CC BY
29
СУБЪЕКТ И СВЕРХ-СУБЪЕКТ В КНИГЕ МИХАИЛА ЗЕНКЕВИЧА «ДИКАЯ ПОРФИРА»
П.А. Чеснялис
Ключевые слова: М.А. Зенкевич, адамизм, акмеизм, межсубъ-
ектные взаимосвязи, сверх-субъект.
Keywords: M.A. Zenkevich, Adamism, Akmeism, intersubjective
relations, Super-subject.
Одним из важных пунктов акмеистической программы было указание на неправомерность попыток «познания непознаваемого». Непознаваемым объявлялось все, что порождало злоупотребления «текучестью слова» и вынуждало литературу вступать в пределы мистики и теософии. Это не только критика в адрес символизма, но и поиск собственного пути новой школы. Усилия акмеистов должны были быть направлены на приятие и воплощение в стихах этого мира [Городецкий, 1997, с. 202-207; Гумилев, 1990, с. 55-58]. Мистическое понимание заменялось эстетическим, а иногда - эмпирическим. В.М. Жирмунский увидел в этой стратегии своеобразную хитрость: «...все выражено до конца, потому что отказались от невыразимого» [Жирмунский, 1977, с. 131-132].
Е.В. Тырышкина так описывает разницу поэтических школ: «Т<рансцендентное> о<бъективное> акмеистов - это трансформированный вариант такового в символизме, взоры акмеистов прикованы не к небесам, а к земле (вертикаль заменяется горизонталью).» [Тырышкина, 2002, с. 15]. Для М. Зенкевича именно возможность или невозможность познания тайн природы становится острейшей проблемой. Межсубъектные взаимосвязи и отношения в книге «Дикая порфира» стали предметом исследования в данной статье.
В эпиграфе, взятом из стихотворения Е.А. Баратынского «Последняя смерть», природа персонифицирована:
И в дикую порфиру древних лет Державная природа облачилась.
Дикая порфира - атрибут естественной власти, которой природа обладает изначально. В книге М. Зенкевича актуализируется способ-
ность природы к самоорганизации, к порождению и поглощению субъектов, что позволяет говорить о ней как о сверх-субъекте.
Во вступительном стихотворении1 обозначено начало лирического субъекта, его «дух», главной задачей которого является самопознание.
И ты, мой дух слепой и гордый,
Познай, как солнечная мгла,
Свой круг и бег алмазно-твердый
По грани зыбкого стекла [Зенкевич, 1994, с. 43]2.
С познания себя человек начинает познавать сверх-субъект. Универсум человеческого тела - слепок Вселенной, микрокосм, устроенный по законам, действующим в макрокосме.
О какой это радостный, сказочный мир,
Управляемый солнцами двух полушарий И стремящийся вечно в пустынном пожаре, -Это алое мясо и розовый жир! [с. 57]
В «Гимнах к материи», открывающих первую часть книги, названы незыблемые и - что важно - полярные свойства материи: она мудра и гармонична, дика и агрессивна.
В осях, в орбитах тверды скрепы Пласты огня их не свихнут,
И необузданный, свирепый Стихийно-мудр твой самосуд [с. 44].
Сверх-субъект перенимает все свойства материи. В «Гимнах» человек демонстрирует восхищение природой, ее мощью и возможностями, но она оказывается полна загадок. Акмеистическое обращение к земному привело к столкновению с непознаваемым, уход от которого декларировали акмеисты. Положение лирического субъекта неустойчиво: природа грозит ему гибелью:
Но бойся дня слепого гнева:
Природа первенца сметет,
Как недоношенный из чрева Кровавый безобразный плод [с. 55].
Ужас оказывается не лишен восторга, ведь растворение в сверхсубъекте гарантирует познание.
1 О композиции книги «Дикая порфира» - в примечаниях С. Зенкевича [Зенкевич, 1994, с. 628-629].
2 Далее ссылки на это издание приводятся с указанием только страниц.
А все затем, чтоб пламенем священным Я просветил свой древний, темный дух И на костре пред Богом сокровенным,
Как царь последний, радостно потух... [с. 54]
События апокалиптического характера представлены в нескольких стихотворениях книги. Они всегда связаны с освобождением какой-либо стихии, например, огненной:
... Болезнь омывши лавой,
Нетленная, восстанешь ты в огне,
И в хоре солнц в эфирной тишине,
Вновь загремит твой голос величавый! [с. 49]
Катастрофы, представляемые в стихотворениях «Дикой порфиры», обязательно влекут за собой гибель человечества. Право на уничтожение человека закреплено за природой: во-первых, он, как и все прочее, является ее творением; во-вторых, он ущербен (по сравнению, например, с животными); в-третьих, человек сам пытается быть творцом, бросает вызов сверх-субъекту.
Созидательная активность человека начинается с того, что он берет у природы необходимые материалы, разрушая тело Земли:
И в глубях шахт, где тихо спит руда,
Мы грузим кровь железную на тачки... [с. 49]
Машина представляется М. Зенкевичу скорее организмом, чем механизмом, подчеркиваются ее зооморфные характеристики. Е.Ю. Куликова так описывает подобные явления: «Это акмеистический взгляд на мир, когда построенное, созданное руками человека, зодчего, становится живым» [Куликова, 2011, с. 391].
И, огнедышащие спруты,
Вертите щупальцы машин И мерите в часах минуты,
А в телескопах бег пучин [с. 52].
В «Дикой порфире» акцент сделан на том, что машина, пусть и косвенно, имеет естественное происхождение - именно этим объясняется ее органичность. Более того - технические характеристики, «способности» механизма тоже как будто зависят от его природных корней. Креативность человека обесценивается.
Для М. Зенкевича нет ничего, что было бы вне природы. Даже история цивилизаций рассматривается как часть естественной истории. Неустойчивое положение субъекта - «зверя, лишенного когтей и шер-
сти» - не мешает ему вспоминать о собственной исключительности и предъявлять права на власть.
И мне владеть, как первенцу творенья,
Просторами и силами земли [с. 53].
Во второй части книги («История») представлены обладатели «цивилизованной порфиры», известные правители древности. Чтобы оправдать свое высокое положение, им необходимы те же качества, которыми наделена владычица-природа: мудрость, способность к установлению гармонии, агрессивность.
В стихотворении «Марк Аврелий» представлена попытка сближения императорской тоги и дикой порфиры. Акцент сделан на биологическом происхождении красящего вещества3, использовавшегося при изготовлении монаршей одежды:
И выделением улиток
Пылает пурпур царских тог [с. 58].
Но оказывается, что мудрость императора-философа не соответствует естественной мудрости природы; и понимание этого - единственное, что ему доступно. Более близким к стихийной мудрости оказывается император Коммод. Его животную сущность подчеркивает М. Зенкевич:
Что если кровожадным нюхом В истоки солнц - глухой тайник -Ты, темный зверь, ясней проник,
Чем твой отец крылатым духом? [с. 60]
Мысль об инстинктивном прозрении, которое доступно всем нормальным зверям, и путь к которому сложен для человека с его разумом и гордыней, высказана и в стихотворении «Человек»:
К светилам в безрассудной вере Все мнишь ты богом возойти,
Забыв, что темным нюхом звери Провидят светлые пути [с. 55].
Субъект оказывается настолько близок к сверх-субъекту, насколько он смог уподобиться различным тварям. Это объясняет интерес М. Зенкевича к библейской легенде о том, как царь Навуходоносор, сойдя с ума, вообразил, что превратился в быка.
3 Пурпур приготовлялся из мяса морских брюхоногих моллюсков.
Но, смирив мою гордыню,
С ложа пиршественных зал К жвачным буйволам в пустыню Бог пастись меня воззвал [с. 63].
Буквальное превращение означало бы для лирического субъекта полное слияние с плотью Земли, но ему все-таки дорог человеческий облик, как доказательство собственной исключительности.
Безумие вавилонского царя - путь к «темному прозрению». М. Зенкевичу интересно и безумие другого рода, которое изображено посредством обращения к личности Александра Македонского.
Отравленный страною чумной,
Ее дыханием сожжен,
Он ночью криком, как безумный,
Все гонит прочь какой-то сон [с. 65].
Состояние Александра - это не путь к постижению, но его результат. Наступившее прозрение приводит к гибели субъекта, вместо того, чтобы утвердить его в мире.
Итак, положение лирического субъекта в «Дикой порфире» двойственно: «тощий отпрыск» Земли, ждущий прозрения, настаивает на своих диких корнях.
О предки дикие! Как жутко-крепок Союз наш кровный. Воли нет моей,
Ия с душой мятущейся - лишь слепок Давно прошедших, сумрачных теней [с. 53].
В этом и некоторых других стихотворениях можно проследить «мотив узнавания в себе, современном человеке, глубинной связи с духом своих предков» [Созина, 2011, с.1808]. М. Зенкевич занят поиском того, что остается общим для всего и всех в разные времена. Именно это позволит субъекту приблизиться к универсуму. Нечто похожее прослеживается в поэзии авангарда: «Сами футуристы своими "дикими выходками" не просто давали повод для упреков в варварстве и разрушении культурных устоев современного мира, но и в теоретических построениях исходили из представлений прямо противоположных идеям прогресса» [Бобринская, 1994, с. 201].
Третья часть книги («Лирика») не обращена к истории или доистории. Здесь лирический субъект в меньшей степени оглядывается на предков. Познание сверх-субъекта извне начинается с напряженного ожидания подходящего момента.
Ия все чуда жду - что вспыхнет вдруг короний Жемчужной зеленью из их минутной тьмы,
И хаос бешеный непонятых гармоний,
Как стройность дивную, на миг постигнем мы [с. 78].
Подчеркнута пассивность лирического субъекта: знание приходит и исчезает само, а он довольствуется позицией наблюдателя и готов принять любой поворот событий. Гораздо чаще с ожиданием связана подготовка лирического субъекта к активным действиям: он пытается приблизиться к тайнам природы в те моменты, когда ее первозданное равновесие наиболее хрупко. Особое значение приобретает мотив перехода и связанные с ним образы заката, проруби, обрыва.
О, закат! Этот пурпур, пред ночью разлитый,
И огнисто-бесшумную бурю твою,
Точно рыбы у проруби, ломом пробитой,
Я, как красными жабрами, легкими пью! [с. 73]
Лирический субъект обнаруживает свойство, которого прежде в себе не замечал: он способен поглощать элементы сверх-субъекта. Это авангардная тенденция: «Съедобный, поддающийся поглощению универсум рисуется едва ли не всеми поэтами футуризма. Физическая и социальная реальность превращается в кулинарную и пьянящую.» [Смирнов, 1994, с. 204]. Поглощение оценивается как еще один способ познания.
Наступление темноты должно расширить возможности человека, ведь уйдет Солнце, лишающее его сил.
Свои лучистые и длинные присосы,
Напившись, как паук, от сердца оторви! [с. 74]
Лирический субъект использует свою способность к поглощению элементов универсума и бросает вызов самому Солнцу:
Что дневные все радости ваши Приобщившимся огненной скверне В золотой, всем протянутой чаше Разметавшейся мглы предвечерней? [с. 79]
Напившись огня, человек готов через ночь пробираться к тайнам природы. Но здесь появляется новая «чаша» - женщина, подменяющая сверх-субъект. Ее образ отсылает нас к изображению Вавилонской блудницы в Откровении Иоанна Богослова.
На хребте багряного зверя вижу царственно-тяжкую ношу.
Как Христово причастье, в сосуде Всем доступны для блудного сева И ее не кормящие груди,
И ее не носящее чрево [с. 80].
Слияния со сверх-субъектом не происходит, так как оно заменяется связью с блудницей. Грехопадение в этом случае уберегает от познания.
Человек упускает еще одну возможность постижения универсума. Тем интереснее его восприятие рассвета. Рассвет - это тоже пограничное состояние природы, но он связан с возвращением Солнца, от которого зависит существование сверх-субъекта.
А на утро, синий свет познаний У расщелин древних затая,
Вновь над кровью жертвенных закланий Гимны Солнцу запоет Земля [с. 79].
О предрассветный, воспетый Бодлером И Брюсовым час... [с. 81]
Здесь возникают важные для акмеизма отсылки к поэтической традиции - западноевропейской и русской. Перевод стихотворения Ш. Бодлера «Утренние сумерки» («Le Crepuscule du Matin») М. Зенкевич включил в «Дикую порфиру». Раннее утро интересно М. Зенкевичу не только как постепенное восстановление дневного порядка («Домой распутники спешат и игроки.» [с. 84]), но и как время последних проявлений чего-либо нечистого:
То - час, когда сквернят в мучительных соблазнах На ложах отроков рои видений грязных...
<...> И в этот час сильней в тисках капризной злобы И тошноты томят беременных утробы... [с. 73-74]
В заключительном стихотворении книги лирический субъект подводит итог своих исканий:
Сумрачный бог многоцветного мира,
Творческий дух, не познавший себя... [с. 84]
Эти строки - попытка поставить себя на место универсума: не познал себя - не познал ничего. Однако, самопознание, как показало исследование, - не единственный способ сближения со сверх-субъектом.
Адамист М. Зенкевич, обращаясь к этому миру, не может ограничить его лишь тем, что находится непосредственно на Земле. Для полноты приятия мира его лирическому субъекту необходимы и земные недра, и небесные. Горизонталь становится объемной, втягивая в процесс эстетического осмысления природу и цивилизацию, доисторию, историю и современность.
Будучи самым сложным порождением природы, человек претендует на познание ее законов и даже стремится быть с ней на равных. В то же время лирический субъект с восторгом принимает волю универсума, даже если она сулит человечеству гибель.
Книгу «Дикая порфира» можно интерпретировать как поиск путей к познанию сверх-субъекта и способов сближения с ним. На данном этапе исследования выделено пять таких способов:
1. Ожидание откровения. Лирический субъект предполагает, что гнозис явится самопроизвольно. Усложненный вариант ожидания - прославление («Гимны к материи»), которое требует поиска адекватного языка. В этом случае откровение становится результатом медитации.
2. Самопознание. В книге «Дикая порфира» сформировано представление о человеке как микрокосме («радостном мире»), отражающем в себе свойства макрокосма. В заключительном стихотворении книги радикализация этого принципа приводит к авангардной попытке занять место универсума.
3. Созидательная деятельность, предполагающая соперничество со сверх-субъектом. Творения человека воспринимаются как живые организмы. Но материал для творчества всегда берется у природы, что ставит под вопрос ценность человеческой креативности.
4. Поиск связей с духом предков, «узнавание в себе» их черт. Модификацией этого способа можно назвать и поиск в человеке животного начала, когда близость к сверх-субъекту определяется степенью бести-арности. Право на власть признается за тем, кто наиболее агрессивен -для природы это естественно, так как ей не знакомо давление морали.
5. Поглощение элементов сверх-субъекта, причащение «кровью и плотью» природы. Потенциал этого способа познания велик, но его реализации препятствует появление феминного субъекта, подменяющего собой универсум.
«Дикая порфира» М. Зенкевича - это «подбор ключей» к загадкам природы. В данном случае сверх-субъект выступает в роли асимптоты, а путь лирического субъекта напоминает математическую гиперболу, бесконечно приближающуюся к ней.
Литература
Бобринская Е.А. Мотивы «преодоления человека» в эстетике русских футуристов // Вопросы искусствознания. 1994. № 1.
Городецкий С.М. Некоторые течения в современной русской поэзии // Антология акмеизма. М., 1997.
Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990.
Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.
Зенкевич М.А. Сказочная эра : Стихотворения. Повесть. Беллетристические мемуары. М., 1994.
Куликова Е.Ю. Пространство и его динамический аспект в лирике акмеистов. Новосибирск, 2011.
Смирнов И.П. Психодиахронологика : Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М., 1994.
Созина Е.М. Скифский текст в творчестве М.А. Зенкевича // В мире научных открытий. 2011. № 11.6 (23).
Тырышкина Е.В. Русская литература 1890-х - начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. Новосибирск, 2002.
