CC BY
21
ISSN 2304-120X
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
ART 175016 УДК 82.09
Глазкова Марина Михайловна,
кандидат филологических наук, доцент кафедры «Русская филология» ФГБОУ ВО «(Тамбовский государственный технический университет», г. Тамбов [email protected]
Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова
«Семь дней творения»
Аннотация. Статья посвящена анализу художественного приема сна, который играет существенную роль в композиции произведения и отличается многофункциональностью. Подчеркивается своеобразие снов в романе В. Максимова, заключающееся в сложной и многозначной символике, которая обусловлена тем, что они выражают не только состояние героя, но и авторскую концепцию. Сны позволяют показать сдвиги в мироощущении, которые герой еще ясно не познал. Сны помогают героям Максимова понять внутренние перемены, происшедшие с ними. Ключевые слова: рефлексия, символика сновидений, религиозно-художественная идея, мироощущение, функции приема сна, нравственные идеалы, скрытый смысл, духовный тупик, нравственное воскресение. Раздел: (05) филология; искусствоведение; культурология.
Невозможно отрицать степень важности такого феномена, как сновидения, в человеческой культуре; соответственно, мотив сна относится к наиболее распространенным в искусстве.
Его основополагающая сюжетная, структурная и характерологическая роль ярко представлена в произведениях Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Н. С. Лескова, В. Г. Короленко. Владимир Максимов также использует художественный прием сна, который выполняет многочисленные функции.
Картины и образы снов и видений либо выражают социально-эстетические, нравственные идеалы писателя, либо служат для него важнейшим средством художественного исследования человеческой души (выполняют психологические функции).
В романе «Семь дней творения» плавное эпическое повествование движется параллельно в двух планах, двух измерениях, двух сопредельных сферах бытия: в реальном пространстве мира сего и в фантасмагоричной сфере многочисленных персонажных снов, сообщающихся друг с другом, тематически и композиционно перекликающихся между собой.
Духовные итоги огромного исторического события - социалистической революции - даны Максимовым в тексте не только на рассудочном уровне, они принимают форму происшествия чисто индивидуального, переворота в душевной жизни главных персонажей произведения.
В силу названной особенности романа, изучая сны и видения, надо подходить к исследованию с позиций ученых-психоаналитиков как метафизических, идеалистических, так и материалистических концепций.
Лукреций Кар, изложивший свои воззрения в поэме «О природе вещей», вслед за Демокритом и Эпикуром полагал, что сновидения в необычной форме воспроизводят те представления, которые переживались сновидцами в состоянии бодрствования, отражая течение повседневной жизни человека. П. Кабанис и Ж. Ламетри обосновали следующую теорию сновидений: «По общему правилу, предметы, больше всего поразившие
ниегп
issN 2304-120X Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
научно-методический электронный журнал
нас днем, являются нам ночью, из этого следует, что непосредственной причиной грез является всякое сильное или часто повторяющее впечатление, производимое на ту чувствующую часть мозга, которая не заснула или не утомлена» [1].
Сны Петра Лашкова, Василия, Вадима, Андрея, Антонины примечательны тем, что в них одновременно концентрируется жизненный опыт героя, предшествующий сновидению, и предвосхищается его будущее - в них отражаются глубокие внутренние противоречия героев, и потому последовательность снов образует психологическую схему побуждений человека.
Г. Лейбниц, И. Кант, Э. Гартман, А. Шопенгауэр обосновали концепцию неосознанных психических процессов. «Есть тысячи признаков, говорящих за то, что в каждый момент в нас имеется бесконечное множество восприятий, но без сознания и рефлексии, т. е. имеются в самой душе изменения, которых мы не сознаем» [2].
Сны действительно привлекают Максимова возможностью ярко показать скрытое, плохо осознанное чувство. С одной стороны, скрытые чувства писатель изображает как озарение или вытеснение, пришедшее из первозданных основ психики; с другой стороны, как ощущение, рожденное жизненным опытом человека, повседневными впечатлениями. У героев Максимова напряженные переживания во сне связаны с теми же моральными чувствами и моральными оценками, которые мучают их наяву. У них чувства часто находятся в противоречии с сознательными намерениями. В бодром состоянии герой подавляет нежелательные чувства, которые он знает давно, но недооценивает. Эмоциональные процессы в сновидениях имеют относительно больший удельный вес по сравнению с познавательными и тем более волевыми процессами. В сновидениях чувство чаще всего выступает на передний план и характеризуется ярко выраженной непосредственностью переживания, охватывающей сновидца. А чувство, пережитое во сне, оказывает сильное воздействие на настроение человека, особенно человека, находящегося в болезненно-напряженном состоянии. У Максимова, как и у Достоевского, сны играют большую роль в исходе постоянных колебаний героя, они зачастую предваряют его решающий шаг. Силу же воздействия снов на героя можно объяснить внутренней целостностью снов, скрепленных единой эмоциональной тональностью. Эта внутренняя целостность снов как будто находится в противоречии с их внешней причудливостью, фантастичностью.
Выделим две разновидности такого противоречия. Во-первых, общая картина сна чудовищная, но сами образы и их детали поражают исключительным правдоподобием и верностью деталей. Во-вторых, во сне происходят сказочные превращения образов, всевозможные нелепости, сон хаотичен, но в общем хаосе ощущается какая-то мысль, действительная, реальная, принадлежащая к настоящей жизни.
Ф. Фишер, З. Фрейд исходили из положения о скрытой символике сновидений, о противоречии между явным содержанием сна и его скрытым значением: явный материал связан с впечатлениями дня, скрытый смысл определяется вытеснением подсознательных импульсов. Фрейд считал, что чем хаотичнее, темнее образы сна, тем более важное побуждение они вытесняют.
Действительно, сны у Максимова зачастую отличаются сложной и многозначной символикой, эта сложность идет оттого, что они выражают не только состояние героя, но и авторскую тенденцию. Максимов часто торопится загнать героя в духовный тупик и спешит подчеркнуть в картине сна такую мысль, которую сам герой еще не осознал. В целом же сновидения у героев Максимова служат не тому, чтобы затемнить, скрыть, представить в безобидной форме тайные желания человека, а скорее наоборот, прояснению скрытного.
ISSN 2304-120X
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
Сны построены так, что каждый новый сон обостряет моральные чувства, испытанные уже в предыдущем сне, а значит, и проясняет его ценность, так как моральные чувства характеризуются тем, что в самом их переживании заключается нравственная оценка. Сны позволяют показать сдвиги в мироощущении, которые герой еще ясно не познал. Сны и помогают героям Максимова понять внутренние перемены, происшедшие с ними.
Сны играют действенную роль в жизни героев романа: в результате прояснения скрытого стимула или чувства - прояснения, наступившего под влиянием сна, - герой делает главный шаг или важнейшее открытие.
Художественный прием сна играет существенную роль в композиции романа. Именно описанием сна открывается произведение, его первая глава «Путешествие к себе», посвященная старшему из рода Лашковых - Петру. Глава «Перегон», повествующая об Андрее Лашкове, также начинается сном. Сны видят герои в самые трудные моменты своей жизни, что помогает им выйти из душевного кризиса, посредством снов и видений автор возвращает своих героев в прошлое.
Такая своеобразная композиция, которая определена использованием художественного приема сна, связана с религиозно-художественной идеей автора, с его моралистической концепцией. Писатель пытается разрешить универсальные, вечные философские и этические вопросы, связанные со спасением России, с высшим нравственным идеалом. Максимов хотел подчеркнуть, что именно безрелигиозность явилась причиной нравственного падения людей. Путь к нравственному воскресению мира возможен, по мысли писателя, лишь как путь самостоятельного обновления и возрождения каждой отдельной человеческой души, сбрасывающей с себя вериги греха и соблазна, превозмогающей земные крестные муки, сомнения, фальшь, безверие.
Отметим параллель с Библией. Именно во время сна человеку первый раз дана была возможность полюбить нечто вне себя самого, получить изначальный урок альтруизма, испытать первый триумф над тиранией эгоизма и образовать сакраментальный брачный союз. Ева явилась не эгоцентрической любовью человека, а первой его любовью к ближнему.
В сновидении Авраама Господь сделал его основателем племен: поручил ему проповедовать языческому миру единство Бога и разъяснить ошибки политеизма. Самуил, уснувший в храме, где находился священный ковчег Завета, услышал сквозь стихию дремных грез троекратный зов Творца, беседовал с ним и стал после этого пророком господним [3].
В истории Иосифа, одном из самых драматических рассказов во всей мировой литературе, сюжет целиком подернут мистической, сумеречной, таинственной пеленой аллегорических сновидений. В сновидении Авраама Господь сделал его основателем племен. Все, относящееся к рождению и обереганию Иисуса, стало результатом божественных сновидных пророчеств.
Грандиозное библейское повествование движется и развивается в двух планах, двух разноприродных сферах, подобных постоянно сообщающимся сосудам: в эзотерической сфере божественного, потустороннего, сновидного и на экзотерическом пространстве сугубо явного, земного, бренного бытия. Та же особенность характерна и для снов персонажей «Семи дней творения».
Наибольшее количество снов представлено в повествовании о Петре Лашкове: четыре сна и десять видений-воспоминаний. Первый сновидный цикл характеризуется мотивом сумбурности, неразберихи, разноголосицы, стихии.
Перед нами череда событий, отражающих важные этапы в судьбе Петра: партийная работа, женитьба, служба на железной дороге. Мы наблюдаем перекомпо-
ISSN 2Э04-120Х
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
новку образных картин, связанных с впечатлениями реальности, в своеобразный тематический коллаж, объединенный смысловым подтекстом и эмоциональным фоном переживания. Происходит как бы параллельный монтаж (чередование нескольких действий, происходящих одновременно в разных местах), тематический монтаж (по принципу смыслового обобщения) и монтаж-сочетание реального с воображаемым.
Внешне бессвязные сны обладают общей чертой: они возвращают Лашкова в прошлое, проникая в его сознание голосами людей, затрагивают широкий пласт отношений Петра Васильевича с миром. Выпуклые, непонятные, хаотичные сны врываются в размеренное, однообразное, бессодержательное существование Лашкова, внося в него беспокойство, вызывая недоумение. К тому же отношение к герою во сне контрастирует с его положением наяву - положением уважаемого человека, чей авторитет признан всеми окружающими. Возможно, пестрые сны являются символом всей деятельной жизни героя, активной, стремительной, но пустой. Оттого и пренебрежение вместо ожидаемого почтения.
Упомянутые сны, явившиеся очередными в цикле подобных, оказались для Петра очень болезненными.
Лашков, волевой, всегда уверенный в своей правоте человек, которому никогда не была свойственна рефлексия, испытывает вместе с чувством обиды и оскорбленно-сти чувство надломленности, смятения. Он находится в духовном тупике, откуда «долго и безуспешно в поисках выхода тянулась его окольцованная глухотою душа» [4].
Своеобразен следующий сновидный цикл - видения. Их переживает герой, находясь физически в состоянии бодрствования, но с отключенным от внешней действительности сознанием, в состоянии полумедитации. Иногда автор прямо говорит о переходе героя в полузабытье. Иногда видения развертываются как прямое продолжение яви, осуществляется неясный переход восприятия героя из отчетливой яви в туманность видения, используется прием необъявленного сна. Происходит взаимопроникновение, взаимосвязь яви и сна, наблюдается взаимная соотнесенность и взаимная проницаемость двух миров. Тем самым создается особенный, колеблющийся образ, запечатленный как бы в нескольких проекциях; на одной повествовательной плоскости оказываются внешняя действительность персонажа и его подсознание.
Ряд видений-воспоминаний постепенно помогает Петру Васильевичу прозреть сердцем, помогают взглянуть на прожитое иначе, прийти к постижению вневременных, основополагающих, экзистенциальных проблем (добра и зла, истины и блага, веры и неверия).
Первое видение было вызвано незначительным событием: внимание Лашкова привлекла толпа около разбитой витрины продмага, за выбитым стеклом которой «красовался всей своей фальшивой сутью камуфляж окорока» (с. 12). Петру Васильевичу достаточно было лишь искоса, вскользь взглянуть на случившееся, и он уже не существовал в толпе зевак, не присутствовал в общей сутолоке. «Весь он в эту минуту был обращен туда, в свою юность» [Там же], когда Лашков под шквалом пулеметной очереди, рискуя быть убитым, полз к развороченной витрине купеческой лавки за копченым окороком, который оказался всего-навсего муляжом. Лашков вновь переживает и чувство соблазна, и страх напрасно преодоленного пути, и слезы от ужаса и обиды. Моральные чувства, испытанные в снах накануне, - ощущение смятения, неуверенность в себе - обостряются, в душе Петра Васильевича «как бы взломалось все, как бы разорвался какой-то мертвый круг» [Там же], из которого искала выхода душа. Видение аллегорично. Революционные идеалы, чему так беззаветно был предан Лашков, чему посвятил себя без остатка - не что иное, как фальшивый соблазн, ввергший Россию в разверзшуюся бездну бед.
ISSN 2304-120X
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
Слушая от Вадима жестокое обвинение в причастности к людским несчастьям, к бессмысленно пролитой крови, к превращению страны в «полигон для всяческих мировых безобразий» (с. 465), Петр Васильевич с горечью замечает усталость внука от жизни, его положение безысходности, в которое был он загнан существующей системой власти, по ее же воле он с малолетства воспитывался в детдоме, ведь отца «взяли прямо из цеха... чтобы, обозначив в протоколах исходные, пустить в расход» (с. 16).
Глядя на уснувшего внука, Лашков вновь оказывается во власти видения. Пред ним предстал со всей осязаемой живостью и полнотой ощущения день, когда Петр Васильевич на станции увидел паровоз, «за которым потянулись красные пульманы, с люками, наспех забранными колючей проволокой. Через ее щетинистые ячейки проглядывались лица, множество детских лиц» (с. 469). Два цирковых артиста, чей эшелон располагался рядом на запасном пути, потрясенные увиденным, с трудом сдерживая возмущение, боль, задыхаясь, хрипловатым тоном начали представление. Минутная радость детей сменилась испугом при появлении караульного, выкрикнувшего приказ прекратить концерт, грозящего расправой артистам; - «детей-то, детей-то зачем?» (с. 473) - никак не мог понять Лашков, но все же решил, что в деле его жизни есть правда, а остальное перемелется. Тем не менее дилемма предопределена: в подсознании обозначилось сомнение относительно верности выбранного пути.
Глядя же внуку в глаза, Петр Васильевич еще раз переживает эвакуацию в мартовскую метельную ночь на Байкале. Слабосильная лошаденка, на которой Лашков и его спутник Семен Мелентьев везли тряпье для обмена на продукты, совсем выбившись из сил, не могла продолжать путь, несмотря на остервенелые удары плети. Образ забитой лошаденки символичен, в нем как бы сосредоточены судьбы всех измученных людей - персонажей «Семи дней творения». Этот образ соотносим с Вадимом, с хрупкой Симой Цыганковой и Львом Храмовым, счастье которых загубили, посадив Симу в тюрьму; с семьей Горевых, с Козловым, уничтожив их репрессиями; с Крепсом и о. Георгием, содержа их насильно в психиатрических лечебницах; с тем станичником, которого щадит Андрей Лашков; с Василием Лашковым и Иваном Ле-вушкиным. Эмоциональное состояние Петра Васильевича, находящегося во власти видения, - жалость и сострадание к избиваемой лошади, желание ей помочь. Очнувшись, выйдя из состояния отрешенности, Лашков испытывает аналогичные чувства: «от воспоминания о той вьюжной ночи старику вдруг сообщилось неодолимое желание помочь внуку и сбыть эту снедающую боль...» (с. 46).
Сны и видения постепенно обнажают в душе Лашкова вопросы: неужели зря он прожил жизнь, почему и когда уступил свою правду, какой зябкой чертой отгородил себя от родных? Сны и помогают разрешить назревшие вопросы.
Третий цикл снов (два сна) указывает Лашкову путь к спасению. Снится Петру Васильевичу его путь по нескончаемому коридору, за спиной Лашкова гулко захлопываются двери. Он испытывает жуть, смятение, горечь. И впервые Лашков не смог противоречить, когда вдруг возникший из-за очередного поворота отец Георгий с соболезнованием промолвил: «У меня нельзя отнять того, что во мне и со мной. Вам труднее - вы атеист. Вы идете против своей природы» (с. 433). Блуждание Лашкова по лабиринтам безлюдных коридоров и символизирует тщетность прожитого, одиночество, муки души в поисках выхода.
Во втором сне появляется образ толпы, который присутствовал в первом сно-видном цикле. Образ толпы согласуется с эмоцией спящего: страхом перед предстоящими переменами, ведь толпа страшна для Лашкова, но именно так начинает Лаш-ков слышать голос совести. В итоге глубоким и мучительным ощущением Лашкова
ISSN 2Э04-120Х
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
становится осознание себя в качестве жертвы тоталитарного строя, той власти, ревностным служителем которой он был.
Во сне Лашков в поисках выхода открывал попадавшиеся ему двери, но за каждой из них возникала глухая стена. Онирический образ стены современные психоаналитики толкуют (по принципу вытесненных в подсознание предчувствий) как символ последней жизненной границы, антологического тупика, смерти. В данном случае, видимо, стена символизирует собою смерть духовную.
Лашкова спасает свет, вобравший его в себя. Свет является символом божественности, духовного элемента. Подтверждение того - появление Марии, кроткой, набожной жены Петра Васильевича.
Присутствует и образ, зачастую трактуемый противоположностью образу света, это тьма. Действительно, свет и тьма представляют собой важнейшую дуалистическую систему полярных сил. Однако темнота не всегда воспринималась как враждебный принцип, иногда она является дополнительным первоначальным принципом. Культуры патриархального толка воспринимают свет как мужское начало, а темноту как женское. Жизнь - это и смерть, тьма - это одновременно и свет.
Хуан де ла Круз говорил о «темном, освещающем ночь облаке» в парадоксальном изображении, которое пытается сформулировать в словах слияние противоположностей в первопричине бытия: «Удивительно, что оно - будучи темным, каким оно было, - освещало ночь. Это указывает на то, что вера, которая для души является темным и мрачным облаком и одновременно ночью, - так как при наличии веры душа лишена своего естественного света и ослеплена, - освещает своей тьмою и тьма души испускает свет» [5].
В рассматриваемом сне тьма не является символом демонических сил, а как раз - дополнительным принципом к образу света, тем более что тьма находится вверху: «здание с уходящим в темную бездну потолком» (с. 450). Дуалистическая система свет - тьма пересекается с еще одним полярным противопоставлением верх -низ, где категории тьма и верх находятся на одной плоскости. По толкованию древних, человек, ноги которого стоят в прахе земли, поднимает свою голову к звездам и воспринимает грязь земли как мучительную ношу, от которой он хотел бы избавиться, но не может освободиться. Следовательно, небо и созвездие, откуда приходят свет и оплодотворенный дождь, отдаются высшим силам, Богу и ангелам, в то время как земля остается областью смертного человечества, под которой размещается царство ада, как возведенная в степень полярная противоположность верха.
Человек как существо двух миров должен найти между ними свой путь. Небесная сфера связана с Богом, это сфера духовности, что категорически отвергал Петр Лаш-ков. Оттого он и силился крикнуть, позвать кого-либо, кто бы помог ему снова выбраться наружу, но рот его лишь беззвучно раскрывался в исступленной немоте.
Сны последнего цикла можно квалифицировать как кризисные, т. е. как необычайно важные, этапные, кульминационные события в духовной жизни героя. Лашков испытал своеобразный духовный катарсис, сны стали этическим и мировоззренческим чистилищем, путеводной нитью к первозданным и незыблемым, общечеловеческим моральным ценностям и императивам. Засыпая, герой словно умер для старой, неправедной жизни; просыпаясь - возродился вновь, целиком преображенный, освободившийся от груза прошлых сомнений, мучительных колебаний. Слезы покаяния льются из его глаз, душа обретает свет.
Дочь Петра Лашкова Антонина является человеком верующим, но ей, так же как и отцу, присущи страхи, сомнения, жажда душевного равновесия, что невозможно без
ISSN 2304-120X
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» // Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
обретения связей со всем миром, ощущения себя частью огромного целого. В повествовании о ней два сна, главная функция которых - пророческая. Помолившись Богу, попросив благодати себе, отцу, мужу и страждущему за других иноверцу Осипу, Антонина засыпает и видит во сне свое восхождение к блистающей голубизной вершине горы в надежде увидеть море, бьющееся с другой стороны.
Онирический образ горы - широко известный в мире символ близости Бога, горные вершины представлялись как символы чего-то возвышенного поверх повседневной равнины. Именно на горе Моисей получает Завет Божий. Антонина видит себя в момент восхождения вверх по острым каменистым складкам горы. Острые каменистые складки ассоциируются с образом лестницы.
Выделяя символический смысл «лестницы» в «Преступлении и наказании», М. М. Бахтин отмечал в связи с этим: «Верх, низ, лестница, порог, площадка получают значение "точки», где совершается кризис, радикальная смена, неожиданный перелом судьбы, где принимаются решения, переступают запретную черту, обновляются или гибнут» [6].
«Лестница, - указывает Л. Даунер в работе "Раскольников в поисках души", -имеет несколько символических значений и ассоциаций. Во-первых, это - подъем, усилие и даже борьба. Борьба, драматизированная в характере» героя, «восхождение и нисхождение являются своего рода психическим ритуалом, каждым шагом которого» персонаж «частично определяет, в отношении добра и зла, свою психическую и моральную структуру... моменты напряжений и колебаний характерным образом происходят на лестницах... большинство как физических, так и психических движений происходит как нисхождение и восхождение по лестнице» [7].
Во втором сне Антонина видит отца, следившего за тем, как дочь поливает грядки, и сокрушенно качавшего головой, выражая неодобрение. Отец в качестве символического образа является воплощением божественности. Библейская религия рассматривает отношение молящегося человека к Богу как отношение ребенка к отцу. В этом смысле неслучайно Антонина наделяется такой чертой, как детскость: «ничем не искушенная, она и осталась вся там - в своих детских снах» (с. 17).
В обоих снах присутствует образ воды (море, вода, льющаяся из лейки). В христианстве вода играет роль очищающего элемента, приравнивается к струящимся с неба благословенным дарам Бога. Слезы Антонины, недовольный взгляд отца - это отражение эмоционального состояния героини: здесь и думы, волнения, касающиеся ее отца (глава начинается письмом Антонины к отцу), и ощущение неуютности от непрекращающейся кочевой жизни в погоне за заработком, и непонятное беспокойство, связанное с ожиданием перемен в жизни, и чувство, влекущее ее к Осипу.
Своеобразен сон Василия. Этот сон прежде всего встреча героя с самим собой. Прогулка под руку с Грушей, ощущение единства с нею, счастья, гармонии («оба они -сплошное сукно и крепдешин» (с. 180) - следствие происшедших событий в реальности, отражение дневных грез сердца. Однако пробудился дворник со злым недоумением. Сон отличается резко выраженной карнавализацией. Здесь перед нами аксессуары карнавального комплекса: улыбающиеся лица, преображение лиц как смена масок, развенчание, трагедия. Василий Васильевич, выбитый известными обстоятельствами из обычной жизненной колеи, поддавшийся апатии, под влиянием любви перерождается, но оказывается в роли развенчанного жениха. Мотив безумства, сме-ховой момент уничижают притязания Лашкова, придавая произведению мрачный колорит, ставя под сомнение возможность героя жить иной жизнью.
Сны Андрея Лашкова обнажают истинную мотивацию его поступков. Это герой, которому свойственна рефлексия. В нем живут как бы два человека: один - натура мягкая, любящая, с
ISSN 2Э04-120Х
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» // Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
естественными наклонностями, идущими из глубины души; второй - человек, поведение которого определено социальной ролью. Андрей постоянно оказывается в ситуации выбора.
Онирические образы у Андрея находятся в глубоком соответствии с его эмоциональным состоянием. Явный материал снов героя связан с впечатлениями и деятельностью дня, скрытый - с душевными колебаниями, сомнениями, поисками истины, гармонии. Сны рельефно обозначают наличие и борьбу противоречий, тем самым объясняя читателю поступки Андрея.
Несмотря на удачно начатый путь (сохранение поголовья, получение временного загона для скота, провизии для людей), во сне преобладают неприятные физические ощущения, которые, конечно, обусловлены моральными: «...стоит он по шею в быстрой воде, пытаясь выбраться на берег, но берег обламывается» (с. 118). Картина сна выражает тоску героя по иной жизни, жажду душевной ясности и чистоты, которая возникла как реакция на безобразия жизни и постоянный хаос в душе. Во сне руку помощи Андрею протягивает старик станичник, которому Андрей сохранил жизнь; во сне сказалось нечто существующее и всегда существовавшее в сердце Андрея.
Если принять в расчет моралистическую концепцию писателя о борьбе первозданных начал (света и тьмы, Бога и дьявола) в сердце человеческом, этот сон можно рассмотреть и как пророческий сон (герою конкретно называется единственно возможное спасение): «И тут неожиданно выплывает рядом старик кладовщик... и тянет ему руку: "Ты - мне, я - тебе, сыне. Не пропадем, Христос - воскрес"» (с. 118).
Трагическая ситуация второго сна - тщетное стремление Андрея затушить полыхающий над верхушками дальних деревьев пожар - также отражает антагонизм мыслей, чувств, поступков героя.
Для понимания души Андрея важен образ леса, дерева. Андрей следует логике хаотичного мира, но обнаруживает в себе такое, что оказывается в резком разладе с этой логикой, с общим укладом жизни: совесть, жажду человеческой любви, истину. Эти качества являются откровением мира иного. Ощущение мира иного является порывом к иной действительности, жаждой гармоничных отношений. Гармонию Андрей находит в природе. Согласно христианским представлениям, дерево, как и человек, -отображение существа двух миров и создание, находящееся между верхом и низом, являющееся опорой небесных слоев.
Таким образом, в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» художественный прием сна выполняет следующие функции: ретроспективную (возвращая героя в прошлое, автор показывает истоки и причины поступка), интроспективную (сновидец к субъективному знанию себя изнутри добавляет знание себя со стороны как объекта), функцию характеристики образов, функцию рефлексии (объясняются истинные мотивы поступка), пророческую функцию (предсказываются события в будущем), функцию обновления, перерождения героя (кризисный сон, или духовный катарсис, когда персонаж, проснувшись, как бы воскресает, преображенный для новой деятельности или нравственной миссии), функцию выявления авторской позиции.
Ссылки на источники
1. Ламетри Ж. Избранные сочинения. - М., 1925. - С. 104-105.
2. Лейбниц Г. Сочинения: в 4 т. Т. 2. - М., 1983. - С. 53.
3. Библия. - М.: Рос. Библейское о-во, 2007. - 1326 с.
4. Максимов В. Е. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. Семь дней творения. - М.: ТЕРРА, 1991. - С. 12. -Далее ссылки на это издание даются в круглых скобках с указанием страниц.
5. Энциклопедический словарь символов / авт.-сост. Н. А. Истомина. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - С. 890.
6. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979. - С. 198.
7. Даунер Л. Раскольников в поисках души // Mördern Fiction Studies. - 1958. - Vol. 4. - Р. 200-201.
ISSN 2304-120X
ниепт
научно-методический электронный журнал
Глазкова М. М. Своеобразие художественного приема сна в романе Владимира Максимова «Семь дней творения» //Научно-методический электронный журнал «Концепт». - 2017. - № 12 (декабрь). - 0,6 п. л. - URL: http://e-koncept. ru/2017/175016. htm.
Marina Glazkova,
Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Russian Philology Chair, Tambov State Technical
University, Tambov
Originality of literary device of a dream in the novel by Vladimir Maximov "Seven days of creation" Abstract. The article is devoted to analysis of literary device of a dream, which plays a significant role in the composition of the work and it is a multipurpose device. The originality of dreams in the novel by Maksimov is emphasized, which is expressed in complex, many-sided symbolism. It is due to the fact that they express not only the hero's condition but also the author's concept. Dreams allow him to show the shifts in attitude that the hero has not clearly understood yet. Dreams help Maksimov's heroes to understand the inner changes that came over their lives.
Key words: reflection, symbolism of dreams, religious and artistic idea, attitude, functions of dream device,
moral ideals, hidden meaning, spiritual impasse, moral resurrection.
References
1. Lametri, Zh. (1925). Izbrannye sochinenija, Moscow, pp. 104-105 (in Russian).
2. Lejbnic, G. (1983). Sochinenija: v 41. T. 2, Moscow, p. 53 (in Russian).
3. (2007). Biblija, Ros. Biblejskoe o-vo, Moscow, 1326 p. (in Russian).
4. Maksimov, V. E. (1991). Sobranie sochinenij: v 81. T. 2. Sem' dnej tvorenija, TERRA, Moscow, p. 12 (in Russian).
5. Istomina, N. A. (2003). Jenciklopedicheskij slovar' simvolov, OOO "Izdatel'stvo AST", Moscow, p. 890 (in Russian).
6. Bahtin, M. M. (1979J. Problemypojetiki Dostoevskogo, Moscow, p. 198 (in Russian).
7. Dauner, L. (1958). "Raskol'nikov v poiskah dushi", Mordern Fiction Studies, vol. 4, pp. 200-201 (in Russian).
Рекомендовано к публикации:
Горевым П. М., кандидатом педагогических наук, главным редактором журнала «Концепт»
Поступила в редакцию Received 05.11.17 Получена положительная рецензия Received a positive review 30.11.17
Принята к публикации Accepted for publication 30.11.17 Опубликована Published 26.12.17
© Концепт, научно-методический электронный журнал, 2017 © Глазкова М. М., 2017
www.e-koncept.ru
977230412017342
