CC BY
249
ЛНТУЛЛЬНЫШ ПРОБЛЕМЫ ГОСУДЛРСТВЛ И ПРЛВЛ
ТВ. МОРДОВЦЕВА
СВОБОДА СОВЕСТИ В СВЕТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ: ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ
В статье дана теоретико-правовая оценка состояния прав и свобод человека в сфере свободы совести и вероисповедания в современной России с точки зрения злоупотреблений правом в государ-
ственном регулировании межконфессиональных отношений. Обоснованы различные модели светского государства в контексте распространения клерикальной идеологии.
Злоупотребления правом, законодательство о свободе совести и вероисповеданий, государственноконфессиональные отношения, светское государство, клерикализм.
В истории права идея злоупотребления -сЫкапе - обсуждалась еще римскими юристами, которые признавали возможность таких случаев, когда лицо, имеющее права, пользуется ими не столько для достижения собственных интересов, сколько в целях причинения вреда другому лицу. С течением времени данная идея получила два основ -ных аспекта понимания: первый касался злоупотребления властью, т.е. теми правами и полномочиями, которые возложены на уполномоченное лицо, второй аспект подразумевал злоупотребления гражданами своими субъективными правами и свободами.
В современной юридической науке нет однозначного мнения относительно использования термина «злоупотребление правом», его отраслевой принадлежности и даже обоснованности его правовой природы. В основном исследователи делятся на тех, кто признает наличие достаточных юридических признаков у категории «злоупотребление правом», и тех, кто их отрицает. Среди последних можно упомянуть С.Н.Малеина, уверенного, что злоупотребление правом не может быть отнесено ни к общей норме права, ни к продуктивной научной и теоретической идее, поскольку «возможно одно из двух: если субъект действует в границах принадлежащего ему права - и тогда он не злоупотребляет своим правом, или он выходит за пределы, установленные законом, и таким образом, нарушая закон, не злоупотребляет правом, а совершает элементарное правонарушение, за которое должна следовать ответственность» [1, с. 160]. Несмотря на столь четкую позицию, понятие злоупотребления все же используется в различных отраслях права, где имеются такие нормы, как «злоупотребление должностным положением», «финансовые злоупотребления», «злоупотребление правом на проведение агитации» и т.д.
В контексте исследуемой темы злоупотребление правом приобретает особое теоретическое и практическое значение, поскольку здесь вопросы права, философии и морали находятся в тесной взаимосвязи. Сущностная основа злоупотребления правами заключается в конфликте между внешне правильным
использованием лицом своих правовых возможное -тей и в принципе аморальным антиобщественным поведением. Достаточно отметить, что этимологичес-кое значение слова «злоупотребление» ориентирует к анализу философских категорий зла, добра, справедливости, должного, т.е. к системе понятий, на которых основан дух закона. Вероятно, именно эта сверхидея права и закона обусловила появление позиции, согласно которой злоупотребление правом должно находиться в сравнительном ряду типов правового поведения - правомерного и противоправного.
Как писал Жан-Луи Бержель о соотношении «буквы» и «духа» права, «есть случаи, когда какие-то лица по форме соответствуют существующей правовой системе, но, придавая своим действиям полную видимость юридической правильности, на самом деле используют свои права, отдельные правила или институты в целях, противоположных тем, которые преследуются позитивным правом. То есть они следуют букве права, но нарушают его дух. Поэтому именно дух права должен быть в центре внимания, поскольку дух есть синоним естественной направленности, или конечных целей, на которых основывается любая юридическая система» [2, с. 441]. Продолжая эту мысль, он утверждает, что за такие формы поведения, которые не нарушают «буквы» объективного права, но противоречат духу права, следует наказывать, поскольку они связаны с правовым злоупотреблением и мошенничеством.
Сходное представление развивал болгарский правовед Я.Янев. В 80-х гг. XX в. он относил данное явление к типу осуществления права, находящегося в противоречии с целями и предназначением права. По его мнению, необходимо не только отличать правомерное поведение от правонарушения, но и видеть различия в злоупотреблении правом и правонарушении. «Когда действия или бездействия ни прямо, ни косвенно не нарушают правовых норм и принципов права, но находятся в противоречии с принципами морали и правилами социалистического общежития, нарушают эти правила, в отношении которых закон требует, чтобы они уважались и соблюдались, то в
принципе это будет злоупотребление правом» [3, с. 184]. Поэтому злоупотребление правом сводится к тому, что по форме данное явление правомерное, а по сути - аморальное.
Отталкиваясь от этого и других подходов к определению злоупотребления правом, современный российский правовед А.А.Малиновский отмечает, что исследование злоупотребления правом должно осуществляться не только с помощью традиционных критериев «правомерности-неправомерности», но также и с точки зрения цели права, возможности его использования во вред общественным отношениям, осуществления в противоречии с его назначением» [4, с. 27]. Он вводит критерии квалификации деяния как злоупотребления правом, признавая при этом, что вопросы квалификации при отсутствии четких признаков злоупотребления в качестве общей нормы права вызывают серьезные сложности, но не исключают теоретического интереса к данной проблеме.
По мнению А.А.Малиновского, для того чтобы установить, является ли конкретное деяние злоупотреблением правом, необходимо утвердительно ответить на следующие вопросы: 1) обладает ли субъект конкретным правом: 2) совершил ли он действие по осуществлению своего права; 3) осуществлено ли субъективное право в противоречии с его назначением и 4) был ли причинен вред личности, обществу, государству в результате осуществления права? Таким образом, он признает, что злоупотребление правом возможно как минимум при наличии субъективного права и свободы выбора способов его реализации.
Исследовательская позиция А А Малиновского представляет интерес еще и потому, что он раскрыл особенности злоупотреблений правом в сфере свободы совести и вероисповедания, хотя выбранные им для анализа примеры с трудом поддаются правовому анализу, поскольку указывают на явления внутреннего самочувствия и духовного самосознания верующего человека. В общем, он анализирует шесть основных ситуаций злоупотреблений правом, последовательно доказывая, что описанные в них деяния могут быть квалифицированы именно как злоупотребления правом в двух формах - правомерного и противоправного поведения.
Однако примеры ААМалиновского не всегда убедительны, да и сам исследователь неоднократно признает, что квалифицируемая им форма поведения как правомерное злоупотребление может быть таковой при совокупности условий, среди которых он отмечает сложившиеся в данной правовой системе нормы права. Иначе говоря, то, что по российскому законодательству признается злоупотреблением, по законодательству другого государства может и не быть таковым, а может, наоборот, признаваться правонарушением.
К примеру, он считает, что одним из наиболее распространенных видов злоупотребления свободой совести является навязывание мировоззрения одного лица или группы лиц другому, что, собственно, противоречит правовой норме самостоятельного выбора личностью своих убеждений. Однако может ли кто-то из экспертов, психологов, юристов, философов
дать точные критерии, когда выбор является самостоятельным, а когда он совершается под воздействием кого-либо извне? По сути, личность всегда совершает выбор под воздействием чьих-либо авторитетных для нее мнений. Применение же особых техник психического, эмоционального, вербального воздействия на ум и волю человека довольно редко удается доказать и фактически установить. К тому же то лицо, на которое было направлено подобное воздействие, как правило, не осознает, во-первых, наличие этого воздействия, а во-вторых, какую-либо угрозу извне, в особенности умышленное причинение вреда, что как раз и важно для констатации юридических признаков злоупотребления.
В реальности дело обстоит так, что ни новообращенный, ни тот, кто объективно «принуждает» к избранию убеждений, в полной мере не осознают этико-морального значения и социальных последствий своих действий. Лицо, злоупотребляющее своим правом, в данном случае подразумевается религиозный или духовный деятель, скорее всего, само глубоко убеждено в доброй воле своих намерений, справедливости и благости своих деяний, направленных, например, на спасение души, просвещение, оздоровление и т.п. Поэтому в таком поведении нет юридических признаков шиканы, т.е. намеренного злоупотребления правом с целью причинения вреда. Что же касается остальных примеров, приводимых А АМалиновским, в основном неправомерного злоупотребления правом свободы совести, то с ними можно согласиться.
Всего А А Малинове кий выделяет шесть типич -ных видов деяний, которые можно расценивать как злоупотребления свободой совести [4, с. 88-96]. Первое связано со склонением лиц, нуждающихся в медицинской помощи, к отказу от нее полностью или частично, включая вакцинацию, переливание крови, использование определенных лечебных препаратов и т.п. Причем сам автор понимает, что, если данный факт имел место и он доказан, последуют санкции: в соответствии с действующим российским законодательством такая религиозная организация будет ликвидирована на основании п.2 ст. 14 ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях». Любопытно, что в соответствии с законодательством других стран такое деяние может рассматриваться именно как правомерное злоупотребление, а не как противоправное деяние.
Второй пример злоупотребления относится к деятельности религиозного объединения или его лидера, направленной на разрушение семьи. И вновь автор делает поправку на сложившиеся в обществе традиции воспитания и законодательство стран, по которым данные обстоятельства могут лежать вне сферы злоупотреблений. Как правило, так называемое «разрушение» семьи происходит вследствие расхождения взглядов на приоритет ценностей и смьелов совместного бытия, ведения хозяйства, воспитания детей и т.п. Лицо, исповедующее убеждения, отличные от тех, которые сложились в данной семье, изменяет и свой образ жизни, что, скорее всего, приводит не к «разрушению» семьи, а к сложностям межличностных отношений. В некоторых
случаях «разрушение» сопровождается реальным уходом члена семьи из дома, отказом исполнять свои семейные обязанности, и в данных обстоятельствах можно говорить о злоупотреблении, но лишь в той мере, в которой возможно доказать, что лицо принимает решение против своей воли и остальным членам семьи наносится ущерб.
Третий пример злоупотребления свидетельствует о нарушениях в связи с препятствиями в получении образования. При этом автор уточняет, что в случае, если доказан факт воспрепятствования получения обязательного образования со стороны конкретных лиц (например, родителей, принадлежащих определенной религиозной общине) или религиозной организации, то налицо правонарушение, а не злоупотребление, однако если речь идет о внушении мысли о нецелесообразности обучения в средних специальных или высших учебных заведениях, то можно говорить о правомерном злоупотреблении.
Четвертый пример - принуждение лица к отчуждению своего имущества в «добровольном порядке». Опять же заключается в малоубедительной доказательной базе применения специальных психотехник, мошенничества, сокрытия подлинной информации, утаивания с целью завладения чужим имуществом. Как правило, такое злоупотребление доверием, введшее в заблуждение и являющееся наказуемым деянием, может произойти и при отсутствии религиоз-ного воздействия. Что же касается случаев, когда новообращенные лица все же принимают подобного рода добровольное решение, то оно находится вне сферы злоупотребления.
Пятый - злоупотребление свободой совести в связи с принудите ль ным исполнением ритуалов, наносящих вред психическому, физическому здоровью личности, оказывающих деструктивное влияние, включая участие в изнурительных обрядах при недостаточном количестве сна, питания, отдыха, а также соблюдение строгих требований диет, сексуальных воздержаний, дыхательных упражнений и т.п., ослабляющих общее психо-эмоциональное, волевое и когнитивное состояние организма. В квалификации данного деяния существенную роль играет фактор добровольности, именно он лежит в основе критерия правомерного или противоправного характера злоупотребления, поскольку тот, против кого осуществляется «насилие», воспринимает ограничения как «благо» и ни в коей мере не признает их деструктивное воздействие, соответственно элиминируя состав правонарушения.
Наконец, шестым примером злоупотребления А. А. Малинове кий называет склонение к самоубийству. При этом он четко указывает, что «данное злоупотребление нельзя рассматривать в качестве такого преступления, как доведение до самоубийства ... поэтому в большинстве случаев злоупотребление свободой совести и свободой вероисповедания в виде склонения адептов к самоубийству ненаказуемо» [4, с. 96]. Эю более чем странное утверждение находится в противоречии с содержанием п.2. ст. 14 ФЗ №125 «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26 сентября 1997г., где четко указано: «Основаниями для ликвидации религиозной органи-
зации и запрета на деятельность религиозной организации или религиозной группы в судебном порядке являются. склонение к самоубийству.». А это значит, что склонение к самоубийству нельзя отнести к правомерной форме злоупотребления, по крайней мере, в нынешней формулировке этой правовой нормы.
В качестве примеров злоупотреблений свободой совести, приводимых российскими правозащитными организациями, отстаивающими интересы малочис-ленных религиозных объединений, прежде всего протестантского направления, отмечаются факты вое -препятствования деятельности религиозной организации в совершении религиозных обрядов, проведении религиозных встреч и т.п. со стороны представителей правоохранительных органов по причине признания данных групп экстремистскими. В этой связи необходимо особо отметить, что обвинения в экстремизме становятся наиболее распространенным примером злоупотребления власти в отношении к малочис ленным религиозным объединениям. В списке экстремистских организаций, публикуемых Минюстом России, по состоянию на 20 апреля 2013г. числится 1802 пункта, среди которых упоминаются печатные издания, сайты религиозных организаций, решение по которым принимали городские, районные, краевые, областные суды, а также давались определения Судебной коллегией по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации, послужившие основанием для мер предупредительного характера со стороны уполномоченных органов. Однако, по мнению аналитиков и правозащитников, обвинения в экстремизме довольно часто носят популистский характер и служат средством идеологичес-кой борьбы власти с неправое лав ными объединениями и способом поддержки и демонстрации лояльное -ти власти к официальной позиции РПЦ. Широкую огласку получили решения Европейского суда по правам человека в отношении религиозного объединения «Свидетели Иеговы», который вынес оправдательное решение, что тем не менее не привело к исключению преследований и вмешательств во внутреннюю жизнь организации, по-прежнему включенной в списки экстремистских. Следствием обвинений в экстремистском характере религиозных объединений, как правило, являются злоупотребления в запрете мессианской деятельности и прозелитизма.
Перечень проблем, относимых к фактам злоупотребления свободой совести, будет неполным, если оставить без внимания противоречия между тенденцией к клерикализации российского общества, включая властные структуры, и сохранением светским принципов государственности. Перспективы рас -пространения угрозы клерикализации российской государственной власти все чаще обозначаются исследователями как реальное противоречие конституционным гарантиям защиты принципов светского государственного устройства. Несмотря на кажущуюся очевидность несоответствия клерикальных устремлений власти ее светским императивам, в научно-теоретическом плане данная проблема представляет особый интерес.
Правовая дефиниция светскости задана Конституцией РФ, а также раскрыта в толкованиях к документам Конституционного Суда РФ. В частности, в Постановлении от 15 декабря 2004 г. № 18-П сказано: «Конституционный принцип светского государства и отделения религиозных объединений от государства означает, что государство, его органы и должностные лица, а также органы и должностные лица местного самоуправления, т.е. органы публичной (политической) власти, не вправе вмешиваться в законную деятельность религиозных объединений, возлагать на них выполнение функций органов государственной власти и органов местного самоуправления; религиозные объединения, в свою очередь, не вправе вмешиваться в дела государства, участвовать в формировании и выполнять функции органов государственной власти и органов местного самоуправления, участвовать в деятельности политических партий и политических движений, оказывать им материальную и иную помощь, а также участвовать в выборах, в том числе путем агитации и публичной поддержки тех или иных политических партий или отдельных кандидатов» [5]. Этот документ вносил разъясненияв связи с законностью оснований регистрации и деятельности политической партии, в названии которой и в уставных документах содержалось прямое обращение к религиозным доктринам. Несмотря на то, что данное Постановление конкретизирует только один из критериев светскости государства, такой как недопустимость слияния власти, политики и религии, он оказывает существенное влияние на понимание требования мировоззренческого нейтралитета светс-кого государства в вопросах приоритетов веры и убеждений.
Как отмечается в одном из современных исследований, «в юридической науке государство светского типа рассматривается как мировоззренчески нейтральное, в отличие от клерикального государства, в котором церковь имеет государственный статус, пользуется огромными привилегиями и является влиятельной политической силой, или теократического государства, наделяющего церковную иерархию всей полнотой власти» [6, с. 42]. Однако такое деление, хоть и наиболее ясное и простое, оспаривается в связи с наличием множества особенностей и исключений. Так, например, ИВ.Понкин предлагает более широкую типологию государств по критерию светс -кости. Он считает, что большинство современных государств, даже те, которые не закрепляют в Коне -титуции своей страны соответствующий официальный статус, являются светскими, но при этом они значительным образом отличаются по характеру реализуемых в этих государствах моделей отношений с религиозными объединениями. К тому же термин «клерикальное государство», по его мнению, является не вполне удачным, т.к. в современном значении клерикализм адресует к именованию политического направления, которое широко использует религию и церковь для усиления воздействия на все сферы общественной жизни. Поэтому ИВ.ПОНКИН, разделяя государства на светские и несветские, предлагает свою типологию моделей светского государства, включая в нее эквипотенциальную, преферен-
циальную, контаминационную и идентификационную модели [7, с. 171].
Существенным признаком эквипотенциальной модели светского государства выступает максимизация внерелигиозности и изоляции религиозных объединений от государственной и общественной жизни, а также фактическое и юридическое равенство всех религиозных объединений в отношениях с государством. Данная модель, по мнению ИВ.Пон-кина, свойственна Японии, КНР, Южной Корее и лишь отчасти США. Однако, как признает сам автор, «данная модель не может существовать в чистом виде в силу того, что невозможно достичь полного исключения какого бы то ни было предпочтения той или иной религиозной конфессии и при этом не подвергнуть верующих граждан дискриминации по религиозному признаку» [7, с. 187].
Преференциальная модель основана на выделении особой роли и создании благоприятствующего режима, льготных условий для определенных религиозных объединений, например, в силу их доминирования, исторической обусловленности в формировании и развитии государственности. Причем направленность, формы и величины государственных преференций в адрес конкретных объединений могут существенно различаться в зависимости от культурно-исторических и политических условий. Выделение особой роли может быть реализовано в формальном или неформальном установлении: путем закрепления в конституции официального статуса одной или нескольких религий (например, лютеранства и католицизма в Германии) или путем фактического наделения одной или нескольких религий преиму-щественным статусом без закрепления такового в конституции. Однако установление государственной религии может иметь свои недостатки, связанные с подконтрольностью церковной жизни официальной власти. Например, в Великобритании внесение изменений в церковный закон должно быть одобрено Парламентом, архиепископы и епископы назначаются королем по рекомендации премьер-министра и т.п.
Идентификационная модель близка по своим признакам к преференциальной модели в силу рас -ширенного сотрудничества государства с несколькими религиозными объединениями. Кроме того, светские государства, в которых распространена идентификационная модель, учитывают национальную и культурную принадлежность граждан, возникшую на основе более ранней формы религиозности. Такое государство устанавливает партнерство с граж-данами в гарантиях, защите и реализации их права на национальную, культурную и религиозную идентичность. Как утверждает ИВ.Понкин, «идентификационная модель предполагает более обдуманные и целенаправленные партнерские взаимоотношения государства, и не с одним, ас несколькими религиозными объединениями (исторически укоренившимися, традиционными религиозными организациями) - теми, которые оказали значительное влияние на становление и развитие государственности, сыграли существенную историческую роль в развитии национального самосознания народов России, способствовали формированию и развитию традиционной ду-
ховносш и культуры народов страны и составили часть национального духовного и культурного наследия, являются религиозными объединениями, принадлежность или предпочтительное отношение к которым выражает значительная часть граждан страны, выступают в качестве созидательной и объединяющей духовной силы общества, направленной на поддержание мира и стабильности» [7, с. 198]. Идентификационная модель в большей мере подходит для многонациональных государств, столкнувшихся в своем развитии с противоречивыми процессами этногенеза и длительной трансформацией титульной нации, что приводит к утрате, частичной реконструкции, замещению, диффузии традиций. Такова история Франции, России, стран Балтии, Украины.
Контаминационная модель содержит предельно размытые границы между светскими и религиозными основами государственного устройства, в ней сказывается значительность влияния норм религиозного права на правовую систему государства, она наиболее распространена в «восточном» цивилизационном пространстве, преимущественно в странах «исламской дуги». Государственная власть в такой модели преследует идею единения духовной и светской жиз-ни для своих граждан. Кроме исламских государств к этой модели, по мнению ИВ.Понкина, принадлежат Израиль, Лаос, Таиланд, Шри-Ланка и ряд других буддийских стран, а также Индия и Непал. В бывших республиках СССР контаминационная модель получает развитие в Узбекистане, Азербайджане, Киргизии, Туркмении, Таджикистане, Казахстане.
Таким образом, из всех моделей светского государства, предложенных ИВ.Понкиным, очевидное сходство с современной ситуацией в российском формальном и неформальном праве имеет идентификационная модель, при которой оказывается вполне допустимой позиция выделения религиозных объединений, отражающих гражданскую, национальную, культурную идентичность большинства граждан. Если в преференциальной модели (светского государства!) глава государства может быть одновременно и главой религиозной организации, то в идентификационной модели это недопустимо, что как раз и соответствует российским реалиям. Тем не менее государственная власть, особенно в лице органов местного самоуправления, в тех регионах, которые исторически имели прочные связи с культурнорелигиозными традициями при формировании светских принципов жизненного уклада коренного населения, вошедшего в состав титульного народа, как, например, Татарстан, Адыгея, Бурятия, Башкортостан, Дагестан, Ингушетия, КБР, КЧР и т.д., вполне оправданно и не нарушая светских основ государственности, может выражать свою принадлежность к соответствующей религии.
Особая роль религии в становлении и развитии национально-культурной идентичности граждан, обусловленная распространением в России идентификационной модели светских принципов государственности, нашла отражение и в преамбуле Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объедине ниях».
Что же тогда в реальной ситуации вызывает обес -покоенность «клерикализацией» власти? Анализируя доклад С. А Бурьянова о состоянии свободы совести в Российской Федерации к 2011 г., можно выявить тенденциозность заключений относительно понимания специфики и угроз клерикализации российской власти, под которой понимается установление паритетных отношений Кремля с РПЦ. В частности, С.АБурьянов пишет: «В современной России нарушение конституционного принципа светскости государства носит системный характер и проявляет себя в форме клерикальной идеологизации органов власти и государственного управления, силовых структур, государственной (и муниципальной) системы образования. Клерикальная идеологизация государства -нарушение мировоззренческого нейтралитета, выражающееся в сращивании институтов государства с религиозными организациями, доктринальные установки, которых используются в качестве государственной идеологии» [8]. В недавнем выступлении этот же автор уточняет, что «участие государственных служащих в церковных мероприятиях и религиозных лидеров в инаугурации Президента России В.В. Путина стало еще одним из ярких проявлений противоправных отношений государства и религиозных объединений в современной России» [9]. Столь категоричный вывод не выдерживает критики.
Во-первых, в сравнении с инаугурацией Президента США, Президент России не приносит присягу, возложив руку на Библию. Данный факт почему-то никто не считает угрозой светским основам американского государства. Во-вторых, участие религиозных лидеров, причем не только РПЦ МП, но и других деноминаций христианского и нехристианс-кого толка в различных мероприятиях, проводимых официальной властью, рассматривается как раз в свете развития гражданского общества, которое в принципе толерантно к любым формам проявления свободы мировоззрения и убеждений. В-третьих, присутствие представителей местных органов власти в ряде национальных субъектов Федерации на религиозных мероприятиях, а также установление праздничных дат в этих регионах на основе сложившихся религиозных традиций, как правило, не попадает в риторическое поле аналогичных правозащитных речей. Критика направлена исключительно на первых лиц государства, включая их ближайшее окружение, что подается в качестве общей позиции всей государственной власти. Такое обобщение, безус -ловно, недопустимо.
Можно привести еще один пример, когда понятие клерикализации власти относится к характеристике отдельной прослойки госчиновников. Так, в одном из публичных выступлений зам. председателя правления Общественного фонда «Гласность» и одновременно ответственного редактора интернет-издания о религии «Портал-Credo.Ru» Владимира Ойвина в связи с проблемой антиконституционной клерикализации государства, под которой понимается клерика-лизация госаппарата и госчиновников разных уровней, прозвучало следующее: «Клерикализация этого слоя общества совершенно необязательно подразумевает наличия у его представителей веры. Чаще бы-
вает как раз наоборот - чиновничество - это самый циничный и прагматичный слой общества. Максимум, на что они способны сегодня в своем большинстве, это даже не на обрядоверие, а на обрядоиспол-нение, и то показное, на публике. Это те, кого сегодня метко называют в народе «подсвечниками», не умеющими правильно и вовремя лба перекрестить и не знающими даже “Отче наш”» [10]. Понятно, что и в данном случае речь идет о популизме: не раскрывается понятие клерикализации государства, нет дефиниций, удостоверяющих факт клерикализации власти. Вместо этого дается обывательская оценка личностям, что сводится к предельно примитивным риторическим уловкам.
Эю означает, что российские правозащитные организации, по крайней мере их идейные лидеры, довольно узко понимают явление «клерикализации» и чаще всего ангажированно используют его для усиления собственной политической риторики. Поэтому реальность угрозы клерикализации власти во многом, оказывается, позиционирована для конкретных публичных заявлений и не может однозначно рассматриваться в качестве примера фактических злоупотреблений свободой совести в Российской Федерации.
Факт клерикализации власти был также констатирован в открытом письме десяти академиков РАН (Е. Александрова, Ж. Алфёрова, Г. Абелева, Л. Баркова, А Воробьёва, В. Гинзбурга, С. Инге-Вечто мова, Э. Круглякова, М. Садовского, А Черепащука) Президенту России В. В. Путину под названием: «Политика РПЦ МП: консолидация или развал страны?», которое было опубликовано 22 июля 2007 г. В этом документе к признакам клерикализации общества были отнесены инициативы власти в связи с введением обязательного в школьной программе обучения учебного курса «Основы православной культуры», а также введением в перечень научных специальностей и направлений теологии. Опуская детали дискуссии, возникшей вокруг открытого письма, следует лишь отметить, что ни одна из указанных академиками «угроз» клерикализации не получила до настоящего времени своего реального воплощения, а в системе школьного образования в итоге появился курс «Основы религиозных культур и светской этики», содержание которого в полной мере отвечает принципам светскости образования.
Еще один пример клерикализма российской власти приводят в связи с подписанием Президентом РФ Д.АМедведевым Федерального закона РФ №327-ФЗ от 30 ноября 2010г. «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности», в котором определяется «порядок безвозмездной передачи в собственность или безвозмездное пользование религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной собственности, собственности субъектов Российской Федерации или муниципальной собственности» [11]. С одной стороны, этот закон вызвал бурную критику и отторжение со стороны музейных учреждений, которые располагали в своих фондах имуществом, подлежавшим реститу-
ции, и опасались безвозвратной передачи, равноценной полной утрате, ценных музейных экспонатов. С другой стороны, закон предусматривал передачу «имущества религиозного значения», под которым, прежде всего, понималось недвижимое имущество, не имевшее прямого отношения к ценным музейным экспонатам.
В результате принятия данного нормативного акта обострилась не только общественная ситуация, в которой явную заинтересованность проявили две стороны - «бывшие» распорядители государственной собственности, т.е. музеи и представители РПЦ МП, но и возникла реальная угроза злоупотреблений со стороны РПЦ МП полученными полномочиями, в особенности это касалось «имущества религиозного назначения» в Калининградской области.
Дело в том, что до 1945 г. Калининградская область относилась к Германии (Восточной Пруссии), располагая на своей территории религиозными сооружениями, принадлежавшими католической и протестантской христианским церквям, часть которых на момент вступления в силу ФЗ использовались соответствующими приходами, не относящимися к РПЦ Соответственно, РПЦ МП получала в собственность имущество, которое хоть и имело «религиозное назначение», но исторически и фактически принадлежало собственнику с другим лицом религиозного объединения. В результате РПЦ МП в собственность были переданы около 30 объектов, среди них как разрушенные, ветхие, так и отреставрированные здания и земельные участки. Однако получив в собственность ряд зданий, в которых на момент передачи работали учреждения культуры и образования Калининградской области, «новые» собственники не ликвидировали и не стеснили «бывших» владельцев, оставив все на своих местах, изменив только принадлежность недвижимого имущества. Можно ли рас це-нивать ситуацию, которая сложилась с объектами религиозного значения, как пример злоупотребления правом и чья сторона в данном случае является субъектом злоупотребления?
С одной стороны, правом распоряжаться имуществом религиозного значения должно лицо, которое имеет обоснованные претензии в качестве «бывшего» собственника, утратившего некогда свое право в отношении к спорному имуществу. Что касается имущества, которое ранее принадлежало РПЦ, например, в Москве и Московской области, а также ряде других регионов России, то факт злоупотребления не выявляется. Если же иметь в виду необоснованность передачи РПЦ МП имущества религиозного назначения в Калининградской области, ранее принадлежавшего лютеранской и протестантской общинам, то государственная власть в лице местных органов власти демонстрирует пример правомерного злоупотребления.
Разъясняя позицию официальной власти по этому вопросу, губернатор Калининградской области Н.Цу-канов в интервью местным СМИ фактически чистосердечно признается в правовом злоупотреблении власти в связи с тем, что ему не удалось добиться исключительного права для Калининградской области в вопросах передачи имущества религиоз-
ного назначения, и поэтому он, признавая себя «заложником той ситуации, в которой оказались» [12], согласовывал свою политику с федеральным центром и, поддерживая РПЦ МП, на самом деле попытался воспрепятствовать (!) легитимной передаче спорного имущества иностранным собственникам.
С другой стороны, злоупотребление правом рас -поряжаться имуществом, которое ранее не принадлежало РПЦ МП в качестве собственника, а также создание благоприятного правового режима, ставящего в неравные условия остальных претендентов на имущественную собственность, также может расцениваться как пример клерикальных предпочтений российской власти в адрес господствующей деноминации.
Еще одним примером клерикальных настроений в государстве служит реакция официальной власти по делу об акции панк-молебна, проведенного 21 февраля 2012 г. пятью участницами группы «Pussy Riot» в помещении кафедрального собора Русской Православной Церкви - храма Христа Спасителя. По результатам проведенной экспертизы данная акция была признана грубым и умышленным нарушением общественного порядка, общепризнанных норм и правил поведения, а также расценена как действие, противоречащее внутренним установлениям РПЦ, определяющим порядок поведения в культовом здании (православном храме), включая требования к одежде посетителей, их вербальному и невербальному поведению, основанные, в том числе, на положениях канонических правил. Таким образом, в части заключения экспертизы факт злоупотребления должен быть отнесен к действиям участниц группы, которые, воспользовавшись своими конституционными правами и свободами в вероисповедании, нарушили допустимые пределы их реализации.
По факту этой акции было возбуждено уголовное дело по ч. 2 ст. 213 УК РФ (хулиганство), предусматривающей до семи лет лишения свободы. Хамовни-ческий районный суд города Москвы вынес приговор участницам скандальной группы «Pussy Riot» - по два года колонии общего режима. Однако сторонники акции, видящие в ней проявление либерально -демократических свобод, считают вынесенный приговор свидетельством клерикализма власти, распространившим свое влияние и на судебную власть, т.е. относят его к примеру злоупотреблений.
В логике этой же критики рассматривается инициатива власти о введении в России законодательных актов, защищающих чувства верующих, которые противоречат принципам отделения и невмешательства государства в религиозную жизнь. Обсуждение законопроекта о защите чувств верующих вызвало критику по поводу светских основ российской государственности на том основании, что ни церковь, ни иные религиозные объединения не могут оказывать воздействие на принятие решения о реализации правовых механизмов в защиту каких-либо религиозных интересов. Если такой закон вступит в силу, то он разделит светское общество не только по принципу верующий-неверующий, но и верующий-инако-верующий. Таким образом, постулируемая в данных инициативах защита государством чувств верующих
становится препятствием для реализации конституционной нормы свободы совести, что открывает путь для новых злоупотреблений правом.
Клерикальный характер законодательной власти сказывается на исключении религиозных объединений и организаций из числа «иностранных агентов» в законе «О некоммерческих организациях», хотя очевидно, что некоторые из них имеют регулярную поддержку и финансовую помощь из-за рубежа.
Таким образом, государственная власть в отношениях с религиозными объединениями не выдерживает «духа» закона о светских основах общества, а также игнорирует принцип равенства религий, что, безусловно, следует отнести к форме правомерного злоупотребления, соответствующего «букве» закона.
Оценивая сложности постулированной в Российс-кой Конституции светской государственности и реальной ситуации в политической стратегии конфессиональных отношений, ППБаранов отмечает, что «сохранявшийся долгое время конфессиональный паритет серьезно пошатнулся, и немалая «заслуга» в этом процессе принадлежит именно государству по причине его очень противоречивой политики в области обеспечения светского характера государственной власти и института религиозной свободы в целом» [13, с. 52]. Именно противоречия, неясность стратегических целей религиозной политики в государстве приводят к правовым злоупотреблениям свободой совести и вероисповеданий.
К сожалению, без существенных изменений в этом направлении невозможно достичь конкретных результатов в обеспечении эффективности закона и права, в разработке оптимального механизма противодействия злоупотреблениям свободой совести и вероисповеданий. Все же предлагающиеся поправки к формулировкам действующих нормативных актов носят фрагментарный характер и не способны существенно «улучшить» ситуацию с религиозными свободами, а также учитывать приоритеты светской направленности общественного развития. Соответственно, в качестве первичных мер российскому законодателю необходимо предложить разработку документа, определяющего концепцию религиозной политики Российской Федерации, в которой нашли бы отражение вопросы о статусе Русской Православной Церкви, о перечне и полномочиях традиционных религий, об ограничениях в деятельности религиозных объединений, о политическом участии религиозных деятелей и др.
Таким образом, анализируемые примеры правовых злоупотреблений в сфере свободы совести и вероисповеданий относятся не только к стороне правоотношений, которая защищает свои религиозные убеждения, но и указывают на неправомерность подходов власти к установлению паритетов конфессиональной политики светского государства. Пространство правомерных злоупотреблений заполняется примерами, где ни власть, ни общество, ни отдельные группы не признают ценности духа закона и права, соответственно, ставится под угрозу правовой порядок государства в целом. В этой ситуации механизм противодействия злоупотреблению свободой совести
может работать лишь в установлении пределов и ограничений права субъектов.
В исследовании О.АИванюка злоупотребления свободой совести рассматриваются именно в контексте установления необходимых границ, пределов законодательного регулирования. Он отмечает, что любое субъективное право является мерой возможного поведения управомоченного лица и в силу этого имеет определенные границы как по своему содержанию, так и по характеру осуществления. Поэтому проблема правового механизма противодействия злоупотреблениям свободой совести должна решаться посредством установления допустимых пределов реализации этой свободы каждой из сторон сложившихся правоотношений.
При этом ограничения следует рассматривать не только как механизм сдерживания противозаконного деяния, но и как механизм противодействия злоупотреблениям свободой совести, вступающим в противоречие с общественными нормами морали. Границы законодательного регулирования, с одной стороны, являются мерой вмешательства государства в дела общества и сферу частных интересов, а с другой -являются ограничением возможных и установлением должных поведенческих актов субъектов права. «Ограничение государственного управления в отдельных сферах жизни общества немыслимо и без соответствующих ограничений прав граждан и их объединений с целью охраны и реализации публичных интересов» [14, с. 49]. В российском законодательстве, так же как и в нормах международного права, ограничения в сфере свободы совести и веро-исповедения установлены в пределах регулирования интересов общественной безопасности, сохранения общественного порядка, здоровья и защиты прав и свобод других лиц.
Конечно, установление пределов законодательного регулирования само может стать почвой для дальнейших злоупотреблений, и в этом случае оно должно соотноситься с определенным уровнем правовой культуры и правового порядка в обществе, что приведет к гармонизации правоотношений субъектов, защищающих свои интересы не в ущерб, а во благо другому лицу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Малеин НС. Юридическая ответственность и справедливость. М., 1992. С. 160.
2. Бержель Ж.-Л. Общая теория права. М., 2000. С. 441.
3. Янев Я. Правила социалистического общежития (их функции при применении правовых норм). М., 1980. С. 184.
4. Малиновский АА. Злоупотребление правом. М., 2002. С. 27.
5. Постановление Конституционного Суда Российс-кой Федерации от 15 декабря 2GG4 г. № 18-П по делу о проверке конституционности пункта 3 статьи 9 Федерального закона «О политических партиях» в связи с запросом Коптевского районного суда города Москвы, жалобами общерос-сийской общественной политической организации «Православная партия России» и граждан И. В. Артемова и Д.А Савина, город Москва // Российская газета. 2GG4. 24 декабря.
6. Мещерякова А. Ф. Светское государство в современной России: проблемы и перспективы развития. М., 2G13. С. 42.
7. Понкин И.В. Правовые основы светскости государства и образования. М., 2GG3. С. 171.
8. Бурьянов СА. Сйобода совести в Российской Федерации. Специализированный доклад за 2G1G год, подготовленный при содействии МХГ и интернет-издания «Пор тал-Credo. Ru». Часть 1 [Электронный ресурс]. URL: http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=291G (дата обращения: G1.G5.2G13).
9. Бурьянов С.А. Светскость государства в Российской Федерации : понятие, содержание, состояние, перспективы /Клерикализация России - путь в новое варварство. Санкт-Петербург. 2G13. 1б марта [Электронный ресурс]. URL: http://peacesave.ru /index. php/ru/2G 13-G3-12-14-21-44/tezisy-dokladov... (дата обращения: G1.G5.2G13).
1G. Свобода совести против клерикализации государства: материалы интернет-издания о религии «Портал-Credo.Ru» [Электронный ресурс]. URL: http://www.portal-credo.ru/site/?act=press&type= list&press_id=939 (дата обращения: G1.G5.2G13).
11. Федеральный закон Российской Федерации от 3G ноября 2G1G г. № 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» //Российская газета. 2G1G. 3 декабря.
12. Материалы интервью представлены сайтом «Клопе.ru». Все новости Калининграда [Электронный ресурс]. URL: http://www.klops.ru/news/ Politika/35G47/Kaliningradskij-gubernator-o-peredace-pamjtnikov-RPC:-Etim-reseniem-j-podderzivaj-ne-cerkovj-a-kaliningradev.html (дата обращения: G1.G5.2G13).
13.Баранов П.П. Совершенствование конституционно-правовых основ функционирования Русской Православной Церкви и гражданского общества // Философия права. 2G12. № 4 (53). С. 52.
14. Иванюк О.А. Свобода совести и свобода вероис-поведания: соотношение понятий и границы законодательного регулирования // Журнал рос -сийского права. 2G1G. № 9. С. 49.
