CC BY
73
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
УДК 07.00.02
В.А. Аблизин СУДЬБА БАЛТИЙСКОЙ ПРОБЛЕМЫ В КОНТЕКСТЕ СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИХ ОТНОШЕНИЙ (АВГУСТ-СЕНТЯБРЬ 1939 ГОДА)
Статья посвящена судьбе Прибалтики накануне Великой Отечественной войны. Затронутая проблема сегодня носит политический характер. Договоренности по балтийскому сюжету используются нашими западными соседями для выдвижения к российскому правительству политических претензий. В Таллине, Вильнюсе и Риге считают советско-германское сближение 1939 г. «вероломным сговором», который уготовил республикам «гибель». Но правомерны ли такие обвинения и достаточно ли они аргументированы? Для ответа на такие вопросы необходимо обратить внимание на то, как происходило сближение сторон по балтийскому вопросу, на то, как участники переговоров оценивали свои возможности в этой проблеме.
W.A. Ablisin THE BALTIC PROBLEM FATE IN THE KONTEХT OF RUSSIAN AND GERMAN RELATIONSHIP (AUGUST-SEPTEMBER 1939)
Article is devoted to the fate of the Baltic Republics on the eve of the Great Patriotic War. The mentioned problem is a political issue now. The agreement on Baltic subject is used to put political claims to the Russian government by our western neighbors. Tallinn, Vilnius and Riga consider the Russian and German approach in 1939 to be unexpected which prepared led to death the republics. But are these accusations true and do they hare enough arguments? If we want to answer these questions it is necessary to pay attention to the fact haw the sides approach on LIFE Baltic problem and how the participants of negotiations appreciate their possibilities on such an important problem.
11 апреля 1939 г. Гитлер утвердил план польской операции (директиву «Weiss»). Ее политическая сторона требовала добиться нейтралитета СССР в будущей акции [1, s.303]. Берлин взялся за серьезную обработку Москвы. 15 мая [2, л.212] (17 - по немецким данным[1, s.320]) от гитлеровского руководства поступил первый серьезный сигнал к началу переговоров по улучшению двусторонних отношений. Заведующий экономическим отделом германского МИДа Г. Шнурре беседовал по данному поводу с советским послом в рейхе Г.А. Астаховым. Согласно немецкой записке разговора, «полпред подробно объяснил, что у сторон нет каких-либо серьезных причин, мешающих
укреплению их политических отношений» [1, s.321]. Советский вариант беседы расходится с такой записью. Согласно донесению Астахова, он не произносил слов о «готовности» Кремля к широкому диалогу [3, с.267]. Немецкий дипломат приписал коллеге то, что хотела слышать нацистская верхушка, поэтому за такую смелость он не был наказан. В 20-х числах мая в Кремле состоялось многодневное совещание. Его материалы по-прежнему остаются для историков неизвестными. Тем не менее, нельзя не предположить, что на заседании обсуждались перспективы поэтапного улучшения советско-германских отношений. В пользу такого мнения говорит тот факт, что уже 23 мая (по немецким данным - 22 мая [4, s.45]) сталинское руководство осторожно намекнуло на «необходимость подведения под советско-германские отношения политической платформы» [3, с.283]. Берлин тотчас же попытался выяснить, «что советское правительство подразумевает под политической платформой» [4, s.47].
Москва ответила незамедлительно. В числе главных для себя вопросов она указала и балтийскую проблему, но гитлеровское правительство в первый момент не решилось развивать эту проблему дальше, т. к. она сама была важна для немецкой стороны. 20 мая 1939 г. было подписано германо-литовское соглашение, по которому рейх пообещал Каунасу возвратить Вильно, которое с 1920-х гг. удерживалось Польшей. 7 июня Германия поспешила заключить договора о ненападении с Латвией и Эстонией. Английские и французские газеты (такие, как, например, «Ппaided press», «Quickly Revue» и «World Politics») сообщали, что «благодаря достигнутым соглашениям нацисты уже считают Прибалтику своим «жизненным пространством»» [5, s.45-46]. Поэтому так просто уступать Москве в балтийском вопросе в рейхе не собирались, но поскольку от сближения с русскими зависела польская кампания, нацистская верхушка решила продолжить переговоры, только теперь уже избегая разговора о Прибалтике.
14 июня Г. А. Астахов побывал в гостях у болгарского коллеги Б. Драганова. Тот, выполняя поручение немецких коллег, пожелал советской стороне «скорейшего улучшения» отношений с Берлином. Он утверждал, что германское руководство «пойдет на самые широкие уступки в польском и балканском вопросах» [1, s.331]. Такова версия встречи в изложении советского поверенного, но совсем другую картину нам рисует дневник болгарского дипломата. Драганов будто бы указал, что Астахов сам выразил «готовность своего правительства пойти на поэтапное улучшение двусторонних отношений», при этом он будто бы «настойчиво спрашивал, как Берлин мыслит будущее обсуждение балтийской проблемы» [3, с.247, 255]. В записи поверенного нет ничего подобного. Но кому же в таком случае верить? Нарком иностранных дел В.М. Молотов предписывал своему послу на переговорах с берлинскими коллегами «придерживаться предельной осторожности» [1, s.353]. Астахов между тем понимал, что в Кремле не намерены ограничиваться полунамеками, наоборот, полученные инструкции убеждали его в готовности советского руководства «торговаться» и, в первую очередь, по балтийскому сюжету. Поэтому для будущей подстраховки он мог взять на себя смелость поднять данный вопрос, прекрасно понимая, что в случае неудачи от него можно будет с такой же легкостью отказаться.
17 июня гитлеровское правительство снова попыталось добиться улучшения германо-советских отношений, но зондаж потерпел неудачу. Москва требовала определиться с балтийским сюжетом [6, с.120-123]. Но в рейхе не спешили с решением этой проблемы. Переговоры с русскими были отложены, германское правительство переключилось на контакты с англичанами. Вопросы, которые там поднимались, касались оформления соглашения о ненападении и невмешательстве. Английское руководство даже соглашалось обсудить с немцами их интересы на восточной половине континента [1, s.361-362]. В Кремле не были известны подробности этих переговоров, но предположить содержание поднятых вопросов было не так-то трудно. В течение нескольких месяцев советская сторона осторожно намекала, что ждет от рейха сближения на таких же условиях, но нацистская верхушка намека не понимала, ее внимание в тот момент было
полностью поглощено переговорами с англичанами. Москва поэтому решила действовать смелее. 26 июля Г.А. Астахов от имени советского правительства беседовал с
заведующим экономическим отделом германского МИДа Г. Шнурре. Тот, отвечая на вопросы советского коллеги, заявил о готовности своего правительства обсудить с русскими коллегами перспективы двустороннего сближения, но при этом дипломат умолчал о том, как это должно выглядеть [3, с.279].
29 июля Москва повторила, что она «намерена приветствовать улучшение политических отношений», но «в чем должно выразиться это улучшение, пускай, -заявила она, - подумает германское правительство». Берлин промолчал. Тогда 3 августа Москва переслала в рейх телеграмму, в которой правительство России первые отчетливо высказалось за оформление секретных протоколов, но о том, как они будут выглядеть, опять-таки должна была подумать нацистская верхушка [3, с.293]. Но немецкая сторона снова не ответила на предложение, ее внимание было по-прежнему поглощено переговорами с англичанами. 3 и 6 августа британский кабинет министров уведомил гитлеровское руководство о своем согласии оформить с ним двусторонний «пакт о ненападении и невмешательстве». 9 и 10 августа Лондон повторил, что «проведение двусторонних переговоров сможет разрядить сложившуюся напряженность по любому вопросу, даже по польскому и балканскому [3, с.307]. Однако нацистская верхушка на эти предложения не ответила, немецкие лидеры убедились, что раз англичане идут на такие широкие обещания, значит, они не обладают реальными рычагами воздействия на своих восточных союзников, поэтому продолжать свои переговоры по польскому вопросу им нет никакого смысла.
10 августа гитлеровское правительство вернулось к переговорам с советскими коллегами. Министр иностранных дел рейха И. Риббентроп в тот день встретился с Г.А. Астаховым. Посол в телеграмме отметил, что германское правительство «для получения от советской стороны нейтралитета в польской кампании готово на такие декларации, какие раньше могли бы показаться совершенно нетерпимыми». «Германия, -отчитывался дипломат, - готова договариваться по всем интересующим нас вопросам, в том числе и по балтийскому» [3, с.313-314].
11 августа под влиянием полученного сообщения в Кремле было принято решение «активизировать» свои переговоры с рейхом [2, л.239]. Но решающего поворота и на этот раз не происходит. Москва по-прежнему дожидается, что будущий партнер первым выступит с инициативой обсуждения намеченного секретного протокола. Берлин между тем считает, что инициативу в таком сложном вопросе должна проявить советская сторона. Пауза затягивается, сталинское руководство решается ускорить события. 19 августа управление внешней разведки (4-е отделение 5-го управления ГУГБ НКВД СССР под руководством майора П.А. Судоплатова) получило указание выяснить условия улучшения советско-германских отношений. В числе наиболее важных вопросов сближения значился и балтийский сюжет [3, с.315], но выполнить поставленную задачу резидентам разведки не удалось. В тот же день немецкий посол в Москве Ф. фон Шуленбург на встрече с
В.М. Молотовым подтвердил согласие Берлина признать за советскими коллегами «все интересующие их вопросы». Дипломат просил ускорить процедуру улучшения политических отношений. Молотов, между тем, заявил, что «на данный момент невозможно даже приблизительно определить дату подписания надлежащих соглашений» [3, с.317]. Казалось, что намеченное сближение в очередной раз ускользает из немецких рук. Однако уже через сорок минут после окончания разговора дипломат был вновь неожиданно вызван в наркомат иностранных дел. Что произошло за эти минуты - неизвестно. Решение, тем не менее, было принято, сталинское руководство согласилось на немедленное улучшение своих отношений с гитлеровским правительством [2, д.1026, л.187].
23 августа произошло долгожданное оформление отношений. Переговоры сторон продолжались больше четырех часов, польский и балканский сюжеты не встретили серьезных трудностей, сложности возникли с балтийским вопросом. Известно, что
накануне вылета фюрер в течение долгого времени «напутствовал» свою делегацию «торговаться» с русскими о равноправном распределении интересов на балтийском побережье [7, с.262]. Но сталинское руководство с самого начала отвергло германские притязания. Участники переговоров согласились с тем, что «в случае территориальнополитического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия и Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР» [3, с.322]. Таким образом, Берлин получил одну только Литву, но в документе не говорилось о том, как германское правительство сможет закрепить там свое влияние. То же самое относится и к сталинскому руководству - документ признавал за советской дипломатией интересы в Эстонии и Латвии, но о том, как, когда и каким способом советская сторона разыграет свою карту в данном вопросе, оставалось неясным. Перспектива очередных «мюнхенских соглашений» даже после оформления сближения еще не была окончательно похоронена. Политическая ситуация августа и сентября 1939 г. была настолько запутанной, что лидеры всех ведущих держав, включая и советское руководство, старались подписывать максимально расплывчатые соглашения, которые в зависимости от складывающейся ситуации можно было бы трактовать так, как вздумается. Поэтому нельзя согласиться с М.И. Мельтюховым, который считает, что соглашения «открыли» сталинскому руководству дорогу к расширению своих западных границ [8, с.81-82]. Нельзя поддержать и точку зрения
С.З. Случа, считавшего, что уже в августе секретный протокол «зафиксировал» будущую советскую границу на западе [9, с.16-17]. М.И. Семиряга [10, с.67] и В.В. Карпов [11, с.227.] справедливо полагают, что на момент подписания договоров политическая ситуация складывалась как «ничейная». Перспектива очередных «мюнхенских соглашений» по польскому, балтийскому и любому балканскому вопросу на протяжении последней недели августа еще не была окончательно похоронена. А.В. Шубин [12, с.351-352, 357-358] и В.К. Волков [13, с.45-46] по данному поводу считают, что вопросы, поднятые на переговорах с немцами, позволяли сталинскому руководству заявить о своих интересах на будущих «мюнхенских или им подобных переговорах». Однако в Кремле не были уверены в том, что германское правительство согласится учесть их политические интересы.
20 сентября гитлеровское руководство, пользуясь достигнутым соглашением, навязало литовской стороне «договор о защите» ее границ. В соглашении указывалось, что «в целях обеспечения взаимных интересов литовская республика становится под защиту германского вермахта» [3, Ьё.7, б.103]. Для закрепления достигнутого соглашения берлинские дипломаты взялись за подготовку конвенции о взаимопомощи, которая открывала вермахту прямую дорогу к оккупации республики [14, с.53]. Но переговоры сторон не состоялись. 23 сентября сталинское руководство проинформировало немецких коллег о своем желании уточнить секретный протокол по балтийскому вопросу.
24 сентября Берлин согласился с советскими условиями, и на следующий день стороны согласовали время проведения переговоров [1, Ьё.7, б.118]. 25 сентября Гитлер подписал директиву № 4 (операция «¥етс5>>), которая предписывала провести оккупацию литовских земель [15, б. 123]. В рейхсканцелярии не рассчитывали встретить даже незначительного сопротивления, но осуществить свое намерение нацистской верхушке не удалось.
28 сентября открылись советско-германские переговоры. Долгое время о содержании контактов можно было судить только по их результатам, поскольку протоколы и черновики бесед даже сейчас не известны историкам. Советских записей, видимо, попросту не существует в природе. Немецкие же записи переговоров не отличаются точностью, поскольку достигнутые соглашения для нацистских лидеров, как, впрочем, и для советского руководства, носили временный характер. Тем не менее, сегодня это единственный источник, который позволяет представить нехитрую картину далеких событий. Как и в случае с августовскими соглашениями, договор «О дружбе и
границе» (в германских документах документ трактуется как соглашение о «Границе и дружбе» [1, Ьё.7, б.97.]) готовился в спешном порядке уже в самой советской столице после прилета германской делегации. Тем не менее, участникам переговоров удалось избежать той нервозности, которая сопровождала подписание августовских соглашений. Договор был подписан быстро, но, как и в августе, сложности возникли с польским и балтийским сюжетами. В рейхсканцелярии полагали, что русские согласятся передать им больше половины литовских земель [1, Ьё.7, б.133.]. И. Риббентроп вспоминал, что его визит в Москву должен был быть «слишком кратким» [16, с.158]. Но немецким расчетам не суждено было сбыться. Переговоры длились больше четырех часов. Москва с самого начала переговоров предложила два варианта будущего секретного протокола. Первый вариант сводился к уточнению старого секретного протокола, второй же вариант предполагал «размен» в литовском вопросе. В Кремле планировали ограничиться первым вариантом [17, с.115-116]. Однако в последнюю минуту сталинское руководство потребовало согласиться признать ее интересы в Литве. «Если же, - пригрозила советская сторона, - германская делегация не согласиться с ее интересами, она «может тотчас же улетать» [18, с.172]. Изменить свое мнение советских лидеров заставили сведения разведки о том, что вермахт «приготовился» к балтийской акции [2, д.1026, л.145].
Для германской делегации ультиматум оказался полнейшей неожиданностью. И. Риббентроп вспоминал: «Упорство русских в достижении политических задач дало о себе знать, когда их руководство в противовес августовскому соглашению заявило о своем интересе в литовском вопросе, и поскольку в данном вопросе русские были весьма настойчивы, я по телефону тотчас же поставил о том в известность фюрера. Некоторое время спустя он сам позвонил мне и заявил - явно с нелегким сердцем, - что согласен отдать республику под советское влияние» [16, с.172]. Участниками встречи было зафиксировано, что «территория Литвы включается в сферу советских интересов, т.к., с другой стороны, люблинское воеводство и советская половина варшавского воеводства включаются в зону германских интересов» [1, Ьё. 7, б. 159]. В заключение переговоров германская делегация поинтересовалась, как советская сторона мыслит себе будущее решение балтийского вопроса? Секретарь германского посольства в Москве Г. Хильгер записал, что сказал Сталин: «Со стороны балтийских правительств в настоящий момент не предвидятся какие-либо серьезные эскапады, потому что они все изрядно напуганы недавними польскими событиями. Но если вдруг балтийские лидеры не согласятся на заключение договоров о помощи, то с помощью оружия советская сторона заставит их пойти на подписание соглашений». В заключение он успокоил немецкую сторону, что соглашения «не затронут балтийских режимов, они останутся прежними» [4, б.69].
В отечественной и зарубежной историографии принято считать, что сентябрьский секретный протокол окончательно «закрепил» за сталинской дипломатией «карт-бланш» в балтийском вопросе. Сторонники данного взгляда утверждают, что поскольку произошел «размен» областями, то нельзя не говорить о том, что немецкая сторона признала за советскими коллегами возможность аннексирования прибалтийских республик [8, с.158]. Но с подобным взглядом на содержание договора спешить не следует. Военное и партийное
руководство рейха не было довольно укреплением германо-советских отношений. Руководитель 2-го управления немецкой армейской разведки (по организации диверсий и саботажей на вражеских территориях) подполковник Г. Гросскурт записал в дневнике, что «в верхушке вермахта и правительства царит возмущение по поводу того, что фюрер дал большевикам возможность беспрепятственно продвинуться вперед» [18, б.38]. Гитлер между тем тоже не питал иллюзий насчет того, что может произойти с Прибалтикой в недалеком будущем. Но почему же в таком случае фюрер смирился с советскими условиями, только ли потому, что за польской операцией уже готовилась западная кампания и поэтому германское руководство по-прежнему нуждалось в серьезной
поддержке советского партнера? Нет, конечно, нацистская верхушка полагала, что советскую сторону удастся «сдержать» громкими победами немецкого оружия.
6 октября Гитлер на очередном заседании германского рейхстага, коснувшись германо-советских отношений, произнес: «Договор с русскими является поворотным пунктом в развитии внешней политики рейха. На Востоке Европы общими советскими и немецкими усилиями установлено спокойствие. Интересы каждой стороны в данном вопросе полностью совпадают. Заключенное соглашение достаточно ясно показывает, что утверждения о германских намерениях экспансии далее на восток являются выдумкой. Каждый на своем участке будет устанавливать свои интересы и строить там свою собственную мирную жизнь» [19]. Вместе с тем фюрер, чтобы предостеречь депутатов от переоценки германо-советских соглашений, заявил, что «никаким договором нельзя обеспечить длительный нейтралитет Советской России. Незначительная ценность соглашений, закрепленных договорами за последние годы, проявлялась во всех отношениях. Прочная гарантия от большевистских сюрпризов заключена в демонстрации германского могущества» [20, с.387]. Из Берлина тогда же заверили балтийских коллег, что «уступки русским сегодня носят всего лишь временный характер» [4, s.51, 55]. В Москве между тем также не отрицали того, что улучшение отношений с нацистским режимом - явление временное. Советские лидеры понимали, что достигнутые соглашения являются всего лишь «клочком бумаги», которую партнеры намерены придерживать до завершения боевых действий на западе.
В сентябре-октябре 1939 г. правительство СССР, пользуясь моментом, потребовало от балтийских правительств заключить договоры о взаимной помощи. Советские соседи согласились, на территории республик той же осенью появились гарнизоны Красной Армии. Между тем до окончательного решения проблемы еще было далеко. Москва рассчитывала на длительный характер французской кампании, прикрываясь ей, она рассчитывала склонить балтийские столицы к принятию советского протектората [8, с.163-165]. Блицкриг немецкого оружия в июне 1940 г. оказался для кремлевских лидеров полнейшей неожиданностью. Москва в изменившейся ситуации подготовила вариант перестановок в балтийских кабинетах с участием немецких коллег [2, д.1026, л.183]. Однако в последний момент от такого варианта решили отказаться. Советская разведка сообщила, что 14 июня германское руководство по планированию военно-морских операций (Oberkommando der Kriegsmariene - ОКМ) на очередном военном совещании попыталось привлечь внимание фюрера к активности русских в балтийском вопросе. Однако, как явствует из сообщений нелегалов, с самого начала «Гитлер пресек разговоры по данному вопросу» [21, л.223]. Сообщение придало Москве уверенности. 15 и 16 июня прибалтийским республикам был предъявлен ультиматум, который, как известно, привел к их молниеносной и бескровной советизации. Быстрота и жесткость сталинских действий были продиктованы необходимостью укрепления советских западных рубежей. В Кремле видели, что вермахт, закончив французскую кампанию, уже начал разворачиваться на восток.
ЛИТЕРАТУРА
1. Auswärtige deutsche Politik 1939-1941 . Bd. 11. Baden-Baden: Verlag von den Tübingen, 1977. Serie A. Bd. 6. 412 s.
2. РГАСПИ. Ф. 494. Оп. 3. Д. 1025. 222 л.
3. Год кризиса. 1938-1939. Документы и материалы: в 2 кн. М.: Политиздат, 1990. Кн. 2. 345 с.
4. Waizsäckker-Papiere. 1939-1950. Frankfurt-am-Meine: Reiner wunderlich
Verlag, 1974. 458 s.
5. Schauplatz von Baltikum. 1939-1941. Die Dokumente: Vovinkel Verlag, Berlin. 1999.
231 s.
6. Документы и материалы кануна Второй мировой войны: в 2 кн. М.: Политиздат, 1947. Кн. 2. 226 c.
7. Папен Ф. Вице-канцлер Третьего рейха. 1933-1945 гг. Воспоминания / Ф. Папен. М.: Центрополиграф, 2006. 592 c.
8. Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина 1939-1941 гг. / М.И. Мельтюхов. М.: Вече, 2000. 565 с.
9. Случ С.З. Внешнеполитическое обеспечение польской кампании и Советский Союз // Международные отношения в начале Второй мировой войны (сентябрь 1939 -август 1940 г.) / С. З. Случ. М., 1990. С. 3-22.
10. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 гг. / М. И. Семиряга. М.: Экспресс, 1992. 345 с.
11. Карпов В.В. Генералиссимус: в 2 кн. / В.В. Карпов. Калининград: Янтарный сказ, 2005. Кн. 1. 456 с.
12. Шубин А.В. Мир на краю бездны. 1929-1941 гг. / А.В. Шубин. М.: Вече, 2004.
389 с.
13. Волков В.К. Узловые проблемы новейшей истории стран Юго-Восточной Европы / В.К. Волков. М.: Институт славяноведения и балканистики. 2002. 213 с.
14. Крысин М.Ю. Прибалтика между Гитлером и Сталиным / М.Ю. Крысин. М.: Вече, 2005. 311 с.
15. Kriegstagebüch Oberkommando der Wehrmacht. Bd. 11. Frankfurt-am-Maine: Reiner wunderlich Verlag, 1979. Bd. 6. (August 1939 - Dezember 1940). 187 s.
16. Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания / И. Риббентроп. М.: Мысль, 2003. 213 с.
17. Верховский Я.Г. Тайный «сценарий» начала войны / Я.Г. Верховский, В.И. Тырмос. М.: Яуза, 2005. 263 с.
18. Grosscurt H. Tagebücher eines Abwehroffiziers 1939-1940 / H. Grosscurt. Stuttgart: Verlag von Steiner, 1970. 208 s.
19. Deutsche Diplomatisch-Korrespondenz. 1940. 6 Oktober.
20. Нюрнбергский процесс. Документы и материалы: в 8 т. М.: Изд-во
юридической литературы, 1987. Т. 3. 589 с.
21. РГВА. Ф. 28. Оп. 3. Д. 587. 278 л.
Аблизин Владимир Александрович -
кандидат исторических наук, доцент кафедры «История Отечества и культуры» Саратовского государственного технического университета
Статья поступила в редакцию 10.04.07, принята к опубликованию 03.07.07
