - 2000-х гг. памятника истории и культуры «Московское городское Братское кладбище героев Первой мировой войны и сестер милосердия Московских общин» составлена М.В. Катагощиной [5, с. 738-743]. На сохранившейся незастроенной территории кладбища, ставшей мемориальноым парком, воздвигнута Спасо-Преображенская часовня «В память защитников России, павших во всех войнах за Отечество», обелиск «Павшим за свободу и независимость Родины», памятный знак в виде миниатюрной часовни (на месте временной часовни Братского кладбища), крест «В память вождей и воинов, за веру и отечество живот свой положивших», обелиски «Павшим в Мировой войне 1914-1918 гг.», сестрам милосердия, авиаторам, стела-стена памяти «Москва - павшим российским воинам».
На огороженной территории Храма Всех Святых около станции метро «Сокол» находится ряд символических надгробий, плит, крестов, в том числе в разное время самочинно, без плана устанавливавшихся на ныне мемориальной парковой территории.
Среди них могильная плита: «Учащиеся военных юнкерских и кадетских училищ, студенты и гимназисты, погибшие в Москве 26.Х - 3.ХГ1917 г. Погребены 13.XI. /ст. ст./ на Братском кладбище» - и крест с надписью: «Казаки, юнкера, солдаты, офицеры, генералы и ополченцы-добровольцы, павшие в войне 1914-1919 гг. Вечная слава! Героям-брусиловцам и Георгиевским кавалерам».
Поэты Марина Цветаева и Александр Вертинский оказались свидетелями трагических событий в Москве, происходивших в период между двумя русскими революциями 1917 г. Отечественная архитектура отдала дань павшим сооружением культурно-исторического памятника «Московское городское Братское кладбище героев Первой мировой войны» с величественными скульптурами и скромными надгробиями, русская литература же оставила памятник нерукотворный, сотворенный гением писателей - современников тех трагических событий. Поэтические эпитафии юнкерам и офицерам, принесшим себя в жертву истории, относятся к числу истинных шедевров творческого наследия М. Цветаевой и А. Вертинского.
Библиографический список
1. АлабинИ.М., ДибровА.С., СудравскийВ.Д. Московское городское Братское кладбище: Опыт биографического словаря. М., 1992.
2. АрсеньевА.А., МорозоваМ.С. Московское городское Братское кладбище // Военно-исторический архив. 2005. № 10 (70).
3. Вертинский А.Н. Дорогой длинною. [Мемуары, стихи и песни, письма]. М., 2012.
4. Дядичев В.Н., Лобыцын В.В. Доброволец двух русских армий. Военная судьба Сергея Эфрона: 1915-1921 годы. М., 2014.
5. Зубова Н.Л., Катагощина М.В. Братское кладбище в Москве, 1915-1924. Некрополь: словарь-справочник: в 2 т. М., 2013. Т. 2: Именные списки.
6. Катагощина М.В. Памятники Великой войны // Военная быль. М., 1993. N° 3 (132), июнь-сентябрь.
7. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 1955. Т. 1: 1912-1917.
8. ОсоргинМ.А. Сивцев Вражек: Роман. Повесть <Из маленького домика>. Рассказы. М., 1999.
9. Паустовский К.Г. Собрание сочинений: в 7 т. М., 2012. Т. 5: Беспокойная юность. Начало неведомого века.
10. Цветаева М.И. Неизданное. Семья. История в письмах. М., 1999.
11. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. / сост., подгот. текста и коммент. А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. М., 1994. Т. 1: Стихотворения 1906-1920 гг. М., 1994.
12. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. / сост., подгот. текста и коммент. А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. М., 1994. Т. 4: Воспоминания о современниках. Дневниковая проза.
13. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. / сост., подгот. текста и коммент. А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. М., 1994. Т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы.
14. Эфрон С.Я. Октябрь (1917 г.) // «Писательское русло» Сергея Эфрона. М., 2014.
В.Н. Дядичев
Кандидат технических наук
Старший научный сотрудник
Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, г. Москва
E-mail: [email protected]
В.В. Никульцева
Кандидат филологических наук, доцент
Заведующий кафедрой гуманитарных дисциплин
Московский финансово-юридический университет МФЮА
E-mail:_ severjanin@list. ru_
