CC BY
191ЛЕКТОРИЙ
С.В.АЛЕКСЕЕВ СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ
История славяноязычных литератур средневековья довольно небогата памятниками, которые могут быть классифицированы как «светские». Связано это, насколько можно судить, с целым рядом причин. Во-первых, для образованного слоя был характерен гораздо более глубокий разрыв с языческим прошлым, чем для создателей литературных памятников Западной Европы. Это ещё одно обстоятельство, бросающееся в глаза уже при первом взгляде на славянскую литературу средних веков. Языческие мифы и эпос, поставлявшие темы первым западноевропейским светским писателям, задавшие тон позднейшей, уже вполне христианской светской литературе, совершенно не волновали славянских авторов. Ничего подобного ирландским скелам, скандинавским сагам и эддическим песням, даже англосаксонским эпическим поэмам - по крайней мере в сопоставимом объёме - мы не находим в славянских литературах. Стоит отметить, что это относится даже к западнославянским латинским литературам, при всём влиянии на них с Запада.
Второе немаловажное обстоятельство - недостаточное количество образцов светского литературного творчества. В отличие от древнегреческой и латинской, славянская литература возникла в условиях христианизации, в непосредственной связи с ней. Для образованного славянина само понятие о литературном творчестве ассоциировалось изначально с творчеством на религиозные темы. Древнейшие памятники славянских литератур - жития, богослужебные тексты, богословские трактаты, апокрифы. Даже византийские памятники светской литературы интересовали и переводились во вторую очередь. Следует помнить, что первые десятилетия после крещения славянских государств круг образованных по-настоящему людей ограничивался почти исключительно духовенством. Светское чтение, воспринимаемое уже в византийской культуре как прежде всего развлекательное, было здесь мало востребовано.
Характерным следствием всего названного являлась средневековая история южнославянских литератур - болгарской и сербской. Здесь мы наблюдаем бурное развитие только тех повествовательных жанров, которые были порождены церковной (либо, напротив, еретической) литературой - житий и апокрифов. Тому соответствовала огромная роль религии как консолидирующего, в том числе и политически, начала, и религиозных институтов как хранителей этнической культуры. При этом даже исторические (в нашем понимании) повествования появляются именно в рамках этих жанров. Самостоятельный жанр исторического сочинения зародился в Болгарии только в XIV в. и получил окончательное развитие в XV, уже после османского завоевания. В относительно централизовавшейся под главенством светской власти Сербии уже с XIV в. вслед за письменными королевскими «родословами» появляются летописи. Но иные жанры светской литературы не появляются и в позднее средневековье.
Русь в этом плане представляла серьёзное отличие. Во-первых, жанр исторического сочинения, летописи, развился здесь уже со второй половины XI в. - хотя, по всей вероятности, и на основе памятников скорее житийного характера. Во-вторых, с XII в. по нарастающей развиваются иные жанры светской повествовательной и нравоучительной литературы. Впрочем, следует оговориться, что летописание может быть отнесено к ней лишь условно, по сюжету. С одной стороны, летописи действительно повествовали в первую очередь о светских делах. Симптоматично, что церковная история Руси, кроме истории своей обители, практически не занимает летописцев из Киево-
Печерского монастыря второй половины XI - начала XII в. Не отмечаются даже многие смены митрополитов, а имена первых из них вообще не фигурируют.
Но с другой стороны, центрами летописания являлись монастыри, и каждая древнейшая летопись представляет собой, по сути, историко-богословский памятник. Изложение истории оказывается в ней толкованием Божественного Промысла. Авторами летописей, соответственно, являлись духовные лица. По крайней мере, так обстояло дело в подавляющем большинстве случаев (за вычетом ряда исчезающе маловероятных гипотез) вплоть до XVI в. включительно. Следует отметить, что среди переводных исторических сочинений в Древней Руси безраздельно преобладали хроники византийского периода, насыщенные богословскими идеями. Авторами многих из них также являлись духовные лица, либо же получившие духовное образование придворные (слой, до XVI-XVII вв. не имевший аналогов на Руси). Единственным античным историком, переведённым на Руси до XVII в., являлся Иосиф Флавий.
Однако переводная литература XI-XV вв. предоставляла образцы и собственно светских литературных сочинений. Они проникали на Русь по мере роста образованности правящего слоя и отвечали, очевидно, его запросам. Некоторые попали на Русь через болгарское и сербское посредство. Следует к тому же отметить, что многие переводные памятники XI-XV (и отчасти позднейших) веков прошли на Руси серьёзную редактуру и потому справедливо рассматриваются как явления русской словесности. Первые этапы восприятия светской греческой литературы связаны с переводческой и переписной деятельностью при дворах Ярослава Мудрого и его сыновей. Солидный объём среди памятников такого рода занимает литература притчевого содержания. В привычной форме образного фольклора она наставляла мирян в добродетелях, одновременно знакомя их с отрывками философской, а иногда и научной мысли античности и Византии. Все эти компоненты в памятниках такого рода, часто компилятивных, сплетались неразрывно. После предназначенных для княжеского чтения монументальных «Изборников» XI в. к притчевой переводной литературе светского происхождения можно отнести: «Стефанит и Ихнилат» (перевод, в конечном счёте, индийской Панча-тантры), «Физиолог», «Мудрость Менандра», знаменитое собрание афоризмов «Пчела», «Тайная тайных», «Спор живота со смертью». Последние два сочинения XV в. имеют уже не византийское, а западноевропейское происхождение.
Вторым важнейшим жанром светской переводной литературы на Руси являлись воинские сказания. Важность этого жанра для русской аристократии XI-XV вв. вполне очевидна, и подтверждается многочисленностью списков и упоминаний данных памятников - при сравнительно небольшом формальном числе. Самым первым памятником такого рода был византийский героический эпос Х^! вв. «Девгениево деяние». В XIV-XV вв., на Русь из Сербии приходит наиболее известный впоследствии роман - «Александрия», памятник поздней эллинистической литературы. С ним следуют его ответвления - «Сказание о дочери Александра» и «Сказание об Аристотеле». Ещё позднее и уже с Запада на Русь пришла «Троянская история» - французская «рыцарская» обработка позднеантичного мифологического романа.
Некоторые другие повести заграничного происхождения на Руси воспринимались исключительно как чтение развлекательное, сказочно-авантюрное - хотя, разумеется, не без нравоучительного подтекста. Действие таких текстов разворачивалось вне известной на Руси истории, в сказочных по определению восточных странах. Первым памятником такого характера была переведённая ещё в XII в. древнесирийская «Повесть об Акире Премудром». Позднее появились «Сказание об Индийском царстве» и генетически связанное всё с той же «Александрией» «Слово о рахманах». Эти два средневековых произведения почти утратили на Руси своё религиозно-философское содержание и воспринимались просто как нравоучительный рассказ о небывалых за-
морских диковинах. Особняком в этом ряду стояла грузинская по происхождению «Повесть о царице Динаре», появившаяся в XV в. и ставшая одним из образцов жанра ис-торико-политической повести. Последний тогда начинал своё бурное развитие в Московской Руси.
Развитие собственной светской литературы шло не без влияния перечисленных образцов, но в то же время самостоятельными путями. Во всяком случае, началась светская литература на Руси с произведений, не имевших прямых переводных аналогов - с памятников публицистического и автобиографического характера. Первый среди них, разумеется, - созданное в начале XII в. «Поучение Владимира Мономаха». Можно видеть в этом комплексе сочинений след знакомства автора с античной, византийской и западноевропейской литературой в оригинале. Однако, несомненно, само обращение к совершенно оригинальному для молодой русской словесности жанру позволяет считать «Поучение» выдающимся фактом.
К тому же XII в. относится и ещё один памятник автобиографической публицистики, написанный мирянином - «Слово и Моление Даниила Заточника». Это сочинение свидетельствует о распространении грамотности и образованности из княжеских дворцов в «массы» русского правящего класса. Симптоматично в этой связи, что в XV в. появляются автобиографические сочинения, написанные купцами - «Хожение гостя Василия» и знаменитое «Хожение за три моря» Афанасия Никитина. Говоря об оригинальности жанра, нельзя вместе с тем не отметить, что зависимость всех этих памятников от близких жанров духовной и переводной литературы заметна. Сочинения Мономаха и Заточника с совершенной очевидностью имеют поучительный характер, местами явно избирая в качестве образцов книги Священного Писания. Купеческие «хоже-ния» прямо продолжают литературную традицию паломнических «хожений», возникшую на Руси ещё в начале XII в.
Светская притчевая литература до начала XVI в. представлена единственным сочинением - «Словом о Хмеле» XV в. Неизвестный автор, скрывшийся под именем святого Кирилла, переплёл библейские, апокрифические и народно-фольклорные обличения пьянства в оригинальное сочинение. Собственно, именно заметный фольклорный элемент позволяет не без условности отнести «Слово» к светской литературе. Видимо, в целом потребности в нравоучительной литературе ещё и тогда удовлетворялись переводными и чисто духовными текстами.
Зато, естественно, не могли удовлетворить переводные тексты потребности русского правящего слоя в письменном героическом эпосе о подвигах собственных предков и современников. Характерной чертой литературного русского дружинного эпоса XI-XV вв., отличающей его от западного, являлся ярко выраженный историзм. Древние и легендарные языческие времена, ещё жившие тогда в памяти народных и придворных «песнотворцев», не привлекают записывавших героические сказания. Первое по времени описываемых событий - «Слово о полку Игореве», повествующее о неудачном походе князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. За ним следует по всем признакам относящийся к дружинной поэзии плач о разорении Руси монголо-татарами - «Слово о погибели земли Русской». В сюжетном плане к нему примыкает записанное, правда, только в начале XV в. «Описание об Александре Поповиче». Наконец, Куликовская битва породила «Задонщину» Софрония Рязанца и «Сказание о Мамаевом побоище».
При изучении русского дружинного эпоса бросаются в глаза устойчивость его характерных внешних черт и даже отдельных идей - таких, как осуждение усобиц. Заметна также и перекличка его с былинным народным эпосом позднего средневековья и нового времени. Всё это указывает на важный факт - записанные дружинные поэмы и повести являются лишь вершиной оставшейся вне писаной литературы, но мощной и устойчивой традиции. Именно эта традиция - уникальное обстоятельство в славяно-
язычной литературе средневековья - повлияла на исторический и агиографический жанр, породив «воинскую повесть». Влияние дружинной поэзии заметно уже в первых русских летописях. Из житийной литературы в качестве «воинских повестей» обычно выделяют целый ряд памятников XIII-XV вв. Это жития Александра Невского, Довмонта, Меркурия Смоленского, рязанский цикл о монгольском нашествии.
Вторая половина XV - XVI в. стали, однако, временем упадка воинского эпоса, памятники коего в этот промежуток времени не фиксируются. Это легко объяснимо -создание Московского централизованного государства покончило с прежней дружинной культурой. Потребовалось время, чтобы дворянская и казацкая среда породила собственную традицию воинского эпоса, известную по памятникам XVII в. Заполняют же лакуну светские исторические сочинения иных типов.
Уже XV в. породил серию историко-политических повестей. О «Повести о Динаре» уже упоминалось. Остальные сочинения этого жанра абсолютно оригинальны, что неудивительно. Они оформляли идеологическую базу новой государственности. К XV в. относится, прежде всего, монументальное «Сказание о Вавилонском царстве», впервые вводящее идею перехода мистического «царствования» на Русь. «Повесть о посаднике Добрыне» обличает прозападную политику новгородского боярства. «Сказание о Дракуле» создаёт на примере недавней истории соседней Валахии внушительный образ грозного для неверных бояр самодержца - столь ярко воплотившийся на Руси спустя несколько десятилетий. Ни одна из этих повестей не имела прямого отношения к реальной истории. Исторические образы используются в них свободно, по воле авторов и с их идеологическими целями. Это тоже новое явление в средневековой литературе, доселе ориентированной на написание эсхатологического свидетельства о подлинной истории.
Задачу описания реальной истории выполняли в целом летописи и жития. Единственное для XV в. исключение - «Повесть о взятии Царьграда турками», подписанная именем участника осады, пленного славянина Нестора Искандера. Независимо от факта существования Искандера, Повесть - первое в русской литературе особое произведение в жанре собственно исторической повести о недавней истории. Она, при всех высоких литературных достоинствах, лишена черт героико-эпического жанра, представляя сознательно достоверный, вполне «летописный» рассказ о реальных событиях. Ранее такие произведения встречались лишь в качестве составных частей летописей. С XVI в. их число постепенно возрастает.
Неудивительно, что XV в. породил и первые оригинальные произведения чисто развлекательного жанра. Первый образец такой «неполезной», по древнерусским представлениям, повести - сказочно-авантюрная «Повесть о Басарге и о сыне его Бор-зосмысле». Она лишена всяких черт историчности и излагает широко известный сказочный сюжет о разгадывании сложных царских загадок находчивым подданным. Несколько более нравоучительна «Повесть о старце, просившем царскую дочь себе в жёны». Но и это по сути - просто запись то ли народной сказки, то ли её заграничных аналогов.
Расширение жанрового богатства светской литературы XV в. породило настоящий расцвет её в XVI-XVII, давший десятки оригинальных произведений различных жанров, а также выдающихся писателей-мирян, посвящавших сочинения светским темам. Однако это поступательное развитие оказалось прервано петровскими преобразованиями, переориентировавшими русскую литературу почти исключительно на западные образцы. В последующие века стараниями как оппонентов, так и апологетов Петра русская литература предшествующей эпохи стала видеться как исключительно «духовная» и «церковная». Однако духовное преобладание христианства, как мы видели, от-
нюдь не препятствовало развитию светской литературы как таковой и светских литературных жанров.
Алексеев Сергей Викторович - доктор исторических наук, профессор кафедры истории Московского гуманитарного университета.
