CC BY
213
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213). Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 149-152.
Л. В. Федотова
СВОЕОБРАЗИЕ СВЯЗЕЙ РУССКОГО РОМАНТИЗМА С НАРОДНОЙ КУЛЬТУРОЙ В КОНТЕКСТЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ТРАДИЦИИ
В статье осмыслены генетические основы романтизма как творческого метода, выявлены типологические схождения русских романтиков с романтиками европейских литератур.
Ключевые слова: романтизм, русское романтическое искусство, народная культура, диалог культур, авторская индивидуальность, культурный контекст, национальное своеобразие.
Европейский романтизм открыл в искусстве новый мир чувств и страстей, сферу порыва к идеалу, творческого воображения. Романтический художественный метод оказал многими своими сторонами огромное и зачастую плодотворное влияние на дальнейшее развитие искусства. Лучшие традиции романтизма питали творчество большинства крупных мировых художников первой половины XIX века, в том числе и русских авторов.
К примеру, в ранней молодости А. С. Пушкин, как он пишет друзьям, «сходил с ума по Байрону», позже увлекся другими поэтами (в том числе лейкистами), творчеством В. Скотта, через романтический культ Шекспира вошел в его творчество шекспиризм (особое качество преимущественно русской литературы, исследованное Н. В. Захаровым). Творческая встреча
A. С. Пушкина с Д. Г. Байроном произошла в элегии «Погасло дневное светило...». Одинокий странник бежит с родины, печально пересматривает пройденный жизненный путь; разочарованный в возможности счастья, он, плывя на корабле под послушным парусом, призывает бурю, потому что один бурный океан близок его душе.
А. С. Пушкин широко использовал прощальную песнь Чайльд-Гарольда из поэмы Д. Г. Байрона и напечатал элегию с пометой «Подражание Байрону».
Огромную роль европейский романтизм сыграл в творчестве В. А. Жуковского. К. Н. Батюшкова, Е. А. Баратынского,
B. Ф. Одоевского, А. Ф. Вельтмана, других русских романтиков; произведения западных романтиков были глубоко проанализированы и получили высокую оценку в статьях В. Г. Белинского, Н. А. Полевого, других ведущих литературных критиков. Но
М. Ю. Лермонтов, достигший самых больших высот в романтическом истолковании и воплощении мира, неслучайно писал: «Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый избранник, как он, такой же в мире странник, но только с русскою душой». Для величайших писателей рассматриваемого периода увлечение романтизмом характерно на раннем этапе творчества, от которого довольно быстро отошли и Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь, заложив основы самого выдающегося феномена в художественной культуре XIX века - русского реализма. Некоторые романтики, в том числе основоположник русского романтизма В. А. Жуковский, как и К. Н. Батюшков, тяготеют к классической традиции античности или итальянского Ренессанса. Наконец, есть ряд романтических писателей России, которые не проявили особого внимания к западному романтизму, опирались на собственные народные корни. Такая позиция обнаруживается в думах К. Ф. Рылеева, поэзии А. А. Дельвига, Д. В. Давыдова, в «Коньке-Горбунке» П. П. Ершова, в «Марфе Посаднице» М. П. Погодина. Сходные явления обнаруживаются и в музыке (М. И. Глинка, А. А. Алябьев), и в живописи (К. П. Брюллов, А. И. Иванов,
О. А. Кипренский, И. К. Айвазовский), и в журналистике (эстетическая и идеологическая борьба ведущих журналов) - везде не одна, а несколько линий, в том числе и в отношении к народной культуре, возникают первоначальные основания для возникновения уникального культурного явления -противостояния славянофилов и западников, охватившего практически всю образованную часть российского общества. Такая сложная картина русского романтического тезауруса требует определенного культурологического объяснения.
Социально-историческими предпосылками зарождения романтизма в России можно считать обострение кризиса крепостнической системы, общенациональный подъем 1812 года, формирование дворянской революционности. Романтические идеи, настроения, художественные формы явственно обозначились в русской литературе на исходе 1800-х годов. Разочарование в окружающей действительности, столь характерное для европейского романтизма, лежит и в основе всех разновидностей русского романтизма, отсюда свободное проникновение в русскую культуру западных романтических моделей и образцов. В этой связи важно представить русский романтизм в широкой концепции большого общеевропейского романтизма, в поступательном развитии всей мировой литературы.
Однако уже на первых стадиях развития русского романтизма в нем проявились некие особые мотивы, которые в дальнейшем формировались уже вне рамок романтического движения как своеобразные черты русского самосознания и русской культуры.
В. Г. Белинский в работе «Николай Алексеевич Полевой» очень точно охарактеризовал доромантический (ломоносовский), карамзинский и романтический периоды русской литературы. О первом он писал: «Во время Ломоносова нам не нужно было народной поэзии: тогда великий вопрос - “быть или не быть” - заключался для нас не в народности, а в европеизме» [1. С. 144]. Отмечая достижения романтического периода, связываемого с именами В. А. Жуковского,
Н. А. Полевого и в наибольшей степени молодого А. С. Пушкина, он утверждал, что «литература навсегда освободилась от условных и стеснительных правил, связывавших вдохновение и стоявших непреодолимою плотиною для самобытности и народности» [1. С. 155]. При этом Белинский вовсе не видел в народности только обращения к фольклору, старине. Скорее, это он находил у немцев. Те, борясь с влиянием французской литературы «в пользу немецкой национальности в литературе», оказались в непростой ситуации: «В своей настоящей, современной действительности Германия не видела, по известным причинам, никаких национальных элементов и обратилась к своему прошедшему, к своим Средним векам, к рыцарским замкам с их башнями и подъемными мостами, с их поэтическим
варварством и романтическою дикостью их нравов» [1. С. 153]. У России же была другая ситуация, отсюда отсутствие необходимости порывать с доромантическим периодом и погружать литературу в фольклорные формы: «Говорят, будто сам Пушкин впоследствии ставил себе в вину, что своими дивными стихами окончательно и безвозвратно утвердил эти размеры за русскою поэзиею и будто он хотел воротиться к размерам наших народных песен, для чего и написал свою “Сказку о рыбаке и рыбке”. Если это правда, это была ошибка со стороны великого поэта. Метр народных песен был хорош для выражения бедного круга понятий, выражаемых ими; но и в этом круге он далеко не исчерпывал просодического богатства русского языка; для выражения же новой бесконечно разнообразной и широкой сферы понятий он был бы совершенно недостаточен и крайне однообразен. Версификация Ломоносова недаром утверждалась: она сродни духу русского языка и сама в себе носила свою силу, от этого все попытки заменить ее были и будут бесплодны» [1. С. 145].
Ранний русский романтизм отразил ранний этап социально-исторического перелома, начавшегося в России. В эту пору тревога перед неясным будущим вызывала особенно волнующие колебания и противоречия, борьбу прогрессивных и консервативных тенденций (на тот момент еще не было смелого и решительного разрыва с уходящим, а будущее представлялось неясным и опасным). В первую очередь это порожденное разочарованием во Французской революции сомнение в мудрости Запада, в идущей с Запада идее прогресса и, в более общем плане, сомнение в ценности самих основ европейской жизни. Поход русских войск в Европу способствовал не только разочарованию «передовой молодежи» в отечественном самодержавии и крепостничестве, но и формированию более критического отношения к Западу. Таким образом, русский романтизм, имея ряд общих черт с западноевропейским и испытав на себе сильное влияние последнего, в некотором отношении сохранил собственную специфику. Особенность, характеризующая судьбы романтизма и его идейного наследия на русской почве, состоит в том, что категории, выражающие собой национальное своеобразие культуры («национальный характер», «дух народа»), чрезвычайно рано стали приобретать
социальную конкретизацию и трансформироваться в понятия, имеющие одновременно «национальную» и «социальную» смысловые составляющие.
Диалог народной и цивилизационной культур в России не похож на западные примеры. В России, в отличие от Запада, не требовалось «открытия» народной культуры: дворянский быт, в основном связанный не с городской цивилизацией, а с сельским укладом, предполагал постоянное, ненавязчивое соединение дворянской культуры в духе «первой глобализации» (французский язык, французские романы, французская мода, с добавлением немецкой философии, английской экономической теории и предромантической и романтической поэзии, готицизма, английских парков и т. д.) с народной культурой. Это глубоко представлено в содержащемся в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина описании деревенского быта в имении Лариных, образах Татьяны, «русскою душой», но пишущей письмо Онегину по-французски, а также Ленского, Онегина.
Вот почему, например, А. С. Пушкин, с большим интересом отнесшийся к творчеству лейкистов, не взял на вооружение их литературную обработку народной баллады. Напротив, у них же он находит довольно второстепенный мотив - прославление вполне классического жанра сонета, сформировавшегося не в фольклоре, а в ученой среде Данте и первых гуманистов. В период 1829-1830-х годов интерес А. С. Пушкина к У. Вордсворту стимулировали переводы сонетов английского поэта в поэтических сборниках Ш. Сент-Бёва, под этим впечатлением А. С. Пушкин создает в 1830 году три стихотворения в данном ключе. Первое из них - «Сонет» («Суровый Дант не презирал сонета...», 1830), в котором декларируется правомерность существования жанра и беглым обзором важнейших моментов его истории демонстрируются широкие жанровые возможности, - является свободным переложением сонета У. Вордсворта «Scom not the Sonnet...» («He презирай сонета...», 1827) со значительной опорой на французский перевод Сент-Бёва. Баллады более характерны для В. А. Жуковского, но и в его творчестве они не выступают как главный жанр, более того, судьба баллады немецкого предроман-тика Г. А. Бюргера «Ленора», превратившейся под пером В. А. Жуковского из перевода
в вольный перевод «Людмила» и русскую поэму «Светлана», показывает направление, в котором поэт осмысливал иностранное произведение: оно превращалось в литературный факт русского национального самосознания, погружаясь в русский быт и сохраняя лишь основной сюжетный ход бюргеровской баллады.
«Земное» и «небесное», личность и природа слиты и взаимообусловлены в произведениях русских романтиков. Здесь можно было бы усмотреть влияние «открытия природы», осуществленного западными пред-романтиками и романтиками (оссианизма, кладбищенской поэзии, лейкистов и т. д.). Но более вероятно, что использование образов природы в романтических элегиях, в стихах В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева и других восходит к русской народной песне. В фольклорной лирике эти образы служили и поэтическим зачином, и художественным фоном, помогавшим глубоко выразить настроение песни. Природа грустила вместе с героем, оплакивала его кончину.
Понятие «народности» в русском романтизме, таким образом, не заимствовано у западных романтиков и не выражается в «открытии национального фольклора», оно имело национальные корни, приобрело в русском культурном тезаурусе значительно более масштабное содержание и заняло после романтиков одно из центральных мест в системе констант русской культуры. На его основе сформировалась пушкинская «всемирность», обнимающая всю мировую культуру не через постулирование ее глобальности, а через понимание многообразия и красоты ее национальных (народных) форм.
Таким образом, романтики достигли значительно более высокой, чем раньше, ступени познания народной жизни, таящихся в ней источников фантазии и творчества, воскресили из забвения фольклорные источники. В культурном тезаурусе романтизма народная культура заняла одно из центральных мест в связи с поисками романтиками национальной идентичности. Эти поиски были обусловлены оппозицией романтиков по отношению к «первой глобализации» европейской культуры Нового времени. Вслед за предроманти-ками романтики начали масштабный диалог с народной культурой. Особое место в этом диалоге было отведено образной системе
(прежде всего образу природы) и жанровым формам (в первую очередь жанру народной баллады). Наиболее последовательно в этих направлениях развивали поэзию английские лейкисты (У. Вордсворт, С. Колридж, Р. Саути). Несколько иными путями шли немецкие, французские и другие европейские романтики, но везде «открытие народной культуры» связано со стремлением романтиков подчеркнуть национальную культурную идентичность в противовес глобализационным процессам в цивилизационной культуре. В России романтизм развивался на других основаниях, среди которых выделяется близость к своей народной культуре, которую не требовалось «открывать», разочарование в западной модели жизни при отчетливом стремлении войти в европейский культурный мир, что происходило и через освоение многообразия европейских национально-культурных традиций. Высшим выражением этих тенденций стала пушкинская «всемирность», в
дальнейшем определившаяся как характерная черта русского культурного тезауруса.
Список литературы
1. Белинский, В. Г. Собр. соч. : в 3 т. / под общ. ред. Ф. М. Головенченко. М. : ГИХЛ, 1948. Т. 3.
2. Маркович, В. М. Балладный мир Жуковского и русская фантастическая повесть эпохи романтизма // Жуковский и русская культура. М. : Наука, 1987. С. 138-166.
3. Клименко, Е. И. Стилистическая реформа Вордсворта и Кольриджа. М. : Наука. 1988. 86 с.
4. Клименко, Е. И. Традиции и новаторство в английской литературе. Л. : Изд-во ЛГУ, 1961. 122 с.
5. Соловьева, Н. А. Английский предро-мантизм и формирование романтического метода. М. : Наука, 1984. 86 с.
