CC BY
177
Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Сер. 2, вып. 2
В. И. Мусаев
СУДЬБА РУССКОЙ ДИАСПОРЫ В НЕЗАВИСИМОЙ ФИНЛЯНДИИ (1918 г.)
События 1917 г. знаменовали собой не только социальный переворот и политические перемены в России, но и положили начало распаду Российской империи. Ряд бывших национальных окраин отделился от России. В некоторых из них в ходе или после гражданской войны все же была установлена или.восстановлена Советская власть. Однако Польша, Прибалтийские государства и Финляндия остались независимыми. На всех этих территориях в том или ином количестве имелось русское население. После образования новых независимых государств оно оказалось в крайне непростом положении: этнические русские неожиданно для себя сделались в местах своего постоянного проживания иностранцами с неопределенным правовым статусом. Положение русского населения на бывших национальных окраинах империи представляет собой определенный пробел в отечественной историографии. В данной статье предпринимается попытка частично восполнить этот пробел на примере исследования того, как складывалась судьба русского населения в Финляндии в первый год независимости этой страны.
Бывшее Великое княжество Финляндское, пользовавшееся в имперский период широкой внутренней самостоятельностью, одно из первых среди национальных окраин взяло курс на полное отделение от России. 6 декабря (н. ст.) 1917 г. была провозглашена независимость Финляндии. В начале XX в. в Великом княжестве проживало до 15 тыс. российских подданных. Во время первой мировой войны численность некоренного населения в Финляндии увеличилась. Здесь находились и члены семей офицеров русских воинских частей, число которых на территории Великого княжества в годы войны возросло. Кроме того, в Финляндии осело некоторое число выходцев из Польши и Прибалтики, уехавших из зоны военных действий.1 Наконец, многие русские дачники, владевшие недвижимостью или снимавшие дома на Карельском перешейке, по окончании дачного сезона осенью 1917 г. не стали, вопреки обыкновению, возвращаться в Россию, рассчитывая переждать революционные потрясения на родине в относительно спокойной тогда еще Финляндии. Первые беженцы из революционной России начали появляться в Финляндии уже с лета 1917 г.2 Некоторые из них стремились, не задерживаясь долго на финской территории, тут же проследовать дальше на Запад. В то время число таких беженцев было еще незначительным.
Наступившие перемены побудили местных русских предпринять определенные действия с целью ограждения своих интересов. Если в имперский период российские подданные на территории Финляндии не ощущали потребности в самоорганизации, теперь такая потребность стала насущной. Создание собственного объединения было необходимо русским людям для взаимной поддержки, отстаивания своих имущественных и юридических интересов, поддержания своей идентичности и культурных традиций. Первое такое объединение было образовано в начале 1918 г. Инициатором его создания
О В.И. Мусаев, 2007
выступил литературовед и журналист К.И. Арабажин, с 1913 г. занимавший должность профессора кафедры русского языка и словесности Хельсинкского (Гельсингфорсско-го) университета. К.И. Арабажин, обосновавшись окончательно в Хельсинки с конца 1917 г., активно включился в местную общественную жизнь. Он стал председателем Научно-педагогической коллегии «Матросского университета в Гельсингфорсе», состоял членом или председателем советов ряда местных русских учебных заведений.3 28 января 1918 г. по почину Арабажина в Хельсинки была созвана инициативная группа для образования общества, получившего название «Общество русская колония в Финляндии». Арабажин стал председателем правления общества. В марте 1918 г. отделение общества было образовано в Турку (Або), в том же месяце желание стать коллективным членом общества выразило Выборгское педагогическое общество. В состав общества в качестве постоянных членов предполагалось принимать лиц, проживавших в Финляндии не менее года и имевших здесь «работу или службу».4
Общество начало издавать газету «Голос русской колонии», в марте переименованную в «Русский голос» (всего вышло 29 номеров). Газета была «органом независимой беспартийной мысли», который должен был объединить все слои русского населения в Финляндии, не вмешиваться во внутренние финские дела и способствовать сближению финнов и русских. В программной статье, помещенной в первом номере газеты, Арабажин всячески подчеркивал отказ от какой-либо политической деятельности и указывал на «культурно-хозяйственный» и беспартийный характер созданного общества. Его цель объединить всех проживающих в Финляндии граждан русской национальности на почве общих интересов, материальных, духовных и правовых. В конце апреля эту газету сменила ежедневная вечерняя газета «Русский вестник» - орган при дипломатическом представительстве России в Хельсинки. В конце мая она была закрыта, однако в начале лета 1918 г. Арабажин добился разрешения на издание новой газеты «Русский листок», которую он определял как «независимый орган общественной мысли». Газета, выходившая ежедневно с 7 июня 1918 г. по 28 февраля 1919 г., выступала против как большевиков, так и крайне правых монархистов и националистов.5
Развитие политической обстановки в Финляндии тем временем имело крайне неблагоприятный характер для местных русских. В конце января 1918 г. в стране началась гражданская война. Подавляющее большинство русского гражданского населения старались держаться в стороне от этой войны. Командование русских военных частей, размещенных в Финляндии, также объявило о своем нейтралитете. Руководство финских белых сил опасалось, однако, что революционизированные русские солдаты могут выступить на стороне красных. На территории, подконтрольной «белому» правительству, были предприняты меры по разоружению русских гарнизонов. Какого-либо сопротивления деморализованные солдаты не оказывали, тем более, что офицеры русских частей нередко содействовали формированиям финского шюцкора в разоружении солдат. Командующий белыми войсками генерал К.Г. Маннергейм в своем распоряжении командирам шюцкоровских частей от 28 января подчеркивал, что «всем русским гарантируется личная безопасность, если они не будут оказывать сопротивление».6
Около 8 тыс. российских военнослужащих в Похъянмаа были временно заключены в лагеря. Большинство из них в ходе или вскоре после завершения войны были переправлены в Россию. Отправка производилась в основном через Сортавалу, частично через Йоэнсуу и Лиексу.7 Хотя русские солдаты не участвовали в военных действиях, в лагерях с ними фактически обращались как с военнопленными. Не все из них были освобождены во время или сразу после войны. Имеются свидетельства того, что некоторые
русские военнослужащие содержались в лагерях и после окончания военных действий. К примеру, «Петроградская правда» сообщала о прибытии 20 июля 1918 г. из Финляндии партии русских военнопленных, числом около 80 человек, часть которых содержалась в Свеаборге. Они были перевезены из Хельсинки на транспорте «Ильза». «Русские солдаты, пробывшие в плену у белогвардейцев от трех до четырех месяцев, имеют самый ужасный вид... "Законные" власти Финляндии обращались со своими пленниками по-зверски. Заключенных морили голодом.... подвергали побоям и истязаниям. Умирало от голода и болезней не менее 30 человек в день», - сообщалось в периодике.8
В г. Вааса, куда после восстания в Хельсинки перебрались члены финляндского сената, русская колония насчитывала более 400 чел., в основном офицеров и чиновников. В Оулу и других пунктах северной части Финляндии, находившейся под контролем белых, также имелось некоторое число русских." Их положение на первых порах было вполне удовлетворительным. Командиры финских белых частей, среди которых тогда преобладали бывшие офицеры русской службы, относились к русским сравнительно благосклонно. В частности, в Ваасе русские офицеры по личному распоряжению К.Г. Маннергейма получали денежные выплаты и продовольствие.9 Положение изменилось после прибытия в Финляндию егерского батальона, сформированного в Германии во время войны (большая часть батальона прибыла в Ваасу 25 февраля). Прогермански настроенные егеря относились резко отрицательно к русским и ко всему, что было связано с Россией. Соответствующим образом они воздействовали на общественное мнение. Егеря выражали недовольство тем, что русские офицеры находились на свободном положении и расхаживали в военной форме.10 Требования егерей и шюцкоров-цев взять под стражу всех русских, и офицеров, и «мужиков», выполнены не были, но русские на «белой» территории теперь определенно чувствовали себя более неуютно. Случаи расстрелов русских в Северной Финляндии были немногочисленны, но все же имели место. Так, по крайней мере один человек был расстрелян в Кеми, несколько человек - в Торнио (в том числе некий «большевистский комиссар»), в Оулу жертвами террора стали около 20 чел.11
Большая часть русского населения и многие гарнизоны находились на территории Южной Финляндии, контролировавшейся с конца января 1918 г. красными финнами. Русские военные и на территории, подконтрольной красным, официально соблюдали нейтралитет, однако некоторые солдаты и матросы добровольно присоединялись к красным. В некоторых случаях в военных операциях на стороне красных участвовали и отряды, переброшенные из Советской России (в частности, в боях под Рауту в марте -начале апреля). В общей сложности в рядах красных насчитывалось несколько тысяч русских добровольцев. Какой-либо существенной роли в ходе войны они не играли. Однако присутствие русских среди красногвардейцев и та помощь, которую Советское правительство оказывало красным финнам, всячески раздувались и преувеличивались пропагандой белых, которые стремились продемонстрировать, будто они ведут борьбу за свободу страны против «иноземных поработителей».
Это способствовало созданию атмосферы нетерпимости к русским на «белой» стороне. С русскими, сражавшимися на стороне красных и попадавшими в плен, как правило, расправлялись самым беспощадным образом. Известно, например, о массовом расстреле в Тампере, когда после взятия города белыми без всякого суда были расстреляны около 200 пленных русских.12 Здесь же, в Тампере, был задержан русский санитарный отряд, который оказывал помощь больным и раненым под флагом Красного
Креста. Часть этого отряда после 5-недельного заключения была освобождена, однако остальные еще в конце мая, как сообщал уполномоченный по организации санитарных отрядов наркому иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерину, находились под арестом «при постоянной угрозе быть подвергнутыми расстрелу».13 Есть сведения, что примерно среди 300 жертв массового расстрела в Пилконтие близ Йоэнсуу было около сотни русских. Расстрелы имели место также в Котке и на Аландских островах.14
По мере того как белые брали верх в ходе войны, жертвами их террора все чаще становились мирные российские граждане и русские военные, не принимавшие участия в войне. При падении Хельсинки массовых эксцессов удалось избежать, так как командование немецких войск, первыми вошедших в город, приняло меры к тому, чтобы не допустить эскалации насилия.15 Однако штурм Выборга, последнего оплота красных, в начале мая 1918 г., в котором немцы не принимали участия, ознаменовался массовым террором в отношении не только защитников города, но и мирного населения, в первую очередь русского. В числе жертв оказались русские офицеры, отставные солдаты, ремесленники, гимназисты, рабочие фабрики Сергеева, даже буржуазные элементы. Большинство из них не имели никакого отношения к красным, а некоторые были настроены и против них.16 Петроградская эсеровская газета «Дело народа» писала о расстрелах в Выборге: «Расстрелы производились самым зверским образом: часто одна партия расстреливалась на глазах другой, причем раненые добивались...».17 Жена убитого полполковника рассказывала корреспонденту газеты «Петроградский голос», что она видела, как русских выстроили в шеренгу и расстреляли из пулемета. По свидетельству другого очевидца, вазаский батальон белых, войдя в Выборг, врывался в частные квартиры, где жили русские граждане, и расстреливал их. Всего в выборгской кровавой бойне, по данным «Петроградского голоса», погибло не менее 500 русских.18
Командование белых вынуждено было обратить внимание на сообщения о выборгских зверствах. В газете «Ууси Суометар» было помещено заявление генерала Ман-нергейма, в котором признавалось, что «в некоторых случаях лица, не принимавшие участия в бою, находились на улице во время уличных боев, несмотря на опасность, и стали жертвами этих боев». Далее сообщалось о сделанном командующим предписании «произвести строгое расследование».19 В русском селе Кююрёля (Красное Село на Карельском перешейке) было расстреляно 47 чел., хотя жители села не принимали участия в войне и никаких отрядов красной гвардии здесь не создавалось.20 Сообщалось о расстрелах в районе поселков Терийоки и Оллила.21
Антирусские настроения, которые все более усиливались в Финляндии, в значительной степени насаждались и подогревались сверху. С одной стороны, они представляли собой проявление реакции против бывшей метрополии, ущемлявшей финляндские права и свободы в имперский период. С другой стороны, негативное отношение к русским большевикам, помогавшим красным финнам во время гражданской войны, проецировалось на всех русских, независимо от их социального положения и политического настроя. Генерал Маннергейм, который, возможно, мог бы в какой-то мере смягчить антирусские тенденции в политике нового финского руководства и на покровительство которого русское население могло бы рассчитывать, в мае 1918 г., вскоре после окончания гражданской войны, ушел в отставку в знак несогласия с прогерманским курсом правительства. Глава финского кабинета П.Э. Свинхувуд был настроен негативно по отношению к России и русским. Проводниками антирусской политики продолжали служить и выходцы из егерского батальона, многие из которых заняли важные посты в политическом и военном руководстве страны.
Уже во время войны в финских городах, занятых белыми, прилагались усилия для того, чтобы ликвидировать внешние признаки русского влияния. В Хельсинки вскоре после занятия города вывески с названиями улиц на русском языке были сняты «по распоряжению немецкого главного начальника»22. Такие же меры были предприняты в Лаппеенранте.23 Газета «Ууси Суометар», утверждая, что «пора вымести следы русских», требовала поменять печати с русскими государственными символами, а в одном из номеров газеты «Ууси Пяйвя» содержалось требование убрать русский текст в кинематографах.24 «Процесс избавления от всего русского» (по характеристике М. Энгмана) приобрел особенно последовательный и систематический характер с мая 1918 г. Летом 1918 г. были ликвидированы должности переводчиков с русского языка в губернских правлениях и других учреждениях. Появился ряд указов, которые отменяли постановления об использовании русского языка в ведомствах.25 4 февраля 1919 г. правительство Финляндии приняло решение о ликвидации с 1 марта кафедр русского языка и словесности, русского права и русской статистики в Хельсинкском университете.26
Русские жители Хельсинки и других финских городов, в первую очередь те, кто не имел финляндского гражданства, оказались после окончания.гражданской войны в крайне тяжелом положении. Они были лишены каких-либо источников существования и всякой правовой защиты. А. П. Зеленой отмечал, что русские люди, даже прожившие в Финляндии много лет и уплатившие по местному закону крупный подоходный налог, были лишены карточек на продовольствие и предметы первой необходимости.27 Бывший офицер генерального штаба С.Э. Виттенберг, находившийся в 1918 г. в Хельсинки, в своем дневнике охарактеризовал то положение, в котором оказались русские люди в Финляндии весной-летом 1918 г., следующим образом: «Никогда русский человек не подвергался таким оскорблениям, никогда не был так унижен, как теперь... Русских ловят на улице и насильственным образом сажают на пароход, как собак. Русского оскорбляют на каждом шагу и оскорбляет всякий, и эта драма, это бесчеловечное, возмутительное явление происходит в культурной, претендующей на самостоятельность стране, в Финляндии».28 Финское руководство намеревалось выслать из страны всех российских подданных, 16 апреля 1918 г. губернатор лена Уусимаа Бруно Яландер подписал приказ, который на следующий день был опубликован в газетах. В нем говорилось о сенатском предписании всем находившимся в Хельсинки российским гражданам выехать из Финляндии до исхода 20 апреля, остаться в городе могли лишь лица, имевшие выданное губернатором свидетельство.29 Прошение об отсрочке, с рекомендацией двух финляндских граждан, рассматривалось и удовлетворялось «в особо уважительных случаях», отсрочка предоставлялась на непродолжительные сроки. Нарушение требования каралось арестом и принудительным выселением, причем наблюдение за подлежащими эвакуации российскими гражданами и ответственность за их несвоевременный выезд возлагались на домохозяев и управляющих домами.30
18 апреля состоялся первый рейс парохода «Астреа» из Хельсинки в Таллинн. На его борту находились 159 российских граждан.31 20 апреля пароход снова взял курс на Таллинн, имея на борту 482 российских гражданина. В Таллинне, однако, местные немецкие власти позволили высадиться всем этническим эстонцам, латышам и немцам, русские же были отправлены обратно.32 Большинство возвратившихся в Хельсинки русских граждан, по словам А.П. Зеленого, «оказались в самом бедственном положении, без квартир и средств».33 В номере «Ууси Суометар» от 23 апреля сообщалось: «Пароходное сообщение с Таллинном прервано. До сих пор из Хельсинки через Таллинн выехало немногим более 600 российских граждан». По сообщению другого номера той же
газеты, около 3 тыс. русских ходатайствовали перед губернатором о продлении пребывания в стране; соответствующие разрешения выдавались на сроки до 15 мая и 1 июня.34 Выполнение приказа об эвакуации российских граждан с самого начала оказалось проблематичным в Выборгском лене, так как здесь проживало много русских людей, владевших землей, городской недвижимостью и промышленными предприятиями и занимавшихся торговлей. Выселение этой категории русских жителей было сопряжено с немалыми трудностями. По распоряжению Сената, был образован комитет в составе пяти человек, который должен был рассматривать и решать вопросы о выселении российских граждан или оставлении их на постоянное жительство на территории Выборгского лена.35
В этих сложнейших условиях центральной фигурой среди русского населения в Финляндии стал бывший комендант Свеаборгской крепости полковник К.Е. Кованько, которому начальник морских сил Балтийского моря А.М. Щастный, уходя с флотом из Хельсинки, поручил временную защиту интересов и прав русских граждан в этой стране.36 НКИД РСФСР утвердил это поручение и уполномочил К.Е. Кованько в качестве представителя Российской республики в Финляндии.37 Для ведения дел Кованько создал канцелярию, начальником которой был назначен упоминавшийся выше подполковник С.Э. Виттенберг. К.Е. Кованько и его канцелярия прилагали немало усилий по оказанию материальной, правовой и моральной помощи русским людям, как отъезжавшим в Россию, так и остававшимся в Финляндии.
К.Е. Кованько возбудил вопрос о том, чтобы русских служащих, которым было вверено казенное имущество, оставили в Финляндии для окончательной ликвидации имущества. По словам Виттенберга, «заместитель губернатора, выслушав объяснения Кованько, согласился в принципе».38 Была сформирована касса, «куда собирались все оставшиеся в разных учреждениях казенные деньги, и из этой кассы выплачивалось жалование и т. д. русским людям». Так как денег не хватало, был изобретен способ получения денег из России по особым аттестатам, форму которых составил Кованько; «эти аттестаты были утверждены, т.е. признаны как официальный денежный документ, и по ним фактически деньги выплачивались».39 По таким же аттестатам должны были выплачиваться в России деньги лицам, возвратившимся из Финляндии. К.Е. Кованько настойчиво просил финские власти освободить захваченные ими продовольственные запасы. При содействии общества «Русская колония» он приступил к организации народной столовой для беднейших слоев населения.40
Между тем высылку российских граждан из Финляндии предполагалось продолжить. В номере газеты «Хувудстадсбладет» от 24 апреля 1918 г. сообщалось: «Отправка на родину русских граждан, прерванная вследствие закрытия границы со стороны России, будет возобновлена и произведена форсированным темпом, как только позволят обстоятельства. Имеется в виду отправлять несколько пароходов в день и, таким образом, надеются, что можно будет произвести эвакуацию в краткий срок». 11 мая на страницах столичных газет было опубликовано заявление губернатора Б. Яландера, подписанное им днем ранее. Оно грозило не имевшим особого разрешения на продление срока пребывания в стране русским подданным, которые «под всякими предлогами пытаются отложить свой отъезд», что они будут задерживаться полицией и насильно сажаться на пароходы.41 15 мая было издано новое постановление Сената о высылке из страны «всех российских граждан и жителей Прибалтийских провинций, за исключением подданных Польской и Украинской держав». Согласно указаниям, переданным губернаторам ленов, русских следовало удалить из страны в течение 10 дней. Из Хельсинки эвакуацию
намеревались провести еще быстрее - за 5 дней.42 Чтобы ускорить эвакуацию, финские власти согласились на перевозку российских граждан русскими транспортными судами, которые направлялись прямо в Кронштадт или Петроград. Эвакуируемым разрешался вывоз финской валюты на сумму не более 500 марок бумажными деньгами, российской валюты - в неограниченном количестве, вывоз металлических денег запрещался.43
14 мая пароход «Нарова» вышел из Хельсинки с 1 тыс. пассажиров на борту, среди них были как гражданские лица, так и матросы, задержанные ранее в финской столице. Пароход взял курс на Кронштадт.44 16 мая газета «Хельсингин Саномат» сообщала, что после 11 мая, т.е. за 5 дней, в Кронштадт и Петроград было отправлено 3559 чел. По сведениям той же газеты, «Астреа» за этот же срок вывезла 1189 эстонцев в Таллинн и около 600 латышей и представителей некоторых других национальностей в Лиепаю. Перевозка в Россию, как сообщал А.П. Зеленой, производилась судами различных категорий, в том числе на кораблях, специально высылавшихся из Кронштадта, и на военных кораблях. Наибольшее количество эвакуируемых было вывезено военным транспортом «Рига», совершившим несколько рейсов.45 Выезд производился и по железной дороге. Железнодорожное сообщение между Финляндией и Россией было прервано, поэтому поезда доходили только до пограничной станции Раяйоки. Отсюда репатрианты следовали пешком через пограничный мост через р. Сестру и оказывались в Бело-острове - первом пункте на российской стороне границы.46
Регистрация русского населения, подлежавшего выезду, и снабжение выезжавших документами производились К.Е. Кованько и его канцелярией. В особых случаях беднейшие граждане снабжались необходимыми для выезда денежными средствами.47 По срокам эвакуация, вопреки первоначальным намерениям финских властей, растянулась до конца лета. Транспорт «Ильза», который 14 августа был отправлен в Хельсинки за последней партией российских граждан и военнопленных, в финской столице был неожиданно задержан.48 В 20 числах августа снова сообщалось о просьбе «нашего представителя в Гельсингфорсе» прислать последний пароход за оставшимся русским населением 27 августа. Г.В. Чичерин, комментируя эти сообщения, выражал сомнение в том, «что посылаемый пароход дойдет до места и вернется обратно», ссылаясь на «временное задержание «Ильзы» и захват вчера парохода "Актив" у Кронштадта».49 Состоялся ли этот предполагавшийся последний рейс - выяснить не удалось. Всего, по сведениям А.П. Зеленого, на судах русского флота из Хельсинки было вывезено около 10 тыс. российских граждан.50 В Финляндии осталось не менее 5 тыс. русских. По сообщению «Ху-вудстадсбладет» было выслано до 90% российских подданных, не имевших финляндского гражданства.51 Оставшиеся в стране русские или были финскими гражданами, или получили украинское подданство в украинском представительстве в Финляндии. Однако и российские подданные были вывезены не все, в полном объеме запланированная эвакуация осуществлена не была. В начале октября газета «Хувудстадсбладет» сообщала: «Отправка русских из страны почти полностью остановилась. Из-за неприемлемых условий в России официальные лица не могут высылать на верную смерть принадлежащих к так называемой интеллигенции русских. Сейчас отправляют только относящихся к рабочему классу, а также тех, кто не объявляется властям».52
Между тем собственное положение К.Е. Кованько, так много делавшего для русских людей, было в Хельсинки шатким. Финское руководство не признавало Советское правительство России и отказывалось от каких-либо контактов с ним. Соответственно полномочия Кованько как дипломатического представителя не признавались.
8 мая Кованько и Виттенберг встречались с правительственным представителем доктором К.Г. Идманом, который заявил им, что «финляндское правительство никаких представителей признавать не может».
Относительно российского казенного имущества Идман утверждал, что оно было передано русскими «красным мятежникам», в связи с чем правительство Финляндии рассматривает его как «приобретенную на войне законную добычу».53 В газете «Ууси Су-ометар» утверждалось, что «финляндское правительство не получало никакого официального сообщения о назначении полковника Кованько и, таким образом, он не может быть признан российским дипломатическим представителем в Финляндии».54 К.Е. Кованько не был сторонником Советской власти и не сочувствовал большевизму, но чтобы иметь какой-то официальный статус, он вынужден был принимать полномочия из рук Советского правительства, так как другой реальной власти в России на тот момент не существовало. Однако тот факт, что он был уполномочен советским правительством, давал финским властям повод подозревать его в большевизме и в шпионаже в пользу Советской России. Утром 22 мая дом представителя Российской республики в Хельсинки на улице Булеварди был окружен полицией, служащие были временно задержаны, помещения канцелярии и ликвидационных комиссий подверглись обыску и были опечатаны. Протесты Кованько не возымели действия, а вечером того же дня он был вызван, под предлогом допроса, в полицию и арестован. Ему были предъявлены обвинения в том, что он самовольно именовал себя российским дипломатическим представителем, проживал в Хельсинки без особого разрешения и отказался передать властям российские казенные здания.55
Арест Кованько способствовал сплочению русских организаций. К.Г. Идман и министр иностранных дел К. Энкель, с которыми Виттенберг разговаривал по поводу ареста Кованько, предложили, «чтобы русское население избрало из своей среды представителей, которые могли бы сноситься с местными властями и через них с Сенатом».56 По инициативе Виттенберга состоялось заседание представителей Православного прихода, попечительства при приходе, Русского благотворительного общества, Педагогического общества, Русского кооператива, Совещательного комитета по делам русских учебных заведений и общества «Русская колония в Финляндии». На совещании были избраны четыре представителя от русского населения: арестованный Кованько, Виттенберг, Арабажин и A.B. Игельстрем (последний работал заведующим славянским отделом библиотеки Хельсинского университета). Им поручалось от имени русских организаций поддерживать неофициальные контакты с финскими правительственными кругами. Выборные представители были утверждены финскими властями.57 Предпринятая русскими организациями кампания по освобождению Кованько, подкрепленная протестами НКИД, завершилась в конце концов успехом: в конце июня Кованько был освобожден. Его канцелярия возобновила работу под новым названием: «Русская канцелярия по эвакуации и помощи беженцам». Продолжало работу и общество «Русская колония», которое старалось оказывать помощь нуждающимся, содействовать их трудоустройству. При обществе были организованы бюро труда, швейная мастерская, курсы по изготовлению обуви.58
Дополнительные сложности относительно положения российских подданных в Финляндии создавались из-за того, что внутри русских организаций началась борьба за лидерство, которая вскоре стала перерастать в откровенные раздоры и интриги. Жертвой этих интриг стал К.Е. Кованько: в сентябре 1918 г. на имя губернатора лена Ууси-маа поступил донос, что Кованько, якобы, является большевистским агентом и что он
«собрал вокруг себя офицеров, зейновцев59 и других вредных для Финляндии людей, готовых в благоприятное время с оружием в руках выступить против Финляндии».60 С.Э. Виттенберг и секретарь канцелярии Е. фон Майдель считали автором этого доноса Арабажина, который, по их мнению, болезненно относился к популярности Ковань-ко и интриговал против него и против директора Александровской русской мужской гимназии В.В. Белевича. Вокруг Арабажина и газеты «Русский листок» группировались представители семейств, не первое поколение проживавших в Финляндии и считавших себя «коренными» жителями. Наиболее видными среди них были имевшие большой вес в хельсинкском православном приходе братья Владимир и Павел Леонтьевы и торговцы А.Ф. Андреев, A.A. Матросов и М.Д. Лаврентьев.61 «В настоящее время, - писал Виттенберг, - в ожидании выборов представителя русской колонии опасным конкурентом для г. Арабажина является полковник Кованько, который пользуется среди русского общества большим уважением. Вот почему нужно господину Арабажину устранить этого конкурента, а для этого он применяет такое низкое средство, как донос».62 5 октября Кованько был вызван в полицию, где получил распоряжение в 3-дневный срок покинуть Финляндию.
Вопрос о доносе обсуждался на расширенном собрании общества «Русская колония» 8 октября. К.И. Арабажин назвал обвинения Виттенберга голословными и потребовал третейского суда. Собрание, однако, на это не пошло и вынесло порицание Арабажину. Новым председателем правления общества был избран A.B. Игельстрем, а Арабажин не попал и в число выборных представителей.63 Он и его сторонники были вынуждены выйти из состава общества. На страницах «Русского листка» собрание было охарактеризовано как переворот, а М.Д. Лаврентьев назвал его проведение незаконным.64 Выборные представители обратились к губернатору с ходатайством об отмене распоряжения о высылке Кованько. Пока дело разбиралось, Кованько 21 октября скоропостижно скончался. После отпевания в Успенском соборе, по свидетельству Е. фон Майдель, «русский Гельсингфорс провожал его до кладбища через весь город».65
Между тем миграционный поток через российско-финляндскую границу переместился в противоположное направление. Весной-летом 1918 г. многие российские граждане воспринимали эвакуацию из Финляндии и возвращение на родину как благо и избавление от тех тягот и унижений, которые им пришлось перенести в независимой Финляндии. Российская реальность оказалась, однако, не менее суровой. По мере разрастания гражданской войны и углубления социально-экономического кризиса положение в России все более ухудшалось. «Красный террор», объявленный советским руководством в конце лета 1918 г., сделал положение «нетрудящихся» классов совершенно невыносимым. Спасаясь от голода, войны и террора, с конца лета - начала осени 1918 г. все большее число людей (среди которых, помимо российских граждан, было и немало бывших подданных Великого княжества Финляндского и иностранцев) стало переходить через границу на территорию Финляндии. В сентябре и октябре финские газеты сообщали о наплыве беженцев с Востока.66 Формально граница была закрыта, однако ее охрана с обеих сторон была организована явно неудовлетворительно. На совещании летом 1918 г. представителей комиссариатов Союза коммун Северной области отмечалось: «Сухопутная и морская границы с Финляндией охраняются настолько скверно, что фактически границу можно перейти и переехать совершенно свободно».67
Не лучше обстояло дело и на финской стороне. В частности, в «Хельсингин Сано-мат» в середине августа 1918 г. утверждалось: «Охрана восточной границы на побережье Финского залива еще оставляет желать лучшего. Эта обязанность возложена
L
исключительно на местные охранные дружины, но так как большинство их совершенно еще не организовано и лишено воинской дисциплины, то эта задача оказалась для них совершенно непосильной».68 В советской разведывательной сводке от 21 февраля 1919 г. сообщалось: «Число русских, бегущих из России, увеличивается. Границу проходят большей частью у Раасули. Красноармейцы, охраняющие границу, пропускают бегущих свободно, предварительно обобрав их».69
К концу 1918 г. наметилось и некоторое изменение отношения к проблеме беженцев в Финляндии на официальном уровне. После поражения Германии и ее союзников в первой мировой войне в ноябре 1918 г. прежнее прогерманское руководство страны во главе с П.Э. Свинхувудом было вынуждено уйти в отставку. Новым временным главой государства стал вернувшийся из-за границы К.Г. Маннергейм, имевший репутацию сторонника ориентации на Антанту. В изменившихся условиях русские беженцы могли рассчитывать в Финляндии на более благосклонное отношение со стороны властей.
Противников приема беженцев на территории Финляндии оставалось, впрочем, немало. В ряде газет была развернута кампания против допуска беженцев. Критике за слишком мягкое отношение к беженцам подвергались некоторые официальные лица, в частности премьер правительства Лаури Ингман, министр иностранных дел К. Энкель и пограничный комендант К.Н. Рантакари. Проблема беженцев вызвала дебаты в финляндском парламенте. Некоторые парламентарии требовали, чтобы доступ русским беженцам на финскую территорию был по-прежнему закрыт. С соответствующим запросом в парламенте выступил лидер Аграрного союза С. Алкио, считавший русских эмигрантов любой политической окраски потенциально опасными для интересов страны.70 Против проявления излишней, с их точки зрения, гуманности по отношению к русским выступали другие депутаты-аграрии А. Юутилайнен, A.B. Маннер и А.О. Вуоримаа, а также известная писательница и публицистка Текла Хултин. Последняя утверждала, что пребывание русских в пограничных местностях Выборгского лена подрывает мораль местного населения.
Премьер Л. Ингман, отвечая 17 января 1919 г. на запрос С. Алкио, заявил, что нельзя отказывать беженцам из России в предоставлении убежища, так как для многих из них это было бы равносильно вынесению смертного приговора. К тому же подобная мера вызвала бы негативную реакцию со стороны мирового общественного мнения. Премьер не отрицал возможности того, что под видом беженцев в страну могут проникать большевистские агенты. Одним из способов устранения потенциальной угрозы для внутренней стабильности он считал перемещение части беженцев из Выборгского лена и Хельсинки в те местности, «где имеются лучшие условия для их размещения и пропитания».71 Запрос С. Алкио был отклонен 64 голосами против 27.72 Более гуманное направление в политике, касающейся беженцев, взяло верх, что не в последнюю очередь было связано с позицией Англии и Франции, которую новое финляндское руководство вынуждено было учитывать. В середине мая 1919 г. Министерство внутренних дел направило циркуляр губернаторам ленов, в котором сообщалось, что «так как большинство иностранных держав признали независимость Финляндии и так как русские граждане, проживающие в Финляндии, приняли такую же точку зрения... то можно относиться с меньшей строгостью к русским, проживающим в Финляндии и к прибывающим в Финляндию...».73
Рубеж 1918-1919 гг. можно, таким образом, считать окончанием первого, самого тяжелого периода в истории русской диаспоры в независимой Финляндии и началом ее нового этапа, когда, помимо вопроса своего физического выживания, русские эмигранты стали пытаться решать и определенные политические задачи.
1 Невалайнен П. Изгои. Российские беженцы в Финляндии (1917-1939). СПб., 2003. С. 17.
2 Haimila М. Кип kumous vie kodin. Suomeen paenneet venäläiset 1917-1927 // Kansa ja kumous. Modernin Euroopan murroksia 1890-1930. Helsinki, 1998. S. 63.
3 Исаков С.Г. Профессор Хельсинкского университета К. И. Арабажин. Очерк жизни и деятельности // Studia Slavica Finlandensia. 1985. Т. IV. С. 96-97.
4 Там же. С. 99; Дубровская Е.Ю. Жизнь русской колонии в Финляндии весной 1918 г. (по материалам русскоязычной прессы) // Зарубежная Россия. СПб., 2000. Кн. 1. С. 62.
5 Дубровская Е.Ю. Жизнь русской колонии в Финляндии весной 1918 г. С. 63.
6 Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. II. Valkoinen terrori. Helsinki, 1967.
S. 125.
7 Karemaa O. Vihollisia, vainoojia, syöpäläisiä. Venäläisviha Suomessa 1917-1923. Helsinki, 1998.
S. 79.
8 Петроградская правда. 1918. 23 июля.
9 Дубровская Е.Ю. Жизнь русской колонии в Финляндии весной 1918 г. С. 63.
10 Karemaa О. Vihollisia, vainoojia, syöpäläisiä. S. 78.
11 Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. S. 128.
12 Ibid. S. 133. - «Старший морской начальник русских морских сил в Финляндии» А.П. Зеленой сообщал в рапорте начальнику морских сил Балтийского моря A.M. Щастному от 24 июля 1918 г., что «все матросы и солдаты, застигнутые в рядах Красной гвардии с оружием в руках, неукоснительно подвергались расстрелу». По сведениям Зеленого, число жертв в Тампере достигало 350 человек (РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 24).
13 ЦГА СПб. Ф. 143. On. 1. Д. 64. Л. 1.
14 Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. S. 129, 133.
15 А.П. Зеленой сообщал 21 апреля 1918 г. A.M. Щастному, что «при взятии города русские в общем не пострадали» (РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 1. Л. 41 об.).
16 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 24; Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. S. 133; Karemaa O. Vihollisia, vainoojia, syöpäläisiä. S. 82.
17 Цит. по: Дубровская Е.Ю. Жизнь русской колонии в Финляндии весной 1918 г. С. 64.
18 Петроградский голос. 1918. 9 мая,
19 Цит. по: РГА ВМФ. Ф. Р-342. On. 1. Д. 663. Л. 56.
20 Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. S. 134.
21 Петроградский голос. 1918. 9 мая.
22 PIA ВМФ. Ф. Р-342. On. 1. Д. 663. Л. 5.
23 Paavolainen J. Poliittiset väkivaltaisuudet Suomessa 1918. S. 131.
24 Uusi Suometar. 1918. 17. huhtikuuta; Uusi Päivä. 1918. 11. toukokuuta.
25 Энгман M. После России // Север. 1992. № 11-12. С. 132.
26 Исаков С.Г. Профессор Хельсинкского университета К.И. Арабажин. С. 98.
27 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л, 29.
28 Виттенберг С. Э. Дневники. Запись за 13 мая 1918 г. // Bakhmeteff Archive of the Columbia University. New York (BAR). Collection of S. E. Vittenberg.
29 РГА ВМФ. Ф. P-42. On. 1. Д. 21. Л. 48.
30 Там же. Д. 4. Л. 28 об.
31 ГАРФ. Ф. Р-5801. On. 1. Д. 37. Л. 431 об.
32 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 21. Л. 64.
33 Там же. Д. 4. Л. 29 об.
34 Uusi Suometar. 1918. 28. huhtikuuta.
35 Suomen Senaatin Sisäasiaintoimituskunta - Viipurin läänin virkatoimittavalle Maaherralle // Ленинградский областной государственный архив в г. Выборге. Ф. 4. Оп. 16. Д. 678. Л. 1-1 об.
36 Об этом назначении НКИД был извещен 27 апреля (РГА ВМФ. Ф. Р-342. On. 1. Д. 668. Л. 2).
37 Документы внешней политики СССР. М., 1957. Т. 1. С. 329-330.
38 Виттенберг С. Э. Дневники. Запись за 14 мая 1918 г.
39 Записки С. Э. Виттенберга. Запись за 31 октября 1918 г. // BAR. Collection of S.E. Vittenberg.
40 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 1. Л. 42 об.
41 Hufvudstadsbladet. 1918. И maj.
42 Suomela J. Venáláisiá kauppiaita ja lehtimiehiáa itsenáistyvássá Suomessa. // Venáláiset kauppiaat Helsingin historiassa. Helsinki, 2002. S. 105.
43 РГА ВМФ. Ф. P-342. On. 1. Д. 663. Л. 38.
44 ГАРФ. Ф. Р-5801. On. 1. Д. 37. Л. 96.
45 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 30.
46 Петроградский голос. 1918. 31 мая.
47 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 30.
48 Там же. Ф. Р-92. On. 1. Д. 172. Л. 286, 298.
49 ЦГА СПб. Ф. 143. On. 1. Д. 140. Л. 210.
50 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 30 об.
51 Hufvudstadsbladet. 1918. 19. September. - Те же данные сообщала секретарь русской канцелярии Е. фон Майдель (Майделъ Е., фон. Дополнение к запискам С.Э. Виттенберга о событиях в жизни русского населения после отделения Финляндии от России (1918-1919 гг.). Л. 18 // BAR. Collection of S. E. Vittenberg).
52 Цит. по: Суомела Ю. Зарубежная Россия. Идейно-политические взгляды русской эмиграции на страницах русской европейской прессы в 1918-1940 гг. СПб., 2004. С. 42.
53 Виттенберг С.Э. Дневники. Запись за 8 мая 1918 г.; Майдель Е., фон. Дополнение к запискам С.Э. Виттенберга... Л. 12.
54 Uusi Suometar. 1918. 11. toukokuuta.
55 РГА ВМФ. Ф. Р-42. On. 1. Д. 4. Л. 27-27 об.
56 Виттенберг С. Э. Дневники. Запись за 28 мая 1918 г.
57 Новикова И.Н. Деятельность русских организаций в Финляндии в 1918 г. // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2001. С. 49-50.
58 Там же. С. 51.
59 То есть сподвижников бывшего финляндского генерал-губернатора Ф.А. Зейна, арестованного в марте 1917 г.
60 Записки С.Э, Виттенберга. Запись за 16 ноября 1918 г.
61 Suomela J. Venáláisiá kauppiaita ja lehtimiehiá itsenáistyvássá Suomessa. S. 103.
62 Записки С.Э. Виттенберга. Запись за 16 ноября 1918 г.
63 Майделъ Е., фон. Дополнение к запискам С.Э. Виттенберга... Л. 17-18.
64 Suomela J. Venáláisiá kauppiaita lehtimiehiá ja itsenáistyvássá Suomessa. S. 107-108.
65 Майдель E., фон. Дополнение к запискам С.Э. Виттенберга... Л. 18.
66 Hufvudstadsbladet. 1918. 6 September; Uusi Suometar. 1918. 21. syyskuuta, 3. lokakuuta
67 Рупасов A.M., Чистиков A.H. Советско-финляндская граница. 1918-1938. СПб., 2000. С. 32.
68 Helsinigin Sanomat. 1918.15. elokuuta.
69 РГА ВМФ. Ф. P-342. On. 1. Д. 267. Л. 8.
70 Karemaa О. Vihollisia, vainoojia, syópáláisiá. S. 119.
71 Рупасов A.M. Дебаты в эдускунте о беженцах из России. С. 25-28.
72 Karemaa О. Vihollisia, vainoojia, syópáláisiá. S. 119.
73 РГА ВМФ. Ф. Р-92. On. 1. Д. 286. Л. 225 об.
Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.
