CC BY
2021 См.: Голоднюк М. П., Костарева Т. А. Квалифицирующие признаки в новом уголовном законодательстве // Вестник моек, ун-та. - 1995. -№ 5. - С. 54.
2 Кругликов JL JL Проблемы теории уголовного права. Избранные статьи. 1982 - 1999 гг. - М., 2000. - С. 171.
3 О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое: Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 (в ред. Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 06.02.2007 № 3, от 23.12.2010 № 31) // СПС «Консультант Плюс».
4 Приговор от 09.09.2011 г. в отношении гр. У. и Б., обвиненных в совершении преступления, предусмотренного п.п. «а», «г» ч. 2 ст. 158 УК РФ // Архив Чапаевского городского суда Самарской области.
5 См.: Курс советского уголовного права. Часть Общая. - JL, 1968. - Т. 1. - С. 606.
6 См.: Г ришаев П.П. Соучастие по уголовному праву .-М., 1959.-С. 111.
7 См.: Быков В. В. Признаки организованной преступной группы // Законность. - 1998. - № 9. - С. 4.
8 См.: Стельмах В. Ю. Понятие устойчивой банды // Следователь. - 1997. -№ 5. - С. 29.
9 См.: Курс уголовного права. Общая часть / под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. - М., 2002. - Т. 1. - С. 490.
10 О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участии в нем (ней): Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации от 10 июня 2010 г. № 12 // СПС «Консультант Плюс».
11 Никитенко П., Якушева Т. Организация преступного сообщества: проблемы квалификации // Уголовное право. - 2010. - № 5. - С. 23.
QUALIFICATIONS PROBLEMS OF CRIMES AGAINST PROPERTY FOR RAILWAY FACILITIES
© 2012 V. Nekrasov
Summary. This article focuses on the specific deßnition of crimes against property, taking into account the peculiarities of the place in which they occurred - at the facilities of railway transport.
Keywords: problems of education, crimes against property, rail transport facilities.
УДК 343.14
СУДЕБНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПО ПСКОВСКОЙ СУДНОЙ ГРАМОТЕ
© 2012 И. Ю. Сутягина
соискатель
Самарский юридический институт ФСИН России
Аннотация. В статье раскрывается система доказательств, применявшихся в судебном процессе согласно Псковской судной грамоте. Определяются иерархические отношения поличного, свидетельских показаний, письменных доказательств и различных видов «божьего суда».
Ключевые слова: средневековое русское право, судебный процесс, доказательства, поличное, свидетельские показания, письменные доказательства, судебный поединок, присяга, жребий.
Современный российский процесс доказывания (как и правовую систему в целом) часто рассматривают как результат рецепции извне в общем контексте коренных социально-политических и правовых изменений в последние десятилетия. Но если подобная рецепция и сыграла определенную роль, осуществлялась она не на пустом месте. Институт доказательств в российском процессуальном праве складывался в ходе длительного исторического развития. Учитывая неоднократную внешнюю дискретность этого развития, проявлявшуюся вплоть до недавнего времени, отдельного внимания заслуживает проблема этапов и особенностей истории доказательственного права в России. Важно также выделять региональную специфику развития права вообще и института судебных доказательств в частности. Этой специфике не всегда уделяется достаточно внимания не только в учебной, но и в научной литературе по истории русского права. Например, довольно распространена ситуация, когда от Русской Правды исследователи сразу переходят к московским Судебникам 1497 и 1550 гг.
Между тем важным явлением истории русского средневекового права было право Северо-Западной Руси, причем право и процесс в Псковской республике обладали отли-
чительными особенностями даже в сравнении с новгородским правом. Особенности института судебных доказательств в псковском праве подробно отражены в Псковской судной грамоте 1467 г. и были многократно рассмотрены дореволюционными, советскими и современными исследователями1. Несмотря на это сохраняется ряд проблем, связанных с систематизацией видов доказательств, не завершены дискуссии относительно характера и приоритетности видов доказательств. Сохраняет актуальность проблема динамики института доказывания и доказательств.
Исходным источником псковского права и процесса является Русская Правда. Явными особенностями судебного процесса по Русской Правде были состязательность, гласность и устный характер. Стороны занимали равное положение в процессе и даже назывались одинаково - истцы (понятие «ответчик» еще специально не выделялось). Они самостоятельно определяли предмет доказывания и доказательства, подтверждающие их требования и возражения. Суд лишь оценивал представленные сторонами доказательства и выносил решение. В то же время в Русской Правде указывались общие способы получения сведений о фактах: поличное, свидетельские показания, ордалии железом и водой (позднее полем), присяга (рота), жребий. Приоритетное положение в системе средств доказывания занимало «поличное» (прежде всего материальные следы преступления). Наиболее распространенным средством доказывания, вероятно, были свидетельские показания, причем Русская Правда различает два вида свидетелей - видоков (позднее «сторонние люди») и послухов (представители стороны). В то же время письменные доказательства в этом источнике не указываются вообще2.
Русская Правда была важным источником права русских земель вплоть до эпохи позднего Средневековья. Однако по мере развития феодальных отношений, института собственности, новых политических реалий появляется потребность в новых кодификациях. На Псковской земле эта потребность реализуется с конца XIV в., в 1467 г. была принята Псковская судная грамота в окончательной редакции. Набор судебных доказательств и процедура доказывания могут показаться типичными для общества позднего Средневековья. Тем не менее остаются вопросы относительно конкретного содержания доказательств, характера изменений всей системы, влияния на развитие русской правовой традиции.
Поличное по-прежнему остается наиболее сильным доказательством по уголовным делам. Так, в случае обнаружения в доме краденой вещи отпадала нужда в других доказательствах (ст. 60)3. Более того, если лицо, подозреваемое в краже, отказывалось допустить пристава в свой дом для производства обыска, его вина считалась доказанной: «...тот человек тех приставов со двора согнал, а обыскивати им не дал, ино тым приставам правда дати, а тот человек в татбе...» (ст. 57)4.
В Псковской судной грамоте немного статей, посвященных поличному, несмотря на приоритетность данного вида доказательств. Вероятно, это связано не столько с очевидностью поличного, сколько с объективной ограниченностью его использования в судебном процессе. Поличное явно не было основным видом доказывания.
Следует, однако, отметить, что в исследовательской литературе степень широты трактовки поличного оценивается неоднозначно: «отыскание вещи краденой у обвиняемого»5, «очевидные признаки нарушения права»6. Чаще всего поличное отождествляется с материальными следами преступления. Ю. В. Оспенников предполагает, что к категории поличного средневековое сознание относило и собственное признание обвиняемого, сделанное добровольно или под пытками7. Действительно, из псковских летописей известно, что по некоторым делам, прежде всего имеющим особую государственную и общественную значимость, уже использовались пытки для получения признания: «Поймали пономаря троицкого Ивана, а он из ларев денги имал да в той гибели доспел 400 рублев, и псковичи его на вечи казнили кнутьем, и он сказался, и псковичи посадили его на крепость, да
£
того же лета [имеется в виду 1509 г. - И. С.]... на Великой реке огнем сожгли его» . Важно, однако, учесть, что при рассмотрении подобных дел применялись качественно новые
принципы следственного инквизиционного процесса. С позиции Псковской судной грамоты и Русской Правды подобные действия были просто внесудебной расправой.
Наиболее применяемым видом доказательств, как видно из содержания Псковской судной грамоты, продолжали оставаться свидетельские показания. Сами свидетели во многих статьях с разными процессуальными нормами обозначаются разными терминами: «суседи», «сторонние люди», «послухи». Это привело к различным оценкам исследователями конкретного содержания института свидетелей в Псковской республике.
Так, Ф. Устрялов фактически отождествляет свидетелей с послухами. Из рассуждений исследователя не вполне ясно, рассматривает он «суседей» и «сторонних людей» как две группы послухов или употребляет эти понятия отдельно. Их свойства вообще не различаются9. И. Д. Мартысевич не только различает, но и характеризует две категории свидетелей: «суседей», проживавших рядом с истцом, следовательно, хорошо его знавших, и «сторонних людей», знавших о значимых для процесса фактах. При этом институт послухов вообще рассматривается отдельно. Послухи предстают у И. Д. Мартысевича не как свидетели, а как очевидцы, несущие действенную личную ответственность за свои показания (в виде присяги или поля)10. Схожим образом различает «сторонних людей» и «послухов» И. Е. Энгельман. Первые знали что-либо о предмете разбирательства, вторые лично присутствовали при совершении деяния11.
Важную роль для понимания института послуха играет ст. 20 Псковской судной грамоты. Вероятно, ее происхождение связано с рассмотрением непростого прецедента. С одной стороны, здесь прямо говорится о том, что послух в момент совершения деяния должен был находиться вместе с истцом. Казалось бы, это делает вполне логичной точку зрения И. Е. Энгельмана относительно различия между «сторонними людьми» и «послухами». Но ведь от послуха требовалось подтвердить свои показания поединком или присягой, причем выбор был за противной стороной. Более того, послух должен был биться
даже против выставленного ответчиком (не способным сражаться лично) наемного бой-12
ца! Согласно ст. 22 неявка послуха на суд или несовпадение его показаний с показаниями истца вели к проигрышу дела последним13. То есть послух не мог быть просто очевидцем. На основе анализа частноправовых грамот Ю. В. Оспенников убедительно показывает роль послуха как свидетеля, привлеченного одной из сторон14. Хотя послух Псковской судной грамоты, в отличие от послуха Русской Правды, должен был быть очевидцем деяния, это не отменяет его роли как своего рода поручителя стороны.
Интересной является проблема места свидетельских показаний в общей системе доказательств, прежде всего их соотношение с письменными доказательствами. Практически все исследователи отмечают, что процесс формализации права выводил письменные доказательства на первый план. Однако в XIV - XV вв. этот процесс был далек от завершения. Даже в некоторых тяжбах о собственности показания свидетелей имели больший вес, нежели письменные документы. Показательна в данном случае ст. 9 Псковской судной грамоты, определяющая порядок приобретения собственности на пахотную землю, приусадебный и водный участок. Владение и пользование такими объектами должно было доказываться показаниями четырех - пяти «суседей». При этом письменные документы значения не имели, если доказывался 4- или 5-летний срок владения15. По мнению Ю. Г. Алексеева, такой порядок разрешения дела связан с пережитками общинного строя и касается спора между общинниками16. Более убедительной нам представляется точка зрения И. Д. Мартысевича и авторов комментариев к Псковской судной грамоте в сборни-
17
ке «Российское законодательство X - XX вв.» . Из указания 4 - 5-летнего срока очевидно, что ст. 9 определяет порядок приобретения права собственности по давности владения. Давность фактического владения точнее всего могла быть подтверждена показаниями свидетелей, особенно таких как «суседи».
Но по некоторым другим делам о собственности письменные акты предстают как приоритетные доказательства. В частности, из текста ст. 9 и, вероятно, ст. 106 следует, что если срок владения спорным участком не достигал четырех - пяти лет, право собственно-
сти определялось на основании письменных документов, а при их отсутствии - на основа-
18
нии присяги . Некоторые исследователи видят в ст. 106 свидетельство перестройки внут-риобщинных отношений в интересах господствующего класса19. В определенной мере это, видимо, так, однако с юридической точки зрения статья защищает институт собственности вообще и свидетельствует о его формализации.
Предпочтение письменным доказательствам законодатель отдает и при разрешении споров о праве собственности на лесные участки (ст. Ю)20. Вероятно, речь не идет о качественно иных принципах определения надлежащих доказательств, чем в ст. 9, где предпочтение отдается показаниям «суседей», а об отсутствии возможности определить право собственности по давности владения. Сложно определить факт владения и пользования на основании свидетельских показаний. К ним ст. 10 не обращается даже при отсутствии письменных доказательств, отдавая предпочтение поединку.
О конкретных формах письменных актов, используемых в качестве доказательств, в исследовательской литературе сказано исчерпывающе. Емкую и одновременно содержательную типологию предлагает Ю. В. Оспенников: 1) доска - условная фиксация правоотношения на двух половинах деревянной плашки с одинаковым текстом; 2) рядница -запись устного договора без надлежащего оформления, которая могла получить дополнительную силу, если заверенная копия хранилась в архиве Троицкого собора; 3) грамота -акт, оформленный с соблюдением необходимых условий21.
Интереснейшей проблемой судебных доказательств по Псковской судной грамоте остается применение ордалий, или божьего суда. В исследовательской литературе, на наш взгляд, проявляется тенденция преуменьшать значение этого вида доказательств в рассматриваемый период. Как правило, исследователи подчеркивают низшую значимость ордалий в системе доказательств. Подчеркивается, что божий суд приметался только в тех случаях, когда рациональные виды доказывания не могли помочь в установлении истины, и «суд человеческий» заходил в тупик. Соглашаясь в целом с такой трактовкой, следует все же отметить, что Псковская судная грамота содержит большое количество норм, посвященных присяге и поединку. Во многих случаях законодатель наделяет их равным значением с показаниями свидетелей и письменными доказательствами, а иногда явно отдает предпочтение перед последними (ст. ст. 36, 107, 117)22. Хотя исследователи справедливо говорят о процессах формализации и рационализации права, начавшихся в рассматриваемый период, важно помнить, что Псковская республика оставалась средневековым обществом с традиционным сознанием. На наш взгляд, Ф. Устрялов справедливо подчеркивает сильное влияние правового обычая, возможно, более сильное, чем в остальных частях Ру-
23
си . Неудивительно, что «рота» и «поле» продолжали играть столь важную роль в системе доказывания.
Несмотря на разнообразие и многочисленность прецедентов, лежащих в основе норм о присяге и поединке, применение этих норм подчинялось общим принципам. Выбор присяги или поединка как доказательства обычно принадлежал ответчику. Он мог сам принести присягу, и в этом случае выигрывал дело, или мог предоставить возможность присягнуть истцу, или потребовать решить спор поединком. Чаще всего как вид доказательства присяга применялась в споре по имущественным делам. Если речь шла о движимом имуществе, практиковалось положение спорной вещи у креста. Присягавший целовал крест и забирал вещь как свою. Участник процесса, не явившийся для принесения присяги, проигрывал дело (ст. 99)24. Ф. Устрялов наряду с «вольной ротой», которая давалась по желанию тяжущихся сторон, выделяет «судную роту», которая требовалась на основании закона как единственное доказательство25. Из самого текста Грамоты не вполне понятно, однако, обозначают ли данные термины действительно разные виды присяги. Ясно, что в любом случае принесение присяги, когда оно предусматривалось, было необходимым условием выигрыша дела.
Поединок, как и присяга, применялся в основном по выбору ответчика. Суд прямо предписывает поединок лишь в спорах о лесных участках при отсутствии надлежащих
письменных доказательств (ст. 10)26. Обращает на себя внимание усложнение института судебных поединков. Так, отдельные категории лиц - «стар или млад, или чем безвечен, или поп, или чернец» - могли выставить вместо себя наемного бойца. В этом случае «наймита» могла выставить и противная сторона. Правда, как уже отмечалось, подобного права почему-то был лишен послух, если ему надлежало участвовать в поединке (ст. ст. 21, 36)27. По мнению комментаторов к «Российскому законодательству...», возможность сторон выставлять наемных бойцов вела к тому, что поединок в гражданско-правовом споре постепенно перестает сохранять даже видимость божьего суда28. В свете сказанного выше нам это представляется существенным преувеличением.
Любопытно, что ст. 119 Грамоты предписывает решать поединком и спор между двумя женщинами, причем наемные бойцы в данном случае не допускались29. Возможно, граждане Пскова не желали лишать себя столь любопытного зрелища как поединок двух женщин. Однако прежде всего норма характеризует уровень право- и дееспособности женщин.
Победивший в поединке мог полностью удовлетворить свои претензии только в том случае, если второй участник оставался жив. В случае его смерти победитель получал только доспехи и одежду побежденного. То есть ответственность, в том числе имущественная, рассматривалась как личная. Вероятно, сторонам была открыта возможность к примирению на любой стадии процесса. В этом случае даже предусматривалось уменьшение судебных пошлин вдвое (ст. 37)30.
Несмотря на сохранение состязательного процесса, суд начинает занимать гораздо более активную позицию в доказывании. Как видно из текста Псковской судной грамоты, суд уже не только оценивает, но и сам может собирать доказательства. Если на основании представленных сторонами доказательств суд не мог обоснованно разрешить спор, то он был вправе послать своих людей на место для выяснения обстоятельств дела (ст. 24)31.
Псковская судная грамота убедительно показывает значимость права и процесса средневековой Северо-Западной Руси в истории российского права и процесса. Особенно, на наш взгляд, это касается системы судебных доказательств. Продолжение исследования этой проблемы раскроет новые грани богатства и разнообразия российской правовой традиции.
1 Энгельман И. Систематическое изложение гражданских законов, содержащихся в Псковской судной грамоте. - СПб., 1855. - С. 125-151; Устрялов Ф. Исследование Псковской судной грамоты 1467 г. - СПб., 1855. - С. 92-117; Мартысе-вичИ. Д. Псковская судная грамота. -М., 1951. -С. 114-133; Алексеев Ю. Г. Псковская судная грамота и ее время. — JI., 1980; Оспенников Ю. В. Правовая традиция Северо-Западной Руси XII - XV вв. - М., 2007. - С. 509-533.
2 Русская Правда. Пространная редакция //Российское законодательство X -XX вв. - М., 1984. - Т. 1. - С. 64-73.
3 Псковская судная грамота // Российское законодательство X - XX вв. - Т. 1. - С. 337.
4 Там же. - С. 336.
5 Энгельман И. Указ. соч. - С. 141.
6 Момотов В. В. Формирование русского средневекового права в IX - XIV вв. - М., 2003. - С. 356.
7 Оспенников Ю. В. Указ. соч. - С. 512.
8 Полное собрание русских летописей. - Т. IV. Новгородская и Псковская летописи. - СПб., 1848. - С. 282.
9 Устрялов Ф. Указ. соч. - С. 106-108.
10 Мартысевич И. Д. Указ. соч. - С. 124-125.
11 Энгельман И. Указ. соч. -С. 131.
12 Псковская судная грамота... - С. 333.
13 Там же.
14 Оспенников Ю. В. Указ. соч. - С. 517-518.
15 Псковская судная грамота... - С. 332.
16 Алексеев Ю. Г. Указ. соч. - С. 112-113.
17 Мартысевич И. Д. Указ. соч. - С. 66; Российское законодательство X - XX вв. - С. 351-352.
18 Псковская судная грамота... - С. 341.
19 Алексеев Ю. Г. Указ. соч. - С. 115-116; Мартысевич И. Д. Указ. соч. - С. 68.
20 Псковская судная грамота... - С. 332.
21 Оспенников Ю. В. Указ. соч. - С. 521-522.
22 Псковская судная грамота... - С. 335-336, 341.
23 Устрялов Ф. Указ. соч. - С. 114.
24 Псковская судная грамота... - С. 341.
25 Устрялов Ф. Указ. соч. - С. 110-111.
26 Псковская судная грамота... - С. 332.
27 Там же.-С. 333,335.
28 Российское законодательство X - XX вв. - С. 362.
29 Псковская судная грамота... - С. 342.
30 Там же. - С. 336.
31 Там же.-С. 333.
JUDICIAL PROOFS ACCORDING ТО THE PSKOV JUDGMENT LETTER
© 2012 I. Sutyagina
Summary. In article the system of the proofs applied in trial according to the Pskov judgement letter reveals. The hierarchical relations polichny, testimony, written proofs and different types of «God's court» are defined.
Keywords: medieval russian light, trial, proofs, polichny, testimony, written proofs, judicial duel, oath, lot.
УДК 343. 911
ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ НАСИЛЬСТВЕННОГО ПРЕСТУПНИКА, СОВЕРШАЮЩЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ
© 2012 В. А. Унтеров
адъюнкт
Самарский юридический институт ФСИН России
Аннотация. Данная статья посвящена личности преступника, совершающего насильственные преступления в местах лишения свободы. Автор выявил особенности личности пенитенциарного преступника: социально-демографические, уголовно-правовые.
Ключевые слова: личность преступника, преступления против личности, социальнодемографические признаки, уголовно-правовые признаки.
В личности пенитенциарного преступника присутствуют как социально значимые качества, так и комплекс негативных свойств, сформированных под воздействием определенных обстоятельств, предопределивших его противоправное поведение вне исправительных учреждений конкретной криминальной направленности, а затем и пенитенциарный рецидив. К социально-демографическим признакам относят пол, возраст осужденного, семейное положение, трудоспособность, состояние здоровья, социальное происхождение и положение, род занятий до осуждения, наличие специальности и некоторые другие, которые могут повлиять на процесс исправительного воздействия. По состоянию на
1 марта 2012 г. в учреждениях УИС содержалось 747,1 тыс. человек1.
Среди осужденных, совершивших преступления против личности в исправительных учреждениях, наиболее активными являются лица в возрасте 18-24 года. Отсутствие необходимого жизненного опыта у лиц этой возрастной группы компенсируется различными демонстрационными формами агрессивного поведения. В структуре всех преступников, совершающих преступления против личности, доля этих лиц составляет 35,5%.
Следующую возрастную группу составляют осужденные в возрасте 25-29 лет (25,4%), что связано прежде всего с тем, что в данном возрасте, как правило, завершается становление личности. Криминальная активность снижается у 30-39-летних (20,3%) и 40-49-летних (15,2%) осужденных. Самую малочисленную группу среди таких преступников составляют осужденные в возрасте 50 лет и старше, на их долю приходится только 3,8% от числа лиц, совершивших преступления против личности.
Доля лиц мужского пола среди осужденных, совершивших преступления против личности в пенитенциарных учреждениях, достигает 93-97% от всех взрослых осужденных. Это объясняется не только намного меньшим числом женщин в исправительных уч-
