CC BY-NC-ND
111
Г.М. Казаков, Н.В. Петров
СЮЖЕТНЫЕ ФУНКЦИИ ПЕРЕБРАНОК В ЭПИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ (САГИ И БЫЛИНЫ)
В данной статье рассматривается использование сюжетных клише -перебранок - в двух эпических традициях: русских былинах и исландских сагах. Перебранки показывают высокий уровень сходства в смысловом содержании; играют существенную роль в развитии сюжета. Типологически перебранки можно разделить на три группы: 1) перебранка-похваление; 2) провокация и раззадоривание; 3) подстрекательство.
Первые два типа перебранок показывают большое сходство между рассмотренными традициями. Третий тип практически отсутствует в былинах, а в саговом повествовании, наоборот, играет важную роль.
Ключевые слова: исландские саги, былины, «Старшая Эдда», формульные конструкции, перебранка, семантика, эпическая традиция, героическая поэзия, сюжетология.
«Сравнение не снимает специфики изучаемого явления (индивидуальной, национальной, в широком смысле социально-исторической), но позволяет установить ее с большей точностью на основе сходства или различий между явлениями»1.
1. Наша работа призвана расширить представление о роли формульных сочетаний в героической поэзии, показать связь этого элемента поэтической стилистики с сюжетикой эпического текста. Объектом исследования была выбрана определенная часть формульных конструкций - п е р е б р а н к и2 между персонажами, то есть обмен оскорблениями, основная цель которого - понижение статуса соперника. Задача этого исследования - сравнить роль перебранок в построении повествования в русских былинах и скандинавских эпических текстах, увидеть общее и отличное, рассмотреть семантику перебранок.
© Казаков Г.М., Петров Н.В., 2011
Материалом послужили сказания Исландии и былинной Руси. Сравнительные исследования этих традиций начались более века назад: соблазнительным для сопоставлений казались территориальная близость ареалов распространения (Север Европейской части); гипотетическое время бытования и, возможно, появления3. В древнеисландской письменности мало найдется произведений, в которых так или иначе бы не упоминалась Русь или соседствовавшие с ней народы и земли: это и рунические надписи, и поэзия скальдов, саги, географическая, церковная литература, историография. В широкой перспективе обрядового поношения рассматривает саговую перебранку И.Г. Матюшина4.
Если былины представляют собой достаточно «ровный» корпус текстов, записанных преимущественно на севере России в ХУШ-Х1Х вв., то о том, какие тексты будут привлечены со стороны скандинавской традиции, стоит сказать особо. Безусловно, нельзя обойти стороной песни «Старшей Эдды» - источника, донесшего до нас северные сказания о героях в наиболее ранней зафиксированной форме. С былинами эддические песни объединяет и стихотворная форма. Однако здесь есть некоторые сложности. Во-первых, песен «Старшей Эдды» неизмеримо меньше, чем былин. Во-вторых, практически половина всех этих песен - это песни о богах, а не о героях, чего мы, естественно, не встретим в былинах. В-третьих, эддические песни представляют собой не законченные повествования о подвигах, а зачастую вырванные из контекста диалоги персонажей, сопровождаемые кратким прозаическим комментарием. Все это убеждает, что для полноты сравнения кроме песен «Старшей Эдды» должны быть привлечены и другие тексты. Ими могут оказаться только исландские саги - сказания о жизни и подвигах как исторических, так и легендарных персонажей.
Однако и тут при сравнении стоит быть аккуратным. Ведь в отличие от былин, чья связь с исторической реальностью очень мала и которые представляют собой по сути фольклорные тексты, исландские родовые саги несут сильный отпечаток реалистичности. В них еще не так много фольклорных штампов и общих мотивов. Та же перебранка может не выступать в роли клише или «общего места», выполняя орнаментальную функцию, а быть тесно привязанной к конкретному эпизоду и трактоваться чисто прагматически5. И все же два-три столетия бытования в устной форме6 наложили определенный отпечаток и на саги, поэтому попытка вычленить общую роль перебранок в сюжетообразовании кажется правомочной. При этом нужно учесть, что собственно эпизоды из саг, содержащие перебранки между персонажами, обычно следуют в рамках моделей, заложенных в эддической поэзии. В дальнейшем мы увидим,
что все три выделяемые нами разновидности перебранок (по отношению к сагам) укладываются в рамки эддических мотивов. Сложно сказать, насколько сознательно авторы саг (или те, кто их записывал) возводили перебранки своих героев к образцам из «Старшей Эдды», однако все разновидности перебранок, известные из мифологических песен, представлены и в сагах.
Представляется, что с функционально-семиотической точки зрения перебранки можно предварительно разделить на три категории:
- адресант прославляет себя и в то же время наносит оскорбления адресату; ситуация приводит к «скрытому» конфликту, отдаленному по времени от перебранки: локус - пир / тинг (наиболее типичные примеры: «Ставр Годинович», «Василий Буслаевич»; «Перебранка Локи» и «Песнь о Харбарде»);
- адресант поносит адресата перед или во время боя: цель - раззадорить или спровоцировать противника («Алеша и Тугарин», «Илья и Калин», «Илья и Идолище», «Илья и Сокольник»; «Первая песнь о Хельги, убийце Хундинга»);
- адресант подстрекает адресата (оба принадлежат к одному социуму) к активным действиям («Подстрекательство Гудрун»).
Данное разделение носит условный характер и не охватывает всех возможных случаев, однако позволяет свести рассматриваемые формульные сочетания двух различных традиций в единую функциональную сетку, что мы и попробуем показать ниже.
2. Первая выделяемая нами категория - перебранка-похвале-ние - широко представлена как в сагах, так и в былинах. В обоих случаях перебранки, ссоры между героями происходят публично -обычно на пирах. В сагах подобные перепалки зачастую принимают вид игры в «сравнение мужей». Она заключалась в том, что два персонажа начинали по очереди хвалиться друг перед другом, перечисляя собственные заслуги и обращая внимание всех слушавших на недостатки соперника. Изначальным смыслом данной игры кроме развлечения было и поднятие собственного престижа, однако, как демонстрирует ряд саг, игра зачастую перерастала в ссору. Так, в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого»7 описывается спор между норвежскими конунгами Сигурдом Крестоносцем и его братом Эйнстейном8. В перебранке каждый обращает внимание на свои сильные стороны: силу, ловкость, умение хорошо плавать, нырять, бегать на коньках и лыжах, стрелять из лука, знать законы, участвовать в походах. Но также конунги говорят и о недостатках друг друга, среди которых есть неуклюжесть: «как корова на льду» (Магнус. С. 490), физическая слабость, неумение держать слово, злопамятность, отсутствие воинской активности и женоподоб-
ность: «сидел дома, как дочь своего отца» (Магнус. С. 491), «снарядил тебя в поход как свою сестру» (Магнус. С. 491). Рассказ заканчивается словами: «Братья еще долго препирались в том же духе, и было видно, что оба они в ужасном гневе. Всякому хотелось быть выше другого» (Магнус. С. 492). Игра в «сравнение мужей» происходила в основном на пиру, где мериться знатностью, богатством, удалью и т. п. имело смысл ввиду присутствия там большого числа слушателей. Хвастовство своими подвигами или умениями часто происходит в сагах не на обычных пирах, а перед лицом конунга, расположение которого каждый из героев старается заполучить. Примером здесь может послужить соревнование скальдов Гуннлауга Змеиного Языка и Храфна при дворе конунга шведов Олава:
Тогда Гуннлауг сказал хвалебную песнь, которую он сложил в честь конунга Олава. Когда он кончил, конунг спросил:
- Храфн, как тебе нравится эта песнь?
- Государь, - отвечал Храфн, - она напыщенна, некрасива и несколько резка, совсем под стать нраву Гуннлауга.
- Ну теперь говори свою песнь, Храфн! - сказал конунг. Тот так и сделал. Когда он кончил, конунг спросил:
- Гуннлауг, как тебе нравится эта песнь?
Гуннлауг отвечал:
- Государь, она красива, как сам Храфн, но ничтожна. Почему, - добавил он, - ты сочинил в честь конунга хвалебную песнь без припева? Или он показался тебе недостойным большой хвалебной песни?
Храфн отвечал:
- Оставим сейчас этот разговор. Мы еще вернемся к нему позднее!9
Обратим внимание на существенную деталь - игра-похваление перерастает в неприязнь и чревата ссорой (указывающие на это детали текста выделены подчеркиванием). Перебранка, таким образом, маркирует зарождающийся конфликт, как бы предупреждает о предстоящем противоборстве. Она может возникнуть и во время сватовства и тоже стать если не открытым вызовом на бой, то по крайней мере прелюдией к будущему соперничеству («А тебе, Тор-лейв, следует сказать, что я выдам за тебя свою сестру не прежде, чем заживут ожоги от каши у тебя на шее, которые ты получил три года назад, в тот раз, когда тебя побили в Норвегии»10).
Как отмечают исследователи11, «сравнения мужей» на пирах типологически восходят к таким эддическим песням, как «Песнь о Харбарде» и «Перебранка Локи». В первой из них перебранка между Тором и Харбардом (Одином) развивается по сценарию, схожему с эпизодом из «Саги о сыновьях Магнуса Голоногого».
Боги начинают похваляться своими подвигами: Тор - сражениями с великанами, Один - соблазнением дев. Вскоре от перечисления собственных побед они переходят к поношению противника12. Среди упреков Тору есть намек на его бедность («Едва ли тремя ты дворами владеешь, если ты бос и одет как бродяга: даже нет и штанов!»13), на неверность его жены: «с любовником Сив повстречайся в доме - важнее тебе совершить этот подвиг!» (Старшая Эдда. С. 48), на его трусость: «у Тора сил вдоволь, да смелости мало» (Старшая Эдда. С. 26). Из контекста не совсем ясно, с какой целью Один затевает эту перебранку с собственным сыном. Речи Харбарда безусловно злят Тора, готового поквитаться с обидчиком, но прелюдией к поединку или мести эпизод не становится. Как и игра «сравнение мужей», эта перебранка напоминает состязание в славе с целью установить, достоин ли Тор быть переправленным в лодке через поток14.
Былинная ситуация, когда герой прославляет себя и в то же время наносит явные или неявные оскорбления сопернику (которым может быть и князь Владимир), также проявляется в сюжетах, которые начинаются с пира. На пиру происходит дифференциация ценностей: в былинной картине мира хвастовство женой расценивается как глупость (заметим, что родителями хвастаться можно).
И как все тут на пиру сидят приросхвастались: Ай как иной-от кабы хвастат золотой казной, Ай иной-от хвастат удачей молодецкоей, Как иной-от-де бы хвастат кони добрыма, А кабы глупой-от сидит хвастат молодой жоной, Ищэ умной сидит хвастат он старый отцом, Он старым-де ка' отцем да старой матушкой15.
В былине о Ставре Годиновиче князь спрашивает героя:
«Уж ты ой еси, Ставёр да сын Годинович! Ты же што же нынь сидишь нечим не хвастаешь? Тибе пир-от, винно, был мой не по разуму?
В ответ Ставр хвалится:
Он как стал ле тут, Ставёр, ноньце похвастывать...
Ищэ есь у мня ле нонь да молода жона,
Ищэ та ле да Василиса дочь Микулицьна,
Ищэ нет ею ле краше да по всей земли,
Ищэ нет ей храбрее да по всей вотчины,
Ищэ кроме-де княгины да мать Апраксии» (СБ II. № 176).
Заметим, что данная ситуация опять-таки приводит к «скрытому» конфликту, ссоре, отдаленному по времени от перебранки.
Часто вместе с состязаниями в искусстве поношения ситуация пира включает испытание винопитием (в былине князь подносит богатырю чашу вина, выпив которую тот принимает богатырское поручение). Так, в перебранке, описанной в «Саге об Одде Стреле», состязающиеся должны выпить по рогу вина перед сочинением очередной хулительной строфы.
В скандинавской традиции прямые запреты на хвастовство тем или иным качеством/предметом, ведущие, как в случае со Ставром Годиновичем, к наказанию, отсутствуют. Однако развитие перебранки все равно происходит по определенным законам. Так, необоснованное хвастовство непременно осуждается. Это своего рода минус-прием: персонаж, похваляющийся своей смелостью или силой, оказывается на поверку трусом или далеко не таким силачом, каким он себя описывал. Подобных историй в сагах множество, например рассказ о соперничестве Бьёрна и Греттира в «Саге о Грет-тире»16, когда афиширующий свою удаль Бьёрн на деле оказывается малодушным, а молчун Греттир - храбрецом. Вот еще один характерный эпизод из саги о Греттире:
Греттир сказал:
- Мы с хозяином друг друга стоим: ни тот ни другой не задира.
Снэколль сказал:
- Вы и подавно испугаетесь со мной биться, если я рассвирепею.
- Поживем - увидим, - сказал Греттир (Греттир: ХЬ).
Здесь уклончивый ответ Греттира сводит на нет провокацию берсерка Снэколля. Поведение Греттира сходно со скромностью былинного богатыря (Илья Муромец, который ест и пьет мало), в отличие от обжоры Идолища.
Возможен и противоположный ответ героя, если подвиг, им совершенный, действительно заслуживает того, чтобы им хвастать. Так ведет себя Скарпхедин в «Саге о Ньяле»:
Торкель вскочил в сильном гневе, схватил меч и сказал:
- Этот меч я добыл в Швеции, убив одного могучего воина. После этого я убил им множество народу. И когда я доберусь до тебя, то проткну тебя за эти поносные речи.
Скарпхедин стоял, подняв секиру. Он усмехнулся и сказал:
- Эту секиру я держал в руке, когда прыгнул на двенадцать локтей через Лесную Реку и убил Траина, сына Сигфуса. Там стояло восемь человек, но ни один ничего не мог мне сделать. Еще не бывало случая, чтобы я промахнулся, нанося этой секирой удар по врагу17.
Схожим образом Одд в поздней фантастической «Саге об Одде Стреле», не являясь зачинщиком спора-перебранки, а лишь отвечая на «дерзкие речи» дружинников, говорит так: «Вы, Сьёльв и Сигурд, должны выслушать меня: я отплачу вам за ваши дерзкие речи. Знаю, что вы валялись в кухне, не совершая подвигов и не проявляя отваги; я же в это время бился с врагами в Греции, убивая разбойников»18. Ход перебранки, таким образом, в значительной степени «подсказывает» дальнейшее развитие сюжета - будет ли персонаж наказан за хвастовство/оскорбление или же, наоборот, докажет свою удаль.
У перебранок-похвалений на пирах можно выделить и еще одну функцию. Саговые эпизоды с игрой в «сравнение мужей» напоминает и еще одна эддическая песнь - «Перебранка Локи». Действие здесь происходит на пиру, где Локи и асы19 по очереди обвиняют друг друга в различных пороках. Собственно, все оскорбления, которые говорит Локи, сводятся к двум наиболее типичным: для асов-богов это трусость и «женоподобность», для асов-богинь -блуд. Асы периодически обращаются к Локи со словами «не начал бы только ты ссор затевать» (Старшая Эдда: Локи. С. 12) и идут на всяческие уступки, пуская изгоя на пир - лишь бы избежать его хулительных речей и вызываемой ими ссоры. Перебранка, таким образом, выступает здесь в роли провокации, попытки перессорить асов, вызвать их гнев, указывая на неверность их жен и т. п. - такое стремление вполне объяснимо для героя-трикстера, коим является Локи. Последний прибегает к открытому опозориванию соперников по спору, роднит реплики Локи с нидом - хулительными стихами скальдов. Однако вся песнь благодаря такому выставлению асов в неприглядном свете теряет героику и приобретает комические черты. Возможно, верно мнение М.И. Стеблин-Каменского о том, что смысл инсценировок взаимного поношения состоит не столько в разоблачении тех, кто поносит друг друга, сколько в увеселении присутствующих20.
Комические мотивы «Перебранки Локи» также оказываются восприняты в сагах, однако уже не в виде игры в «сравнение мужей», а в виде перебранок на тинге во время ведения тяжбы, известных только из двух достаточно поздних саг - «Саги о союзниках» и «Пряди о Пивном капюшоне». Тинг наравне с палатами конунга может стать местом перебранки, при этом принцип здесь действует тот же - присутствие слушателей21. Оба упомянутых эпизода представляют большой интерес, поскольку перебранки между противниками построены здесь по образцу эддической «Перебранки Локи»: один персонаж, будь то Эгиль, Броди или Офейг в эпизоде об «отводе свидетелей» из «Саги о союзниках»22,
берется отвечать на упреки проигравшей тяжбу стороны, которую он предал, и, осыпая противника оскорблениями, выходит из словесного поединка победителем. При этом он не несет за это никакого наказания (в отличие даже от того же Локи, которого асы карают) и выходит «сухим из воды». С другой стороны, и Эгиль и Броди лишь отвечают на оскорбления людей, которые сами затевали подлость, и таким образом моральные принципы перебранки оказываются выдержаны.
Перебранка-похваление могла происходить и между женщинами. Одна из самых знаменитых распрей между женщинами в сагах -распря между Халльгерд и Бергторой в «Саге о Ньяле»:
Как-то раз Бергтора с Торхаллой подошли к женской скамье, и Берг-тора сказала Халльгерд:
- Уступи-ка ей место!
Та ответила:
- И не подумаю. Не желаю сидеть в углу, словно старуха.
- В этом доме я распоряжаюсь, - сказала Бергтора. И Торхалла заняла место на скамье. Бергтора подошла к столу с водой для умыванья рук. Халльгерд взяла Бергтору за руку и сказала:
- Вы с Ньялем под стать друг другу: у тебя все ногти вросли, а он безбородый.
- Твоя правда, - сказала Бергтора. - Но никто из нас не попрекает этим другого. А вот у тебя муж Торвальд бородатый был, но ты велела убить его.
- Если ты, Гуннар, не отомстишь за эти слова, - сказала Халльгерд, -какой мне прок от того, что мой муж самый храбрый человек в Исландии (Ньяль: XXXV).
Данная перебранка тоже восходит к эддическому прототипу -распре между Брюнхильд и Гудрун в «Старшей Эдде», начавшейся по той же причине, что и ссора между Бергторой и Халльгерд - из-за спора о том, кто должен сидеть на более почетном месте. Здесь же налицо есть и все необходимые сюжетные атрибуты перебранки: взаимные указания на пороки, начало конфликта, отложенного на будущее.
В былинной традиции перебранка между женщинами на пиру, пожалуй, наиболее характерна для сюжета «Добрыня и Маринка». Волшебница превращает героя в животное за отказ жениться на ней и хвалится своим волшебным умением. Тетка героя бранит (иногда и бьет Маринку) и заставляет ее расколдовать Добрыню:
Она больно, Марина, похваляется:
«Гой еси вы, княгини, боярыни!
Во стольном во городе во Киеве
А и нет меня хитрея-мудрея,
А и я-де обвернула девять молодцов,
Сильных-могучих богатырей гнедыми турами,
А и ноне я-де опустила десятова молодца,
Добрыня Никитьевича,
Он всем атаман-золотые рога!»...
А и молода Анна Ивановна
Выпила чару зелена вина,
А Марину она по щеке ударила,
(С)шибла она с резвых ног,
А и топчет ее по белым грудям,
Сама она Марину больно бранит:
«А и, сука, ты, блять, еретница..!
Я-де тебе хитрея и мудреней,
Сижу я на пиру не хвастаю,
А и хошь ли, я тебя сукой обверну?
А станешь ты, сука, по городу ходить,
А станешь ты, Марина,
Много за собой псов водить!»23
3. Рассмотрим второй и, пожалуй, самый распространенный тип перебранок - перебранки между противниками перед битвой/поединком или во время него. Как уже говорилось, их цель -раззадорить себя и противника (а также спровоцировать его, если он уклоняется от битвы). Собственно, здесь можно выделить две подгруппы:
а. Перебранки еще до начала боя;
б. Обмен колкими репликами в течение битвы.
В эддической «Первой песне о Хельги, убийце Хундинга» мотив провокации соперника при помощи оскорблений представлен наиболее последовательно. Перебранка Синфьётли и Гудмунда предшествует битве между их войсками и призвана, с одной стороны, раззадорить героев, а с другой - спровоцировать противника на неподготовленное нападение. Обвинения в невоинственности: «пока ты дома рабынь целовал» (Старшая Эдда: Хельги. С. 35), «в груде камней ползал ты, корчась, и раны зализывал» (Старшая Эдда: Хельги. С. 36), в женовидности: «колдуньей ты был» (Старшая Эдда: Хельги. С. 37), «ведьмой» (Старшая Эдда: Хельги. С. 38), «злобной валькирией» (Старшая Эдда: Хельги. С. 38), «тебя оскопили у Гнипалунда турсов дочери» (Старшая Эдда: Хельги. С. 40), в том, что один из героев был любовницей другого, наконец, в убийстве родича: «ты вонзил в брата свой меч» (Старшая Эдда: Хельги. С. 41) - сохранены и в написанной на основе песней «Старшей
Эдды» «Саге о Вёльсунгах». Таким образом, в построении повествования перебранка выполняет функцию вступления к распре, мести или битве, другими словами, к военному столкновению.
Эту же цель преследуют действия богатырей в былине о бое До-брыни и Дуная. Герои подстрекают друг друга к активным действиям: Дунай подписывает на шатре оскорбительные для любого русского богатыря «надписи с угрозами», а Добрыня разоряет шатер, после чего следует бой:
«Уж ты стань-востань, невежа, да ты немилой друг!»
А ото сну ле доброй молодець пробужаицсэ,
Со великого похмелья да просыпаиццэ.
Говорит-то Дунаюшко таково слово:
«Уж ты ой еси, Добрынюшка Никитиць млад!
Ты нащо у мня розорвал да тонкой бел шатёр?
А ты нащо ростоптал боцьку с зеленым вином?
Ты нащо ростоптал-то ведь цяроцьку серебряну,
А не велику, не малу - да полтара ведра,
А и коя чара стоит да во петьсот рублей?»
А говорыт тут Добрынюшка таково слово:
«Уж ты ой еси, Дунай да сын Ивановиць!
Нащо было страстеми подписывать,
Со великима угрозами подрезывать?
Ишше этих страстей дак нам боетисе -
Нам не надобно по полю поляковать!»
Ишше тут же Дунаюшку за беду стало,
За великую досаду да показалосе24.
К перебранкам до начала битвы относятся обвинения противника в трусости и отказе нападать первым или встретиться с врагом лицом к лицу. Обычно их произносит защищающийся, которого атакуют несколько противников:
Эйольв сказал Гисли:
- Мой тебе совет, больше не убегай, чтобы не приходилось гоняться за тобою, как за трусом. Ведь ты слывешь большим храбрецом. Давно мы с тобой не встречались, и хотелось бы, чтобы эта встреча была последней.
Гисли отвечает:
- Нападай же на меня, как подобает мужу, ибо я больше не побегу, и твой долг напасть на меня первым, ведь у тебя со мною больше счетов, нежели у твоих людей.
- Мне не нужно твоего позволения, - говорит Эйольв, - чтобы самому расставить людей.
- Вернее всего, - говорит Гисли, - что ты, щенок, вовсе не посмеешь помериться со мною оружием25.
Порой подобные провокации происходили не непосредственно перед боем, а загодя, например во время предложения мира и виры, как знаменитый эпизод из «Саги о Ньяле», где Скарпхе-дин называет Флоси «женой великана со Свиной горы» (Ньяль: СХХ111). Но назначение всех провокаций заключается в том, чтобы заставить противника предпочесть бой мирному исходу дела или напасть первым от злости. Соответственно, эмоцией, которую подобные реплики вызывали, был гнев, описывающийся в сагах при помощи внешних признаков - «побагровел», «выступил пот на лбу», «сжал со всей силы рукоять меча», «отпихнул ногой деньги».
Былинная реализация этого типа перебранок (когда герой поносит противника перед или во время боя) представлена в сюжетах «Алеша и Тугарин», «Илья и Калин», «Илья и Идолище», «Илья и Сокольник». Богатыри перед боем «разоряются»: переругиваются Илья с Калином26, в «Наезде литовцев» - князь Роман и братья Ливики (СБ II: № 261-264).
Следует отметить, что провокация в большинстве случаев оказывается успешной и противник отвечает на хулу активным действием.
Говорит-то калика перехожая:
«У моей-то у маменьки родимоей
Была корова обжорчива,
По сметьям ходила да косью задавилась,
А тебе, погано Издолишшо,
Не миновать етой чаши тож будет».
Попросил он у солнышка, попрашиват:
«Подай милостыню ради Христа,
Не ради меня, а ради старого Ильи Муромца».
Схватил Издолишше поганое,
Схватил свой чинжалишшо-булатной нож,
Свистнул он калику перехожую.
На то калика был увёрчивой -
Увернул от ножа булатного.
Схватил калика перехожая,
Выхватил кирпичу из печи,
Свистнул заёмно во черны груди гостинцы -
Попало Издолишшу в пивной котёл27.
Вражеского царя Илья Муромец убивает во время поединка, которому предшествует перебранка за столом, позаимствованная из былины «Илья и Идолище».
Говорила тут калика таковы слова:
«А у моёго было всё у батюшка А была-де корова большобрюхая; А объелась она сена, опилась воды, Опилась-де воды: брюхо лопнуло!..» Ише тут же Издолишшу за беду пришло, За велику досаду показалосе: А хватил-де Издолишшо нонь булатной нож, А шибал он в калику перехожую (СБ IV: № 74а).
Однако часто в былинах противник от брани богатыря вовсе не «заводится», а наказывает его, как маленького ребенка. От Сокольника «достается» и Добрыне и Алеше Поповичу:
«Да и тут де Добрынюшка ругатте стал:
'Уж ты гадина едёшь да перегадина!
Ты сорока ты летишь да белобокая!
Да ворона ты летишь да пустопёрая,
Пустопёра ворона да по загуменью!'...
А и тут де тотарин да поворот дает,
Да снимал он Добрыньку со добра коня,
Да и дал он на ж(опу) оттяпышу,
Да прибавил на ж(опу) по алябышу» (СБ I: № 67).
Здесь мы снова видим в действии связь между построением перебранки и всего повествования о герое. Победа в поединке достается опять-таки тому, кто отвечает на оскорбления и обвинения противника, а не тому, кто перебранку начинает. Поведение Добры-ни осуждается, и, соответственно, он терпит неудачу. То же самое происходит и в сагах, повествование в саге как бы разворачивается по выработанному сценарию: сначала кто-то возводит напраслину на героя, оскорбляя его, а потом во время поединка герой заставляет его расплачиваться за свои слова:
- Ах, какой ты смелый! У тебя был такой же грозный вид на тинге, когда ты замахивался копьем.
Гуннар сказал:
- Когда мы в следующий раз встретимся с тобой, ты увидишь мое копье (Ньяль: LIII).
Стоит ли говорить, что в «следующий раз» в живых остается именно Гуннар.
Перебранки же во время боя отвечают несколько другим сюже-тообразующим задачам. Герой не провоцирует противника, а достойно отвечает на его бахвальство. Обычно подобные перебранки
выглядят как обмен репликами после ударов, то есть поединок словесный становится продолжением боя на мечах.
Оспак сказал:
- Это, скорее всего, отучит тебя, Торир, выезжать из дому надолго, -сказал он.
Торир сказал:
- Все может быть, но пока, как я думаю, ты и твой удар не мешают мне пройти дневной отрезок пути (СоЛсПБ: LVIII).
Стейнтор сказал:
- Попало тебе, Проныра?
- Попасть-то попало, - сказал Фрейстейн, - да не так, как ты думаешь: нет на мне раны.
На нем был плащ с войлочным капюшоном, и вокруг шеи в него был зашит рог: как раз туда и пришелся удар (СоЛсПБ: XLV).
Словесный поединок может принять и форму вис, особенно если сражающиеся оказываются известными скальдами. Так в «Саге о Гисли» Гисли сражается со Скегги на острове Сакса. Меч Скегги назывался Пламя Битвы. Скегги попал мечом по щиту Гисли и «сказал: Пламя Битвы поет, Тот-то потеха на Саксе! Гисли наносит ответный удар секирой и отсекает край щита и ноги Скегги, говоря: Рьяно огонь раны Рубит ныне Скегги. Скегги не стал больше биться и с тех пор ходил на деревянной ноге» (Гисли: II. С. 284). Подобная диалоговая структура характерна и для былины, когда Тугарин во время боя угрожает Алеше смертью, на что богатырь отвечает хитростью и срубает противнику голову (СБ I. № 115). Главный принцип остается в силе - оскорбитель получает по заслугам, а словесная перебранка становится вербальным переосмыслением боя. Интересно, что родство перебранки с битвой отражается в кеннигах, где битва имеет частотное название - sverda senna (перебранка мечей).
4. Наконец, третьим видом перебранок является подстрекательство «своих» героев, намеки на трусость, нежелание мстить за родственников и пр. Инициаторами подстрекательства выступают зачастую женщины (мать, жена или сестра) и персонажи второго плана (старик-отец).
Мотив провокации или подстрекательства широко представлен в скандинавской традиции. В рамках эддической поэзии он реализуется в следующих эпизодах - подстрекательство Регином Сигур-да на убийство Фафнира и подстрекательство Гудрун своих сыновей на месть ее мужу. В обоих случаях оскорбления, заключающиеся в упреке герою, что он не походит храбростью на родичей, призваны ускорить откладывающуюся месть.
В родовых сагах поспешная месть (без совещания с родственниками, обычно старшими) практически всегда влечет лишь продолжение распри и новые смерти, в том числе и героя-мстителя. «Сага о Греттире» даже зафиксировала древнеисландскую поговорку, осуждающую поспешную месть - «Только раб мстит сразу, а трус - никогда» (Греттир: XV). Вот почему герой чаще всего слышит подстрекательства со стороны, от лица, которое само не участвует в битве. Ответ героя на выдвигаемые ему упреки обычно также содержит указание на пороки говорящего - трусость («далеко ушел ты, когда я совершил это дело»28) или излишнюю мстительность. Но не отреагировать на провокацию нельзя: «Но лучше нам всем вместе убить Йормунрека-конунга, чем сносить тяжкую укоризну, которой ты нас подстрекаешь» (Вёлсунги: XLIII. С. 256).
В родовых сагах, с их особым вниманием к выполнению долга родовой мести, мотив подстрекательства усилен. Особенностью этого типа перебранки является то, что герой по тем или иным причинам медлит с местью/решительными действиями, а некий второстепенный персонаж - обычно родственник/ца, но также и просто домочадец, друг - упрекает его в медлительности, оскорбляя трусом, предателем. Типичный пример такого поворота событий находим в «Саге о людях с Песчаного берега»:
Затем Торбьёрн возбудил против Торарина иск о краже лошадей. В этот миг в дверях показалась Гейррид. Увидев, что происходит, она сказала:
- Вдвойне верно то, что говорят про тебя, Торарин: у тебя нрав бабы, а не мужчины, раз ты готов терпеть любой срам от Торбьёрна Толстого. И я не знаю, откуда у меня такой сын.
Тогда кормчий Альвгейр сказал:
- Мы все готовы положить ради тебя свои силы, что бы ты ни предпринял.
Торарин отвечает:
- Что-то мне надоело стоять здесь на месте <...>
<после этого происходит битва>
- Значит, подначка подействовала, - сказала Гейррид, - заходите в дом и перевязывайте свои раны (СоЛсПБ: XVIII).
Сам подстрекающий обычно не в состоянии отомстить, поскольку является либо женщиной, либо уже стариком. Поэтому «подначка» обычно и заключается в укоре герою, что тот, будучи в подобающем физическом состоянии, не выполняет родового долга, что называется упреком в «малодушии». Иногда укор родича оказывается действенным даже во время битвы (этот случай можно отнести как ко второму, так и к третьему типу):
Стюр сын Торгрима бился рядом со своим родичем Стейнтором и наступал мощно; не прошло много времени, как он убил человека из отряда Снорри, своего зятя.
Увидев это, Снорри Годи сказал Стюру:
- Вот как ты мстишь за своего племянника Тородда, которому Стейн-тор нанес смертельную рану. Таких мерзавцев, как ты, трудно сыскать!
Стюр отвечает:
- Этот урон я могу возместить тебе быстро.
Затем он поворотился, примкнул к людям Снорри и убил еще одного человека - на сей раз из отряда Стейнтора (СоЛсПБ: ХЬ^).
Хотя подстрекательство удается в большинстве случаев, но все же не всегда. Так, иногда герой отказывается затевать распрю по прихоти жены и кого другого:
- А я думаю, - говорит Торольв, - что в тебе, скорее, говорит малодушие, чем боязнь потешить меня вашей распрей.
- Думай на этот счет все, что угодно, - говорит Арнкель, - но из-за этого леса я просто так затевать распрю со Снорри не буду (СоЛсПБ: XXXIII).
Однако, что характерно, отказ «быть провоцируемым» обычно все равно не приносит герою желаемого мира. Здесь опять проявляется особенная для скандинавов и их саг вера в судьбу и предопределение. Поэтому обычно, даже если повод для подстрекательства был незначительным, герой выполняет то, о чем его просят, хотя это не сулит ему ничего иного, кроме продолжения распри и возможной смерти. Более того, подстрекающий может заставить выполнить свою просьбу не только возведением чернящей героя «хулы», но и открытым проклятием: «Можешь рассчитывать на то, что я никогда больше не стану беспокоить тебя со своими делами, и пусть беда не обойдет вас всех стороной в этой округе!» (СоЛсПБ: XXXI). Таким образом, перебранка-подстрекательство обычно является инструментом воздействия на героя, сродни древ-неирландскому гейсу29, и прелюдией к убийству. Герой в сагах, таким образом, оказывается как бы между двух огней - невыполнение требования родичей чревато для него их проклятием, а поспешная месть - продолжением распри и гибелью.
Интересно, что данная ситуация оказывается практически совершенно неизвестна в былинах. Если в двух предыдущих разновидностях перебранок можно было наблюдать сходство былинной и саговой традиций, то в том, что касается подстрекательства, обнаруживаются серьезные расхождения. Как можно было заметить, данный тип перебранок оказывается целиком производным тем кровной мести и родовой морали, столь характерных для исланд-
ских родовых саг. В былинах, однако, эта тема не присутствует, в них вообще редко фигурируют родственники богатырей, их роды и семьи. Кроме того, поскольку основная идея былин - это защита Руси от врагов, подстрекать богатырей на подвиги обычно не приходится.
И все же все три типа перебранок роднит тот факт, что большая их часть обычно предваряет какие-то трагические события, заканчивающиеся смертью персонажа - ведь перебранки вызывают ссоры, открытые столкновения, затаенную злобу или ускоряют месть.
5. Рассмотрим семантику оскорблений в былинах и сагах.
Наиболее распространенными и действенными среди них были сравнения с кобылой и коровой, естественно, во многом из-за того, что это животные женского рода, а уподобление мужчины женщине казалось крайне оскорбительным, поскольку намекало на его слабость, мягкость и несамостоятельность. При этом в оскорблениях кобыла обычно символизировала трусость: «На Бравеллир был ты кобылой при Грани» (Старшая Эдда: Хельги. С.42), «Выковыряй-ка лучше у себя из зубов кусок кобыльей задницы, которую ты сожрал перед тем, как ехать на тинг, - еще твой пастух увидел это и удивился, как это ты можешь делать такие гнусности» (Ньяль: CXX), и женовидность, а корова - неуклюжесть и лень. Кроме того, образ доения коровы или козы мог также выступать как обвинение в низком происхождении, ведь этой работой занимались обычно незнатные бонды или рабы. Примечательно, что оскорбление «кобылой» могло быть и отсылкой к мифу - истории о Локи, родившем в образе кобылы жеребенка - коня Одина Слейпнира30.
Другой разновидностью оскорблений было указание на излишнюю молодость и неопытность или, наоборот, на старость и дряхлость противника. Отсюда использование таких слов, как «щенок», «молокосос». В былинах Илья Муромец и его сын Сокольник называют друг друга соответственно «молодой ты щонок», «вор-на-хвальщик» и «седатый пес», «седатый волк».
Характерно, что в саговых перебранках практически не встречаются упоминаний имен богов - асов и ванов - их гнева и т. п., а вот противные богам мифологические существа представлены сполна: тролли («да возьмут тебя тролли!» (Старшая Эдда: Хар-бард. С. 60), «А чем раньше тебя заберут тролли, тем, по мне, лучше»31, «Не иначе как сюда явилась троллиха Гейррид» (СоЛсПБ: XX), великаны («ты жена великана со Свиной Горы» (Ньяль: CXXIII)). Оговоримся: речь здесь идет именно о бытовых перебранках, а не о магических проклятиях, наподобие проклятия Эги-ля Скалагримссона сыновьям Гуннхильд32.
В целом же, однако, оскорблять женщину считалось делом зазорным для мужчины, и в перебранки с женами мужья старались не вступать. Оскорбление женщины в саге обычно свидетельствует о крайней подлости и низости произносящего его человека. Именно таким персонажем представлен Эйольв в «Саге о Гисли»:
Тут Эйольв сказал:
- Держите собаку и убейте ее, хоть она и сука!
Тогда Хавард сказал:
- Уже и так, без этой подлости, все у нас складывается из рук вон плохо. Вставайте же и не дайте ему это сделать (Гисли: XXXII. С. 334).
Мотив перебранки русского эпического героя с мифологическим противником, по всей видимости, имеет дополнительные коннотации - например, угроза смерти:
«Ещё хочёшь ты, Олёша, тебя дымом задушу! Ещё хочёшь ты, Олёша, так искрами засыплю! Ещё хочёшь ты, Олёша, огнём-пламенем спалю! Ещё хочёшь ты, Олёша, живьём тебя сглочу! Ещё хочёшь ты, Олёша, головнями застрелю!»33
В русском эпосе, по сравнению с сагами, поношения носят «смягченный», не столь жесткий характер:
«Была у него собачища жадная,
Еще жадная собака обжорчитая... » (ДиА: № 36).
«Да охоця собака да по пирам ходить,
Да и косью собака да задавилосе... » (ДиА: № 36).
В связи с ограниченным объемом данной статьи мы указали только наиболее частотные случаи. Детальное же изучение семантики поношений в эпосе (и в фольклоре в целом) требует отдельного исследования с привлечением данных, накопленных другими науками, в том числе и этологией34.
6. Особое свойство сближает русские и исландские перебранки: это установка на насмешку, издевательство, даже угрозу. Так, перебранки перед поединком в сагах приравнены к колкостям Алеши («Алеша и Тугарин»):
«У моего у свет у батюшка,
У попа у Левонтья Ростовского,
Был старо собачишшо дворовоё.
По подстолью собака волочилосе,
Лебежею косью задавилосе,
Собаки Тугарину не минуть того,
Лежать ему во далече в чистом поле» (ДиА: № 36, 39).
Типичная ситуация произнесения перебранки характеризуется в былинах «экстремальным» состоянием души героев (они чем-то оскорблены, обижены, либо государству (в былине) или герою (в саге) грозит смертельная опасность). При сопоставлении гневного состояния и перебранок у эпических героев в русском и исландском эпосах обнаруживается ряд любопытных совпадений. Часто встречаются формулы изменения внешности. В.М. Гацак отмечает некоторые типологические состояния изменения богатыря от гнева: вырастание от него (героя не вмещает одежда), конвульсия гнева, кипение, бурление крови, гневная мысль, огни гнева, ис-точание гнева, гневный порыв: жест или слово. Эмоциональные состояния можно структурно представить как: внешнее или внутреннее выражение гнева - вербальное воплощение - действие - итог. Анализируя состояния гнева, можно говорить об «эмоциональных топосах»35. На лексическом уровне в былине это проявляется следующим образом:
Разгорелося у его да ретиво серьцё, Лепёта же во лице перемениласе» А богатырская тут кровь да роскипелася, А могции плеця да росходилися36.
Гнев может выражаться эпитетом «черный» и его модификациями: «стемнел, как темная ночь»:
«Тугарин Почернел, как осенняя ночь Алеша Попович стал как светел месяц»37.
Богатырь в гневе сравнивается со стихиями природы:
Тут не синёё морё сколыбалосе, -Королевскоё сердцё разгорелосе (Григ. I: № 17).
Существует мнение, что в сагах нет описаний чувств и переживаний их персонажей38, с этим трудно согласиться потому, что на самом деле эти эмоциональные состояния изображаются, но изображаются они не так, как в литературе, не путем аналитического описания внутреннего мира и психологических состояний героев, а «симптоматически»39 - через поступки, слова людей, изображение мимики, смех и т. д. Когда Бергтора, жена Ньяля, передает сыновьям, что их назвали «навознобородыми», а их отца «безбородым», Скарпхедин отвечает: «Нашей старухе нравится подстрекать нас», и ухмыляется, «но на лбу у него выступил пот, а щеки покрылись красными пятнами. Это было необычно» (Ньяль: XLIV). Ночью же Ньяль услышал звон снимаемой со сте-
ны секиры и увидел, что щитов нет на обычном месте. Слова о том, что сыновья Ньяля были вне себя, разгневались, пылали жаждой мести и т. п., уже излишни. Другой пример выражения гнева эпического героя в «Саге о Ньяле»: пастух рассказал Гуннару, что враг поносит его и утверждает, будто Гуннар плакал, когда тот лошадью наехал на него. «Не стоит обижаться на слова, - сказал пастуху Гуннар. - Но с этих пор ты будешь делать только такую работу, какую захочешь». Гуннар седлает коня, берет щит, меч, копье и надевает на голову шлем. «Копье громко зазвенело, это услышала мать Гуннара и сказала: "Сын, ты в сильном гневе. Таким я тебя еще не видела". Гуннар вышел, воткнул копье в землю, вскочил в седло и ускакал» (Ньяль: LIV). Переживания, чувства и намерения Гуннара совершенно ясны (гнев, желание отомстить), задают ситуацию последующего боя.
Склонность к «симптоматическому» показу переживаний проявляется в употреблении в сагах такого эпического приема, контрастно дополняющего и оттеняющего этот «минус-прием», как гипертрофия внешних признаков эмоционального возбуждения. Флоси, которого Хильдигунн призывает к мести, впал в такое волнение, «что лицо его делалось то красным, как кровь, то бледным, как трава, то синим, как смерть» (Ньяль: CXVI). Не получая подарка от английского короля, Эгиль сидит у него в палате, не пьет, и одна бровь у него опустилась до скулы, тогда как другая поднялась до корней волос. Брови его расправились после того, как король вручил ему дорогое запястье (Эгиль: LV). Сходным образом выражается в былине волнение князя Владимира, когда тот обращается к Дунаю с просьбой найти ему невесту: «Один де князь, не пьет не кушает, похаживает, золотыми перстнями принащелки-вает» (Григ. III: № 362).
Таким образом, в скандинавской и в былинной эпических традициях можно выделить несколько функций перебранки. Роль, выполняемая перебранками в повествовании, сводится обычно к трем общим и типичным для большинства текстов моментам: 1) пере-бранка-похваление; 2) провокация и раззадоривание; 3) подстрекательство. При этом исландские саги в целом следуют представлениям о поведении героя во время перебранки, заложенным еще в эддической поэзии. Перебранки, таким образом, в составе героических песен и сказаний являются яркими примерами формульных сочетаний, общих мест. Как формулы они устойчивы, используют в обеих традициях схожее семантическое наполнение и маркируют схожие повороты эпического сюжета. И в сагах и в былинах перебранка является маркером конфликта, который может быть дистанцирован от перебранки или непосредственно продол-
жать ее. Перебранка, то есть словесный поединок, как бы становится прообразом поединка реального.
Более того, ведение перебранки налагает на героя определенные ограничения, и то или иное его поведение во время обмена оскорблениями в определенной степени предопределяет его судьбу. Так, хвастун обычно несет заслуженную кару за свое бахвальство и оскорбления. С другой стороны, достойно ответить на слова противника (не действием, а словами) тоже необходимо. Этим можно, к примеру, вывести врага из себя, спровоцировать его, заставить первым начать бой.
Из трех наблюдаемых функций перебранки функция подстрекательства практически никак не отражена в былинах, поскольку соотносится прежде всего с характерной для исландских саг тематикой родовой морали и долга (месть за родственников), которая в былинах представлена слабо и вовсе не связана с перебранкой (например, некоторые эпизоды былин о Даниле Игнатьевиче и его сыне). В сагах же участие героя в перебранке-подстрекательстве вовлекает его в сложный мир обязательств и запретов, выход из которого обычно - гибель. Вместе с тем оставшиеся две функции обнаруживают множество параллелей между сагами и былинами. К провокации противника оскорблением и собственному раззадо-риванию одинаково часто прибегают как герои саг, так и русские былинные богатыри. Степень сходства обнаруживает и перебран-ка-похваление героев во время пира, собрания. Особенно близкие параллели видны между играми в «сравнения мужей» скандинавской традиции и похвалениями богатырей за столом на пиру у киевского князя в былинах.
Сами описания перебранок также находят много общего в обеих традициях, поскольку прибегают к общему «симптоматическому» показу переживаний героев, говоря не об их чувствах, а о внешнем их проявлении. Развитие действия в перебранках, таким образом, проходит обычно три стадии: вербальный поединок - внешнее проявление чувств - активные действия / конфликт.
Косвенным выводом может являться то, что формульность перебранок в сагах дополнительно свидетельствует об их бытовании в устной форме на протяжении некоторого времени, но, видимо, недолгого, поскольку частично перебранки служат и в «прагматических» целях повествования.
По всей видимости, полное исследование традиции словесных поединков в эпических жанрах покажет их типологическое сходство в связи с сюжетными функциями.
Примечания
1 Жирмунский В.М. Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравни-
тельного изучения эпоса // Жирмунский В.М. Фольклор Востока и Запада: Сравнительно-исторические очерки. М.: ОГИ, 2004. С. 236.
2 Характерно, что именно перебранки (хотя в этом вопросе при отсутствии ста-
тистических данных подобные предположения можно делать с известной долей скепсиса) структурно более константны: по всей видимости, они маркируют так называемые точки бифуркации, узлы повышенной экспрессии в сюжете, а не являются только «перенесениями» из сюжета в сюжет, из текста в текст.
3 Гуревич А.Я. «Эдда» и «сага». М.: Наука, 1979; Гуревич Е.А., Матюшина И.Г.
Поэзия скальдов. М.: РГГУ, 2000; Джаксон Т.Н. К методике анализа русских известий исландских королевских саг // Методика изучения источников по истории народов СССР. М.: Наука, 1978; Матюшина И.Г. Поэтика рыцарской саги. М.: РГГУ, ИВГИ, 2002; Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М.: Наука, 1968; Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учеб. пособие / Под ред. Е.А. Мельниковой. М.: Логос, 2000; Рыдзевская Е.А. Легенда о князе Владимире в саге об Олафе Трюггвасоне // Труды отдела древнерусской литературы. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1935. Т. 2; Стеблин-Ка-менский М.И. Мир саги. Становление литературы. Л.: Наука, 1971; Тиандер К.Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб.: Санкт-Петербургский университет. 1906. (Записки Историко-филологического факультета. Ч. 79); Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь. М.: Языки славянской культуры, 2002.
4 Матюшина И.Г. Традиция словесных поединков в древнегерманской культуре //
Слово книжное и устное. М.: РГГУ, 2009. С. 54-183. К сожалению, наша статья была написана в 2008 г., и мы не смогли в полной мере учесть все положения статьи И.Г. Матюшиной, где автор детально рассматривает возможные виды перебранок в древнегерманской поэзии.
5 Ср., например, эпизод из «Саги о Гисли», где усиленная ругань Альвдис мешает
преследователям обыскать дом и найти самого Гисли.
6 Саги повествуют о событиях IX-XI вв., но были записаны в основном в течение
XIII в. Не все исследователи, однако, соглашаются с тезисом об устном бытовании саг - существует теория, что саги - плод литературного творчества исландских книжников конца XП-XIV в. И все же первое предположение кажется более обоснованным, поскольку в ряде источников упоминается о том, как саги рассказывались на пирах явно в качестве устных преданий.
7 Эта сага дошла до нас в составе свода королевских саг, написанном Снорри Стур-
лусоном.
8 Сага о сыновьях Магнуса Голоногого // Снорри Стурлусон. Круг земной / Изд.
подгот.: А.Я. Гуревич, Ю.К. Кузьменко, О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Ка-менский. М.: Наука, 2002. С. 490-492 (далее в тексте - Магнус. Если после текста двоеточие, то римскими цифрами указывается номер главы или раздела;
в былинах указывается номер текста; в остальных случаях указывается страница. - К. Г., П. Н.).
9 Сага о Гуннлауге Змеином Языке // Корни Иггдрасиля. Эдда. Скальды. Саги / Сост. и отв. ред. О.А. Смирницкая. М.: Терра, 1997. С. 345-382 (далее в тексте -Гуннлауг).
10 Сага о людях с Песчаного берега // Исландские саги / А.В. Циммерлинг,
С.Ю. Агишев М.: Языки славянской культуры, 2004. Т. 2. С. XLI (далее в тексте - СоЛсПБ).
11 Смирницкая О.А., Гуревич Е.А. Комментарии // Корни Иггдрасиля. Эдда. Скаль-
ды. Саги / Сост. и отв. ред. О.А. Смирницкая. М.: Терра, 1997. С. 588.
12 Причем Один находится в более выгодном положении - он знает, кто таков Тор,
в то время как тот не узнает в паромщике отца богов.
13 Старшая Эдда - Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. М.: Художе-
ственная литература, 1975. С. 6 (далее - Старшая Эдда).
14 Тор возвращается в Асгард из страны великанов, которую от жилища богов
отделяет преграда - пролив или река. Сын Одина видит на противоположном берегу лишь одного перевозчика - Харбарда, под личиной которого скрывается Один.
15 Свод былин в 25-ти томах / Корпус текстов подготовили В.И. Еремина,
В.И. Жекулина, В.В. Коргузалов, А.Ф. Некрылова. Т. II (Печора). СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. № 176 (далее в тексте - СБ II).
16 Сага о Греттире / Изд. подгот.: О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский.
Новосибирск: Наука, 1976. С. XXI-XXII (далее - Греттир).
17 Сага о Ньяле // Исландские саги. Ирландский эпос / Сост., вступ. ст. и примеч.
М.И. Стеблин-Каменского. М.: Художественная литература, 1973: CXX (далее в тексте - Ньяль).
18 Сага об Одде Стреле [Электронный ресурс]. URL: http://norse.ulver.com/texts/
orvarodd.html (дата обращения: 29.09.2008).
19 Асы - главные боги скандинавского мифологического пантеона. Наряду с ними
известна еще и другая ветвь богов - ваны.
20 Стеблин-Каменский М.И. «Саги об исландцах» и «Сага о Греттире» // Сага
о Греттире / Изд. подгот.: О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский. Новосибирск: Наука, 1976. С. 169.
21 Нужно, однако, отметить, что перебранки происходят на тинге исключительно
на страницах саг - в реальности обмениваться бранью с трибуны альтинга было запрещено под страхом смерти.
22 Этот эпизод в саге рассказывает о том, как во время судебной тяжбы на тинге
Офейг, против сына которого возбудили дело, должен был выбрать среди своих противников двоих, кто вынесет решение по тяжбе. Отказывая то одному, то другому, Офейг выставляет их в самом неприглядном виде (см.: Союзники: X).
23 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 2-е изд.,
доп. / Подгот. А.П. Евгеньева, Б.Н. Путилов. М.: Наука, 1977. № 9 (далее в тексте - КД).
24 Свод былин в 25-ти томах / Корпус текстов подготовили В.И. Еремина,
В.И. Жекулина, В.В. Коргузалов, А.Ф. Некрылова. Т. IV (Мезень). СПб.: Наука; М.: Классика. № 138 (далее в тексте - СБ IV).
25 Сага о Гисли // Корни Иггдрасиля. Эдда. Скальды. Саги / Сост. и отв. ред.
О.А. Смирницкая. М.: Терра, 1997. С. 278-345: XXXIV (далее в тексте -Гисли).
26 Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым
в 1899-1901 гг. М.: Университетская типография, 1904. Т. 1. № 111.
27 Свод былин в 25-ти томах / Корпус текстов подготовили В.И. Еремина,
B.И. Жекулина, В.В. Коргузалов, А.Ф. Некрылова. Т. I (Печора). СПб.: Наука; М.: Классика, 2001. № 65 (далее в тексте - СБ I).
28 Сага о Вёлсунгах // Корни Иггдрасиля. Эдда. Скальды. Саги / Сост. и отв. ред.
О.А. Смирницкая. М.: Терра, 1997. С. 177-258: XIX. С. 209 (далее в тексте -Вёлсунги).
29 Гейс - в ирландских сагах заклятие-запрет, которое можно наложить на челове-
ка. Нарушение гейса ведет обычно к смерти героя. Порой над героем довлело сразу несколько гейсов.
30 Эта история представлена в «Младшей Эдде» и рассказывает о том, как один ве-
ликан вызвался построить стены вокруг Мидгарда в обмен на обещание выдать за него Фрейю. Чтобы помешать ему выполнить задуманное, Локи должен был отвлечь его коня Свадильфари от работы и принял для этого вид кобылы, родившей впоследствии коня Слейпнира - см.: Снорри Стурлусон. Младшая Эдда / Изд. подгот: О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский. Л. Наука, 1970. С. 62.
31 Сага о союзниках // Исландские саги / А.В. Циммерлинг, С.Ю. Агишев. М.: Язы-
ки славянской культуры, 2004. Т. 2: X (выше - Союзники).
32 Это проклятие Эгиль Скалагримсон вырезал рунами на лошадином чере-
пе, насаженном на орешниковую жердь. В проклятии знаменитый скальд заклинал духов Норвегии изгнать из страны конунга Эйрика Кровавую Секиру и его жену Гуннхильд (см.: Сага об Эгиле. СПб.: Амфора, 1999. ЬУП).
33 Добрыня Никитич и Алеша Попович / Изд. подгот. Ю.И. Смирнов, В.Г. Смолиц-
кий. М.: Наука, 1974. № 32 (далее в тексте. - ДиА).
34 См., напр.: Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). М.; Издательская группа
«Прогресс», «Универс», 1994; Бутовская М.Л. Агрессия и примирение как проявление социальности у приматов и человека // Общественные науки и современность. 1998. № 6. С. 149-160.
35 Ср. термин В.М. Гацака - «топосы гнева» в кн.: Гацак В.М. Устная эпическая
традиция во времени (историческое исследование поэтики). М.: Наука, 1989.
C. 25-28.
36 Беломорские былины, записанные А. Марковым / С предисловием В.Ф. Милле-
ра. М.: Поставщик Двора Его Величества Т-во Скоропечатник А.А. Левенсон, 1901. № 3.
37 Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым
в 1899-1901 гг. СПб.: Типография императорской академии наук, 1910. Т. III. № 360 (далее в тексте - Григ. III).
38 Это рассматривается в: Стеблин-Каменский М.И. Мир саги и становление лите-
ратуры. Л.: Наука, 1984. С. 29.
39 Гуревич АЯ. «Эдда» и «сага». С. 193.
