CC BY
37УДК 009; 304
ао1: 10.24412/с1-36976-2022-1-63-75
Субъектность как ответственное сознание самости: распределенная идентификация и прокреативность автопроекции
Г. Л. Тульчинский
НИУ «Высшая школа экономики» - Санкт-Петербург, Санкт-Петербург, Россия, [email protected]
Аннотация. Работа содержит постановку проблемы самосознания и самости, особенно актуальной в связи с цифровизацией. Современная трансформация всего образа жизни ставит задачу глубокого переосмысления механизмов и процессов формирования самосознания. Анализ показывает роль коммуникации в процессах социализации личности, в первую очередь коммуникации в нарративном формате. Таким образом, самосознание формируется к третьему году жизни, когда ребенок осваивает наррацию в первом лице, когда сам человек рассматривает себя как актора происходящего, принимающего на себя ответственность за это происходящее. В этом плане самосознание выступает как эвфемизм памяти, т. е. как способность индивида строить связный нар-ратив своей жизни. Тем самым, субъектность предстает как ответственное самосознание самости. Субъектность следует отличать от идентичности, так как идентичность суть готовность субъектности к сопричастности конкретным социальным общностям, в которых проявляется жизненная активность индивида. Такая сопричастность может меняться в процессе жизни, как автобиография личности, но при условии сохранения авторства этой автобиографии, то есть субъектности. В условиях цифровизации субъектность подвергается сильному давлению, превращению во внешнюю идентификацию. Цифровые технологии контроля, обработки Больших данных, маркетинга подталкивания создают комфортные условия жизни индивида. Однако интеграция цифровых платформ превращает человека из пользователя опций в часть системы, в одну из ее опций. Этот процесс является существенным вызовом по ряду направлений: экономического, правового, морального и антропологического. Вместе с тем эти вызовы вышелушивают роль и значение субъектности как ключевого фактора развития цивилизации: именно субъектность выступает ключевым фактором прокреативности и преадаптации. Это по-новому позиционирует гуманитарное знание и ставит задачу институционализации комплексной гуманитарной экспертизы не только последствий технологических разработок, но и их целей, реализации и внедрения.
© Тульчинский Г. Л., 2022.
Ключевые слова: автопроективность, Михаил Бахтин, идентификация, идентичность, Михаил Лотман, наррация, ответственность, преадаптивность, прокреа-тивность, самосознание, субъектность, цифровизация.
Благодарности: работа выполнена при финансовой поддержке РНФ, грант № 22-1800591 «Прагмасемантика как интерфейс и операциональная система смыслообразо-вания».
Subjectness as a Responsible Consciousness of Selfhood: Distributed Identification and Procreativity of Autoprojection
Grigorii Tulchinskii
NRU "Higher School of Economics" - St. Petersburg. St. Petersburg, [email protected]
Abstract. The work contains a statement of the problem of self-consciousness and selfhood - especially in connection with digitalization. The modern transformation of the whole way of life sets the task of a deep rethinking of the mechanisms and processes of the formation of self-consciousness. The analysis shows the role of communication in the processes of socialization of the individual, primarily communication in a narrative format. Thus, self-consciousness is formed by the third year of life, when the child masters narration in the first person, when the person considers himself as an actor of what is happening, taking responsibility for this happening. In this regard, self-consciousness appears as a euphemism for memory, that is, as the ability of an individual to build a coherent narrative of his life. Thus, subjectness (subjectivity) appears as a responsible self-consciousness of selfhood. Subjectivity should be distinguished from identity, since identity is the readiness of subjectivity to participation in specific social communities in which the vital activity of the individual is manifested. Such involvement can change in the course of life, like an autobiography of a person, but on condition that the authorship of this autobiography, that is, subjectivity, is preserved. In the context of digitalization, subjectivity is thing to strong pressure, turning it into an external identification. Digital technologies of control, Big data processing, nudge marketing create comfortable living conditions for the individual. However, the integration of digital platforms turns a person from a user of options into a part of the system, into one of its options. This process is a significant challenge in a number of areas: in economic, legal, moral and anthropological terms. At the same time, these challenges undermine the role and significance of subjectivity as a key factor in the development of civilization: subjectivity is a key factor in procreativity and pre-adaptation. This positions humanitarian knowledge in a new way and sets the task of institutionalizing a complex humanitarian expertise not only of the consequences of technological developments, but also of their goals, implementation and implementation.
Keywords: autoprojectivity, Mikhail Bakhtin, identification, identity, Mikhail Lotman, narration, pre-adaptation, pro-creativity, responsibility, self-awareness, subjectness, digitalization.
Acknowledgements: the study was supported by the Russian Science Foundation grant 22-1800591 "Pragmacemantics as an interface and operational system of meaning formation".
Современная цивилизация, формируемый ею образ жизни являют серьезный вызов гуманитарным наукам (humanities, die Geistwissenschaften), их концептуальному ядру - представлениям о сознании и самосознании, свободе и свободе воли, задающим основу теории и практики морали, права, воспитания, искусства, политики. К этим вызовам примыкают, усиливая их основательность, данные современной нейрофизиологии. Таким образом, речь идет не просто о необходимости переосмысления ряда идей и концепций, но и об определении сути гуманитарного знания и его места в общей системе социально-культурных практик. И, как представляется, места нетривиального.
Проблема человека: сознание и коммуникация
Начнем с главного - с антропологической проблемы, с проблемы человека. Когда, при каких условиях представители homo sapiens - как отдельные индивиды, так и вид в целом - могут рассматриваться как существа, действительно наделенные разумом, способные руководствоваться правилами поведения, создавать новые условия своего существования?
До сих пор непревзойденное по своей эмпирической точности определение Платоном человека как бесперого двуногого с мягкой мочкой уха и широкими ногтями [Диоген Лаэртский, с. 246] не дает ответа на эти вопросы. Да, другого такого живого существа пока не обнаружено. Но сам набор этих идентифицирующих признаков не открывает природу феномена человека. Основная проблема антропологии - проблема антропогенеза, т. е. происхождения человека как существа разумного, обладающего сознанием, не имеет однозначного и общепризнанного решения. Если, конечно, отвлечься от однозначных решений типа Божественного происхождения человека «по образу и подобию» Творца или инопланетного происхождения, к которым примыкают идеи метемпсихоза, врожденности идей.
Между тем нельзя не признать ряд очевидных обстоятельств. Прежде всего, это появление 2,5 млн лет назад вида homo sapiens, который примерно 60 тыс. лет назад реализовал экспансию практически по всему земному шару, вытеснив неандертальцев, денисовцев и другие существовавшие близкие виды homo. Что касается сознания, то также является фактом, что его можно обрести, можно утратить временно, частично или полностью в связи с аффектами, болезнью, развитием деменции. А для его формирования и поддержания необходимы жизнь среди других наделенных сознанием людей и общение с ними. Вне такого общения, как показывают жестокие жизненные казусы, человек полноценной личностью не становится. И наоборот, систематическое общение
способствует тому, что и глубокие инвалиды способны стать полноценными членами общества, даже выдающимися учеными. Кроме того, не менее очевидным обстоятельством возникновения сознания является головной мозг. Недаром усекновение головы -известная в истории расправа с людьми, наделенными «неправильным» сознанием.
Иными словами, главными факторами, делающими человека искомой антропологической сущностью, являются головной мозг и коммуникация. И если первый фактор - биологическая данность, заданная геномом, выступает только необходимой предпосылкой, то второй - условием необходимым и достаточным. Связь сознания и коммуникации, мышления и языка (как инструмента наиболее развитой коммуникации) известна давно [Лурия; Язык и мышление]. Однако только в последнее время приходит понимание, что дело не только в языке, но и в дискурсивных практиках, т. е. в использовании языка в конкретных ситуациях социального опыта, когда языковые конструкции (речь, текст) применяются в каком-либо событийном аспекте.
В этой связи особый интерес представляют нарративы - рассказы, истории с сюжетами, в которых фигурируют акторы, их намерения, действия, результаты этих действий, оценки результатов. По-видимому, именно освоение нарративной коммуникации играет ключевую роль как в антропогенезе, так и в формировании личности.
Так, конкурентное преимущество сапиенсов по отношению к другим видам homo, обретенное ими 60 тыс. лет назад, вероятно, было связано именно с «когнитивной революцией», заключавшейся в освоении нарративной коммуникации [Харари]. Если сигнальная коммуникация (типа «тигр идет!») способна объединять не более полутора сотен индивидов (размеры стаи, рода, племени), то нарративная коммуникация (типа «я утром видел тигра у водопоя, и он был явно голоден и свиреп») способна объединять уже сотни, тысячи, а как теперь очевидно - и миллионы особей. Потому что мифы, история, религия, политика, мораль, право, наука, экономика, деньги и другие социальные институты, по сути, не что иное, как нарративы, которые люди рассказывают друг другу и в которые верят, строя планы и в своих поступках создавая новые реалии.
Самосознание, самость, субъектность и ответственность
Более того, нарративная коммуникация оказывается важным ключом к пониманию природы формирования самосознания, которое суть осознание себя как чего-то особого, отдельного, с помощью рефлексии выделенного в жизненном потоке. А самосознание в сочетании с активацией себя как актора суть самость (в переводе с немецкого die Ichkeit - яйность). А если я осознаю себя плюс собственную ответственность за факт бытия своего Я и за проявления этого бытия (деяния или недеяния), то это уже и есть проявление субъектности - ответственного самосознания самости.
Как показывают долговременные исследования нейрофизиологии мозга [Дамасио], можно различать три уровня сознания. Во-первых, это прото-сознание (proto self), фактически проявление bios живого организма. Этим уровнем сознания обладают все живые организмы. Во-вторых, это базовое сознание (core self) - чувственно выраженная телесная выделенность в потоке ощущений, реакций от рецепторики. Этот уровень со-
знания предполагает развитую систему иннервации. И, наконец, это уровень собственно самосознания - рефлексия, выражающаяся в памяти. Недаром А. Дамасио называет этот уровень «автобиографической самостью» (autobiographical self). Действительно, самосознание суть эвфемизм памяти, и наоборот. Простым и хорошо известным тестом на вменяемость, тестом на то, что мы имеем дело с разумным, «сознательным» субъектом, является его способность ответить на вопросы, как его зовут, где он родился, где живет сейчас, кем работает и т. д., т. е. обладает ли он связной памятью. Человек, утративший память, невменяем в том смысле, что он не отдает себе отчета, кто он и как оказался в настоящей ситуации. И если для proto self достаточно биоса, а для core self -иннервации с обратной связью (применительно к человеческому организму для этого достаточно таламуса), то autobiografical self уже связано с префронтальными зонами лобных долей мозга, отвечающих за освоение и использование речи.
В принципе, эти три уровня сознания являются формами гомеостаза, так или иначе свойственного всем природным системам, не только живым. Другими словами, сознание и самосознание являются формами (уровнями) реализации фундаментальной интенциональности как саморегуляции любых целостных систем, сохраняющих свою целостность [Dennett, 1998, p. 6; Dennett, 1995, p. 375]. Таким образом, самосознание и субъектность по своему происхождению не противостоят природному миру, а коренятся в нем, являются формами его развития, обеспечивающими гомеостаз - адаптацию и саморегуляцию достаточно сложных систем, каковыми до сих пор являются человеческие индивиды.
Но эти качества формируются. И механизм этого формирования коммуникативен. Речь идет о социализации, об освоении индивидом социально-культурных практик, которое Л. С. Выготский называл «вращиванием» программ социально-культурного опыта [Выготский]. И этот процесс (семейного воспитания, образования, профессиональной подготовки, социальной активности и т. д.) сопровождается коммуникацией. При этом особую роль играет коммуникация нарративная: не просто побуждающая, а описывающая и объясняющая происходящее, в том числе роль в этих процессах самого индивида. Например, что это не просто чашка упала, а ты ее уронил. Мог уронить, мог не уронить. Уронил. Это ты сделал! В этих рассказах индивид вырывается из естественных каузальных процессов и причины замыкаются на нем, превращая его в causa sui.
К третьему году жизни ребенок осваивает наррацию от первого лица, рассказывая о себе, о тех действиях, которые он совершил или собирается, или даже собирался совершить. В таких рассказах проявляется, формируется, развивается самосознание/память, человек предстает как автор романа собственной жизни, часто возвращающийся к первым его главам, иногда даже переписывая их [Хенрих, с. 55]. В этой наррации, самосознании как рефлексии над своим опытом, человек не только описывает этот опыт, но и выражает представления о прошлом и будущем, открывая возможности прогнозирования, воображения, фантазии.
Главное, однако, в этом процессе то, что речь идет о субъектности, взятии индивидом на себя ответственности за происходящее, происходившее или то, что может произойти. И этой ответственностью изначально «грузят» другие, а субъектность
оказывается вторичной, производной по отношению к этой ответственности. В этом плане глубоко и принципиально прав М. М. Бахтин в своих размышлениях об отсутствии у человека «алиби в бытии» [Бахтин]. Сознание, разум не только вторичны по отношению к ответственности, но и являются ее инструментом, мерой осознания своих возможностей влияния на происходящее.
И тогда становится понятным соотношение свободы и ответственности. Свобода, этот добытийный и внебытийный источник бытия, чувствилище трансцендентного [Бердяев], богоподобное качество1 и предмет богословских споров (зачем Всемогущий Творец создал существо, наделенное свободой) - не «дыра в бытии» (Н. А. Бердяев, Ж. П. Сартр), а челнок, ткущий ткань бытия. И челнок этот - результат социализации, (не)лишний раз подтверждая, что человек - существо социальное.
Да, человек - существо, вынесшее механизм адаптации за рамки своей биологической природы. Если животный мир адаптируется за счет мутаций и естественного отбора, то человек, не мутируя как вид, заставляет мутировать среду, создавая культуру - систему порождения, сохранения, отбора, трансляции и воспроизводства социального опыта, которую Ю. М. Лотман определял как систему негенетического наследования информации о поведении. Но эта система, воспроизводимая с помощью социализации, «вращивающей» программы социального опыта носителям этой культуры, для своего развития нуждается в индивидуализации - уникальном, неповторимом своеобразии этого освоения.
Эта уникальность и воплощается в субъектности самости - главном источнике пластичности и динамики человеческой цивилизации, обеспечивающий ее прокреа-тивность (избыточный запас вариантов, сценариев поведения), а тем самым и преа-даптивность индивида и социума, упреждающий характер реакции на обстоятельства существования и развития [Асмолов, Шехтер, Черноризов].
Две схолии
Два промежуточных комментария, две схолии, две реплики вроде бы «в сторону», но представляющиеся важными.
Первая относится к свободе воли, поставленной под сомнение осмыслением серии нейрофизиологических экспериментов [Libet; Fried, Mukamel, Kreiman; Haggard; Trev-ena, Miller; Wegner]. Эти эксперименты показали, что свобода воли суть «поздняя рационализация» действий, которые носили реактивный характер, происходили под воздействием неосознаваемых личностью факторов, реакций. Разгоревшаяся дискуссия инкомпатибилистов и компатибилистов, поначалу развивавшаяся в терминах полного детерминизма и индетерминизма, вылилась в концепции, полностью отрицающие свободу воли как феномен и как концепцию (инкомпатибилизм), и концепции, допускающие совмещение природной детерминации (прежде всего - каузальности) и свободы воли [Мишура; Секацкая].
1 Как писал Б. П. Вышеславцев, свобода пошевелить пальцем или не шевелить им сродни свободе создавать мир или не создавать мир [с. 198-200].
Инкомпатибилизм, жесткий детерминизм редуцирует человека к неодушевленным предметам, а обращение с людьми - к обращению с прочими объектами живой и неживой природы. Об этом, как пишет С. Смилянски, лучше никому не рассказывать, иначе обществу конец [Smilansky]. Если все происходящее - следствие причинной детерминации, то исчезают всякие основания для идентичности «самости», а значит, для права, морали, воспитания, в основе которых лежит «презумпция» ответственности за свободные решения. Правда, согласно Д. Перебуму, следуя этой парадигме, вполне возможно пересмотреть право и мораль в плане более гуманного отношения к девиациям, ошибкам и промахам [Pereboom]. В общем, выводы, хорошо сформулированные еще Ф. Ницше, который считал, что свобода и мораль выдуманы для того, чтобы нас оценивать и судить. И эти выводы только подчеркивают социальную природу сознания и первичность ответственности по отношению к свободе.
Однако приписывание эксперименту доказательной силы против действительности свободы строится на усеченном представлении о свободе воли как безальтернативной причине самой себя. И личность может приписывать себе такую способность самоопределения в нарративном самообъяснении происходящего, нередко задним числом, post factum. Что свойственно пониманию мотивации как объяснения поступков, когда при некотором интеллектуальном усилии всегда можно найти более глубокую мотивацию [Обуховский; Вригт, с. 35-159]. Такие самообъяснения определяют не стимульные реакции конкретных действий, а общую стратегию важного и допустимого поведения в общем нарративе жизненной стратегии, включая участие в экспериментах. Свобода заключается не в творении «из ничего», а в способности придать ситуациям, в которых находит себя человек, последовательность, ясность и направление в ее сознательном осуществлении. Поэтому свобода самоопределения выражается не в конкретных действиях, а в процессе выстраивания «образа действия» (Handlungsart), некой перспективы жизни как своей жизни [Хенрих; Тульчинский, 2020, с. 165-169]. И такой жизненный сценарий суть непрерывно развивающийся, дополняющийся, обогащаемый новыми событиями нарратив. Именно в этой целостности длительного сохранения единичности (авторства активности) и локализуется свобода. Именно в сопричастности своим проектам, включая общий проект (смысла) жизни, и проявляется воля. Свобода воли - не линейный алгоритм, она встроена в динамику процесса выстраивания субъективности как истории собственной жизни и памяти этой истории.
Второе замечание связано с первым и относится к часто обсуждаемому вопросу о целостности субъектности (самосознания Я). Где и когда эта целостность? Сведение ответа к идентичности (identity) - лукаво. Идентичность (термин из психоанализа) суть принадлежность, отождествление себя с чем-то, с кем-то, т. е. отказ от своей самости, субъектности, отказ от ответственности, которая ее формирует. Я предстает частью чего-то, в чем личность распускается как кусок масла на сковородке [Шпет].
В лучшем случае такой трактовки целостность - некая «базовая идентичность» (я как сын, или как философ, или как бегун, или как отец, или как русский, или как мальчик с питерских Песков...), а весь другой опыт, все другие социальные роли суть приключения этой basic identity.
Однако, как представляется, ключевым моментом, общим случаем являются именно «приключения». Главная самость = «человек без свойств», открытая система - пластичная и готовая к различным воплощениям, «многояйности», как это называет А. Г. Асмолов. «Странник и всегда только странник», как писал В. В. Розанов. «Неизменное в изменении, единство в многообразии», как фактически вторил ему Н. А. Бердяев. А субъектность подобна слепому глазу в глазу, которое невидимо, но без которого зрение невозможно. Это точка сборки ответственности/свободы, бахтинский автор романа самосознания/памяти своей жизни, в котором личность предстает как автопроект [Личность как автопроект].
Цифровизация и субъектность
Такой, возможно, затянувшийся, развернутый и обстоятельный «нарратив» о природе и роли субъектности позволяет перейти к внятному разговору о вызовах гума-нитарности современной цивилизации, прежде всего в формате цифровизации. Речь идет о разработке и использовании технологий, основанных на идеях дискретности, алгоритмичности, вычислимости, программируемости. Именно цифровизация определяет облик современной цивилизации: компьютерные технологии, информационно-коммуникативные технологии, их применения.
И цифровизация вышелушивает субъектность, уже не показывая ее роль и значение в контексте антропогенеза, формирования личности, а выводя ее на фронтир перспектив развития, если не существования цивилизации.
С цифровизацией связана принципиальная новизна современности. До сих пор человек создавал орудия, инструменты как органо-проекции [Kapp; Флоренский, с. 402-421], средства, расширяющие телесно-физиологические возможности. Нож, топор, ложка, вилка, ухват расширяли возможности руки, а очки, микроскоп, телескоп -возможности глаз и т. д. вплоть до средств обработки, средств передвижения, сложных аппаратов, машин, агрегатов, их комплексов. В случае же цифровизации складывается иная ситуация. Речь идет не об отдельных практиках и даже не об их взаимодействии, а о новой целостной среде обитания, практически полностью искусственной: от производства продуктов питания до зданий и сооружений, созданных на ЗБ-принтерах, беспилотных транспортных средств, комплексов типа smart city, Интернета вещей, превращающегося в «Интернет всего» (Internet of everything). Техносфера на глазах предстает как экосистема.
Речь уже идет не о возможностях создавать роботов, похожих на живые существа или синтетические организмы, и не о киборгизации, когда технологии буквально становятся частью нас. В наши дни ситуация видится иной: скорее, наоборот, не столько новые технологии становятся частью нас, сколько мы - частью этих технологий.
Можно было бы сказать, что, мол, в индустриальном обществе раздавались голоса, что человек превращается в придаток к машине. Но в условиях цифровизации окружающий мир становится воплощением, реализацией цифрового кода. Культура, способ жизни в цифровом изводе предстает буквально машиной социализации как
программирования, инсталляции («вращивания») опыта. Человек же - во все большей степени - не пользователем этой машины, а буквально ее частью, не пользователем опций, а опцией. Что это? Синтез идей Платона и Пифагора? Срыв в архаику? Или полное торжество рационализма, доведенное до его крайности (=противоположности)?
Вызовы цивилизации многовекторны. Политический вызов тотального контроля и буквальной реализации классических антиутопий Е. Замятина, О. Хаксли, Д. Оруэлла, за которыми проглядывает Великий инквизитор Ф. М. Достоевского и Один, который всех исчислил А. Платонова. Этико-правовой вызов вопроса о субъекте и содержании ответственности разработчиков, заказчиков алгоритмов или уже самих алгоритмов. Эпистемический вызов трактовки познания уже не как интерпретации и фактчекинга, а как воплощения алгоритма.
Особенно показателен экономический вызов превращения субъектности, самости в источник дохода, новую ренту. К ренте от природных ресурсов, монополии, финансовых операций, ренте от наемного труда добавилась сначала сетевая рента [Болтан-ски, Кьяпелло], а теперь - экзистенциальная. Человек, сам факт его существования, обстоятельства его жизни, проявления жизни в занятости, досуге и потреблении, более того, личность, самость и аутентичность, сама субъектность стали новым источником рентного дохода. Это стало возможным благодаря прекарному характеру труда, просьюмеризму, Big Data, маркетингу подталкивания (nudge), интегрируемым на цифровых экоплатформах.
В свое время М. Маклюэн писал, что индустриальные технологии и рыночные механизмы одновременно преувеличивают и редуцируют поведенческое содержание секса, превращают человека в свой сексуальный орган [p. 99]. В современной ситуации эта метафора реализуется буквально. Аналогично тому как пчела - секс-орган цветов растений, переносящий пыльцу, что способствует урожаю, монетизируемому на рынках, современный человек предстает секс-органом цифровых платформ: оставляя своей жизнью следы на этих платформах, он способствует формированию монетизируе-мых баз Big Dates. И так же, как пчелы параллельно с опылением вырабатывают воск и мед, за которыми приходят пасечник или медведь, люди параллельно производят новые технологии и механизмы, которыми пользуются бизнес и государство.
Ситуация почти буквально воспроизводит модель цивилизации, представленную в книге В. Пелевина "Empire V", в которой современным миром правят вампиры (см. смысловую игру в названии), разводящие людей, как муравьи тлей, но давно уже питающиеся не кровью, а вырабатываемым людьми «баблосом». В этой метафоре точно выражена суть современного капитализма - системы хозяйствования вне- и бесчеловечной, нацеленной на возрастание капитала, системы удивительно живучей, пережившей несколько трансформаций. И в цифровом изводе капитализм получает свое исторически наиболее чистое и полное выражение.
Главный вызов цифровизации - антропологический, тотальное растворение самости в цифровой идентичности как идентификации, фиксирующей некую категориальную принадлежность, инвентаризацию. М. К. Мамардашвили квалифицировал тоталитаризм ХХ в. как антропологическую катастрофу. Похоже, в прошлом веке была
только «проба пера». И это уже ситуация не столько «Матрицы», где люди - сырье для порождения фантомного мира, сколько «Соляриса», где люди, их мир и переживания - порождения некоего планетарного целого или платоновского Одного, исчисляющего все, вся и всех.
Конечно же, цифровизация - великое достижение цивилизации. Так комфортно человечество еще не жило. Она породила «Великий Хайп», «Клондайк» новой экономики. Изменилась даже преступность: стало меньше насилия, но колоссально возросло мошенничество. Но даже не считая упомянутых вызовов, сама эта система по своей сложности, издержкам контроля, энергозатратам блокчейна подходит к пределам, когда резко возрастает цена любого сбоя, чреватого катастрофическими последствиями планетарного масштаба.
Запрос на субъектность и гуманитарную экспертизу
В процессе цифровизации гуманитарии привыкли к роли жертв, victims, страдающих от невостребованности, ненужности гуманитарного знания как знания «нарративного» (Н. Талеб), не имеющего практического значения, которое не потрогать, «не положить в тележку».
Однако, как представляется, складывается ситуация, когда «минусы» могут стать «плюсами», а слабости - преимуществами. Сознание «в третьем лице» - моделируемо. Алгоритмы выигрывают у чемпионов мира по шахматам, игре го и даже в покер. Но самосознание, самость в первом лице проявляется и выражается не только и не столько в деятельности по предзаданному алгоритму. Машина может формулировать задачи по достижению цели, даже ставит цели на какой-то ценностной шкале. Но выход за пределы шкалы - сбой в программе. Человек же сбоит постоянно - хотя бы в воображении, хотя бы из ресентимента. Контент субъектности «в первом лице» - источник осмысления и смыслообразования - это эмоционально окрашенные переживания. Человек конечен и осознает свою конечность. Человек может быть доволен. Но чаще он не доволен. Он устает. Хочет чего-то. Нового. Иного.
И цифровизация вышелушивает, выводит на первый план главное - субъектность как источник, средство и результат развития. Недаром у современных работодателей, думающих о развитии, ценятся не столько знания (информация) и технологические навыки (которые легко усваиваются с изменением технологий), сколько условие получения знаний и этих навыков - навыки прокреации, преадаптивности: критическое мышление, способность выявления проблем, принятия решений и их реализация, эмоциональный интеллект, активная коммуникация off line, открытость мышления (open mindedness), способность понимать и адаптироваться к другим людям. Развитая субъектность, прокреативность и преадаптивность - это также надежная профилактика тройного выгорания: профессионального, личностного, человеческого.
Вот, например, вопросы, задаваемые на 30-минутном собеседовании при поступлении на обучение по программе MBA в Harvard business school: «Объясните мне, над чем Вы работаете, как будто я - восьмилетний ребенок», «В чем Вы никогда не сможете
добиться успеха и быть так же хороши, как другие?», «Какие два лучших совета Вам давали в жизни? Почему Вы так считаете?», «Чем Вы хотели бы запомниться?», «Как Вы принимаете важные решения?», «Как Ваши родители описали бы Вас 12-летнего?», «О чем я никогда бы не догадался, даже прочитав Вашу заявку на поступление?», «Какой самый непростой вопрос задавали Вам?». Фактически все эти вопросы - тесты на развитую субъектность.
И в этой связи - о роли гуманитарной парадигмы. Знания о природных процессах и явлениях не самодостаточны. Так или иначе, но это знания об инфраструктуре, обеспечивающей возможность сохранения и развития общества. Социальное тоже не самоценно. Это то, что обеспечивает существование и развитие определенного образа жизни, т. е. культуры. Но если самоценность социального чревата экономикоцентриз-мом, то самоценность культуры чревата шовинизмом. Культура тоже только инфраструктура, обеспечивающая формирование и развитие определенного типа личности. Без носителей культуры она мертва, достояние археологов.
Но и социализированная личность не самодостаточна, а является условием, инфраструктурой формирования субъектности, делающей личность вменяемым субъектом, в том числе в плане морали и права. И в этом плане гуманитарное знание - знание такой же степени общности, как и естествознание. Разумеется, конкретные проявления самосознания и самости индивидуальны и уникальны, но условие этого проявления универсально - это субъектность как ответственная реализация свободы (свободное проявление ответственности).
Природа
Рис. 1 — Роль гуманитарной парадигмы
Все более очевидным становится запрос на комплексную гуманитарную экспертизу не только последствий реализации цифровых технологий, но и целей разработки, самой разработки и реализации. Такая экспертиза может быть только комплексной, междисциплинарной [Леонтьев, Иванченко; Тульчинский 2006; Леонтьев, Тульчин-ский], но направленной на обеспечение, сохранение и развитие субъектности - ядра не только гуманитарности, но и человеческой цивилизации.
Субъектность - не только «последний домик души», но и главный фактор динамики и развития. Это гвоздь, на котором «висит вся шляпа» цивилизации homo sapiens. Если этот гвоздь выдернуть или забить по самую шляпку, то эта цивилизация лишается своего источника, средства и результата развития, т. е. обессмысливается, становясь воплощением короткого, но очень внятного рассказа Р. Брэдбери «Будет ласковый дождь».
Список литературы
Асмолов А. Г. Преадаптация к неопределенности: непредсказуемые маршруты эволюции / А. Г. Асмолов, Е. Д. Шехтер, А. М Черноризов. М.: Акрополь, 2018. 212 с. Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология техники: Ежегодник. 1984-1985. М.: Наука, 1986. С. 80-160.
Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989. 608 с. Болтански Л. Новый дух капитализма / Л. Болтански, Э. Кьяпелло. М.: НЛО, 2011. 976 с.
Вригт Г.-Х. Философско-логические исследования. М.: Прогресс, 1986. 600 с. Выготский Л. С. Психология развития человека. М.: Смысл: Эксмо, 2005. 1136 с. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. 368 с. Дамасио А. Я. Мозг и возникновение сознания. М.: Карьера Пресс, 2018. 384 с. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. 620 с.
Леонтьев Д. А., Иванченко Г. В. Комплексная гуманитарная экспертиза. М.: Смысл, 2008. 140 с.
Леонтьев Д. А., Тульчинский Г. Л. Экспертиза как гуманитарная методология и практика // Философ. науки. 2018. № 2. С. 120-140.
Личность как автопроект. Материалы круглого стола // Философские науки. 2009. № 9. С. 5-30.
Лотман Ю. М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров: Статьи. Исследования. Заметки (1968-1992) СПб: Искусство-СПб., 2010. 704 с. Лурия А. Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998. 335 с. Мишура А. Поле битвы: свобода воли // Логос. 2016. Т. 26, № 5. С. 19-58. Обуховский К. Галактика потребностей. Психология влечений человека. СПб: Речь, 2003.
Секацкая М. А. Свобода воли и предсказуемость. Философский анализ современных исследований в нейронауке // Вопр. философии. 2016. № 3. С. 163-169. Тульчинский Г. Л. Гуманитарная экспертиза как социальная технология // Экспертиза в социальном мире: от знания к деятельности. М.: Смысл, 2006. С. 10-29.
Тульчинский Г. Л. Философия поступка: самоопределение личности в современном обществе. СПб.: Алетейя, 2020. 826 с.
Флоренский П. А. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 2000. Т. 3. 621 с.
Шпет Г. Г. Сознание и его собственник // Шлет Г. Г. Философские этюды. М.: Прогресс, 1994. С. 20-116.
Харари Ю. Н. Sapiens. Краткая история человечества. М.: Синдбад, 2019. 512 с. ХенрихД. Мышление и самобытие. Чтения о субъективности. М.: Весь мир, 2018. 320 с. Язык и мышление. М.: Наука, 1967. 320 с.
Dennett D. C. Brainstorms: Philosophical essays on mind and psychology. Cambridge: MIT Press, 1998. 377 p.
Dennett D. C. Darwin's dangerous idea: evolution and the meaning od life. N. Y.: Simon and Schuster, 1995. 586 p.
Fried I., Mukamel R., Kreiman G. Internally generated preactivation of single neurons in human medial frontal cortex predicts volition // Neuron. 2011. V. 69. N 3. P. 548-562. Haggard P. Human volition: Towards a neuroscience of will // Nature Rev. Neurosci. 2008. V. 9. N 12. P. 934-946.
Kapp E. Grundlinien einer Philosophie der Technik. Zur Enstsehungsgeschichte der Cultur aus neuen Gesichtspunkten. Braunschweig: Georg Westermann, 1877. Libet B. Unconscious cerebral initiative and the role of conscious will in voluntary action // Behavior. Brain Sci. 1985. V. 8. N 4. P. 529-566.
McLuhan M. The mechanical bride: Folklore of industrial man. N. Y.: Vanguard Press, 1951. Pereboom D. Living without free will. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2001. Smilansky S. Free will and illusion. Oxford: Oxford Univ. Press, 2000.
Trevena J., Miller J. Brain preparation before a voluntary action: Evidence against unconscious movement initiation // Consciousness Cognit. 2009. V. 19. N 1. P. 447-456. Wegner D. The illusion of conscious will. Cambridge: MIT Press, 2002.
Григорий Львович Тульчинский - доктор философских наук, профессор,
ORCID 0000-0002-5820-7333
Grigorii L. Tulchinskii - DSc in Philosophy, professor, ORCID 0000-0002-5820-7333
