CC BY
118
ББК 67.410.201
О. В. Кораблина Астраханский государственный политехнический колледж
СУДЕБНОЕ УСМОТРЕНИЕ ПРАВОПРИМЕНЯЮЩЕГО СУБЪЕКТА В ПРАВООХРАНИТЕЛЬНОЙ СФЕРЕ
Проблема судебного усмотрения правоприменяющего субъекта в правоохранительной сфере уже давно привлекает внимание ученых-юристов и практиков, которые различно трактуют сам термин «судебное усмотрение». В связи с этим целесообразно вначале определиться в понятии усмотрения. Так, С. И. Ожегов полагает, что «усмотреть» - значит установить, обнаружить, признать [1, с. 826]. По В. И. Далю, усмотреть - «что-либо увидеть, узреть очами, открыть и распознать, заметить» [2, с. 513]. В. Н. Дубовицкий различает широкую и узкую трактовку анализируемого понятия. В широком, общесоциальном понимании усмотрение - это решение, мнение, заключение вообще. При таком подходе, по мнению автора, получается, что право «связано» усмотрением. Напротив, по узкой трактовке усмотрение - это усмотрение, которое «связано» правом [3, с. 49].
Б. М. Лазарев рассматривал усмотрение как волевую сторону соотношения целесообразности и законности [4, с. 92]. В коллективной монографии А. Е. Лунева, С. С. Студеникина, Ц. А. Ямпольской административное усмотрение определялось только в связи с законом. Авторами подчеркивалось то, что в рассматриваемой ими сфере применения закона выбор решения должен быть связан и узами другого рода - целью, которая либо указывается законодателем, либо вытекает из смысла закона [5, с. 63]. К. И. Комиссаров определяет судебное усмотрение как «специфический вид судебной правоприменительной деятельности, сущность которого заключается в предоставлении суду в соответствующих случаях правомочий принимать, сообразуясь с конкретными условиями, такое решение по вопросам права, возможность которого вытекает из общих и лишь относительно определенных указаний закона» [6, с. 50]. Свобода усмотрения правоприменителя понимается и как творческая, интеллектуально-волевая деятельность компетентного субъекта, в процессе которой окончательно формируется его нравственная позиция по рассматриваемому делу [7, с. 94]. Наконец, необходимо привести и позицию тех ученых, с которыми мы солидарны. Речь идет об административном усмотрении, под которым подразумевается определенная рамками законодательства известная степень свободы органа в правовом разрешении индивидуального конкретного управленческого дела, которая предоставляется в целях принятия оптимального решения по делу [8, с. 73-74]. Такой точки зрения придерживается Ю. П. Соловей: административное усмотрение призвано способствовать принятию оптимального решения, т. е. максимально полно обеспечивающего достижение установленных правом целей. При уточнении этого положения обращается внимание, во-первых, на то, что правовая цель не только выступает ограничителем усмотрения, но и выполняет функцию критерия административного усмотрения; во-вторых, на объективные и субъективные причины, обусловливающие существование усмотрения. К числу первых относятся исключительно сложный характер объекта управленческой деятельности (поведение людей), а также тесная связь между ее осуществлением и многочисленными внешними условиями [9, с. 7].
По поводу возможности усмотрения в правоприменении существуют диаметрально противоположные позиции. Так, ее противники полагают, что усмотрение - следствие несовершенства законодательной техники. Оно не соответствует исторической перспективе развития уголовной политики и принципу законности [10, с. 9-10].
Напротив, сторонники усмотрения в правоприменительном процессе, как указывалось ранее, обосновывают его необходимость и реальность. В этой связи совершенно прав В. В. Лазарев, говоря о том, что закон всеобщ, а применение закона - творческая деятельность. Поэтому остаются относительно широкие возможности для привнесения направленности субъектов правоприменения по делу, и в особенности в процессе его рассмотрения [11, с. 49-50].
Такой же позиции придерживается и В. А. Дубривный, по мнению которого «обязательное выполнение закона не лишает следователя свободы в выборе действий и решений, однако в любом случае они должны согласовываться с целями расследования и не нарушать права
и законные интересы участников предварительного следствия» [12, с. 7]. А. Э. Жалинский считает, что в действии права проявляется определенный разрыв между целями законодателя, его волей и их выражением в форме закона, в языковых средствах. Это сказывается на методике и правилах толкования, хотя подобное нельзя рассматривать как случайность, как показатель недостаточной работы над текстом закона, ибо модель (а таковой является всякая норма) принципиально не может исчерпать всех свойств отражаемого объекта, причем этот разрыв особенно ощутим на уровне перевода замысла, целей, стремления в определенную застывшую форму (текст). По его мнению, признание и необходимость оценочных признаков уголовно-правовой нормы неизбежно приводят к возможности нескольких ее толкований; если бы можно было добиться единодушия в решениях правоприменителей, т. е. однозначной практики, то следовало бы формализовать оценочный критерий. Далее А. Э. Жалинский делает вывод о необходимости осознания правомерности усмотрения правоприменителя и введения его в соответствующие, строго определенные рамки (ситуации, в которых такое усмотрение возможно, пределы усмотрения, юридические правила, которым оно должно подчиняться) [13, с. 25-26]. В некотором смысле данный автор солидарен с В. М. Коганом, рассматривающим даже процесс квалификации как вероятностный [14, с. 144]. Это положение не ново. Еще М. С. Строгович полагал, что правовая оценка фактов на основании уголовного закона, т. е. то, что называется квалификацией преступлений, не может рассматриваться как истина, поскольку зависит от отношения судей к рассматриваемому деянию [15, с. 64-65]. Правда, и здесь есть иная позиция. Так, В. Н. Кудрявцев в весьма эмоциональной форме пишет, что если бы понятие объективной истины не распространялось на квалификацию, каждый судья смог бы мерить на свой аршин, его выводы нельзя было бы ни проверить, ни исправить [16, с. 55]. Еще более определенно свою позицию по проблеме усмотрения выражает П. Е. Кондратов. По его мнению, в законе, в силу сложности реальных жизненных ситуаций, вынужденной лаконичности формулировок, многообразия смысловых оттенков используемых терминов, практически невозможно дать такое описание состава преступления, которое не допускало бы известного разночтения при использовании его различными субъектами правоприменения. Ученый резюмирует, что усмотрение правоприменителя при принятии уголовно-правовых решений следует рассматривать не как отступление от принципа законности, а как необходимый и социально оправданный элемент правоприменительной деятельности, поэтому требуется не отказ от него, а ввод регуляторов, не допускающих перерастания допустимого усмотрения в произвол [17, с. 28-29].
Следует отметить и то, что ряд авторов проблему усмотрения в правоприменительном процессе связывает с существованием и использованием социологического способа толкования права, который актуален при коренных изменениях общественных отношений, реформировании социума. Н. И. Хабибуллина обращает внимание на то, что «проблема толкования имеет ... социальный аспект: отражая определенную сферу общественных отношений, закон может соответствовать объективным условиям жизни, может отражать их или отставать (что происходит в последнее время). И пока устаревший закон не отменен, соответствие устаревших правовых предписаний может быть обеспечено с помощью толкования, которое путем принятия определенных компромиссных решений направлено на согласование интересов общества, государства и личности» [18, с. 85].
В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук подчеркивают, что «исходным элементом правореа-лизации служат два феномена: юридическая норма и социальная ситуация, к которой она непосредственно относится.... Наличие же двух компонентов - нормы и социальной ситуации - вызывает цепочку организационных (если речь идет об учреждении) и психологических (если действует должностное лицо или гражданин) событий: оценка ситуации, анализ нормы, сопоставления предписаний нормы с интересами и мотивами субъекта, прогнозирование последствий применения (или неприменения) нормы, наконец, принятие решения и действие (бездействие), соответствующее норме или противоречащее ей. В ходе развития этой цепочки событий и действуют названные социальные факторы: особенности ситуации; интересы, мотивы, характерные черты личности субъекта; прогнозируемые социальные последствия и т. п. Все элементы (звенья) рассматриваемой цепочки могут сильно модифицироваться в зависимости от очень многих обстоятельств...» [19, с. 85].
Еще ранее А. П. Коренев, называя лишь такие способы толкования, как грамматический, логический, систематический и историко-политический, тем не менее подчеркивал, что правильно применить норму - значит применить ее на основе достоверной информации как о самом явлении, так и внешних условиях, в которых оно находится. Автор обращает внимание на то обстоятельство, что от практической целесообразности, от выбора оптимального варианта решения во многом зависит эффективность применения норм. Целесообразность же, в свою очередь, означает, что субъект применения нормы обязан максимально учитывать конкретную обстановку, время, место и условия, своеобразие создавшегося положения и т. п. [8, с. 67, 103]. Наиболее последовательно необходимость социологического способа толкования норм права обосновывает в [20]. По мнению авторов, указанный способ означает использование при уяснении содержания норм права характеристик и оценок различных аспектов конкретноисторической реальности, знаний о социальных условиях (политических, нравственных, бытовых и т. д.), т. е. социологический способ основан на обращении к внешним по отношению к самой системе права, но в отличие от исторического способа - современным источникам информации и критериям оценки данных о содержании нормы права [20, с. 50]. Отметим, что в ряде случаев данный способ толкования, с одной стороны, отождествляют с функциональным, а с другой - отрицают наличие и социологического, и функционального способов, полагая, что их цели достигаются с помощью историко-политического толкования [21, с. 82].
В этой связи В. Н. Дубовицкий подчеркивает, что «нормативность как ведущее и определяющее свойство правовой формы регулирования несет в себе и множество оценочных категорий («уважительная причина», «в случае необходимости», «исходя из потребностей», «в соответствии с обстоятельствами» и т. п.), которые с неизбежностью ведут к применению административного усмотрения» [3, с. 64-65]. Представляется, что это положение требует уточнения. На наш взгляд, свобода усмотрения правоприменяющего субъекта возможна тогда, когда он в своей профессиональной деятельности оперирует (руководствуется) диапозитивными нормами, в том числе содержащими оценочные понятия. Именно такие нормы предписывают тот или иной вариант поведения, но при этом предоставляют субъекту возможность в пределах законных средств урегулировать отношения по своему усмотрению. Видимо, такое законодательство имеет в виду С. С. Алексеев, приводивший образное сравнение, согласно которому «право напоминает ... не матрицу, на которой запрограммированы все возможные варианты человеческих поступков и по которым «печатается» поведение людей, а, скорее, обширную «раму», состоящую из такого рода программ и их ячеек, различных объемов и форм, всегда четко очерченных, но всегда оставляющих пространство для собственного поведения участников общественных отношений» [22, с. 120].
Л. Н. Завадская в этой связи отмечала, что деятельность по применению права совершается в определенной форме, т. е. с учетом совокупности установленных законом правил, процедур, обусловливающих порядок деятельности субъектов, применяющих нормы. В одних случаях правила и процедуры опосредуют все этапы деятельности по применению права, в других -лишь наиболее существенные действия применяющих субъектов, а также лиц, участвующих в применении права. Автором особо отмечается, что на практике соотношение материальноправовых и процессуальных предписаний не всегда оптимально. Иногда неоправданно скрупулезное процессуальное регулирование служит тормозом в ходе осуществления права, а иногда отсутствие процедур, правил может привести к ничем не ограниченному усмотрению правоприменительных органов, должностных лиц, от решения которых зависит реализация субъективных прав, обязанностей субъектов [23, с. 140]. Нетрудно заметить, что автор касается не только проблемы усмотрения субъекта правоприменения, но и его пределов.
А. Э. Жалинский обращает внимание на позицию немецкого ученого К. Энгиша, который выделяет различные формы нормативных высказываний (выражений закона). Некоторые из них обеспечивают большую самостоятельность правоприменителя: это - неопределенные правовые понятия, нормативные понятия, понятия измерения (оценочные) и генеральные клаузулы, т. е. оговорки. Сам же ученый в той или иной форме говорит о возможности усмотрения в профессиональной деятельности юриста. Так, по его мнению, юрист должен уметь, в частности, «найти пределы своей самостоятельности и исполнять чужие решения». Выявление потребности в применении права (решение правовых ситуаций) и собственно применение права (реше-
ние правовых задач) требуют, кроме всего прочего, и уяснения тенденций развития законодательства, осознания его меняющихся целей, установления нового контекста закона, что полностью легитимируется рекомендуемыми в теории права способами толкования закона; понимания возможностей закона, условий его применения. Автор подчеркивает, что даже профессиональная критика закона осуществляется в рамках действующего права. При соблюдении этого основополагающего условия законность исполнения профессиональных обязанностей предполагает: а) право на толкование; б) возможность усмотрения в заданных пределах; в) механизм преодоления ошибок и правонарушений и т. д. И наконец, он отмечается и такое важное положение, согласно которому связанность законом правовых действий, труда юриста в целом может быть ограничена: 1) необходимостью и возможностью толкования закона, т. е. уяснения или наделения его определенным значением; 2) возможностью выбора между правовыми нормами, в частности в случае конкуренции закона либо диспозитивности правовых норм; 3) наличием собственного усмотрения в применении законов в рамках предоставленной компетенции, что, например, проявляется при назначении наказания, определении морального ущерба и пр.; 4) возможностью восполнения закона по аналогии; 5) возможностью возражений против действующего закона, в частности по мотивам его неконституционности. А. Э. Жалинский подчеркивает, что во всех этих случаях речь идет о юридически корректной, правильной оценке, т. е. не об ошибках или иллюзиях юриста, но о действительном положении дел. Каждое из этих условий или возможностей имеет практический правовой смысл и образует определенные предпосылки эффективного и конструктивного осуществления юристом своей работы [24, с. 51, 54, 132, 158-160, 162].
Следует также обратить внимание и на позицию П. А. Лупинской, которая замечает, что наряду с нормами абсолютно определенными закон включает в себя и нормы с относительно определенными гипотезой и диспозицией. Эти нормы, регулирующие принятие ряда процессуальных решений, дают возможность учесть конкретные обстоятельства данного случая и выбрать применительно к ним один из перечисленных в законе или вытекающий из закона вариант решения. При выборе такого рода решений закон оставляет больший или меньший простор усмотрению лиц, принимающих решение. Отмечая высокую социальную ценность формальной определенности права, автор обращает внимание на то обстоятельство, что необходимость и полезность формализации права имеют определенные границы, пределы, обусловленные необходимостью учитывать особенности конкретной обстановки, своеобразие ситуации. Законодатель определяет общие условия, те границы, в которых правоприменительный орган может проявить известное «усмотрение» в выборе решения [25, с. 52, 53]. Применительно к административному праву А. П. Коренев пишет, что по степени определенности гипотезы и диспозиции нормы могут быть абсолютно определенные, относительно определенные и неопределенные. По его мнению, существование относительно определенной и неопределенной диспозиций в административном праве объективно обусловлено характером управленческих отношений. В сфере управления порой возникают настолько индивидуальные общественные отношения, что заранее подробно регламентировать правом эти отношения невозможно. Такая регламентация поведения субъектов административного права, с позиции А. П. Коренева, привела бы к формализму в управленческой деятельности, лишила бы ее творческого характера [8, с. 20-27].
Представляется, что возможность усмотрения субъекта правоприменения законодатель предполагает, закрепляя в административном и уголовно-процессуальном праве относительно определенные и альтернативные санкции. Анализируя классификацию санкций по степени определенности, В. Э. Краснянский подчеркивает, что если абсолютно определенная санкция содержит строго фиксированную меру воздействия и является менее распространенной в праве, поскольку ограничивает инициативу правоохранительных органов в деле целесообразного применения санкций, то гораздо чаще встречаются относительно определенные санкции, в которых мера воздействия ограничена верхними и нижними пределами, что позволяет применять ее с учетом личности нарушителя и обстоятельств совершенного им деяния [26, с. 361]. С данным положением солидарен В. М. Манохин, по мнению которого «любая относительно определенная санкция при ее практическом применении предполагает выбор по усмотрению правоприменительного субъекта точной меры в рамках установленных низшего и высшего пределов. Такое правоприменение можно считать нормальным видом усмотрения» [27, с. 25].
Возможность проявления усмотрения сотрудников органов внутренних дел имеет место не только на стадии квалификации правонарушений, как это отмечают Н. Н. Вопленко и В. М. Лазарев, но и в рамках других стадий правоприменения. Правда, и сами указанные авторы, определяя свободу усмотрения как ограниченную рамками закона субъективную возможность правоприменителя на основе изученных материалов дела выбрать и обосновать морально и юридически безупречный вариант правовой квалификации рассматриваемого общественного отношения, обращают внимание на то, что анализ фактических обстоятельств рассматриваемого дела, выбор и уяснение смысла норм права, принятие решения и его документальное оформление в равной степени содержат в себе интеллектуально-волевую работу по соотнесению общественного отношения с моделью правовой нормы, т. е. квалификация как познавательно-оценочный процесс опосредует все стадии правоприменения [28, с. 52-53]. Так, анализ ст. 6-9 Уголовнопроцессуального кодекса РФ, содержащих диспозитивность, позволяет говорить о возможности принятия решения по существу дела по усмотрению субъекта правоприменения на стадии предварительного расследования.
Следует отметить, что в наибольшей степени свобода правоприменителя проявляется в выяснении обстоятельств дела и правового обоснования его решения. На стадии установления фактических обстоятельств дела решающее значение имеют те обстоятельства (данные), с которыми норма права связывает те или иные юридические последствия, т. е. гипотетически определяется правовая норма, подлежащая применению, и осуществляется ориентировка на ее предписания, выступающие в роли юридических фактов или необходимых элементов сложного фактического состава. Когда правоприменение осуществляется в правоохранительной форме, применяющий право оперирует доказательствами, добытыми в ходе проведения оперативнорозыскных и следственных действий. И здесь субъект правоприменения может проявить инициативу, самостоятельность, творческий подход. Так, известно, что выяснение обстоятельств происходит в результате производства ряда процессуальных действий. Усмотрение следователя выражается в самостоятельности направления и поиска доказательств, очередности производства процессуальных действий, использования тех или иных тактических приемов. В уголовнопроцессуальном законе существуют две разновидности норм, регламентирующих принятие решения следователем: 1) императивные; 2) альтернативные. В первом случае следователь ограничен волей законодателя, во втором - пользуется свободой выбора. В связи с этим В. И. Комиссаров подчеркивает, что в уголовно-процессуальном кодексе имеются различные по содержанию нормы: одни из них - предписывающие или запретительные - требуют от следователя в определенных случаях конкретных действий или запрещают их выполнение. Другая группа норм носит альтернативный характер, предоставляя следователю определенную свободу в выборе тех или иных приемов допроса, обыска и других процессуальных действий [29, с. 149].
Право свободного выбора процессуального решения у следователя имеется только в том случае, если можно прийти к ожидаемому результату, решить определенную задачу с одинаковым успехом разными путями. Например, подозреваемый при допросе показал, что похищенную им вещь он передал знакомому, который хранит ее у себя дома. Следователь в целях получения этой вещи может: 1) вызвать лицо, на которое указал подозреваемый, для допроса и предложить выдать искомый объект, а при необходимости провести между ним и подозреваемым очную ставку; 2) провести обыск в помещении, где, вероятно, хранится искомый предмет. Разумеется, при выборе решения в подобных ситуациях следователь, с учетом сложившейся обстановки и предоставленных ему возможностей, обязан избрать наиболее рациональный способ действия, обеспечивающий эффект операции, экономию средств, которые предполагается затратить.
Трудно переоценить значение норм, принципов, требований и установок нравственности в уголовно-процессуальной деятельности, и в особенности деятельности, связанной с процессом доказывания во время расследования, которое большей частью осуществляется в тиши кабинета и удалено от непосредственного контроля общественности. Следует иметь в виду, что нравственные принципы правоприменения в сфере уголовного судопроизводства имеют свою специфику, выступая как средство социальной ориентации при расследовании преступлений, они помогают субъекту правоприменения правильно оценивать закон и применять его, а также стимулируют принятие субъектом правоприменения решений, наиболее благоприятных в складывающихся уголовно-процессуальных отношениях для установления объективной истины. При
этом одни нравственные требования, которые должны соблюдаться следователем, лицами, производящими дознание, иными субъектами правоприменения, связаны с процессуальной деятельностью непосредственно, другие - опосредованно. К первой группе относятся все моральные требования, нашедшие отражение в уголовном и уголовно-процессуальном законе, которые обеспечивают принятие справедливых и оптимальных решений, а также характеризуют внешнюю и внутреннюю культуру, поведение следователя. Ко второй группе нравственных требований необходимо отнести те, которыми следователь, другие сотрудники органов внутренних дел должны руководствоваться при применении тактических приемов во время следствия, оперативно-розыскной деятельности. Иными словами, здесь речь идет о дискуссионном вопросе: допустимости так называемых «следственных хитростей» или «психологических ловушек» в деятельности субъектов правоприменения в правоохранительной сфере (проблема правды и лжи в расследовании).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ожегов С. И. Словарь русского языка. - М.: АЗЪ, 2000. - С. 704.
2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - Т. 4. - М.: АЗЪ, 1980. - С. 513.
3. Дубовицкий В. Н. Законность и усмотрение в советском государственном управлении. - Минск: Советская Беларусь, 1984. - С. 49, 64-65.
4. Лазарев Б. М. Компетенция органов управления. - М.: Просвещение, 1972. - С. 92.
5. Лунев А. Е., Студеникин С. С., Ямпольская Ц. А. Социалистическая законность в советском государственном управлении. - М.: Просвещение, 1948. - С. 63.
6. Комиссаров К. И. Судебное усмотрение в советском гражданском процессе // Советское государство и право. - 1969. - № 4. - С. 50-62.
7. Бохан В. Ф. Формирование убеждения суда. - Минск: Советская Беларусь, 1973. - С. 94.
8. Коренев А. П. Нормы административного права и их применение. - М.: Просвещение, 1978. - С. 20, 27, 67, 73-74, 103.
9. Соловей Ю. П. Усмотрение в административной деятельности советской милиции: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - М.: МГУ, 1982. - С. 7.
10. Сахаров А. Б. Планирование уголовной политики и перспективы уголовного законодательства // Планирование мер борьбы с преступностью. - М.: МГУ, 1982. - С. 9-10.
11. Лазарев В. В. Социально-психологические аспекты применения права. - Казань: КГУ, 1982. - С. 49-50.
12. Дубривный В. А. Деятельность следователя по расследованию преступлений. - Саратов: Волга, 1987. - С. 7.
13. Жалинский А. Э. О соотношении функционального и догматического подходов к уголовному праву // Актуальные проблемы применения уголовного законодательства в деятельности органов внутренних дел. - М.: Наука, 1987. - С. 25-26.
14. Коган В. М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия. - М.: Просвещение, 1983. - С. 144.
15. Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. -М.: Наука, 1955. - С. 64-65.
16. Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. - М.: Просвещение, 1972. - С. 55.
17. Кондратов П. Е. О пределах усмотрения правоприменителя в процессе принятия уголовно-правовых решений // Актуальные проблемы уголовного законодательства в деятельности органов внутренних дел. - М.: Наука, 1989. - С. 28-29.
18. Хабибуллина Н. И. Язык закона и его толкование. - Уфа: Юрист, 1996. - С. 85.
19. Кудрявцев В. Н., Кизимирчук В. П. Современная социология права. - М.: Проспект, 1995. - С. 85.
20. Гранат Н. Л., Колесникова О. М., Тимофеев М. С. Толкование норм права в правоприменительной деятельности органов внутренних дел. - М.: Просвещение, 1991. - С. 50.
21. Черданцев А. В. Толкование норм права. - М.: Наука, 1979. - С. 82.
22. Алексеев С. С. Теория права. - М.: Век, 1993. - С. 120.
23. Завадская Л. Н. Правовая система социализма: функционирование и развитие. - М.: Просвещение, 1987. - С. 140.
24. Жалинский А. Э. Профессиональная деятельность юриста. Введение в специальность. - М.: Наука, 1997. - С. 51, 54, 132, 158-160, 162.
25. Лупинская П. А. Решения в уголовном судопроизводстве: их виды, содержание и формы. - М.: Наука, 1976. - С. 52-53.
26. Теория государства и права / Под ред. А. И. Королева , Л. С. Явича. - Л.: Нева, 1987. - С. 361.
27. Манохин В. М. Правовое государство и проблема управления по усмотрению // Государство и право. -1990. - № 1. - С. 25.
28. Вопленко Н. Н., Лазарев В. М. Правоприменительная квалификация и юридическая справедливость // Проблемы действия права в новых исторических условиях. - М.: МГУ, 1993. - С. 52-53.
29. Комиссаров В. И. Конституционные и процессуальные гарантии подозреваемого при допросе. - М.: Век, 1981. - С. 149.
Статья поступила в редакцию 25.12.2006
JUDICIAL DISCRETION OF A LAW-ABIDING SUBJECT IN THE LAW-ENFORCEMENT SPHERE
O. V. Korablina
Various interpretations of the notion "discretion of the court" from the point of view of Russian and Soviet lawyers are shown in the paper. The author accents attention to the circumstance that a number of scientists - lawyers connect the problem of discretion of the court in a law enforcement process with the existence and application of a sociological way of rights interpretation, which is especially actual at radical, qualitative changes of public attitudes, and the reformation of a social organism. The influence of the discretion on the process of resolution of criminal, civil and administrative cases is considered there. The author believes that the lawmaker carries out his opportunity of the discretion of a law enforcement subject by means of relatively certain and alternative sanctions. An opportunity of the application of the discretion by law-enforcement officers not only at the stage of the qualification of offences, but also at other stages of law-enforcement is r evealed. The specificity of operation of moral principles in the sphere of criminal legal proceedings is also described.
