CC BY
252
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 882 (°9) О. В. БАРСКИЙ
Омская гуманитарная академия
СЮЖЕТНАЯ ПОЛИФОНИЯ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»:
ЛЕНСКИЙ И ТАТЬЯНА
В статье идет речь о некоторых композиционных особенностях романа в стихах «Евгений Онегин». Задействованные здесь Пушкиным монтажные приемы выполняют особую функцию: они являются средством смысловой организации произведения, сообщения ему дополнительного тематического содержания. На первый план в статье выходят сюжетная линия Татьяны и Ленского и сюжетная полифония романа.
Ключевые слова: композиция, мотив, сюжетная линия, сюжетная полифония, смысловая организация.
Композиционная необычность «деревенской» истории, занимающей большую часть пушкинского романа в стихах, не сразу бросается в глаза. На первый взгляд, автор, как это обычно делается, выбирает ряд эпизодов, связанных с ключевыми моментами истории, и опускает не важные для него и читателей происшествия и обстоятельства. Однако при более внимательном рассмотрении становится ясно, что «непроговоренные» места здесь особым образом организованы: недомолвки, двусмысленности, смена интонации, обрывы повествования, неожиданные переходы с одной темы на другую способствуют тому, что за рамками основного сюжетно-событийного ряда завихряются «закадровые» сюжеты, позволяющие взглянуть на изображенные в романе события с других точек зрения. Описать это явление
можно, используя понятия возможного сюжета и сюжетной полифонии, введенные С. Г. Бочаровым [1, с. 17 — 77] и Ю. Н. Чумаковым [2, с. 249 — 283]. Комментируя первое понятие, М. Н. Виролайнен указывает, что возможным Бочаров «называет не тот сюжет, который оставлен на стадии замысла или изменен по ходу черновой работы. Для Бочарова важно, что законченные беловые тексты, «Евгений Онегин» например, тоже могут содержать ветвление сюжетных возможностей, не реализованных, но намеченных и подчас далеко расходящихся с осуществленным сюжетным ходом. Возможность — не мечта, не иллюзия. Возможность существует, причем на равных правах с тем, что реализовано, хотя и в ином измерении, чем оно» [3, с. 37] (выделено автором). Результатом переплетения возможных сюже-
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 4 (121) 2013 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 4 (121) 2013
тов с реализованными становится сюжетная полифония — одни и те же события получают различные мотивировки, оказываются вписаны в различные причинно-следственные ряды, обнаруживают в своей основе различные коллизии.
Мы рассмотрим сюжетную полифонию пушкинского романа на примере возможного сюжета, раскрывающего тайну отношений Татьяны и Ленского. «Непроговоренность» этих отношений кажется очень странной ввиду ряда очевидных обстоятельств. До появления Онегина между его будущими знакомыми складывается ситуация потенциального «любовного треугольника»: Ленский, «чуть отрок, Ольгою плененный» [4, с. 40], не мог не принимать в соображение, что Татьяна подходит ему больше. Она ближе ему по возрасту (согласно Ю. М. Лотма-ну, они оба родились в 1803 г. [5, с. 481]), по кругу интересов, по душевному складу она и «поэтичнее» на вид (что сразу заметил Онегин). В деревенской глуши, где у Владимира был явный недостаток аудитории, внимание Татьяны, умеющей чувствовать поэзию и красоту природы, должно было иметь для него большую ценность. Между тем не говорится ни слова, что Татьяна проявляла внимание к творчеству соседа, что тот интересовался ее мнением, что они вели литературные беседы или разговаривали на какие-либо другие темы. Нет даже простых проявлений интереса или вежливой доброжелательности. Нет и следов антипатии. Создается впечатление, что, несмотря на близость семей, сходство характеров и мировосприятия, Владимир и Татьяна практически не замечают друг друга. Едва ли это возможно. Напрашивается предположение, что мы имеем дело с умолчаниями. Какова их цель? И что именно умалчивается?
В процессе изложения «деревенской» истории автор семь раз касается отношений Татьяны и Ленского, но все их совместные упоминания неизменно вызывают вопросы, нет ни одного, которое не оставило бы какой-нибудь неясности. Автор словно намекает, что в отношениях этих персонажей скрыта какая-то тайна, что читателю здесь есть над чем поразмыслить.
1. Первое же упоминание ставит проблему этих отношений. Онегин говорит другу, что на его месте выбрал бы старшую сестру, и Владимир, несмотря на бестактный отзыв о его избраннице («как эта глупая луна на этом глупом небосводе»), не возмутился, а что-то «сухо отвечал и после во весь путь молчал». «Остается лишь удивляться, как пылкий Ленский не вызвал его тут же на дуэль» [6, с. 324], пишет в комментарии к данному эпизоду В. В. Набоков. Было ли «сухое» высказывание Ленского эмоциональным, выражающим обиду, или информативным? Сомнительно, чтобы экспрессивный друг Онегина выражал эмоцию «сухо». Тогда какого рода объяснение он мог дать своему выбору? Причем такое, которое не потребовало дальнейших расспросов и разъяснений.
2. На третий день ожидания Татьяной ответа на свое письмо появлению Онегина предшествует приезд Ленского, к которому хозяйка обращает вопрос о его приятеле:
— Сегодня быть он обещал.
Старушке Ленский отвечал:
Да, видно, почта задержала [4, с. 70].
Присутствовавшая в комнате девушка, очевидно, восприняла эти слова как намек на свое письмо:
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор [4, с. 70].
Чей намек? От кого исходит укор? От судьбы, вложившей в уста Ленского слова, случайно совпавшие с волнующей Татьяну темой? Или от самого Владимира?
3. Странным выглядит приглашение на именины Татьяны, переданное Онегину Ленским:
...Татьяны именины В субботу. Оленька и мать Велели звать, и нет причины Тебе на зов не приезжать [4, с. 93-94].
Зачем нужно это добавление к приглашению? Может быть, будь оно от самой именинницы, Ленский не смог бы так уверенно вынести решение за Евгения?
4. Ссора Ленского и Онегина во сне Татьяны, если не рассматривать этот сон только как пророческий, а попытаться вывести из предшествующих событий, тоже выглядит странной — ведь они были друзьями и Татьяна это знала. Почему в ее сне Владимир и Евгений вдруг оказались врагами? Схватка друзей приводит на память их «укоры» Татьяне — венчающий ее письмо («Иль сон тяжелый перерви, / Увы, заслуженным укором!» [4, с. 67]) и прозвучавший в словах Ленского («Татьяна потупила взор, как будто слыша злой укор»). Сон Татьяны, согласно ее ожиданию, был прерван укорами, но обращенными не к ней, а Онегиным и Ленским друг к другу, спорящими («Спор громче, громче» [4, с. 106]), конечно, о Татьяне. Поскольку дневные «укоры» были из-за ее письма Онегину, не оно ли стало причиной и приснившегося ей спора?
5. Ленский танцевал с Татьяной первый танец на ее именинах, который, заметим, стал последним танцем в его жизни. Можно предположить, что Владимир пригласил Татьяну потому, что к Ольге раньше его подошел Петушков. Но, возможно, дело вовсе не в нерасторопности Ленского, а в его сознательно принятом решении? Так или иначе, о том, что Ленский пытался опередить Петушкова, в тексте ничего не говорится.
6. Следующее упоминание Татьяны и Ленского звучит в эпизоде последнего посещения Владимиром Лариных. Здесь мы находим целый клубок противоречий:
Когда б он знал, какая рана Моей Татьяны сердце жгла!
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, ее любовь Друзей соединила б вновь!
Но этой страсти и случайно Еще никто не открывал.
Онегин обо всем молчал;
Татьяна изнывала тайно;
Одна бы няня знать могла,
Да недогадлива была [4, с. 124].
При чем здесь Татьяна, если она даже не присутствует при встрече Ленского с Ольгой? По крайней мере, в качестве присутствующей она не упомянута. Почему ничего подобного не говорится об Ольге, ведь дуэль из-за нее, а не из-за Татьяны? Ольга,
действительно, могла предотвратить дуэль, знай она о вызове Ленского. При чем здесь «рана» Татьяны, то есть, по-видимому, невнимание к ней Онегина? Допустим, знай Ленский, что Татьяна любит Онегина, он бы его пожалел. Допустим, узнай Ленский, что танцами с Ольгой Онегин старался ранить Татьяну, а не соблазнить ее сестру, он бы иначе взглянул на поступок друга. Но как это знание могло «друзей соединить вновь», ведь Онегин отказал Татьяне и, по сути дела, стал «врагом» семьи, в которую вот-вот вступит Ленский? Почему «этой страсти и случайно еще никто не открывал», ведь разговоры, что свадьба Татьяны и Онегина «слажена совсем», давно велись между соседями? Да и на именинах «не один Евгений / Смятенье Тани видеть мог» [4, с. 111]. Что касается няни, то ее «недогадливость» приводит на память слова Татьяны «Как недогадлива ты, няня» [4, с. 69], сказанные в связи с адресатом любовного письма. Казалось бы, очевидно, что здесь имеется в виду тот же человек — Онегин. Но ведь тогда Татьяна разрешила загадку, этот пункт «недогадливости» няни снят, трудно было не догадаться, что прямо названный утром Онегин и был тем человеком, сообщением о влюбленности в которого девушка напугала няню вечером. Следовательно, в данной строфе имеется в виду ее «недогадливость» о чем-то другом.
7. Ключ к ответам на эти и другие вопросы можно найти в совместном упоминании Татьяны, Онегина и Ленского в XIV строфе седьмой главы:
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего [4, с. 144].
Наиболее очевидный смысл словосочетания «свой брат» в контексте основной сюжетно-событийной линии — муж сестры, зять. То есть Татьяна должна ненавидеть в Онегине убийцу своего несо-стоявшегося родственника. Возможно также отнесение местоимения «свой» не к Татьяне, а к Онегину, тогда слово «брат» будет обозначать «ближний». В этом случае открывается проекция библейского мифа о Каине и Авеле. Пускающийся в странствие Евгений вызывает отчетливую ассоциацию с первым убийцей.
Но возможно и прямое, безконтекстное, понимание словосочетания «свой брат»: Ленский мог быть родным братом Татьяны, у них мог быть один отец. Это предположение не противоречит представленным в тексте фактам, проясняет указанные нами проблемные места и еще целый ряд не очень понятных, на первый взгляд, повествовательных и композиционных решений автора.
Мать Татьяны, как известно, вышла замуж не по любви. Смирившись со своей участью, Ларина развлекалась тем, что «самодержавно управляла» супругом и, возможно, не всегда была верна ему. Косвенным подтверждением такой вероятности служит то, что женское «самодержавное правление» неизбежно вызвает ассоциацию с Екатериной II, чья супружеская неверность считалась едва ли не подвигом, ввиду ее положительных исторических последствий. Из гостей Лариных упомянуты только Ленские, отец и мать Владимира. «Екатерининская» ассоциация заставляет обратить внимание на созвучие фамилий Ленский и Ланской. Последняя, как известно, принадлежала любимому фавориту императрицы. В связи с этим созвучием вспоминаются слова автора в последней строфе первой главы романа:
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покаместь моего романа
Я кончил первую главу [4, с. 30].
Поскольку у заглавного героя уже есть имя, логично сделать вывод, что речь идет о Ленском. Фамилия последнего, следовательно, появилась в результате размышлений. Так как автор — персонаж романа [7, с. 196 — 202], мы вправе спросить — каких? Его действия, чувства, мысли сюжетно функциональны, значит, и эти размышления упомянуты не просто так. Теперь, во второй главе, найдя мотивировку имени, мы можем заполнить эту клеточку — автор старался подобрать имя, соответствующее смыслу, вкладываемому им в историю провинциальных семей. В семантику имени, помимо указанной ассоциации, включается история его изобретения. Сюжетное значение приобретает сам процесс кодирования повествования.
Старший Ленский был другом бригадира Ларина и вместе с ним «прочил венцы» увлеченным младенческими забавами Ольге и Владимиру. Не исключено, что за этим пожеланием стояло стремление уберечь Владимира от другого выбора — Татьяны, которая, возможно, не только вследствие любви к уединению «в семье своей родной / Казалась девочкой чужой» [4, с. 42].
Посещение Ленским могилы Ларина приобретает особый смысл в свете данного предположения. Меланхолия Владимира и сравнение покойного бригадира с шекспировским шутом могут быть мотивированы его размышлениями о судьбе отца Ольги и своей будущей судьбе. Мотив неверности несколько раз возникает в «деревенских» главах в связи с Ольгой и Ленским. Наиболее очевиден он в сетованиях Ленского на пиру («Возможно ль? Чуть лишь из пеленок, / Кокетка, ветреный ребенок! / Уж хитрость ведает она, / Уж изменять научена!» [4, с. 116]). Категоричные выводы Владимира по такому малозначительному поводу дают основания полагать, что мысль о склонности Ольги к изменам у него зародилась давно. Скорее всего, именно нежелание развивать эту склонность заставляло его пропускать места, «опасные для сердца дев» [4, с. 84], при чтении вслух нравоучительных романов. Видимо, неслучайно и автору, пустившемуся после дуэли в рассуждения о том, как могла сложиться жизнь Ленского, участь рогоносца представляется одним из наиболее вероятных вариантов.
Итак, мы вправе допустить, что на могиле Ларина Владимир размышляет о повторении судьбы обманутого соседа, о своей будущей семейной жизни.
Теперь мы можем попытаться объяснить странную реакцию Ленского на грубость Онегина. Вполне вероятно, что «сухой ответ» Владимира был о родственной связи, не позволившей ему сделать другой выбор. Заметим, что эта грубость могла быть следствием того, что Ленский вовсе не убеждал друга в своей любви к Ольге.
Не исключено, что слова Ленского о задержавшей Онегина почте, действительно, укоряли Татьяну. Получив письмо, Евгений мог обратиться к Владимиру за советом, поскольку оно не было подписано. А если он и разгадал автора послания, то мог рассказать Ленскому о письме потому, что не желал вести за спиной друга интригу с его сестрой. Приезд Ленского к Лариным раньше Онегина, может быть, стал следствием негодования Владимира, его внезапно вспыхнувшей ревности, нежелания продол-
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 4 (121) 2013 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 4 (121) 2013
жать разговор о письме Татьяны. Начало четвертой главы, содержащее описание отношения Онегина к женщинам и его первое впечатление от письма Татьяны, возможно, передает содержание разговора между друзьями на эту тему. Логично в таком случае предположить, что выпущенные первые шесть строф изображали ситуацию разговора. С разговора друзей начинается третья глава — автор словно делает прочерк, обозначая такую же ситуацию в начале следующей главы.
С этой точки зрения становится понятно, почему «укоры» Ленского и Онегина во сне Татьяны трансформировались в схватку. Друзья, как она могла подумать, ревновали ее друг к другу.
Получает объяснение и необязательное добавление Ленского к приглашению на именины Татьяны. Если бы позвала сама Татьяна, у Онегина был бы повод отказаться ввиду написанного ею любовного письма, о котором Ленский, вероятно, знал.
Приглашение Ленского Татьяне протанцевать первый танец имеет в контексте нашей возможной линии несколько мотивировок: порыв влюбленного, обрадовавшегося редкому случаю побыть в непосредственной близости с возлюбленной; желание воспользоваться правом ближайшего родственника из лиц мужского пола; желание отвлечь Татьяну, испытывающую сильное смущение в присутствии Онегина; ревнивое желание переключить ее внимание на себя; избавление Онегина от обязанности первым приглашать Татьяну, продиктованной, вероятно, неслучайно предоставленным ему местом напротив нее. Возможно переплетение нескольких и даже всех мотивировок.
Окончательная мотивировка его решения стреляться с другом («Не потерплю, чтоб развратитель / Огнем и вздохов и похвал / Младое сердце искушал;/ Чтоб червь презренный, ядовитый / Точил лилеи стебелек; / Чтобы двухутренний цветок / Увял еще полураскрытый [4, с. 123— 124]) с большим основанием может быть отнесена к Татьяне, чем к Ольге. Маловероятно, чтобы Онегин осмелился и дальше «искушать» невесту друга, зато он наверняка продолжил бы «мучить» Татьяну, о которой было ранее сказано, что она от любви к Евгению «увядает, / Бледнеет, гаснет и молчит [4, с. 83]».
«Татьянинский» подтекст слов Ленского делает логичным переход к ее «ране» в начале следующей строфы. Вероятно, имеется в виду, что Владимир вызвал Онегина на дуэль из-за Татьяны, а не из-за Ольги. Пожалуй, только в этом случае уместно было бы говорить о благотворном вмешательстве Татьяны в ход дуэли. Согласие Онегина на поединок тоже могло иметь в основе не столько боязнь светских кривотолков, сколько ревность к Ленскому. Эту взаимную ревность Татьяна ощутила еще накануне сна, наблюдала ее на своих именинах, она же, вероятно, ее и ранила. Но как все-таки любовь Татьяны могла «друзей соединить вновь»? Допустим, в этой строфе имеется в виду любовь Татьяны не к Онегину, а к Ленскому. Признайся Татьяна в ней Владимиру, тот и вправду, скорее всего, не стал бы драться. Об этой страсти люди, в том числе и няня, действительно, могли не догадываться. Онегин же все понял из слов Ленского, либо заключил по его поведению, либо сделал выводы, исходя из тона письма. Недаром, он потом скажет: «В вас искру нежности заметя, / Я ей поверить не посмел» [4, с. 180]. Эта нежность, как он мог подумать, была адресована недоступному Ленскому, а не ему, выступившему в качестве заместителя брата. Напомним, что и автор сомнева-
ется в адресате письма: «Татьяна! для кого ж оно?» [4, с. 61]
Но вновь возникает вопрос: как любовь Татьяны к Ленскому может «друзей соединить вновь», если Онегин ее тоже любит и ревнует? Приходится признать, что восстановление дружбы достижимо лишь в случае удовлетворения обоих, то есть признанием Татьяны, что она любит и того, и другого. Косвенными подтверждениями того, что подобная двойственность не чужда Татьяне, могут служить: двойственность определений Онегина в ее письме («ангел-хранитель» и «коварный искуситель»), двойственность ее излюбленных литературных типов (добродетельных и демонических мужчин), итоговая двойственность ее любовно-семейной ситуации («Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна» [4, с. 188]). Возможно, Евгений — единственный, кто догадался о двойственном чувстве Татьяны, но «обо всем молчал».
Тогда и объект недогадливости няни, разумеется, другой. О том, что «няня знать могла», мы можем судить по ее ответу на вопрос Татьяны о любви. Няня разделяет любовь и брак: «В эти лета / Мы не слыхали про любовь; / А то бы согнала со света / Меня покойница свекровь» [4, с. 58]. До старушки наверняка дошли слухи, распространившиеся после визита Евгения к Лариным. Отсюда и ее сомнение, кому передавать письмо. Няне, по-видимому, не приходит в голову, что человек, за которого Татьяну сватает молва, является ее возлюбленным. Начатый няней подробный рассказ о своем замужестве не по любви, вероятно, имел целью приуготовить Татьяну к подобному повороту в ее судьбе. Слова Татьяны о влюбленности она могла отнести к Ленскому, который часто бывал у Лариных. Старушка могла знать и о разделявшем Татьяну и Владимира препятствии — их родстве. Отсюда ее испуг при виде влюбленной девушки, ведь это препятствие непреодолимо. Узнав имя адресата послания, няня, вероятно, переменила мнение об объекте страсти Татьяны, но едва ли ей пришло в голову, что Татьяна любит двоих.
Итак, проделанный нами анализ позволяет различить в составе полифонического целого пушкинского романа сюжетную линию «для публики», основывающуюся на ближайших причинно-следственных связях между изображаемыми событиями, «закадровую» сюжетную линию Ленского и Татьяны, а также сделать вывод о существовании сюжетной линии автора, которая мотивирует совмещение двух этих версий и подчеркивает авторскую субъективность, проявившуюся при расстановке сюжетных акцентов в «деревенской» истории. Последней тем самым придается объективный характер, она открывается для других прочтений, которые могут войти в полифонический фонд романа в виде новых возможных сюжетов. Таким образом, сюжетная полифония является не просто средством расширения смыслового содержания «Евгения Онегина», но и объектом изображения, одним из тематических планов пушкинского романа. Она предстает как явление, обусловленное многомерностью бытия и отражающее многообразие его творческих реализаций, а также процесс их бесконечного пополнения.
Библиографический список
1. Бочаров, С. Г. Сюжеты русской литературы / С. Г. Бочаров. — М. : Языки русской культуры, 1999. — 632 с.
2. Чумаков, Ю. Н. Пушкин. Тютчев: Опыт имманентных рассмотрений / Ю. Н. Чумаков. — М. : Языки славянской культуры, 2008. — 416 с.
3. Виролайнен, М. Н. Пушкинский возможный сюжет и виртуальная реальность / М. Н. Виролайнен // Пушкин в XXI веке: вопросы поэтики, онтологии, историцизма. — Новосибирск : НГУ, 2003. - С. 37-43.
4. Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений. В 17 т. Т. 6 / А. С. Пушкин. — М. : Воскресенье, 1995. — 700 с.
5. Лотман, Ю. М. Пушкин / Ю. М. Лотман. — СПб. : Искусство — СПБ., 1995. — 847 с.
6. Набоков, В. В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина / В. В. Набоков. — М. : Интелвак, 1999. — 1008 с.
7. Барский, О. В. Сюжетная линия автора в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» / О. В. Барский // Наука о
человеке: гуманитарные исследования. — 2013. — № 1(11). — С. 196-202.
БАРСКИЙ Олег Вадимович, кандидат филологических наук, доцент (Россия), заведующий кафедрой социально-гуманитарных дисциплин и иностранных языков.
Адрес для переписки: barsky-ol@yandex.ru
Статья поступила в редакцию 05.07.2013 г.
© О. В. Барский
УДК 811.1И.2=574 Е. В. ДЕМИШКЕВИЧ
Омский государственный университет путей сообщения
СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ АНГЛИЙСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ТРАНСПОРТА
В данной статье рассматриваются структурные особенности английской терминологии железнодорожного транспорта. Анализ исследуемого материала позволил выявить способы образования терминов железнодорожного транспорта. Ключевые слова: структурные особенности, терминосочетания, простые термины,
сложные термины, фразовые
Системные связи лексических единиц устанавливаются не только на уровне семантики, но и при соотнесении содержательных и формальных признаков. По мнению В. А. Татаринова, структура термина связана с его семантикой, а точнее, семантика терминологической единицы чаще, чем это имеет место в общенациональной лексике, формально выражается структурными особенностями термина [1, с. 256].
Правильное понимание сущности термина, в первую очередь, связано с правильным восприятием его составных частей. В любой области терми-нолексики с точки зрения формы можно выделить две основные группы терминов: слова (однословные монолексемные термины) и словосочетания (многословные полилексемные термины) [2, с. 121].
В ходе исследования были рассмотрены 3264 английские терминологические единицы из сферы железнодорожного транспорта, 1207 из которых образованны морфологическим способом, что составляет 37 % от общего числа исследованных терминов.
Исследование структурных особенностей английской терминологии железнодорожного транспорта осуществлялось на основе классификации, данной Л. Б. Ткачёвой, согласно которой термины делятся на простые, сложные, терминологические сочетания и сокращения.
Простые, в свою очередь, делятся на корневые, основа которых совпадает с корнем, и аффиксальные. Терминологические сочетания, как правило, анализируются по количественному и формальнограмматическому содержанию компонентов, кото-
терминосочетания.
рые находятся в составе и делятся на двух-, трёх-, многокомпонентные и фразовые.
Статистический анализ показал, что в исследуемой нами английской железнодорожной терминологии простые термины, образованные по морфологическому типу, составляют 652 или 20 % от общего количества терминов.
Термины, являющиеся корневыми лексемами, составляют 196 единиц, то есть 6 % от общего числа всей выборки.
Примерами простых корневых терминов являются: ram. — шпалоподбойка; gauge — ширина колеи; freight — груз; rail — рельс; stile — турникет; car — вагон; skate — тормозной башмак; lead. — стрелочная горловина; track — железнодорожный путь; spring — рессора; tube — метрополитен; route — маршрут, bank — уклон, neck — горловина, point — стрелка и т.д.
Число аффиксальных терминов, которые относятся к простым однословным терминам, содержащих корень и аффиксы, составляет 14 %, что соответствует 456 единицам от общего числа терминов выборки.
Нами установлено, что в образовании железнодорожных терминов участвуют следующие суффиксы существительных: -tion /-sion; -ment; -ent /-ant; -ence /-ance; -er /-or; -ing; -age; -able; -ture; -y. Наиболее продуктивными являются суффиксы:
1) -ER /-OR — scrambler — шифратор; hopper — хоппер; feeder — фидер; trencher — траншеекопатель; transmitter — трансмиттер; compactor — стабилизатор пути; leiter — лейтер; contrailer — контрейлер;
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 4 (121) 2013 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
