CC BY
313
УДК 81'42+82
М.А. Сердюк
СВОЕОБРАЗИЕ СЕМАНТИКИ ЛЕКСЕМЫ «ЗОЛОТОЙ» В ФОЛЬКЛОРНОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ)
Эпитет золотой в фольклорном тексте имеет статус постоянного. В настоящей статье анализируется семантическая структура слова золотой на материале русской народной сказки. Доказывается, что в тексте сказки актуализируются коннотативные компоненты семантики лексемы золотой, обусловленные традицией, а также культурно-языковой картиной мира и мифопоэтической моделью мира анализируемого жанра.
Ключевые слова: фольклорный текст, оппозиция, семантика, коннотации, картина мира.
Слово золотой является наиболее употребляемым эпитетом в текстах русских народных волшебных сказок, а следовательно, несет на себе большую смысловую нагрузку, имеет статус ключевого слова, играет особую роль в структурировании фольклорной картины мира, являясь репрезентантом фольклорного знания, традиционной культурной информации. В связи с этим возникает необходимость детального описания семантики лексемы золотой.
Своеобразие эпитета золотой в фольклорном тексте давно отмечено исследователями языка устного народного творчества, в научной литературе имеются интересные и тонкие замечания о специфике его употребления [Аверинцев 1973; Лихачев 1950; Михайлова 1986; Пропп 2000; Робинсон 1983; Черноусова 2007 и др.].
В настоящей статье свою задачу мы видим не только в обобщении корпуса имеющихся исследований, но и в описании результатов нового подхода к изучению семантики одного из ключевых слов фольклорного текста, суть которого состоит в интеграции когнитивного и культурологического аспектов: семантика лексемы золотой рассматривается нами через призму культурно-языковой картины мира и мифопоэтической модели мира жанра волшебной сказки.
Материалом для анализа послужили авторитетные с научной точки зрения собрания сказочного фольклора: Народные русские сказки А.Н. Афанасьева (подготовка текста, предисловие и примечания В.Я. Проппа); Русские народные сказки (составитель Т.А. Ведехина); Русские народные сказки (составитель Э.В. Померанцева); Русские народные сказки (вступительная статья, составление и подготовка текстов А. Нечаева и Н. Рыбаковой). Примеры приводятся с сохране-
нием орфографических и пунктуационных особенностей цитируемого текста.
В русском языке слово золотой является по-лисемичным и характеризуется достаточно разветвленной семантикой, о чем свидетельствуют данные словарей: в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова представлено шесть значений, в «Толковом словаре русского языка» Д.Н. Ушакова - девять значений, в четырехтомном «Словаре русского языка» АН СССР - 4 значения. Метод аппликации словарных статей позволил обнаружить базовые и вариативные компоненты семантики лексемы золотой.
К базовым компонентам семантики (зафиксированы во всех словарях) можно отнести следующие:
1. Содержащий золото, сделанный из золота. Золотой браслет. Золотое кольцо.
2. В значении существительного золотой (устар.).
3. Цвета золота. Золотые кудри.
4. Прекрасный, драгоценный, замечательный по достоинствам, очень ценный (перен., разг.). Золотой работник. Золотые руки (ловкие, искусные). Золотые слова. Золотое дело (выгодное).
5. Милый, дорогой (перен.). Золотой мой!
Вариативные компоненты семантики слова
золотой, как нам кажется, обусловлены следующими причинами:
- не всегда оправданной детализацией базовых компонентов его значения, например: значение «относящийся к золоту (золотые прииски, золотые россыпи)» является частным проявлением базового компонента «содержащий золото»; значение «счастливый, блаженный, цветущий, блестящий (золотой век, золотая пора, золотое время)» входит в базовый компонент «прекрасный, драгоценный, замечательный»,
- его употреблением в устойчивых словосочетаниях (золотая середина, золотая рота),
- развитием новых компонентов значения, отраженных не всеми словарями, например: «исчисляемый на золото, по курсу золота (золотая валюта, золотой стандарт, золотой размен)»; «составная часть сложных ботанических и зоологических обозначений (золотой цвет, золотой жук)».
Исследователи [Хроленко 1992; Никитина 1993; Червинский 1989 и др.] отмечают, что в фольклоре семантика слова шире своего разговорно-бытового «номинала», что многие слова языка фольклора живут двойной жизнью: как обозначение вещного мира и как символы, знаки сопряженного поля традиционных смыслов.
По-видимому, этим объясняется, что в своем прямом общеязыковом значении «сделанный из золота» слово золотой в волшебной сказке употребляется достаточно редко (нами отмечено 5 % таких словоупотреблений), определяя группу существительных со значением «украшения» и реализуя лексограммему «относительность».
Учитывая, что термин «лексограммема» не является общеупотребительным, считаем необходимым более подробно остановиться на его толковании. Априорным в современной науке о языке является положение, что семема (значение слова) представляет собой иерархически организованную семную структуру. Полный состав сем включает различные их типы, в числе которых обязательно присутствует лексико-граммати-ческая сема, обозначающая лексико-граммати-ческий разряд имени существительного («конкретность», «вещественность», «собирательность» и др.), лексико-грамматический разряд имени прилагательного («качественность», «относительность», «притяжательность»), лексико-граммати-ческие категории глагола («аспектуальность», «вид», «залог» и др.) и т. д. Лексико-граммати-ческая сема в работах ряда современных лексикологов номинируется как лексограммема [Диброва 2001: 214-216]. Именно в этом значении термин используется в настоящей статье.
Приведем примеры, иллюстрирующие употребление лексемы золотой в сказочном тексте в своем прямом общеязыковом значении «сделанный из золота» (золотой реализует лексограмме-му «относительность»):
Отец купил золотые серьги, бросился искать перышка - никто такого не ведает; опечалился и поехал из городу (Померанцева Э.В. «Перышко Финиста ясна сокола»).
Узнал царь на его руке своей Марьи-царевны полотенце. А тут подходит одна, выни-
мает платочек из кармана. «Это, - говорит, -мой именной платочек»...Третья говорит: «Это мой золотой перстень» (Померанцева Э.В. «Иван Водыч и Михаил Водыч»).
К числу редких можно отнести употребление слова золотой в сказке в значении «монета из золота»:
Жалко стало доброму молодцу, вынул из кармана золотой и дает мальчику; мальчик принимает милостыньку, а сам дуется - оборотился львом и разорвал богатыря на мелкие части (Афанасьев А.Н. «Два Ивана солдатских сына», с. 155).
Комендант выслушал эти речи, поблагодарил Бабу Ягу за науку, наградил ее золотым - и бегом к королю (Ведехина Т.А. «Поди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что»).
Учитывая такое свойство фольклорного текста, как аккумулятивность, то есть способность накапливать и гармонически уравновешивать элементы различных временных пластов, можно предположить, что употребление слова золотой в значении «монета из золота» относится к более поздним привнесениям в традиционный сказочный текст и не может рассматриваться в качестве явления художественной нормы, определяющего специфику семантического континуума текста волшебной сказки.
Не характерным для волшебной сказки является и употребление слова золотой в значении «прекрасный, драгоценный, замечательный по достоинствам» (отмечено одно словоупотребление в речи повествователя):
А падчерица как ни угождает - ничем не угодит, все не так, все худо; а надо правду сказать, девочка была золотая, в хороших руках она бы как сыр в масле купалась, а у мачехи кажный день слезами умывалась (Афанасьев А.Н. «Морозко», с. 96).
Принципиальное значение для наших последующих рассуждений имеют положения, на которых считаем необходимым акцентировать внимание.
Традиционная устная форма существования и бытования фольклорного текста определила такое его субстанциональное свойство, как вариативность: произведение народного творчества бытовало в виде многократных исполнений, двух полностью одинаковых исполнений одного и того же произведения не было даже в том случае, когда исполнитель был один. Значит, представление о специфике языковых особенностей фольклорного произведения можно составить только на основании учета как можно большего числа его вариантов, рассматривая их не изолированно, а в сопоставлении друг с другом. Только при таком условии могут быть получены достоверные резуль-
таты анализа и выявлены закономерности, присущие непосредственно системе языка фольклорных текстов. Иными словами, объективный анализ фольклорного текста возможен только при условии разграничения «памяти текста» и «памяти исполнителя».
Анализ вариантов сказки «Морозко» позволяет констатировать, что употребленное единожды в варианте 96 (сборник А.Н. Афанасьева) слово золотой реализует значение «замечательный, прекрасный по достоинствам», о чем свидетельствует характеристика героини в варианте 95 того же сборника: «...была послушляная да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чем слова не перекорила». Однако такое употребление слова золотой можно квалифицировать как особенность словаря исполнителя и рассматривать значение «замечательный, прекрасный по достоинствам» как не свойственное тексту русской волшебной сказки.
Значение «милый, дорогой» в русской волшебной сказке нами не выявлено. Иное наблюдается, например, в чешском фольклоре, где наиболее употребительны атрибутивные пары zlota mama, zloty bratiazek, zloty koni» и др. [Петенева 1985: 97], то есть сочетания, в которых лексема золотой реализует значение «милый, дорогой».
С.В. Пискунова, анализируя развитие различных видов семантики в конкретном авторском произведении, отмечает: «Поэтическая семантика слова может быть потенциальной, реализованной в тексте и зависимой от взаимодействия с другими единицами. Слово способно сохранить свое или приобретенное значение и перенести его в другие произведения, речевые ситуации» [Писку-нова 2002: 236]. Сопоставительный анализ текстов сказок, былин и лирических песен показал, что данный вывод справедлив и для текстов фольклорных: в сказочном тексте лексема золотой реализует, помимо общеязыковых значений (прямых и переносных), общефольклорные смыслы.
Так, согласно исследованиям ученых, в былине лексема золотой реализует значение «царский» или «княжеский». С. С. Аверинцев отмечает, что золото является атрибутом и эмблемой царского достоинства. В доказательство он приводит ветхозаветный образ Соломона - царя, который весь окружен золотым блистанием. Интересным представляется объяснение византийским экзегетом смысла даров, принесенных волхвами Христу: «Золото принесли ему как царю, ибо мы, как подданные, приносим золото». Достоверное объяснение того, почему золото, являясь символом солнца, является одновременно знаком цар-
ского или княжеского достоинства, отсутствует. По одной из гипотез, золото стало царским атрибутом потому, что многие царские и княжеские династии возводили свою родословную к солнцу, в том числе и русские князья - Рюриковичи [Аверинцев 1973: 39].
В тексте волшебной сказки лексема золотой реализует значение «царский», определяя предметы царского быта, например:
Положила каравай на золотое блюдо, проводила Ивана-царевича к отцу ...Принял царь от него каравай и сказал: «Вот этот хлеб только в большие праздники есть!» (Ведехина Т.А. «Царевна-лягушка»).
Золотой становится в сказке символом царского достоинства, как показывает анализ языкового материала, и в тех случаях, когда имеет место превращение - волшебное или социальное (герой / героиня меняет свой социальный статус). Пример волшебного «преображения»:
Красная девица вынула свое перышко. Оно ударилось об пол и сделалось царевичем. Царевич свистнул в окошко - сейчас явились и платья, и уборы, и карета золотая. Нарядились, сели в карету и поехали (Померанцева Э.В. «Перышко Финиста ясна сокола»).
В сказке «Золотая рыбка» «придокучило старухе быть воеводихой», захотела быть царицею (социальное «превращение»). Золотая рыбка выполняет просьбу:
Воротился старик, а вместо прежнего дома высокий дворец стоит под золотою крышей. Старуха нарядилась царицею, выступила на балкон с генералами да боярами (Афанасьев А.Н. «Золотая рыбка», с. 76).
Другое характерное для былины и для лирической песни значение слова золотой - «символизирующий богатство, дорогой». В волшебной сказке это значение проявляется преимущественно при определении субстантива казна (отмечено 12 употреблений), а также существительных группы «украшения» (отмечено 8 употреблений), например:
Ступай к королю, проси золотой казны на дорогу, стрелец побывал у короля, получил из казначейства целую кучу золота (Ведехина Т.А. «Поди туда -не знаю куда, принеси то - не знаю что»).
А в сундуке и душегрея, мехом отороченная, и кокошник, жемчугами унизанный, и полусапожки сафьяновые, и перстенек золотой с камушком дорогим.. .(Ведехина Т. А. «Волшебная дудочка»).
Значение «символизирующий богатство, дорогой», присущее прилагательному золотой в волшебной сказке, отчетливо проявляется при
анализе однокоренных слов, например, глагольной лексики:
Просвирнина дочь согласилась: «Ладно, -думает, - благодаря этому веретенцу мы с матушкой озолотимся!» (Померанцева Э.В. «Перышко Финиста ясна сокола»).
Достаточно часто анализируемая лексема в сказочном тексте используется в значении «имеющий цвет золота», «сверкающий подобно золоту», например:
Кобылица бежит, под ней земля дрожит, золотая грива развевается, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит (Афанасьев А.Н. «Иван меньшой - разумом большой»).
А там, за горой в лесу жил медведь, у этого медведя был кот-золотой хвост. Вот медведь и говорит: «Кот-золотой хвост, жени меня» (Померанцева Э.В. «Кот-золотой хвост»).
Раз поехал стрелец на своем богатырском коне в лес поохотиться; едет он дорогою, едет широкою - и наехал на золотое перо жар-птицы: как огонь перо светится! (Афанасьев А.Н. «Жар-Птица и Василиса-царевна», с. 169).
Наличие в структуре лексемы золотой семантики цветообозначения расширяет ее парадигматические свойства: эпитет золотой в текстах русских народных сказок вступает в отношения противопоставления с цветовым эпитетом серебряный, что отчетливо проявляется в следующих примерах:
Ступай вверх по морю, попадется тебе серебряная птичка - золотой хохолок (Ведехи-на А.Т. «Подземные царства).
Приехала Елена Прекрасная к морю и стала вызывать своего дедушку. Волны заколыхалися, и поднялся из воды старый дед - борода у него золотая, на голове волосы серебряные (Ведехи-на А.Т. «Вещий сон»).
А вот тебе мой подарок: серебряное донце, золотое веретенце (Померанцева Э.В. «Перышко Финиста ясна сокола»).
Однако, признавая за словом золотой в аналогичных примерах статус колористического эпитета, нужно подчеркнуть, что семантика цветообозна-чения не является здесь доминирующей: в тексте волшебной сказки актуализируются иные - конно-тативные - аспекты семантики слова золотой.
Коннотативное содержание фольклорной лексемы может определяться как внутритекстовыми связями, и тогда мы можем говорить о «текстовых» наращениях семантики, так и внешними факторами, и тогда речь идет о «затекстовом» аспекте значения [Сердюк 2009]. «Затекстовая» коннотация имеет «дотекстовый» статус и опре-
деляется, «диктуется» фольклорным авантекстом (термин введен в фольклористику С.Ю. Неклюдовым [Неклюдов 2001: 3]), который включает компоненты, принадлежащие традиции, а также культурно-языковую картину мира и мифопоэти-ческую модель мира определенного жанра. Источником «затекстовой» коннотации в фольклоре являются те традиционные фольклорные смыслы, которые не рождаются в тексте, они привносятся словом извне, но играют заметную роль в композиции и содержании фольклорного произведения.
Золотая окраска в волшебной сказке свойственна преимущественно предметам и объектам «тридевятого царства, тридесятого государства», которое может быть под водой, за морем, за лесом, высоко в горах, под землей, за тридевять земель и т. д., например:
Вот и сине море - широкое и раздольное -разлилось перед нею, а там вдали как жар горят золотые маковки на высоких теремах белокаменных... Знать это царство Финиста ясна сокола (Афанасьев А.Н. «Финист ясный сокол», с. 235).
Воротись к королю и скажи: за тридевять земель, а в тридесятом царстве есть остров; на том острове ходит олень-золотые рога (Померанцева Э.В. «Поди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что»).
Приходит Иван-Царевич к золотому царству, и тут сидят тридцать три девицы - полотенца вышивают (Ведехина А.Т. «Подземные царства»).
В представлении древних «тридесятое царство» связано с потусторонним миром, это мифическое царство мертвых: «тридесятое царство совершенно точно соответствует тем представлениям, которые человек когда-то создавал себе о потустороннем мире, о мире, куда человек попадает после смерти» [Пропп 2000: 279]. На связь «тридесятого царства» с загробным миром в тексте сказки указывает, например, тот факт, что в царство Финиста ясна сокола девушка может попасть, истоптав три пары железных башмаков, изломав три чугунных посоха, изглодав три каменных просвиры (налицо черты древнего похоронного обряда: предполагалось, что умерший странствует в иной мир пешком, поэтому в могилу ему клали посох, прочную обувь и хлеб), а златогривого коня в сказке герою дарит его покойный отец [Пропп 2000: 254].
В первобытном сознании потусторонний мир ассоциировался с солнцем: это страна за горизонтом, где «ночует солнце» [Черноусова 2007: 44]. С.С. Аверинцев пишет, что золото означает или «символизирует» свет. Однако золото связано не просто со светом, оно символизирует исключи-
тельно свет солнца. Кроме того, согласно тайно-ведению позднеантичных оккультистов, субстанция золота представляет собой не что иное, как застывшие в земле солнечные лучи [Аверинцев 1973: 48]. Этим (ассоциативный ряд: потусторонний мир - солнце - золото) объясняется тот факт, что эпитет золотой в волшебной сказке является непременным атрибутом «тридесятого царства».
В одном из вариантов сказки «Портупей-Прапорщик» сказочник счел необходимым указать на связь «иного царства» с золотом:
Завела она его на гору. - «Видишь: вот в этой стороне вроде солнца огонь?» - «Вижу», говорит. - «Это не вроде солнца огонь, а это ее дом: он весь на золоте - говорит. - До него еще идти тебе триста верст, до этого дому» (Померанцева Э.В. «Портупей-Прапорщик»).
Имеются в тексте волшебной сказки прямые указания на то, что эпитет золотой характеризует предметы, принадлежащие царству мертвых:
Да в красный угол не садись, да первую чарку не пей, да золотым наспичником не утирайся... Ну, чай попили, дают наспичник утереться. Ему дают золотой, а он говорит:
- Я золотым не хочу, утрись ты золотым. Брат не хочет.
- Утрись!
Тот утерся да и пал мертвым (Ведехи-на Т.А. «Краса-долгая коса»).
В приведенном примере интерес вызывает запрет садиться в красный угол. Н.А. Криничная, исследуя семантику концепта КРАСНЫЙ УГОЛ (его также называют передний, большой, старший, верхний, святой угол), отмечает, что в славянской культуре связанные с этим сакральным локусом представления о человеческом жертвоприношении, некогда имевшем место при возведении зданий, применительно к крестьянской избе были вытеснены верованиями, связанными с культом предков и культом мертвых. Частным проявлением подобных верований в фольклоре служит пребывание души усопшего вплоть до захоронения покинутого ею тела именно в переднем углу, за образами. Общераспространенным является поверье, что углы дома трещат к несчастью, к смерти: это знак предков, призывающих к себе кого-то из потомков [Криничная 2009: 34-36]. Таким образом, связь эпитета золотой в текстах волшебной сказки с «царством мертвых» подтверждается анализом контекста.
Резюмируя все сказанное о «культурной» семантике лексемы золотой, можно констатировать, что в тексте волшебной сказки эта лексема репрезентирует традиционный смысл чужой, вер-
бализуя один из членов универсальной бинарной семиотической оппозиции «свой - чужой».
Оппозиция «свой - чужой» составляет центральную ось взаимодействия человека с миром, являясь точкой отсчета, она составляет основу всех типов моделей культуры [Гуревич 1984; Иванов, Топоров 1965; Леви-Стросс 1983; Лотман 1969; Степанов 1997 и др.]. По мнению ученых, генетически она восходит к глобальной классификационной системе, которая характеризовала способ описания мира у первобытных народов и основой которой являлся принцип дуализма.
В русской традиционной культуре фундаментальная оппозиция «свой - чужой» находит выражение в трех основных аспектах: в мифологическом, в религиозно-этическом, в социальном.
Для волшебной сказки рассматриваемая оппозиция является магистральной, «потому что она моделирует соотношение героя с его врагами», и проецируется в мифическом плане как «человеческий - нечеловеческий», а в социальном плане как «родной - неродной» [Мелетинский, Неклюдов, Новик, Сегал 2001: 36-37].
Применительно к анализу семантики лексемы золотой особый интерес для нас представляет проекция «человеческий - нечеловеческий», отражающая мифологический способ восприятия действительности: «иное», «тридесятое» царство -это царство животных (львов, медведей, орлов, мышей и др.) или мифических существ, здесь, в отличие от мифа, может также править грозный царь или царь-девица.
Несмотря на имеющиеся в тексте сказки соответствия с «царством мертвых», доминирующим для сказочного «чужого» царства выступает определение «сверхъестественное», «необычное»: «Сказочная композиция в значительной степени построена на наличии двух миров: одного реального, здешнего, другого волшебного, сказочного, то есть нереального мира, в котором сняты все земные и царят иные законы» [Пропп 2000: 216].
Следовательно, в русской волшебной сказке мифологическая оппозиция «человеческий - нечеловеческий» трансформируется в собственно сказочную оппозицию «реальный - волшебный», и если первая оппозиция характерна для традиционной картины мира в целом и является общефольклорной, то вторая рождается в тексте сказки и имеет статус собственно сказочной оппозиции.
Таким образом, лексема золотой, определяя объекты и предметы волшебного царства, репрезентирует традиционный смысл чужой и как бы развивает в своих недрах значение волшебный. При этом имеются все основания коннотативный
компонент семантики чужой рассматривать как «затекстовый» компонент семантики слова золотой, а значение волшебный определить как «текстовое наращение» семантики.
Интересным представляется анализ этимологии слова чужой, культурным синонимом которого в сказочном тексте, как мы пытались показать выше, является лексема золотой.
Выявляя своеобразие этимологии лексемы чужой в русской культуре в сравнении с культурой западноевропейской, Ю.С. Степанов отмечает, что этимология его точно не установлена. «Несомненно, однако, что в русской культуре значение этого слова (или этих слов) близко подходит к концепту «Чудо» как «явление, не объяснимое естественным порядком вещей», а в некоторых формах и некоторых словоупотреблениях оба концепта прямо налагаются друг на друга (контаминируют)», - заключает ученый [Степанов 2001: 140]. Основания для таких выводов дает сопоставление, например, слова «чужой» с прилагательным «чудной», по форме происходящим от корня чуд-: оба слова реализуют, по данным словаря И.И. Срезневского, значение «странный, необычный»; сравнение семантики слова «чужати-ся», которое по форме является производным от «чужии» и имеет значение «удивляться», с глаголом «чудитися» - «удивляться, поражаться».
В соответствии с другой гипотезой, слово чужой является производным от «чудь» - названия народа или нескольких народов, объединенных одним именем и населявших Северо-Восток современной России. Этот народ (или народы) воспринимались русскими как племена колдунов, кудесников, а слово кудесник находится в непосредственной семантической близости к словам чудо, чудеса [Степанов 2001: 140-141].
Таким образом, независимо от того, какой точке зрения на происхождение слова чужой мы отдаем предпочтение, очевидно, что этимологически оно содержит такой компонент значения, как «необычный, чудесный, странный».
Этот факт можно рассматривать как аргумент, подтверждающий наши выводы о том, что слово золотой, реализуя в волшебной сказке значение «волшебный, диковинный, необычный», является текстовым синонимом слова чужой.
Значение «волшебный» в тексте конкретизируется, лексема золотой приобретает:
1) значение посессивности, реализуя сему «принадлежащий к иному, волшебному царству»: эпитет «золотой» характеризует волшебные предметы, которые являются объектами поисков героя (трудные задачи):
Любезные мои зятья! Я прослышал, что в этаком-то царстве, в этаком-то государстве есть диковинка: свинка золотая щетинка. Нельзя ли ее каким образом добыть? (Афанасьев А.Н. «Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки, золоторогий олень и золотогривый конь», с. 182-184).
На том острове ходит олень - золотые рога; поймай его и привези сюда. (Ведехина А.Т. «Поди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что»).
2) значение «творящий волшебство, помогающий»: в сказках эпитет золотой часто характеризует помощников (в классификации героев волшебной сказки В.Я. Проппа):
Пошел Иван Водыч со своими зверями на охоту. Ходил-ходил по лесу, попался ему золотой заяц... и почти до этого места довел, где брат лежит его. (Померанцева Э.В. «Иван Водыч и Михаил Водыч»).
Она так и сделала, бросила щепочку в озеро -щепочка оборотилась золотым селезнем и поплыла по воде... пришел на то озеро змей Горы-ныч - вздумал поохотиться, увидал золотого селезня. Снял с себя чудесную рубашку... и бросился в воду. А селезень все дальше и дальше, завел змея Горыныча вглубь, вспорхнул - и на берег, оборотился добрым молодцем, надел рубашку и убил змея (Ведехина А.Т. «Чудесная рубашка»).
Являясь атрибутом сказочного помощника, лексема золотой входит в состав сложных слов:
Кобылица опять говорит: «Ваня, пусти меня, дам тебе трех коней: два коня золотогривые, а третий с длинными ушами, с длинными ногами, с двумя горбами (Померанцева Э.В. «Конек-горбунок»).
Вот от меня тебе награда. Ходит в заповедных лугах бык золоторогий. Будет твой (Померанцева Э.В. «Про Ванюшку-дурака»).
Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, в том пруде златоперый ерш плавает; коли царица его скушает, сейчас может забеременеть (Афанасьев А.Н. «Иван Быкович», с. 137).
Значение «творящий волшебство, помогающий» лексема золотой реализует также, определяя чудесные средства, с помощью которых персонаж выполняет трудные задачи. Показателен следующий пример:
И выросла из них яблонька - да какая! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные (Нечаев А. и Рыбакова Н. «Крошечка-Хаврошечка»).
По мнению В.Я. Проппа, в сказках о гонимой падчерице (в данном случае «Крошечка-
Хаврошечка») «условие царевича жениться только на той, которая сорвет ему плоды с чудесного дерева, морфологически представляет собой предсвадебную трудную задачу» [Пропп 2000: 268].
По мнению исследователя, количество волшебных предметов почти неисчислимо: «Нет такого предмета, который при известных обстоятельствах не смог бы играть роль волшебного» [Пропп 2000: 215]. Приведем несколько примеров:
Пришел в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял с собою трех прекрасных царевен. Подходит к веревке и затрубил в золотую трубу (Ведехина А.Т. «Подземные царства»).
Открыл глаза - перед ним стоит мальчик с пальчик в золотой шапочке... (Ведехина А.Т. «Мальчик с пальчик»).
Ступай теперь к моей середней сестре, она тебя добру научит... Станешь кудель прясть -золотая нитка потянется (Померанцева Э.В. «Перышко Финиста ясна сокола»).
Следовательно, лексема золотой в значении «творящий волшебство, помогающий» в тексте сказки характеризуется широкой лексической валентностью, круг предметов, который она определяет, весьма разнообразен. Это и орудия (топоры, палочки), и музыкальные инструменты (дудочки), и оружие (мечи, стрелы), и одежда (сапоги, рубашки, шапки, пояса), и предметы домашнего обихода (полотенце, блюдца, нитки) и др.
В таком употреблении слово золотой является своеобразным маркером всего необычного, сказочного, противоположного реальному миру. Вывод очевиден: семиотическая функция лексемы золотой (репрезентант традиционного смысла чужой) существенно трансформирует ее семантические признаки. При этом наблюдаются определенные изменения в парадигматике: ни в одном из своих общеязыковых значений, по данным словарей, слово золотой не имеет синонимов и антонимов. В тексте сказки это слово становится синонимом слов волшебный, необычный, чудесный, вступает в антонимические отношения со словом простой, например:
Смотрит старик, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая - золотая. Взмолилась ему рыбка человечьим голосом... (Афанасьев А.Н. «Золотая рыбка», с. 75).
И велела подать одиннадцать простых чарок, а двенадцатую - золотую, из которой завсегда сама пила; послила те чарки и стала добрых молодцев потчевать. Никто из них не берет простой чарки, все к золотой потянулись (Ведехи-на А.Т. «Вещий сон»).
А красна девица, покончив с хозяйством, взяла серебряное донце, золотое веретенце и села прясть; прядет - из кудели нитка тянется, нитка не простая, а золотая. (Ведехина Т А. «Перышко Финиста-Ясна Сокола»).
Анализ языкового материала подтверждает ранее сделанный вывод о том, что лексема золотой реализует в тексте сказки значение «волшебный», так как в некоторых текстах оппозиция «простой - золотой» становится релевантной оппозиции «простой - волшебный», например:
Мой волшебный конь дома остался, я на простом приехал (Ведехина А.Т. «Два Ивана -солдатских сына»).
Согласно исследованиям ученых, фундаментальная оппозиция «свой - чужой» проецируется в сказке на различные плоскости, по-своему интерпретируется различными кодами [Мелетин-ский, Неклюдов, Новик, Сегал 2001: 37].
В данном случае проекцию оппозиции «свой - чужой» можно представить схематично следующим образом:
универсальная бинарная оппозиция «свой - чужой» ^
мифологическая оппозиция «человеческий - нечеловеческий» ^
собственно сказочная оппозиция «реальный - волшебный» ^
семантическая оппозиция «простой - золотой».
Таким образом, наблюдения над лексемой золотой позволяют заключить, что в сказочном тексте формируется бинарная антонимическая оппозиция «простой - золотой», которая является лексическим дериватом оппозиции «свой - чужой» и может быть определена как показатель жанра волшебной сказки.
Особое внимание при описании оппозиций традиционной культуры ученые-языковеды уделяют их аксиологическому аспекту. По мнению С.Е. Никитиной, существует двусторонняя связь между оппозициями и оценками: бинарные универсальные оппозиции оценочны, а оценки ведут себя как бинарные оппозиции [Никитина 1999: 9]. При этом левая часть оппозиции считается всегда маркированной положительно, правая - отрицательно. По мнению исследователей, в волшебной сказке каждому члену противопоставления приписывается постоянная положительная или отрицательная оценка: «наше царство» характеризуется как положительное, а «чужое царство» - как отрицательное [Мелетинский, Неклюдов, Новик, Сегал 2001: 36].
Анализ аксиологического аспекта собственно сказочной оппозиции «простой-золотой», которая является текстовой проекцией универсальной оппозиции «свой-чужой», приводит к качественно иным выводам: лексема золотой как репрезентант традиционного смысла «чужой» (волшебный) в противоположность потенциально ожидаемому отрицательному значению реализует в тексте сказки исключительно положительные коннотации, а лексема простой, вербализующая традиционный смысл «свой» (реальный), оценочного компонента в своей семантической структуре не имеет.
Некоторые сомнения в связи с таким выводом могут вызвать контексты типа:
Говорит ему богатырский конь: «Не бери золотого пера, возьмешь - горе узнаешь!» (Афанасьев А.Н. «Жар-Птица и Василиса-царевна», с. 169).
Ступай, Иван-царевич, в эти белокаменные конюшни... и бери ты коня златогривого. Только тут на стене висит золотая узда, ты ее не бери, а то худо тебе будет (Афанасьев А.Н. «Сказка об Иване-царевиче, Жар-Птице и о сером волке», с. 168).
Как явствует из примеров, овладение золотым предметом должно принести герою несчастье, что выражается субстантивом горе, предикативным наречием худо. Однако, как нам кажется, это не дает основания для того, чтобы экспрессивную окраску слова золотой определить как отрицательную. В приведенных примерах мы имеем дело с одним из канонов волшебной сказки -запретами. Запреты являются очень важным и интересным культурно-историческим моментом. Нарушение запрета приводит к беде, а первоначальная беда в дальнейшем вызывает противодействие, и «этим приводится в движение весь ход сказки» [Пропп 2000: 202]. Таким образом, нарушение запрета - необходимое звено сказочного сюжета, а вызываемая им беда - начало победы героя и достижения им благополучия.
Кроме того, следует подчеркнуть, что в приведенных примерах источником беды являются не золотые предметы сами по себе, а действия вторгшегося в «чужой мир» человека, приводящие к нарушению устоявшегося баланса между «своим» и «чужим» миром. Это дает основание заключить, что лексема золотой в примерах анализируемого типа не имеет отрицательной окраски.
В фольклоре многих народов золото является знаком прекрасного в природе и в мире вещей. У древних греков оно было синонимом красивого. Так, эпитет золотой присваивается Афродите, а Афродита - эталон красоты. Не является исключением и русский фольклор. В таких соче-
таниях, как «золотые гусли», «золотые стремена», по мнению ученых, эпитет золотой приобретает значение «красивый», или значение эстетизации. Проведенный нами анализ текстов волшебной сказки позволяет сделать вывод о том, что эпитет золотой приобретает в описательных фрагментах текста не только значение «красивый, прекрасный», но «совершенный, идеальный», например:
Вдруг Ваня увидел: на пшеницу прилетела кобылица-девица, всем царица. Грива золотая, хвост серебряный (Померанцева Э.В. «Конек-горбунок»).
Повадилась к царю Выславу в сад летать Жар-птица; на ней все перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны... (Афанасьев А.Н. «Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о сером волке», с. 168).
На второй день рано утром король Дадон встает с постели и идет в пруд купаться. Подходя к пруду, он увидел очень красивого селезня -плавает около берега. На нем золотая голова и золотые косички (Померанцева Э.В. «Портупей-Прапорщик»).
Таким образом, в семантической структуре слова золотой в сказочном тексте преобладает особый оценочный компонент, который в значительной степени нейтрализует номинативный. Эпитет золотой в волшебной сказке, реализуя значения «прекрасный, совершенный», «необычный, волшебный», становится своеобразным артиклем сверхположительной оценки.
В современной теории аксиологии диада «прекрасное - безобразное» представляет собой типичную универсальную бинарную оппозицию, лежащую в основе описания любой картины мира. При этом прекрасное и безобразное на уровне теории оценки рассматриваются как аксиологические антиподы, а на лексическом уровне представляют собой антонимичную пару.
С учетом всего сказанного, выделяя оппозицию «простой - золотой» как показатель жанра волшебной сказки, мы можем говорить об анто-нимичных отношениях в плане выражения ею противопоставления «реальный - волшебный» и о нейтрализации данной оппозиции в аксиологическом аспекте, что проявляется в отсутствии противопоставления «безобразный - прекрасный»: лексема золотой реализует значение «прекрасный, совершенный», в то время лексема простой не репрезентирует смысл «безобразный», а, скорее всего, выражает значение «обычный, соответствующий норме реальности, повседневной жизни».
В заключение необходимо отметить, что семантический объем лексемы золотой в текстах
русской волшебной сказки значительно расширяется: помимо общеязыкового номинативного значения, анализируемая лексема реализует здесь различные коннотации («текстовые» и «затексто-вые»), которые актуализируются, тогда как номинативное значение приобретает статус периферийного. Выделенные нами значения лексемы золотой существуют не изолированно, они тесно связны друг с другом, накладываются одно на другое, взаимно проникают друг в друга, что свидетельствует о диффузии семантики слова золотой в сказочном тексте, о семантическом синкретизме данной лексемы в плане репрезентации ею традиционного фольклорного знания.
Список литературы
Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа: Искусство и культура. М., 1973.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд., испр. и доп. М.: Искусство, 1984.
Диброва Е.И. Лексикология // Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц: в 2 ч. Ч. 1 / под ред. Е.И. Дибровой. М.: Изд. центр «Академия», 2001.
Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). М.: Наука, 1965.
Криничная Н.А. Красный угол: об истоках и семантике сакрального локуса // Этнографическое обозрение. 2009. № 2.
Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983.
Лихачев Д.С. Устные истоки художественной системы «Слова о полку Игореве» // Слово о полку Игореве: сб. исслед. и ст. / под ред. В.П. Ад-риановой-Перетц. М.; Л., 1950.
Лотман Ю.М. О метаязыке типологических описаний культуры // уч. записки Тарт. гос. ун-та. Труды по знаковым системам. IV. Тарту, 1969. Вып. 236.
Мелетинский Е.М., Неклюдов С.Ю., Новик Е.С., Сегал Д.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Сб. ст.: Структура волшебной сказки. М.: РГГУ. 2001.
Михайлова Л.В. Золото памятника древнерусской культуры. Реалия - лейтмотив: золото, золотой // Рус. яз. и лит. в киргиз. шк. 1986. № 1.
Неклюдов С. Ю. Авантекст в фольклорной традиции // Живая старина. 2001. № 4.
Никитина С.Е. Культурно-языковая картина мира в тезаурусном описании: дис. . докт. филол. наук. М., 1999.
Петенева З.М. Язык и стиль русских былин. Львов, 1985.
Пискунова С. В. Тайны поэтической речи (грамматическая форма и семантика текста). Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2002.
Пропп В.Я. Русская сказка (Собрание трудов В.Я. Проппа). М.: Лабиринт, 2000.
Робинсон А. Н. Литература Киевской Руси в мировом контексте // Слав. лит. IX Междунар. съезд славистов: доклады сов. делегации. М., 1983.
Сердюк М.А. Коннотативные аспекты семантики фольклорного слова // Текст, дискурс, картина мира: сб. науч. тр. Воронеж: Воронеж. гос. ун-т, 2009.
Степанов Ю.С. Семантика // Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М.: Яз. рус. культуры, 2001.
Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1992.
Червинский П.П. Семантический язык фольклорной традиции. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1989.
Черноусова И.П. Взаимоотношение русского языка и культуры как сферы духовной жизни людей // Современный русский язык в лингво-культурологическом пространстве: сб. науч. тр. Липецк, 2007.
M.A. Serdyuk
ORIGINALITY OF SEMANTICS OF THE LEXEME «GOLD» IN THE FOLKLORE TEXT (ON THE MATERIAL OF THE MAGIC FAIRY TALE)
In a folk text the epithet «gold» has got a constant status. The semantic structure of the word «gold» from a Russian folk tale is under consideration. Connotative components of the semantic lexeme «gold» in the text of a fairy tale are conditioned by tradition, cultural-linguistic world view, myth and poetic, model of the world.
Key words: the folklore text, opposition, semantics, connotations, world view.
