Сын доктрины Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

а

Ч

Ф

■0-

я

1. Философия науки является формулировкой общенаучной КМ, которая совместима с важнейшими научными теориями и основана на них.

2. Философия науки есть выявление предпосылок научного мышления и тех оснований, которые определяют выбор учеными своей проблематики (подход, близкий к социологии науки).

3. Философия науки понимается как анализ и прояснение понятий и теорий науки (неопозитивизм).

4. Философия науки есть метана-учная методология, проводящая демаркацию между наукой и не наукой, то есть определяющая, чем научное мышление отличается от иных способов познания, какими методами должны руководствоваться ученые и исследователи природы, каковы основные условия корректности научного объяснения и когнитивный статус научных законов и принципов, механизмы развития научного знания.

Многообразие версий философии науки имеет несколько причин. Одна из них связана с неоднозначностью трактовки понятия знания. Философия науки осуществляет рефлексию над наукой и научным знанием. Фундаментом, на котором основана философия науки, является теория познания. Концепция знания в эпистемологии, как известно, имеет несколько версий. Согласно классической традиции, знание есть информационная копия объекта, в репрезентативной концепции знание есть ментальное представление. Наряду с этими моделями знания

формируются новые. Сегодня получает распространение теория социального конструктивизма, где знание рассматривается как форма социального дискурса, и герменевтическая теория, в которой знание тождественно интерпретации. В так называемом новом когнитивизме происходит возврат к знанию как представлению, но представление здесь служит выражением и субъекта, и объективного мира, являясь продуктом их отношений. Понятно, что в рамках разных эпистемологических схем, на основе разных концепций знания и познания выстраиваются разные версии философии науки. Характеристику ряда существующих версий философии науки — аналитической философии науки, герменевтической, феноменологической, можно найти в учебнике В.А. Канке «Основные философские направления и концепции науки».

Можно утверждать, что современная философия науки формируется как философская дисциплина на стыке нескольких составляющих философского знания. Она не сводится к позитивистской версии философии науки, отождествляющей философию науки с методологией. Такая точка зрения на философию науки долго господствовала в философском знании. Сегодня, в связи с тем, что преподавание философии науки в вузах получает более широкое распространение, возникла необходимость, во-первых, в теоретическом осмыслении содержания философии науки с учетом всех поспо-зитивистских наработок, во-вторых,

ВБ

в развитии методов преподавания философии науки. В настоящее время завершается работа над новыми программами по истории науки, философии науки и философии конкретно-научных дисциплин, с проектами которых философская общественность была ознакомлена через электронные средства информации.

На наш взгляд, прежде всего необходимо создать концептуальную модель философии науки в соответствии с современными наработками, включающими не только логико-методологический аспект, но и социальный и психологический, и аспект, связанный с новыми технологиями производства знаний. По мнению ряда современных философов, как отечественных, так и зарубежных, это может быть интегральное, междисциплинарное знание. Так, Э. Нагель отмечает, что философия науки «охватывает исследования, которые веками продолжались в таких традиционных разделах философии, как логика, теория познания, метафизика и моральная и социальная философия»2. Проект концептуальной модели современной философии науки разрабатывается и автором этой статьи. Некоторые идеи предлагаются обсуждению.

В современной философии науки объединяются: логика и методология науки, аналитическая философия, история науки, социология науки (когнитивная социология), когнитивная психология, философия техники, методология научного творчества. В этом концепте знания

методологические, социологические, аксиологические, антропологические дискурсы являются взаимо-дополнительными и взаимопроникающими.

История науки как составляющая целостной концептуальной модели философии науки есть история концептуальных каркасов. История науки, увиденная глазами философа, должна раскрываться не в плане изложения научных открытий и заблуждений. Философская история науки, как отмечал Г. Башляр, не может быть ни собранием биографий ученых, ни описанием в стиле широкой панорамы выдвинутых этими учеными концепций. Это должна быть концептуальная история, в которой преемственность в развитии понятий немыслима без разрывов. У науки есть свое специфическое время, а не просто хронология. Философская история науки позволяет усмотреть это время.

В истории науки существует несколько типологий. Наиболее разработанной, на наш взгляд, является типология, в которой выделяется классическая, неклассическая, пост-неклассическая научность. Такая классификация предложена В.С. Степиным и отражает динамику науки в культуре, изменение оснований научного знания. В работах В.С. Степина и его последователей выявлена и обоснована роль научной картины мира, идеалов и норм научного исследования в развитии науки.

Известна школа историков науки: К. Поппер, И. Лакатос, Т. Кун, С. Тул-

! Nagel E. The structure of science. N.Y. 1961. P. 111.

a

CC

Ф

■0-

IB

а

Ч

Ф

■0-

я

мин, М. Хессе, П. Фейерабенд и другие философы, сосредоточившие интерес не на структуре научного знания, а на его динамике и социокультурной обусловленности. Во французской историографии науки выделяются исследования Г. Башля-ра, А. Койре, М. Фуко.

Логика и методология науки обращена к исследованию структуры научного знания. Проблематика этой составляющей новой философии науки в основном тематизиро-вана в позитивистской философии науки и продолжает существовать и развиваться сегодня в контексте аналитической философии. Именно позитивистская версия философии науки является традиционно, со времени формирования философии науки в XIX в. в форме позитивизма, воплощением всего концепта знания, именуемого философией науки. Прежде всего сами позитивисты доказали ограниченность созданной ими модели науки. Предпринятые попытки задать универсальный стандарт научности, выработать строгие и точные критерии, отличающие науку от «не-науки», оказались несостоятельны. Границы науки исторически изменчивы и условны. В этом и состоял основной результат обсуждения проблемы демаркации, поставленной позитивистами. Относительно цели, к которой стремились позитивисты, это был отрицательный результат.

Тем не менее, переоценить влияние позитивизма, особенно логического позитивизма, на научное мировоззрение сложно. Эта концепция задавала образ науки на уровне

менталитета, что позволило позднее говорить о «позитивистском мифе» научности. Как известно, мифы живучи, но сегодня существует насущная необходимость в формировании более объемного образа науки, который может быть задан в контексте того знания, которое в этой статье мы обозначили как «новая философия науки».

Изменилось и содержание методологии науки, проблематику которой сегодня уместно подразделить на методологию естественнонаучного знания и методологию гуманитарных наук. Социогуманитарная проблематика в философии ХХ в. занимала ведущее место в связи с тем, что сформировалось гуманитарное знание, окончательно оформился гуманитарный тип научности, а также в связи с лингвистическим поворотом в парадигме философствования.

В методологии естественнонаучного знания особый интерес сегодня вызывают проблемы методологии познания в сфере биологии и генетики. Здесь открывается такие проблемы как совмещение открытия и изобретения, биологической реальности, актуализируется этическая сторона научной деятельности.

Если позитивистские исследования в сфере методологии науки осуществлялись на материале физики, то сегодня палитра области методологии научных исследований гораздо многоцветней. Тем более, не следует отождествлять всю проблематику философии науки с позитивистским образом. Возможно, следует предложить какое-то другое назва-

ВВ

ние для современной философии науки, но важна суть. Философия науки не сводится к логико-методологической версии. Сегодня актуален целостный, междисциплинарный концепт знания, который средствами философской рефлексии формирует голографический образ науки и как системы знаний и теоретической деятельности, и как социального института.

В социологии науки тематика философских исследований науки, по большей части, обращена к тем преобразованиям в структуре и методах науки, которые связаны с человеком как субъектом научной деятельности. В социологии науки выделяются два направления исследований. Первое связано с изучением социальной структуры науки и ее этоса, второе — с применением социологического подхода к изучению научного знания. Основные научные программы, характеризующие социологию науки, это программа ситуационных исследований науки (case-study), программа «дискурс-анализа» (Дж. Гилберт, М. Малкей), «сильная программа» эдинбургской школы (Б. Барнс, Д. Блур), программа «эмпирического релятивизма» (Г. Коллинз), программа этнографических исследований науки (К. Кнорр-Цетина).

Основанием для развития социологии науки послужили ряд факторов, среди которых потребность в переходе к социологическому дискурсу. Последний характеризуется заменой законодательного разума

интерпретативным: «Социологи и философы пришли к общему пониманию науки как интерпретационной деятельности, в ходе которой природа физического мира социально конструируется»3. Кроме того, для социологического дискурса в объяснении процесса развития науки характерна переориентация на психологические и социологические параметры (Т. Кун). В целом, социология науки, существующая в различных вариантах (интерпретативном, конструктивистском, кон-венциалистском и т. д.), стремится к созданию единого пространства исследования на пересечении эпистемологического и социологического подходов.

Когнитивная психология, также как логика и методология науки, история науки, социология науки, является составляющей целостного концепта философии науки. Познание в целом и научное познание, в частности, в контексте когнитивной психологии предстает как естественноисторический процесс-система, как системное единство физиологических и ментальных процессов и как генно-культурная коэволюция. В исследованиях К. Лоренца, У Матураны и Ф. Варелы, Э. Янча на основе эволюционного подхода анализируются биологические корни человеческого познания. В собственно философском содержании когнитивная психология сближается с эволюционной эпистемологией, основоположником которой, по праву, считают Канта. Анализ эволю-

1 Малкей М. Наука и социология знания. М.Д983-С.167.

а

Ч

Ф

■0-

я

вэ

а

Ч

Ф

■0-

я

ционной эпистемологии дается в работах таких авторов как Д. Кэмпбелл, К. Поппер, Г. Фоллмер, А.В. Ке-зин, И.П. Меркулов.

Составляющими целостного концепта философии науки наряду с основными, выше обозначенными, являются философия техники, философия научного творчества, возможны и другие. Важна сама установка не сводить философию науки к логико-методологической схеме. Новая философия науки представляет собой, по сути, междисциплинарное исследование, ориентирующееся на общенаучную картину мира. Концептуальная модель современной философии науки включает аспекты философской экологии и глобальных проблем современности, призвана способствовать решению проблем научной идентичности (наука и псевдонаука), формированию новой научной рациональности. Поэтому, говоря о современной философии науки, ведем разговор о судьбах научной рациональности и самой культуры в целом.

Для современной философии науки вновь актуальным представляется вопрос «что значит знать?». В науке Нового времени знать — это знать как измерить. В концепциях научного знания русских философов познать — значит полюбить (С.Л. Франк) или «уловить соритмич-ное бытию биение духа» (П. Флоренский). В герменевтических проектах познание представлено как интерпретация, в эпистеме античности —

как приобщение к Логосу — мировому Закону.

Что есть знание сегодня? В интереснейшей дискуссии по вопросу «Псевдонаучное знание в современной культуре»4 указывается, что сегодня получило распространение мнение, выдаваемое за выражение «постмодернистской чувствительности», в соответствии с которым теряется принципиальное различие между знанием и незнанием, между истиной и ложью, между наукой и не наукой. Среди части культурной элиты возникает мнение, что сегодня «исчезает пафос поиска истины» и торжествует игровое отношение к жизни. Участники круглого стола вполне обоснованно утверждают, что «самосознание науки наших дней шизофренически раздвоено». С одной стороны, она еще не утратила память о том, что научное исследование есть движение к Истине. С другой стороны, став «предприятием», социальным институтом, наука неизбежно приняла на себя все характерные черты этого рода деятельности. Плебейская наука служит не истине, а тем, кто обеспечивает научные предприятия, гарантирует их материальное благополучие5.

В прикладной науке знание принимает формы, ориентированные на технологическое использование, здесь главная его характеристика — не истинность, а эффективность. Последняя зачастую функционирует в практических контекстах, но при этом может являться заблужде-

4 Псевдонаучное знание в современной культуре (Материалы круглого стола) // Вопросы философии. 2001, № 6.

5 Там же. С.15

нием, например, как птолемеевская система, которой до сих пор пользуются штурманы, прокладывая путь океанским судам. Участниками дискуссии был поставлен вопрос: а насколько общество нуждается в том, чтобы положить в основу нашего действия именно научное знание, а не идейные образования, отвечающие требованию эффективности? Этот вопрос, действительно, имеет ключевое значение. Он позволяет осознать не просто включенность этических вопросов в эпистемологический контекст, а их фундирующее значение.

Излагаемый подход к преподаванию философии в высших учебных заведениях имеет непосредственное отношение к вопросам самосознания науки и личной ответственности человека (ученого, философа, гражданина) за свою профессиональную деятельность. Закономерное подтверждение эти размышления получили после прочтения книги П. Слотер-дайка «Критика цинического разума», в которой говорится о цинизме как определенной атмосфере, о морально-психологическом эмоциональном настроении, витающем в воздухе нашей цивилизации.

Выводы П. Слотердайка, исследовавшего ткань социального бытия, и автора данной статьи в работах, направленных на анализ природы научного знания6, удивительным образом согласуются. В указанной работе автора обосновывается необходимость преодолеть разорванность

бытия в сознании человека, необходимость формирования холистического мировоззрения. В книге П. Слотердайка отмечается, что в современную эпоху связи, которые обеспечивали в классическом мышлении нераздельное единство рефлексии жизни, рвутся. Подавляющая часть сегодняшних знаний об объекте не имеет никакой связи с «Я». В современном научном знании «Я» нигде не познает себя. Для современного мышления «внутренний мир» и «внешний мир», субъективное и вещи распались на два «чуждых мира»7. Задачу современной философии П. Слотердайк видит в том, чтобы способствовать сохранению диалога, чтобы установить диалог против реализма.

Установка «диалог против реализма» представляется далеко не бесспорной и требует отдельного обсуждения, но ориентация на новую научную рациональность, холистическое мировидение как основу научного мировоззрения, на осуществление «герменевтической прививки разуму» отмечается все полнее.

В современном поле философствования существует разрыв, отражающий онтологию «расколотости бытия». Этот разрыв проявляется в противостоянии реалистического и экзистенциально-феноменологического подходов в философии. Постмодернизм фиксирует ситуацию деструктивности картины мира, трансформирующейся в локалы, а его сторонники взяли курс на языковой

6 Черникова И.В. Философия и история науки. Томск. 2001.

7 Слотердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург. 2001.

а

сс

ф

■0-

(О

а

Ч

Ф

■0-

я

релятивизм. В то же время, представители объективистского и реалистического направлений не позволяют философии превратиться в литературную игру и заняты поисками новых принципов рациональности, когнитивизма и истинности.

Критерии научности сегодня не предопределены теорией, они постоянно доопределяются жизнью, сопоставляются с реальной практикой науки. Главной чертой современного идеала научности являются высокая социально-практическая ориентированность. Современная философия науки перестала быть методологией естествознания. Она становится междисциплинарной сферой, в которой структура науки и динамика науки (собственно научное знание) лишь одна сторона медали, вторая фиксирует связь научного знания и научного мировоззрения с человеком, ценностями бытия. Как отмечает И.Т. Касавин, «философия науки не утрачивает смысл в современном духовном универсуме, на лидерство в котором безнадежно претендуют философские пиарщики, раскручивающие экзотические по форме, но незамысловатые по сути идейные завихрения. Напротив, она претендует на выход за узкие дисциплинарные рамки и расширяется до границ всякого рационалистического философствования вообще»8.

Как видим, в контексте проблематики, обозначаемой как современная философия науки, получают рассмотрение не только гносеологические проблемы, знание и язык,

многообразие их форм в культуре. Гносеологические проблемы неразрывно связаны с метафизической проблематикой, с анализом онтологических схем и концептуальных каркасов. Исследование процессов релятивизации знания включается в этический контекст. Глобальные проблемы и социология науки дополняют спектр проблем современной философии науки, имеющей сегодня важнейшее значение в образовании и в практике социального строительства.

Обсудив характеристики концепта знания, обозначаемого «современная философия науки», выскажем соображения по поводу преподавания философии науки. Этот курс, включающий вопросы методологии науки и конкретнонаучных дисциплин, истории науки, социологии науки, ориентирован на аспирантов, соискателей и магистров, то есть слушателей, готовящихся к профессиональной деятельности в сфере науки и к сдаче нового кандидатского экзамена по истории и философии науки. Он вводится для повышения общенаучного уровня профессиональной подготовки специалистов высшей квалификации.

Таким специалистам необходимо знание о природе науки и научной рациональности, необходимо иметь представление о так называемом предпосылочном знании и об основаниях науки, которые неявно обуславливают динамику научного знания. Им важно уметь различать типы знания (знание как информацион-

’ Касавин И.Т. Теория как образ и понятие// Вопросы философии. 2001, №3. С. 110.

ная копия объекта, знание как интерпретация, знание как социальная конструкция). Научное познание как реальную познавательную деятельность всегда можно охарактеризовать и осмыслить в рамках определенной эпистемологической модели. Процесс познания осознается и характеризуется существенно различным образом: как отражение, как деятельность, как диалог, как естественноисторический процесс (созерцательная эпистемология, проективно-конструктивная или деятельностная эпистемология, диалоговая эпистемология, эволюционная эпистемология). Знание различных эпистемологических моделей и когнитивных практик будет способствовать развитию научного мировоззрения и самосознания ученого.

Основные содержательные аспекты концепта «философия науки» охарактеризованы выше. И хотя курс «философия науки» представляется целостным, читать его одному преподавателю не всегда возможно. Целесообразно учитывать профессиональную ориентацию слушателей, выделив среди них, по меньшей мере, четыре группы: физико-математического, естественного, технического и гуманитарного профилей. Формирование групп позволит дифференцировать содержание курса, особенно в разделе методологические вопросы конкретных наук. Кроме того, внутри каждой группы курс, учитывая его междисциплинарность, может читаться несколькими преподавателями.

Курс философии науки в современных условиях трехступенчатого

вузовского образования: бакалавриат — четырехлетнее, специалист — пятилетнее, магистр — шестилетнее обучение, для студентов нефилософских специальностей читается только в магистратуре. В связи с введением нового кандидатского экзамена возникает необходимость подготовки аспирантов и соискателей в области философии науки. Для большинства слушателей этот предмет будет новым.

Базовый курс философии включает такие темы как предмет философии, историко-философское введение, онтология, теория познания, антропология, социальная философия. Цель базового курса философии способствовать формированию рационального мировоззрения и рефлексивного мышления. С вводом нового кандидатского экзамена эта установка, на наш взгляд, сохраняется. Но способом реализации цели становится не экстенсивное расширение спектра философских знаний у студентов нефилософских специальностей через изучение истории философии, онтологии и теории познания и философии науки и техники, социальной философии, философской антропологии — это те вопросы, которые входили в программу кандидатского минимума. Теперь философам предоставляется возможность, образно говоря, сыграть не только на своем поле.

Углубленное изучение философии науки необходимо специалистам, готовящимся профессионально заниматься научной деятельностью. Что касается базового курса «Основы философии», то он сохраняет

о.

Ч

Ф

■0-

я

а

Ч

Ф

■0-

я

значимость в общегуманитарной подготовке студентов. Другой вопрос, следует ли содержательно изменить этот курс, учитывая, что часть студентов, которые пойдут в аспирантуру и магистратуру, будут изучать философию науки? На наш взгляд, необходимости в существенных преобразованиях нет.

В разделе философской гносеологии, являющейся теоретическим фундаментом философии науки, дается представление о природе познания, формируется категориальный аппарат эпистемологии, проблемное поле философской гносеологии и знание основных школ и направлений, определивших развитие этой сферы философии. Недопустимо лишь сокращение этого раздела философии в базовом курсе.

Что касается историко-философского введения, то есть необходимость в выборе тем и персоналий учитывать необходимость познакомить слушателей с теми философами, деятельность которых имела особо важное значение для развития гносеологической проблематики. Думается жестких рекомендаций здесь быть не может, но вряд ли можно обойтись без знания проблематики элейской школы в философии античности, английского эмпиризма и рационализма Нового времени, И. Канта, совершившего революционный переворот в гносеологии.

Принимая сохранение целостности дисциплины «Введение в философию», в тоже время нельзя не учитывать, что содержание учебных курсов никогда не являлось догматом, научный подход критичен. Напри-

мер, в 80-е годы в связи с изменениями в обществе возникла необходимость их философского осмысления, и в отечественной философии акценты были перенесены на социальную проблематику. В преподавании философии, вспомним учебник И.Т. Фролова «Введение в философию» (внимание было сконцентрировано на философской антропологии и социальной философии).

В современном обществе XXI в. многие, в том числе социальные процессы, обусловлены и сопряжены с изменениями в науке и методах научной деятельности. Наблюдается глобальная информатизация, повсеместный рост наукоемких технологий, сближение науки с промышленным производством, изменение методов научного исследования в связи с компьютеризацией. Во всех отраслях науки знание обрело междисциплинарный характер. Связь отдельных наук с наукой в целом стала связью организмического типа. Поэтому обучение каждой отдельной профессии сопряжено сегодня с усвоением знаний о науке в целом. Этим и обусловлены те перемены в преподавании философии, которые ожидаются и происходят. Безусловно, они относятся не только к подготовке кадров высшей квалификации, но и специалистов, которые не будут слушать курс по истории и философии науки, рассчитанный на аспирантов, соискателей и магистров. Следовательно, в базовом курсе «Введение в философию», читаемом всем студентам вузов, целесообразно уделить должное внимание проблемам философии науки.

ил

ософия науки в России: Марафон с барьерами

АЛ. ОГУРЦОВ

Предварение

Философия, избегающая скептицизма и нигилизма, всегда притязала на универсальность, на тотализацию частичного жизненного и научного опыта. Не близка ли она в этом идеологии вообще и тотальной идеологии, в частности? Не были ли импульсы ее движения тоталитаристскими по своему существу? И чем отличается стремление к универсальности, присущее философии, от такого же стремления науки, которое также универсализирует свой подход к объекту и выбранный метод исследования?

Вопрос заключается в том, можно ли ограничить дискурсивную практику философии лишь попытками создать унифицированную теоретическую систему, в которых бы угасли не только все импульсы движения, но и вся разноголосица мнений? Не отождествляем ли мы специфический конкретно-исторический образ философии — ее системный образ — с историческим многообразием философских позиций, в том числе и относительно науки? Не прорубаем ли мы в поле философских размышлений о науке лишь одну просеку — унифицированной философии, построенной по образу и подобию аксиоматико-де-дуктивных систем? Дискурсивная практика философии не только воспринимала критерии научности, принимаемые научным сооб-

X

я

О.

о

х

(В

н

I анорам^

ществом, но и артикулировала, формировала и выявляла их пределы. Идея тотализации приводила к деформациям внутри и философии, и науки. И одна из наиболее значимых деформаций исследовательского поиска состояла, прежде всего, в сужении горизонта сознания — и философского, и научного. Сама идея тотализации частичного опыта (каких-то исследовательских методов и оснований математики, физики и даже биологии) представляет собой вариант эпистемологической утопии.

Утопии обычно связывались и связываются с социально-политическими ожиданиями и надеждами. Утопичность многих построений в философии науки долгое время остается в тени, не артикулируется и не рефлек-сируется. Исходное и весьма перспективное различение метаязыка и объектного языка — языка обоснования и языка исследования, которое позволило провести демаркацию между различными уровнями исследования, их целями и способами размышления, превращается в нечто принципиально иное — в способ локализации того, что не может быть локализовано, в способ размещения на карте научного знания специфического домена философии науки. Этот способ обусловлен специфическими идеалами и нормами научного знания, которые, универсализируясь, оказываются общенаучными идеалами и нормами. Это относится к любым вариантам научных методов — будь то методы логического доказательства (по разному трактуемых в математике), методы построения гипотез и проверки физического знания или же методы эксперимента или полевого наблюдения (например, в биологии). Противостояние различных философских концепций науки во многом объясняется альтернативностью тех методов науки, которые универсализируются в философии науки. Многообразие научных методов и принципов в ней редуцируется лишь к одному из методов или к ряду принципов, которые считаются наиболее значимыми и представительными для всего научного знания. Таким методом долгое время выступал аксиоматико-дедуктивный метод Евклида, который служил идеалом методологии даже для теологического и метафизического знания (например, у Алана Лилльского в 12 в., Э. Вейгеля и Б. Спинозы в 17 в.) и в настоящее время служит такого рода эталоном (например, для Д.фон Неймана при построении квантовой механики), затем гипотетико-дедуктивный метод, развитый Ньютоном в методе принципов механики, принятый Ч. Дар-виным в биологии и ставший методом построения новых исследовательских областей на рубеже 19-20 веков. Можно напомнить полемику между сторонниками эксперимента в биологии (К. Бернар и другие) и сторонниками полевого наблюдения в экологии и этологии (например, К фон Фриш), которые велись на протяжении многих лет в конце 19 и начале 20 веков.

Сразу же отметим те особенности философии и науки, которые по своей сути представляли собой вызов идее тотализации и идеологии тоталитаризма. Если отождествить дискурсивную практику философской и научной мысли с идеей тотализации, то из дискурсивной практики элими-

нируются мотивы, свидетельствующие о многообразии оснований научного поиска и научных исследований. Уже в первой половине ХХ века были известны логицизм Г. Фреге и Б. Рассела, интуиционизм Я. Брауэра и А Гейтинга, формализм Д. Гильберта и Дж.фон Неймана. Во второй половине ХХ века к ним добавились структурализм Н. Бурбаки, номинализм Х. Филда, платонизм К. Геделя, эмпирический реализм П. Мэдди. И это перечисление далеко не полно. Плюрализм даже в такой науке, как математика, всегда претендовавшей и претендующей на однозначность и точность, касается не только математических объектов, но и стандартов доказательства и трактовки математического дискурса. Именно это многообразие было истоком построения различных (нередко альтернативных) философских концепций научного знания и, в частности, философии математики. О какой тотализации может идти речь, когда и реальная практика математики допускает многообразие подходов? Сама идея тотализации, выраженная в форме универсализации какого-то единого подхода (например, структурного, логико-математического и т.п.), противоречит плюрализму оснований математики и тем более плюрализму концепций, артикулирующих это многообразие оснований — концепций философии науки.

Кроме того, идея научности исходила и исходит из неявного или явного допущения непрерывности опыта. Тоталитаризм же основывался на принципиально ином допущении — разрывности, дискретности опыта. С этим связана идея научной революции, которая поддерживалась всеми идеологами тоталитаризма. Наука же осознает принципы, свидетельствующие о непрерывности и теоретических построений, и эмпирического и экспериментального опыта. Математика выдвинула принцип перманентности числовых систем. Физика — принципы соответствия и дополнительности классической и неклассической механик. Иными словами, сама наука в своей методологической рефлексии выявила принципы непрерывности теоретического знания в противовес тем философским концепциям, которые говорили о кризисе науки и о научных революциях. С этим связана еще одна особенность научных исследований.

Ориентация на новое, на свободный поиск — один из «скрытых параметров» творческого мышления. АЭйнштейн писал о необходимости внутренней свободы для ученого, под которой он понимал «свободу разума, заключающуюся в независимости мышления от ограничений, налагаемых авторитетами и социальными предрассудками, а также от шаблонных рассуждений и привычек вообще»1. Но это свобода, вынуждаемая приверженностью определенным принципам, «свобода в рамках принятых оснований», которая не должна перерастать в научный догматизм и фанатизм. Позиция уче- X

ных, артикулирующих свою деятельность, состоит в том, чтобы, подчеркивая инновационность научного предприятия, одновременно настаивать на О

Эйнштейн А. Свобода и наука // Собр. научных трудов, т. 4, М.,1967. С. 241.

I анорам^

продолжении исследовательских традиций в научном поиске. Можно сказать, что установки ученых амбивалентны — и свободны, и консервативны, и раскрепощены, и «закрепощены» определенными принципами2. Инновации в контексте определенных традиций, трансформация категориального и методологического аппарата на базе определенной догмы (не догмата!) — такова суть исследовательских усилий.

Жизнь науки протекала и протекает в постоянной критике полученных результатов, выбранных путей исследований и методов исследования. Критицизм науки и соответственно философии науки — важнейшая характеристика любой исследовательской программы — и научной, и метафизической. Критицизм можно назвать ядром любой программы. Он представлен не только в антиномичности теоретической механики Лейбница и Ньютона, оптики Ньютона и Френеля, противостояния АЭйнштейна квантовой механике Н.Бора, но и в обыденной научной практике: в ощущении незаконченности научного поиска, в выявлении слабых мест в позициях своих оппонентов, в их экспериментах и теоретических конструкциях.

Импульсы философии науки

Считается, что русская философия преимущественно была религиозной и оставила вне своего внимания науку. Это весьма распространенное, но неверное мнение. Можно напомнить такие философские концепции науки первой четверти XX века, как эволюционистская гносеология К. Жакова, методологические идеи русского экономиста Н. Кондратьева, философскую концепцию ноосферы В.И. Вернадского, философские идеи представителя русского космизма К.Э. Циолковского и А. Чижевского. В начале ХХ века была предложена первая концепция философии техники (П.К. Энгельмейером), работы вычислительных машин (АН. Щукарев). Уже в этот период были опубликованы работы по философии социальных наук (С.Л. Франк, Б.А. Кистя-ковский), по методологии истории (АС. Лаппо-Данилевский, Н.И. Кареев), методологии физики (Н.А. Умов), математики (Д.Д. Мордухай-Болтовской, С.А. Богомолов, В.Ф. Каган), биологии (А.Г. Гурвич и др.). На основе этих конкретных и обстоятельных методологических исследований развивалась и философия науки: оригинальный подход к методологии науки В.Н. Ивановского (1923), проект теории науки ГА. Грузинцева (1927), применение количественных и математических методов к истории физики (Т.И. Райнов, 1929), впервые в мировой литературе была выдвинута программа науковедения (И.И. Боричевский, 1925). В этот же период АА Богдановым была создана текто-логия — наука о принципах и организации систем, где методология оказывается частным случаем науки об организации (1913 — 1917).

2 См.: Огурцов А.П. Экзистенциальность правды или объективность истины: конфликтность установок творческой личности // Междисциплинарный подход к исследованию научного творчества. М., 1990. С. 83-106.

Развитие философии науки в России само послужило одним из импульсов развития науки. Философия науки создавала позитивный образ науки в общественном сознании. Это способствовало вовлечению новых исследователей в науку, возникновению новых идеалов научного образования в школах и университетах, стало основой для создания новых исследовательских организаций и академических институтов. Так, В.И. Вернадский стал основателем целого ряда научных организаций — от комиссии по изучению естественных производительных сил России до Института Радиохимии и комиссии по истории науки.

Процессы, которые происходили в философии науки в 20 веке, оказали громадное влияние на всю философию — на логику, на онтологию, на методологию. Вот несколько примеров. Критика понятия причинности, развернутая вместе с квантовой механикой, привела к статистическому пониманию причинности. Анализ систем и структур, связанный с развитием в биологии исследований систем организма, а затем и биологических популяций, оказал большое влияние на создание методологии системных исследований. Развитие математики в XX веке, в частности, построение теории множеств, привело к формированию ряда исследовательских программ обоснования математики (логицизм, интуиционизм, конструктивизм). Применение аксиоматико-дедуктивного метода в различных науках — от квантовой механики до обоснования теории вероятностей и построения эконометрии (Е.Е. Слуцкий) 3 привело к осмыслению философской значимости этого метода. Наряду с аксиоматико-дедуктивным методом в науке 20 века широко использовались индуктивные и статистические методы. Они и были предметом специальных философско-методологических исследований (И.Е. Орлов)4.

Отметим трудности, с которыми сталкивается современная философия науки, в том числе и в России. Они связаны, во-первых, с существованием в науке и тем самым в философии науки многих уровней (психологических, социально-психологических, социолого-институциональных, социокультурных аспектов функционирования и развития науки, деятельности ученых). Естественно, что каждый из этих аспектов может стать и становится доминантным в той или иной философской концепции науки. Во-вторых, это различные цели философии науки, которые по-разному определяют подход к изучению науки и категориальный аппарат. Так, цель современной антропологии науки — дать анализ статуса ученого в малой исследовательской группе и межличностных отношениях внутри группы. Основные философские концепции науки имеют своей целью исследовать структуру знания, по-разному понимаемого. Помимо этого, речь идет о мультипарадиг- X мальности самой науки, о сосуществовании в ней нескольких теорий и на-

О

3 Allen R.G.D. The Work of Eugen Slutsky // Econometrica, 1950. Vol. 18, № 3.

4 Орлов И.Е. Логика естествознания. М. — Л. 1925; Его же. Исчисление совместности предложений // Математический сборник. М., 1928, т. 35, вып. 3-4

(В

н

ээ

I анорам^

учно-исследовательских программ, взятых в качестве образца для решения тех или иных задач. Здесь же и мультипарадигмальность философии науки, сосуществование в ней нескольких метафизических исследовательских программ, по-разному анализирующих науку (от позитивизма до феноменологии, от конвенциализма до марксизма).

Каждая философская концепция в XX веке строила свою концепцию науки, создавала свой образ науки — ее структуры, целей, оснований, методов. Эти образы науки, которые создаются различными интеллектуалами — от философов до ученых той или иной специальности, становятся источником внутренних установок сознания, их предпочтений и притязаний. Они во многом определяют усилия мысли самих ученых.

Барьеры философии науки

Существенный сдвиг в науке XX века — трансформация понятий и методов физики. Она оказалась существенной для всей науки. Методологические принципы физики имели универсальное значение. Поэтому изменения в физическом знании оказали позитивное влияние и на другие научные дисциплины — на химию, биологию и др. Была подорвана вера в кумулятивизм науки и значимость кумулятивистских концепций истории науки, которые основывались на идее непрерывного и постепенного движения научного знания. Кумулятивистский подход представлен в историко-научных исследованиях П. Дюэма. Наука столкнулась с разрывами в своем движении, с разрушением своего фундамента и своего прежнего аппарата, с длительным периодом хаоса. Не зря возникли настроения скепсиса и субъективистской интерпретации новейших открытий в физике — открытия электрона, построения теории относительности, открытия кванта. Как осмыслить этот сдвиг в научном знании? Какой язык адекватен для анализа перехода от классической науки к неклассической? Таким языком стал социально-политический. Переход науки, в частности, физики, от классической к неклассической и был осмыслен в терминах научной революции. Уже в 1909 г. В.И. Ленин говорит о революции, происходящей в физике. Он связывал ее с переходом физики от изучения отдельных объектов к исследованию процессов. Этот переход приводит к смене всего понятийного и методологического аппарата физики, с переходом к электромагнитной теории материи, с осознанием превращений и делимости атомов. Политизация языка метанаучного описания имеет своим истоком идеи

В.И. Ленина, многие из которых противоречили движению науки. Так, его интерпретация математизации физики, в которой он видел исток «физического идеализма», не позволяла понять «непостижимую эффективность» математики, ее эвристическую роль в науке XX века.

Социально-политический язык в оценке значимости культурных достижений стал модным. Метафора «революции» использовалась примени-

тельно к достижениям искусства, литературы, науки. Возникает «революционная ментальность», которая исходит из идеи полного обновления мира, разрушения всей культуры прошлого и создания принципиально новой культуры. Это характерно для манифестов футуристов (Ф.Т. Маринетти, 1909), дадаистов (Х. Балль, 1916), экспрессионистов (М. Мартерш-тейн). Революционаристский дух очевиден в названиях журналов того времени — «Буря» («Sturm», 1910), «Революция» («Revolution», 1913) и др. Предчувствие эпохальных переломов, эсхатологические настроения, экзальтированные упования на будущее, нигилистическое разрушение всей прежней культуры и болезненное ожидание грядущих перемен, — все это выражение революционных страстей, пробудившихся на стыке двух веков. Их выразил Р Роллан в своих «Воспоминаниях»: «Небо было пустым, бог умер, и умер, не оставив наследника... Наступила ночь.., над Европой реют черные крылья разрушения: война и Революция»5. Метафора «научной революции» стала решающей при оценке философами изменений, происходивших в науке. В 1919 г Э. Крик — позднее идеолог национал-социализма — выпускает книгу « Revolution der Wissenschaft» (Leipzig, 1919). Э. Трельч издает статью под тем же названием6. Широко распространены рассуждения о кризисе науки и вообще европейской культуры и цивилизации. Приведем названия нескольких работ: «Закат Европы» О.Шпенглера, «Кризис искусства» Н.А. Бердяева, «Дегуманизация искусства» Х. Ортега-и-Гассета, «Упадок и возрождение культуры» А. Швейцера, «Кризис европейских наук»

Э. Гуссерля, « Кризис нашего времени» П.А. Сорокина и др. Все эти работы написаны в разные годы, но все они пронизаны чувством распада европейской культуры и цивилизации. В 1916 г. русский философ Л.М. Лопатин писал: «Современный мир переживает огромную историческую катастрофу — настолько ужасную, настолько кровавую, настолько чреватую самыми неожиданными перспективами, что перед ней немеет мысль и кружится голова. Крушатся старые идеалы, блекнут прежние надежды и настойчивые ожидания. А главное — непоправимо и глубоко колеблется самая наша вера в современную культуру..»7. Подобные свидетельства можно найти и у Е.Н. Трубецкого, и у Н.А. Бердяева и других мыслителей России и Европы.

Итак, метанаучный дискурс, философский дискурс относительно науки оказался политизированным, проникнут политическими метафорами. Тем «жизненным миром», в который была вплетена наука, был мир политики. И это характерно не только для России, но и, например, для Германии. Так, Г. Динглер — создатель оригинальной операционалистской философии науки, в 1930 г издал книгу «Крах науки и примат философии»8. В ней он

5 Роллан Р. Воспоминания. М., 1966. С. 531.

6 Schmollers Jahrbuch, B. 1921, Bd.45.

7 Вопросы философии и психологии. Кн.131 (1). М.,1916. С. 2-3.

8 Dingler Н. Zusammenbruch der Wisseschaft und der Primat der Philosophie. B. 1930

І анорам^

I анорам^

отвергает достижения современной ему физики, в частности, теории относительности Эйнштейна. Аналогичное отношение к достижениям физики было характерно и для ряда философов России начала XX века, например, для защитников «альтернативной физики» в СССР (А.К. Тимирязев, Н.П. Кастерин и др.)9. Если А.К. Тимирязев печатает статью под названием «Экспериментальное опровержение теории относительности» (ПЗМ, 1925, № 7-9), то С.И. Вавилов издает книгу «Экспериментальные основания теории относительности» (М.Л., 1928). Уже из этого факта видно, насколько велико было противоборство различных установок относительно теории относительности Эйнштейна. Это противоборство сохранялось вплоть до середины 50-х годов. Правда, критики теории относительности оказались маргиналами от науки и, в конечном счете, благодаря работам С.И. Вавилова, С.Ю. Семковского, ВА Фока, И.В. Кузнецова, А.Ф. Иоффе и др., утвердилось понимание значения теории относительности для всей современной физики.

Конечно, и в России были мыслители, которые не использовали социально-политические метафоры — «кризиса», «научной революции» и т. д. Одним из них был В.И. Вернадский. Он предпочитал говорить о взрыве научного творчества, который он отделял от революций. По его словам, «революции — в главной мере взрывы разрушений, причем разрушается не только то, что по существу отжило, но и гибнет и в значительной мере живое и здоровое. В результате революции создается новое, но тяжелые последствия содроганий чувствуются в течение долгих поколений. Революционные явления наблюдаются и в научной области, но они являются в нее извне, когда под влиянием религиозных или политических явлений в ее область вторгаются новые построения и уничтожаются старые. Революции в науке, таким образом, есть разрушительный процесс. Творческий взрыв совершенно иной...»10. Вернадский предпочитал говорить о взрывах научного творчества, потому что искал способы измерения такого рода изменений научного знания — изменений темпов роста науки, числа выдающихся ученых в том или ином периоде, плотность выдающихся ученых в том или ином периоде, интенсивность научного обмена, периодичность в изменениях научного знания и др.

Исследование истории науки как естественного процесса — задача, поставленная В.И. Вернадским перед Комиссией по истории науки, им же и созданной в 1923 г. Естественноисторический подход к науке постепенно утвердился и в научном сообществе. Он позволил сформировать первую программу новой науки — науковедения, которая была предложена

9 Об этом см.: Визгин В.П., Горелик ГЕ. Восприятие теории относительности в России и в СССР // Эйнштейновский сборник. 1984-85. М., 1988. С. 7-70; Андреев А.В. Альтернативная физика в СССР 20-40-х годов // Физика Х1Х-ХХ вв. в общенаучном и социокультурном контекстах. М., 1997. С. 241-267.

10 Архив РАН, ф.№ оп.1. л.27.

И.А. Боричевским в 1925 г. По его замыслу, науковедение должно решить два класса задач — понять внутреннюю природу науки вместе с исследованием социального назначения науки. Науковедение объединяет общую теорию научного познания с социологией науки.

В 20-е годы разворачиваются интенсивные исследования научного сообщества с помощью статистических методов. Химик П.И. Вальден анализирует место русской химической науки в мировой науке, обращаясь к анализу статистики членов Российского химического общества и к числу статей, опубликованных в журнале этого общества перед революцией (П.И. Вальден, 1918);

ЮА Филипченко и его сотрудники дали статистический анализ состава Российской Академии наук с 1846 по 1924 гг с помощью методов генетики (ЮА Филипченко, 1925); с конца 20-х годов развертываются статистические исследования научных кадров (М.Я. Лапиров-Скобло, И.С. Тайцлин и др.).

Одной из наиболее интересных публикаций по истории науки в этот период была статья Т.И. Райнова «Волнообразные флуктуации творческой продуктивности в развитии западноевропейской физики XVIII и XIX столетий»11. Он измеряет научную продуктивность массивом научных открытий. Темпы роста научной продуктивности представляют собой волнообразные флуктуации вокруг круто поднимающейся линии (экспоненты) роста общего числа открытий. Итак, естественноисторический подход к развитию науки дал свои плоды, привел к формированию эмпирического и теоретического подходов к науке, к выявлению определенных показателей науки и к построению математических моделей роста науки в отличие от того метанаучного дискурса, который все более и более растворялся в дискурсе политико-идеологическом.

В советский период и наука, и философия науки находились под прессом идеологии. Внедрение марксистско-ленинской идеологии в науку нашло свое выражение в проведении целого ряда идеологических кампаний: против механицизма (1928-29), против генетики (1948), против квантовой химии (1949), против кибернетики (1950). Готовилось и совещание по физике, которое под флагом борьбы с «физическим идеализмом» отвергло бы квантовую механику и теорию относительности. Но участие выдающихся физиков в советском ядерном проекте вынудило ЦК КПСС отказаться от этой идеологической кампании. Помимо идеологических кампаний тоталитарная власть в СССР использовала партийные и идеологические проработки в прессе и в различных дискуссиях, увольнения с работы, т.н. «суды чести». Она не остановилась перед ликвидацией целого ряда академических институтов, кафедр и отделов в НИИ. Так, перед войной был ликвидирован Физико-технический Институт в Харькове и его сотрудники были репрес- X сированы. Судьба целого ряда генетических институтов, созданных Н.И. Ва-

О

------------------- X

11 Rainoff T.I. Wave-like fluctuations of creative productivity in the development of West-European physics in the 18 and 19 th centures // Isis, 1929, № 38.

І анорам^

виловым, после 1948 г: была столь же печальна12. Еще предстоит создать «Белую книгу» утрат отечественной науки и философии.

Ресурсы философии науки

Русская философия науки, как и философия науки во всем мире, встретила XX век с ограниченным арсеналом средств. В составе научного знания были выделены прежде всего понятия и методы. Наука понималась как система понятий и методов, прежде всего эмпирических — от опыта до эксперимента, доказательство отождествлялось с его трактовкой Аристотелем и Декартом. (Добротное описание классической методологии дано Ф. Зеленогорским13.)

Из социальных форм организации науки анализировались научные школы, возникшие в университетах и широко распространившиеся в европейских университетах, в том числе и российских, во второй половине 19 века. Школы как способ социальной организации научного сообщества возникли в гуманитарном знании (философские школы античности, философские и логические школы при университетах в средние века, давшие имя интеллектуальному течению — схоластике, правовые, исторические и литературоведческие школы в университетах нового времени). Уже затем они стали формой подготовки научных кадров в естествознании. Известно, что первая естественнонаучная школа по агрохимии была создана Ю. Либихом в 1825 г. в университете Гиссена. В лаборатории готовили научные кадры. Лидер научной школы был одновременно учителем для своих учеников, выполняя две функции преподавателя и исследователя. Исследовательская программа одновременно была и учебной программой, задававшей цели образования и определявшей содержание и методы обучения. Под углом зрения противоборства различных национальных школ в науке описал развитие науки А.А. Еленкин14.

Этапы философии науки

Первой формой осознания нового стиля научного мышления и неклассической науки и соответственно первой формой философии науки было противопоставление двух мировоззрений — прежнего механицистского

12 О судьбах отечественной науки при советской власти см. работы, опубликованные в «Философских исследованиях» 1993, вып. 3 и 4, о репрессиях членов Aкадемии наук см. сайт в Интернете «Социальная история отечественной науки» (http://russscience.euro.ru, эквивалентные адреса: http:// russscience. chat.ru).

13 Зеленогорский Ф. О математическом, метафизическом, индуктивном и критическом методах исследования и доказательства. Харьков, 1877.

14 Еленкин A.A. Наука как продукт национального творчества // Еленкин A.A. Флора мхов Средней России, ч.1, Юрьев, 1909. С. 6-15.

и нового, по-разному определяемого в разных науках — энергетического в физике, виталистского в биологии. Научное мировоззрение и было той аналитической единицей, с помощью которой осуществлялось философское исследование науки. Конечно, обращение к научному мировоззрению как адекватной форме осмысления науки созвучно обращению к анализу мировоззрения, которое уже утвердилось в философии, начиная с В. Дильтея и Г. Гомперца. Мировоззрение для Дильтея — это жизненное отношение человека к миру в целостности его проявлений, а именно в предметном постижении, полагании цели и установлении ценности. В России учение Дильтея было воспринято прежде всего как возрождение религиозно-метафизического мировоззрения15.

Вместе с тем были и попытки представить мировоззрение в его научной или сциентистской интерпретации, выделить в составе мировоззрения его научно-методологическую компоненту и рациональное содержание. Работа другого немецкого мыслителя — Г Гомперца «Учение о мировоззрении» интерпретировала мировоззрение на сциентистский лад, как «связь мыслей (понятий, суждений, доказательств и т. д.), относящихся к фактам так, что они представляются нам, как их отображение»16 и была широко известна в России.

Научное мировоззрение как единица исследования науки — весьма сложна, неопределенна и расплывчата, а потому — неоперациональна. Более того, научное мировоззрение сохраняет узы с политическим дискурсом. Язык метафизического дискурса полон политических метафор. Он сохранил свои тесные связи с метафизикой, включая в себя различные компоненты научного знания — от своеобразия предмета исследования до метафизических предпосылок. Уже поэтому эта единица не была релевантна логико-методологическому анализу науки. Научное знание при таком подходе не анализировалось само по себе. Оно включало когнитивные феномены науки в более широкую систему мировоззрения. Научное мировоззрение по своей конфигурации и составу было весьма причудливым, объединяя и метод, и метафизические компоненты, и экстраполяцию данных опыта и эксперимента из одной области реальности в другую, и религиозные предпосылки и многое другое. Объединить в одно целое столь разнородные элементы вообще вряд ли возможно. Это, по-моему, и не позволило данной единице анализа науки стать инструментом изучения научного знания, обладающим достаточной эв-ристичностью.

15 Франк С.Л. Рецензия на перевод В. Дильтея. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах (Новые идеи в философии, Сб. 1, Философия X

и ее проблемы. Спб., 1912, с. 119-181), помещенная в «Русской мысли», 1912,

№ 6, с. 214-215, статьи о Дильтее («Русская мысль», 1911, №11, с. 38) и «Борьба за ф

«мировоззрение» в немецкой философии» («Русская мысль», 1911, № 4, с. 34-41), _

см. также работу П.С. Юшкевича. Мировоззрение и мировоззрения. Спб., 1912.

16 Гомперц Г. Учение о мировоззрении. Спб., 1904. С. 19.

(В

а

(В

Н

I анорам^

Одним из первых стал анализировать историю науки под этим углом зрения В.И. Вернадский. В 1902 г он публикует статью «О научном мировоззрении»17. В ней он помещает в центр историографической программы исследование не истории отдельных научных дисциплин, теорий, экспериментов, а развитие естествознания под углом зрения научного мировоззрения. Что же понимает под научным мировоззрением Вернадский? «Именем научного мировоззрения мы называем представление о явлениях, доступных научному изучению, которое дается наукой; под этим именем мы подразумеваем определенное отношение к окружающему нас миру явлений, при котором каждое явление входит в рамки научного изучения и находит объяснение, не противоречащее основным принципам научного искания. Отдельные частные явления соединяются вместе, как части одного целого, и в конце концов получается одна картина Вселенной, космоса»18. Научное мировоззрение — это рациональное отношение человека к окружающему его миру — природному и социальному. В состав научного мировоззрения помимо важнейших научных открытий входит и метод научной работы. Кроме того, в его состав входят и элементы философского и религиозного мировоззрения. Тем самым научное мировоззрение оказывается синкретическим феноменом, объединяющим разнородные элементы духовно-интеллектуальной жизни человечества. Смена научного мировоззрения объясняется Вернадским сменой форм объединения философии и науки, изменением доминирующего на том или ином этапе науки метода научной работы.

В 1911 году Б.С. Бычковский выпускает первый том книги «Современная философия», который имеет подзаголовок «Проблемы материи и энергии». В этой книге он анализирует различные формы физического мировоззрения — механическое и энергетическое мировоззрения. Ядром механицизма для него являются два понятия — масса и движение. Он выявляет внутренние противоречия и ограниченности механицизма, который столкнулся в термодинамике с принципом деградации энергии и с необоснованной экстраполяцией механических моделей. В качестве антитезы механицизму в физике возникло энергетическое мировоззрение (В. Оствальд и др). АА Любищев в рукописи «Механизм и витализм как рабочие гипотезы» (1917), опубликованной лишь в 1998 е, сопоставляет их не столько как рабочие гипотезы, сколько как два типа научного мировоззрения. Размышляя над замечаниями, которые сделал русский биолог В.Н. Беклемишев по этой рукописи, А.А. Любищев подчеркнул, что необходимо в дальнейшем «строже разграничить три точки зрения на витализм: 1) витализм как миросозерцание; 2) витализм как рабочая гипотеза; 3) витализм как историческое явление»19. Механицизм выступает как равноправное мировоззрение наряду с витализмом. Кризис в науке связан с борьбой мировоззрений, с заменой механицизма, как доминирующего мировоз-

17 Вопросы философии и психологии, 1902, кн. 65.

18 Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. С. 43.

19 Любищев А.А. и Гурвич А.Г. Диалог о биополе. Ульяновск, 1998. С. 99.

зрения, витализмом. «Если мы постараемся найти общее в характере кризисов научной мысли в физике, геологии и биологии, то легко видеть, что здесь дело сводится к борьбе двух основных мировоззрений: одного, стремящегося признать лишь наиболее бедные содержанием и наиболее простые законы, другое же, желающее охватить все многообразие явлений во всей полноте, и наиболее простые и единые законы выводить как частные случаи законов, богатых содержанием»20. Обращая внимание на различные свидетельства кризиса механицизма, Любищев отмечает, что механицизм отрицает трудности, возникающие перед ним и замалчивает возражения и контраргументы, выдвигаемые биологами. Он не скрывает трудностей и витализма как мировоззрения. Прежде всего слабость витализма заключается в отсутствии веры в возможность синтеза живых существ, которую отстаивает механицизм. Однако в отличие от механицизма витализм признает закономерности в системе и развитии организмов. Анализ противоборства двух мировоззрений в биологии — механицизма и витализма позволил Люби-щеву выдвинуть предположения о будущем развитии биологии. Они, несомненно, спорны, но интересны. Любищев считает, что биология пойдет «по пути создания естественной системы вне зависимости от генетических соотношений и лишь потом, на основе этой системы, будет конструироваться новая филогения»21. Иными словами, биологическая систематика должна принять в качестве основания вместо дивергенции организмов параллельное и конвергентное развитие, или полифилетичность. Рассматривая дарвинизм как один из вариантов механицизма, Любищев выдвигает ряд новых аксиом биологии в противовес аксиомам дарвинизма: вместо творческого влияния отбора — мутационное происхождение изменений, вместо случайного видообразования — его закономерность, не приспособление к среде, а выбор наиболее благоприятной среды. Он отмечает возможность того, что альтернативность двух мировоззрений в биологии уменьшится и «будут существовать одновременно две почти одинаковые школы — идейные наследники витализма и механизма»22, двух биологических направлений, одно из которых будет подчеркивать автономную закономерность биологических объектов — организмов и популяций, а другое — отрицать такую автономность и пытаться редуцировать жизнь к физико-химическим закономерностям, осознаваемых по аналогии с моделями и законами механического движения.

Механика в XX веке все еще сохраняла свое значение как основа и регулятивный принцип не только физического, но и химического и биологического мировоззрения23.

20 Там же. С. 69.

21 Там же. С. 88.

22 Там же. С. 100.

23 См.: Васильев С.Ф. Из истории научных мировоззрений. М.Л., 1935 и Алексеев И.С. Механика и классификация естествознания. 19 век // Деятельностная концепция познания и реальности. М., 1995. С. 300-352.

I анорам^

I анорам^

Научное мировоззрение — таков первый объект, построенный философией науки в России. Этот объект гетерогенен. Он включает в себя и философию, и знание о космосе, и оценки, и ценности, и компоненты собственно научного знания — его методы, результаты, теоретический и эмпирический уровень знания и др. Ориентируя на построение целостного взгляда на мир, выдвижение на первый план этой формы скорее метафизического, чем научного, знания могло вести лишь к синкретическим образованиям, поскольку не был найден способ гомогенизации столь разнородных компонентов человеческого опыта. Необходимо было избавиться от гетерогенности этой аналитической единицы, найти такие единицы, которые были бы гомогенны, вынести за скобки язык политических метафор и рассмотреть научный дискурс в рамках одной — когнитивной — системы отсчета, в одном когнитивном измерении и не вовлекать его в контексты, далекие от научного знания, — в контексты культуры, философии, религии и пр. Такой новой единицей анализа науки и стала теория как система понятий.

Второй период в развитии философии науки в России связан с обсуждением статуса и способа существования понятий теории. Единицей философского анализа научного знания было теоретическое понятие и его значение. Развитие научно-теоретического знания отождествлялось с развитием значения понятия, с его уточнением, обоснованием, расширением и изменениями. Собственно понятийный аппарат научной дисциплины редуцировался к словарю терминов, а семантика теоретического знания — к семантике терминов словаря той или иной научной дисциплины.

Все три направления философии науки первой четверти XX века — эмпиризм в его различных вариантах, конвенционализм и феноменология замыкались на проблеме значения понятий теории. Все тонкие различения, которые были здесь проведены, концентрировались на проблеме значения. Значение было понято не только как основа преемственности знания и социальной коммуникации между различными представителями знания, в том числе и между представителями разных поколений, но и как фундаментальная характеристика теоретического знания. В европейской философии этот период, очевидно, начался с работ Г. Фреге (в самом конце 19 века) и завершился «Логико-философским трактатом» Л. Витгенштейна, который позднее уже поставил акцент на употреблении языка, на прагматике значений, функционирующих в языковых выражениях. Свидетельством кризиса философии науки, положившей в основание трактовку значения теоретических понятий, может служить вышедшая в 1923 г. книга Ч.К. Огдена и И.А. Ричардса «Значение значения». Они выделили 16 трактовок значения, показали их неоднозначность и несовместимость24. Историко-семантический подход к научным понятиям, изучение становления значений научных понятий и соответственно теорий, понятых как

1 Ogden Ch. C., Richards I.A. The meaning of the meaning. N.Y., 1923.

системы понятий, сохранялся на протяжении всего 20 столетия, но не в качестве основного вектора философии науки, а как одно из направлений в исследовании научного знания, преимущественно в истории науки. В качестве примера можно вспомнить книгу Б.М. Кедрова о понятии элемента25, книгу М. Джеммера об истории понятия массы26. Здесь исследуются изменения в значении научных понятий, смена научных понятий вместе с новыми научными открытиями и с новыми научными теориями. В отечественной философии науки подход к логике науки с позиций исследования понятий теории наиболее четко представлен в статье А.И. Уемова27.

Третий период в развитии философии науки 20 века связан с отказом от анализа значения научного понятия, или термина, и переходом к осмыслению значения предложения, а затем и значения в рамках целостной теории. Иными словами, здесь осуществляется пропозициональный подход к теории, которая уже трактуется как система предложений разного уровня. Формирование этого подхода связано с проблемами философского обоснования математики. В философии математики возникли три различных направления — интуиционизм, конструктивизм и логицизм. Одним из первых отечественных математиков, который проявил интерес к теоретико-логической проблематике науки был ГА Грузинцев (1880-1929). В 1927 г он опубликовал на русском языке работу «Очерки по теории науки»28. Это была часть большой работы, которая в целом не сохранилась. В первом очерке «Проблема структуры науки» Грузинцев характеризует ведущую тенденцию современной научной мысли, которая заключается в смене прежних регулятивных принципов (класса, свойства, понятия) новыми, а именно системности, отношения и символа. Во втором очерке он вводит понятие научной деятельности и подчеркивает, что «всякая научная работа сводится к постановке и решению научных проблем и к приданию их решениям приемлемой (обоснованной) формы». В этой связи он проводит различие между проблемами обоснования и исследования. «Науку делает наукой, во-первых, применение методов обоснования, в котором проявляется тенденция к ее систематическому обоснованию, и, во-вторых, пользование методами исследования, в котором проявляется тенденция науки к планомерному развитию». Поэтому Грузинцев вводит понятие познавательной системы как способа решения проблемы обоснования. Наука представляет собой познавательную систему в действии. Она может быть зафиксирована в учебниках той или иной научной дисциплины. Изучение различных типов познавательных систем является предметом теории науки, или науки о науке. Тео-

25 Кедров Б.М. Эволюция понятия элемента в химии. М., 1956. X

26 Джеммер М. Понятие массы в классической и современной физике. М., 1967. ®

інституту народньоі освіти. 1928, т. III.

о.

27 Уемов А.И. Проблема эквивалентности логических структур // Формальная ф

логика и методология науки. М., 1964. _

28 Грузинцев ГА Очерки по теории науки // Записки Дніпропетровського

(В

н

І анорам^

рия науки мыслится им как решение проблем обоснования научного знания. «Задачи обоснования науки возникают после научного исследования при критике его с точки зрения тех требований, которые мы предъявляем к знанию вообще и к научному знанию в частности. Не давая самих по себе (по крайней мере непосредственно) новых результатов, работа в этом направлении придает уже полученным результатам ту прочность и обоснованность, которая позволяет нам включить их в научную систему». Он вычленяет ряд принципов обоснования — полноты, экономии и логического упрощения, которые одновременно являются и принципами логически упорядоченного изложения результатов научного исследования. Не изолированные факты и суждения делают науку наукой, не просто научное исследование и полученные результаты составляют содержание науки того или иного периода, а организация и фактов, и полученных результатов в системное и обоснованное целое, когнитивная организация, подчиняющаяся определенным логико-методологическим нормам и образующая культурно-исторический способ или стиль мысли. Подход, предложенный ГА Грузинцевым, далеко выходил за рамки существовавшего в то время пропозиционального подхода к научной теории и задавал совершенно иные перспективы для философии науки. Однако исследование ГА Грузинцева не было понято ни математиками, ни философами науки.

В этот период в работах представителей Венского кружка декларируется программа логического эмпиризма. С нею были связаны лингвистический поворот в философии, разработка проблем синтаксиса и затем семантики логического языка науки, пропозициональный подход к структуре теории Последний находит выражение в понимании теории как системы предложений, в синтаксическом и семантическом анализе теоретических предложений, в осознании того, что значение слова можно понять только в контексте значения предложения, а затем в контексте значения целостной теории. В этом смысл принципа Дюэма-Куайна. Надо сказать, что пропозициональный подход в философии науки нередко отождествляется с синтаксическим подходом Р. Карнапа. На самом деле он значительно шире и позволил осмыслить структуру сложившейся теории и дисциплинарно организованного научного знания.

В конечном итоге он привел в 60-е годы XX века к «стандартной концепции науки». Особенности стандартной концепции науки, согласно Ф. Саппе, состоят в следующем:

— язык теории строится на основе исчисления предикатов первого порядка с равенством;

— этот язык включает в себя логические символы, логические постоянные, словарь наблюдений, теоретический словарь;

— словарь наблюдений описывает наблюдаемые объекты и их свойства;

— существуют теоретические постулаты, в которых не используются термины языка наблюдений;

— выделяются правила соответствия между терминами теоретического словаря и терминами языка наблюдения, которые позволяют перевести теоретические термины в термины языка наблюдений, показывают познавательную значимость теоретических терминов, выявляют возможные экспериментальные процедуры, верифицирующие теорию29.

Споры развернулись относительно правил соответствия. Их жесткая формулировка сменилась на ослабленную. Их редукция сменилась осознанием важности интерпретативных систем (Р. Карнап) для правил соответствия, пониманием того, что в науке отсутствует строгое разделение языка наблюдений и языка теории (Патнем, Ачинстейн), выявлением важной роли моделей в построении теорий (Нагель, Хессе), отказом от абсолютизации аксиоматической формы организации теории (Суппес и др.). Важно отметить, что концепции, альтернативные стандартной концепции науки, возникли уже в период ее расцвета. Можно напомнить слова РДж Коллингвуда о том, что «свод знания состоит не из « предложений», « высказываний», « суждений» или других актов утвердительного мышления и того, что ими утверждается... Знание состоит из всего этого, вместе взятого, и вопросов, на которые оно дает ответы, Логика же, обращающая внимание только на ответы и пренебрегающая вопросами, — ложная логи-ка»30. Он попытался заменить пропозициональную трактовку теории выдвижением на первый план логики вопроса и ответа31.

В начале 60-х годов в России начинаются исследования в области логики науки и развертываются различные исследовательские программы. Можно упомянуть целый ряд книг, изданных в эти годы32. Из программных работ того времени отмечу статью А.А.Зиновьева33. Он фиксирует допущения логики науки, а среди них то, что она отвлекается от социальных, психологических и прочих связей, внутри которых происходит получение, сохранение и использование знаний. Вторая особенность логики науки — анализ знания как системы предложений. «Знания фиксируются прежде всего в предложениях того или иного языка. На этой основе наука развивает дополнительные средства — формулу, схемы, графики, таблицы и другие конструкции знаков, включаемые в язык науки. В логике науки все эти средства сводятся к форме предложений. Суть этой абстракции состоит в том, что всякой языковой кон-

29 Suppe F. The Search for philosophic understanding of scientific theories // The structure of scientific theories. Ed. by F. Suppe. Urbana. 1974.

30 Коллингвуд РДж. Автобиография. М., 1980. С. 339.

31 Collingwood R.G. An Essay on Philosophical Method. Oxford,1933.

32 Применение логики в науке и технике. М., 1961; Философские вопросы современной формальной логики. М., 1962; Формальная логика и методология науки. М., 1964; Проблемы логики научного познания. М., 1964; Логическая структура научного знания. М., 1965; Логика и методология науки. М., 1967 и др.

33 Зиновьев А. А. Об основных понятиях и принципах логики науки // Логическая структура научного знания, М., 1965. С. 150-218.

I анорам^

I анорам^

струкции, фиксирующей знание, ставятся в соответствие некоторое множество предложений, адекватное ей с точки зрения содержащейся в ней информации». Третья особенность логики науки состоит в том, что «сами предложения сводятся к стандартизированной форме — к форме высказываний (суждений). Суть этой абстракции состоит в том, что в предложениях выделяются термины (субъекты и предикаты) и структурно-логические знаки»34. ВА Смирнов (1931-1996) предложил иной подход к проблемам логики науки. Он уделил основное внимание проблемам построения научных теорий (прежде всего генетическому методу и его отличию от аксиоматико-дедук-тивного метода), способам введения абстрактных объектов и терминов в состав теорий, сравнению теорий с разными категориальными структурами, логико-семантическому подходу к теории35. Эти два отечественных логика были представителями двух различных течений в рамках логики науки, один из которых делает акцент на логико-синтаксических, а другой — на логикосемантических аспектах научного знания.

Альтернативный подход к научному знанию развернулся с начала 70-х годов. Были подвергнуты критике разделение языка наблюдений и языка теории, процедуры редукции теории к языку наблюдений и другие принципы «стандартной концепции науки». В противовес им были выдвинуты иные принципы — инструментальный подход к теории, роль концептуальных систем в обосновании теории и в выявлении фактов (С. Тулмин), обремененность языка наблюдений теоретическим языком, критика абсолютизации конечных результатов теоретической деятельности и выдвижение на первый план моделей открытия (Н. Р. Хэнсон). Наиболее известной концепцией, альтернативной стандартной концепции науки, был «критический рационализм» К. Поппера, который подчеркнул роль принципа фальсификации для демаркации между научным знанием и метафизикой, подверг критике фундаментализм прежней философии науки, подчеркнул роль гипотез и правдоподобного знания в науке и вообще поставил перед философией науки новый круг проблем, связанных с ростом научного знания, интерпретируемым с позиций эволюционизма и ситуационной логики. Именно с критического рационализма К. Поппера начинается новый период в философии науки, который связан с поворотом к критическому анализу ситуаций в истории науки, с осознанием вплетеннос-ти науки в социокультурные ситуации, с выдвижением на первый план события науки как исследования, как способа постановки и решения проблем. В этот же период в отечественной философии науки был предложен подход, выводящий трактовку науки за узкие пределы сугубо когнитивного подхода — подход к науке как деятельности, регулируемой идеалами и нормами.

34 Там же. С. 152.

35 Смирнов В.А. Логические методы анализа научного знания. М.,1987.

В начале 70-х годов В.С. Степиным была выдвинута программа исследования оснований научного знания, прежде всего на материале физического знания. В составе оснований научного знания были выявлены научная картина мира (то, что раньше называлось «научным мировоззрением» наконец-то получило концептуальную разработку) и система идеалов и норм научной деятельности. В этой системе были выделены идеалы и нормы 1) объяснения и описания, 2) доказательности и обоснованности знания, 3) построения и организации знаний36. С этой позиции В.С. Степин проанализировал развитие классической и неклассической науки (развитие электродинамики от Фарадея до Максвелла и формирование квантовой механической программы в физике), выдвинул гипотезу о переходе науки к пост-неклассическому этапу со своими фундаментальными принципами и картиной мира. Эта исследовательская программа нашла свою реализацию в исследовании регулятивной роли методологических принципов в процессе формирования теории (Чудинов, Илларионов и др.). Осознание многообразия идеалов и норм научного исследования привело к постановке проблемы выбора теорий и той роли, которую играют методологические принципы в этом выборе (ЕА Мамчур и др.). Возникла и начала обсуждаться проблема взаимодействия когнитивных идеалов и норм научного исследования и социокультурных ценностей.

В настоящее время сосуществуют, по крайней мере, две стратегии в философии науки — логико-эпистемологическая (пропозициональная, стандартная, восполняемая семантикой языка) и социокультурная, коррелирующая анализ конкретно-исторических методов и теорий науки с ценностями и идеалами культуры. Эти две стратегии конструируют свои образы науки, осуществляют анализ науки специфическими средствами, тематизируя различные сегменты научного знания. Задача философии науки в будущем не отказываться от достижений логико-эпистемологического подхода к науке ради социокультурной тематизации научного исследования, а найти пути их сближения, если не соединения.

36 Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000. С. 244; см. его же: Идеалы и нормы научного исследования. Минск. 1981.

I анорам^

/Междисциплинарные исследований

К онтологии научного творчества

Синергетический полхол

Д.С. ЧЕРНАВСКИЙ, НМ. ЧЕРНАВСКАЯ

1. Введение

Избранная нами тема волновала человечество с античных времен, и ей посвящены тома литературы1. В предлагаемой публикации мы обсудим самые современные и дискуссионные проблемы, касающиеся динамического хаоса, теории развивающихся систем, динамической теории информации и теории распознавания. Эти проблемы имеют много общего и часто объединяются в единое научное направление, именуемое синергетикой. Они тесно связаны с фундаментальными вопросами методологии творчества, такими как роль логики и интуи-

1 См., например: Бескова И.А., Касавин И.Т. Творчество // Новая философская энциклопедия. М., 2001; Майданов А.С. Процесс научного творчества. М., 1983; Пономарев Я.А. Психология творческого мышления. М., 1960; Пойа Дж. Математическое открытие. М., 1976; Психология творчества. М., 1990; Пуанкаре А. О науке. М., 1983; Bruner J. The conditions of Creativity // Contemporary Approaches to Creative Thinking. N.Y., 1962; Guilford J.P. Creativity: Dispositions and processes // Creativity research. International perspective. New-Delhi, 1980; McKinnon D.W. Creativity: A multy-faceted phenomenon // Creativity. A discussion at the Nobel Conference. Amsterdam, L., 1970; Thorndike E.L. The Psychology of Invention in a very simple case // Psychol. Rev., V.56, 1949; Zuckerman H. The scientific elite: Nobel Laureates mutual influence // Genius and eminence: The social psychology of creativity and exceptional achievement. Oxford, 1983.

ции, существование (или отсутствие) причинно-следственных связей и т.п.

При этом акцентируем внимание на конкретных вопросах: как протекает процесс творчества, какие условия для этого необходимы, какие факторы стимулируют творчество, а какие ему мешают2. Те же вопросы можно сформулировать и на другом языке, который более принят в психологии (включая социальную). Когда к человеку приходит «озарение», и какое состояние души этому способствует? Когда общество воспринимает акт творчества как открытие, и когда, напротив, встречает его враждебно?

Эти вопросы в настоящее время далеко не решены, о чем свидетельствует различие точек зрения. Так, высказывается мнение3 о том, что для творчества необходима спокойная обстановка, сосредоточенность и отрешенность от дел мирских. С другой стороны, в книге Б.М. Кедрова на примере открытия периодической системы Менделеева показано, что сам акт творчества происходит в нервозной обстановке дефицита времени, самой гуще мирской суеты (к этому примеру мы еще вернемся). Какое из этих мнений более соответствует действительности — об этом и пойдет речь ниже. Значительное внимание будет уделено интуитивному мышлению, роль которого в научном творчестве отнюдь не мала4.

2. Эволюция научного мировоззрения

Этот вопрос также неоднократно обсуждался, в частности, в книге В.С. Степина5. Мы не претендуем на полный анализ проблемы и не можем на это претендовать, не будучи специалистами в философии. Тем не менее взгляд на проблему глазами представителей точных и естественных наук (каковыми и являются авторы), как нам кажется, не лишен интереса.

На наш взгляд, здесь можно выделить несколько этапов. Так, во времена позднего Ренессанса ученые еще не разделились по специальностям.

Ученым считался человек, равно владеющий и математикой, и биологией (включая медицину). Именно таким был Леонардо да Винчи — один из ярких представителей Ренессанса. Постепенно центр тяжести сместился к точным наукам. Тому были причины: необходимость расчета полета снаряда (баллистика), необходимость ориентации в море по звездам (астрономия). В этих вопросах ведущую роль играла математика.

Ярким представителем этого направления был Рене Декарт. Именно он

2 Эти вопросы частично обсуждались в: Чернавский Д.С. Проблема происхождения жизни и мышления с точки зрения современной физики // Успехи физических наук,

2000, т. 170, № 2. С. 157-183; Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001.

3 См.: Солсо РЛ. Когнитивная психология. М., 2002.

4 См.: Фейнберг Е.Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке. М.,

1992; Фейнберг Е.Л. Кибернетика, логика, искусство. М., 1981.

5 См.: Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000; Степин В.С. Саморазвиваю-щиеся системы и перспективы техногенной цивилизации // Синергетическая парадигма. М., 2000. С. 12-27.

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

сформулировал основы важнейшей программы методологии науки. Кратко говоря, они сводятся к следующему.

1. Каждое явление имеет свою причину. Если она известна, то можно рассчитать и предсказать дальнейшее развитие события.

2. Каждая причина сама является следствием предшествующей «причины».

3. Таким образом, зная следствие, можно рассчитать цепь причинноследственных событий в обратном направлении времени.

4. Математический аппарат расчетов должен основываться на формальной логике.

Картезианство оказало и до сих пор оказывает сильное влияние на развитие точных наук. Теория Ньютона, работы Лейбница, Эйлера, Лапласа выполнены именно в этом духе. При этом методология картезианства играла большую эвристическую роль. Иными словами, однозначно «вывести», например, законы Ньютона из работ Декарта, разумеется, невозможно. Для этого необходим акт творчества, который и был совершен Ньютоном. Однако детерминистические идеи оказали на Ньютона серьезное влияние.

Успехи классической механики и математики в XVIII и XIX вв. были весьма впечатляющими. Создалось мнение о том, что и другие науки должны быть построены на основе тех же принципов. Вскоре, однако, выяснилось, что в естественных и гуманитарных науках принцип неразрывности цепи причинно-следственных связей не может соблюдаться. Наиболее ярко это проявилось в вопросе о свободе воли. Действительно, если каждое событие — следствие предыстории, то человек не волен делать выбор из возможных вариантов и каждое его решение предопределено. Однако тогда исчезает ответственность за сделанный выбор, а вместе с ней и понятие совести. Ясно, что в реальной жизни необходимо делать выбор и нести за него ответственность. Ясно также, что продолжить цепь причинно-следственных связей в глубь веков невозможно. В художественной литературе описана масса примеров, демонстрирующих абсурдность такой попытки.

В труде Иммануила Канта «Критика чистого разума» эти недостатки были сформулированы уже в научной форме. Под «чистым разумом» Кант понимал концепцию причинно-следственных связей, основанную на формальной логике. Кант сам был знаком с математикой на профессиональном для своего времени уровне. Поэтому он знал то, что критикует, можно сказать, «изнутри». Справедливости ради следует отметить, что и сам Декарт понимал проблему «свободы воли» и пытался решить ее в рамках своей программы, но безуспешно. Решение проблемы предложил Георг Гегель, используя диалектику вместо формальной логики. Труд Гегеля «Феноменология духа» по праву считают поворотным пунктом в развитии философии и естественных наук.

По этому поводу можно сделать ряд замечаний.

1. Диалектика и логика существенно отличаются по этимологии терминов.

Логика происходит от греческого «логос» (слово) и является наукой о том, как убеждать словом.

Диалектика тоже имеет греческий корень (разговор, спор) и представляет собой искусство побеждать в споре. Убеждать и побеждать — понятия разные (хотя первое часто используется для достижения последнего).

Побеждать в споре можно, ссылаясь на примеры из реальной жизни (часто парадоксальные). Поэтому главное в диалектике не «вывод» законов природы из аксиом, а обобщение опыта. Иными словами, суждения строятся не на базе формальной логики, а на основе опыта и интуиции, т.е. «путем прямого усмотрения истины».

2. Гегель, в отличие от своих предшественников, не был ученым в прямом смысле слова; он был «чистым философом». Он не использовал в своих построениях математический аппарат и не стремился к этому. В своих личных увлечениях отдавал предпочтение скорее естественным наукам, а также истории и социологии. Можно сказать, что Гегелем в философии была проведена грань между естественными, гуманитарными и точными науками. Эпоха Ренессанса и научного универсализма сменилась этапом узкого научного профессионализма. Точно датировать смену эпох трудно. Основные идеи диалектики были, по-видимому, сформулированы Гегелем к 1803 г. в Йене, но опубликованы позже, в 1807 г. в его труде «Феноменология духа». Таким образом, уже сейчас мы можем говорить о двухсотлетнем юбилее диалектики.

3. В диалектике Гегелю удалось обобщить и сформулировать главное свойство развивающихся систем — смену стадий их развития. Триада «тезис» ^ «антитезис ^ «синтез» (схема 1) действительно имеет место во всех развивающихся системах. Более того, сейчас мы можем сказать, что это необходимое условие возникновения новой информации (во времена Гегеля это понятие еще не было известно). Новая информация в науке рождается в процессе научного творчества, и этот процесс тоже подчиняется триаде Гегеля. Вопрос о том, в чем «причины» появления «антитезиса» и «синтеза», в рамках диалектики тогда не ставился.

4. Диалектика Гегеля была встречена научным сообществом неоднозначно. Представители социальных и гуманитарных наук (экономики и социологии) восприняли ее с энтузиазмом. Более того, диалектика Гегеля вошла в экономику К. Маркса как один из краеугольных камней концепции.

Биологи поняли диалектику Гегеля как естественное обобщение реальности. Действительно, и в эволюции биосферы, и в развитии организма легко прослеживается триада Гегеля. Более того, в этих науках отступления от нее практически отсутствуют. Математики и физики отнеслись к диалектике скорее негативно. Основная причина этого — отсутствие математического аппарата и, следовательно, количественных оценок. На вопрос, когда именно антитезис сменит тезис и когда наступит синтез, Гегель (и его последователи) ответа дать не мог и даже не пытался. На вопрос, по какой

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

причине произойдет смена тезиса, тоже ответа не было. Просто утверждалось, что в реальной жизни это обязательно произойдет. Гегелем было изменено само понятие «разумного». В картезианской философии разумно то, что происходит по какой-либо причине, и при этом можно доказать, что иного произойти не может. В диалектике Гегеля парадигма доказательства была упразднена, а «разумным» предлагалось считать все, что в действительности имеет место: «все действительное разумно». При таком понимании «разумности» «Критика чистого разума» уже не имела отношения к «разуму» в его новом понимании.

В целом появление диалектики ознаменовало переход к новому этапу развития науки, который можно считать антитезисом прежнему картезианскому мировоззрению. На этом этапе характерное для Ренессанса единство наук распалось. Появились отдельные науки — физика, химия, биология и т.д. В каждой из них образовались отдельные направления (как, например, механика и термодинамика), связь между которыми долгое время оставалась неясной.

Не следует думать, что после этого наука топталась на месте. Напротив, был накоплен колоссальный материал. В биологии появилась теория Дарвина, а затем генетика. В физике возникла атомная, а затем и ядерная физика. Были созданы теория электромагнитного поля, теория относительности и квантовая механика. Взаимосвязь этих теорий с научным мировоззрением детально проанализирована6.

В этот период взаимное проникновение физики, химии, и биологии, несомненно, имело место. Тем не менее, физика оставалась физикой, а биология — биологией, не говоря уже о гуманитарных науках, которые развивались обособленно. Таким образом разделение наук сохранялось и даже углублялось. Изменился и характер философии. В ней тоже появились новые направления — была осознана роль наблюдателя (и самого процесса наблюдения) в познании природы. Эвристическая роль этого обстоятельства общеизвестна. Однако философия как объединение всех наук перестала играть роль путеводной звезды в решении конкретных задач специальных наук. Попытки насильственного (административного) внедрения философии (например, диалектического материализма) в естественные науки привело к обратному результату. Примеров идеологического давления на науку (и не только в Советском Союзе) достаточно много, но эта тема выходит за пределы статьи. В таком состоянии была наука в середине XX века. Вопрос об объединении наук в духе Ренессанса тогда еще даже не ставился.

В конце XX века в научном мире произошли события, которые существенно изменили как саму науку, так и ее методологию. По нашему мнению, эти события по своим последствиям превосходят открытие теории относительности и квантовой механики. Обсудим их.

6 См.: Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000.

3. Новейшие достижения точных и естественных наук

В теории динамических систем возникло новое направление — теории динамического хаоса7. В их рамках появилась возможность с помощью математических моделей исследовать механизм непредсказуемых явлений. В основе динамического хаоса лежит явление неустойчивости. Теория устойчивости (или неустойчивости) была развита А Ляпуновым почти сто лет тому назад, однако значение этого явления было оценено лишь недавно (и то не полностью). Методологические аспекты этой теории активно обсуждаются сегодня8. Напомним ее основные положения.

1. В неустойчивом состоянии у системы появляется свобода выбора. Именно в этом состоянии разрывается причинно-следственная цепь, и дальнейшее поведение системы не зависит от ее прошлого. Как упоминалось, именно это обстоятельство, очевидное для внимательного наблюдателя, не учитывалось в жестких рамках формальной логики, или «чистого разума». Важно, что в рамках современной математики теория неустойчивости и/или динамического хаоса уже вошли в арсенал принятых методов.

2. В динамическом хаосе предсказать поведение системы в отдаленном будущем невозможно. Можно лишь (и то с некоторой вероятностью) описать развитие событий в течение ограниченного отрезка времени, называемого горизонтом прогнозирования9. То же относится и к обратному во времени процессу: иногда можно проследить причинно-следственную цепь, непосредственно предшествующую событию, но искать причину его в глубине веков практически невозможно. Этот результат носит негативный характер, поскольку ограничивает возможности предсказания, и, тем не менее, в науке играет важную роль. Он аналогичен второму началу термодинамики в его негативной форме (тепло не может переходить от холодного тела к теплому). Более того, между теорией динамического хаоса и вторым началом имеется глубокая связь10. Роль, которую играет второе начало в физике, общеизвестна.

7 См.: Лоскутов А.Ю., Михайлов А.С. Введение в синергетику. М., 1990.

8 См.: Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001. С. 9. Чернавский Д.С.,

Намиот В.Л. О логико-методологических аспектах явления неустойчивости // Сб. «Философия науки». М., 2002, вып. 8. С. 74; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетическое расширение антропного принципа // Синергетическая парадигма. М., 2000. С.

80-106; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. У истоков синергетического видения мира // Самоорганизация и наука. Опыт философского осмысления. М., 1994. С. 162-186.

9 Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетическое расширение антропного принципа. // Синергетическая парадигма. - М., 2000. С. 80-106; Князева Е.Н., Курдюмов

С.П. У истоков синергетического видения мира // Самоорганизация и наука. Опыт философского осмысления. М., 1994. С. 162-186; Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Современные проблемы нелинейной динамики. М., 2000.

10 Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001; Крылов Н.С., Работы по обоснованию статистической физики, М., 1950; Аносов Д.В., Синай Я.Г., Успехи математических наук, 1967, т. 22, вып. 5. С.107-128.

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

3. В теории динамического хаоса особую роль играют системы, в которых хаос является промежуточной стадией между двумя динамическими режимами. Так, в этих системах имеет место чередование стадий: порядок — хаос — новый порядок, что изображается в виде схем (схема 2 — смысл и происхождение данных терминов обсудим ниже):

«Креод» — «вариабельность, джокер» — «новый креод», или:

«Русло» — «перемешивающий слой» — «новое русло»

К примеру, эволюцию биосферы описывают схемой «типа дерева». «Ветки» дерева соответствуют стадиям стабильного существования сформировавшегося вида. Разветвления указывают на образование новых видов. При этом число различных форм существенно увеличивается, вариабельность возрастает — возникает хаос. В течение этой стадии происходит выбор между возможными вариантами. Именно в этой стадии возникает новая информация, и хаос в ней необходим для того, чтобы было бы из чего выбирать.

Развитие организма происходит по той же схеме, что и образование новых форм в онтогенезе, не минуя хаотическую стадию. Это явление отмечалось в ряде работ11. Для отличия разных стадий морфогенеза Уоддингтон12 предложил специальный термин — «креод», соответствующий детерминированной динамической стадии. Термин «вариабельность» использовался как синоним хаоса13. В теоретических работах, посвященных исследованию хаотических стадий в биологических системах, был предложен термин «пере-мешиващий слой»14. В экономике при образовании новых фирм и новых форм производства имеет место то же чередование стадий. На это обратил внимание Дж Сорос15 и предложил термин «джокер», который означает неожиданный поворот событий, характерный для хаотической стадии.

Роль хаотической стадии при распознавании, функционировании нейросетей и в процессе мышления обсуждалась в ряде работ16. Г.Г. Малинец-ким и А.Б. Потаповым17 триада (схема 2) рассматривалась с общих для раз-

11 См.: Мелехова О.П. Онтогенез, 7, № 2. С. 131-140, 1976; Белоусов Л.В., Биологический морфогенез. М., 1987.

12 См.: Уоддингтон К. Морфогенез и генетика. М., 1964.

13 Белоусов Л.В., Чернавский Д.С., Соляник Г.И., Онтогенез, 16, 1985, № 3. С. 213-248; Веселова Т.В., Веселовский В.А., Чернавский Д.С., Стресс у растений. М., 1993.

14 Колупаев А.Г, Чернавский Д.С. Перемешивающий слой // Краткие сообщения по физике. М., 1997, № 1-2. С. 12-18.

15 Soros G. The Crisis of Global Capitalism, Public Affairs 1998; Сорос Дж. Открытое общество, М., 2001.

16 См.: Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001; Потапов А.Б., Али М.К. Нелинейная динамика обработки информации в нейронных сетях // Новое в синергетике. Взгляд в третье тысячелетие. М., 2002. С. 367-425; Чернавский Д.С., Колупаев А.Г., Веселова ТА., Веселовский В.А., Биофизика (в печати).

17 Малинецкий ГГ., Потапов А.Б. Джокеры, русла или поиски третьей парадигмы // Синергетическая парадигма. М., 2000. С.138-154.

вивающихся систем позиций, при этом использовались термины — «русло», соответствующий динамической стадии, и уже упоминавшийся «джокер». В действительности термины «вариабельность», «джокер» и «перемешивающий слой» отличаются лишь оттенками. Первый из них носит феноменологический характер, т.е. является констатацией факта. Второй имеет эмоциональную окраску и подчеркивает неожиданность явления. Последний термин по звучанию оказывается теоретическим, в нем подчеркивается, что речь идет о структуре фазового пространства динамической системы, описывающей триаду (схема 2). Перемешивающий слой имеет еще одну важную особенность. В конце его, при переходе в динамическую стадию, существует момент времени (точнее, краткий интервал), когда конечный результат можно предсказать с вероятностью, близкой к единице. Дж Сорос называет его «моментом истины» (или озарением)18. Подчеркнем, что в математических моделях эти понятия приобретают четкий физический (а не только мистический) смысл. Возвращаясь к схеме (2), отметим, что исходная и конечная динамические стадии существенно отличаются: в первой выбор конечного состояния еще не сделан, а в последней он уже совершен.

Мы привели здесь ряд конкретных примеров чередования стадий в развивающихся системах, не ссылаясь на триаду Гегеля. Тем не менее сходство схемы (2) с триадой (1) очевидно. Сравнивая их, отметим, что «хаос» как противоположность «порядку» можно считать антитезисом ему, а «синтез» — тоже «порядок», но отличный от исходного. Отсюда следуют два вывода. Первый — после распада общей науки на отдельные части каждый из ученых (профессионалов в своей области) строил свою схему развития и самостоятельно приходил к триаде Гегеля. Второй — время объединения науки, т.е. нового Ренессанса, приближается, выход из перемешивающего слоя, или момент истины — не за горами.

Не случайно последнее время стала особенно актуальной проблема риска19. Речь идет об оценках вероятностей различных катастроф20: крупных аварий, экономических кризисов и природных катаклизмов. До недавнего времени эти оценки проводились на основе предположения о нормальном распределении случайных событий. Однако это предположение оправдано лишь в случае, когда система близка к состоянию равновесия и оно единственно. Ситуация иная, если система близка к переходу в другое состояние, т.е. является мультистабильной. Уместно различать катастрофы крупного и малого масштаба. Последние можно рассматривать как флюктуации вблизи равновесного состояния. Они обратимы в том смысле, что после ликвидации их последствий система возвращается в исходное состояние. Такие флюк-

18 См.: Сорос Дж. Открытое общество. М., 2001.

19 Кастлер Г. Возникновение биологической организации. М., 1967.

20 Здесь слово «катастрофа» употребляется в житейском смысле, т. е. как нечто неожиданное и нехорошее, хотя любая эмоциональная оценка всегда субъективна.

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

туации в развивающихся системах всегда присутствуют, и вероятность их можно оценивать, используя нормальное распределение.

Крупные катастрофы, как правило, означают переход системы в другое состояние. Они необратимы в том смысле, что даже после ликвидации прямых последствий система обратно не возвращается, а переходит в другое состояние. Слово «катастрофа» здесь уже следует понимать в математическом смысле, т.е. как «срыв» или «джокер». Вероятность их существенно больше той, которая следует из нормального распределения. Для решения этого вопроса необходимо знать, как устроен «джокер», т.е. построить и исследовать это явление на примерах динамических моделей, содержащих перемешивающий слой21.

Далее, последнее время стало популярным слово «информация» и появилось научное направление — динамическая теория информации22. Предметом ее является исследование процессов возникновения информации и эволюции ее ценности. В качестве метода исследования используются математические модели, т.е. аппарат теории динамических систем. Это направление по теме и по методам близко примыкает к предыдущему. В нем широко используются модели, допускающие свободный выбор, поскольку генерация информации, согласно Г Кастелеру23, — случайный и запомненный выбор одного варианта из нескольких возможных. В рамках динамической теории информации решаются конкретные, но фундаментальные вопросы. Примером может служить проблема возникновения биологической информации — единого генетического кода. Она входит в более общее направление — происхождение жизни — и составляет наиболее важную (информационную) ее часть. Сравнительно недавно эта проблема казалась неразрешимой Она действительно неразрешима в рамках чисто логического (картезианского) подхода, где свобода выбора отсутствует и, следовательно, информация возникать не может. В динамической теории информации эта задача решается сравнительно просто: из многих вариантов кода случайно был выбран один из возможных, затем он вытеснил все остальные варианты и тем самым оказался «запомнен» биосферой как единый. Математическая модель этого процесса подробно описана нами. В дальнейшем выяснилось, что эта же модель имеет более широкую область применения. Она описывает эволюцию этносов, языков и других процессов, где имеет место борьба условных информаций24.

21 Этому посвящены наши работы (Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001; Колупаев А.Г, Чернавский Д.С. Перемешивающий слой // Краткие сообщения по физике. М., 1997. №1-2. С. 12-18), но эта тема еще далеко не исчерпана.

22 См.: Чернавский Д.С. Синергетика и информация. М., 2001.

23 Chemavskaya N.M., Chemavskii D.S. Origin of life and new of information // Viva origino. 1996, v.24, № 4. Р. 307-320.

24 Chemavskaya N.M., Chemavskii D.S. Some theoretical aspects of the problem of life origin, J. Theor. Biol., 1975, V. 50, № 1. P. 13-23; Чернавский Д.С., Чернавская Н.М.,

Наряду с этим в последние десятилетия возникли два близких друг другу направления — теория распознавания и нейрокомпъютинг25. Теория распознавания сейчас рассматривается как раздел прикладной математики. Основная задача этой теории — та же, что и в других науках, — дать прогноз развитию событий. Однако во многих других чертах она существенно отличается от того, что принято считать «теорией» в точных науках. Методологической основой этой теории обычно служит утверждение: «если наблюдаемый объект «похож» на уже известный, то его поведение будет сходно с поведением прототипа». Что такое «похож» и какова мера похожести — это и есть предмет исследования. Требование доказательства в этой теории отсутствует. Оно заменяется критериями похожести. Отметим, кстати, общность такого подхода с диалектикой.

В теории распознавания сформировались свои понятия и термины.

1. Обучение — процесс, в результате которого система становится способной отнести предъявляемый (экзаменуемый) объект, как правило, искаженный (зашумленный), к определенному классу объектов обучающего множества, т.е. распознать объект.

2. Обучающее множество — набор известных прецедентов, объектов и/или явлений, формируемый с определенной целью. Например, если цель — диагностировать вид сердечного заболевания, то пациенты, страдающие желудком, в обучающее множество не входят.

3. Признаки — качественные или количественные характеристики объектов, которые могут принимать как непрерывные значения, так и дискретные. Их совокупность образует пространство признаков. Предъявление объекта (образа) — перечисление значений признаков данного объекта.

4. Классификацией называется разделение рассматриваемой совокупности объектов на однородные (в определенном смысле) группы (классы). Как правило, соблюдается иерархия классов. В первом, грубом приближении выделяется небольшое число классов, сильно отличающихся друг от друга. Затем каждый из них разделяется на группы (классы), отличия между которыми менее выражены, и т. д.

5. Конъюнкции — сочетания признаков, характеризующие данный класс объектов.

6. Внимание — использование сторонней (или предшествующей) информации при выделении наиболее значимых признаков и конъюнкций. Оно существенно ускоряет процесс распознавания, однако если сто-

Малков С.Ю, Малков А.Г. Борьба условных информаций // Биофизика. 2002. (в печати); Чернавский Д.С., Чернавская Н.М., Малков С.Ю., Малков А.С. Математическое моделирование геополитических процессов // Стратегическая стабильность. 2002, № 1. С. 60-66.

25 Чернавский Д.С., Карп В.П., Родштат И.В., Никитин А.П., Чернавская Н.М., Распознавание, аутодиагностика, мышление. М. Радиофизика (в печати).

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

ронняя информация ложна (является дезинформацией), то это может привести к ошибочному диагнозу.

7. Подтверждение (перепроверка) — многократное распознавание с использованием дополнительной информации и сравнение результатов. Подтверждение замедляет процесс и используется в случае, когда результат особенно ответственен.

8. Решающее правило — алгоритм, позволяющий отнести данный объект к определенному классу и, таким образом, прогнозировать его поведение.

В принципе существуют два пути решения задачи распознавания.

Первый — накопить обучающее множество (т.е. опыт), определить признаки объектов и провести классификацию. В принципе этого вполне достаточно для того, чтобы «распознать» экзаменуемый объект. Такой путь можно назвать интуитивным распознаванием. Именно так поступают опытные врачи и при этом ставят правильный диагноз, но часто не могут объяснить, как они его сформировали. Недостаток этого пути в том, что накопленные таким образом знания невозможно передать другим людям.

Второй путь — распознавание на основе решающего правила. Если оно известно, то отпадает необходимость использовать обучающее множество, проводить классификацию и т. д. Решающее правило можно передать другим людям, заставить их «выучить» его, и тогда они будут способны решать задачи распознавания. Правда, для этого оно должно быть формализовано, т.е. выражено на общепринятом (в данном социуме) языке, либо словесном, либо математическом. Этот путь можно считать логическим распознаванием. Связующим звеном двух путей является формулировка решающего правила. Это делается на основе опыта и интуиции, а окончательный выбор формы решающего правила — акт творчества, т.е. генерации новой информации. После этого, т.е. при логическом распознавании, творчество отсутствует.

Важно отметить, что и логический и интуитивный пути распознавания могут быть описаны и исследованы математическими моделями. Более того, сейчас уже построены специальные компьютеры — т.н. нейропроцессоры, в которых реализуется интуитивное распознавание. Такие компьютеры способны к обучению, классификации и распознаванию экзаменуемого объекта. Таким образом, математические модели интуитивного распознавания уже существуют. Вопрос о том, можно ли построить математическую модель (или нейрокомпьютер), способную формулировать решающее правило, пока остается открытым. На наш взгляд, принципиальных препятствий на этом пути нет. Разумеется, такая динамическая модель должна содержать все этапы творческого процесса: перемешивающий слой, выбор формы правила и т. д. Описать их она может, но предсказать заранее конечный результат такая математическая модель не сможет по упомянутым выше причинам.

Из изложенного следует, что распознавание имеет много общего с процессом научного творчества. Из этой аналогии следует, что индуктивный путь познания является основой для логического и к последнему отнюдь не сводится. При этом «обучающее множество» подобно набору эмпирических данных, «классификация» — разделению их на похожие группы, и «решающее правило» — теории (словесной или математической). Оно включает формулировку аксиом и алгоритм операций в их рамках, т.е. воспринимается как «закон природы».

Здесь уместно вернуться на 200 лет назад. Во времена Гегеля такие понятия, как «информация», «распознавание», не были в употреблении. Однако Гегель был близок к их формулировке. По его мнению, «истинная наука не есть ни извне приходящая обработка данного материала, ни простое констатирование общей идеи по поводу частных явлений: наука есть самотвор-чество разума»26. На современном языке слова «самотворчество разума» следует понимать как генерацию информации, приводящей к решающему правилу. Во времена Гегеля мысль о том, что акт творчества, в принципе интуитивный, может быть описан математически, казалась кощунственной. Необходимый для этого аппарат тогда еще не был создан. Сейчас, в начале третьего тысячелетия, он уже есть — в этом главная разница.

4. О СИНЕРГЕТИКЕ

Упомянутые выше новые направления объединяют под общим названием — синергетика. Часто можно слышать, что это новая наука или новое направление в философии. Название «синергетика» было предложено Г Хакеном и означает в переводе с греческого «совместное действие». Синергетика не имеет своего предмета исследования и в этом смысле отличается от других предметно-ориентированных наук. Синергетика охватывает множество однотипных явлений, как в естественных, так и в гуманитарных науках. Цель синергетики — объединение наук. Метод синергетики — теория динамических систем, включая неустойчивость, хаос и пр., т.е. практически вся современная математика. Выйти за рамки этого метода синергетика не может, ибо тогда она потеряет почву и превратится в одно из многих сейчас чисто вербальных околонаучных направлений. Поэтому синергетику нельзя считать и новой философией, поскольку методология философии все же шире математики. На наш взгляд, синергетика является математической базой диалектики, той самой, которой до последнего времени так не хватало.

Появление синергетики означает новый этап в развитии науки. Если воспользоваться триадой Гегеля, то науку, основанную на картезианстве,

26 Цит. по: Соловьев В. Гегель // Энциклопедический словарь Ф.Н. Брокгауза и И.А. Эфрона. М., 1892, т. 15. С. 217.

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

можно принять как «тезис». Диалектика (без математики) по существу явилась «антитезисом» картезианству. Диалектику, основанную на современной математике, можно считать «синтезом». При этом во времена Ренессанса (когда господствовал «тезис»), наука была едина. Во времена «антитезиса» наука распалась на ряд дисциплин, порою взаимно противоречивых. Во времена «синтеза», в настоящее время, следует ожидать, что наука снова станет единой, т.е. произойдет интеграция наук. Однако период «синтеза» наук еще только начинается. Наука еще не вышла из перемешивающего слоя, горизонт временного прогнозирования еще не велик, и о конечном результате можно судить лишь интуитивно. Отметим, что синтез никогда не бывает односторонним. Так, математика, внедряясь в диалектику, заставляет пересмотреть и уточнить ряд понятий. С другой стороны, синергетика уже ставит перед математикой и логикой ряд задач, из которых следует, что некоторые математические аксиомы тоже могут и должны быть подвергнуты ревизии27.

Мы не касались здесь вопроса о связи диалектики с религией. Сам Гегель трактовал понятие «Бог» достаточно широко и, скорее, отождествлял его с «Природой». Дискуссии разгорелись позже, в середине XIX

в., среди последователей Гегеля. Одни из них отрицали существование Бога — так возник диалектический материализм. Другие оставались на «идеалистических позициях». Мы не причисляем себя ни к воинствующим атеистам, ни к богословам. Полагаем, что научные проблемы люди должны решить сами, не взваливая их на Всевышнего и не поминая имени Его всуе. В предлагаемой публикации мы старались следовать этому положению.

5. Интеграция наук

Вернемся к теории распознавания. Логическое распознавание на основе решающего правила ведет к верному результату, если экзаменуемый субъект принадлежит обучающему множеству. В противном случае получается либо отказ от диагноза, либо ошибка. Во избежание этого необходимо расширять обучающее множество (или провести его интеграцию с другим множеством) и формулировать новое обобщенное решающее правило. Для последнего необходимо пройти весь интуитивный путь его построения.

В современной науке, разделенной на дисциплины, каждое обучающее множество ограничено, и следовательно, решающее правило тоже. Иными словами, в каждой науке имеются свои аксиоматики, т.е. свои «законы природы». При интеграции наук они часто вступают в проти-

27 См.: Чернавский Д.С., Намиот В.Л. О логико-методологических аспектах явления неустойчивости // Философия науки. М., 2002, вып. 8. С. 74.

воречие. Тогда нужно, изучив обе области, сформулировать интуитивным путем новый общий «закон природы». В последние 200 лет такие случаи встречались не часто, и каждый из них воспринимался как акт научного творчества. Примеры таких открытий, основанных на интеграции наук, приведены и проанализированы в упомянутой книге В.С. Степина, а также в наших работах. В этих примерах можно усмотреть общее: процесс научного творчества протекает в соответствии с упомянутой выше триадой. Применительно к данному случаю, она выглядит следующим образом.

Первая стадия — динамическая. При этом достижения одной науки используются в другой без изменения аксиоматики. На этом этапе уместно использовать логический подход, соответствующий этой аксиоматике — картезианскую методологию. Вторая стадия — столкновение противоречивых аксиом, формулировка парадокса, логическое разрешение которого невозможно. Согласно теории распознавания, здесь необходимо вернуться к исходным позициям, пройти весь путь интуитивного познания, выбрать и сформулировать новую, более общую систему аксиом (новое решающее правило). Именно на этом этапе (точнее, в конце его) имеет место акт научного творчества и в рамках новой аксиоматики парадокс разрешается. Именно на этом этапе неизбежно возникает перемешивающий слой. Третья стадия — динамическая, она состоит в использовании новой аксиоматики для решения конкретных задач, лежащих на стыке дисциплин.

Приведем в пример интеграцию механики и термодинамики, который уже вошел в историю.

Первая стадия — построение молекулярной теории газов, что не противоречило ни механике, ни термодинамике. На этом этапе Максвеллом было выведено (чисто логическим путем) распределение молекул по скоростям.

Вторая стадия — «вывод» Больцманом закона необратимого возрастания энтропии. Для этого Больцман использовал модель — соударение массивных шаров в плоском бильярде без трения (т.н. бильярд Больцмана). На самом деле «вывод» был логически некорректным, поскольку в нем использовалась дополнительная гипотеза молекулярного хаоса (т.н. эргоди-ческая гипотеза). Здесь столкнулись две аксиомы: второе начало термодинамики, где постулировалась необратимость во времени, и временная симметрия законов Ньютона. Возник парадокс: с одной стороны, соударение шаров должны подчиняться законам Ньютона, с другой — необратимость процессов в бильярде Больцмана (и рост энтропии) — неоспоримый факт. Эргодическая гипотеза в работах Больцмана выглядела не как логическое следствие, а как интуитивный творческий акт — прямое усмотрение истины. Однако оставался вопрос: в каких механических системах эргодическая гипотеза справедлива, и в каких — нет. Перемешивающий слой длился почти полвека. Выход из него был найден в работах Крылова

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

и Синая28, основанных на анализе устойчивости механических движений. Прежняя система аксиом механики была дополнена еще одной, которую можно сформулировать в виде: в глобально неустойчивых процессах молекулярный хаос возникает с неизбежностью. В таких системах эргодичность является не гипотезой, а следствием неустойчивости. При этом можно прогнозировать поведение средних величин, но не траекторий отдельных молекул. Усредненные величины — давление, температура и энтропия — подчиняются иным, немеханическим, законам, которые, однако, можно логически вывести из законов механики с учетом эргодичности, т.е. в рамках расширенной аксиоматики.

Третья стадия — «синтез» — наступила сравнительно недавно. Сейчас и механика и термодинамика объединены в одной науке, включающей и динамический хаос. У людей, участвующих в творческом процессе, перемешивающий слой играет особую психологическую роль. Непосредственно перед актом творчества человек оказывается в состоянии повышенной эмоциональности, неуверенности, короче, переживает то, что называется муками творчества. В конце перемешивающего слоя наступает «момент истины», или «озарение», и человек принимает решение.

В книге Б.М. Кедрова «День великого открытия»29 описано состояние Д.И. Менделеева в момент создания таблицы элементов. Несколько слов

о предыстории открытия. Таблица Менделеева тоже результат интеграции информаций, но не из разных наук, а, скорее интеграции знаний внутри одной науки — химии. Свойства элементов в то время были уже достаточно хорошо изучены. Однако классификация элементов по признакам еще не была проведена. На языке теории распознавания задача заключалась в объединении знаний в форме решающего правила, которое позволило бы по номеру элемента в таблице воспроизвести почти все его химические свойства, не обращаясь к первичным данным. Эта задача могла быть решена только интуитивным путем.

Попытки классификации атомов, как самого Менделеева, так и его предшественников долго не приводили к успеху. Трудности состояли в том, что в таблицах появлялись пустые места, а некоторые элементы (ланта-ниды) по химическим свойствам были столь близки, что разнести их в разные места казалось нелогичным. Иными словами, перемешивающий слой затягивался, но тут настал знаменательный день.

Этот день, согласно Б.М. Кедрову, выдался для Менделеева очень хлопотливым и нервозным. Нужно было сделать много разных дел и, в частности, написать заключение к «Началам химии». Сроки сдачи рукописи прошли, издатель был суров и на отсрочку не соглашался. Д.И. Менделеев вернулся домой поздно, так и не доделав половины дел. Осознав это,

28 Крылов Н.С. Работы по обоснованию статистической физики, М., 1950; Аносов Д.В., Синай Я.Г Успехи математических наук, 1967, т. 22, вып. 5. С. 107-128.

29 Кедров Б.М. День одного великого открытия. М., 1958.

Дмитрий Иванович заплакал (о чем свидетельствуют следы слез на дневнике). Затем, поняв, что выхода нет, решил, что лучшим заключением к «Началам» будет таблица элементов, ...и создал ее.

Какую роль здесь сыграл перемешивающий слой? Ответ прост: таблица получилась не без логических изъянов. Водород и гелий не входили в октаву, часть клеток была пуста, зато лантаниды были помещены в одну клетку. В спокойном состоянии Менделеев, возможно, не решился бы опубликовать столь нелогичную таблицу. Однако, будучи в безвыходном положении, принял следующее решение. Во-первых, водород и гелий в таблице выглядят симметрично и красиво и на интуитивном уровне это уже оправдание. Во-вторых, недостающие элементы в пустых клетках когда-нибудь откроют — предсказание очень смелое, но другого выхода нет. В-третьих, почему лантаниды в одной клетке — в будущем объяснение найдется, но помещать их в разные клетки нельзя, поскольку их химические свойства близки. Впоследствии прогнозы Менделеева оказались правильными. Таким образом, создание таблицы Менделеева — шаг смелый и основанный на интуиции, т. е. настоящий творческий акт.

В социальном плане перемешивающий слой тоже играет важную роль в восприятии научного открытия. В данном случае «момент истины» зависит от состояния самого научного общества. Даже гениальные идеи, высказанные преждевременно, воспринимаются как «ересь». Таких примеров, к сожалению, много как в истории науки, так и в наши дни. Те же идеи, высказанные с запозданием, трактуются как банальность. Важно подчеркнуть, что эти свойства не есть следствия несовершенства рода человеческого (включая ученых), это объективные свойства развивающихся систем, в том числе и науки.

Тема обсуждаемой работы тоже является примером интеграции наук: теории распознавания и науки о мышлении. Первая относится к точным наукам, вторая — к гуманитарным. Их аксиоматики различаются, хотя сформулировать суть отличия не легко. Главная причина в том, что в гуманитарных науках аксиомы формулируются вербально, что допускает различные их толкования. Поэтому здесь следует говорить не об аксиомах, а о принятых в обществе убеждениях (предрассудках), таких как:

— точные науки основаны на логике и из ее рамок выйти не могут;

— мышление, особенно интуитивное (включая творчество) выходит за рамки логики и совершается в «сфере духовной».

В результате интеграции выясняется, что первое положение не соответствует действительности. Что касается второго, то само понятие «духовная сфера» нуждается в уточнении и ревизии, после чего разногласия снимаются. Однако в целом интеграция точных, естественных и гуманитарных наук еще далеко не завершена и для достижения «синтеза» еще многое предстоит сделать.

/Междисциплинарные исследований

/Междисциплинарные исследований

6. Заключение

В эволюции науки мы находимся сейчас в перемешивающем слое, но уже близки к выходу из него. Некоторое время тому назад (примерно 50 лет) в науке решался вопрос и делался выбор между двумя вариантами. Первый — дробление науки на множество узко направленных дисциплин, в каждой из которых решаются определенные задачи, представляющие потребительский интерес. В этом варианте фундаментальные науки и философия также могут быть востребованы, но не более, чем развлечения типа шахматной игры. Такой вариант не исключен. Но наука тогда превратится в ремесленничество. Второй вариант — интеграция наук и возвращение времен Ренессанса, или, в терминологии В.С. Степина, универсализма, но на новом, более высоком уровне. На этом пути предстоит решить ещё много парадоксов и подвергнуть ревизии много казалось бы незыблемых (в рамках отдельных дисциплин) положений. Для этого нужна прочная методологическая база, и в этом случае философия займет в науке подобающее ей лидирующее положение, а синергетика будет служить методической опорой.

На наш взгляд, «момент истины» уже наступил, и выбор сделан в пользу второго варианта — так, во всяком случае, хочется верить авторам.

осуждаем статью «Знание»

В этом номере мы предлагаем вниманию читателей три варианта энциклопедической статьи «Знание», которые являются версиями уже опубликованных работ. В статьях намеренно не приводятся списки литературы и энциклопедические ссылки. Надеемся, что актуальность проблемы и различие представленных подходов вызовет желание обсудить эти тексты и внесет вклад в подготовку статьи «Знание» для «Энциклопедии эпистемологии и философии науки», которая составляется членами редколлегии нашего журнала.

Этимология слова «эпистемология» подсказывает нам, что знание является предметом этой философской дисциплины. Возможно поэтому так трудно дать более-менее однозначное определение того, что есть «знание». Издавна идет спор о предмете философии, отчасти это относится и к предмету эпистемологии как одной из главных областей философии. К тому же понятие «знание» является одним из самых общих, а таковым всегда сложно дать однозначное определение.

Эпистемология является рефлексивной дисциплиной, она не может просто постулировать свой предмет, но должна выявлять и анализировать реальные феномены знания, существующие в различных сферах деятельности людей. И здесь открывается многообразие таких феноменов. Слова «знание», «знаю» употребляются в естественном и научном языках в самых разных контекстах и могут иметь очень много значений. Например, в простой фразе «Я хорошо знаю Москву» слово «знаю» будет обозначать разные вещи (компетенцию, знакомство, различные виды информации), когда ее произносит таксист, старожил-москвич, турист, историк, географ или социолог.

Существует также целый ряд форм знания, которые носят интерсубъективный, социальный характер: от мифа и обыденного опыта до позитивных наук и технического знания. В этом плане возможна феноменология знания (Гегель, Кассирер), или же анализ этих форм в рамках социологии знания. Хотя для современной эпистемологической литературы и характерно расширительное по сравнению с классической теорией познания толкование термина «знание» (это нашло отражение и в помещенных ниже статьях), но где границы такого расширения? «Социология знания должна

заниматься всем тем, что считается «знанием» в обществе»1. Должна ли всем этим заниматься и эпистемология?

Для эпистемологии, видимо, более подходит критическая установка по отношению к многообразию когнитивных феноменов, предполагающая, что далеко не все из них могут претендовать на статус знания. Достаточно ясно такой подход сформулировал Кант, который не сомневался в том, что люди обладают знанием — в науке, в повседневной жизни, в философии. Но это знание окружено, а нередко и переплетено с тем, что только кажется знанием, а на деле является спекулятивной метафизикой, ложной претензией на ясновидение, суждениями о том, что выходит за границы возможностей человеческого знания и т.п.

Однако критический анализ практически неизбежно приводит к тому, что знанию приходится приписывать характеристики обоснованности и истинности (что не противоречит и самому значению этого слова, ведь мы не можем называть иллюзии или заблуждения знанием). Здесь нас ждут свои проблемы: как соединить истинностные характеристики с релятивизмом, требование обоснованности с антифундаментализмом, а то и другое с фал-либилизмом, представлением о том, что все наши реальные знания имеют лишь предположительный характер?

Эти замечания только вкратце описывают тот сложный контекст, в котором в современной эпистемологии приходится анализировать понятие «знание». Поэтому любопытно посмотреть, как авторы статей решают или обходят все эти проблемы.

* * *

А.Л. Никифоров

Знание — результат процесса познания, обычно выраженный в языке или в какой-либо знаковой форме и допускающий истинностную оценку.

Стремление понять, что такое знание и чем оно отличается от других продуктов человеческого мышления, характерно уже для философов античности, которые поставили и пытались разрешить проблему: чем знание (episteme) отличается от мнения ^оха)? Если кратко резюмировать воззрения Ксенофана, Гераклита, Парменида, Платона и Аристотеля по этому вопросу, то можно сказать, что античные мыслители относили мнение к чувственно воспринимаемому изменчивому миру, а знание — к умопостигаемому миру вечных и неизменных сущностей. Мнение может быть истинным или ложным, знание — всегда остается истинным. Это обусловлено тем, что чувственно воспринимаемые вещи изменчивы и любое утверждение, истинное для них в настоящий момент, через некоторое время может стать ложным. Например, высказывание «Сократ сидит» в настоящий момент мо-

1 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 30. 132

жет быть истинным, если сейчас Сократ действительно сидит. Но вот Сократ встал, и это высказывание стало ложным. Мир идей не изменяется, поэтому высказывания об объектах этого мира всегда остаются истинными, например, высказывание «Человек есть разумное животное» остается истинным, какие бы изменения ни происходили в чувственно воспринимаемом мире и с отдельными конкретными людьми. Таким образом, античные мыслители полагали, что знание всегда остается истинным и может быть получено лишь посредством разума. Некоторые из них склонялись к мысли о том, что знанием владеют лишь бессмертные боги, а на долю людей остается лишь ненадежное мнение.

Для философов Средневековья главной проблемой становится проблема разграничения знания и веры и выяснения отношения между ними. Знание понималось как то, что может быть рационально обосновано, постулаты же веры принимаются без всякого обоснования. В связи с истолкованием взаимоотношения между верой и знанием выделилось три основных позиции. Представители одной (Августин, Ансельм Кентерберийский) утверждали, что постулаты веры предшествуют знанию и служат отправным пунктом при построении рациональных рассуждений: «верую, чтобы понимать» — вот их кредо. Вторая позиция (Абеляр), напротив, настаивала на том, что знание должно предшествовать вере и использоваться для ее обоснования: «понимаю, чтобы веровать». Наконец, сторонники третьей позиции (Тертуллиан, Петр Дамиани) провозглашали несовместимость знания и веры и невозможность рационального обоснования догматов веры: «верую, ибо абсурдно». Таким образом, знание может и должно быть обосновано; вера не нуждается в таком обосновании.

Современная философия, в частности, философия ХХ в., продолжая старую традицию выделения знания из общей совокупности человеческих убеждений, верований, предрассудков, мнений, ставит вопрос об отличении научного знания от религиозных, философских, идеологических построений (проблема демаркации). К отличительным особенностям научного знания обычно относят: непротиворечивость, эмпирическую проверяемость, логическую или эмпирическую обоснованность. Концепции и утверждения, не обладающие этими характеристиками, лежат за пределами сферы научного знания. Таким образом, подводя итоги рассмотрения проблемы отличения знания от других продуктов человеческого мышления в истории философии, можно констатировать: знание есть такой результат познавательной деятельности, который может оцениваться как истинный или ложный, допускает эмпирическую или практическую проверку, может быть логически или фактически обоснован.

Знание принято разделять на обыденное и научное. Обыденное знание, опирающееся на здравый смысл и повседневный опыт человека, служит для его ориентации в окружающем мире и организации практической деятельности. Считается, что это знание не всегда вербализовано и отчасти суще-

С нциклопеди

ствует в чувственных образах, в наглядных представлениях о вещах и явлениях. Такого рода знание в элементарных формах присуще уже высшим животным. Обыденное знание относится к отдельным предметам и явлениям, оно не проникает в суть вещей, носит обрывочный и фрагментарный характер. Знание о глубинной структуре предметов и явлений, об их существенных взаимосвязях дает наука. Научное знание отличается систематичностью и опирается на целенаправленные познавательные процедуры. Оно разделяется на эмпирическое и теоретическое знание. Первое является результатом применения эмпирических методов познания и относится к чувственно воспринимаемым вещам и явлениям. В этом отношении оно близко подходит к обыденному знанию. Теоретическое знание выражает существенные, закономерные связи изучаемой области явлений и, как правило, относится к идеализированным, абстрактным объектам. Некоторые исследователи (например, М. Полани) полагают, что в науке — наряду с вербальным — имеется еще и невербальное, так называемое «неявное» знание, представленное навыками, умениями и личным опытом ученого.

Основная проблема, обсуждавшаяся в философии ХХ в. в связи с понятием знания, это проблема отношения знания, главным образом, научного, теоретического, к реальности. Представители марксистской философии, пользовавшейся широким влиянием в ХХ в., истолковывали знание как адекватное отображение действительности, т.е. считали, что знание дает нам образ, картину окружающего мира. Такая позиция близка к точке зрения «наивного реализма», считавшего, что предметы и явления окружающего мира таковы, какими они нам представляются. Нетрудно убедиться в том, что это далеко не так. Поэтому представители марксистской философии указывали на особый характер отражения мира в сознании человека, стремились показать, что это — не зеркальное, не буквальное отражение. Однако понятие отражения — важнейшее понятие марксистской гносеологии — так и осталось неясным. Трудно сказать, например, в каком смысле языковое выражение, скажем, предложение «Уголь черен», «отражает» черноту угля. Поэтому если истолкование знания как отражения или описания реальности в той или иной мере разделяется многими философами в том случае, когда речь идет об общей картине мира, создаваемой человечеством в ходе его исторического развития, то в применении к отдельным элементам знания — понятиям, законам, теориям — принцип отражения вызывает трудности и споры. В какой-то мере этот принцип разделяется ныне представителями «научного реализма» (Х. Патнем), стремящимися доказать, что понятиям научных теорий соответствуют реальные объекты и взаимосвязи.

С реалистской интерпретацией знания конкурирует инструментализм, сторонники которого считают, что знание, главным образом, теоретическое, не является отражением или описанием реальности, а представляет собой лишь инструмент для установления фактов, их систематизации и предсказания. Инструменталистская концепция впервые ясно заявила о себе еще

в XVI в., когда была предпринята попытка истолковать учение Коперника не как описание строения Солнечной системы, а как математический аппарат для вычисления положений звезд и планет. И каждый раз, когда в науке происходит смена теорий, связанная с отказом от прежних представлений, инструментализм возрождается. В ХХ в. в связи с появлением теории относительности, квантовой механики и крушением картины мира классической физики оживились попытки рассматривать теоретическое знание только как инструмент, а не подлинное описание.

Одна из интересных и сравнительно недавних попыток истолкования знания, получившая широкое признание во второй половине ХХ в., принадлежит австро-британскому философу К.Попперу. Он исходит из невозможности обосновать истинность знания и считает всякое знание принципиально недостоверным. Верно, что научное знание претендует на описание реальности, но наука не может надежно обосновать этих претензий, поэтому получаемое ею знание всегда остается предположительным и ненадежным. Можно сказать, что такая трактовка знания в определенной мере возвращает нас к античным представлениям: истинное знание доступно только богам, люди же вынуждены довольствоваться изменчивым и ненадежным мнением. И к концу ХХ в. именно такое понимание знания пользуется наибольшим признанием: знание есть такой результат познания, который претендует на адекватное описание реальности, поэтому может оцениваться как истинный или ложный, который может быть рационально обоснован, однако при этом все наши оценки и обоснования относительны, поэтому всякое знание никогда не является абсолютно надежным и достоверным.

И до сих пор нет общепризнанных ответов на многие интересные и сложные вопросы, касающиеся понимания природы знания: считать ли знанием то, что не может быть выражено в языке? В каком смысле можно говорить о ложном «знании»? Если знание оказалось ложным, то не равнозначно ли это «незнанию»? Можно ли говорить о персональном знании или знание всегда интерсубъективно? Наконец, самый главный вопрос: в какой мере знание обусловлено особенностями познаваемого объекта, а в какой — деятельностью и особенностями познающего субъекта?

В.П. Филатов

Знание — соответствующее реальному положению дел, оправданное фактами и рациональными аргументами убеждение субъекта. Различают донаучное, научное и вненаучное знание; объективированное знание, выраженное в различного рода текстах, и знание как состояние сознания субъекта; знание-умение, которое также называют «знанием как», и знание-информацию — «знание что». «Знание что» выражает и характеризует некое состояние дел: наличие у предметов определенных свойств, отношений, закономерностей и пр. В эпистемологии главное внимание уделяется анализу последнего вида знания,

§)нциклопеди

С нциклопеди;

ибо только его можно недвусмысленно оценивать как обоснованное и необоснованное, достоверное и недостоверное, истинное или ложное. А именно поиски способов обоснования знания, критериев его достоверности, истинности издавна были основным мотивом философского анализа знания.

Обычно, когда мы говорим, что знаем нечто, то полагаем, что имеем об этом предмете правильное, адекватное представление. Мы также убеждены в том, что наше представление не является заблуждением, иллюзией или только нашим личным мнением. Наконец, мы можем привести какие-то обоснования и аргументы, подкрепляющие это убеждение. Таким образом, в обычной жизни мы считаем знанием такие убеждения, которые соответствуют реальному положению дел и имеют определенные основания. Общий дух этого характерного для здравого смысла понимания знания сохраняется и в эпистемологии, которая вместе с тем уточняет и проясняет заложенные в этом понимании моменты. Стандартная эпистемологическая трактовка того, что «субъект S знает, что Р» включает в себя следующие три условия:

(1) истинности (адекватности) — знает, что Р, если истинно, что Р» Некто знает, что Санкт-Петербург расположен севернее Москвы, если

Санкт-Петербург действительно расположен севернее Москвы. Если же он утверждает обратное, то его утверждение будет не знанием, а ошибочным мнением, заблуждением.

(2) убежденности (веры) — «если S знает, что Р, то S убежден (верит) в Р» Когда некто знает, что в России есть президент, то он должен быть убежден, что этот президент действительно существует. С субъективной стороны знание, собственно, и есть такое убеждение, их невозможно разделить.

(3) оправданности — знает, что Р, когда может обосновать свое убеждение в Р». Это условие позволяет отграничить знание от счастливых догадок или случайных совпадений. Человек знает нечто, если он может обосновать, оправдать свое знание. Если, например, он угадал правильный ответ в задаче по математике, но не может его доказать, то нельзя считать, что он обладает знанием.

Из этой «трехчастной» трактовки и вытекает краткое определение: знание есть адекватное и оправданное убеждение. Такое понимание знания является наиболее распространенным в современной эпистемологии и получило название «стандартного». Однако у этого понимания есть проблемы. Одни носят общий характер: все ли виды знания укладываются в такое понимание? какую теорию истины здесь нужно применять? На более конкретные трудности указал в 1963 г Э.Геттиер в статье «Является ли знанием истинное и обоснованное мнение», приведя примеры, показывающие, что стандартная трактовка не содержит достаточных условий для того, чтобы высказывание могло считаться знанием.

Подобных контраргументов можно избежать, если сделать определение знания более строгим, в частности, потребовать, чтобы высказывания, претендующие на статус знания, обосновывались только такими посылками и

данными, которые можно рассматривать как достоверные, безошибочные. Однако такой ход приводит к классическому эпистемологическому фундаментализму, а именно, к представлению о том, что знание должно строиться на твердых и безошибочных основаниях. Эту позицию можно найти уже у античных философов, а в наиболее четком и программном виде ее декларировали в новое время Ф.Бэкон и РДекарт. В эпистемологическом фундаментализме все представления разделяются на два класса: те, которые основываются или выводятся из каких-то других, и те, истинность которых не основана на достоверности других положений. Они основаны на самих себе и считаются последним основанием, фундаментом знания. Структура знания в таком понимании напоминает устройство крепкого дома: предполагается, что в знании существуют твердые, неподверженные ошибкам базисные элементы, на которых как на фундаменте воздвигается с помощью логически контролируемых процедур надстройка всего остального знания. Однако ни рационалистический фундаментализм, основоположником которого был Декарт, ни эмпиристский фундаментализм, идущий от Бэкона, не смогли показать, что существуют некие идеи или же данные чувственного опыта, которые могли истолковываться как абсолютно достоверные и в принципе не подверженные ошибкам. Первой начала сдавать позиции программа рационалистического фундаментализма, поскольку терпели неудачу все попытки обнаружить среди многообразия идей некие абсолютные, всеми разделяемые первые принципы и аксиомы знания. Но и эмпирики не преуспели, поскольку их представления о том, что в основе знания лежат некие чистые и непогрешимые чувственные данные, в XX в. стали рассматриваться как «догма эмпиризма».

В современной эпистемологии вопрос об обоснованности знания или снимается и заменяется проблемой его приемлемости в определенном концептуальном каркасе, или решается с нефундаменталистских позиций (поздний Витгенштейн, Поппер и др.). Эпистемологи также стремятся прояснить, в каком отношении определенный вид знания может рассматриваться как исходный или первичный, и как связаны между собой основные виды знания. К таковым обычно относят: перцептивное знание (чувственно данное), повседневное знание (здравый смысл) и научное знание. Первичность перцептивного знания заключается в том, что оно представляет собой исходный контакт человека с реальностью. Знание здравого смысла первично в концептуальном отношении, поскольку в среде объектов обычного повседневного опыта сложился наш язык и сформировались наши основные понятия. Знание об объектах науки, особенно о микрообъектах (электронах, атомах, генах и т.п.), первично в онтологическом отношении, поскольку, мы обычно считаем, что устанавливаемые наукой законы поведения этих объектов дают наиболее достоверное и согласованное объяснение того, что существует и происходит в мире, в том числе и того, почему в мире существуют вещи и как мы их воспринимаем нашими органами чувств.

С нциклопеди

И.Т. Касавин

Знание — форма социальной и индивидуальной памяти, свернутая схема деятельности и общения, результат обозначения, структурирования и осмысления объекта в процессе познания.

Дефиниция термина «знание» является фундаментальной проблемой, решение которой отличает философию от науки и иных форм рефлексии о познании, а также одну теоретико-познавательную концепцию от другой.

Со времен элеатов, атомистов и Платона знание характеризуется через свою противоположность мнению. Глубокое, полное и совпадающее с объектом знание противопоставляется иному — поверхностному, фрагментарному и отклоняющемуся от подлинной реальности знанию, фактически лишаемому позитивного статуса и объявляемого заблуждением. Это — онтологическое представление о знании как образе скрытой реальности, которое постольку состоятельно, поскольку совпадает с последней (теория корреспонденции). Использование вещных аналогий («копия», «слепок», «отпечаток», «отражение») обнаруживает истоки данного представления в сакральных верованиях симпатической магии, согласно которой подобное таинственно порождается подобным. Современные реалистические эпистемологии стремятся десакрализировать процесс «пересадки в голову» предметного содержания с помощью достижений нейрофизиологии и теории информации.

Античный скептицизм и сократическая диалектика, напротив, связали знание в большей степени с методом его получения, чем с предметом-прототипом. Всякое мнение или убеждение нуждается в процедуре обоснования, чтобы обрести позитивный познавательный статус. Знание, тем самым, рассматривается не как связь ментального состояния с его прототипом во внешней реальности, но как согласованность элементов опыта между собой, выступающая в форме оправданного убеждения, связи высказываний, дискурсивной системы (теория когеренции). Такой подход, представленный в Новое время картезианством и берклианством и означавший переход от онтологического к собственно теоретико-познавательному образу знания, дает возможность современным философам-аналитикам фактически редуцировать теоретико-познавательные проблемы к лингвистическим.

От Аристотеля ведет свое начало целый ряд представлений о знании, в том числе о знании как умении. Знать нечто (ремесло, язык, обряд) означает уметь практиковать, пользоваться, воспроизводить его. В таком случае знание рассматривается как схема деятельности и общения, как функция всякой человеческой активности (функционализм). Представленный сегодня социологическими и прагматистскими эпистемологиями, данный подход сочетает в себе элементы теорий корреспонденции и когеренции.

В настоящее время назрела необходимость расширить традиционное, идущее от И.Канта и позитивистов представление о форме знания как утвердительном высказывании с субъектно-предикатной структурой, которому все-

гда может быть сопоставлена истинностная оценка. Здесь стоит вспомнить

о том, что уже Аристотель фактически признавал многообразие типов знания (эпистеме, докса, пистис, техне, эмпейриа и т.п.). Не только обыденное суждение, эмпирическое протокольное предложение или научная теория, но и философская проблема, математическая аксиома, нравственная норма, художественный образ, религиозный символ имеют познавательное содержание. Ведь все они характеризуют исторически конкретные формы человеческой деятельности, общения и сознания, связанные с адаптацией, ориентацией и самореализацией во внешнем и внутреннем мире. Поэтому полная дефиниция термина «знание» может строиться лишь по принципу «семейного сходства» (Л. Витгенштейн), как исчерпывающая типология знания, совмещающая разные принципы выделения типов.

Средневековые дискуссии об универсалиях и сферах компетенции науки и теологии поставили проблему опытного и внеопытного знания. Она выступала в форме соотношения приобретенных и врожденных идей (Декарт), впечатлений и идей (Локк, Беркли), истин факта и истин разума (Лейбниц), области эмпирического (апостериорного) и трансцендентального (априорного) (Кант). Чувственная образность, зависимость от условий, частный, приблизительный характер опытного знания отличает его от умозрительности, абстрактности, точности, безусловной всеобщности внеопытного знания. Однако в настоящее время не представляется возможным обосновать существование абсолютно внеопытного знания — во всяком знании выявляются опытные элементы. При этом сам опыт перестает пониматься как нечто монолитное и однообразное (индивидуальный и коллективный, творческий и рутинный, практический и мысленный и т.п.), поэтому противоположность опытного и внеопытного знания рассматривается как относительная, связанная с взаимодействием разных контекстов опыта. Так, сложные логические структуры, выступающие для индивида в конкретной ситуации как априорные, являются для него же результатом постепенного развития его опыта логического мышления, а в конечном счете — плодом совокупного коллективного человеческого опыта. И напротив, простейший чувственный опыт (ощущения цвета, вкуса, запаха) обнаруживает по отношению к индивиду и группе элементы внеопытности, как скоро в нем определяющую роль играют устойчивые, общепринятые вкусы, предубеждения, традиции.

Оппозиция практического и теоретического знания не совпадает с делением по критерию опытного содержания или происхождения. И теоретическому, и практическому знанию соответствует собственная сфера опыта, и их различие кроется, скорее, в формах функционирования знания. Так, практическое знание вплетено в деятельность и общение, слито с ними, направлено на их ситуационное обслуживание и обладает слабой рефлексивностью. Оно не вырабатывает смыслы, которыми обладают предметы и способы деятельности, но транслирует их в данную практику из других контекстов опыта. В практической политике, к примеру, доминируют, помимо элементов научно-

С нциклопеди;

сти, заимствованная из религии оппозиция сакрального и профанного, мифотворчество и магическая методика подмены терминов и ситуаций, психологическая и биологическая (организмическая) терминология. В производственной практике воспроизводятся как научно-технические знания, так и натурфилософские образы слитности человека и объекта, человека и орудия, отождествления природы с Богом, организмом, машиной.

Теоретическое знание, напротив, ориентировано на выработку новых смыслов и внесение их в реальность (философия, теология, идеология, наука). Оно в той или иной степени дистанциировано от объекта и содержит, скорее, схемы специфической деятельности (дискурса, исследования) и общения (диспута, диалога), обретающие форму понятий, законов, теорий в ходе их рефлексивной разработки. Практическое знание имеет, как правило, неявный, невербальный, ритуализированный характер (М.Полани), в то время как теоретическое знание предполагает явную текстуально-словесную форму. Оба эти типа знания содержат дескриптивные и нормативные компоненты, но только теоретическое знание предписывает законы самой природе (естествознание). Теоретическое и практическое знание могут соде-жать научные и вненаучные элементы, причем само понятие научного знания не исчерпывается какой-либо дефиницией в образе родовидового отличия, но формулируется исходя из его социологической принадлежности науке как социальной системе. Всякий тип знания может быть содержательно охарактеризован только как элемент целостного культурно-исторического комплекса (науки, техники, религии, мифа, магии). Поэтому исчерпывающая типология знания фактически совпадает с историей культуры.

В самом общем виде знание можно определить как творческое, динамическое измерение сознания, как скоро всякое сознание существует в форме знания (К. Маркс). Знание выступает как объективная идеальная форма всякой деятельности и общения, как их возможная форма в том смысле, что оно представляет собой предпосылку расширения горизонта человеческого бытия. Знание есть не только преобразование опыта в сознание путем структуризации, обозначения его элементов, не только фиксация опыта в социальной памяти. Оно является способом трансформации знаковых систем, сознания, деятельности и общения, придания им новой формы, т.е. нового смысла и значения. Знание возникает как осмысление человеком контекстов своего опыта. В таком случае всякий тип знания выступает как смысл, вносимый в специфическую реальность (производственную практику, социальную регуляцию, ритуальный культ, языковый текст). Тем самым знание есть различение этих реальностей и контекстов опыта друг от друга как возможных сфер реализации человеческих способностей. Способность знания служить расширению культурно-исторического контекста человеческого бытия есть основа для его оценки в терминах таких оппозиций как точность-приблизительность, достоверность-вероятность, сущность-видимость, творчество-репродукция, истина-заблуждение.

релставляем рубрику

Рубрика «Контекст» предназначена для материалов, посвященных изучению познания в его многообразных связях с иными формами культуры и социальности. В частности, если речь идет о таком типе познания как науке, то в фокус рассмотрения попадает ее взаимоотношение со всем комплексом вненаучно-го знания. Традиционно эта тема выносилась за пределы эпистемологии и философии науки. Однако последние полтора десятилетия, во многом благодаря междисциплинарному взаимодействию разных наук о познании (эпистемологии, истории и социологии науки, прежде всего), было показано, сколь неполон образ науки, если исповедуется строго интерналистский подход и из науки исключаются все «внешние факторы». Постепенно интерес исследователей даже сместился на анализ самого социокультурного контекста науки, отчасти заслонившего науку как таковую.

Во многом вышесказанное справедливо и для российской философии. За прошедшие со времени первого ротапринтного сборника Института философии РАН «Критический анализ ненаучного знания» пятнадцать лет российская ситуация в области теории и истории вненаучных форм знания изменилась весьма существенно. Во-первых, сегодня количество публикаций на тему мистицизма, магии, оккультизма увеличивается лавинообразно, причем наряду с массой поверхностной и некачественной литературы появляется все больше серьезных трудов1. Таким образом, из первоначально периферийной и еретической данная тематика постепенно этаблируется в академически приемлемую область научного исследо-

1 Так, в частности, нами подготовлен и опубликован ряд исследований, среди которых наибольшую известность получил коллективный труд «Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания» (М., 1990), а также три тома антологии под названиями «Магический кристалл: магия глазами ученых и чародеев» (М., 1992),

«Знание за пределами науки. Мистицизм, герметизм, астрология, алхимия, магия в интеллектуальных традициях I - XIV веков» (М., 1996) и «Герметизм, магия, натурфилософия в культуре ХШ-Х1Х вв.» (М., 1999). Из других подготовленных нами публикаций упомяну следующие: «Религия. Магия. Миф. Современные философские исследования» (М., 1997, ред. совм. с В.Н. Порусом); Разум и экзистенция. СПб.,

1999, ред. совм. с В.Н. Порусом); Уранос и Кронос. Хронотоп человеческого мира.

М., 2001; Хюбнер. Истина мифа (М., 1996, пер. с нем.) и др. Напомню также о некоторых своих индивидуальных монографиях, в которых затрагивается эта тематика: Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1999; Традиции и интерпретации. Фрагменты исторической эпистемологии. СПб., 2000. Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. М., 2004.

^онтекс

^онтексу

ПРЕДСТАВЛЯЕМ РУБРИКУ

вания и образования. Во-вторых, параллельно с этим власть пара- и антинаучных убеждений, а также вовлеченность обывателей в мистико-ма-гические практики достигает таких масштабов, которые, по-видимому, превосходят собой бывшее влияние марксистско-ленинской идеологии.

В этих условиях научное изучение вненаучных форм знания переходит, если использовать терминологию Т. Куна, из сферы «науки переднего края» в область «нормальной науки», в которой почти не обсуждаются глобальные проблемы, а лишь разгадываются «головоломки», т.е. решаются частные задачи. Неудивительно, что для многих творчески работающих исследователей, идущих обычно против течения и открывающих новые области знания, утрачивается интерес к данной сфере. К отходу от нее побуждают их также и определенные социокультурные обстоятельства. Дело в том, что в последнее десятилетие наука и рациональное мышление испытывают значительно больше трудностей, чем мистико-магические и религиозные формы мировоззрения, переживающие, напротив, настоящий ренессанс. Сегодня вновь настало время для защиты науки и рациональности, которые более не ассоциируются с примитивным и неискренним сциентизмом марксистско-ленинской идеологии. Рациональное сознание, пройдя искус как некритического возвеличивания, так и огульного отрицания науки, убеждается в необходимости науки, научного образования и научного мировоззрения для современной культуры. Это убеждение требует параллельно с научным анализом вненаучных форм знания осуществлять мировоззренческую критику мифомагических предрассудков и оккультных практик, показывать их идейную ограниченность, теоретическую несостоятельность и небезвредность увлечения ими в современных условиях.

* * *

В качестве иллюстрации того, как может решаться эта задача, я приведу в данном предисловии один документ. Это инспирированное автором настоящих строк обращение большой группы российских ученых к общественности, посвященное роли науки и псевдонауки в современной культуре и опубликованное в «Известиях» № 103 от 17 июля 1998 г Среди подписавших немало звезд мировой величины, а подбор и охват различных дисциплин далеко не случаен. Таким образом я попытался ответить на ту критику, которая прозвучала на Общем собрании РАН в том же году по поводу исследований вненауч-ного знания — дела якобы недостойного по определению и чуждого всякому научному подходу.

И.Т. Касавин

Наука клеимит псевлонауку

Представители многих областей науки обеспокоены все более широким распространением астрологии, знахарской медицины, хиромантии, магии чисел, увлечением мистической псевдонаукой в России и некоторых других странах мира. Мы, астрономы, физики, биологи, психологи, юристы, философы, хотели бы привлечь общественное внимание к опасности некритического принятия предсказаний и советов современных «знатоков оккультных наук», которые даются как в частном порядке, так и с помощью всех современных каналов коммуникации. Тем, кто верит в зависимость человеческой судьбы от светил, магических субстанций, колдовских заклятий, следует осознать тот факт, что наука никоим образом не может служить обоснованию этой веры.

В древности люди верили в астрологию, алхимию, каббалистику и знахарскую медицину и пользовались ими. Эти учения были неотъемлемыми частями мифологически-магической картины мира и выполняли мировоззренческие и познавательные функции, которые едва ли были под силу зарождающейся науке. Небесные тела представали в сознании людей воплощениями божественных сил, способных оказывать магическое воздействие на земные объекты. Физические процессы казались продуктом таинственных «скрытых качеств», а химические элементы — соединением магических «стихий». Люди не имели понятия о различных физических и химических взаимодействиях. Сегодня, когда определены основные типы влияний небесных объектов на земные явления, нет никаких научных оснований утверждать, что данные взаимодействия могут фатально определять судьбу отдельно взятого человека.

Специфическая психофизиологическая структура индивида обусловлена не сочетанием звезд и планет в момент рождения человека, а наследуемым генетическим кодом и социокультурными факторами. Астрология мистически интерпретирует изменение геомагнитной обстановки и солнечной активности, действующих на самочувствие людей. Солнечная

Данное неудачное название придумано сотрудниками газеты и использо- ^

вано без согласования с авторами. Это же касается и других спорных изменений, в детали которых мы не можем здесь входить. Публикуется по тексту газеты. В дальнейшем письмо было перепечатано в первом номере журнала «Skeptical Inquirer» за 1999, а затем в Интернете на сайте Quackwatch Home Page.

О

И

1

[(онтексп

активность и магнитосфера Земли действительно влияют на психику и поведение человека, но ни астрология, ни знахарство не выявляют законов этого влияния.

У живых организмов есть слабое электромагнитное излучение. Однако нет научных оснований говорить об особых «биополях» или психической «энергии». Астрологический календарь не соответствует реальному положению дел, являясь всего лишь архаическим и метафорическим описанием подлинных астрономических событий. Вера в приметы некритически обобщает трагические случайности, культивируя неверие человека в собственные силы. При этом астрологи, парапсихологи, практикующие знахари уже выдвигают претензии на создание особых нетрадиционных наук, организуют собственные академии, присуждают ученые степени!

Многие люди верят в гадание, приметы, астрологию, желая таким образом компенсировать психологический дискомфорт. Другие — в силу нужды в авторитетном совете по поводу принятия важных решений. Личные и социальные проблемы, с которыми человек не в состоянии справиться, побуждают его обращаться к колдунам и знахарям. Вера в астральные силы, определяющие судьбу, избавляет от ответственности, позволяя оправдать собственные ошибки и неудачи

В эпоху широкой доступности научного образования и очевидных достижений науки нельзя, тем не менее, рассчитывать на то, что предрассудки исчезнут сами собой. Напротив, увлеченность «оккультными науками» буквально захлестывает общество. При этом адепты «тайного знания» апеллируют к фактам науки, заимствуют из нее терминологию и научные методы. Не без помощи этого астрология, например, становится средством воздействия на политические и экономические решения людей, беззастенчиво вторгается в их личную жизнь. Всему этому способствуют, играя на человеческих слабостях, средства массовой информации.

Мистическая псевдонаука — болезнь международная, уже давно захватившая многие цивилизованные страны. Именно этим было вызвано в 1975 году решительное публичное выступление против астрологии 186 ведущих ученых (среди них 18 нобелевских лауреатов), получившее широкий резонанс в мире. Сегодня пришла пора и российскому научному сообществу со всей решительностью высказаться на этот счет.

Одно из немногих безусловных достижений последних лет — свобода выбирать убеждения. Если человек попадает под власть нелепых и опасных суеверий, то он хотя бы не должен обманывать себя их наукообразной формой. Никакие попытки придать современной магии респектабельный научный статус не в состоянии замаскировать ее несовместимость с наукой.

Подписано:

Вице-президенты и члены президиума Российской академии наук:

В. Кудрявцев (вице-президент РАН), О. Нефедов (вице-президент РАН), Р. Петров (вице-президент РАН), В. Топорнин (академик-секретарь Отделения философии, социологии, психологии и права).

Директора научно-исследовательских институтов:

А. Боярчук, академик РАН, Институт астрономии РАН; А. Брушлинский, член-корр. РАН, Институт психологии РАН; А. Скулачев, академик РАН, Институт физико-химической биологии, МГУ им. Ломоносова; В. Степин, академик РАН, Институт философии РАН; А. Черепащук, член-корр. РАН, Государственный астрономический институт им. Штернберга, МГУ им. Ломоносова.

Действительные члены Российской академии наук:

И. Атабеков (биология), А.Богданов (биология), Д. Гвишиани (системные исследования), В. Гинзбург (физика), Г. Добровольский (биология), Н. Кардашев (космическая астрономия), В. Лаптев (право), Т. Ойзерман (философия), М. Островский (биология), Е. Фейнберг (физика). Члены-корреспонденты Российской академии наук:

Н. Биккенин, А. Гусейнов, Н. Лапин, В. Лекторский, Л. Митрохин (все — философия), В. Нерсесянц, Е. Чехарин, В. Чхиквадзе (все — право). Доктора наук:

Ю. Ефремов (астрономия), И. Касавин, А. Огурцов, В. Пружинин, М. Розов (все — философия).

Июнь 1998 г.

* * *

Второй материал в этой рубрике принадлежит перу известного мастера жанра, человека, впервые в послереволюционной России введшего алхимию в число легальных предметов историко-научного и историко-культурного исследования.

О

И

^онтексу

1Н локтрины

В.Л. РАБИНОВИЧ

В 1984 году в России был опубликован под названием «Философский камень» (год написания 1968) роман замечательной французской писательницы Маргерит Юрсенар в блестящем переводе Юлианы Яхниной. Мне посчастливилось: я прочитал этот перевод одним из первых, еще в рукописи, потому что был научным консультантом текста перевода. (Моя книга «Алхимия как феномен средневековой культуры» вышла пятью годами ранее.) А главным героем романа как раз был алхимик и врач Зенон, живший в XVI веке на землях «северного Ренессанса» — во времена испано-нидерландско-фламандских распрей, чумы, восстания ремесленников и протестантских ересей. В том самом веке, когда «осень средневековья» сделалась глубокой и безлистой, а собственно алхимический миф был на излете. Да и «северный Ренессанс» вряд ли верно было бы считать таковым, если не терять из виду его всего лишь тезку — Кватроченто, сыгранного двумя веками до того. Но у романистки и алхимия, и ее романное время — XVI век — всерьез. Как-никак роман исторический...

Исторический роман Сочинял я понемногуу Пробираясь как в туман От пролога к эпилогу.

Но, — продолжает Окуджава:

Каждый пишет, как он дышит,

Не стараясь угодить...

Мне захотелось кое-что разъяснить из алхимического контекста романа и при этом рекон-

струировать образ алхимии как сюжетообразующий, а точнее, как физиологический раствор, в котором ожил в 1968 году XVI век с его алхимией, а в нем и в ней алхимик и врач Зенон, и все они вместе продолжили свои жизни в 2003 году, но не как исторически бытовавшие в своем времени, а как образы культуры в начале уже третьего тысячелетия.

Какое время на дворе, таков мессия.

А. Вознесенский

История не переписываема, но. трансмутируема, пресуществима. Только в этом ее нескончаемая — каждый раз вновь начинающаяся — жизнь.

Как, впрочем, и ее творца — Человека. Автора и соавтора купно.

* * *

Как уже сказано, в русском переводе название романа — «Философский камень», а в оригинале это «иОеиуге аи пой>.

Дело (деяние, творение) к черному (во тьму, к ночи). Оттуда и туда.

Из света в тень, сквозь темь. Делание сквозь тьму (по тьме, по черноте, по вычерненной тропе). Но непременно — в путь и по пути. Не алхимическая ли стадия чернения? Первая, но не последняя стадия. Черным по черному ради оформления (просветления?) хаоса. Как угодно, но только не фило)-софский камень. Ну, кому, спрашивается, помешал этот «иОеиуге аи пок» и, напротив, понадобился «Философский камень»?

Вот как названы части этого романа: «Годы странствий», «Оседлая жизнь», «Тюрьма». С одной стороны, этапы, так сказать, большого пути. С другой, — сужение топосов-локусов: безграничие лет, дней и пространств; границы города (может быть, дома, монастыря и обозримой округи); и, наконец, квадрат тюремной камеры, в коей «квадратик неба синего» ничего хорошего, кроме близкой смерти, не обещает. Одним словом, путь. Да и он какой-то разнонаправленный: из города в город, — это один вид пути, а вот в оседлости — это совсем другое дело: путь вовнутрь, но и вовне: в себя — из себя. А уж в тюрьме, — может быть, только в себя — в глубь?

А теперь вчитаемся в эпиграфы каждой из частей.

«Джованни Пико делла Мирандола (1463 — 1494), гуманист и мыслитель итальянского возрождения, участник кружка Лоренцо Медичи и Мар-силио Фичино. В речи «О достоинстве человека» (введение к его «900 тезисам») Пико обращается к Адаму, как если бы он был Бог: «Я поставил тебя в средоточие мира, дабы тебе виднее было все, чем богат этот мир. дабы ты сам, подобно славному живописцу или искусному ваятелю, завершил свою собственную форму..» иу"

Эти слова взяты из эпиграфа, предваряющего «Годы странствий» Зенона, годы, отметившие путь героя. Назначенные обжить во времени пространства значительной части своей жизни, обретающей форму самой себя как О

произведения, эти года становятся текстом жизни. Эстетически обозри- ^

^онтексу

мым (=самообозримым) текстом (картиной, скульптурой.). Но. на фоне всей жизни — мироздания. И не только на фоне, но и в нем самом. Микромакроскопически. Время и пространство от... и до. Но и с остановками для осматривания складывающейся формы по ходу сложения самого себя как формы — самоформообразования как жизни текста.

«Оседлая жизнь» предварена алхимическим императивом:

«Идти к темному и неведомому через еще более темное и неведомое».

Автор анонимен, и потому этот эпиграф претендует на алхимически потаенную архетипическую универсальность пульсирующего — точечного (внеисторического) — частного времени: становление, но и расшатывание самого себя — саморефлексия себя самого в себе же самом; во внешней недвижности оседлой жизни, но в броуновском коловращении жизненных аритмий как бы состоявшейся — ставшей — формы, в фиксированном пространстве и фиксированных квантах времени. Но. и в этом случае в пути: в потемки из потемок. В ночь — к ночи — в еще более кромешное. (Не к ночи будет сказано.)

И, наконец, эпиграф к «Тюрьме». Вот строки из него (из стихотворения Джулиано Медичи):

О, скольким смерть спасенье по)дарила!

Однако трусу не дано понять,

Как сладостно порой влечет могила.

(Перевод Е. Солоновича)

Пространство сжалось до тюрьмы (точнее: до тюремной камеры). Время вот-вот пресечется (точнее: пресечет его тот, кто его своею жизнью и длит). Он-то и станет дизайнером собственной жизни тем, что ее же и завершит. Высветлит — вытемнит. Причем темнее (=светлее) не бывает.

Стадия чернения, или «Деяние к ночи», завершается.

* * *

Но как этот сюжет смотрится в исторически сыгранном алхимическом театре?..

№еа1гат Леткит. ТЕАТРТАЕТ (палиндром Елены Кацюбы).

Алхимия ушла в историческое небытие, но странным образом вошла в сейчас, пусть и во всей ее курьезной всецелости, если только читать ее в топике припоминания и утопического предвидения, как и полагается поступать со всяким уважающим себя хронотопом. Это отступление делается мною в надежде пустить алхимическое прошлое в дело, затеянное мною к прояснению «тьмы» романа. Приспособить к делу тьмы.

№еа1гат ^еткит не тает,

Поскольку что-то в нем таят..

Не ртуть ли с серой сочетают И по-латински говорят?

Так думал молодой повеса,

Ступая по стопам Гермеса,

Включая в рампах тайный свет Под наблюдением планет.

О, caltinatio — ты Овен!

Coagulatio — Телец!

Solutio — начал конец!

Ficsatio — корпускул ровень!

А варка — coctio зовется.

Лишь Львам все это удается.

Еще не все. Mater’M liqua Для дистилляций хороша.

Она не сауна, не миква,

Зато легка, как entrechat.

А sublimatio — возгонка.

Весы ей правят. Дело тонко.

Для сепарации нужна,

И потому зело важна.

Ceratio восходит к воску.

Быть иль не быть? Вот в чем вопрос,

Как вдруг возник Уроборос И бросил в печь фермента горстку.

То стан совьет, то разовьет,

А то совсем наоборот.

Последние ступени Королевского искусства, как и положено, остались за кулисами. Это multiplicatio (умножение), а также бросание (projectio) — активное «физико-химическое» соприкосновение с трансмутируемыми металлами. Вершится под эгидой Рыб. А я — как раз Рыба. И потому все это вершу я — неоалхимик и главный режиссер.

Theatrum Chemicum. Так называется первый фундаментальный корпус латинских алхимических текстов, впервые увидевший свет в 1602 в Урселе (в четырех томах). Переиздан в 1613 году в Страсбурге тоже в четырех томах. Дополнительный — пятый — том вышел в 1622 году. Наиболее полное издание этого корпуса (в шести томах) осуществлено в 1659 — 1661 годах. В пору исторического избывания алхимии. Какова же драматургия в этом театре?

Сценический герой — вещество, но вещество смертно-живое, проходящее путь рождений — умираний — воскрешений. От несовершенства к совершенству, от схваченного порчей свинца к беспорочному золоту. Это путь двенадцати ступеней Великого деяния в театре действий: от первого акта к двенадцатому под воздействием заданных внешних обстоятельств. Как водится на театре.

^онтекс

^онтексу

Но кто сказал, что свинцу непременно хочется стать золотом?! Почему театр в этой своей драматургии действия не берет в расчет свинцовость свинца, пренебрегая тем самым его самостью?

И здесь, если это так, должна начаться другая драматургия: внутриэнер-гийное самопросветление свинца, выявляющее его же свинцовость: в точечном — пульсирующем — времени собственной его жизни усилиями его самого. Не переодеванием, пусть даже искусно незаметным, а пресу-ществленческим, чудодейственным образом: его самого в его же самого. Сущностно самого.

Но это уже совсем другая драматургия. И она тоже в этом же театре (наряду с движением свинца к золоту). Это цвето-световые превращения живого вещества (любого), значимого самого по себе.

И тогда это уже театр одного актера, или, как у Фета, «ряд волшебных изменений милого лица». (Вспомните колонну из чистого железа в Индии, столько веков не ржавеющую!) Железо и свинец в своей железности и своей свинцовости, волк в своей волчиности, а змея — в змеиности. Но совершенной змеиности и безукоризненной волчиности.

И тогда театр и в самом деле тает, избывая себя в алхимическом театре. Но только для XXI века ввиду времени действия и действительности полнобытийственного мига жизни человека на Пути к себе, а не куда-нибудь. Но и куда-нибудь тоже: в сияющую даль. К себе, но и от себя. Купно. Вот какой этот театр.

Какой же слоган изобразить на черно-золотом занавесе алхимического театра? Может быть, такой: Lapidum Philosophorum, или краеугольный философский камень преткновения у Христа за пазухой?..

* * *

Трансмутация металлов, а в ней и ее управителя — адепта и демиурга — представляет историческое время как свершение двух времен: исто-рически-линейного (оттуда и туда) и личностно-творческого, пульсирующего — времени личностного самосовершенствования. Так сказать, «судьбы скрещенья» (Пастернак)... Точнее, — судеб: безлично линейной судьбы вещества—естества и гейзероподобной судьбы естества—существа. А вместе — судьба в скрещении двух судеб, ставших овеществленной жизнемыслью. Овеществленной — одушевленной. Вочеловеченной. Конгениальной макроструктуре романа.

Еще раз — в путь по роману. Вслед за алхимикоподобными трансмутациями его героя Зенона, который сам же себе — философский камень: краеугольный, преткновения и. у Христа за пазухой. Еретически влекущий, но. во имя добротолюбия на пути к себе как безусловному богоравному абсолюту. В тисках доктрины, но и. выбросах из этих тисков, как и надлежит жить-быть блудному, но и возвращающемуся сыну доктрины. Как в палиндроме ТЕАТРТАЕТ.

Два брата. Почти ровесники.

Анри-Максимилиан (по воле жизненных волн и при начале): «... я хочу стать человеком».

Зенон (в тисках университетской — доктринальной — муштры, учась на алхимика-врача): «Я же хочу стать выше человека».

Анри-Максимилиан: «Кто ждет [тебя]?»

Зенон: «Hic Zeno. Я сам».

Намечается путь к самому себе. С верою в себя же. Можно странствовать, бродяжа и отвлекаясь, а можно — «остановиться, оглянуться» и. вновь вперяясь в себя. А в кого же еще, если им же и декларировано: «Я верую в того бога, который произошел не от девственницы и не воскрес на третий день, и чье царство на земле»?! Царство Черной земли. Не первоматерия ли алхимиков, которую следует приуготовить с истовым тщанием, высветляя в ней совершенное: в неблагородном благородное, золото в темени души с помощью философского камня (эликсира, панацеи, медикамента), ртутно-серным вещественно-одушевленным андрогином, самим собою по ходу дела (=по ходу жизни) совершенствующимся: сквозь черное — по еще более черному — к зеленому — красному.. Золотому.

Алхимия, хотя и несколько иная алхимия. Целительная, врачующая, над которой в Зеноновом XVI веке уже посмеиваются. Да и для Зенона алхимия златосереброискательская на периферии. В центре же, то есть в нем, — алхимия иная. Великое деяние самостроительства, назначенное пресуществить субстанцию вещей (включая и его самого как одушевленную вещь). Умерить жар души. Иначе: приручить огонь, подружиться с ним. Чтобы «стать выше человека». Но не «государем всея действительности», потому что и «литавры славы», и прочие фимиамы ему не нужны. Ведь они из человеческого мира, а его чаемый мир — выше человека.

Итак, не аурификция (имитация под золото), а скорее — аурифакция (метафизическое совершенствование). Не золото-металл, а золото души. Новое миротворение в соревновательности его с Богом.

Но так ли уж надежна и целесообразна жизнь, подчиненная доктринальным установлениям? Лечишь-лечишь по строгим регламентациям, а больной умирает. Более того. В один прекрасный день Зенону-врачу сделалось безразлично, выздоровеет больной или. Лишь бы проверить правильность метода и удостоверить себя в правильности прогноза или, напротив. Нужно много проб и много опытов. Почти как у того алхимика из «Фауста» Гете. Фауст так рассказывает Вагнеру о своем отце — алхимике и враче:

Алхимии тех дней забытый столп,

Он запирался с верными в чулане И с ними там перегонял из колб Соединенья всевозможной дряни.

^онтекс

[(онтексп

Там звали «Лилиею» серебро.

«Львом» — золото, а смесь их — связью в браке. Полученное на огне добро, «Царицу»,

Мыли в холодильном баке.

В нем осаждался радужный налет.

Людей лечили этой амальгамой,

Не проверяя, вылечился ль тот,

Кто обращался к нашему бальзаму...

Конечно же, едва ли кто. Потому что, если Лев (красный) — ртуть, а Лилия — хлор (или содержит его), то Царица — их соединение — не иначе как сулема, от которой просто-таки неловко не отправиться к праотцам. Понимая это, Фауст так завершает свой рассказ:

Едва ли кто при этом выживал.

Так мой отец своим мудреным зельем Со мной средь этих гор и по ущельям Самой чумы похлеще бушевал.

Зенон, конечно, безотцовщина. Но, в отличие от отца Фауста, он не просто алхимик-любитель, а ученый алхимик. И потому истинный сын истинной (?) доктрины. Неукоснительной? Нет! Доктрины, дающей сбои. А какая же это, извините, доктрина, которая дает сбои?!

Но. пытливый ум Зенона. Чем этот ум должно утешить? Зенон: «Умру чуть меньшим глупцом, чем появился на свет». И здесь-то как раз нужен личный опыт, потому что слово зыбко и эфемерно, а опыт определенней и доказательней.

Но. «самой чумы похлеще бушевал». А чума — это уже из области жизни (хотя и смерти), а не из области доктрины: «. чума вносила в жизнь людей привкус бесстыдного равенства, едкое и опасное бродило риска». Это уже отнюдь не доктринальное заоконье, а самая настоящая жизнь в полихромных капризах разночтений.

Но ведь и аналогии в доктринальном мире символически-знаково удваивают (умножают) мир, полнят его уподоблениями: «Легкое — это опахало, раздувающее огонь, фаллос — метательное орудие, кровь, струящаяся в излучинах тела, подобна воде в оросительных канавках в каком-нибудь восточном саду, сердце — смотря по тому, какой теории придерживаться — либо насос, либо костер, а мозг — перегонный куб, в котором душа очищается от примесей.» Ради очищения души, хотя бы и умерло тело. Целительная алхимия, отраженная, однако, в образах алхимии златосереброискательской: духовно-вещественный космос. Что здесь возвышенней, а что приземленней — уже не ясно. Но. «опахало, раздувающее огонь»; но. «костер»; но. беспримесная душа. Дружить с огнем. Чтить (хотя уже и не читать) кни-

ги французского алхимика Николая Фламеля (1330 — 1418). Быть фла-менным и фламенно жить1!

Здесь же, недалеко, — металлопланетная символология: железо — Марс, медь — Венера, свинец — Сатурн, серебро — Луна, золото — Солнце. Ртуть — Соль — Сера. Брак мужского и женского. Соль — Солнце и вновь, соль, которую растворяют, а раствор дистиллируют, и так — далее. Многообразие аналогий вновь ведет к сдвигам определенностей, броуновской хаотичности, выбросам из незыблемой доктрины. То есть в «научную», но все-таки жизнь. Но и здесь в виду двойного зрения (и двойного чувствования); с одной стороны, дело это делает рука, с другой — деяние это творит десница. Кто и что победит и чья возьмет? Сын доктрины или вольный сын эфира?..

Постранствуем и повременим еще. Расщепим пространства и времена лет. И посмотрим, разочаруют ли нашего героя аналогии или как-то все само собою утрясется и уляжется? Но. не утрясается: «Унция инерции перевешивает литр мудрости». Если сказать по-иному, то унция опытного (физикомеханического) перевешивает литр спекулятивного (то есть того, что, так сказать, из общих соображений). Радикальное крушение чисто алхимического: «Возьми, сын мой, три унции ртути и столько же унций злости». Гениально и. поровну А в случае с Зеноном — ближе к земле, черняди, дабы просветить темь. Из доктрины в жизнь. Через опыт, но с определенной количественно-измеримой целью: узнать сегодня более, чем знал вчера. Вновь неравновесие, и потому вновь ущерб для доктрины.

Но. движемся по заоконью и по дорогам времени, когда я здесь, а меня уже ожидают там.

Что же там за окном такого?

Жанетта. Эта «обольстительница лунной ночью прокралась в дом, где он (Зенон. — В. Р.) жил, бесшумно поднялась по скрипучей лестнице и скользнула к нему в постель. Зенона поразило это гибкое, гладкое тело, искушенное в любовной игре, эта нежная шейка тихонько воркующей голубки и всплески смеха». И что дальше? А дальше — как всегда: «. уже через неделю он снова с головой ушел в книги». Сам ушел. По влечению, или же ведомый долгом — в мир доктрины? Этого мы в точности не знаем, но знаем только, что «Зенон позавидовал бродяге: тот волен поступать, как ему вздумается».

Вивина. «Она стояла перед ним — чистый, пресный ручеек. он (опять-таки Зенон. — В. Р.) снял тоненькое серебряное колечко, которое когда-то получил в обмен на свое от Жанетты Факонье, и, словно милостыню, положил его на протянутую ладонь. Он не собирался возвращаться. Он бросил этой девочке всего лишь подачку — право на робкую мечту». А

1 Б1ашеп - дуновение; Иаш1п18 - фламин, жрец; Патта - пламя, огонь (лат.) Прим. ред.

^онтекс

[(онтексп

ему — меж страниц ученой книги — Вивина вложила веточку шиповника. А Зенон, студент из Монпелье, даже и не заметил этого.

Живая жизнь как бы между прочим. Знание, хоть оно еще и не вполне сила, все-таки важнее. Доктринальное, неукоснительное знание. А все иное — любовно-неосмотрительное, набеглое и просто так.

И в то же самое время тот же Зенон скажет: «Да разве ж я стану вести себя, как тот осел Сервет, чтобы меня прилюдно сожгли на медленном огне ради какого-то толкования догмы, когда я занят диастолой и систолой сердца и эта моя работа куда важнее для меня».

Огонь здесь — не друг. И догма чужая. И Зенон — просто безбожник. Но у него своя догма и собственная доктрина, обеспечивающая жизнь его, Зенона, познающего ума. Поступится ли он этой — своей — догмой?

До конца жизни еще далеко.

А пока уж коли земля вертится, то она вертится. И эта истина — пусть даже и не беспрекословная — сильней священного слова.

А жизнь все же хороша, и жить в этой жизни тоже не так уж плохо. Не знаю, как для Зенона, а вот для Анри-Максимилиана точно. Анри-Максимилиан рассказывает про своего родственника Сигезмонда Фуггера, который, умирая, «приказал остричь волосы своим невольницам и настелить ими его ложе, дабы испустить последний вздох на этом руне, от которого пахло корицей, потом и женщиной». Женщиной!.. Но Зенон тут же катастрофически снизил пафос своего живиального собрата: «Хотелось бы мне быть уверенным, что в этих прекрасных прядях не было паразитов. и мне случалось в минуту нежности выбирать насекомых из черных кудрей». Моментально все пропало — женщина и запах корицы.

Быть в доктрине, хотя и не фанатично. Но и — обращать внимание на жизненное, не доктринальное, хотя и не дурманя себя до помрачения ума вольной волей животворящей недоктринальности, исполненной удивительно приятственных несовершенств, влекущих к бесшабашным неосмотрительным шалостям. Просто любви... А его дружок Анри-Максимилиан просто все это любил. «Так и надо жить поэту» (А Тарковский). А доктринеру так жить нельзя. Так вот и жил Анри-Максимилиан: «. любил шататься по улицам, переходя из тени на солнце, любил окликнуть на тосканском наречии красотку, которая может одарить поцелуем, а может и осыпать бранью, любил пить воду прямо из фонтана, стряхивая с толстых пальцев капли воды на запыленные плиты, или краем глаза разбирать латинскую надпись на камне, справляя возле него малую нужду».

Конечно, все это нравилось и Зенону, но жизни своей за такую вот жизнь он бы не положил. А за доктрину многознания?.. Проверим это в его оседлой жизни на излете странствий лет.

А из кармана убитого в военной стычке Анри-Максимилиана торчала его рукопись «Геральдика женского тела». А вот от Зенона, не начавшего еще главного своего пути — пути к себе — в оседлой своей жизни, оста-

лось бы иное: сентенции о человеке как механико-анатомическом объекте, где «легкое — это опахало, раздувающее огонь, фаллос — метательное орудие.» И далее — по уже цитированному тексту.

Здесь-то и начинается путь к себе в топосе оседлости и в пристальной работе врачом, одетым в уже достаточно потрепанный бутафорский хитон.

В ситуации оседлой жизни странник Зенон, взыскующий окончательной истины, проблескивающей сквозь темь хаоса, уже не Зенон, а псев-донимный Себастьян Теус.

Пространство окуклилось в конкретный топос города; а если точнее, то в христиански освященную богадельню, где надо лечить увечных и немощных богоугодно-экспериментальным врачеванием. Оседлость как образ жизни сжалась в точку, в которой свершились повсюду и нигде. Но столь же плотно свершились всегда и никогда. Истончилась граница меж вчерашним и сегодняшним. Но пространства, искушающие и влекущие, — вот они здесь и рядом. Только оглянись. Рядом и здесь. А в них, в этих пространствах — блуд. Изощренный, аномальный. И в этом смысле гротескный. И потому пробуждающий чувственность. Она-то и подстрекает выйти из доктрины. Но. вновь: «виденное ранее» и «вот оно» отождествлялись.

Но и внутри самой доктрины — непорядок: золотая алхимическая греза и прямой обман в виде украдкой подложенного в алхимический тигель самим адептом золотого дуката.

Потребно еще большее сосредоточение на самом себе, на собственной мысли. Задержать мысль как дыхание. Или: расслышать шум колес и не заметить их вращения. И снова: из мира идей — к плотной субстанции, когда унция наблюдения дороже тонны вымыслов.

Доктрина, которой Зенон был верен большую часть своей жизни, пошатнулась. А встревать в распрю между требником и Библией — по-прежнему не для него. Но также не для него застопорить свою мысль, если припрут, для того, чтобы выбрать между ортодоксально бессмысленным Да или еретически дурацким Нет.

Но. чувственные страсти. «Плотоугодие». И оно духовно, «потому что мир так называемых низменных ощущений связан с самым тонким в человеческой природе». И это самое тонкое Себастьян Теус профессионализирует. Отказавшись от собственного имени и став «общезначимым» Теусом, бывший Зенон, переспав с влюбившейся в него девственницей, считает своим долгом лишь «уврачевать и утешить ее», а не любовно приласкать. И даже никакого торжествующего чувства победы. И потому без тени сожаления отпускает ее в путешествие с французским священником.

Между тем настоящее полнится минувшим. Прошедшее выступает как настоящее прошедшего, а будущее как настоящее будущего. Самое же сиюминутное настоящее и прошедшее, понятое как история, собственной цены не имеют. Лица сливались «с безымянностями минувшего» как разные лики одной и той же субстанции. Христианство, иудаизм, магометанство вообража-

^онтекс

[(OHTeKCJ

ются Себастьяну Теусу, уже не уверенному в праве на собственное имя, «триединой ложью»: «Я един и многое во мне» («Unus ego et multi in me»).

Всматриваясь в цифры, складывающие текущий год — 1491, Зенон случайно прочитал его как 1941 и понял, что он «ступал по собственному праху».

Тайна магии окутала его силою вещей, и Зенон сделался невидимкой. (Точнее: Себастьян Теус пребывал в собственной оседлости, хотя и пошатнувшейся).

А что происходит в это время с магико-алхимической, взыскующей окончательной истины, доктриной? Или: какая доктрина все же удерживала его и крепко ли?

«Мое ремесло — лечить», — декларирует Зенон. Но под присмотром алхимических предписаний, сродственных алхимическому целительству, то есть освобождению больного металла (=больного тела) от порчи естественной или благоприобретенной. Ведь медикамент, как уже сказано, — синоним философского камня, получению которого предшествует приготовление материи камня путем нагревания и соединения философской ртути и философской серы; то есть чернения («гниения») сквозь темень к темени еще более темной. Это и есть opus nigrum (черная стадия). Томительно продолжительная. Тождественная приуготовлению себя к грядущим рукотворным чудесам, призванным преобразовать несовершенное в совершенное (вовне); но и внутри: совершенствование собственной души, а значит, и миросовершенствования собственной активностью в этом пока еще несовершенном мире. Под стать основателю герметики Гермесу Трижды Величайшему (по преданию, V — IV в. до н.э.). Но если у Гермеса «все, что внизу, подобно тому, что вверху» («Изумрудная скрижаль»), то Зенон обходится «без верха». Он только в земном. Не потому ли притязания Зенона скромнее (еще раз: «Мое ремесло — лечить»)?

Далее. Алхимический императив «solve et coagula» — «растворяй и сгущай» — казалось бы, чисто операциональный и вправлен в ряд двенадцати операций алхимического дела. Назову их все: кальцинация — обжиг, коагуляция — затвердевание жидких веществ; фиксация — превращение летучих в нелетучие; растворение — прием разделения веществ, варка на медленном огне, дистилляция — освобождение жидких веществ от примесей; сублимация — возгонка сухого вещества острым пламенем в закрытом сосуде; сепарация — отделение взвесей от жидкости (фильтрация, сцеживание); размягчение — обращение твердого вещества в воскообразное состояние; ферментация — брожение; умножение — увеличение навески философского камня; бросание — «физико-химическое» касание философского камня «исцеляемых» металлов. Этот порядок представлен французским алхимиком Бернаром Тревизаном (1409 — 1490) — современником нашего героя. (Здесь впору вспомнить пародийную лестницу алхимического делания, коим начато мое первое отступление в мир герметики).

Обратите внимание: solve и roagula у Тревизана стоят в обратном порядке. У Зенона же — вновь к чернению, а у Тревизана — только вперед. К совершенству От чернения через омовение к рубификации (покраснению) и далее — к ясному и золотому: красно-желтому, кровавому, солнечному. А у Зенона — вновь и вновь к началу. К пресуществлению, евхаристии. К Иисусу Христу (=философскому камню). И потому ни к тому, ни к другому. Двойная крамола: по отношению к братьям-герметистам и к братьям во Христе. Между.

И здесь, и там. А точнее: ни там, ни здесь. Но» в предощущении вечного. В ожидании полноты чуда, когда на часах без пяти минут вечность. Или так: стрелки, сцепившись, стоят, а часовой механизм тикает. Пульсирующее время мысли. Жизнемысли. Время творения, которое всегда при начале. При множестве идей: «Ненавижу человека одной книги» (Зенон).

Автор и материал творят друг друга. Первоматерия и первомысль взаимопересотворимы. Слово творящее, оно же и творимое. «Я пью, и я питье» (из гностического текста).

А за окном его клиники-лаборатории все свидетельствует о том, что все моральные категории осквернены грязной плотью и выкраснены кровью невинных.

Но» пленительный блуд греховодников в заброшенных банях (рядом с лечебницей Зенона-врача). Там трансмутируется плоть: свечение обнаженных тел. Чистое сияние серебра старинной черни, пребывающего в одном шаге от золота, которое вот-вот» Потому что почти в реальности. И потому почти в реальности, что иносказания типа Молока Богородицы, Черного Ворона, Зеленого Льва, Соития Начал, отлетев в оккультное небытие, как знаки пресуществились в то, что они знаменуют. Сказались вещами всего мира.

И тогда живое — едино живое: сдох (про животное) и умер (про человека) должны звучать одинаково — умер. Равно как забить и убить должны звучать тоже одинаково: убить. Тогда будет восстановлено священство всего живого. И тогда же лично пресечь свою собственную жизнь предстанет лично ответственным актом суверенного владельца своей же суверенной жизни. Exitus rationalis. Выход из доктрины в пространства и времена, текущие сами по себе. Но времена и пространства, осознанные таковыми в «смертный час» самоисчерпаемости доктрины.

* * *

Mors philosophica (философская смерть) неумолимо приближается к смерти натуральной, которой предшествует ars moriendi (искусство умирания), а философский камень как принцип вновь становится живым Зеноном. И философский камень вовсе теперь уже не при чем. Зачем он нужен, если грядет смертный час, а в этот час не только не страшно, а как-то "у

даже естественно назвать собственное свое имя — Зенон?! Что он и делает, ф

когда сыщики инквизиции волокут его в тюрьму — в это последнее, совсем ^

уже точечное пространство, где все оставшиеся его дни и в самом деле без О

числа. И

[(OHTeKCJ

Сейчас речь пойдет об этой — последней — части жизни (или точнее: vita mortua) Зенона — Теуса — Зенона.

И эта речь в высочайшей мере всерьез. Мысль и слово Зенона, пришедшего к самому себе: из тьмы к еще большей — кромешно смертной — тьме, и остановившегося у порога смерти.

Но прежде вновь к началу. Еще раз» Зенон начальный: «Да разве ж я стану вести себя, как тот осел Сервет, чтобы меня прилюдно сожгли на медленном огне ради какого-то толкования догмы, когда я занят диастолой и систолой сердца и эта моя работа куда важнее для меня». Зенон тогда, в самом начале, — враг церкви, или, что то же, обыкновенный безбожник. Только еще не раскрывшийся. Взять под наблюдение можно, но брать еще рано. А вот спустя жизнь — взяли. Пространство сузилось до размеров маленького квадрата тюремной камеры. Время норовит остановиться почти у вечности. Так сказать, над вечным покоем. Если совсем коротко, то: «Квадратик неба синего и звездочка вдали»». Но и та вот-вот погаснет, а квадратик синего неба почернеет. Не стадия ли чернения, растянувшаяся на жизнь? И далее — навезде и навсегда»

Может быть, в этот час тем более следует, так сказать, поступиться принципами. Ради жизни. Но какой жизни?..

Впереди костер, а с ним боль от огня; боль, причиняемая с умыслом. Впрочем, и хирург тоже делает больно, но во благо. А здесь с дурным умыслом. Вот в чем вся мерзость!

И дело не в собственно крамоле, а в том, что гонителей, мучителей и улюлюкающую толпу снедает зависть к тому, кто инако мыслит. Он, видите ли, а не я мыслю, и притом инако.

Он маг и заправляет сверхъестественным (это в глазах невежд и глупцов), а в глазах священников тем самым отрицает чудо. И тогда в поле магического (а это поле — все пространство) для личной власти бога не остается места. Ведь магия — это и ритуалы, и бой барабанов, и черные эшафоты, злонамеренная порча и магнит приворотной любви»

В магическом — суеверия и скептицизм в глазах общественности перемешались. Но главное — скептицизм. И тогда, чего доброго, маг-чернокнижник может выставить на показ невидимое и объяснить необъяснимое. В ярких сполохах алхимического завораживающего многоцветия: зеленого — пурпурного — белого, проступавших из кромешности алхимической черняди. Похоть прикинется томлением по деторождению, безграничное обернется бесконечным, Ignis noster (наш огонь) предстанет адскими пламенами»

Но вместе с тем, Великое деяние как совершенствование души» Чем не богоугодное дело?! И тогда можно и простить? Но простить за так или все же сжечь? Но смерть — меньшая победа над ересью, чем хотя бы по-лураскаяние. Так думали судьи.

А что при этом Зенон?

Человек опыта, Зенон знает: «Non cogitat qui non experitur» («Кто не производит опытов, тот не мыслит».) Но каждый новый опыт каждый раз начинается с нуля» И сейчас это смертельный номер (=опыт). А толпа, если это будет публично и заживо, будет улюлюкать и топотать. Потому что человека губят люди.

Можно было бы выйти из доктрины в жизнь. И полуотречься. Или вовсе отречься. Но ради чего? В работе с диастолой и систолой заранее известно все. Жизнь прожита. И пусть тебе под 60. При сыгранности жизни в 60 — это все равно, что под 70, а то и под 80. Под все 100. Но в заоконье и раньше живое — любовное, девичье, женское (то есть теплое, жаркое и телесное) не очень-то интересовало Зенона.

Для кого жить? Не для кого» Иное дело, когда есть для кого:

А современник Галилея Был Галилея не глупее:

Он знал, что вертится Земля,

Но у него была семья.

Евг. Евтушенко

В доктрине делать нечего. А в не-доктрине не интересно, потому что не для кого. Нет любви. Вот в чем дело.

Сказать «бессмысленное Да» или же «дурацкое Нет» — глупо и бессмысленно в равных долях. А прервать фактически прожитую жизнь означает все-таки свершить ее как текст (=произведение?).

Не алхимический ли текст — мастерский и искусный? И не впускать при этом никого в свой темный, потаенный мир.

Голос из ХХ века:

А птичка верит, как в зарок,

В свои рулады.

И не пускает на порог Кого не надо.

Б. Пастернак

Текст как мироздание или мироздание как не-священный текст, или как собственная, лично выстроенная судьба? Текст этот — сам Зенон и есть, добившийся освобожденья своею собственной рукой. В прямом смысле этой жутковатой строки — лезвием по венам. В последний раз побывав хирургом по собственному к себе же вызову. Как Мастер и Артист. Выступивший по делу, за коим точнейше регламентированное доктринальное умение. Артист, переживший «...великие минуты хирургических свершений». Мастер!.. ^

* * * Ф

Пред тьмой вечности Зенон «» вперился взглядом в пустоту. Время и ^

мысль оцепенели, как посреди урагана, бывает, настает вдруг зловещая ти- О

шина». И — далее: «Стиснув ладонями челюсти, стараясь дышать размерен- ^

^онтексу

но, чтобы унять сердцебиение, он наконец подавил бунт собственного тела», провидя «сродство тлена и жизни». Соображая насчет «вечной воды», Зенон смочил лицо ледяной водой, слизнув каплю языком. Откуда-то зазвучал хрипловатый и ласковый голос брата Хуана: «Отойдем ко сну, сердце мое».

Душа и кровь покидает тело одновременно. Не есть ли кровь и душа одна субстанция, только в разных обличьях? Личность отбывает в свое же естество (предсуществование).

«Торжественность смерти».

Вот как это было: «Могучий гул уходящей жизни все еще продолжался — ему помыслился фонтан в Эйюбе, журчание бьющего из земли ключа в Воклюзе, в Провансе, река между Эстерсундом и Фреше, хотя вспоминать их названия ему не пришлось. Он часто и шумно глотал воздух, но дыхание было поверхностным, воздух не проникал в грудь: кто-то, кто был не вполне тождествен ему самому, поместившись слева, позади него, равнодушно наблюдал судороги этой агонии. Так дышит, достигнув цели, обессиленный бегун. Стало темно, но он не знал, где эта тьма — внутри него самого или в комнате: мраком оделось все. Но и во мраке происходило движение, одни сумерки сменялись другими, бездна — другой бездной, темная толща — другой темной толщей. Однако эта тьма, не похожая на ту, какую видишь глазами, искрилась разноцветьем, порожденным, так сказать, самим отсутствием цвета: чернота становилась мертвенно-зеленой, потом оборачивалась чистой белизной, бледная белизна переходила в багряное золото, хотя при этом первородная чернота не исчезала, — так след звезд и северной зари мерцает в ночи, все равно остающейся непроглядной. На мгновенье, которое показалось ему вечностью, алого цвета шар затрепетал то ли в нем самом, то ли вовне, кровавя море. Словно летнее солнце в полярных широтах, сверкающий шар, казалось, колеблется, готовый склониться к надиру, но вдруг незаметным рывком он поднялся в зенит и, наконец, истаял в ослепительном свете дня, который в то же время был ночною тьмою.

Он больше ничего не видел, но внешние звуки еще долетали до него. Как когда-то в убежище Святого Козьмы, в коридоре послышались торопливые шаги — это тюремщик заметил на полу черноватую лужицу. Случись это немного раньше, умирающего охватил бы ужас при мысли, что его силой вернут к жизни и ему придется умирать еще несколько часов. Но теперь все тревоги отступили — он свободен; человек, который спешит к нему, — это друг. Он попытался — а может, ему показалось, что он пытается, — подняться, не вполне сознавая, ему ли пришли на помощь или это он должен кому-то помочь. Звон ключей и скрежет отодвигаемых засовов слились для него в один пронзительный скрип открываемой двери. И тут наступает предел, до какого мы можем следовать за Зеноном в его смерти».

Алхимические трансмутации видов и образов, сопровождаемые трансмутациями цветовыми, обрели здесь отнюдь не иллюстративную значи-

мость, а вполне романную — художественную — плоть. Исторически достоверный регламент последовательности цветов сбит, краски плывут, доктрина взорвана. Алхимия как Scientia ттШаЬШБ («Наука неизменная») больше не существует.

Но черное как источник цветовых образов и видов остается. Зыбких, не зафиксированных видов и образов, пышущих внутренним, человеческим жаром. Жизненно-смертным огнем. Именно эта художественно произвольная, а не технологически-воспроизводимая материя актуализирует прошлое, вынуждая читателя проживать его заново как жизненно насущное настоящее.

* * *

Что получилось?

Убил доктрину в себе, исчерпав ее, и без того колеблющуюся, вовне. Прервал жизнь физическую, никогда не ощущая к ней вкуса. Потому что жизнь вокруг была для него без любви: он был «бездомен». И «без-дамен» тоже — всегда. (Это все определения П. Антокольского). Еще сильнее: безлюбовен. И такой жизни, ясное дело, ему было не жаль. А только одной доктриной жить нельзя, как и просто жизнью — одному без любви.

Атеистический, и потому предельно честный и абсолютно бескорыстный акт свершился.*

* Работа выполнена при поддержке РГНФ и РФФИ (2004 г.)

^онтекс

ук

п

роблемы раииональной философии

Под таким названием вот уже полтора года в Институте философии РАН работает ежемесячный семинар, в котором неизменно принимают участие многие ведущие специалисты. Это позволяет думать, что идея создания семинара себя оправдала. Большинство заслушанных на нем докладов были весьма актуальны и содержательны, вызывали продуктивные обсуждения. Эти обсуждения еще раз показали, насколько острой является ныне проблематика рационализма в философии и культуре, вообще рационального подхода к обсуждению разных философских проблем.

Организаторы семинара (проф. Д.И. Дубровский и член-корр. РАН И.Т. Касавин), отдавая себе отчет в чрезвычайной актуальности этой проблематики и потребности в ее систематическом квалифицированном обсуждении, вместе с тем надеялись, что семинар сможет в какой-то мере содействовать развитию эффективных форм профессиональной коммуникации, служить своего рода центром притяжения интересов и объединения теоретических усилий для определенной группы философов (ведь каждый из нас нуждается в творческих стимулах, а их источник часто лежит в живом общении).

С этой целью была установлена строгая форма проведения семинара: у каждого докладчика (который за неделю до заседания предоставляет развернутые тезисы) должен быть заранее подготовленный оппонент; на доклад отводилось 30 минут, для выступления оппонента — 15 минут, 10 минут для вопросов и остальное время — для обсуждения; работа семинара ограничивалась двумя часами. Четкое соблюдение такого регламента, безусловно, способствовало результативности семинара.

На каждом заседании присутствовало обычно более тридцати человек. Активное участие в работе семинара принимали Р Г. Апресян, В.И. Аршинов, Л.Б. Баженов, Л.П. Буева, И.А. Герасимова, Д.И. Дубровский, В.В. Казютинский, И.Т. Касавин, ГД. Левин, В.А Лекторский, Е.А Мамчур, Л.А. Маркова, И.П. Меркулов, Л.А. Микешина, А. Л. Никифоров, В.Н. Порус, Б.И. О Пружинин, В.М. Розин, М.А Розов, Ю.В. Сачков, В. И. Самохвалова, Г.В.

^ Сорина, В.С. Степин, В.П. Филатов, Н.С. Юлина, В.А Яковлев, ряд других

X сотрудников Института философии и преподавателей кафедр филосо-

фии московских вузов.

м

Надо подчеркнуть, что потребность в таком семинаре вызывалась многими существенными факторами нынешнего времени. Отметим лишь некоторые из них.

Вначале, наверное, стоит сказать об особенности нашей философской деятельности в последние пятнадцать лет, после того, когда вдруг нагрянула безразмерная свобода самовыражения, зашореные марксисты разом стряхнули с себя все былые ограничения, стало возможным говорить и писать, что угодно. Появилось множество новых авторов, в большом потоке литературы значительное место заняли непрофессиональные, полуграмотные публикации, сугубо компилятивные тексты. Резко снизилась роль экспертных оценок философской продукции. У ряда профессионалов же стала проявляться тенденция потрафить массе, ее ирра-ционалистическим позывам, инстинктам, символам веры — возник своего рода философический масскульт.

В системе культуротворческой деятельности на первые роли в последние годы выходит рыночная жажда успеха, прагматическая психология и идеология. Истина и правда неспособны конкурировать с выгодой, что непрестанно демонстрируют нам средства массовых коммуникаций. Все это существенно подрывает позиции рационализма и здравого смысла.

К этому следует добавить, что в условиях информационного общества происходят заметные изменения всей системы культуры, в результате чего философская деятельность обретает новые черты. Резко возрос концептуальный плюрализм философского знания, поколеблены его классические ориентации, усилились тенденции иррационализма, релятивизма, де-структивизма, что особенно ярко проявилось в продукции философов постмодернистского направления.

В этих условиях особенно важную функцию в системе культуры призвана осуществлять именно рациональная философия. Имеется в виду такой тип философской деятельности, который сохраняет рефлексивно-критическую установку, не противопоставляет себя научному знанию, ориентирован на разработку его методологических проблем. Рациональная философия отвергает иррационалистические и экстремистские псевдоновации, защищает позиции умеренного консерватизма, противодействуя разрушению фундаментальных кодов жизни и культуры. Представители рациональной философии стремятся к теоретическому обоснованию выдвигаемых положений, требуют четкой аргументации, логической последовательности и высокой интеллектуальной ответственности автора. Именно такие требования предъявлялись к участникам семинара, которые в этом отношении выступали единомышленниками.

Вместе с тем сторонники рациональной философии отдают себе от- О

чет в ограниченности знания и человеческих возможностей. Тайна веч- ^

ных, неразрешимых проблем — постоянный фон рационального фило- X

софствования и его граница, которая, как и всякая граница, представляет

п

для него вызов и предмет осмысления. Поэтому программа рациональной философии вряд ли может иметь строго последовательный, систематический характер. Это, скорее, подвижная мыслительная конструкция — регулятивный идеал, направляющий деятельность профессионального философа, для которого философия не противостоит его жизни, но является его значимой частью.

Поэтому на заседаниях семинара ставились и обсуждались не только ключевые эпистемологические проблемы, включающие, естественно, их онтологический горизонт, но также вопросы аксиологического и экзистенциального плана, вопросы, касающиеся теоретического осмысления рациональной деятельности. Можно отметить доклады, посвященные проблематике субъект-объектных отношений (В.М. Розин, Л.А. Маркова), обоснования и истины (Г.Д. Левин), релятивизма (Л.А. Микешина), теоретических и эмпирических основ эпистемологии (И. П. Меркулов, Б.И. Пру-жинин), рациональной аргументации (И.А Герасимова) и др., а наряду с этим доклады, посвященные ценностным аспектам рациональной философии (В.Н. Порус), рациональному поведению и теории деятельности (В.П. Филатов, Г.В. Сорина), прояснению значений, которые связаны с понятием «смысл жизни» и его рациональному истолкованию (Л.А. Никифоров).

Остро сознавая неизбывную проблемность человеческого существования, неопределенность будущего, рациональный философ призван противостоять нагнетанию абсурда и столь модного ныне невротического алармизма, крепить внутреннюю самоорганизацию и мужество духа, всемерно поддерживать оптимистическую перспективу, ибо только она способна генерировать энергию и волю, необходимую для решения глобальных проблем человечества.

Рациональная философия видит источник сохранения оптимистической перспективы прежде всего в исторических факторах. Основы рациональности и практической эффективности заложены результатами биологической эволюции. Этот нерушимый пока генетический базис создавался и совершенствовался на протяжении сотен миллионов лет. Он прошел испытания в бесчисленных экстремальных ситуациях, и это позволяет сохранять уверенность, что его адаптивный и творческий потенциал достаточен для осуществления успешной умственной и практической деятельности в нынешних и грядущих экстремальных условиях.

Вместе с тем история человечества свидетельствует, что все подлинно ценные, жизненно важные результаты человеческого существования, были так или иначе обусловлены именно рациональными форО мами деятельности. И сами эти результаты, взятые в «готовом» виде,

^ имеют недвусмысленно рациональную форму (мы видим это даже в

X таких «результатах», как мистические учения, выражающих дух ирра-

ционализма).

м

Рациональный философ отдает себе ясный отчет в значении здравого смысла и обыденного языка, поскольку в них аккумулирован исторический опыт человечества. Проявление высокомерия по отношению к здравому смыслу и обыденному языку со стороны интеллектуальных снобов (мнящих себя особо «продвинутыми») — верный симптом субъективистских аномалий и суперноваторских потуг, суть которых зачастую — в способе компенсации творческого бессилия.

В современных условиях рациональная философия выполняет важную функцию в системе культуры, она выступает в роли терапевта человеческого разума, по крайней мере — философского разума, который, как и разум отдельной личности, склонен к малым и большим патологическим отклонениям. Рациональная философия имеет одной из своих задач диагностику и выработку действенных средств против параноидных, депрессивных, шизоидных и невротических поползновений разума в философии и культуре. Конечно, такого рода поползновения имеют свои социально-экономические и иные объективные причины, однако, они сами в свою очередь служат причиной углубления кризисных ситуаций. Поэтому реализация указанной терапевтической функции является делом чрезвычайно актуальным.

Все отмеченные выше вопросы выражают те или иные насущные задачи рациональной философии. Некоторые из них затрагивались на заседаниях семинара, другие еще ждут своей постановки и обсуждения. Разумеется, работу семинара надо совершенствовать как в организационном плане, так и в содержательном — за счет большей актуальности докладов и предлагаемых творческих подходов к решению важнейших проблем и путем более широкого привлечения молодых философов.

Д.Д.

т

О

с

X

х

т

/Мастер-класс преподавател е

ространство и время: лекция и рефераты

ИА ГЕРАСИМОВА

В преподавании курсов по философии и философии науки важное место отводится самостоятельной работе студентов, магистрантов и аспирантов. Формы работы различны — подготовка и выступление с докладом на семинаре, кружке, учебно-научной конференции; подготовка и написание тезисов доклада; реферат, а для специализированных учреждений — курсовая и диплом. Пожалуй, реферат можно считать наиболее распространенной формой самостоятельной работы в вузах, не отвечающих за специальную подготовку философов. В целостном процессе обучения лекция и реферат взаимно дополняют друг друга. Выбор темы реферата во многом зависит от содержания и характера лекции, в частности, от того, насколько преподавателю удалось пробудить интерес к теме. В идеале — реферат — это отклик, зародившийся в душе начинающего исследователя в ответ на вечный зов непознанной Истины, скрытой под покровами философского языка. Работа над рефератом — это совместная работа ученика и опытного наставника, диалог двух сознаний и, в конечном счете, поддержание традиции научного познания мира в культуре.

Лекция по философской тематике в ограниченном объеме курса не может быть исчерпывающей. В лучшем случае устная лекция только вводит в Храм Познания: знакомит с философским языком, выделяет смысловые фокусы темы, систематически излагает открытые проблемы и возможные пути ре-

шения. Самостоятельная работа над темой реферата — это само непосредственное переживание тайны творчества в Храме Познания. Об идеях, высказанных на лекции, и их отражениях в рефератах пойдет речь в этой работе.

1. Философские

ПРОБЛЕМЫ

ПРОСТРАНСТВА

и времени: лекция

Тема «Философские проблемы пространства и времени» входит в общую тематику курса «Философия науки», который читается мною в течение одного семестра (36 лекционных часов и 18 семинарских) для магистрантов РГУ нефти и газа им. И.М.Губкина. Специализация слушателей разная: нефтегазовое дело, разработка, механика, геология, прикладная математика, химическая технология, экология, экономика. Тема подчинена общей концепции курса, ведущей идеей которой является идея совместной эволюции природы, культуры и человека. Обсуждение проблем истории науки и техники, методологии науки, основных концепций науки ведется в соответствии с ведущей установкой -рассмотрением науки в системе культуры. При построении курса учитывалось следующее обстоятельство. Восприятие материала может осложняться по причине неразвитости у слушателей навыков междисциплинарного синтетического мышления, сложившейся привычки к узкоспециализированному мышлению, отсутствия знаний по

широкому кругу научных дисциплин, не владения гуманитарной и философской терминологией. Учитывая эти факторы, курс построен таким образом, чтобы свести до минимума обращение к специализированным философским текстам; делается упор на работы общенаучного характера с достаточно ясным и четким языком, а также на традиции аналитического стиля в философии.

Вторая часть курса посвящена актуальным проблемам науки. В заявленных темах ставятся и обсуждаются вопросы, волнующие сегодня как научное сообщество, так и широкие круги мыслящих людей. Открытия и выводы науки — о природе пространства и времени, сущности информации и энергии, смысле и законах эволюции, о положении человека во Вселенной, о механизмах поведения социальных и природных систем в условиях неустойчивости и кризиса, о необходимости нового диалога с природой, о человеческом мозге и природе сознания - столь революционны, что способны коренным образом поменять мировоззрение современного человека. С другой стороны, ученые вполне искренне сознаются, что не в силах дать компетентный ответ на многие поставленные вопросы. В ситуации современного глобального кризиса идет упорный диалог ученых и философов, науки и религии о путях эволюции и возможностях человеческого разума. Отсюда обсуждение философских проблем науки ведется на фоне напряженных межкуль-турных и междисциплинарных дискуссий.

/Мастер-класс преподавателе

/Мастер-класс преподавател е

В теме «Пространство и время в современной научной картине мира» (6 лекционных часов) кроме основных методологических принципов исследования этих важнейших категорий науки и философии и ставятся и обсуждаются открытые проблемы. Ввести в проблемное поле можно сразу перед подачей основного материала. Приведу только некоторые из вопросов.

Являются ли свойства пространства и времени неизменными?

Почему наше пространство трехмерно?

Могут ли существовать многомерные миры?

Реален ли четырехмерный пространственно-временной континуум Минковского?

Реально ли 11-мерное пространственно-временное многообразие после Большого взрыва?

Внешнее физическое пространство реально или это «объективная чувственная иллюзия»?

Могут ли существовать материальные объекты вне пространства и времени?

Можно ли геометризовать материю?

Может ли время течь в обратном направлении?

Можно ли концентрировать и удлинять биологическое время?

Что произойдет, если «рассогласовать» часы внутри человеческого организма?

Что такое время в системах с памятью?

Возможно ли путешествие во времени?

Как воспринимается пространство и время в разных культурных традициях?

Для ориентации в тематике, прежде всего, полезно разобраться с языком, на котором можно говорить о пространстве и времени. Различают пространство и время объективное (интерсубъективное, реальное) как условие сосуществования любых окружающих объектов и процессов, и субъективное (перцептуальное) — условие сосуществования и смены ощущений и других психических актов. Другая терминология: внешнее пространство (физическое, объективное, онтологическое) и внутреннее пространство (психическое, субъективное, экзистенциальное, «пространство в мире человека», «время человеческого бытия»). Физическое макропространство и время является фоном человеческого опыта, оно первично по отношению к опыту, относительно независимо от явлений и процессов. Для эмпирического уровня научного познания физическое макропространство и время первично. На теоретическом уровне науки рассматриваются реальные пространственно-временные многообразия (мир квантовой физики), а также вводится понятие модельного (математического) пространства.

В лекциях особое внимание обращалось на идею множественности пространств и времен в науке, что обусловлено с одной стороны особенностями структурного уровня организации материи, а с другой стороны возможностями его познания в той или иной научной дисциплине. В зависимости от задач

науки и предмета исследования различают физическое пространство и время, биологическое пространство и время, социальное пространство и время, информационное пространство и время, виртуальное пространство и время, модельное пространство и время, личностное пространство и время, метафизическое пространство и время и т. д.

При существующем многообразии представлений о пространстве и времени полезно знать основные свойства макропространства и макровремени. Метрические свойства макропространства (количественный аспект): протяженность, однородность, изотропность; макровремени — длительность, однородность. Топологические свойства (качественный, структурный аспект) макропространства-времени: четырехмерность (3+1), непрерывность, упорядоченность, эвклидова топология; времени: одномерность, непрерывность, линейная упорядоченность, однонаправленность.

Среди философских проблем пространства особый интерес вызывает проблема геометризации материи или вопрос о связи геометрии и физики. Проблемный узел связывает воедино древнейшие представления пифагорейцев и Платона о роли пространственных форм в порождении материальных вещей и поддержании мирового порядка; современные представления о законах симметрии в физике, химии, кристаллографии, биологии, искусстве; идею о блочно-ячеистой структуре вещества Вселенной, начиная с микромира и кончая скоплениями га-

лактик, и учение йогов о взаимосвязи телесных и психических процессов (топологически правильно воздействуя на тело, человек воздействует на мозг и другие внутренние структуры). Напрашивается общий вывод: организация энергии и вещества подчинена законам топологии.

Время для человека всегда ассоциировалось с тайной, а могучее воображение порой придавало ему статус живой сущности. У Шекспира в «Зимней сказке» крылатый персонаж выходил на авансцену и в полном одиночестве повествовал о своей способности менять все на свете и, действительно, направлял трагический ход действия к благополучному финалу:

«Я — время. Я вселяю ужас. Я —

Добро и зло. Я — счастие и горе.

Я порождаю и караю грех.

Неотразим полет мой. Я могу Перенести вас чрез шестнадцать лет; Их точно не бывало. Я могу Все ниспровергнуть — все законы мира В единый миг во тлен преобразить! Нет перемен во мне: таким же было Я на заре далекой мирозданья;

Я видело начало всех начал,—

При мне круговорот века свершали;

И наши дни я то ж покрою пылью,

И яркое сиянье этих дней В преданьях назовется старой сказкой...

Итак — свершился длинный круг времен

Прошли года, как мимолетный сон,—

. Но я вперед не буду забегать,

Пусть сами вы увидите, что будет.

ВШекспир. «Зимняя сказка. IV, 1.»

Пер. П. Гнедича

/Мастер-класс преподавател е

Ф

I-

(б

Й

а

О

с

ф

а

и

и

(О

с

X

I

а

ф

В древнегреческой философии (Парменид, Зенон, Платон) образ времени осмыслялся в связи с понятием бытия. Вечное бытие мыслилось как неизменное, то, что не возникает или «вечно возникает», не уничтожается и постигается разумом. Временное бытие, напротив, постоянно возникает и гибнет, оно нереально и иллюзорно, также как и наши мнения и чувства. Осмысление понятия вечности в дальнейшем привело к идее меры пребывания, а затем и научного понятия длительности. Известно, что Аристотель впервые поставил проблему измерения времени, рассматривая время как меру движения. Во втором веке до н.э. было обнаружено, что эталон движения — восьмая сфера неподвижных звезд — вовсе не являет пример равномерного периодического процесса. Выход был найден простой — ввели девятую особую сферу — время (опять-таки сущность!). В механике Ньютона оба аспекта были объединены в понятиях абсолютного времени (время-субстанция) и относительного времени.

Размышления над проблемой времени как становления приводят к парадоксу «прошлое-настоящее-буду-щее», когда прошлого уже нет, будущее еще не наступило, а настоящее неуловимо мимолетно. Чем же обусловлена асимметрия времени, течение из прошлого через настоящее в будущее? Один из ответов связан с идеей необратимости материальных процессов. Выделяют термодинамическую, электромагнитную, космологическую, историческую стрелы времени. Другой ответ дают нейрофизио-

логи: функциональная асимметрия мозга обеспечивает несимметричную ориентировку во времени: правое полушарие отвечает за построение чувственного образа и воспоминания о прошлом, а левое — логиковербальное —ориентирует в будущее. В компьютерной модели становления существует программно-обусловленная асимметрия между прошлым и настоящим с одной стороны, и будущим, с другой (А.М. Анисов).

В динамических концепциях времени делается акцент на становлении и процессуальности, предполагающей внутреннюю связность состояний объекта. В статических концепциях отношение «раньше-позже» устанавливается между событиями, не связанными с собой причинно-следственной цепью («этот выпуск журнала выйдет гораздо позже выборов в Госдуму, состоявшихся 7 декабря 2003 г.»). При статической позиции по времени можно «гулять» как по пространству, сравнивая между собой события по их чередованию. Время в этом случае мыслится опространственным. В мире четырехмерного континуума Минковско-го опространственное время, по существу, представляет собой канал информации между координатными системами.

Процесс становления или непосредственный переход из одного состояния в другое порождает представления о линейности времени. А может ли время ветвиться? Время ветвится в будущее (возможные пути развития событий) и время ветвится в прошлое (то, что могло потенциально случиться) — заявляют ло-

гики, историки и космологи. Более того, историки насчитывают двенадцать понятий времени: пульсирующее время, циклическое время, ньютоновское линейное время без начала и конца, христианское линейное время с началом и концом, линейное время прогресса, линейное время регресса, время как последовательность точек (исламская историография), спиральное время, летописное время (событие без предшествующего и последующего), время хроник (событие с предшествующим и последующим), историческое время (событие вписано в историю, которая известна историку), глубинное время (учет времени историка как аналитика).

Если имеется множество времен, то как они согласуются? О сложности этой проблемы можно судить по результатам исследований биологического времени. Живой организм представляет собой высоко интегрированную материальную систему, в которой процессы ведут себя как единый поток, синхронно и пропорционально ускоряясь и замедляясь под воздействием различных, как внутренних, так и внешних факторов. Человек как бы представляет собой часы с многочисленными стрелками — от тыс. долей секунды (колебания отдельной клетки), до циркадных (околосуточных) ритмов, сезонных ритмов и далее до биологического времени вида. Синхронизация целого происходит за счет генетических и гормональных регуляторов, однако в экстремальных ситуациях вступают в действие клеточные резервы времени. Биологи научились оста-

навливать, замедлять и ускорять биологические часы, однако вмешиваться в природные процессы не советуют: любое расстройство организма грозит болезнью и гибелью.

Связь понятия времени с понятием сознания очевидна. Благодаря памяти, воображению и сознанию время приобретает свойство «присутствия отсутствующего»: память удерживает следы воспоминаний (настоящее прошлого), предвидение и воображение рисует следствия в будущем, налагая прошлое на будущее (настоящее будущего), а мышление актуализует то или другое (настоящее настоящего). Благодаря своему сознанию, человек собирает, синтезирует, уплотняет разные моменты-события в единое целое. Каждый человек делает это по-своему. Чем активней сознание, тем более оно духовно. Чем пассивней сознание, тем более оно материально, фрагментарно. Человек с оплотнен-ным сознанием не помнит даже фактов своей биографии, не может их связать в единое целое, а уроков жизни просто не замечает.

2. Реферат

КАК ДОПОЛНЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

Учебные рефераты пишутся для того, чтобы показать, насколько хорошо освоен материал курса, в какой степени студент включает обсуждаемые проблемы и решения в сферу своего личного мышления. Рефераты по философии развивают гуманитарное самосознание и умение мыслить на уровне человека

/Мастер-класс преподавател е