CC BY
125
психоанализа. Клиент надеется, что таким образом ему удастся избежать вызывающее кратковременную боль осознание, сохранить порожденные неврозом привычки и поведение, которые являются для него также источником «вторичной выгоды». В ходе прежних попыток клиента решить проблему, с которой он сталкивается, они могли выполнять определенную функцию. Поэтому мы настоятельно советуем психоаналитику вначале проявлять сдержанность в отношении сопротивления клиента. Лишь в тех случаях, когда клиент существенно мешает ходу психоаналитического процесса, необходимы соответствующие контрдействия, осуществляемые в приемлемой для клиента форме.
Сопротивлению в проблемно-ориентированном психоанализе не придается такое большое значение, как в классическом психоанализе. Психоаналитик, работающий в соответствии с принципами психоанализа, задает себе вопрос: «В какой момент сопротивление изменениям становится столь значительным, что в ходе психоанализа против него приходится принимать меры?» Не каждое сопротивление следует устранять. В некоторых случаях сопротивление способствует адаптации, в силу чего выполняет важные функции.
Психоаналитику полезно помнить о том, что и он сам может провоцировать сопротивление, что служит доказательством способности клиента к адаптации. В тех случаях, когда психоаналитик полагает, что столкнулся с сопротивлением, мы рекомендуем ему задать себе следующие вопросы:
- какое чувство вызывает сопротивление?
- какой мотив скрывается за сопротивлением?
- как выражает клиент сопротивление?
Целенаправленная работа с сопротивлением может оказаться необходимой лишь тогда, когда предпринимавшиеся до сих пор психоаналитические действия не привели к преодолению или обходу сопротивления. К интерпретации сопротивления в психоанализе приступают лишь тогда, когда нет никаких сомнений в его существовании, и клиент признает, что сопротивление имеет место.
Психоаналитик в проблемно-ориентированном психоанализе должен постоянно задавать себе вопросы: что я хочу интерпретировать, почему я хочу интерпретировать и как я могу сделать интерпретацию понятной для клиента? Возможно, потребуется задать и некоторые дополнительные вопросы.
В межчеловеческих отношениях всегда имеет место элемент бессознательного, понимаемого так, как об этом говорилось выше. Но в проблемно-ориентированном психоанализе не всегда бывает целесообразно сразу заниматься бессознательным. Вначале следует выяснить, показан ли в данном конкретном случае довольно трудоемкий процесс осознания, а также осуществим ли он. Как известно, большинство приемов, используемых в глубинном психоанализе и направленных на активизацию сознания, подходят для долгосрочного психоанализа. Изучение краткосрочных видов психоанализа позволяет, однако, утверждать, что при соответствующем подходе методы, способствующие активизации сознания, вполне приемлемы и при ограниченном во времени психоаналитическом процессе (как это имеет место при психоанализе).
А.П. Некрасов*, И.Н. Кондрат**, И.Л. Третьяков***
Субкультура в местах лишения свободы и историческое ее развитие
Субкультура — явление сложное и многогранное, и функционирует она практически во всех социальных системах. Она служит условием их жизнедеятельности. По сути дела, каждая социальная общность людей имеет свою субкультуру. Своя субкультура сложилась и в криминальном мире. Криминальная субкультура является продуктом антиобщественной деятельности и во многом ее существование обусловлено наличием профессиональной и рецидивной преступности. Именно рецидивисты, и, в особенности, профессиональная часть, являются хранителями и носителями этой субкультуры. Она вырабатывается опытом преступной деятельности, сохраняется и передается из поколения в поколение в среде преступников.
В обществе существует несколько больших разновидностей субкультур. Первая - формальная (официальная) субкультура. Это слой жизнедеятельности человека, связанный с отношением его к основным функциональным ценностям общества: труду, учебе, общественной работе и т.п. Это социально-позитивная, официально одобряемая субкультура людей, призванных жить вместе, в одном
* Начальник кафедры уголовного права и криминологии Самарского юридического института ФСИН РФ, кандидат юридических наук, полковник внутренней службы.
** Кандидат юридических наук.
*** Доцент кафедры уголовного права и криминологии юридического факультета Санкт-Петербургского государственного политехнического университета.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
социуме. Например, для несовершеннолетних она связана с исполнением Закона «Об образовании», когда он обязан посещать школу, овладевать знаниями. Взрослый, трудясь на производстве, должен соблюдать трудовую и технологическую дисциплину. За нарушение установленных правил они могут подвергаться определенным санкциям (увольнением, предупреждение и пр.).
Вторая - это неформальная (неофициальная) субкультура. Ее можно разделить на два подвида: асоциальную и криминальную. Асоциальная субкультура формируется в группах людей, отступивших от официального образа жизни, объединившихся на основе определенной идеи. Они еще не являются нарушителями норм уголовного закона, однако допускают асоциальные отклонения, связанные с нарушением спокойствия людей, допускающие административные правонарушения. Например, в свое время в нашей стране яркими представителями неформальных асоциальных молодежных объединений являлись группы металлистов, панков, рокеров и пр. Они отличались своими нормами поведения, ценностями, атрибутами, знаково-опознавательной системой, жаргоном и пр. Каждая из таких групп представляла собой слой в молодежной субкультуре, «то бесконечно отдаляющийся от общечеловеческих ценностей, то приближающийся к ним»1.
Асоциальные группы могут перерасти в криминальные. Это в значительной мере зависит от состава группы и сложившейся в ней ситуации. Криминальная субкультура чаще всего «осваивается» именно в таких группах. В них насаждаются нормы - ценности, оправдывающие преступный характер деятельности и обеспечивающие единство в достижении криминальных целей. В литературе такая субкультура получила наименование «криминальной подкультуры», «другой жизни», «неформальной жизни».
Термин «другая жизнь» пришел из времен ГУЛАГ а. Он употреблялся администрацией лагерей для характеристики норм, ценностей и системы взаимоотношений в среде осужденных.
Криминальная субкультура представляет собой слоеный пирог, в котором определены субкультуры групп, занятых конкретной криминальной деятельностью, отражающей степень их организованности и профессионализма. В связи с этим в рамках криминальной субкультуры выделяются субкультуры: тюремная, воровская, валютчиков, наркоманов, проституток, рэкетиров, сутенеров и пр.
Надо заметить, что криминальная субкультура порождена культурой официальной. Возьмем для примера период застоя нашего общества. Резкое падение нравов (утрата чувства чести, собственного достоинства, верности своему слову и т.д.) привело к падению нравов и в преступном мире. Воровские «законы» утратили свой священный характер. Человек объявлял себя «вором в законе», если ему это было выгодно, если невыгодно — говорил, что «выходит» из «закона». Обществом правила номенклатура с ее принципом вседозволенности. У кого было больше прав, тот и был правым. Это тоже сказалось на поведении преступников: они оказались психологически готовы к совершению любого преступления, поскольку не было внутренних тормозов и принципов преступной профессиональной морали, способных удержать их от этого.
С другой стороны, криминальная субкультура не только порождена культурой официальной, но и находится с ней в антагонистических отношениях. В ней выработано резко отрицательное отношение к официальным нормам, правилам и порядкам.
В то же время криминальная субкультура паразитирует на общечеловеческих нормах и ценностях общества. Например, чувство гражданского долга подменяется понятием долга воровского, товарищество — круговой порукой, дружба — преданностью лидеру или преступной группе («воровской семье») и т.п.2
Надо заметить, что криминальная субкультура существовала еще в царской России до революции, затем перешла в советское общество и до сих пор регулирует жизнь преступных сообществ. В дореволюционный период мораль преступников-профессионалов поддерживала полиция, т.к. иметь дело с теми, кто придерживался определенных принципов, было легче, чем бороться с так называемыми спонтанными преступниками. Она держала профессионалов на учете и знала, чего от кого можно ожидать. «Полицейские знали, - замечает в связи с этим В.Ф. Пирожков, - что «воры гопники», «форточники», мошенники не пойдут, например, на «мокрое дело» не только из-за боязни слишком сурового наказания, но и из-за «идейных соображений». Каждый профессионал имел свой преступный почерк («модус операнди»), по которому полиция легко «вычисляла» его3.
Всеобщая криминализация советского общества, пропущенного через ГУЛАГ, привела к стиранию граней между профессиональной и непрофессиональной преступностью, к размыванию границ четко обозначенной «воровской» субкультуры. Преступники-профессионалы прошлого имели более строгую «криминальную мораль», нежели «мораль» советских и тем более сегодняшних криминальных сообществ. Например, в прошлом звание «вора в законе» надо было заслужить, его невозможно было купить, получить по «блату». Вот как рассуждает старый вор по кличке Лихой,
оказавшись в офисе современного «вора в законе»: «Вот, оказывается в чем дело. “Вор в законе”, он же — глава кооператива, бизнесмен, действующий легально. А оборотная сторона медали скрыта от посторонних глаз. Неплохо придумано, но для карманников старой закалки непривычно и просто неприемлемо. Быть “в законе” означало для нас заниматься только воровским ремеслом, нигде не работая. Не говорю о том, что “боссов” ... тоже не существовало. “Воры в законе” были равны, никто не имел права давить своим опытом или авторитетом, на сходках все решалось голосованием.
Вот так одну позицию за другой сдают наши неписаные законы, что держались десятки лет. А прежде за нарушение хотя бы одного из них “босяки” своего рода наказывали, порой жизни лишали...»4.
В.Ф. Пирожков объясняет трансформацию криминальной субкультуры прежде всего тем, что в годы культа личности в тюрьмах и колониях оказалась значительная часть передовых людей (старые интеллигенты, революционеры, служащие, военные, работники культуры и искусства, ученые). Своими гуманистическими идеалами, бескорыстием, милосердием, верностью слову они оказывали позитивное влияние на воровской мир, облагораживали его. Боясь такого влияния, представители правоохранительных органов, и прежде всего внутренних дел, стали натравливать уголовников на «политических», пытаясь «выбить» у них признание, заставить пойти на самооговор и т.п. Со временем это привело к падению морали в профессиональных и спонтанных группах преступников5.
В настоящее время, как и в прошлом, криминальная субкультура является основным механизмом криминализации общества, в особенности молодежи. Ее опасность заключается в том, что она служит механизмом сплочения криминальных групп, искажает и даже блокирует процесс социализации личности, а также стимулирует преступную деятельность отдельных личностей. Более того, она имеет тенденцию к упорядочению и систематизации в масштабе страны.
Криминальная субкультура, имея агрессивный характер, становится связующим звеном первичной и рецидивной преступности. В целом она является социально-психологическим механизмом эскалации всей преступности.
В современный период распространению и закреплению криминальной субкультуры способствует обвальный рост количества детективной литературы, детективных кино- и видеофильмов, в которых красочно смакуются отдельные элементы преступной деятельности, их роль и функции в жизни членов преступных сообществ.
В советское время еще одной причиной агрессии криминальной субкультуры были мощные миграционные процессы, связанные с «великим переселением» людей на «стройки коммунизма». Туда направлялись и амнистированные, и условно освобожденные из мест лишения свободы, и условно осужденные, определялись на них и несудимые граждане. Сливаясь в один поток, официальная и воровская субкультура порождали в местах строек коммунизма особый социально-психологический климат.
Криминальная субкультура исследовалась и учеными, и писателями в работах по криминологии, уголовно-исполнительному праву, юридической психологии. Описание структурных элементов данной субкультуры можно найти у М.Н. Гернета, А.С. Макаренко, В.И. Монахова, А.Подгурецкого, Г.Медынского, Н.А. Стручкова, В.Чезлидзе и др, Глубокий анализ субкультуры можно встретить в художественных произведениях А.Солженицына, А.Шведова, В.Шаламова, А.Безуглова, Н.Думбадзе и др.
Сделаем небольшой исторический экскурс в плане исследования криминальной субкультуры в научной и художественной литературе.
В дореволюционный период анализ отдельных жестких нравов преступного мира произвел Г.Н. Брейман в книге «Преступный мир. Очерки из быта профессиональных преступников» (Киев, 1901). Этим же занимались ученый-этнограф С.В. Максимов и писатель В.М. Дорошевич.
В послереволюционный период рассматриваемому феномену посвящают свои труды Е.Г. Ширвинт, Ю.Ю. Бехтерев, А.М. Швей, Л.Мельшин. Определенное внимание ему уделял М.Н. Гернет в трудах «Право на жизнь», «В тюрьме», «История царской тюрьмы и каторги» и др. В этих работах ученый обратился к среде обитателей тюрем, их обычаям, традициям, развлечениям. Конечно, в первоначальный период после революции субкультуру преступного мира, как это было раньше принято, рассматривали в основном как унаследованное явление царской России.
Начиная с середины 30-х и до конца 50-х гг. научных изысканий по данной теме не проводилось, т.к. ученые были практически отстранены от ее изучения, и это серьезно отразилось на состоянии отечественной криминологической школы.
В 1957 г. В.И. Монахов в книге «Группировки воров-рецидивистов и некоторые вопросы борьбы с ними» попытался пробить брешь в завесе по этой проблеме, описав особенности противоправной деятельности «воров в законе», их внутренние межличностные отношения, традиции и обычаи и пр.,
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
однако данная попытка оказалась неудачной, работа была засекречена, доступ к ней мог иметь лишь узкий круг специалистов.
В дальнейшем изучению криминальной субкультуры не уделялось достаточного внимания. Как замечает ее современный исследователь В.М. Анисимков, «“постулаты победившего социализма”, гласящие, что новому обществу преступность не присуща, что она является лишь переходящей категорией, остаточной “заразой” капиталистического строя, не позволяли вести серьезные исследования»6.
Конечно, образовавшийся вакуум кто-то чем-то должен был заполнить, и в результате появились произведения писателей и публицистов, которые на личном опыте столкнулись с криминальной субкультурой в «сталинских» лагерях. Особенно впечатляют произведения В.Шаламова. Он более беспристрастно, чем другие, проанализировал увиденное.
В последнее время проблемой криминальной субкультуры занимается целый ряд ученых, среди которых следует выделить В.Ф. Пирожкова («Законы преступного мира молодежи: Криминальная субкультура»), А.И. Гурова («Профессиональная преступность: прошлое и настоящее»), В.М. Анисимкова («Тюрьма и ее законы», «Криминальная субкультура»). Следует заметить, что В.М. Анисимковым по проблеме криминальной субкультуры была успешно защищена докторская диссертация.
Существуют различные определения криминальной субкультуры, но мы не будем акцентировать на них внимание, а на основе их анализа выделим ее наиболее существенные признаки:
1) субкультура представляет собой особую структуру межличностных отношений индивидов, объединенных на основе ценностных ориентации деятельности в относительно обособленную среду;
2) она включает в себя систему неофициальных норм, установлений, представлений (традиций, обычаев, ритуалов, правил), регулирующих поведение ее представителей);
3) она находит свое отражение во внешних атрибутах преступного мира (в уголовном жаргоне, песнях, стихах, татуировках, кличках и т.д.).
Надо сказать, что познанию проблемы криминальной субкультуры отечественная наука во многом обязана зарубежной криминологии, которая не имела перерывов в исследовании этого явления. Например, весьма успешно ею занимались такие западные ученые, как Д.Клемер, В .Миллер, К.Шрэг, В.Фокс и др. Они обосновали изучение различных видов преступности с позиций соответствующих своеобразных подкультур. Данные исследовательские идеи нашли подтверждение в работах отечественных ученых, в частности, о влиянии асоциальной микросреды на противоправное поведение индивидов: подросток формируется в группе подростков-правонарушителей, бродяга - в среде бродяг, наркоман - в среде подобных себе и т.д.
Согласно теориям западных ученых подразумевается, что человек развивается в группе равных себе, которая имеет устойчивую систему ценностей, отличающуюся от системы ценностей, существующей в обществе. Личность во многом развивается в соответствии с ценностями и нормами своего окружения, не воспринимая отдельных ценностей культуры общества, т.е. теория субкультуры рассчитана на социальную психологию подхода к формированию личности с позиций ближайшего взаимодействия в коллективе и представления о коллективном поведении как социальном процессе7.
Известно, например, что большинство несовершеннолетних до осуждения входили в различные субкультурные группировки, и половина из них поддерживала отношения с ранее судимыми. Если человек с малолетства выбрал антиобщественную деятельность, то со временем он постепенно отчуждается от основных позитивных ценностей общества. Становясь уже взрослым, он с неизбежностью ищет отношений в группе себе подобных людей. Известно, например, что ранее судимые лица общаются главным образом с такими же лицами, у них много общего, они лучше понимают друг друга. У подобных лиц, утративших надежды на приобретение своего места в формальных отношениях, возникает потребность найти себя и утвердиться в «другой жизни», которая доступнее и ближе к ним.
В.М. Анисимков, исследовавший эту проблему, пишет так: «Образно выражаясь, отвергнутые обществом создают свой замкнутый мир, тем самым они, в свою очередь, отвергают тех, кто отверг их условия, правила жизни и ценности. В рамках групповой деятельности у них происходит формирование чувства солидарной оппозиции к государственным, общественным институтам. Внешнюю среду они начинают воспринимать как враждебную. Четко выраженная ориентация на такую ценность, как “мы”. Ценность собственного “я” поддерживается за счет слитности ее в “мы”»8.
В обособившейся группе правонарушителей существуют свои правила поведения, разрешения и запреты (табу), без которых группа как единое целое существовать не может. В неофициальных образованиях существует свой процесс «теневого нормотворчества». Они держатся на традициях и обычаях, у них существуют свои нравы, ритуалы и обряды, которые утверждаются в виде внутренних ценностей. Существует неписаное правило — соблюдение членами группы этих норм поведения.
Такие «нормы-законы» охраняются не только силой мнения, но и физически более сильными в группе лицами («элитой»), причем чаще изощренным насилием. Наиболее одиозный из всех «законов» — это «воровской закон», принимаемый и изменяемый на воровских сходках и распространяемый на весь уголовный мир.
В основе неформального кодекса поведения находятся выработанные многовековым опытом противоправной деятельности антиобщественные обычаи и традиции. Они являются продуктом субкультурной деятельности, тесно связаны с асоциальными ориентациями, взглядами, привычками. Данные обычаи и традиции закрепляют иерархические связи, прививают членам группы чувства так называемого долга и т.д. Для отдельных преступных групп характерны ритуалы, «клятвы» и «присяги» криминальному сообществу, обряды проверки вновь принятых членов.
Согласно установленным правилам члены группы, например, обязаны помогать своим товарищам во всех делах, не выдавать преступных замыслов, строго хранить преступные тайны. Особенно суровы обычаи в тюремной общине. Самый жестокий — это месть предателю. Вот как описывает этот обычай, существовавший в тюрьмах к началу XX в., В.М. Анисимков: «Любая измена, в какой бы форме она ни выражалась, влекла за собой смерть. Например, того, кто выполнял чужую работу или брал на себя преступления других арестантов (“сухарника”), но вдруг взбунтовавшегося, отказавшегося выполнять имеющийся договор, обязательно убивали (“пришивали”), если не в одной, так в другой тюрьме. Убивали также и того, кто уличил своих соучастников по уголовному делу, всех лиц, помогавших представителям правоохранительных органов в расследовании преступлений (“язычников”, “доносчиков”). Избежать возмездия редко кому удавалось, так как по всему тюремному миру, от Киева до Владивостока, ходили записки, сообщавшие о “преступлении” какого-либо арестанта и настаивающие на его убийстве»9.
Криминальный субкультурный мир создает и свой, отличный от иного, «субкультурный язык» («язык-жаргон»), «блатная музыка», «феня», «байковый язык»).
В преступной среде всегда культивировался обычай присваивать друг другу клички, наносить на тело татуированные символы.
Эмоциональная деятельность осужденных находит отражение в стихах, песнях, пословицах и пр.
Особая роль в «другой жизни» принадлежит играм и развлечениям.
Таким образом, преступники, отвергая элементы традиционной культуры, создают свои гипертрофированные ценности антикультуры.
Из перечисленных элементов субкультуры на первое место по криминологической значимости следует поставить язык-жаргон. Употребление специфического языка в замкнутых преступных группах имеет свою длительную историю. Существуют различные гипотезы появления жаргона, но наиболее вероятная и известная из них такова: в основе воровского жаргона лежит язык офенский, употреблявшийся в XV в. офенями - мелкими бродячими торговцами (их называли также хедебщиками, каньчужниками, коробейниками, прасолами), ходившими по деревням с иконами, лубочными изделиями и другим мелким товаром. Названный язык, позволял им сохранять корпоративные тайны, связанные с торговлей.
Жаргон же преступного мира появился в начале XIX в. На этапе становления он опирался на язык коробейников-офеней, поэтому и получил название «феня». («По фене ботаешь?» - известное изречение уголовников). Вначале он имел широкое распространение среди бродяг, занимающихся криминальным промыслом. К началу XX в. он проник в большие города и культивировался в среде отвергнутых обществом. Нищие, воры, грабители вели обособленный образ жизни и обладали своей системой коммуникативных связей.
Однако в процессе развития воровской жаргон вбирал в себя и слова из других «искусственных» языков, которыми в старину пользовались различные замкнутые группы населения. Например, в него вошло много слов из профессионального языка моряков, который в известной степени интернационален. Прослеживается также связь офенского языка с жаргоном музыкантов - лабужским диалектом (например, хшять - гулять, идти; клевый - хороший; хилый - плохой; лох - мужик). В воровской жаргон вошли слова из языка нищих и пр.
В настоящее время в различных деликвентных группах имеются свои специфические слова и выражения. По данным В.М Анисимкова, у карманных воров насчитывается более 400 специальных терминов. Примерно то же - у мошенников, наперсточников, наркоманов, похитителей антиквариата. На сегодняшний день специалисты указывают, что жаргон включает более 10 тысяч слов и выражений, что значительно превышает его состояние в преступном мире царской России10.
К внешней атрибутике криминальной субкультуры относится и институт татуировок. Происхождение этого термина объясняют по-разному. Распространение получили четыре версии.
1. Слово «татуировка» таитянского происхождения: «та» — картинка, «ату» - дух, то есть это знак, символ как неотделимый реквизит в жизни времен Океании. В частности, некоторые полагают, что слово «тату» («рисунок») привез мореплаватель Кук с острова Гаити, где местные
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 4 (28) 2005
жители наносили его для отметки членов племени в знак наступления половой зрелости, особых заслуг перед племенем и т.д.
2. «Татату», «тату», «татау» — звукоподражание шуму: «тат-тат-тат», т.е. троекратному простукиванию по инструменту, с помощью которого наносятся татуировки.
3. Слово «татуировка» имеет религиозное значение. Оно происходит от имени бога полинезийцев Тики, который, по преданию, положил начало татуированию.
4. Корень слова «тату» соответствует явайскому «тату», т.е. «рана», «раненный».
Непременный атрибут криминальной субкультуры — это клички. В них проявляются
особенности взаимоотношений в среде преступников рецидивистов. У некоторых преступников они заменяют фамилии. Исследования, проведенные В.Ф. Пирожковым, показали, что от 69 до 80% молодых правонарушителей имели клички. В личных делах говорится о наличии кличек у 71% данного контингента лиц. Они выполняют несколько взаимосвязанных функций: заменяют фамилию (служат сокрытием от правоохранительных органов); являются средствами стигмизации, клеймения; закрепляют статус личности в групповой иерархии, служат средством персонализации и деперсонализации личности (почетные и оскорбительные клички) и т.п.
Наиболее устойчивые клички у «воров в законе», по ним их знает весь преступный мир. Вот что пишет бывший «вор в законе», перечисляя членов «воровского ордена» по кличкам: «Во Владимирской тюрьме в середине 70-х гг. собрался тогда весь воровской цвет — Киевский Витя, Вася Бриллиант, Славик Рыжий, Цыпленок Толя и другие»11.
Генезис кличек во многом обусловлен действиями ряда факторов. В кличках отражается внешность человека, его физические данные, психологические особенности, черты характера, поведение, специфика преступной деятельности, в них трансформируются фамилии и имена, отражается национальная принадлежность, допреступная деятельность и т.д.
Таким образом, на основе изложенного можно сделать вывод о том, что криминальная субкультура представляет собой своеобразную межличностную связь привычных преступников (рецидивистов) в относительно замкнутой среде, основанную на системе искаженных ценностных ориентаций, которые выступают правилами противоправной деятельности12.
Установления, принципы, правила поведения криминальных элементов существуют в уголовной среде не только в России, но и в других странах, т.е. носят интернациональный характер. Отечественная и зарубежная криминология определяют, что эта субкультура, а также классификация субкультурных отношений вытекают из криминологических учений.
В.М. Анисимков на первое место среди всех криминальных субкультур ставит сообщество авторитетов уголовной среды («воров в законе» и их сподвижников)13. И это справедливо, ибо эта категория преступников доминирует в преступном мире. Участники таких групп объединяются по признаку приобретенного субкультурного статуса, их противоправная групповая линия поведения обусловлена общей субкультурой преступного мира, своими корпоративными принципами, обычаями и традициями. Они отличаются разрывом всех связей с обществом, высоким преступным профессионализмом, устойчивостью межличностных отношений, многофункциональной противоправной деятельностью, определяемой их законами, обычаями и традициями. Особая субкультурная роль им принадлежит в местах лишения свободы.
Среди иных элементов криминальной субкультуры следует назвать уголовный фольклор и песни преступного мира. Блатные песни, стихи, пословицы своеобразно вплетаются в эту субкультуру. В них также находят отражение обычаи и традиции рецидивистов. Знанием их кичатся не столько «авторитеты», сколько увлеченные уголовной романтикой молодые люди.
Таким образом, жаргон, татуировки, клички, азартные игры, песни и стихи, являясь самостоятельными элементами криминальной субкультуры, продуцируют антиобщественное поведение.
1 Пирожков В.Ф. Законы преступного мира молодежи (криминальная субкультура). Тверь, 1994. С. 8.
2 См. там же. С. 12.
3 См. там же. С. 11.
4 Гуров Л., Рябыкин В. Исповедь «вора в законе»: Опыт литературного исследования // На боевом посту. 1990. № 9, 10.
5 См.: Пирожков В.Ф. Указ. соч. С.11.
6 Анисимков В.М. Криминальная субкультура: Монография. Уфа, 1998. С. 9.
7 См. там же. С. 11.
8 Там же. С. 12.
9 Там же.
10 См. там же. С. 18.
11 Громов М., Захаров В. Ставлю крест // Криминальная хроника. 1990. № 4.
12 См.: Анисимков В.М. Указ. соч. С. 22
13 См. там же. С. 26.
